Капитан Бат в багровых тонах этюда

                Самому честному из жанров мирового кинематографа - порно               
     Придя к внутреннему - между пищеварением и сознанием - соглашательству об избыточности на хрен ненужной информации, ежедневной чепухой пресс - секретарей или противостоящих им студентов Гиляровского обрушивающейся на голову, напевая из латышских " Mirrors of Mind" о непотолпляемых крысами подлецах и крутя по - кэрроловски готфриковское  " наалом ", я старательно вычищал свою почвенную страницу, избавляясь от поганых мордочек Герцогини, Потупчик, Кроу, не желая оставлять после своей смерти хоть какое напоминание об этапах большого пути познания виртуального мира говенных нолей и единиц, не приведшему ни к чему, кроме стойкого чувства отвращения : примерно, как вот лица Урганта и Витухновской, вот приснятся или появятся в отключенном тиви, зенки бараньи, взор стеклянный, гундосят и камлают, бодренько ржа и скача кощунственными чортовыми куклами, а ты вперился в это непотребство и чешешь башку оглоблей, думая о внеземных силах, не позволяющих тебе тупо и просто выбросить тиви в окно. Примерно такЬ с умягченным оттепелью знаком. Вместо тридцатки в минус - около ноля. А где около ноля - там Манифесткашина, естественно, как науки.
     - Люди ! - взывал к люду московскому с места Лобного мордатый и затекший нездоровым жаром человек, тряся вшиглавцем перед стоящими сумрачно стрельцами, алыми казакинами маркизета грозя сбегающимся на призыв прасолам. - Смотрите туда, люди.
     Он вел плавно пухлой белой рукой, незримо очерчивая горизонты зрения доброхочего люда, послушно повернувшего заскрипевшие на деревянных шарнирах головы в сторону, указуемую взывающим. Из - за Царь - пушки высунулась отрепьем Маня - дурочка, наизнаменитейшая столицей пророчица, наспех дембельнутая МИДацким цадиком нашей эры.
     - Жрать хочу, - заскулела Маня - дурочка, страшно раззевая ненасытный рот, обрамленный красочно стразовым наполнением преосуществления. Мордач взвыл и пал. А Маня - дурочка, квохча курицей и топыря выколотый белорусской спичкой правый глаз, подскакивала и отпрыгивала, до смерти пугая скучковавшихся в шеренгу стрельцов, готовых уже бросить островерхие шапки оземь и свалиться в свальном гомосексуальном грехе под ноги вышедших из Кутафьей вайнахов.
    - Вайнахи, - завизжал мордатый, бросаясь на вышедших из Кутафьей бородачей, - где ваша вера, вайнахи.
    - Тута, - шептали вайнахи, выпуская из бездонных карманов чуму и мор. Вдали прогарцевал на жеребце Григорий Орлов. Вайнахи проводили его печальными взглядами и рассыпались в прах. Орлов подъехал ближе.
    - Об чем шум, гниды ? - вопросил он, почесывая ухо жеребца штангой с приданным в усиление продолговатому штырю из стали Жаботинским. Он был прикреплен к штанге по обету вощеной нитью, опломбировавшей пластилиновой нашлепкой его руки - ноги, выглядя как кокон Наташи Хенстридж, только - только прикупившей в кредит свадебное платье в ГУМе всех ЦУМов под единым управлением вневедомственно тетей Валей Матвиенкой с рожей такой, что Орлов тут же и закурил.
    - Впрочем, - пущая дым колечками, бредил он вслух, но молча, - можете не отвечать, я и так понимаю, что настоебендил вам климат такой, но то - то и оно - то, что.
    - Крутит Ермолай, - радовались лукавые царедворцы, киша Мавзолеем, куда тайным проводом был проведен голос бесстрашного Орлова, выруливающего чуму и мор силой мысли, - как есть весь мозг несогласным сейчас и вынет блюдцем.
    По горячим следам рассыпавшихся в прах вайнахов из Кутафьей вышел чепуха человек, но матрос. Шариков, разумеется. Он нес серебряное блюдо, на коем возлежал лошадиный хер. Поднес достойно мордатому и стрельнул у веселящегося Орлова закурить. Тот угостил Шарикова сигаретой, развернул жеребца и ускакал в Санхт - Питерсбурх, Флорида. На том и сказочке конец.