Колька

КОЛЬКА

Колька, парнишка лет десяти, ещё не понимал, насколько он любит отца. Он пока вообще не понимал, что значит «любит», он просто не задумывался об этом. Семья была дружная. Жил он вместе с отцом, матерью и младшим братишкой в военном городке,  в трехкомнатной малогабаритке  пятиэтажного дома. Городок этот находился на окраине  Щелково - подмосковного районного центра.

Отец был очень добрый. Он никогда, даже в моменты сильного раздражения, пальцем не тронул Кольку. Да что там тронул? Он и голос-то повышал крайне редко. В те, честно говоря, редкие случаи, когда требовалось, как говорила мать «мужское воспитание», отец несколько повышал голос и восклицал, повторяя:

- Где мой ремень? Где мой ремень? Вот я тебя сейчас! Где мой ремень?

- Да, вон он, Миш, на поясе у тебя, в брюках. – Добродушно усмехаясь, говорила мать.

Воспитательный пыл у отца мгновенно пропадал, он стучал кулаком по своей ноге, на излете эмоций, совсем уже не грозно произносил:

- Смотри, Николай, доберусь я до тебя.

И с чувством выполненного отцовского долга удалялся в другую комнату. Воспитательный процесс на этом заканчивался.

Колька очень гордился отцом. Он любил гулять с ним вместе, шагая  рядом, с таким красивым, мужественным, в хорошо подогнанной военной форме, стараясь попадать с ним в ногу. Иногда он сбивался, и ему приходилось подпрыгивать, чтобы опять попасть в ритм отцовских шагов. Отец всегда держал Кольку левой рукой, чтобы правая была свободна. Он объяснил ему, что военные при встрече, должны отдавать друг другу воинскую честь. И парнишка, с замиранием сердца, ждал, когда навстречу им попадется военнослужащий, и отец, таким красивым, отточенным, быстрым движением, бросит правую ладонь к козырьку фуражки, приветствуя его.

Однажды на какой-то праздник, наверное, день Революции, они пошли с отцом в город. Мать осталась дома с маленьким братом. На улицах было много людей, все были нарядные, держали в руках кто флажки, кто бумажные цветы на длинных палках, кто воздушные шарики. Было весело, шумно и празднично.

Они подошли к большой группе людей, толпившихся в сквере у каменного постамента, на котором возвышалась укутанная белой материей фигура. Ожидалось открытие памятника кому-то. Наверное, Ленину. Колька не знал. Они подождали немного, потом на трибуну взобрался какой-то мужчина, что-то недолго и неразборчиво поговорил в свистящий микрофон, потом подошел к постаменту, взялся за веревку, прикрепленную к закрывавшей изваяние материи, и потянул за нее.

В тот момент, когда полотно двинулось вниз, обнажая скульптуру, дирижер стоящего рядом духового оркестра, взмахнул палочкой и оркестр слаженно выдал первый торжественный аккорд:

- Та-да-а-а-м!

Короткая пауза, и полилась красивая торжественная мелодия. Отец вдруг, к величайшему удивлению Кольки, отпустил его руку, вытянулся, поднес ладонь к фуражке и замер, подобно открытому только что памятнику. Колька невольно тоже весь подобрался, посерьезнел и стоял, не шевелясь, слушая торжественные звуки мелодии.

Уже дома он спросил отца:

- Пап, а почему там, в сквере, ты отдавал честь? Там же рядом не было никаких военных?

Отец объяснил ему, что оркестр играл тогда Гимн страны, во время исполнения которого, все должны вставать, а военные еще и отдавать воинскую честь.
Колька любил наблюдать, как отец с вечера готовит обмундирование к завтрашней службе. Это представлялось ему каким-то ритуалом. Сначала отец тщательно гладил форму, а затем наступало самое интересное – чистка пуговиц. Он собирал латунные пуговицы в прорезь целлулоидной пластины и чистил их сначала какой-то зеленой пастой, после чего пуговицы начинали блестеть. Затем, тряпочкой, смоченной жидкостью из небольшого флакончика с надписью «Осидол», он наводил окончательный глянец, и пуговицы уже сверкали, как маленькие осколки солнца. Кольке хотелось запихнуть их в рот, как леденцы.

Потом они вместе на лестничной клетке чистили сапоги. Здесь тоже были свои четкие правила. Сначала грубой щеткой счищались остатки грязи и пыли, потом маленькой щеточкой, напоминавшей ложку для супа, только со щетиной, наносился гуталин, затем, уже третьей, жесткой щеткой,  гуталин равномерно размазывался по всей поверхности сапога. Следом наступал черед мягкой щетки. И, после того, как отец проходился ею быстрыми, привычными движениями по черной коже, сапог начинал матово поблескивать. Завершала процесс бархотка – кусок бархатной материи. После полировки ею, в сапог можно было смотреться, как в зеркало.

Колька любил,  как пахнет отец. Когда он обнимал сына перед уходом на службу или по возвращении, Колька ощущал смесь запахов гуталина, кожи портупеи, одеколона и какой-то очень мужской смеси запахов табака и еще чего-то кисловато-горького, такого родного и приятного.

Как-то отца не было несколько дней – он уехал в командировку. Такое и раньше случалось, но в этот раз Кольке казалось, что отца нет как-то уж очень долго.
День клонился к вечеру. Все дела Колька переделал – отучился в школе, погулял с друзьями во дворе, сделал уроки, позанимался по просьбе матери с младшим братом. Делать было абсолютно нечего, и он бесцельно слонялся по квартире.

Зашел в спальню родителей. Зачем-то открыл большой платяной шкаф. Внутри него, в немножко пугающей темноте, пахнувшей нафталином, на плечиках висела одежда. Взгляд Кольки остановился на полевой форме отца. Он погладил пальцем маленькие темно-зеленые,  шершавые звездочки погон, провел ладонью по грубой зеленой материи. И вдруг, подчиняясь какому-то порыву, вынул форму из шкафа и стал натягивать на себя.

Гимнастерка доставала почти до пола, в яловые сапоги он просто провалился, как в прорубь, портупея обернула тело два раза и еще оставалось. Колька почувствовал такой знакомый, до боли родной запах. Где-то в районе солнечного сплетения возник какой-то комок, он рос, заполняя все тело, в носу защипало, из глаз ручьем брызнули слезы. Он опустился на пол в углу между стеной и шкафом, свернулся в клубок и навзрыд заплакал.

В комнату вбежала встревоженная мать – видимо услышала что-то. Кинулась к сыну, прижала его, расспрашивая, что случилось? Превозмогая слезы, всхлипывая и заикаясь, Колька с трудом выдавил:

- Я… по папе… соскучился…

И снова горько заплакал. Мать прижала мальчика к себе, стала целовать его мокрые от слез щеки, гладила по худенькой вздрагивающей спине, зашептала на ухо, успокаивая его:

- Не плачь, родной. Папа скоро вернется, он тоже очень скучает по тебе. Потерпи немного. Он уже скоро будет, вот увидишь.

Понемногу Колька успокоился, лишь изредка всхлипывал и вздрагивал всем телом.
Они долго просидели так на полу, обнявшись. Мать успокаивала сына, шептала ему нежные слова, покачивала, убаюкивала, как когда-то, когда он был совсем маленьким.
……………….
Прошли. Нет, пролетели года. У Кольки выросли дети, подрастают внуки. Но частенько, где-то глубоко внутри, маленький мальчик шепчет:

- Папа, я так по тебе скучаю…

Москва, январь 2021