Арцахский гранат

В качестве иллюстрации использована картина художника Левана Цалугелашвили "Прострелянный гранат".               



                Колыбельная для сына

Она не спала уже вторую неделю. С тех пор, как Араик ушел на фронт. Сыну пообещала, что уедет из Карабаха в безопасное место. Но, для чего ей собственная жизнь, если жизнь сына в опасности. И она осталась в Шуше. Чтобы быть к нему ближе. И дни потекли.  Дни, нанизанные на страх. Тревожные, угрюмые и одинаковые. Каждый следующий повторял день предыдущий.
За несколько месяцев до войны Араик явился домой с горшком комнатного гранатового дерева. Водрузил его на подоконнике и заявил:

-Мать, это арцахский гранат!

-Почему арцахский?

-Потому, что посажен в арцахскую землю. Его корни не примутся в другой.

-А по мне обыкновенный комнатный. Но, красивый!

-М-а-м, поверь я знаю, что говорю, - улыбался Араик. И усевшись на стул, принялся любоваться растением.

Ира, наклонившись, обвила шею сына руками и вдохнула запах его волос. Хлебом пахнут. Таким, что в домашнем тонире пекут…

-Хорошо, арцахский, так, арцахский. Иди, мой руки, обед стынет.

-А ты знаешь, говорят, если с растениями разговаривать, то оно будет цвести буйным цветом и плодоносить - кричал Араик из ванной.

-Мало мне моих учеников, так теперь мне и с растениями нужно беседовать. Надеюсь, никто меня за этим занятием не застанет, - засмеялась Ира. А в уме подумала: «Весь в отца».

И теперь каждый день она доверяла мысли дереву.

В конце октября позвонили из больницы. Сообщили, что сын тяжело ранен. Ира бросилась из дома в чем была. Бежала долго. Перебежала между двумя танками. В момент, когда, она, задыхаясь от бега, начала судорожно хватать ртом воздух, случилось и вовсе необъяснимое. Будто кто-то протянул ей невидимую руку, и подхватив, потянул за собой в воздух. И вот она летит, не чувствуя под собой ног. Улица, поворот, еще поворот. Издалека показывается здание центральной больницы и ладонь разжимается, возвращая ее на землю. Во дворе много машин, но еще больше людей в камуфляже. Никогда до сих пор она не видела в больничном дворе так много военных. Даже в первую войну. Она расталкивает у входной двери группу мужчин и врывается в коридор. В нос ударяет крепкий запах йода, смешанный с запахом человеческого тела и страха. Дикого, животного страха. У окошка приемной толпятся какие-то люди.

-Женщина, станьте в очередь, - одергивают ее рассерженно из толпы.

Девушка в окошке, подняла на нее свои огромные голубые глаза.

-Я ищу сына.

-Назовите фамилию.

-Араик, Петросян.

Губы не слушаются ее, кажется, слова произносит кто-то другой, не она.
Голубые глаза снова на нее посмотрели. Не глаза, а чистые озера. По-особенному посмотрели, или ей это показалось? Не могут такие глаза сообщать людям плохие вести.

-Вам на четвертый этаж, спросите доктора Армана Аматуни.

Она бросилась к лестнице. Пролет, второй, третий. Поднималась, переступая по две-три ступени. Так бежала она по лестницам, когда ей позвонили из детского сада и сказали, что Араик упал с беседки и они повезли его в больницу. Бежала, когда сын обжег ногу, и она, схватив его на руки неслась в ожоговое отделение. И когда упал с велосипеда, и нужно было накладывать швы. Он был тогда совсем маленьким и кривящимися от боли губами повторял – мам, мужчины же не плачут.
Вот он, четвертый этаж. А дальше, куда бежать дальше? – озиралась она по сторонам, пытаясь сориентироваться. По коридору на каталке везли заросшего щетиной молодого парня. Лицо у него было бледное, взгляд безучастный и отрешенный. У окна, выходящего во двор стояли двое. Точнее стояла девушка-подросток, парень сидел в инвалидном кресле, у него не было одной ноги. Ежик волос едва отрос, на вид ему от силы лет 20, не больше. Он широко улыбался и кивал ей в ответ.

