Д копия

Д
Олег Глазов
(редактирование, как и заключение, сегодня, но чуть позже, сначала обед)


Инструкция к прочтению

Олег Сингурт

(из серии “Рассказы детям о Языке”, из главы “Пример анализа русского языка”)
 
(Ахтунг! Topic “Пример анализа русского языка” в “Инструкция для прочтения - книга” в отличии от всех других в ней глав окончательной не является, это черновик. А потому все article-ы в ней в данный момент редактируются. Начинаю с “Д”, потому как он реально в ней первый, но в любом случае занимает в topic-е место вслед за “К” согласно принятому для книги принципу следования в соответствии со значением частоты самого звука в русском языке. Потому как первым (с максимальным значением частоты) в русском языке  безусловно является звук “д”, то и соответствующий ему article появится здесь самым последним, только так и никак иначе возможно вообще соблюсти целостность самой структуры знаний. Отдельный article вообще не даёт представление о структуре анализа русского языка, - оно может быть только если в структуре topic-а самой этой книги, а значит и черновой его версии. Поэтому, если возникнет у вас необходимость понять структуру анализа Языка до окончания редактирования всей книги, то вы сможете уже сейчас воспользоваться черновиком “Инструкция к прочтению - книга”, его структура в процессе редактирования меняться не будет. Удачи!)


“Д”


И снова “д”,  - здравствуйте! Когда я начинал рассказ об анализе языка через использование Таблицы частоты звуков в русском языке, то согласным звуком с наибольшей в нём частотой оказался звук “т” - F”т”(русс) = 551. Уже из этого следовало, что именно он и был первым согласным звуком в русском языке. Но тогда я попросил не верить глазам своим, а верить мне (в смысле воспользоваться вам механизмом Веры) и принять за истину совсем даже не столько неочевидное, сколько вообще противоречащее ему утверждение, а именно, что первым согласным звуком в русском языке был звук “д”  - F”д”(русс) = 280. Что ж, момент истины настал, пришло время мне объясниться.
 
Дело в том, что “д” и “т” в самом начале становления Языка были абсолютно одним и тем же звуком. “Один и тот же” в нашем случае значит, что это было некое знание звучания (звук), которому соответствовало некое же знание (признака), или, проще говоря, у звука было соответствующее значение. В процессе изучения русского языка я пришёл к выводу, что этим звучанием безусловно был звук “д”. (Здесь мы обязательно коснёмся всех тех причин, из-за которых я пришёл к этому выводу, а пока мне важно, чтоб вы понимали следующее), -

 - Значение слова это вовсе не одно какое-то знание (признака) (и даже не два, и не три, и т.д.), а целая их совокупность, которая образует соответствующую структуру значений слова.

А значение слова в том или ином контексте напротив, это обычно какое-то одно знание из этой совокупности. Таким образом, с появлением вообще новых знаний происходит в том числе накопление в структуре значений слова соответствующих знаний, и так до тех пор, пока самим словом с такой структурой значений ещё удобно пользоваться в языке. В какой-то момент это становится затруднительно, а даже просто уже и невозможно, - всё чаще в языке начинают пересекаться сами те контексты, где используются разные значения (знания) одного и того же слова. Проще говоря, таким образом в контекстах, которые сами являются пересечениями других контекстов, которые в свою очередь предполагают использование разных значений (знаний) одного и того же звучания (слова), возникает многозначность, что не есть допустимо в языке.

Единственный выход, - правильно, - разделить саму структуру значений слова так, чтобы подобные пересечения контекстов в языке (какой-либо язык, напоминаю, это тоже всего-лишь один из возможных контекстов вообще Языка), - где одновременно могли бы быть использованы разные знания из одной и той же структуры значений одного и того же слова, - чтобы они никогда больше в нём не встречались. Таким образом, в результате детализации структуры  значения слова из одной на две, возникнет необходимость в “изобретении” как минимум ещё одного звучания, чтобы у обоих образовавшихся значений были соответствующие звучания (одному вполне можно оставить то знание звучания, что было до детализации у их исходного значения).
 
Если с разделением (детализацией) значений проблем не возникало, то только не со звучаниями. Проще всего было бы разделить вместе со структурой значений и знание звучания тоже, так для Сознания гораздо проще. Впрочем, Человек поначалу так и поступал, - все первые звуки со временем он “разделил” по звучанию: “(св)” - на “с” и “в”, “(дт)” - на “д” и “т”, “(рл)” - на “р” и “л”, “(мн)” - на “м” и “н”, “(гк)“ - на “г” и “к”, и т.д. Проблема в том, что эти возможности со временем были очень скоро исчерпаны, - похожих (в первую очередь по способу извлечения) звуков, которые Сознание способно было уверенно различать как однозначные (а в речи нужны именно такие), Человек мог извлекать не больше двух-трёх, в то время, как новые знания продолжали поступать в Сознание все в большем и большем количестве. Проще говоря, на начальном этапе формирования Языка такая возможность у Человека была, и он использовал её на все “сто”. А вот самих возможностей у самой этой возможности было не так много, чтобы продолжать использовать её и дальше.

