МОРД Часть 3. Морд копия

МОРД Часть 3. Морд
Олег Глазов
Морд (Часть 3.Морд)

Русский язык возникает несколько позже языка удов, когда детализация [Д(ь)] в Языке произошла уже настолько, что неблагозначность объединения {[Р][Д(ь)]} была в нём очевидна. А стало оно таким - неблагозначным - потому, что тогда накопилось уже достаточно знания, чтобы само явление (признак), которому оно соответствовало был в их социуме осознан как отрицательный. Потому в русском языке это объединение, как и в языке удов с учётом значения его состава никогда не использовалось. (Это примерно как в русском языке никто всерьёз никогда не станет учитывать значение состава названия перуанского города Nahui или названия нигерийского города Pisda, тем более образовывать общеупотребительные похожие слова.) Но с одним небольшим, но очень важным отличием...

Ещё раз: в обоих языках, и в русском, и в языке удов, у объединения {[Р][Д(ь)]} уже не было значения его состава потому, как процесс детализации в самом Языке к тому времени зашёл так далеко, что если бы оно и было, то вступило бы уже в противоречие со значениями других его объединений. (Проще говоря, если допустить возможность существования объединения {[Р][Д(ь)]} в Языке как соответствия тому самому признаку, что оно и значит (т.е. с учётом значения состава, - суть [Д(ь)] в главной позиции (на конце) соответствует признаку социальной группы), то уже сам этот факт значит, что таким образом мы допускаем и возможность существования самой такой социальной группы вообще. Т.е. из этого следует, что может существовать социальная группа исключительно из одних только мужчин (признак признака суть [Р]), а это невозможно.)

Отличие заключается в абсолютно разном количестве и качестве знаний существовавших тогда у русскоязычных и удоязычных носителей. По этой причине само объединение {[Р][Д(ь)]} в языке предков удов всё же имело некое значение (ещё раз: никогда не смешивайте значение состава слова и его собственное значение! - они значат разное, потому как по разному образуются) , что доказывает наличие в нём соответствующих слов для заимствованных ими признаков, где оно и используется. Но не в русском языке, - оно не только не имело там значения состава, но и не имело никакого значения вообще, т.е. не могло быть в нём неким отдельным словом (у предков удов не так, у них было слово “урт”, модуляция объединения {[Р][Д(ь)]}). По этой причине все слова, которые тогда были в русском языке, с объединением {[Р][Д(ь)]} в их составе, являются в нём заимствованными. Т.е. такие слова в русском языке не могли иметь значения состава, а только лишь имели своё собственное значение, как название соответствующего признака.

(Кстати, русские предпочитали объединению {[Р][Д(ь)]} похожее объединение, но только не с самой сутью [Д(ь)], а с её модуляцией {(о)-[Д(ь)]}. Собственно это и есть один из признаков уже формировавшегося тогда самого русского языка. Модуляция {(о)-[Д(ь)]} у русскоязычных более соответствовала самому процессу передачи генетической информации, нежели чем просто суть [Д(ь)]. А вот модуляция {[Д(ь)]-(а)}, это когда гласный звук на конце, более соответствовала результату этого процесса.

(Кстати в кстати, - как по разному шла детализация в разных языках (потому собственно языки и разные) можно судить по значениям разных модуляций одной и той же сути [Д(ь)] в языке удов и языке русских. Так в языке удов модуляция {(у)-[Д(ь)]} становится формой отрицания, из чего можно сделать вывод, что значением самой этой формы у них был [факт отсутствия процесса (или его части) передачи генетической информации].(Сразу вспоминаем Н. П. Рычкова, - он приводит вместе в пример "уд морт" и "Черемиса Уды". Но, если "Черемиса Уды" в соответствии со своей конструкцией ничем иным быть не могут, кроме как [черемиские потомки], то с "уд морт" не совсем так. В том порядке, в котором слова стоят в сочетании, более его значению соответствует [не (принадлежащий(е)"морт"]. Впрочем, обо всём этом уже в заключительной главе.) В то время как в русском языке модуляция {[Д(ь)]-(а)} становится формой подтверждения, из чего можно сделать вывод, что значением самой этой формы у русскоязычных был [факт наличия неких результатов процесса передачи генетической информации]. (Предположите сами, чем могло быть отрицание в русском языке, если известно, что суть [Н] в древнем языке соответствовала женскому признаку.)

Вообще, тема эта очень интересная, потому как через процесс детализации Языка можно понять, как закладывалось мировоззрение самих его носителей. Сравните, например, значения [я] в русском и английском языках в соответствии со значением их состава там: в русском это [{[Й]-а}] , т. е. результат соответствующего процесса “[Й]”, в то время как в английском [{а-[Й]}] это сам процесс. Впрочем, тема это большая, тем более, что и книга совсем не об этом, а потому не здесь.)

