Собачья радость

   «А где мой ненаглядный?» Я бросаю сумки у калитки и по дорожке бегу в сад. Мне навстречу с радостным лаем несется Дунай – рыжий колли. Его восторгу нет предела. Он всем телом прижимается ко мне, норовит подпрыгнуть и лизнуть в лицо, длинным носом подкидывает мою ладонь: дескать, гладь меня, я так скучал. Дунай встает на задние лапы, высокий, с меня ростом, и мы замираем не в силах разомкнуть объятия. Он повизгивает, и я слышу, как колотится его собачье сердце.
     Кому из нас пришло в голову завести собаку, сказать трудно. До поры до времени эта идея витала только в наших фантазиях. Офицерская семья, мы кочевали из города в город, меняли съемные квартиры, детские сады, школы и работу. Но как только замаячила надежда вернуться к гражданской жизни, сменить статус кочевников на постоянную московскую прописку, желание обзавестись лохматым другом захватило всех нас разом. В выборе породы мы были едины – только колли, изысканный аристократ среди собачьей братии. Но как подступиться к делу? Случай нам благоволил. На столике открытого кафе, куда мы забежали спрятаться от дождя, лежал отсыревший журнал, раскрытый на странице объявлений. Одно из них было жирно обведено красным фломастером. Заводчик клубных щенков сообщал нам, где его искать. Срочно связываемся с ним по телефону. Оказывается, наш любимец намерен появиться на свет через два месяца. Терпеливо ждем. А затем крепимся еще столько же: малыш должен подрасти, прежде чем его отнимут от матери.   
     И вот долгожданная встреча. Дверь нам открывает по-мужски суровая женщина. Молча провожает в пустую комнату. Посередине детский манеж. Она опрокидывает его, и к нашим ногам выкатываются пять теплых комочков. Пузатенькие, невнятной расцветки, они скорее похожи на щенков дворняжки, и только белый треугольник на грудке намекает на будущую красоту. Хозяйка ставит перед нами два стула: не торопитесь, выбирайте любого. Мы с мужем усаживаемся, не сводя глаз со щенков. Один из них, неловко ковыляя, выбирается из общей кучи и усаживается у моих ног. Его водворяют на прежнее место. В этот момент в комнату проскальзывает щенок-подросток, видимо из другого помета. Никем не купленный, он нахально демонстрирует свое превосходство: по очереди запрыгивает каждому малышу на спину и всем телом придавливает к полу, пока тот не свалится с ног. А вот и очередь нашего косолапого. Широко расставив ноги, как борец на ринге, он стоит, не издавая ни звука, пока старший собрат, обессилев, не признает своего поражения и не исчезает в кулуарах квартиры. Наш малыш снова подползает ко мне и ложится у ног. Все. Решено. Берем его. А он не болен? Какой-то заторможенный. Отсчитываем заранее оговоренную сумму. Этот будет подороже,  отстраненно замечает хозяйка. Он самый крепкий, первым родился в помете. Наш щенок смотрит  доверчиво и, кажется, улыбается.  Хватаем его в охапку, документы в руки, и скорей домой. В метро нам вслед все оборачиваются. Из корзинки-переноски ручейком стекает манная каша. Освободившись от избытка пищи, щенок стал шустрым и веселым.
     Из бумаг следовало, что мы имеем дело с представителем английской и немецкой королевской крови.  Имя его начиналось с величественного Истер, а заканчивалось не менее помпезным Даг. Середина должна была начинаться на букву Д. Мы рассудили просто: Истер – древнее название Дуная. Так что быть ему Дунаем. А что? Истер-Дунай-Даг - звучит красиво.
     Малыш оказался на редкость смышленым и дисциплинированным. Установленные для него правила немедленно принял как руководство к действию. Тыкать носом в очередную лужицу его не приходилось ни разу – он знал свое место. Впрочем, в квартире мы теснились недолго. Наступила весна, и семья переехала на дачу. В 6 утра, пока дети спали, я готовила ему завтрак – с витаминными травами, свежим творогом и прочими деликатесами. Каждый новый прием пищи четко по расписанию. Чтобы меню не повторялось, приходилось включать фантазию. Хотелось поскорее увидеть результаты наших общих стараний – каждую неделю мы запихивали Дуная в пластиковый пакет и взвешивали на весах, которыми отмеряли сахар для варенья. Щенок рос. Научился самостоятельно находить витамины. Уморительные картинки собачьей сообразительности. Вот он осторожно, как космонавт на Луне, ступает среди огородной ботвы. Выискивает самый крупный огурец, аккуратно откусывает его и скатывает в борозду. А теперь очередь морковки. Обкапывает ее со всех сторон, вывинчивает из грядки. Покатает по траве, чтобы обить землю. И - пир горой!