(Кстати, - вот здесь чуть-чуть притормозите, - в аспекте Сознания последняя фраза значит, что все связи соответствия (относительно Языка) в невещественной структуре знаний до этого были прямыми. Т.е. соответствия между знаниями признаков и знаниями звучания задавались тогда совсем не с помощью знаний связи, а непосредственно с помощью связей algoritm. Отсюда, например, все те трудности, которые мы испытываем, когда пытаемся сегодня определить первоначальное значение того или иного звука, - это просто невозможно. Потому как невозможно определить Сознанию то, что знанием не является, и тем более никогда им не являлось.)

Потому как Сознание, а значит и его вещественная структура, ограничено, то однажды (довольно скоро) по мере накопления знаний они (прямые связи algoritm) были в нём полностью исчерпаны. Сознание тогда нашло выход, оно стало задавать связи уже с помощью непрямых связей data, которые предполагали образование на них именно знаний связи. Таким образом сложилась та структура слова, которую мы сегодня и используем в языке, - в нём знание звучания и знание признака связано совсем даже не связью (algoritm), а знанием связи (при этом сами знания существуют на связях dat). (Впрочем об этом здесь же, но чуть дальше, но нас же сейчас интересует пока именно начальный этап формирования Языка, это когда для задания соответствия в нём использовались именно сами связи (algoritm), а отнюдь не знания связей (которых элементарно тогда в Сознании ещё не было). )

(Кстати, уже на этом этапе формирования Языка происходит его детализация на разные языки. Потому как у Человека появляется так возможность выбирать, какую именно связь algoritm ему следует теперь использовать в Сознании для задания того или иного соответствия уже в том или ином языке. И не факт, что в разных контекстах (географических, в первую очередь) эти связи могли совпадать. Само использование разных соответствий (задание разных связей) в Языке, приводит к появлению в нём и разных языков. Т.е. уже начиная с этого момента мы можем говорить о существовании разных языков. Проще говоря, Человек уже тогда придумал и другие способы, как ему следует структурировать знания в Коллективном сознании (Языке).)

Нам, русскоязычным, лучше всего это можно понять на примере русского языка. Так, из Таблицы частот звуков в русском языке следует, например,  что столь непохожие по звучанию звуки “в” - F”в”(русс) = 444 и “с” - F”с”(русс) = 456 образовались из одного древнего звука “(св)”, - у них абсолютно одинаковые значения частот в языке, что свидетельствует о том, что появились они в нём одновременно, - законы развития Языка ни в коем случае не предполагают одновременное появление в нём двух звуков сразу, такое если и возможно, то исключительно только как результат детализации в нём другого, исходного звука. (”Абсолютно одинаковые” предполагает обязательное пересечение областей их значений с учётом возможных отклонений для разных контекстов одного и того же языка. Проще говоря, в любом, достаточно большом контексте языка, значения частот этих звуков будут или совпадать, или незначительно отличаться в ту или иную сторону.)

И, наоборот, там же, в Таблице, мы находим звуки, например “м” и “н”, которые так мало отличаются по способу произношения и так сильно по значению их частот в языке, что невольно возникает мысль, что однажды это был один и тот же звук (вероятно тот, чья частота в языке больше), а уже затем, из него, возник другой, похожий на него по произношению звук. Проще говоря, сначала возник, например, звук “н” - F”н”(русс) = 508, а уже потом из него возникает “м” - F”м”(русс) = 263, -  тем более, что этот же вывод следует и вообще из анализа языка. Но так не было с “д”! А иначе бы я сейчас утверждал, что сначала в языке был “т”, а только уже потом “д”. Потому как именно, что сначала был “д”, а уже потом “т, и я знаю это точно из анализа самого языка. Впрочем, обо всём этом по порядку...

Первым в в русском языке появляется звук “д”, это следует из того, что всем самым древним вообще значениям (знаниям признаков действительности) в нём соответствует звук именно “д”, а “т”, напротив, в нём только отсутствует. Одним из таких древних значений безусловно является [коллектив]. Из последних утверждений следует только то, что именно знание звучания, которое сегодня абсолютно совпадает со знанием звучания звука “д” в русском языке, и знания звучаний его модуляций, соответствовали тогда уже известным в  коллективном сознании русскоязычных знаниям признаков (значениям). В других языках этим же самим знаниям признаков (значениям) могли соответствовать (и соответствовали) несколько иные звуки, - акцент, он был уже и в те времена. Поэтому, не лишне ещё раз напомнить, -

- Знания звучания, как и знания связей, - относительны (того языка, где они используются), абсолютны лишь только знания признаков.

