Принцесса Рати и аскет Шантидева

В стародавние времена, прошлые века, в стране Индия, в славном городе, что раскинулся по обоим берегам священной реки, во дворце из белого камня, на высоком троне из слоновой кости, восседал царь Ариман.
Все боялись царя Аримана, даже верный визир царя, одноглазый перс Фарнабаз, отрубивший  сотни голов своей кривой саблей, даже он, Фарнабаз, много раз бесстрашно смотревший в лицо смерти в битвах и сражениях, даже он опускал свой единственный глаз, когда царь Ариман смотрел на него своими неподвижными, горящими глазами. Знал царь Ариман, что только так можно властвовать, удерживая слишком горячих и беспокойных от предательства и коварства. Страх словно яд парализует тело и туманит голову.

Лишь дочь, принцесса Рати, могла растопить суровое сердце царя Аримана. Принцесса Рати была так похожа на свою мать, рано ушедшую царевну Фатиму. Такая же смуглая, с такими же длинными, черными как смола волосами до пояса, с таким же звонким смехом. Смотрел на свою единственную дочь царь Ариман, а видел свою супругу, рано ушедшую царевну Фатиму. Давно уже нет царевны, но царь никак не мог ее забыть. Не мог он забыть ее звонкий смех, вкус ее губ, ее голос. Никто не мог утолить его печаль. Приводил он каждую ночь в свои покои служанок, но утолив голод, оставался голодным. Не радовала его дрожь юной, нетронутой рабыни, которую он крепко держал в своих могучих объятиях.
Смотрел царь Ариман на дочь свою, принцессу Рати, слушал, как она говорит, а сам вспоминал рано ушедшую царевну Фатиму и опять просыпалась в нем печаль, опять звал он юную служанку к себе в покои, и все по кругу и все бесполезно.
И вот пришло время, когда царь Ариман задумался о замужестве своей дочери, принцессы Рати. Вереницей стали прибывать к царю из ближних и дальних городов послы и царевичи. Многие желали породниться с царем Ариманом, но отпускал их царь ни с чем. Принцесса Рати сама выберет себе мужа, так решил царь Ариман. Пусть счастлива будет его дочь, принцесса Рати, так решил царь, вспоминая как был счастлив он сам, когда царевна Фатима, его супруга, смотрела на него или звонко смеялась, когда они гуляли в саду у пруда, или лежали в покоях.
И вот, в один жаркий день, сказала дочь царя Аримана, принцесса Рати, своей старой служанке Качалахе:
— О Качалаха, как же душно во дворце.
— Ты говоришь, моя госпожа, — ответила ей служанка и поклонилась.
 — Скажи лодочнику, пусть готовит лодку, мы спустимся вниз по реке, и погуляем вдали от дворца, среди манговых деревьев, где так тихо и прохладно.
— Слушаюсь, — сказала служанка и удалилась отдавать приказы.
Села принцесса Рати в лодку вместе со своей служанкой Качалахой. Поплыла ладья по священной реке. Вот и стены города оказались у них за спиной. За городом, на том и другом берегу реки, текла медленно деревенская жизнь. С полей устало брели буйволы, погоняемые вожатыми, а коровы, отгоняя хвостом мух, пили воду у реки.
Без интереса смотрела на все это принцесса Рати. Медленно плыла лодка по священной реке. Скрылись стены города, а когда впереди показались деревья манговой рощи, лодочник направил ладью к берегу. На том берегу, куда подплыла лодка, принцесса Рати увидела человека. Он неподвижно сидел под деревом, почти у самого берега.
 — Кто это? – спросила принцесса Рати у своей служанки.
— Это самана, моя госпожа. Не будем его беспокоить, спустимся пониже по реке и там погуляем.
— А почем он сидит под деревом? — спросила принцесса Рати.
— Не спрашивайте, моя госпожа, я необразованная служанка и только.
— Тогда иди и позови его сюда, я хочу знать, почему он сидит под деревом.
— Простите моя госпожа, зачем беспокоить саману, — умоляюще сказала служанка Качалаха.
