Везунчик с Д. Калининым

                Первая глава. Клим Ворошилов и присяга
…Сильный взрыв сотрясает землю с такой силой, что тело подбрасывает со дна канавы. Слух наполовину пропал, но временная «пелена» не спасает от дикого визга пикирующих бомбардировщиков. Леденящая кровь каждому фронтовику сирена – предвестница близкой смерти. Может сегодня тебе повезёт, но без потерь практически никогда не обходится, а значит - не повезёт твоему товарищу…
На выходе из пике сирена выключается, и каждый раз ты думаешь:
 - Всё! Кончилось.- Но следующий  пикирующий бомбардировщик с неубирающимися шасси - «лаптёжник», перевалившись через крыло, мчится к земле, воем вынимая душу из лежащих внизу солдат. Вой переходит в свист. Взрыв!
Пронесло, эта не моя! Сверху тело обдаёт не просто волна горячего спрессованного воздуха, а раскалённый жар, обжигающий кожу даже под х/б. Сперва мир заполняется пылью и вонью сгоревшей взрывчатки, потом звуком падающих на траву кусков земли.
Опять повезло! Летящая «грудка» родной земли не только покалечить может. Страх за товарищей на секунду пересиливает страх смерти, и я поднимаю голову, рискуя поймать шальной осколок.
- Твою….! КВ, танк, ставший живой легендой, превратился в огромный костёр. Хорошо хоть лейтенант-техник забился в придорожную канаву рядом с машиной: хотя не факт, что взрыв его не зацепил.
КВ – это не просто танк. Это боевая машина, аналогов которой у немцев нет в принципе. Броня, что лобовая, что бортовая, орудие калибра 76 мм, берущее броню любой немецкой машины на предельных дистанциях, 3 пулемёта, что ведут огонь и по фронту и с тыла! Говорят, что где-то в Литве один такой танк остановил немецкую танковую дивизию.
Враки наверное, но когда мы вышли к развилке дорог и обнаружили здесь стального богатыря, я подумал: «нам бы ещё роту пехоты… да что роту, взвод и здесь ни один враг не пройдёт!»
Мы, это взвод противотанковых 45-мм орудий, при двух пушках, под командой старшины-сверхсрочника и отделение артиллерийской разведки.
Три десятка красноармейцев должны на сутки перекрыть перекрёсток двух дорог и прикрыть пехотный полк от флангового удара.
Когда увидели танк, все обрадовались, но старшина остановил взвод и послал двоих разведчиков узнать что и как.
В теньке у танка дремал техник-лейтенант.
Старшине он рассказал, что у коробки передач вышел ресурс, танк двигаться не может. Снарядов ему оставили пять штук, чтоб, если что, подорвать машину. Он второй день ждёт ремонтников с коробкой, только скорей всего о танке просто забыли. В этой части лейтенант подозрительно начал шмыгать носом.
Какие ремонтники? Два дня назад, их забыли километрах в тридцати. Командир дивизии, которой придали роту тяжёлых танков, и слышать не хотел о проблемах с маслом, фильтрами, перегревом двигателей. За месяц беспрерывных перемещений он ухитрился без боёв растерять все танки, обвиняя во всём хорошо обученные слаженные экипажи. В этом месте у лейтенанта затряслась нижняя губа. Говорил он громко, совсем не заботясь, что его слышат солдаты.
- Ни одного выстрела! А свалит всё на меня с ребятами.
- Не о том думаешь парень, - лейтенант громкость убавил, но продолжал бормотать об экипажах, машинах, коробках,  у которых ресурс 50 часов, что пехотное начальство, думает, что броненосный красавец как кобыла, неделями может скакать, только овса подсыпай, что его техника-лейтенанта ждёт трибунал и расстрел. Он, может, ещё долго бубнил, размазывая сопли и слёзы, копившиеся не один месяц позорного отступления.
Старшина вынул из кармана гимнастёрки деревянную гребёнку. Расчесал усы. Положил гребёнку назад, застегнул клапан, взял офицера за пояс и так тряхнул, что зубы лязгнули.
- Вас, товарищ лейтенант трибунал не расстреляет. Вас сегодня немцы убьют.
Двадцатилетний паренёк с двумя рубиновыми кубиками на петлицах отшатнулся и стал оглядываться, словно только сейчас увидел незнакомых солдат, две конные упряжки, тащившие передки и маленькие орудия.
А старшина уже свинчивал крышку алюминиевой фляжки:
- Умойтесь лейтенант. От воды парень окончательно пришёл в себя.
- Куда направляетесь, какая поставлена задача, могу ли чем помочь.
- Задача простая, оборонять развилку, где стоит Ваш танк. Если при появлении неприятеля хоть пару раз выстрелите, эта задача сильно упроститься.
- А чем подрывать тогда.
- Не волнуйтесь, пока танк не уничтожат, немцы вперёд не пойдут. Разведку германскую наблюдали?
- Часа три мотоциклисты вон до туда доехали, я пушкой шевельнул, они назад.
- Так… Что у Вас ценно-интересного внутри, кроме снарядов имеется?
- Пулемёт, двести патронов к нему,  мой ППД с двумя дисками.
- Филатов, прими пулемёт.
Филатов это наш старшой, командир отделения разведвзвода. Как я понял, разведчиков, старшина, хочет, как боевое охранение использовать. Ну, правильно. Подползёт какой-нибудь одиночный Фриц или Ганс, перещёлкает расчёты как в тире.
Старшина увёл командиров орудий, Филатова и танкиста выбирать позиции для орудий, а мы, пользуясь моментом, завалились в траву отдыхать. Денёк выдался тёплый солнечный. Кузнечики стрекотали, как оглашенные, птицы резали синее небо на разных высотах. Порубать бы чего.
- Братцы кто знает как с едой у нас?