-Вы кого-то ищите? – медсестра. 

- Да, сына, - встрепенулась она и добавила, - мне бы доктора Аматуни.
-Я вас проведу.

Идут. Длинный коридорный зигзаг. Останавливаются у кабинета с табличкой – Дежурный врач.

Он стоял спиной ко входу, курил и смотрел в окно. Высокий, седой и задумчивый. При ее появлении в кабинете, он повернулся, встретился с ней взглядом и в лице его мелькнуло слабое сомнение. Она? Или он ошибается… Он обошел стол, подошел к ней ближе. Та же хрупкость, обезоруживающая женственность, и все тот же открытый взгляд.

-Мне позвонили, - начала она сбивающимся голосом, - и сказали, что мой сын… что он тяжело ранен, - последние слова дались ей с трудом. - Петросян, - его фамилия, Араик.

Почему он молчит, почему не двигается с места, - стучало в висках.

-Что с ним? – произнесла она, испугавшись своих же слов.

Большие темные глаза уставились на него. В них читалась мольба. И ожидание приговора. Но, почему черт побери он должен его огласить? Он, меньше всего желающий причинить этой женщине страдания? Молчание становилось все тягостнее.
-Ирина, вы помните меня? – спросил ее врач, понимая, что вопрос этот сейчас звучит нелепо. –Вы преподавали моему сыну, - продолжал врач, заполняя свинцовую тишину.

При чем тут его сын, школа, или уроки русского языка, - силилась она понять. Хотя, если он говорит на посторонние темы, значит с ее Араиком не все так плохо. Он положил ей на плечо руку, по-товарищески, без фамильярности и повел к выходу.
-Я часто приходил на родительские собрания, Ира. А вы отчитывали моего оболтуса за нелюбовь к русскому языку и литературе. И жаловались, что он демонстративно не желает приобщаться к русской классике, - и чем дальше он старался говорить о посторонних вещах, тем больше понимал, что загоняет сам себя в ловушку, из которой выйти будет уже тяжело. Почему все складывается именно так? Почему тут оказался он, а не кто-то другой из его коллег. Какого дьявола эту миссию возложили на него? В нем начала закипать злость за собственное бессилие, злость на людей, мир, допустивший столько горя и несправедливостей. Он приготовился ей сообщить главное, а вместо этого сморозил очередную глупость:

-Наши дети дружили…

Ирина остановилась, как вкопанная и развернувшись к нему лицом посмотрела в упор.
 
-Его доставили на рассвете, его товарищи, - продолжал врач. - Ранение и… были задеты жизненно важные органы.

Ира яростно замотала головой. Замотала, не желая слушать следующую фразу.

Арман прошел по коридору пару шагов и остановился перед дверью в палату.

Он лежал у окна, ее мальчик с кучерявой шевелюрой. Тень от ресниц ложилась на нижние веки.

Солнышко мое, помнишь, как ты щекотал в детстве ресничками мне щеки перед сном?

Щекотал и заливался смехом, щекотал и заливался, заливался…

Черная борода подчеркивает бледность лица. Только мраморное оно какое-то… Ира дотронулась до века, под тонкой кожей которого проходила голубая вена. 
Мы с тобой одной крови…  - говорил ты, тыча маленьким пальцем мне в веко с веной в том же месте. И как во сне, словно совершая прыжок в пропасть, она медленно потянула простыню вниз. Пропасть оказалась размером с пятак и находилась в области сердца. И тут границы пулевого ранения начали раздвигаться, и она полетела в кромешную тьму еще стремительнее.
Ирина повернула голову в сторону врача.

-Верни мне его! – прошептала она, как обреченная, вымаливающая у небес пощады.