— Нет, позови его, я тебе приказываю, — сказала принцесса Рати. Служанка, зная характер своей госпожи, не стала спорить, а спрыгнула с лодки и вышла на берег. Она осторожно подошла к манговому дереву, под которым неподвижно сидел самана. Его глаза были открыты, а руки лежали на коленях. Он смотрел перед собой с еле уловимой, неподвижной улыбкой на лице. Казалось, что он не дышит. Служанка Качалаха подошла к нему поближе и склонилась в долгом, молчаливом поклоне. Не решалась служанка Качалаха беспокоить саману и терпеливо ждала, когда ум саманы вернется. Прошло время и солнце успело чуть опуститься, прежде чем самана глубоко вздохнул и повернул свою голову.
— Давно ли ты стоишь здесь? — тихо спросил самана.
— Давно, — ответила Качалаха и сложив свои ладони вместе, чуть поклонилась. — Я служанка принцессы Рати, дочери царя Аримана. Мы плыли по реке, чтобы гулять среди манговых деревьев, но заметили тебя. И теперь моя госпожа хочет поговорить с тобой, вот поэтому я здесь, о самана. И если ты не пойдешь, то принцесса Рати может прогневаться и пожаловаться своему отцу, царю Ариману, и тогда визир царя, одноглазый Фарнабаз, отрубит мне голову.
— Не беспокойся об этом, — засмеялся самана, вставая на ноги, — никто тебе не отрубит голову, потому – что я пойду с тобой к твоей госпоже, принцессе Рати.
— Спасибо тебе, — поклонилась служанка Качалаха и повела саману к лодке, что стояла у берега.
— Почему так долго, — первое, что сказала не привыкшая ждать принцесса Рати, когда появились служанка Качалаха и самана.
— О принцесса Рати, прошу не гневайтесь на добрую служанку и, если вам угодно, отрубите голову мне, — сказал самана, взойдя на лодку и низко поклонившись принцессе Рати.
Принцесса смотрела на него: был он худ, но тело его было сильным, широкие плечи его обгорели на солнце, а длинные волосы были завязаны сзади.
— Кто ты? — спросила принцесса.
— Моя имя Шантидева, — отвечал он.
— Моя служанка Качалаха сказала, что ты самана?
— Твоя служанка права, о принцесса, я нищий самана, — сказал Шантидева и улыбнулся. Его глаза были чистыми и глубокими, и принцесса зачарованно смотрела на него.
— А почему ты сидишь под деревом, разве у тебя нет дел или забот? — спросила принцесса Рати.
— О принцесса, я растолкую тебе, если так угодно, но прежде позволь попросить тебя дать мне хлеба, я не ел несколько дней, — просто, без стеснения, сказал Шантидева.
— Я не взяла ни хлеба, ни риса, ни сладких плодов, — сказала принцесса, — ты можешь отправиться с нами во дворец и там тебя накормят, потому – что я принцесса Рати, дочь царя Аримана, которому принадлежит и эта река и манговые деревья, и город.
— Ты говоришь, — поклонился Шантидева.
— А когда утолишь голод, ты поведаешь мне свою историю, Шантидева, — сказала принцесса.
— Да будет так, — сказал самана.  Солнце опустилось за манговые деревья и лодка – ладья, покачиваясь, поплыла обратно к городу. Когда лодка подплыла к пристани, принцесса приказала своей старой служанке Качалахе:
 — Накорми его, дай одежду, ведь негоже ходить по дворцу в одной повязке и посели среди служек.
 — Слушаюсь, — поклонилась Качалаха.
На следующее утро привела служанка Качалаха самана Шантидеву к покоям принцессы. Был он одет в новое дхоти, какую носят все слуги во дворце царя Аримана. Сразу вышла принцесса Рати из своих покоев, будто ждала его.
— Поел ли ты, самана Шантидева? — спросила принцесса.
— Да, — глубоко поклонился он, сложив ладони вместе, — и вчера и сегодня утром  досыта накормили меня.
— Что ж, тогда я жду обещанного, — улыбнулась принцесса, посмотрев в его глаза, еще более чистые и глубокие чем вчера, при заходе солнца.
— Я поведаю тебе, чтобы утолить твой интерес, добрая принцесса Рати, —молвил самана. — И, если тебе будет угодно, мы могли бы поговорить в саду, у пруда, там прохладно и тихо.