- Вроде на передки чего-то грузили. Сейчас схожу, узнаю… - И вдруг
- Воздух! - Почти сразу услышал звук моторов фашистских штурмовиков. Старшина бежал к нам и орал:
- Орудия в канаву и никшни. Лежать всем, как мертвяки.
Согнувшись, побежал по канаве подальше от орудий, выискивая место поглубже со стенками покруче. Нашёл промоину как раз мне по росту. Устроился в ней. Теперь даже если рванёт прямо в канаве, меня не должно задеть. Карабин положил затвором вниз. Сверху прикрыл противогазной сумкой, в которой лежала книжка Майн Рида и запасные обмотки, выменянные по случаю, на махорку. Расстегнул ремень. Жаль, поесть не удалось. Шинель, свёрнутую в кольцо-скатку пристроил возле головы. Вот и всё моё имущество, ещё нож довоенный охотничий в одном сапоге, ложка в другом. Котелок вот потерял, не то что потерял,  утратил. Думал, заберу, да не вышло уже вернуться к тому месту. Так постигается солдатская наука. Планируешь через десять минут вернутся, а через минуту, мчишься совсем в другом направлении и по мнению твоего командира,  нет ничего важнее в этот момент. Никто тебя не пожалеет, не посочувствует, а узнает командир, взыскание наложит. Наказание сейчас одно, вместо сна вне очереди сон других бойцов охранять. Не дай бог, дремануть- свои пришибут. Война – не тётка. Никто жизни во сне лишиться не хочет или в плен попасть.
Брехня, что немцы по ночам не воюют. Линейные войска, может и не воюют, а диверсанты, разведка, только по ночам и шустрят.
Теперь вот ходи по сторонам поглядывай. Может такая же раззява оставит, или хозяина котелок лишится…
Через пару минут не до котелка стало.
В голове пусто, ни одной мысли, только противный звон. Ощущение, что на тебя одели железное ведро и хорошенько так приложились молотком.
Ещё один удар и жуткий толок земли. Губы будто сами собой начинают нашёптывать обрывки молитв, услышанных от бабушки в детстве. Точно так, сами собой. Я же комсомолец, в Бога не верю! Только под бомбёжкой оно как-то забывается, что я комсомолец…
Хочется встать и бежать отсюда.
Нельзя. Кто бежит, погибает гарантированно, канава хоть и не окопчик, но всё же защищает. Конечно, бомба может попасть и  сюда, тогда дело труба: один конец которой здесь, другой - в вечности…  Разбегающихся испуганных бойцов, как косой, срезают осколки, ломает взрывной волной. Да и немецкие лётчики с кормовыми стрелками любят врезать пару очередей по потерявшимся людям…
И не только по военным. Твари!!!
Ненависть, рождающаяся к этим нелюдям, что топчут нашу землю, что с самолётов убивает женщин и детей, просто для забавы давит их гусеницами, ещё живых…
Эта ненависть мгновенно заполняет сознание и тушит страх. Горло перехватывает от ярости.
Не твёрдыми руками хватаю карабин, передёргиваю затвор. Готово. Звериный рык, родившийся где-то под сердцем, вырывается, наконец, наружу. Меня колотит от ярости, ищущей выход в действии.
Попасть в пикирующий бомбардировщик Ю-87, тем более, когда он часть боевой карусели и постоянно меняет высоту, из винтовки практически невозможно, но и попадёшь - невелико счастье, машина бронирована, ей мой винтовочный калибр не страшен. Но ярость мутит сознание похлеще страха, и я силюсь понять в какой момент лучше произвести выстрел. Уток и перепёлок на охоте бил, эта «птичка» покрупнее будет.
Вот, очередной «лаптёжник» заваливается в пике. Вой сирен на этот раз давит не столь страшно - зажатый в руках карабин предаёт какую-то уверенность. Вот капля-бомба отрывается от самолёта, и он меняет траекторию движения, показывая брюхо. В этот миг 87-й будто замирает в воздухе на долю секунды.
Мгновением раньше я почувствовал этот самый миг. Крепко уперев приклад в плечо, палец мягко лёг на спусковой крючок, а дыхание выровнялось – отцовская наука зря не пропала. Мягкий выдох и палец плавно тянет за спуск. Выстрел!
 Точно знаю, что попал, шкурой чувствую но, как и ожидалось, самолёту это, что слону дробина. Зато мгновение назад бушевавшая ярость будто выплеснулась в этом выстреле, и я, успокоившись, вновь распластался на дне случайного укрытия.
Бомбёжка закончилась. Сколько она длилась: минуту, три, пять? Вот только пока дрожишь под бомбами, ожидая своего конца, эти минуты кажутся вечностью.
Германские асы, видимо, выполнили поставленную задачу – сожгли танк и хорошо пропахали окрестность возле перекрёстка. Дорога, по которой мы двигались в южном направлении, дорогой была только на карте. Заросшая травой тележная колея и вырытая вдоль дренажная канава, позволяла нам не сбиться с направления, а вот стервятники Геринга, её не разглядели и две маленькие пушки, спрятавшиеся на дне канавы, прикрытые высоченной травой и тенью, по счастливой случайности почти не пострадали.
Опыт первых боёв, показал, без окопов обороны не бывает. Воевать «малой кровью, на чужой земле» пока не получалось. Учиться, ломая «Боевые Уставы», приходилось на ходу и совсем немалой кровью. Мы мгновенно использовали воронки, закопав пушки в землю, по самый ствол, подготовили щели для себя и снарядов. Соединили воронки окопами, пусть не полного профиля, а по пояс, но какая-то линия обороны наметилась.
Хоть бомбили не нас, несколько бойцов пострадало. В том числе сержант Шкода: близкий разрыв бомбы присыпал его землёй, заживо похоронив наводчика первого орудия. После налёта сержанта откопали: живой, только наводчик из него пару дней, никакой.
- Твою дивизию!