     Как-то в конце лета мне случилось остаться на даче одной с детьми и собакой. Ночи были уже по-осеннему черными. Зарядил дождь. Мокрые ветки вишни время от времени тяжело шаркали по стеклу. Казалось, кто-то вкрадчиво поскребется, а потом всматривается в темноту комнаты. Страшно… На цыпочках я пробралась на терраску, где спал Дунай. План был простой: незаметно рассмотреть обидчика, что бродит у нас под окнами. А дальше… Я сама не знала, что дальше. Сердце от страха колотилось где-то в горле. Тут я почувствовала, как меня толкают под локоть. Дунай! Проснулся и подает знак: не бойся, я с тобой. Какое облегчение! Что бы ни говорили, я уверена: это ангел-хранитель пришел ко мне в образе забавного щенка. Под окнами никого не было. Вода с крыши по трубе хлестала в бочку, создавая фон для детективных фантазий.          
     …Мужчины задались целью воспитать из Дуная «настоящего пса». Требовали беспрекословно выполнять команды, выводили на прогулку в любую непогоду, учили преодолевать препятствия, заставляли бегать на длинные дистанции. Постепенно Дунай превратился в широкогрудого статного красавца. Никто не мог пройти мимо него равнодушно. Комплименты так и сыпались.  Хорош! Прямо с картинки. Какой-то собачий Ален Делон! А на выставки вы его водите? А сколько у него медалей? Медаль у Дуная была всего одна, серебряная. Подвели граммов 200 лишнего веса. Больше конкурсы красоты мы не посещали. А зачем? И так понятно: наш Дунай самый-самый.  К тому же и характер у него не вполне собачий. Несмотря на физическую силу, звериная злоба в нем отсутствовала. Он не имел привычки заходиться дурным лаем, за что соседи были ему чрезвычайно благодарны. Кошек не гонял. Но завидев его, они мгновенно  исчезали в ближайших кустах. Не только кричать, но даже повышать голос на Дуная у нас никогда не было повода. Ну, признайся, донимали знакомые, как это вам удается общаться так бесконфликтно? Однажды на дачу привезли новый диван. Грузчики, завидев впереди собаку, решили действовать на опережение: стали хором грозно выкрикивать «Пошел вон!», предполагая, что пес начнет брехать, кидаться под ноги и цепляться за джинсы. Надо было видеть Дуная: на морде такое человеческое изумление, что грузчики бросили диван и стали хохотать: извини, брат!
     Слов на ветер Дунай не бросал - просто был умным. А какой весельчак! Но водился за ним и грешок: сластена еще тот. Развернуть конфету незаметно от него – напрасные старания. Шорох фантика он слышал отовсюду. Подходил к конспиратору, протягивал лапу и смотрел долго, с укоризной, пока не получал лакомство. Чему тут удивляться, говорили мне, ведь он тебя выбрал своей хозяйкой. Да, это правда. Моя родная душа, хоть и собачья. И в самом деле, чтобы общаться, нам не нужны были слова, мы разговаривали молча. Словно все, что хотели сказать, переливалось из одного сердца в другое. Хозяева соседских бульдогов, шарпеев и шпицев смотрели на Дуная косо. Это не собака, а человек, услышала я однажды. Сказано это было то ли с осуждением, то ли с изумлением. Ватагами своих собратьев Дунай пренебрегал, отдавая предпочтение моему обществу. Но однажды случился конфуз. Я задержалась в городе по делам и приехала на дачу только к вечеру следующего дня. Дунай дома не ночевал. Бесследно пропал. Это было на него не похоже. Домашние сбились с ног, но обнаружить его не удалось. Я немедленно отправилась на розыски, направо и налево выкрикивая его имя. Вдалеке метнулась рыжая тень. Дунай! В конце деревни в заброшенном доме жила овчарка по имени Рита. С ней-то и провел наш красавец незабываемые мгновенья. В положенный срок Рита произвела на свет многочисленное потомство. Дети бегали на конец деревни подкармливать малышей, все-таки наши родственники. И присматривались – нет ли похожих на Дуная? Но, увы, гены свободолюбивой овчарки перебили гены заморской аристократии.   