— Хорошо, — сказала принцесса и они вышли в сад, в котором, когда — то любил гулять царь Ариман со своей супругой, рано ушедшей царевной Фатимой. И села принцесса Рати на резную, каменную скамью у пруда, в котором плескались рыбки, а самана сел на траву, напротив нее. Величественно сидел он, с прямой спиной, руки его безмятежно покоились на коленях, а взгляд был обращен на принцессу. И вот начал он говорить. Слушала его принцесса, внимала словам и даже не заметила, как солнце давно опустилось. Простые слова говорил самана Шантидева. Удивилась принцесса. Законы Дхармы были прозрачными и ясными, словно принцесса наклонилась над чистым родником и увидела мелкое дрожание воды, каждую песчинку на дне и каждый камушек. С безначальных времен крутится колесо самсары и люди рождаются, страдают в невежестве и умирают, так говорил самана Шантидева.
— О Шантидева, — очнувшись, сказала принцесса, когда голос самана затих, — до чего же прекрасны слова твои, — молвила она, утонув в его глубоких глазах.
— Ты говоришь, — тихо улыбнулся он и поклонился.
— Я словно нашла драгоценный камень и теперь боюсь потерять его, — молвила принцесса.
— Ты говоришь, — радостно сказал он.
— Могу ли я просить тебя, самана Шантидева, быть моим учителем, — молвила принцесса Рати.
— Да будет так, — ответил он. Каждое утро принцесса Рати и самана Шантидева садились у пруда.
Доложили царю Ариману о нищем самане, что поселился в его дворце, вызвал царь своего визира, одноглазого перса Фарнабаза.
— Визир, тебе известно все, что происходит в моем дворце и за его пределами, — молвил царь. — Тебе известно, о чем шепчутся служанки в темноте, спрятавшись по углам дворца, о чем болтают праздные бездельники на площадях и рынках моего города. Раз так, скажи мне, кто этот человек, которого привела во дворец моя единственная дочь, принцесса Рати. О чем они разговаривают у пруда, в саду, в котором так любила гулять моя супруга, рано ушедшая царевна Фатима, мать Рати.
— О великий царь, этот человек нищий самана, — ответил визирь, — из тех бездельников, что лежат в пыли на рынке и протягивают к прохожим деревянную миску для милостыни.
— Вот как, — удивился царь Ариман. Он хорошо знал нищих аскетов. Не раз он слышал их болтовню. Вначале слова саманы льются словно мед, притягивают, но быстро наскучивают. Таковы все нищие саманы, это царь знал очень хорошо. Но шли дни, а принцесса все держала Шантидеву при себе.
Тогда царь Ариман обеспокоился и призвал свою единственную дочь, принцессу Рати, к себе.

— Скажи, дочь моя, отрада моих глаз, кто этот человек, что сидит с тобой в саду у пруда днями напролет, кто он, укравший у меня внимание моей единственной дочери?
— О отец, это молодой самана, и он учит меня Дхарме, — горячо сказала принцесса Рати и ее щеки налились ярким румянцем.
— И что же он тебе говорит? – спросил царь Ариман, погладив свою густую бороду.
— О отец, самана говорит, что в смятении блуждаем мы в темнице, но можно остановить колесо страданий, можно избавиться от боли, так говорит самана.
— Вот как, — задумчиво произнес царь, внимательно посмотрев на свою дочь, принцессу Рати. Не испугали царя слова дочери, не испугал его болтун – самана. Слышал он эти разговоры не раз и не два. Испугало его другое. Блеск в глазах принцессы испугал царя Аримана. Похожа была принцесса Рати на свою мать, рано ушедшую царевну Фатиму. Смотрела принцесса Рати так же, как ее мать в дни своей молодости, когда полюбила она царевича Аримана, а он полюбил молодую девушку Фатиму. Смутился царь Ариман, но от своего решения следовать туда, куда ведет тропинка счастья для принцессы не отступил и сказал. — Позволь и мне поговорить с этим саманой.
— Спасибо отец, — глубоко поклонившись, произнесла принцесса, еле скрывая свою радость.  Выбежав от отца, принцесса велела своей служанке Качалахе сказать Шантидеве, что ждет его принцесса Рати в саду, у пруда, пусть поторопится Шантидева.
— О Шантидева, мой отец, царь Ариман, желает говорить с тобой, — радостно сказала она и протянула свои руки к нему, когда он подошел к ней.
Смутился самана Шантидева, взяв руки принцессы в свои руки. Сладкой болью в сердце отозвались эти прикосновения, нежными были ладони принцессы, не хотелось Шантидеве их отпускать. 