Старшина Николенко виртуозно кроет немцев матом за потерю наводчика. Да и что сказать, наводчик - первое лицо после командира взвода, самый главный член расчёта. Теперь возможно, старшине самому придётся встать к панораме. Наводить и следить за общей «картинкой» боя не просто сложно, практически невозможно.
- Товарищ старшина, разрешите обратиться, рядовой Колобов, разведвзвод.
- Что тебе?!
- Товарищ старшина, я могу встать за наводчика. Мой отец – командир полка, научил меня многому, наводить сорокапятку умею.
Черты лица Прохоренко чуть разгладились, выражение из яростного стало задумчивым.
- Да, что-то слышал. Ну, попробуй, наведи на вон ту берёзу, видишь, стоит чуть в стороне от дороги.
- Вижу.
- Заряжающий.
- Я. Ефрейтор Сивков, - дюжий дядька сделал вид, что принимает стойку «Смирно».
- На глаз, расстояние до берёзы?
Сивков, который при потере наводчика, должен его заменить, навёл большой палец на берёзу. - 600 – 650 метров.
- Разведка.
- Не менее 730-750 метров.
Хитрая ухмылка сменилась удивлением. Я же мгновенно приник к орудию, споро вращая рукоятку углов прицеливания, между делом ухмыляясь, от того, для чего старшина посоветовал Сивкову использовать его пальцы, поодиночке и все вместе. Выставляя требуемый угол. Секунда на проверку шкал механизма углов местности. Нули выставлены, теперь наводка орудия. Приникаю к панораме, быстро вращая рукоятки подъёмного и поворотного механизмов. Пару-тройку секунд спустя центр перекрестья сетки прицела совпадает со стволом берёзы.
Мягко отстранив меня, старшина сам становится к панораме.
- Ты под какой снаряд выставлял угол прицеливания?
- Под бронебойный, по кольцевой шкале.
- Всё, ты наводчик. Сходи к Шкоде, возьми у него блокнот наводчика.
- Я его наизусть знаю, батя в любой момент мог спросить угол возвышения на такой-то дальности, при таком-то снаряде.
- Хорошо, командуй.
- Есть. Расчёт по номерам становись.
- Кто команды не понял? – старшина, враз ставшим скрипучим голосом, стеганул взглядом по переглядывающимся батарейцам.
Построились.
- Привести внешний вид в порядок. Даю минуту.
Старшина одобрительно крякнул и пошёл ко второму орудию.
Первым делом проверил снятые с передка снаряды. Пять шрапнельных и почему-то пять дымовых. Остальные, осколочные с разлётом осколков до семи метров. Страшная сила! Четверть снарядов  бронебойные.
- Дымовые, подальше, чтоб не перепутать.
- Ребята, чего правда, пацан нами командовать будет?
Трое здоровенных артиллеристов, не один год прослуживших вместе, мрачно рассматривали меня с ног до головы.
Хоть я был и рослым пареньком, но всё – таки 16 летним подростком.
В своём умении стрелять, я не сомневался, а вот получиться ли, правильно управлять взрослыми дядьками, когда времени на «притирку» нет, это вопрос.
- Ефрейтор, сколько Вы в армии? Два года? Я в пять раз больше. Только это  не важно. Я хочу убить как можно больше врагов и желательно остаться живым. Без вас это не получиться. А чего Вы хотите?
После короткого раздумывания, ефрейтор процедил,
- Ладно, сопля, командуй.
- Нижний щиток поднять, верхний откинуть. Снаряды приготовить к стрельбе.
 Стрелять можно снарядами в консервационной смазке, но тогда  жирная смазка сгорает в стволе и нарезы ствола забиваются, что быстро снижает точность и бронепробиваемость пушки. К тому же кто-то из расчёта может выронить скользкий снаряд и тогда его придётся тщательно очищать от налипшей земли и травы. Тратить время на это в бою, уменьшить свои шансы на выживание. Обошёл со всех сторон орудие:
- Вот тут на штык снимите, если доворот нужен будет, помешает.
- Да что там помешает, поднимем станину повыше и аля-улю,- заныл снарядный.
- Давай, без разговоров – Сивков хлопнул снарядного между лопаток.
- Сопля дело говорит. Может, себя поднять не сможешь. И чтоб снаряды…
Все конечно знали, как должны блестеть снаряды, просто проверочку мне устроили.
…
Немцы показались из перелеска. Пехотная колонна на марше, числом около 200 человек, может чуть меньше. Навскидку – рота, причём даже не моторизованная. Мотоциклетной разведки тоже не было, хотя кто-то же навёл авиацию на танк? Значит, проезжали раньше, зафиксировали цель и уехали по своим делам. Мотоциклисты – глаза и уши немецкой разведки они востребованы на всех направлениях.
На секунду промелькнула мысль, что выполняем задачу пехоты. На развилке второстепенных полевых дорог можно оставить одну роту и та вполне задержит продвижение немецких гренадёров. Хотя по-хорошему её, конечно, стоило усилить хотя бы двумя орудиями. Может, так и задумано было, только пехоты почему-то не наблюдается. Может командир, которому была поставлена задача выделить роту, решил, что сильно жирно отправлять роту незнамо куда, а может. расхреначили её на марше. Не было пехоты, что веселья и уверенности нам не добавляло. Много мы навоюем, когда кончатся осколочные и шрапнельные снаряды.
Готов поспорить на что угодно: где-то сейчас наших бойцов давят немецкие танки. И давят только потому, что на танкоопасном направлении стрелковую роту оставили вообще без пушек…
Переигрывали нас пока «гансы» с этими направлениями.
Гоню от себя бесполезные сейчас мысли. Не было значит ни роты, ни даже взвода для прикрытия этой развилки. Были только мы, «боги войны». И то, что с немецкой стороны показалась пехотная колонна, не означает, что танки  здесь никогда не появятся.