Ещё раз, - именно предпочтение использовать в языке в образовании новых объединений уже не столько сами сути, а их модуляций (по другому “детализаций”) , характеризует сам русский язык как более развитый и совершенный, потому как такой подход обеспечивает возможность задавать тем или иным признакам соответствия (объединения) в Языке с гораздо более узкими, а потому и точными областями значений. (Проще говоря, если из одной кисти сделать несколько, - т. е. детализировать её таким образом, - с их помощью можно будет нарисовать гораздо уже более точный (детализированный) рисунок, нежели с той, что была прежде.) Так вот, этим объединением у русскоязычных было {[Р]{о-[Д(ь)]}, а уже с его помощью они образовали соответствующие слова:”род”, “борода”, “город”, “родня” и т. д., но только никак не “морд”. )

Сегодня в русском языке слово “морд” отсутствует, давайте разберёмся почему, тем более, что когда-то оно в нём было и имело соответствующее значение. А вместо “морд” в русском языке сегодня существуют два разных слова с одинаковым звучанием “морда”, - напоминает соответствующую модуляцию “морд”, - а два разных потому, что у них совершенно разные значения.

 С одной “мордой” мы уже разобрались, - слово “морда” со значением [ловушка для рыбы] было образовано в древнем угро-финском языке, потому как само являлось в нём модуляцией объединения {[Р][Д(ь)]}, а потому несомненно имело там значение состава. Сама эта модуляция была образована в полном соответствии с правилами словообразования древнего языка. Слово это с этим же значением и с соответствующим признаком было заимствовано в русский язык из древнего угро-финского языка, потому и никакого значения состава в самом русском языке у этого слова уже нет, это всего лишь название соответствующей снасти.

С другой “мордой” не так, и связано это со свойством самого Языка, - не может в одном и том же контексте (в нашем случае контекст это сам русский язык) у одного и того же слова существовать более одного значения. Ещё раз, не перепутайте: в разных контекстах у одного и того же слова может быть столько значений, столько есть самих этих контекстов, но! - в одном контексте всегда только одно значение, - так устроены все языки. Так вот контекст самого Языка определяют прежде всего сами его носители. А вот начиная отсюда чуть подробнее...

Само объединение {[Р][Д(ь)]}, как следует из его значения, возникло очень давно, когда процесс детализации человеческого сообщества, а с ним и древнего его языка только-только начался, - но начался же! При образовании каких либо объединений, или даже каких либо модуляций в Языке, одного Сознания с его знанием самого Языка было тогда совсем недостаточно (впрочем, как и сейчас), необходимо было обязательно участие в этом ещё человеческих органов чувств. А так как контексты признаков (и не только) в этих процессах словообразования всегда были несколько разными, то и сами значения признаков получались несколько отличными друг от друга. Собственно это и был процесс детализации древнего языка, в результате которого возникали потом уже другие языки, которые в свою очередь тоже детализировались, почему уже на их основе возникали ещё языки и так до сего дня.

В случае с {[Р][Д(ь)]} значение его в том или ином языке сильно зависело от качества и количества знания, что было у носителей языка, которые это самое объединение и использовали уже в других своих объединениях (словах). Так в языке удов, количество знания которых относительно других было тогда минимально, значением объединения {[Г]{у-{[Р][Д(ь)]}}} (“гурт”) является [дом (для людей) ]. А в немецких языках это уже [загон (для скота)]. А в случае с {[М]{о-{[Р][Д(ь)]}}} разница представляется ещё хуже, - её значение в языке удов [человек (чужой)], в то время как в германских языках [человек (несущий смерть)].

Ещё раз: суть [Д(ь)] в конце объединения в древнем языке могла соответствовать только человеческому признаку (признаку процесса передачи генетической информации), а потому такое объединение в Языке соответствовало уже объединению людей с соответствующим признаком в действительности. А потому все слова с участием этого объединения значили в том числе и признак человека. Сравните: “Это я, твоя смерть пришла”, - т. е. у смерти тогда были исключительно человеческие признаки, потому как это и был человек несущий смерть. В дальнейшем, в процессе детализации оба эти значения одного признака (сопряжённые), которому изначально соответствовало одно и то же слово, детализируются уже с детализацией самих значений и задании им соответствующих слов.

Таким образом в какой-то момент русский язык оказался буквально в двусмысленной ситуации, - одному и тому же признаку теперь в нём соответствовало одно и то же слово, но уже с двумя абсолютно разными значениями. (Это как если бы вам представили человека “Хороший человек, но подонок”.) И здесь, чтобы понять, как сам язык “преодолел” эту ситуацию, надо напомнить, что язык не существует сам по себе, он существует только за счёт его носителей. А они у него бывают очень и очень разные.

Самое главное:

- это только в случае мононационального социума признак языка может быть (а может и не быть) сопряжённым с национальным признаком;

- носитель языка не есть то же самое, что и язык, которым он пользуется.

А потому язык сам по себе является наднациональным признаком вообще (в русском языке лучшим тому подтверждением до сих пор остаётся А. С. Пушкин). Потому на том же английском языке сегодня разговаривают там, где может быть нет ни одного англичанина. Потому, в прошлом веке, генетики открыли нам глаза и сказали, что мы, русскоязычные (т.е. носители русского языка), на самом деле не более чем на 10% являемся “истинно русскими”, т. е. славянами. А на 70% мы являемся угро-финами.