Привели Шантидеву к царю Ариману. Сидел царь на высоком троне из слоновой кости, двое слуг по обоим сторонам махали ему опахалами, рядом с троном стоял визир, одноглазый перс Фарнабаз.
— Подойди поближе, самана, чтобы мы могли говорить, — твердо сказал царь Ариман.
— Царь, — поклонился Шантидева
Визирь, одноглазый перс Фарнабаз, сверлил саману своим единственным глазом, крепко держа золотую рукоятку кривой сабли. Внимательно смотрел на саману и царь Ариман. Не был самана похож ни на безумца, ни на пустослова. Глаза саманы были чистыми и ясными, не было в них ни жадности, ни похоти, ни страха.
— На том месте, где ты стоишь, стояло много людей, — начал говорить царь Ариман, — стояли там мудрецы, открывшие мне знания о том, где рождается солнце, и куда оно уходит. Поведали они мне, почему луна меняет свое обличие и на чем держится весь небосвод. Стояли предо мной такие же как ты аскеты со старой, деревянной миской для подаяний в руках. Рассказывали они мне, царю Ариману, о добре и зле. Бывали в этом зале также маги и колдуны, показывали они чудеса, от которых ум улетал, а рот не закрывался от изумления, — царь Ариман поддался вперед. — Каких слов мне ждать от саманы, которого нашла моя дочь под манговым деревом и привела во дворец, чтобы накормить.
— Царь, вряд ли я скажу то, чего ты не слышал, — сказал Шантидева. — Слова мои пронесутся пустым эхом в горах. Знания мои окажутся для тебя безделушкой, что поднимают с земли словно камень и выбрасывают, идя дальше.
— Вот как, — удивился царь дерзким словам саманы, но еще больше удивился он самому себе. Не оскорбили его дерзкие слова саманы, правдивы были они. Царь взглянул на своего визиря, который только и ждал приказа царя. Стоило царю двинуть густой бровью, в ту же секунду слетела бы голова саманы с плеч, на царь не отдал приказ, а спокойно продолжил. –— Отчего же мои уши не пригодны для твоих слов, о самана, или твои слова годны только, чтобы литься, словно сладкий мед в уши моей единственной дочери, принцессы Рати? — спросил царь и сам не поверил в свой вопрос. Видел царь, что не таков самана.
— О царь, слова мои о Дхарме отозвались в сердце твоей дочери, принцессы Рати, — ответил смущенный самана.
 — Не только твои ученные слова отозвались в ее сердце, не только, —тяжело вздохнул царь и погладил свою густую бороду. — Что ж, расскажи свою историю, самана, кто ты, в каком краю родился и кто твои родители, расскажи мне это.
— Я нищенствующий странник, царь.
— Но не всегда же ты был саманой?
— Нет, — ответил Шантидева.
— Где — то ведь ты родился, затем ушел из дома, покинул мать и отца, не так ли, о самана?
— Моя родина далеко отсюда, в богатом крае Саураштры, а отец мой царь Кальянаварман, — сказал Шантидева, но его перебил царь Ариман:
 —  Постой самана, так, стало быть, в тебе течет царская кровь?
—  Ты говоришь, — тихо ответил самана.
 — Что ж, продолжай, прошу.
 — Когда настало время наследовать отцу, царю Кальянаварману, я отказался от золотого трона и ушел в монастырь и стал монахом Шантидевой.
 — Позволь спросить тебя самана, — царь Ариман поддался вперед, —почему ты отказался от трона, может быть лишили тебя твоего законного наследства твои братья или дяди, и ты принужден скитаться по миру с одной миской для подаяния?
 — Нет царь, я сам отказался от наследства и покинул родные земли, —ответил самана.
 —Позволь я тебе кое -что скажу, о самана, — царь Ариман улыбнулся, взглянув на визира, который от слов Шантидевы раскатисто засмеялся, —никто среди живущих, будучи в здравом уме, не откажется от власти, никто не променяет золотой трон на деревянную миску для подаяний, — сказал царь Ариман.
 —У меня нет деревянной миски для подаяний, — молвил самана и светлой улыбкой осветилось его лицо. Подивился царь словам Шантидевы и обрадовался тому, что Шантидева по рождению не нищий самана, но принц, сын царя Кальянавармана. 