За последнее время Арман видел много таких сцен. Тут у них свой фронт. Каждый день почти ведут сражение. В этот раз они проиграли. Проиграли суке-смерти. Хотя и боролись до конца. Вначале войны, каждая потерянная жизнь солдата переживалась им как личная трагедия, а потом боль притупилась. Сознание воспринимало происходящее под анестезией. Переживания же Ирины вернули в начало войны. Нерв, как перетянутая скрипичная струна, лопнул. Арман отвел взгляд и вышел.

Ира сидела долго, всматриваясь в родные черты. Может прошел час, а может и больше. Время остановилось. Вжалось в пружину, перемешав прошлое с настоящим. И она услышала голос маленького Араика.

-Мам, а мам, а коленка быстро заживет? Мам, когда я вырасту, я стану врачом и буду спасать людей. И тебя буду спасать. Мы же всегда будем вместе, правда?

Ира наклонилась к Араику и обхватив холодное тело сына, затянула тихо, как в далеком детстве, колыбельную.

«Прилети, мой соловей, принеси сон моему сыну…».

Араика похоронили через три дня на одном из шушинских кладбищ, рядом с отцом. Тогда, первая Карабахская война отняла у Иры мужа, а во вторую она потеряла сына. Мгер погиб за два месяца до окончания войны, в 1994-ом.




                Полет за горизонт

С будущим мужем Ирина познакомилась летом в Ереване. Окончила Тбилисский педагогический институт, защитила диплом и объявила родным, что едет отдыхать к тете, в Армению. Ирине нравилось беспечно бродить по городу, останавливаться у витрин магазинов, разглядывая равнодушные лица манекенов, вслушиваться в речь прохожих, которую с трудом разбирала. Она приближалась к троллейбусной остановке, когда заметила его. Мгер выделялся из толпы. Высокий, статный, сильно смахивающий на голливудского киноактера Мела Гибсона.

- МгерГибсон, - представлялся он в новых компаниях. И после секундного замешательства на лицах визави, - обаятельно улыбаясь, добавлял, - двенадцатый, внебрачный сын Гибсона старшего. Мгер любил розыгрыши, музыку и шумные компании. Много читал и во всем разбирался. Такой безусловный лидер, который сразу же обращает на себя внимание девушек.

-Ты будто плыла по облакам! Хрупкая, сотканная из нитей дождя и солнца, с глазами в пол лица, - делился Мгер с Ириной позже своим впечатлениям об их первой встрече.

А потом подошел троллейбус, фыркнув дверьми, как освободившаяся от крышки газировка. И выпустил из себя пеструю пену из ситца и трикотажа. Ирина поднялась в троллейбус, Мгер последовал за ней. Боясь потерять ее из виду, он протискивался к ней ближе. Единственное, чего он опасался, как бы это воздушное создание не исчезло, едва он с ней заговорит. Мгер впервые робел до такой степени, что не мог выдавить из себя ни слова. Ну же болван, останови ее, не то сойдет, и ты потеряешь ее навсегда, – твердил он себе.

-И тогда я решил обратиться к тебе с самой глупой фразой, какая могла прийти в голову здравомыслящему человеку, - смеялся он, вспоминая этот эпизод.

-Девушка, если вы вдруг вздумаете полететь на небо, то заберите меня с собой, - сказал и почувствовал, как от волнения весь взмок. Дурак, какое небо, какие полеты, - бичевал он себя, пока Ирина его рассматривала.
 
-Заберу, - пообещала девушка тоном, не выказывающим и тени удивления. Будто Мгер спрашивал ее о месте жительства или роде занятий.

Прошла неделя. Невероятная и волшебная для обоих. Они стояли на возвышении. Там, где находился мемориальный комплекс жертвам геноцида, погибшим в 1915-м году. «Крепость ласточек» - так называется эта возвышенность в переводе с армянского. Ереван просматривался оттуда, как ладони. Мгер держал в руке хрупкую Ирину ладонь и смотрел вдаль. Взгляд его был прикован к какой-то точке. Невидимой для нее и очевидной, по всей вероятности, для него. На минуту выражение глаз у него поменялось. Было похоже на то, будто он заглянул за горизонт грядущих событий и увидел что-то нехорошее. Ире вдруг стало тревожно. Через секунду Мгер «вернулся» и посмотрел на нее долгим взглядом.
-Ну что, полетели? – улыбнулась Ирина.