- Заряжай осколочными! Наводчики, удаление 850 метров, центр колонны!
Первое орудие  веер в хвост, второе в голову колонны.
Прикрытие: - Установить прицельные планки на триста метров, пулемётчики на четыреста.
- Фролов, понял? Лично проверь, пока есть время
- Взвод, залпом, – В животе заледенело. Боевыми снарядами я стрелял на полигоне отцовского полка раз пять.  По наводке меня много времени гоняли, но по живым врагам, буду стрелять впервые.
- Огонь!
Два разрыва поднимают облако пыли и куски земли, перемешанных с человеческими конечностями в центре колонны. Чёткое накрытие! Из колонны в поле рванулась упряжка лошадей. Куда же это мы попали? Чего могли пехотинцы везти в сдвоенной упряжке, конечно 37 мм пушки.
Чуть подняв ствол, услышав лязг пушечного замка и крик заряжающего,
- Есть!
Поднимаю левую руку, показывая готовность. Большой палец правой руки, на кнопке спуска.
- Огонь! Опять сдвоенный взрыв в центре, если была там батарея, то теперь точно хана. С этими двумя первыми точными накрытиями пришла уверенность. Я чувствую орудие как винтовку или пистолет.
 Хвост ещё на шоссе, им не видно, откуда стреляют вот туда и подкинем!  Осколочная граната к сорокопятке весит чуть больше килограмма, разлёт осколков у неё до семи метров, но по скоплению людей работает очень эффективно.
- Заряжай! Огонь!
Третий и четвёртый, не дружные залпы уже по обочине накрывает разбегающуюся пехоту.
- Осколочными, беглый. Огонь!
Оба орудия расстреливают немецкую пехоту словно автоматы. Цепочка разрывов накрыла роту, уничтожая живую силу спешно разбегающегося противника. Эх, шрапнели у нас маловато, всю роту могли положить на дороге. Но чего нет, того нет.
А немцы молодцы, грамотно воюют! Не побежали, под огнём, не суетятся. Умело используют складки местности. Набили мы их конечно знатно, на дороге и по её обочинам осталось не меньше половины. Зато вторая половина неумолимо приближается короткими перебежками. Расстояние между солдатами значительное, так что потери их резко снизились.
Те, кто залегли, стреляют. Верхний щиток орудия подняли, Смысла скрываться уже не было. Расстояние для прицельного огня великовато, но пуля, она, как известно, дура, и изредка «дуры» гулко щёлкали по щитку, заставляя расчёт нервничать. На каждый злой щелчок, снарядный приседал и говорил
- Бля, чуть не попали.
Заряжающий Сивков:
- Чё, скачешь, Петруха. Свою пулю всё равно не услышишь.
- Вот бля, чуть не попали, – опять припал на колено артиллерист.
На позиции появился старшина.
 – Добре, хлопцы, добре!
Шрапнель осталась? Гарно. Давай разведка, по левому флангу, чтоб не обошли нас.
Над правым флангом раскрылся сизый шарик шрапнельного разрыва.
Затем второй. Грамотно. Третий. Ещё более сдвинут в глубину.  Расчёт левого орудия прорядил правый фланг.
- Шрапнельным, заряжай!
Пять снарядов, начинённых пулями, взрываются на высоте 50 метров. От таких не спрячешься.
От кислого запаха сгоревшего пороха становится тяжело дышать. Ветер переменный, то сдувает пороховые газы, то даёт им заполнить воронку, тогда в горле начинает першить, а глаза наполняются слезами. Команды старшины вновь раздаются сквозь «пелену»: конечно выстрел сорокопятки не сравнить с грохотом стокилограммовых бомб, но уши закладывает неслабо.
По щитку орудия гулко забарабанила пулемётная очередь. Пристрелялся, гад! Пули ударили прямо напротив меня. Такими темпами пушка останется без панорамы, а расчёт без наводчика.
Короткая очередь снова «нащупывает» мою сорокапятку. Вскрикнул раненый в ногу подносчик. Э-э, так дело не пойдёт!
Приникнув к панораме, лихорадочно кручу рукоятки поворотного и подъёмного механизмов, силясь поймать в прицел столь удачливых пулемётчиков. Но у немцев по МГ в каждом отделении, и пулемётчики не дураки, сделав две-три короткие очереди, они быстро меняют позицию. Засечь противника на этот раз не выходит.
Меняю тактику: намечаю на местности хороший такой бугорок, за которым можно надёжно укрыться, перевожу прицел чуть левее. Жду.
Очередное отделение бросается вперёд и ожидаемо спешит к отмеченному мною укрытию.
Выстрел.
Осколочная граната взрывается в середине жидкой цепочки врагов. Залегают всё, но как минимум трое, поломанными куклами падают на землю. Удачно попал!
Ответ не заставляет себя долго ждать, но видимо на этот раз у фрицев сдали нервы: вместо короткой ударили длинной очередью, а большое расстояние рассеяло пули, вспоровшие землю пятью метрами левее. Я же засёк истерично бьющийся на дуле МГ всполох огня.
Пара мгновений мне требуется, чтоб вытащить из головы нужные углы прицела. Орудие уже заряжено. Выстрел!
Немцы как раз вскочили, чтобы поменять позицию. Поздно. Осколочная граната разметала расчёт.
Заработали и наши пулемёты, где-то справа скупо басил ППД танкиста.
- Старшина! Давай дымовыми ударим по левому флангу на всю глубину, вроде мы завесой прикрываем чью-то контратаку, только сперва пару ракет туда дай, чтоб поверили.
Старшина сразу просёк и кинулся к левому орудию.
- Дымовым, заряжай!
В сторону левого фланга полетели одна за другой три красные ракеты
- Выстрел!
- Нет отката!