Ещё раз, - именно на основании первенства самих значений (например [телега] никак ни могло появиться раньше [колесо], потому как знание “колесо” является составной частью знания “телега”) следует, что первым в русском языке был звук “д”, а отнюдь не “т”, как это следовало бы из частот самих звуков в русском языке. Потому как первенство звуков в языке определяют именно их значения, которые абсолютны, а отнюдь не их звучания, которые относительны. Проще говоря, с точки зрения первенства в языке, смысл в Таблице частот звуков имеет:

- или совокупная частота похожих по звучанию звуков, потому как эта похожесть и есть тот самый признак, на основании которого мы можем судить, что это однажды был один и тот же звук, - ну не было Сознание когда-то достаточно развито (имело достаточно связей algoritm необходимых для этого), чтобы так запросто однозначно различать похожие по звучанию звуки. (Вот, когда соответствующая связь появляется, появляется возможность использовать ещё один звук в языке, - потому ничего удивительного в том, что этим одним звуком становится тот, который Человек быстрее всего научается произносить, а быстрее всего можно научиться произносить именно похожий звук) ;

- или совокупная частота звуков имеющих сегодня абсолютно одинаковые частоты в языке, потому как из законов формирования Языка следует, что одновременно (с одинаковой частотой) в нём могли образоваться звуки только в результате детализации существовавшего до этого звука.

Именно исходя из этих знаний я предположил существование в древнем языке древних же звуков (не букв! - их тогда просто быть не могло). Это очень важное знание, которое предполагает с его помощью создание структуры Языка вообще. (Проще говоря, имея это знание, мы запросто сможем в соответствии со значениями частот звуков в языке определить, какое слово в том или ином языке возникло раньше. А уже из этого знания много чего такого следует, что иными способами сегодня просто нам уже и не узнать. Впрочем, это всё проблемы изучения Языка, нас же сейчас интересуют исключительно звуки “д” и “т”, а именно, - как так случилось, что появившись безусловно раньше звука “т” в русском языке, звук “д” потом теряет в нём свои позиции (частоту использования)? Постараемся же ответить на этот вопрос.

Звук “д” был одним из первых в языке знаний звучаний, в соответствие которому было поставлено знание признака (значение), или по простому, - был одним из первых вообще слов. И этим знанием признака безусловно было знание [коллектив]. Проблема была в том, что  само это значение было тогда уж очень широким. Проще говоря, в структуру значений знания звучания “д” тогда входили почти вообще все знания, что к тому моменту были в Коллективном сознании, если были они хотя бы как-то связаны с самим Коллективом. Модуляции же звука “д” в комбинации с жестовыми и мимическими составляющими образовывали практически все вообще возможные тогда слова в Языке. А уж столь сложные объединения типа “с-удь”, “в-удь”, и т.д. в русском языке были для наших предков сродни предложениям для нас сегодня.

Необходимость первой детализации звука “д” появляется с появлением нового знания, а именно, что Человек, это прежде всего мужчина. Сейчас для нас неважно знать, почему такая необходимость возникла, для нас гораздо важнее знать, что она вообще появилась. Проще говоря, однажды в жизни коллектива возникла такая ситуация, что без этого знания существовать как коллектив он уже больше не мог, потому и появляется само это знание, а с ним соответствующее ему знание звучания.

(Всё же, считаю необходимым прояснить, - похоже, что приоритет мужчины в коллективе возник как совокупность многих причин, рассказ о которых это отдельная большая история. Но основной причиной подобной детализации значения [коллектив] даже не столько с точки зрения самого коллектива, сколько возможности его самосохранения, было неверное понимание в то время процесса передачи генетической информации, - предполагалось, что всей полнотой генетической информации обладают именно мужчины, в то время, как женщины ею не обладали вовсе. Похоже, что по этой причине женщины не обладали в то время какой-то относительной самостоятельностью, а были всего-лишь принадлежностю коллектива, точнее даже его мужчин, - сами они по вышеуказанной причине коллективом (д) в тогдашнем значении этого слова (”д”) просто быть не могли , отсюда и сам такой способ детализации как звучания “д”, так и его (соответствовавшего ему) значения [коллектив]. )