В смятении вышел от царя Шантидева, в нетерпении покинул он дворец, вышел в сад и сел у пруда. Ум его был подобен дикому слону, а мысли — лесным обезьянам, прыгающим с одного дерева на другое. Не мог он успокоиться и мысли возвращали его к принцессе Рати, сладко и больно становилось ему на сердце, хотелось ему еще раз прикоснуться к нежным ладоням принцессы, взять их в свои руки, и никогда не отпускать.

Всю ночь провел у пруда Шантидева, не сомкнув глаз. Утром, следующего дня пришла принцесса Рати. Шантидева встал, чтобы приветствовать ее и смутился. Пристально смотрела принцесса Рати на Шантидеву, играли ее глаза, полон надежд был взгляд принцессы.

Смутился Шантидева. Неуверенно начал говорить он, опустил взгляд, не хотел встречаться глазами с принцессой.
 — О принцесса Рати, лишь в землях погребения можно узнать истинную цену жизни, — молвил самана. — Лишь там открывается, что такое плоть. Груда иссохших костей, слезающая кожа и смрад повсюду. Вот что такое плоть.
 — К чему ты это говоришь мне, о Шантидева, — спросила принцесса Рати и улыбнулась.
 — Мы слепцы, желаем плоти, желаем услады и утехи, тянемся к тому, что являет собой только нагромождение костей, — задрожал голос Шантидевы.
 — К чему ты это говоришь? —еще раз спросила принцесса, надув свои алые губы.
 — Манит нас сладость уст, о принцесса, — ответил Шантидева, — но что сладкого в наслаждении слюной?
— Что ты говоришь, о Шантидева, — молвила принцесса Рати и теперь ее голос задрожал. — К чему твои слова. Или ты решил пошутить надо мной? —улыбнулась она. — Вот взгляни на мои уста, разве они не свежи, словно ранний цветок. Взгляни на мое тело, — принцесса медленно покружилась перед Шантидевой, который не посмел поднять глаза. — Взгляни на меня, разве мое тело не наполнено соками жизни, — сказала принцесса и сделала несколько движений из танца, затем еще несколько. Зазвенели кольца на ее руках и ногах, игриво смотрела она на смущенного Шантидеву, полными жизни были изгибы юного тела принцессы. Продолжила танец принцесса, вначале медленно, но становились ее движение быстрыми, плавными. Не смотрела она больше на Шантидеву, закрыла она глаза, отдалась она танцу, покрылись свежей испариной ее смуглые плечи и шея.
Еще больше смутился Шантидева. Прочитал он танец любви, понял он, что хотела сказать своим танцем принцесса Рати.
— Ну что теперь скажешь, о самана, — тяжело дыша сказала принцесса Рати, садясь рядом с Шантидевой. Блестели глаза принцессы, задорно смеялась она.
 — О принцесса Рати, я не могу дать тебе того, что ты хочешь, —тихо молвил Шантидева, не поднимая своих глаз.
 — Почему? — раненой птичкой встрепенулась принцесса Рати.
 — Это путь страдания.
 — Ты говорил мне, что готов отдать свое тело голодной львице и ее детенышам, чтобы они насытились и не умерли от голода, — молвила принцесса. — Мне глубоко в сердце запали твои слова. Твое сострадание и любовь к живущим подобны глубокому океану и не имеют начала и конца, так ты сказал. И вот я словно львица, о Шантидева, прошу тебя утолить мою жажду любви, и сама хочу преподнести свое сердце тебе, возьми его, Шантидева, оно твое.

— Не мучай меня, принцесса Рати, — вскрикнул Шантидева, —это путь смерти.
 — Мой отец, царь Ариман, благословил меня, а значит моя любовь к тебе в Дхарме, — сказала принцесса Рати. — У нас будут дети, а у наших детей свои дети. Мы увидим это все своими глазами, о Шантидева. Мы проживем долгую жизнь и умрем в один день. Наш прах развеют по реке и так мы будем вместе вечность, мой дорогой самана, которого я нашла под манговым деревом.
 — О принцесса Рати, я привязываюсь к тебе, я встаю на путь страданий, — с боль в голосе сказал Шантидева. —Я опять заперт в клетке самсары, я опять в темнице.
— Что плохого в этом, Шантидева, почему ты хочешь остановить колесо жизни, о Шантидева, ответь мне, — молвила принцесса Рати, не заметив, как к пруду подошла ее служанка Качалаха.