Такое бывает, когда пороха в снаряде меньше нормы, а заряд лёгкий. С кадровыми хорошо, объяснять не нужно. Сивков уже вставляет ломик. Наваливаемся вдвоём, отжимаем замок в крайнее положение. Он открывается, вылетает дымящаяся гильза. Левый фланг на всю глубину мы основательно задымили, и немцы залегли, а потом стали перегруппировываться для обороны с фланга. Однако один взвод продолжил продвигаться в нашу сторону. Выпустив последние осколочные, значительно убавив прыть гренадёров, дал команду готовить орудие к отходу, пора бы делать ноги.
 - Филатов! – старшина руководит эвакуацией орудия и раненых членов расчётов.
– Коноводы уже стегали кнутами лошадей вытаскивающих прицепленные передки и пушки.
- Филатов, твою дивизию.
- Где Филатов?
- Здеся я, малость оглох.
- Прикрой отход, разведка. Продержись десять минут, хоть пять, не дайте фрицам поднять головы.
- Товарищ старшина, - это Гривцов, – мало нас, не отобьёмся!
- Есть задержать противника на десять минут! – Это Фролов ставит точку в глупой и ненужной сейчас перепалке.
Старшина прав, отход батареи нужно прикрыть, а кому это сделать, как не нам?
 - Малой. (Не сопля!) - Снарядный, так и не узнал, как его зовут, пытался схватить меня за ремень карабина - Ты ж наш наводчик, давай с расчётом!
Увернулся:
 - Я у разведчиков на довольствии подъедаюсь. Забыл, что ли?   
- Тогда держи – две винтовочные обоймы в его здоровенной ладони смотрелись как игрушечные.
- Ты, это… Не высовывайся зря.
Несколько десятков минут на краю, сближают лучше десятка лет прожитых рядом.
 - Двигай, уже, - голос почему-то осёкся, скорее, выдохнул, чем произнёс, ныряя в узкий неглубокий окопчик, заработал ногами и локтями
Теперь от своей бывшей позиции подальше нужно отползти. Уж больно хорошо гады пристрелялись
- Стёпа, Гривцов. Нормально всё, отобьёмся. Их не больше трёх на одного. Нормальное соотношение в оборонительном бою. Главное не суетиться, стреляем по самым резвым, желательно выбить унтеров, если такие ещё есть (бегают с автоматами). Пулемётов у них тоже много быть не может, максимум один остался. Если обозначиться, заткнуть его – и, считай, задача выполнена. Давай браток, выдюжим!
Товарищ по несчастью лишь криво усмехнулся. Его можно понять, Гревцов боец возрастной, семейный. Ему есть что терять и жизнь свою он ценит.
Ну, так и мне умирать не хочется. Увы, всё просто только на словах. На деле атакующих нас немцев уцелело поменьше взвода, но побольше отделения. И выдавить прикрытие из нескольких одиноких стрелков им особого труда не составит. Дегтярь слева замолчал. Возможно, просто патроны кончились…
По спине будто проходит холодная волна, руки начинают предательски дрожать. Страх забирается в самое нутро, ломая волю. Сердце бешено колотиться; до рези в глазах вглядываюсь в поле - мы остановили фрицев за 200 метров до позиций. Где они?
Пытаюсь разжечь в себе ту ярость, что сотрясала меня во время налёта, что заставила меня, невзирая на смертельную опасность, высунуться из окопа и стрелять.
Фрицы показались метрах в ста пятидесяти – неплохо они проползли! Рывок вперёд, залегли, снова рывок, но уже в другом месте. Прицелиться просто не успеваю, первый выстрел уходит в пустоту.
Враг стреляет в ответ зло, но не так часто как раньше .
Отрывисто зарычал германский пулемёт. В окопах, что остались на месте второго орудия, раздался и тут же оборвался крик боли.
Степан стреляет быстро и часто, громко матерясь. Да он расстреливает обойму за обоймой! Сейчас патроны кончатся, и побежит гусь, долг выполнил!
А как же:- «Клянусь до последнего дыхания быть преданным… своей Советской Родине»? «Клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни»? Где это, Стёпа? Не уж-то не понимаешь. Если их здесь и сейчас не приземлить, то они дойдут до твоего родного села? Думаешь, не тронут они твоей жены? Думаешь, сохранят жизнь старикам родителям, чей сын воюет в Красной Армии и состоит в комсомоле?
Злость снова рождается в моей душе. Злость на взрослого Степана, на других бегунков, что ставит свою жизнь выше воинского долга, злость на собственную трусость, злость на немцев. Твари, вы на х..ра сюда припёрлись? Не сиделось вас в своей чистенькой Германии?! Что вам здесь, мёдом намазано? Ни хрена! Вы здесь твари кровью захлебнётесь!
Клянусь…
- Ребята, заткнём пулемётчика!
До последнего дыхания…
Вот он тварь, бьётся огнём, безнаказанный. Думаешь, задавил, головы не поднимем? А я из соседнего окопчика тебя достану.
Быть преданным…
Совмещаю линию прорези прицела с мушкой под пляшущую на дуле машингевера точку огня. Сегодня это уже было. Только в прошлый раз я стрелял из пушки.
Из соседнего окопа редко стучит одинокий винтовочный выстрел.
Своей Советской Родине…
Выдох, плавно тяну спусковой крючок.
Пулемёт на секунду замолкает, но тут же вновь открывает огонь.
Клянусь защищать…
Передёргиваю затвор. Прицеливаюсь ещё тщательней. Расчёт меня пока не обнаружил. Немцы ровными строчками режут землю поверх каждого бруствера. Стёпа уже замолчал. Ранен? Спрятался?
Её мужественно, умело…
Уцелевшая травинка, упрямо тянулась вверх. Попав, между прикладом и щекой норовила прорости через мой глаз. Пришлось осторожно пригладить её, снова прицелился.
Выстрел.