Repeat: [А, если точнее, в результате детализации значения “д”- [коллектив (д)] на значения [женщины и все остальные коллектива (д)] и [мужчины коллектива (д)], возникает необходимость в соответствующих звуковых составляющих. Точнее, хотя бы в одной из них, потому как это было бы тогда наиболее оптимальным решением вообще для языка. И действительно, тогда возникает только одна новая звуковая составляющая, а именно “дь”, как соответствие значению [мужчины коллектива (д)], с женщинами (точнее со знанием признака “женщины”) ничего похожего не происходит, им в пользовании остаётся та звуковая составляющая, что вообще была до детализации значения [коллектив (д)], т.е. звук “д”. Уже один этот факт наводит на некоторые размышления.
Так получается, что если в отношении женщин вообще ничего похожего не происходит (т.е. не появляется специально для них новая звуковая составляющая), то это значит, что и роль их тогда в коллективе (д) была минимальна, или её не было совсем. Сама детализация значения [коллектив (д)] и способ, каким и какая в результате его была образована звуковая составляющая, безусловно свидетельствуют о возросшей роли в коллективе (д) именно мужчин, а отнюдь не женщин.

(Могу допустить, что роль женщин в коллективах тогда была весьма примитивна, - они держались коллектива только для того, чтобы пользоваться теми небольшими преимуществами, что вообще им давала коллективная жизнь (с мужчинами в том числе). За это их участие в жизни коллектива было минимальным, - они служили в нём исключительно для удовлетворения естественных потребностей мужчин и продолжения рода (сохранения самого коллектива).) ]

Ещё раз, - на этом этапе детализации значения “д” - [коллектив (д)] на два значения [мужчины коллектива (д)] и [все остальные (женщины в том числе) коллектива (д)], детализации самой звуковой составляющей (звука “д”) не происходит. А происходит образование для нового значения ([мужчины коллектива (д)])  его модуляции “дь”, в то время, как для значения, что осталось после его выделения из исходного значения [коллектив (д)], а именно [женщины и все остальные коллектива (д)] остаётся прежнее знание звучания, т.е. “д”.

Более того, в случае с “д” проявился интересный эффект, значение ему соответствовало настолько тогда общее, что можно говорить, что на самом деле это как его не было вообще, - ну невозможно таким значением оперировать в языке. Выручали модуляции, собственно само их появление помогало уточнить значение звука, который оставался при этом неизменным. Впрочем, это большая история, а потому не здесь.

(Кстати, появление смягчения как способа образования новых знаний звучания и отличает впоследствии русский язык от всех прочих (родственными ему не являющихся) языков.  Добавьте сюда знание связи объединений и знание связи порядка, которое абсолютно уже отличались от подобных знаний в том же английском языке, и тогда вам станет понятно, почему я считаю возможным уже на этом этапе говорить именно о русском языке, а не о неком, общем в том числе и для русского, древнем праязыке.)

Детализация уже самого звука “д” происходит на следующем этапе накопления знаний, а именно, когда появляется знание “дело” и, таким образом, возникает необходимость разделить структуру значения [мужчины коллектива (д)] на [мужчины коллектива (д)] и [дело мужчин коллектива (д)]. 

Ещё раз, - и в случае “д”, и в случае “дь” это значит, что у них было не по несколько значений, а, как это есть и вообще для любой звуковой составляющей, а им соответствовали свои единые для каждого из них структуры значений. Потому правильно будет определить структуры их значений как совокупности содержащие знания: у “д” - “коллектив”, “женщины” (”дети и прочие иждивенцы”), (+), и у “дь” - “коллектив”, “дело коллектива”, “мужчины”, (+). А вот уже в зависимости от контекста, где употреблялись “д” и “дь”, знания из этих их структур могли использоваться уже разные (не все вместе, - даже уже тогда использования всех знаний всей структуры значений какого-либо знания звучания в одном каком-то контексте практически не было, - это видно уже из этого нашего примера).

Пока у такого коллектива единственным признаком совместности (или по другому, - единственным общим делом), было занятие передачей генетической информации, у него в языке все было нормально. Но, как только самих таких дел стало больше, т.е. в Коллективном сознании появились соответствующие новые знания, то возникла необходимость в детализации прежних значений его слов со всеми оттуда вытекающими следствиями. А для новых значений возникает необходимость в образовании им в соответствие новых знаний звучаний.

А так как Язык тогда по сути только начинался, то у тех же русскоязычных было не так много возможностей, чтобы сделать это, - или создать новое объединение из тех звуков, что уже были, и тем самым усложнить (удлинить в том числе) структуру самого будущего объединения (не очень удобно с учётом всеобщей недоразвитости тогдашних сознаний), или придумать новый согласный звук и обойтись только его модуляцией (объединением с гласным звуком), - хотя ещё неизвестно, что на самом деле было бы труднее. Поэтому было бы странно, если бы наши русскоязычные предки не попробовали оба эти варианта, - они и попробовали.