                Клин на столетия

Домой Ирина вернулась не одна, а с Мгером.  Она выросла в одном из старых тбилисских районов города. Где что ни дом, то исторический памятник, с внутренним двором и колоритными соседями. По вечерам мужчины стучали в нарды, женщины сплетничали.

-Ирочка, швило, а может вы купите квартиру в Тбилиси и останетесь жить тут? – советовала соседка и бывшая учительница по английскому языку Дали.

-Теть Дали, он не согласится тут жить, - прижималась Ира к немолодой женщине, по-детски обхватив ее за руку. Дома вначале обрадовались счастью Ирины, а потом как-то сразу сникли. Не хотелось им отпускать ее так далеко. Замуж? Пожалуйста, в своем дворе, через дорогу, улицу, район. Но, отдаляться на сотни километров? Да и неспокойно было в той стороне. В Нагорном Карабахе, откуда был родом Мгер, то и дело вспыхивали конфликты между армянами и азербайджанцами. В Ереване проходили демонстрации с требованием присоединения Карабаха к Армении. В начале года в Баку произошли беспорядки, которые прозвали армянским погромом. Двумя годами раньше случились грабежи, убийства в другом азербайджанском городе Сумгаите. Мишенью националистов было опять же армянское население города. Знакомые и очевидцы рассказывалио жутких зверствах, в которые верилосьс трудом.

-Боюсь я, - вздыхала Зейнаб, которая жила с ними через стену – Ира джан, они между нами такой клин вбивают, который разделит нас на столетия. Родившаяся в Грузии, по национальности азербайджанка Зейнаб очень болезненно реагировала на происходящее в Азербайджане.

- Они сеют ненависть, будят в людях самое низменное, это к хорошему не приводит. А вдруг начнется война?

О чем она, какая война? Выросшей в тбилисском дворе, где жили бок о бок и грузины, и армяне, и азербайджанцы, и греки с осетинами, все волнения и опасения казались Ире преувеличенными. Она была так молода и так счастлива, что сопереживать абстрактному горю неизвестных людей, у нее не выходило. Все это может и происходило, но безотносительно к ней, ее планете, на которой поселилась любовь. То ли это была незрелость душевная, то ли свойство абсолютного счастья…
Война началась через два года. Ира с Мгером к тому времени уже стали родителями. Мгер привез семью в Ереван, а сам собирался вернуться в Карабах, воевать. В день его отъезда на позиции Араик упал и сильно ушиб голову. Он долго плакал и успокоился только когда Мгер взял его на руки. Малыш обвил своими пухлыми ручонками его шею и уснул.

-Не хочет тебя отпускать, - сказала Ирина и осеклась. 

Если бы это удержало его… Она бы повисла у него шее. Упала перед ним на колени, легла бы поперек двери… Но, все это было бы бесполезно.
Через три дня Ирина с Араиком, вопреки призывам к благоразумию знакомых и родственников, приехала (поехала?) в Степанакерт.
- Мгер должен чувствовать за спиной крепкий тыл, за спиной не только земля, но и его семья.