Есть! Вижу, как скорчился на земле первый номер. Второй спешно оттолкнул тело камрада, приник к пулемёту. Но неосторожно поднял голову слишком высоко.
Выстрел.
Отчётливо слышу лязг удара пули о металлическую каску. Готов!
- Спасибо, травинка.
- С достоинством и честью…
Слова присяги, что врезались в память, для меня сейчас сродни молитве. Бабушка как-то говорила, что молитва от сердца всегда слышима Господом, что она успокаивает, помогает собраться.
Я её не особо слушал, да и не могло быть по иному в семье красного командира. Но сейчас слова клятвы воина, произносимые уже вслух, придают мне сил. Может быть, по своему, это тоже молитва?
Короткая перебежка, перекат. Занимаю позицию ещё левее.
Подтверждаются мои худшие опасения. Пока нас давил пулемёт, оставшиеся немцы постарались максимально обойти нас с фланга и выйти в тыл, отрезая путь к отступлению. И им это уже почти удалось.
Не щадя своей крови…
А чужую щадить тем более не стоит. Опасность с моего фланга они не разглядели, ведущий своих «зольдат» унтер поднялся в полный рост. Через мгновение сердцевина его туловища совместилась с центром прицела.
Выстрел.
Унтер валится на спину, но буквально в 30 метрах от меня вскакивает немец с гранатой в руках. Повинуюсь руке, вверх, назад, затвор выбрасывает стреляную  гильзу. Вперёд, вниз, новый патрон становиться на своё место. Не успею повернуть карабин.
Выстрел.
Немец выпускает гранату из-разом ослабевшей руки. Молодец Стёпа, выручил, справился всё-таки со своим страхом!
И самой жизни…
Но вот жизнь нам пока ещё пригодится. Пулемёт подавлен, без него остатки немецкой роты не страшны отступающей батарее. Но и наш пулемёт перестал стрелять. Мы сделали всё, что смогли.
- Братцы, тикаем!
…
Чудом мы сумели вырваться. Я, Стёпа, Филатов, раненый в плечо танкист – все кто уцелел, прикрывая батарею. Тела погибших бойцов пришлось оставить, но документы забрали с собой. Теперь они не без вести пропавшие, и семьи, по крайней мере, получит пенсию. Прихватили и пулемёт без снаряжённых дисков.
Немцы стреляли нам в спину, но мы дали такую тягу, куда там спринтерам на соревнованиях! Наверняка можно было установить мировой рекорд! А выручил нас Филатов. Именно он удержал свой фланг от фрицев, так что в итоге мы бежали в его сторону. А там высокая трава, канава и небольшой овражек. Наша земля, родная, не уж-то не укроет, не оборонит?! К вечеру уже догнали батарейцев. Ещё один день войны прожит и не в позоре...

                Глава вторая. Отступление.

Своих мы догнали, когда сзади слева опять стали рваться бомбы. Пикировщиков прислали по наши души. И опять повезло, они нас не нашли -
не там искали. Не такие уж они всемогущие. Сейчас, небось, бросают свой груз на какую-нибудь рощу. Не велика радость, но два-три десятка бомб фашисты истратят впустую.
Когда батарейцы доложили старшине, что заслон их догоняет, Николенко скомандовал привал. Как я был ему благодарен за это решение. Финальный рывок по скользкой траве и кустарнику отнял много сил. Раненый танкист начал отставать, и Гривцову по очереди с Филатовым пришлось его поддерживать. Я тащил его автомат. Какое- то время казалось, что тяжесть автомата на одном плече,  уравновешивает тяжесть карабина, но постепенно ноги стали цепляться друг за друга, а земля раскачивалась не только вверх и вниз.
Подсумок, лопатка, фляга, книга в противогазной сумке, граната в кармане (совсем про неё забыл), всё мешало, тянуло к земле. Поравнявшись с крайним орудием, наша четвёрка повалилась на землю. Остальные, бодрыми тоже не выглядели. Земелюшка наша - не бильярдный стол. Спуски имеются, взгорки, затяжные тягуны. На подъёме, лошадкам помочь нужно, на спуске наоборот удерживать орудие. С полным расчётом через полчаса марша, слова не из кого не вытянешь, а когда половина легкораненых и, возможно, немцы сзади, люди выложились по-полной. Десять минут только хриплые вдохи - выдохи. Тут бомбёжка началась там, откуда мы удалялись по скорому.
Старшина матюгами поднял народ, заставил скатить и замаскировать орудия, на всякий случай, зато потом мы отдыхали целый час. Перловки с сухарями навернули. Холодная каша с тёплой водой и ржаными сухарями - восхитительная еда. Танкист поковырял, поковырял свою банку и отдал мне.
- На, ешь, я не хочу.
Не нравился мне его вид. Повязка, впопыхах наложенная поверх рукава, хоть пропиталась кровью, но уже засохла жёсткой коркой, чего ж это лейтенант так ослаб, и глаза горят как у чахоточного. Парень-то молодой, на вид крепкий.
 Отец ни секунды не сомневался, что война будет и почти всё свободное время готовил нас с братом к ней. Мои теоретические познания и навыки были на уровне, как минимум, лейтенанта выпускника военного училища.
Единственного чего у меня не было, как в прочем и у большинства кадровых бойцов и командиров – это практических навыков в оказании мед помощи.
 Теорию большинство знало, но вид раздробленных конечностей, изуродованные лица, распоротые животы, забитые землёй у многих, напрочь выдували все знания. Многие бойцы при ранении просто лежали, теряя  кровь и ждали, когда их найдёт санинструктор. Танкист сам себя перевязал  вполне качественно, почему же ему так плохо?
- Слышь, лейтенант, давай повязку поменяем? Пакет у Вас ещё есть?
Перешли к орудию, танкист привалился спиной к колесу. Ножом разрезал повязку в двух местах. Рукав чёрного комбинезона удалось поднять до плеча, а вот гимнастёрку и нижнюю рубашку пришлось разрезать по шву.