Об этом мы знаем по следам использования даже ещё сегодня в русском языке в некоторых случаях в отдельности объединения “дь-э” (”де”), значением его было тогда [дело]. Знание связи там очень простое, - на конце объединения “дь” добавили звук “э”. Так значением теперь этого объединения становились не все знания из его структуры значений, а именно лишь одно из них - “дело”. Причём выделялось именно не некое конкретное дело, а дело неопределённое, т.е. дело вообще. Проще говоря, за счёт неопределённости, которой и соответствовал звук “э”, происходило обобщение самого значения. (У предков же англичан знание связи предполагало ставить звук “э” как соответствие знанию (значение)  неопределённости спереди, - из него они потом ещё соответствующий артикль сделали.)
 
(Кстати, об определённости и неопределённости в русском языке, как и о процессе детализации древнего звука “(дт)” на “д” и “т”, очень красноречиво свидетельствуют существующие в нём и сегодня такие формы объединений, как “дя-дя” (”(Дт)ь-а - (Дт)ь-а”) , “тя-тя” (”(дТ)ь-а - (дТ)ь-а”), но “тё-тя” (”(дТ)ь -о- (дТ)ь-а”). Здесь вовсе не детские повторения, как считают некоторые лингвистики, а соответствующие структуры слов, где каждая часть уточняет последующую. (Абсолютно на тех же правах в русском языке сегодня существуют, например: “то-то”, двойное отрицание “нет-нет” и двойное утверждение “да-да, а также их промежуточная форма “да-нет”, - “нет-да” существовать не может по тем же причинам, по которым существуют все остальные.) Утверждать, что это всего лишь повторения, это как говорить, что запись десятичного числа “11” на самом деле представляет собой просто запись двух едениц подряд, - “1” и “1”, - чушь полнейшая. Потому как на тот момент в русском языке просто не могли не существовать соответствующие знания связи объединения, потому как сами объединения в нём уже были. Образно говоря, язык у русскоязычных был уже тогда не еденичным (аналог - зарубки), как представляют его себе некоторые лингвистики, а уж если не десятичным, то по крайней мере двоичным. И роль “а” (там где она есть) в значении конкретной принадлежности совсем не последняя, как и роль “э” в значении неопределённости (принадлежности).

О том, что эти объединения возникли ещё до детализации звуковой составляющей “д” на два звука “д” и “т” говорит схожесть  значений “дядя” и “тятя”, - и то, и другое соответствуют мужчине (это следует как из их значений, что мы безусловно знаем, так и из присутствия в их звуковых составляющих смягчения у “д” и “т”). Причём знания связи порядка в самих объединениях вроде как нет, - это “вроде как” и есть причина  заблуждений лингвистиков, которые потому и считают их всего лишь сочетаниями (повторениями), а отнюдь не полноценными объединениями, - но оно есть в самом факте детализации древнего звука “д”! Точнее сказать, - знание связи порядка для звуков “д” и “т” возникает из самого того способа, каким эта детализация в итоге завершилась, - это когда из единого прежде звука в итоге удалось получить два. А порядок потому, что возникают они совсем не одновременно (”дистанция”, похоже,  несколько тысяч лет), - сначала появляется звук “д”, а только уже затем появляется звук “т”, и сразу вместе с этим событием возникают соответствующие правиЛА в языке.
 
(Ещё раз, - знание связи в отличии от знаний признаков и звучания мы никогда в слове не увидим, и не услышим, - “Ты суслика видишь? Нет? А он есть.” Так вот, знание связи в языке, этот тот самый “суслик”, которого мы не видим, но который есть безусловно. А есть он потому, что этим знанием мы постоянно пользуемся. Не имея этого знания, невозможно пользоваться самим языком, - так, например, иностранцу могут показать корову и назвать её (звучание) “корова”. И он абсолютно потом вас не поймёт почему, когда он применил полученные им знания, в итоге он оказался неправ. Вся проблема в том, что знание связи, которое ему не дали, но которое есть безусловно,  предполагает называть так (”коровой”) только корову, а отнюдь не быка. В нашем же случае знание связи тоже безусловно присутствует, - отрицать это, значит не понимать, что есть Язык вообще, - наша задача знать его. Впрочем к этому знанию связи мы здесь ещё вернёмся.)
Проще говоря, за счёт детализации звучания звука “д” как возникновения помимо него ещё одного звука, а именно “т”, происходит детализация единого до того значения объединения [”дь-а” - “дь-а”] на [отец] и [брат отца], так и соответствующая им детализация единого до того звучания “дь-а - дь-а” на два звучания, - “тя-тя” и “дя-дя”. (Обратим же внимание, что более родному значению [отец] предпочитается результат детализации “т”, - относительно “д” абсолютно новый. В то время, как [дяде] остаётся “д”, который был до этого уже давно, и это неспроста. Проще говоря, разных дядь и раньше было много, а вот чтобы отец, так он появляется только с “т”.)