 — Принцесса, твой отец, великий царь Ариман, ждет тебя, — сказала служанка Качалаха и застыла в глубоком поклоне.
— Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, —тихо произнес Шантидева. Услышала его принцесса Рати, глубоко ранили ее в сердце слова саманы.
 — Я иду, — тихо сказала принцесса Рати своей служанке.
Во дворце, в большом зале, где восседал на высоком троне царь Ариман собралось много людей и все их взгляды были устремлены на вошедшую принцессу Рати. Возле самого трона царя Аримана стоял юноша, одетый в праздничное, белое шервани. Его длинные, волнистые волосы спадали до плеч и он, не отрываясь смотрел на принцессу, зачарованный ею. Улыбкой осветилось его лицо, тяжело стало ему дышать, а сердце было готово вырваться из груди.
— Подойти ко мне принцесса Рати, моя единственная дочь, подойди поближе, — громко сказал царь Ариман, а когда принцесса подошла, царь продолжил, обращаясь только к ней. — Сын царя Ананги, царевич Кама, прибыл к нам, чтобы просить тебя, принцесса Рати. Сказал я ему то, что говорил много раз многим до него. Сказал я, что не властен над волей своей единственной дочери, принцессы Рати, и лишь она властна выбрать себе супруга, так я сказал ему. Я сказал принцу, что приму любой выбор дочери, пусть это будет принц, или сладкоголосый певец, а может нищий самана, что некогда был царевичем, но потом потерял все, променяв трон на деревянную миску для подаяний. Не стану я противиться выбору своей дочери, так я сказал принцу Каме. И вот я позвал тебя, моя единственная дочь, взгляни на принца. Молод он, красив, и кажется не отводит своих полных любви глаз от тебя, — улыбнулся царь.
— Я буду женой принца Камы, — сразу ответила принцесса Рати тихим голосом, даже не взглянув на принца.
 —Что, я не расслышал, — поддался вперед царь Ариман, не поверив словам дочери.
 — Я буду женой принца Камы, — громче повторила принцесса Рати, дрожащим голосом.
 — Что ты такое говоришь? — спросил царь Ариман, увидев в глазах дочери печаль и страдание. Все стоявшие в зале подивились царю, даже визир, одноглазый перс Фарнабаз удивился, привыкший ничему не удивляться. Посмотрел царь по сторонам, заметил, что все смотрят на него и сказал, погладив свою густую бороду, — Что ж, так тому и быть. Осталось назначить день свадьбы.
 — Отец, прошу, пусть свадьба будет сегодня, — с болью молвила принцесса Рати и ее глаза наполнились слезами, так она смотрела на своего отца.
— Ты действительно хочешь этого? — спросил царь, поняв, что как бы он не старался, но не смог он уберечь дочь от страданий. Прав оказался нищий самана, удел человека — темница.
 — Да, отец, — ответила принцесса.
 —  Да будет так, — без радости сказал царь Ариман. — Да будет так, -печально повторил он.
Сказал царь и разнеслись его слова по дворцу. Забегали служки, выкрикивая слова радости в честь принцессы Рати и царевича Камы. Услышал Шантидева от служек новость, опечалилось его сердце, не подвластно оно было самане. Покинул он дворец, вышел из города и пошел по дороге, идущей змейкой вдоль реки. Из города доносились крики радости, стучали тысячи барабанов, звенели бубны, голосили сотни труб. Начался праздник, который мог быть праздником Шантидевы. Слышал радостную музыку самана и быстрее несли его ноги к манговой роще. Сел Шантидева под манговым деревом, у реки, но сердце его тянулось в город, мысли возвращали его к принцессе Рати, болью в сердце отзывалась свадебная музыка и удары барабанов. Сидел самана, то прислушиваясь к своему сердцу, то наблюдая за своим умом. Знал самана, что стоит податься сердцу, отпустить на волю боль, то валунами с горы покатятся мысли и все сметут на своем пути, увлекут его за собой. Поэтому неподвижно сидел самана, следя за сердцем, наблюдая за умом. До ночи играла музыка в городе, до ночи звучали трубы, до ночи стучали барабаны. Когда праздник закончился, все стихло и самана мог слышать, как тихо плещется вода в реке, как поют сверчки в лесу. Улыбкой озарилось лицо Шантидевы, сидел он так до рассвета, но с первыми лучами солнца встал и продолжил свой путь.