Повязка прилипла к ране, это было хорошо значит, артерия не задета.
- Водочки бы ему, грамм сто пятьдесят, - сказал подошедший старшина Николенко, – да где её взять.
- Чем могу помочь?
- Кусок бинта намочите и рукава придержите, чтоб не мешали.
- А мы их под спину заправим, вот так.
- Ну, товарищ лейтенант, потерпите.
Размочить водой повязку не удалось, пришлось резко рвануть. Конечно, кровь опять пошла. Мокрой марлей с трёх сторон осторожно стирал запёкшуюся кровь, чтоб чётко определить границы раны. Пуля по касательной попала выше локтя, вырвала кусок мышцы сантиметров пятнадцать.
Старшина танкисту,
 - Ты паря, глаза не отводи. Смотри. Если от своей крови не поплохеет, чужой бояться не будешь.
Лейтенант смотрел и сознание терять не собирался. Первое впечатление бывает ошибочным. Когда его разведчики привели, казался хлюпиком пришибленным. С нами до последнего отстреливался, а ведь ему никто не приказывал.
И сейчас побледнел, зубы сжал, но молчит. Характер у мужика есть. Просто его недалёкое начальство затюкала своим невежеством.
Осторожно пальцами стал прощупывать часть раны, заливаемую кровью. Что за подвижный лепесток? Может лоскут кожи. Попытался захватить и вытащить. Лейтенант застонал.
Старшина:
- Что ты в ране роешься как в кишени.
Наконец захватил, потихоньку потащил.
- Что такое кишеня, товарищ старшина?
Из раны показался сантиметр пропитанной кровью тряпки, ещё один, ещё.
Танкиста бросило в жар, пот струился по лицу и шее. Лоскут ткани шириной в два пальца и около пяти сантиметров длинной вытащен и отложен в сторонку. Кровь хлынула рекой. Вот, теперь потуже перебинтуем.
Николенко поил лейтенанта водой, потом промыл извлечённый лоскут.
- От нижней рубашки, пуля затащила. Теперь быстро заживёт.
Старшина повернул голову ко мне.
- Боец, напомните-ка мне свою фамилию.
- Рядовой Колобов, разведвзвод артбатареи.
- Кличут как?
- Виталий Тимофеевич.
- Так вот, Тимофевич, Приказываю принять первое орудие. К своим выйдем, я думаю, комбат утвердит. Добре, тебя батька учил.
- Служу трудовому народу.
- Ступай к орудию, кому положено в курсе. Через 15 минут выступаем.
- Погоди, - танкист снимал ремешок бинокля через голову,
- Держи, Тимофеевич, как наводчику, тебе нужнее.
- Спасибо, товарищ техник-лейтенант, а совет разрешите?
- ?
- Стрелковое оружие держите как в «Наставлении» рекомендуется.
Я показал.
- Локоть левой руки вниз, а не в сторону, для жёсткости можно в грудь упереть. Сердце прикрыто и руку больше не отстрелят.
- Во, каким кадром обзавёлся! - засмеялись командиры, - Тимофеич, мастер хоть куда.
Так на многие годы я стал для всех сослуживцев - Тимофеевичем.
Мудрость старшины Николенко, мимоходом определившего мой статус на батарее, всю войну сглаживала несоответствие возраста и должности.
  Кишеня оказалась тем местом, где деньги хранят. Карман или кошелёк, то ли по-белорусски, то ли на молдавском.
Наводчик, он же командир сорока пяти миллиметрового орудия, должность сержантская. В расчёте ему беспрекословно подчиняются три взрослых дядьки плюс ездовой. Как им меня называть?! Не по уставу, по жизни. Жизнь в армии, не только стрелять, это много тяжёлой работы, еда, отдых, надобности разные и всё на виду. Так что по отчеству самое то. Можно подумать, что с иронией, а можно, что с уважением.
Уважение одним боем не заслужишь. Прошедший бой - это реальное боевое крещение. За два месяца в действующей армии, я стрелял из винтовки по немцам, но всегда на пределе дальности и результатов не видел. Сегодня я по-настоящему убивал и никаких сожалений не испытывал. Рассказывали, что первый убитый снится, кого-то выворачивало наизнанку, а я бы борща с куском говядины бы навернул. Да где ж его здесь найдёшь. Одно неприятное ощущение, правда, было: казалось, что руки грязные, они и в самом деле были далеки от стерильности, но чувство замаранности, с грязью ничего общего не имело.
 Какие там у меня чувства, никого не волновало, да и сам я, наверное, об этом думал «задним числом». Сейчас я слушал, доклад Сивкова, махнув, чтоб не поднимался. Орудие мол, в порядке, упряжь и лошади не пострадали, у подносчика Сайдулаева, лёгкое ранение «мягкой части ноги».
- Это где?
- По заднице ему пуля чиркнула.
- Сайдулаев.
- Порядок, перевязали, идти могу.
На орудийном передке лежал «засыпанный» наводчик Шкода.
Я глазами показал на него. Сивков махнул рукой,
- Растрясли. Ещё хуже стало, а шинелька твоя, в передке лежит.
               
Третья глава.

В деревне со смешным названием вместо родного полка мы нашли  четыре  подводы с раненными и всего роту бойцов.
Пока мы прикрывали фланг полка, основные силы подразделения успели отступить. Раненые были не наши, а из соседней дивизии. Потыкавшись в разных направлениях, они везде нарывались на немцев. По их рассказам вырисовывалась такая картинка.
 Фронт вообще практически безостановочно откатывается под немецкими ударами: то в одном, то в другом месте небольшой бронированный кулак штурмовой группы рвёт жиденькую оборону. В эту брешь тут же устремляются моторизованные части, развивающие прорыв.