А что “тётя”? - Оказывается оно тоже соответствует мужчине, но уже как его принадлежность, - ““ть-о-ть”-а”. Здесь “о” выступает как соеденительная гласная в русском языке между абсолютно одинаковыми “ть”, что безусловно соответствовало реальной связи между этими “ть” в действительности. Проще говоря, значением [тётя] была тогда принадлежность к определённой (”а” на конце) “семье” (мужчин). Задача сейчас не разбирать, что за “высокие” отношения тогда были между членами той или иной “семьи” в коллективе, а задача понимать, что они уже безусловно тогда возникли, чтоб в свою очередь и вызвать последующую детализацию значения [”дь”]  и его звучания “дь”.)

(Кстати, о том, что “д” и “т” появились одними из первых и почти друг за другом можно узнать из английского языка, - тогда в нём возникает устойчивое сочетание {”ту”-“ду”} (”to do”),  которое в том числе тоже определило дальнейшее развитие самого английского языка.)
 
Ещё раз, “д” и “т” появляются в русском языке почти одновременно (несколько тысяч лет тогда для Языка был не срок), одними из первых, когда знаний в Коллективном сознании было не так, чтобы много. Тем более не было много знаний связи (правил) в самом языке. “Т” появляется в результате детализации значения [мужики коллектива (д)] на [мужики коллектива (д)] и [дело мужиков коллектива (д)], как задание соответствия последнему значению знания звучания “ть”. Таким образом в русском языке значению [мужики коллектива (д)] со временем стало соответствовать знание звучания “дь”, а значению [дело мужиков коллектива (д)] стало соответствовать знание звучания “ть”.

Но не стоит думать, что так было сразу, - как раз сразу всё было с точностью до наоборот, в смысле сами значения соответствовали  тогда знаниям звучания совсем не в этом порядке. Потому как процесс детализации не моментальный, он продолжался, как и вообще всё такие процессы, длительное время. Но не настолько, чтобы соответствующие знания связи для вновь образованного звука смогли сразу тогда появиться. Гораздо быстрее смогли появиться тогда сами новые объединения с этим новым звуком, причём по тем ещё правилам, что были в русском языке до них. Так появились объединения “де” - “дь-э” - [дело (любое - “э” на конце) мужиков коллектива] и “те” - “ть-э” - [мужики (любые - “э” на конце) коллектива]. И это были вовсе не единственные тогда такие исключения, есть и гораздо более сложные объединения того времени, например на “ть”: “мать”, “путь”, “муть” и т.д., - как видите ни одно из них непосредственно “дело” не значит. И наоборот, то же “дело” - “дь-э - Л(А)” именно значит [дело].

(Кстати, - и это интересно, - похоже, что объединениям “мать”, “бать”,” муть”, “путь”, “туть”, “рать”, “гать”, “ать”, “сть”, и т.д., - вообще всем тем объединениям в русском языке, что оканчиваются на “ть”, но значениями действия при этом не являются, когда-то предшествовали другие их формы, а именно: “мад”, “бад”, “муд”, “пуд”, “туд”, “рад”, “гад”, “ад”, “сд”, и т.д. Позднее, у самих русскоязычных, - это тех, что пошли дальше в Европу, в сторону Балтийского моря, - возникает смягчение, в том числе и у этих форм объединений: “мадь”, “бадь”, “мудь”, “пудь”, “тудь”, “радь”, “гадь”, “адь”, “сдь”, и т.д. У тех же, тогда ещё русскоязычных, что остались на Урале и в континентальной части Восточной Европы, ничего похожего не происходит, приём смягчения, как языкообразующий, у них основным не становится.

Дальше больше, собственно под влиянием предков англичан, тогдашних носителей английского языка, у русскоязычных в языке происходит детализация “д” в том числе на “т” и возникает правило “делать”. Так и появляются все эти слова на “ть”, значением которых действие не является. Все это следует из анализа самого языка, фактов соответствующих много, но здесь я приведу наиболее интересный.

Так знание звуковых составляющих “мад” и “бад” в древнем языке соответствовало значениям [принадлежащая мне, говорящему, занимаемая актом передачи генетической информации] и [быть производящим акт передачи генетической информации]. (Модуляция “ад” тогда имела значения как названия акта процесса передачи генетической информации, так и его непосредственного содержания, - примерно как “игра” называет само занятие, так одновременно  обозначает и сам процесс, который оно называет, - потому как все это именно, что процессы.)