     А жаль. Манеры Дуная,  его предпочтения вызывали уважение. Кушал он аккуратно, немного и избирательно. Собачья радость – небезызвестная ливерная колбаса низкого сорта - его не впечатляла. Создавать же   казарменные условия искусственно мы не хотели. Он был полноправным членом нашей семьи. Охотно с нами смеялся, повизгивая и перебегая от одного к другому. Внимательно рассматривал  географический атлас, расстеленный на полу, просунув между нашими склоненными головами свою длинную морду. Примостившись у чьих-то ног, любил посмотреть  «Новости», футбол. Но лидером неизменно оставался  «Титаник». Сцены, где люди бросались в воду, цеплялись за борта лодок, тонули, приводили Дуная в неописуемое волнение. Он метался по комнате, неистово лаял: колли - пастушья порода. Спасать, защищать было написано у него на роду.
     Вынести Дунай мог все – жару и холод, голод и жажду. Единственное, что было ему не по силам – расставание с нами. Однажды летом мы отправились всей семьей в Гурзуф. Дуная оставили на попечение друзей, пообещав вернуться в определенный день и час. По каким-то причинам опоздали на сутки. Не дождавшись нас в положенное время, Дунай сбежал. Дома он появился, когда мы поставили на пол чемоданы – грязный, взъерошенный, шерсть на холке стояла дыбом, его била дрожь. Успокоился он, только когда я уложила его на диван, укрыла своим пледом, прилегла рядом, обхватив руками и ногами. Я помню его тепло. В дни простуд он норовил прильнуть ко мне всем телом, согреть своей роскошной шубой. Никто не мог пожалеть меня, как Дунай – без слов, но так пронзительно-сочувственно, что хотелось плакать. 
     Дунай прожил у нас семнадцать лет. В какой-то момент жизнь его  как будто застопорилась: он стал стремительно слабеть. Последней весной мы вдвоем решили прогуляться на речку. Только что сошел снег, и вода была студеная. По давней привычке Дунай с размаху кинулся в воду. «Дунай, назад!» Но выбраться на берег самостоятельно не смог – его быстро затянуло песком и илом. Лезть в ледяную воду не хотелось, и я сделала вид, что ухожу. В том, что Дунай во что бы то ни стало вырвется и бросится за мной, я не сомневалась. Но за спиной ни шороха, ни звука. Оглядываюсь. Дунай отвернул морду насколько мог – чтобы не видеть, как уходит хозяйка.  Во всем его облике было столько смирения, столько безучастной покорности, что сердце мое едва не разорвалось от жалости. Да разве я тебя брошу?! Скинув одежду, я ринулась в воду. С трудом вытащила намокшего, отяжелевшего Дуная, поставила на берег. Ни стоять, ни идти он был не в силах. Полпути я тащила его на вытянутых руках. Потом он немного пришел в себя и дальше доковылял до дома на собственных ногах.
     С каждым днем здоровье Дуная таяло. Он все чаще уединялся – отлеживался в грядках или вытягивался вдоль кирпичной дорожки, укладывая морду на прохладные листья настурции. В лучшие минуты он устраивался рядом, клал голову мне на колени и как будто к чему-то прислушивался. К Дунаю привязалась неизлечимая болезнь, и как мы ни бились, избавиться от нее не удавалось. Врач-ветеринар стал нашим частым гостем. В один из визитов сказал: пожалейте своего пса,  его сжигает боль. Дайте ему уйти. Усыпите. Дунай смотрел на меня спокойно, словно хотел сказать: я знаю, ты примешь самое правильное решение. Я тебе верю. Никому в руки Дунай не давался. И только когда я окликнула его, бросился ко мне. Мы крепко обнялись. На прощанье…   
     Прослышав о нашем горе, знакомые наперебой стали присылать фото с симпатичными щенками. Были тут и смышленые бордер-колли, и франтоватые пудели, и голубоглазые хаски. Но душа молчала. Сердце как будто захлопнулось навсегда. Ни для кого другого там места не находилось.  Вскоре энтузиазм доброжелателей иссяк. Поняли и они: настоящая любовь бывает одна. И к собаке тоже.