Есть люди, крепко врастающие в землю еще до своего физического появления на свет. Они являют собой продолжение этой земли и пребывают в полной гармонии с нею. Их могучие корни не принимаются на чужой земле. Им нужна своя, на которую ступала еще детская нога, а мокрый от росы вьюн щекотал лодыжки. Которую пахали и поливали деды и прадеды. Земля им и кормилица, и мать, и последний приют. Для них, она - это больше чем любовь, почти религия.
Мгер ушел защищать свою религию, которая теперь стала и религией Ирины.Без громких фраз, по молчаливому согласию. Как многие армяне, выросшие в Тбилиси, она почти не знала ни армянского языка, ни культуры, ни истории страны. Мгер стал ее проводником в незнакомый ей мир. Подкидывал художественную литературу, рассказывал о первых правителях Армении, научил ее читать, писать. Ира поглощала литературу, слушала музыку, учила стихи. И чем глубже она погружалась в эту культуру, тем громче она в ней отзывалась. Мгер радовался за нее, составлял список обязательных к прочтению книг. После рождения сына времени стало гораздо меньше, а переживаний больше.
Мгер неожиданно приехал с фронта. Он получил ранение в руку и остался на пару дней дома. Ира смотрела на него и силилась найти в этом мрачном, заросшем щетиной лице родные черты. Ночью Ира проснулась от запаха сигарет. Приподнявшись в постели, она увидела полоску света из кухни. Мгер курил и смотрел невидящим взглядом в окно. Муж никому не позволял курить в квартире из-за ребенка, а тут вдруг сам…
Половицы под ногами предательски скрипнули, выдав Ирино приближение. Но, Мгер даже не шевельнулся, продолжая смотреть в ночь. Только глубоко затянулся сигаретой.

-Мы учились в параллельных классах, - сказал он тихо, - его звали Рашид, - выдержав чересчур длинную паузу, Мгер продолжил - у нас как-то была драка. Я и Мишик дрались с пьяной шпаной. Их человек десять было - качки, спортсмены. Они бы нас размазали, если бы не Рашид. Он даже не знал, за что нас бьют, просто увидел, что нас всего двое, - Мгер умолк надолго. Ира присела на стул рядом. Муж смял в пепельнице окурок, и не поднимая глаз, закончил – я видел Рашида мертвым, на той стороне. Может, и я его убил…

Мгер обхватил голову руками, словно ее сжимал какой-то металлический обруч.

Мгер погиб, не дожив до окончания войны пару месяцев. Родные звали Иру в Тбилиси. Говорили, что с Арменией ее больше нечего не связывает. А дома ей помогут и работу найти и ребенка на ноги поставить. Только где теперь ее дом? Там, где она родилась и выросла или здесь, где она была так счастлива? Уехать домой, найти утешение, спасение. Может быть, даже начать со временем другую жизнь. Нет, ей не хотелось этого. Забиться бы в какой-нибудь угол, свернувшись калачиком. И замереть, без мысли и движения. Но, не получается. Араик. Он выдергивает ее из свинцового оцепенения. Топот его маленьких ножек, детский лепет и заливистый смех, возвращают ее к жизни. Со временем нити кокона, связанного из боли и горечи, стали истончаться. Пока наконец Ира не поняла, что у нее нет другой жизни. Есть любовь к земле, которую завещал ей Мгер. Есть Араик зачатый на этой земле, с корнями в ней. А возвращение на родину было бы предательством по отношению к памяти Мгера, и предательством Араика.





                Пробоина между телом и душой

Ноябрь выдался холодным. От долгого сидения на могильном цоколе стыли ноги. Ирина приподнялась, поправила наспех воткнутый в день похорон деревянный крест. И постояв над свежим холмиком, двинулась в обратный путь. Шаги давались тяжело. Будто на ноги надели кандалы. И она понуро тащит их, превозмогая боль, тоску и отчаяние. В одном месте кладбищенская тропинка сужалась, и ветви деревьев, рассаженных по обочине, свисали над дорогой слишком низко. Сухая ветка больно царапнула по лицу, и она остановилась. Оглянулась на дорогу, которой шла каждый день к сыну и с удивлением обнаружила, что день клонится к закату. Ощущение времени утеряно, так же как ощущение физической боли, голода или жажды… Связь тела с духом нарушена, между ними образовалась пробоина. С каждым днем в ней гасят по лампочке, все больше погружая сознание во тьму.
Ира шла по пустынным улицам. Шла медленно. Не резонируя с происходящим, а двигаясь по траектории другой реальности, не имеющей ничего общего с настоящим. А воронки от взрывов, полуразрушенные дома и доносящиеся издалека звуки перестрелок служили скорее декорациями к фильму, в котором она уже не принимала участия. В городе почти не осталось гражданского населения. Жители Шуши покинули свои дома еще в начале войны. Мимо, негромко переговариваясь, проходили люди в военной форме. Когда они поравнялись с Ириной, кто-то ее окликнул по имени. Она остановилась и посмотрела на мужчину отсутствующим взглядом.