Так вот, когда сам этот акт стал уже несколько неприличным, - проще говоря в коллективе тогда возникли некоторые нравственные категории, что те же англичане, чтобы скрыть первоначальное значение слов “бад” (”bad”) и” мад” (”mad”), - конечно же в первую очередь от детей, это безусловно, - придумали им соответствующие значения: [плохой] и [сумасшедшая]. А кем ещё могли быть люди в глазах ребёнка, которые ЭТИМ занимались? Проще говоря, - а как вообще тогда ещё объяснить подобное их поведение детям? - только так, и никак иначе.

Русскоязычные поступили по другому, - стали сами эти слова произносить иначе. Так теперь вместо “мадь” они говорили “мать”, а вместо “бадь” - “бать”. Ещё раз, само это произношение не касалось именно этих (с этими значениями) слов, а касалось вообще слов с “дь”, как следование правилу “делать”. Но именно следование этому правилу и делало (в том числе самое матершинное из всех матерных слов вообще, а именно “мать”) эти слова общеупотребительными (т.е. возможными к использованию во всех контекстах язык). Сравните, то же “мудь” (производное “мудя” - “мудь-а” - [половые органы мужчин]) таким не является, а считается матерным. А вот то же “мать” один несладкий русский писатель использовал даже для названия своего романа. Но при всем при этом, ни один русский ребёнок, который чувствует сам язык как вообще никто другой (потому как элементарно его не знает, в смысле не имеет ничего абсолютно ему не дающие знания связей языка (правил), а вместо того, чтобы тратить время на их осознание, он их просто использует) никогда не назовёт свою маму “мать”. Тем более обращение и употребление вообще слова “батя” сегодня встречается исключительно среди носителей русского языка не обременённых сколь-либо развитыми сознаниями совсем. 

Собственно сама эта разница в подходах к словообразованию в языках и привела к появлению такого явления, как “русский мат”, - ни в одном другом языке подобного просто нет и быть не может.)
 

Т.е., с одной стороны, сами эти объединения образовались, когда значение “де” ещё не устоялось, то есть ещё не разделилось на два. С другой стороны звучание “те” уже возникло, а такое могло быть, когда появилось соответствующее знание (”дело”), но вот только значило оно вовсе не само дело, а что угодно ещё!

Кстати, я не случайно привёл в пример “деЛО”, потому как это не просто слово, а уже целое правиЛО. Так, не имея письменности, русскоязычные закрепляли в Коллективном сознании правиЛА родного им языка, - “дела” - “дь-э ЛА” - [”дь-э” (говорить) как]. Т.е. уже тогда в русском языке это правило предполагало следующее, - для того, чтобы из структуры значений какого-либо объединения выделить знание действия, следовало образовать со знанием его звучания и знанием звучания “дь-э” соответствующее объединение, где “дь-э” должно быть в начале. Так в русском языке тогда появилась группа слов, многие из которых сегодня по отдельности уже в нём и не существуют, но существуют их производные: “здесь”, “дескать”, “десница”, “держава”, “удел”, и т.д.

Но этого, - использовать для обозначения действия объединение “дь-э” с соответствующим привилом “ЛА” (”дела”) оказалось вовсе недостаточно, слишком уж было оно общее. (На самом деле там ещё больше, в смысле само тогдашнее значение “дь-э” не всегда могло следовать этому правилу, - именно так и проявляются недостатки слишком широкой собственной структуры значений.) Потому довольно скоро на смену ему приходит более конкретизированный его вариант, а именно “делать” - “дь-э ЛА ть” - [”дь-э” (говорить) как “ть”]. В смысле, теперь, каждый раз, когда из структуры значений какого-либо объединения следовало выделить именно знание действия, со знанием его звучания следовало образовать объединение со знанием звучания “ть” на конце. “Ть” была тогда модуляция новая, а это значит, что излишними знаниями структура её значений была ещё не обременена, а потому её употребление в языке безусловно будет гораздо более эффективно.
А это и был тот самый поворотный момент, когда теперь в русском языке чаще стали использовать “т”, чем “д”, - проще говоря, таким образом взялись наконец за ум и стали больше работать.

Повторим всё ещё раз, - существует древний звук “д” со значением [коллектив (д)]. Происходит детализация его значения, возникает модуляция “дь” со значением [мужчины коллектива (д)]. Сама эта модуляция предполагает множественность её значения. В результате детализации значения [мужчины коллектива] возникает значение [дело мужчин коллектива], т.е. из всей прежней структуры значений “дь” выделяется именно знание “дело”. Необходимость задать новому знанию признака “дело” новое знание звучания приводит к детализации древнего звука “д” как появление нового звука “т”. А, чтобы чего при этом не напутать, - когда следовало употреблять “д”, а когда “т”, - в русском языке возникает правило (знание связи) “делать” - [”дь-э” (говорить) как “ть”].
 