Из самой “морда” со значением [рыболовная снасть] следует, что русские заимствовали и её как признак, и соответствующее ему слово у предков эстонцев, - абсолютно схожее звучание и значение в их языках. Тогда они ещё не знали, какими разными уже могли быть угрофины, потому как сами были почти стопроцентно русские. Потому как у них тогда признак языка и национальный признак были сопряжёнными. Но сам факт, что морду они всё же заимствовали, говорит о том, что они уже вели совместную деятельность с предками эстонцев. А деятельность на то и совместная, что от неё бывают иногда дети, - так устроил процесс Жизни, тут ничего не поделаешь. А это и был в том числе процесс детализации самого русского социума. (Потому я применяю в качестве названия соответствующего социума слово “русскоязычный”, - русского, как признака соответствующей национальности, там если и есть, то уже очень мало.
 
Т. е. в местах, где тогда подвязались русские, признаку, которому соответствовало объединение {[М]{о-{[Р][Д(ь)]}}}, принято было сопоставлять значение [человек несущий смерть]. А теперь представьте ситуацию, когда в результате процесса детализации, русский становится уже более чем наполовину угрофином, а у этой самой его более чем половинки принято было сопоставлять этому же признаку с тем же самым объединением значение [человек чужой]. Ведь всего-то чужой, это же не убивец какойнибудь, чтоб за это его так называть! - налицо раздвоение русскоязычной личности. Чтобы не попадать в щекотливые и не очень приятные ситуации, русскоязычные придумали единственный вообще тогда возможный выход, - они выкинули это слово из русского языка из-за этой его двузначности.

Сегодня, как память о нем, в русском языке существует его модуляция “морда” со значением [”лицо” животного]. Именно, это самое, что ни на есть, русское слово, образованное как модуляция когда-то существовавшего в языке объединения {[М]{о-{[Р][Д(ь)]}}} со значением в том числе [человек] и образованное уже в соответствии с правилами русского языка. Соответствующая модуляция в русском языке предполагает значением [нечто, принадлежащее {[М]{о-{[Р][Д(ь)]}}}] (т. е. предполагает существование значение состава этого слова в русском языке).

С точки зрения самих русских по сравнению с теми же угро-финами, а тем более {[Р] [Д(ь)]}, они так вообще были писанными красавцми. А потому и задали значение этой модуляции [”лицо” животного]. В подтверждение этого в русском языке до сих пор существует устойчивое выражение “татарская морда”, это так русская частичка русскоязычных отыгралась за невозможность употреблять им слово “морд” во времена монголо-татарского ига, - посмотрел бы я на то, что стало бы с тем русским, который бы посмел тогда сказать татарину в глаза “морд”. “А “морда” оно и не “морд” вовсе, а если кто, не дай бог, им “стуканет”, скажу, что не поняли они меня, шутка это у нас такая, глядишь может только выпорют, совсем то вряд-ли убьют...“

Ещё раз, - русское слово “морда” возникает как модуляция слова “морд”, которая по звучанию абсолютно совпадала с одной из форм падежей (кого? - морда) запрещённого тогда в отношении татар слова “морд”, потому как значением этого слова у самих русских было [убийца]. Это значение отчасти сопадало со значением [зверь], потому саму эту модуляцию для тех же татар всегда при необходимости можно было выдать за [нечто (принадлежащее) зверю], тем более, что модуляции в их языке тогда образовывались по таким же правилам. А, так как значение любой модуляции в любом языке может быть образовано исключительно с участием органов чувств, им следовало давать дополнительное знание, что именно она на самом деле представляет. Этим знанием было значение [”лицо” зверя].
 
Потому, если и говорить о какой-то “переносности” значения данного слова у русскоязычных, то только как о попытке скрыть истинный смысл его значения от тех, на кого оно было направлено. И при этом сказать всё, что ты о них думаешь, тем более, что этого особенно уже хочется из-за того, что нельзя. Как же сильно надо удариться головой, чтобы до сих пор, на полном серьёзе считать, что все эти фамилии: Мордасовы, Маргасовы, Мордюковы, Мордашковы и т. д. образованы только исключительно в связи с “мордой лица”? Нет, эти прозвища возникли в период монголо-татарского ига как соответствующий признак у того или иного конкретного человека, а уже позже были увековечены в соответствующих фамилия. (При этом не следует путать русские фамилии тех же татар: Шамардановы, Шахмардановы, Хустнимардановы и т. д., - в них за основу взято индоиранское слово “м(о)р)д” в значении [герой, богатырь], а значит совсем другое слово.) .

И в заключении этой главы, ещё раз повторю основную мысль, ради которой она и написана: как слово не переводится (не существует) вне контекста (языка), так сам Язык не существует вне Контекста (т. е. всей той окружающей действительности, в которой существуют его носители).

А потому стыдно должно быть нам русскоязычным, за то, что наши революционный предки сошли в своё время до низости мщения, обозвав эрзю и мокшу по сути бранным словом “мордва, - так они лишний раз подчеркнули, что помнят, как те в былые времена гнобили их, русских, с этими самыми мордами.