-Ира, что ты делаешь в городе? – не скрывая удивления спросил он. Потом, видимо смекнув, что она его не узнает, мужчина снял шапку, и провел рукой по бороде. Гор Варданян был директором средней школы, в которой Ира преподавала до начала войны.
 
-Тебе нужно уезжать отсюда, и как можно быстрее, - продолжал Гор.

-А какой сегодня день?  - удивилась Ира своим же произнесенным впервые за несколько дней словам.

-8 ноября, воскресенье. Ира, все закончилось. Армения сдает территории, официально об этом еще не говорят, но на местах уже все знают. Шуши передают азербайджанской стороне. В ближайшие дни азеры уже будут тут.

Ира молчала. Гор подошел ближе, пытаясь определить по выражению глаз, доходит ли до нее смысл сказанного. Заметил, как под глазами у нее залегли тени. И на тонком лице обозначились скулы.

-Оставаться в Шуше опасно, ты понимаешь это?!

-Опасно?

-Будут брать в плен или убивать… я не знаю, - Гор знал о гибели ее сына, но не знал, что она осталась в Шуше. Расшевелить бы ее, напугать, чтобы проснулся инстинкт выживания, что ли. Но, в ответ услышал безучастное:

- Мне все равно.

-Ир, я понимаю, ты потеряла все… Но, ради чего умирать самой, скажи мне?!- спросил бывший коллега.

-А ради чего жить? – в голосе не было ни волнения, ни вызова, скорее равнодушие и безразличие к собственной судьбе.

Гора окликнули, и бросив на ходу: Я заеду за тобой завтра утром, - он направился к ожидавшим его товарищам.

Ира смотрела ему вслед до тех пор, пока фигура школьного директора не превратилась в черную точку. И только после этого заметила, что небо, нависшее над головой, окрасилось в багряный цвет. И будто б запоздалой догадкой явилась мысль – то земля, окрасившаяся в человеческую кровь, отражается в небесной амальгаме.

С трудом одолела Ира лестничный пролет. Зашла в дом, опустилась на диван. Вокруг были раскиданы старые фотографии, открытки, графические рисунки – сын любил рисовать. Взяла один из снимков, на котором был маленький Араик, второй, третий. Вот он в костюме Арлекина на утреннике в детском саду, а тут бесстрашный рыцарь на новогоднем карнавале в школе. Фотографии с друзьями, однокурсниками, девушкой…
Не осталось нечего… Крыша над головой, и та завтра будет уже чужой. Она отдала этой земле все самое дорогое. А теперь у нее отбирают и ее. Ира встала, сомнамбулой проследовала на кухню. Извлекла из ящика флакон со снотворным и вернулась в комнату. Потом высыпала таблетки на ладонь, и стала пить по одной. Отправив в рот последнюю, она положила голову на подушку и стала ждать. Раздался взрыв, где-то совсем рядом. Может даже на соседней улице. Стекла, задрожав, с шумом посыпались на пол. И звук вытянул ее из одолевающей дремоты. Ира разомкнула слипающиеся веки и выхватила взглядом из ускользающей действительности гранатовое дерево. Плоды его раскачивались на ветках в каком-то ритуальном, прощальном танце. А ветер надувал из тюлевого занавеса парус. А потом все исчезло. По телу начало медленно растекаться тепло. Дышалось теперь уже ровнее и легче. Ира чувствует под ногами морской песок. Тихо ступает по нему, щурясь от рассыпаемой по воде солнцем зеркальной ряби. Подходит к самому берегу, задерживается на секунду-другую, бросает последний взгляд назад. Делает глубокий вдох и с легким сердцем отталкивается от берега…