Не следует думать, что появление самого такого правила в русском языке сразу же привело его к единому в нём знаменателю, вовсе нет. Любой язык, если он не искусственный, это прежде всего процесс, русский язык тому не исключение. А потому и сегодня мы обнаружим в нём одновременное сосуществование двух этих форм “дь-э” (”де”) и “ть-э” (”те”) .

 Но, если “де” мы относим к устаревшим формам вообще, - “они де сказали” - [они {в том числе сказали}], то форму “те” мы безусловно считаем современной, потому как более простой и удобной, - “они те сказали” - [{они именно} сказали]. Потому как в “те” уже содержится знание “дело”, каким и является “сказали”, так зачем употреблять его ещё раз по отношению к “сказали”? - гораздо “правильнее” будет употребить его к “они”. Отсюда “те” мы запросто употребляем в том числе и отдельно, а вот “де” стараемся употреблять практически только в составе объединений.

Кстати, особенно интересным в этом плане выглядит тогдашнее использование объединения “где”. Исходя из знаний, что [Г] значит [звук (производящийся) посредством гортани], а “[Д]ь-э” значит [какое либо дело (мужиков коллектива)], мы получим значение “где” как [звук (производящийся) посредством гортани как одна из возможностей  какого либо дела (мужиков коллектива)]. Или, по простому, в соответствии с контекстом, где это объединение употреблялось -  [сказать что-нибудь]. 

Из всего этого следует, что знания вопросительной интонации тогда вовсе не было (т.е. никаких вопросов никто никому тогда ещё не задавал), а “где” было всего лишь просьбой обозначить своё присутствие тому, на кого оно и было направлено. Сегодня вопрос “ты где?” сродни вопросу “ты спишь?“, - нас абсолютно не интересует значение ответа на него (при условии, что оба вопроса задаются непосредственно, а не по телефону, например), а интересует именно, что только сам факт ответа на него. Так, ответом на вопрос “ты где?”, отвечающий сразу обозначает и себя, как присутствие, и место, где он присутствует.
 
Таким образом, получается, что тогда в самом “где” (структуре его значений) одновременно присутствовали и знания “действие” (”дело”), и знание “место”, и знание “человек”.  Т.е. возникло оно ещё до детализации “дь” и уж тем более “дь-э”. А вот в объединении “ть-э” никакого такого знания “место” уже нет, это видно хоть из сегодняшнего значения того же “кто”. Дальше все выводы сами, - и про частичную уже оседлость Человека, и какое за каким объединение потом возникло, и т.д., - я здесь про них вам уже рассказывал. Я лишь таким образом ещё раз показал вам разницу, - в структуре значений [Д] знание места присутствовало, а в структуре значений [Т] уже нет.

(На самом же деле всё гораздо сложнее, потому как язык именно, что процесс. А отсюда следует, что сами носители языка часто вообще не понимают, что таким образом говорят. А оно, - знание всех значений того или иного объединения во всех контекстах, - вовсе им и не надо, вполне достаточно, чтоб знание хотя-бы того значения, что они употребляют, соответствовало знанию того контекста, в котором они его употребляют. Отсюда проистекает желание процесс детализации значения того или иного объединения заменить на обратный ему процесс обобщения. Так, даже не представляя структуры значений того или иного объединения целиком, им тем более можно будет пользоваться уже в разных контекстах.
 
Так “тудь” в соответствии с детализацией “дь” следовало там, где это надо, говорить уже как “туть”. Но знание самой разницы значений этих объединений было настолько тонким, что русскоязычные в итоге предпочли им обоим более древнюю, а значит и проверенную, конструкцию самого этого объединения, но с более уже новым самим его произношением - “тут”. Значение его было гораздо более широким, потому как, с одной стороны, само объединение было сделано с использованием абсолютно нового звука “т”, но, с другой стороны, было оно сделано с использованием прежних знаний связи (ещё отсутствует смягчение).

Таким образом значением его являлось объединение обоих этих значений [тудь] и [туть], потому и само объединение можно было использовать потом во всех контекстах не заморачиваясь, тем более, что все они сами предполагали одновременное существование в них этих обоих значений. Проще говоря, объединения “туть” и “тудь” со временем ушли из русского языка, а вместо них осталось “тут. А вот похожие объединения “дуть” и “дудь” в русском языке тогда остались, - дуд так никогда и не появилось. (”дуть” и сегодня в нём ещё используется).)