На рассвете под окнами дома взорвался снаряд.
… Первый утренний луч солнца упал на вдавленное в землю танковой гусеницей гранатовое дерево… 



                Недоставленное письмо

В одной из ереванских квартир раздался дверной звонок. На порог вышла девушка. Сотрудник почтового отделения вручил ей не распакованный конверт, который она сразу же узнала. Но на нем были два штампа: «Письмо возвращено отправителю» и второй «Адресат по указанному адресу не проживает».  Долго не могла понять, почему почтальон протягивает ей ручку, из комнаты раздавалось агуканье младенца. Подписала квитанцию и бросила через захлопывающую дверь.
-Дату поставьте сами.
На ватных ногах прошла в гостиную. Упала в кресло, положила письмо на колени. Извлекать письмо из конверта она не стала. Его содержание она помнила наизусть.

                Здравствуйте, дорогая Ирина!
Меня зовут Наринэ. Я живу в Ереване. Я не раз бывала в Карабахе, и в Степанакерте, и в Шуше. Но, это было до моего знакомства с Араиком. А с ним, мы собирались приехать и познакомиться с Вами, Араик придумывал феерические спектакли нашего приезда к Вам. Не успели. Решили – после войны.  Но война расстроила не только наши планы, но и всю жизнь. Вам может показаться странным, что я пишу Вам письмо. Конечно, было бы проще позвонить и все рассказать. Но, я поняла, что написать легче, чем позвонить. Мне сложно было решиться на это письмо. Я долго думала, и в итоге, все же решила написать.  Мне хотелось в нем рассказать о том, что не имела право скрывать от Вас. Я знаю, вы не осудите меня, вы поймете! Ведь, Араик так похож на вас. Он мне много о Вас рассказывал.
Мы познакомились с ним на концерте Артура Месчяна в Ереване. И почти сразу поняли, что встретились для того, чтобы никогда не расставаться. А через некоторое время я поняла, что жду ребенка. Араик приехал по делам в Ереван, мы увиделись. Вечером, я сказала Араику, что беременна. Он подхватил меня на руки, и долго-долго кружил по комнате:

- Я вас обоих закружу…

Почти до рассвета мы не могли уснуть, лежали обнявшись, составляли планы…
Утром, проснувшись, я обнаружила, что Араика нет. Как я пережила следующие пять минут, мне до сих пор непонятно, все во мне перевернулось …
Когда в распахнутой двери появился Араик, с пакетами фруктов и еды, в одной руке, и гранатовым деревом в горшке в другой, я впервые в жизни осознанно поняла, что такое счастье.

- Вот, женщина на рынке сказала, - словно оправдываясь, -  Гранатовое дерево символ жизни и плодородия…
Мы решили загадать желания, написать на бумажке, сжечь и зарыть пепел под дерево.

- И исполнится?

- Обязательно, - сказал Араик, - ведь у тебя есть я. И так будет всегда!

- Араик, возьми дерево с собой, пересади в арцахскую землю, и пусть оно расцветет, когда я приеду.

Он аккуратно пересыпал пепел в конверт.

- Не сомневайся, это волшебное дерево исполнения желаний.
Каждый раз, когда он приезжал в Ереван, я спрашивала его о нашем волшебном дереве. Он отвечал мне, то оно ждет меня на подоконнике в Шуше. А потом началась война…

Я бы хотела написать еще многое, но, боль утраты мешает…  Знаю, что мы когда-нибудь обязательно встретимся. Я хочу, чтобы вы знали. Араик навсегда останется со мной, с нами. И вы не одиноки, мы с вами – я и наш сын, в котором продолжается Араик.
С уважением, Наринэ.