 И всё. Наши войска, располагающиеся рядом, начинают немедленно отступать. Чуть зазевался или упёрся в обороне – и ты в котле. Сколько бы ни было в твоём распоряжении техники и людей, но без боеприпасов, провизии, топлива и медикаментов долго не продержишься. Так было и на этот раз. Некоторые части соседней дивизии оказались в полосе ответственности нашей, но не налаживать связь, тем более согласовывать действия штабные не собирались.
Мост не то, что даже второстепенный – так, хилый деревянный мостик, абсолютно неспособный выдержать даже грузовую машину. И дорога – грунтовка, заросшая колея. Одним словом, не самое перспективное место для прорыва.
 Так что расположившаяся для его прикрытия стрелковая рота скорого нападения не ожидала. Красноармейцы, измученные скоростными маршами, бомбёжками, обстрелами, решили, что им дали отдохнуть, поставив на второстепенное направление. А значит, можно порадоваться осеннему солнышку, постираться, самим помыться, просто полежать на травке.  Стрелковые ячейки были выкопаны наполовину или даже на четверть, пулемётные гнёзда для одного станкового «максима» и одного ручного как следует, не организованы, а ротный расположил на ночёвку свой штаб и один взвод в селе неподалёку. Немцы же по ночам не воюют, а для наступления предпочитают хорошие дороги…
 Нельзя недооценивать противника. Всего одно мотоциклетное отделение под утро, сумело прорваться через мост и занять оборону. Часовых сняла немецкая разведка ножами.
 Поднялся шум, наши попробовали сходу контратаковать.  Куда там! Немцы тут же запустили сигнальные ракеты и встретили бросившихся в атаку красноармейцев кинжальным огнём 2-х снятых с мотоциклов пулемётов. Немцы били из полосы утреннего речного тумана. Злые смертоносные огни перемещались и ошалевшим бойцам,  казалось, что весь германский вермахт на берегу этой речки-вонючки. Под ураганным огнём скорострельных пулемётов и частыми разрывами мелких миномётных мин, наши попятились. Кому нужен этот мост, чтоб жизни за него класть.
Командир роты, недавно повышенный в должности и звании старший лейтенант, рассчитывал провести в тишине недельку, другую и полночи пивший самогон с хозяином избы, бросил в атаку резерв – ночевавший в селе взвод. Сам бежал впереди всех, бешено крича, так сказать, «личным примером», поднимая роту. Наверное, они бы всё-таки выбили дерзкое отделение.
Но немцы, имеющие радиосвязь, вовремя вызвали подкрепление. И в момент второй атаки с противоположного берега ударила автоматическая 20-мм пушка, буквально смахнувшая старлея и бежавших впереди бойцов.
Подкрепление – лёгкий бронеавтомобиль и два бронетранспортёра с германским десантом прибыли как раз вовремя. Огнём пушки и четырёх пулемётов они сорвали атаку, а устремившийся по мосту десант нанёс крепкий ответный удар. В отличие от обычной пехоты, где пистолеты-пулемёты были только у младших и средних командиров, экипажи бронетранспортёров и бойцы мотоциклетных рот имеют значительно больше автоматического оружия. На ближней дистанции оно дало немцам огромное преимущество.
 Остатки роты в панике стали разбегаться, а немцы к мосту подтянули сапёров. Имея на руках  заранее подготовленный материал, они в кратчайшие сроки укрепили переправу, по которой тут же пошли лёгкие 9-тонные танки. К рассвету немцы были уже глубоко в нашем тылу.
О прорыве в полку узнали об этом уже после того, как выдвинули наш взвод для прикрытия фланга. Когда же началась стрельба, командование попросту оставило нас: фланг стал тылом, где уже шёл бой. 
 Короче, вместо полка мы нашли неполную стрелковую роту. Немолодой старший лейтенант довёл довольно жёсткий приказ уже от самого комбата…
- Бойцы, отдых отменяется! Видите перелесок в метрах 300-х от дороги? Выдвигаемся туда, окапываемся на опушке, зарываем орудия, маскируем их, чистим стволы. Спать после. Завтра остаёмся здесь. Задача: «Не пропустить не одну фашистскую гадину в течение дня. Ночью отходим на соединение с частями дивизии. Вопросы?
- Снаряды и кухня?
- По БК на ствол, ящик с бутылками КС, гранаты. Раненых осмотрит санинструктор. К ночи будет горячая пища. Сейчас можете получить сухари.
«У матросов нет вопросов», невесело подумалось мне.
После недолгого перекура, расчёт занялся загрузкой снарядов в передок. Сайдулаева я отправил занять очередь к санинструктору. Если рана в таком месте воспалится, он ни ходить, ни сидеть не сможет.
Приказ, - Командиров орудий, к командиру роты, – был ожидаем и с некоторой опаской, как прореагирует на меня, немолодой старлей, мы с командиром второго орудия, побежали к группе военных. Двое выделялись синими командирскими бриджами. Командир роты и младший политрук.
Политрук был смутно знаком, где-то я его видел.
Среди старшин и старших сержантов, командиров взводов, я один был рядовым. У старлея поднялась бровь, но взглянув на Николенко, вопросов задавать не стал. Ну и правильно, у меня, скажем, тоже есть вопрос, чего это в таких годах и до сих пор старший лейтенант. В биографии пятно или с начальством ладить не умеет? А может то и другое? Тем не менее, то, как командир, спланировал оборону, выглядело толково. Два направления перекрывали гарантированно, если пойдут с третьей стороны, можно быстро перегруппироваться. Во всяком случае, так выглядело на карте.
Двинулись смотреть на местности.
Роща оказалась густо заросшая, ни отойти через неё, ни сманеврировать в ней, с нашим хозяйством, не получиться. Одно преимущество давало это лесонасаждение. В ней можно было спрятаться от авиации.
Огневые решили не рыть. Во-первых, ни понятно куда стрелять, во вторых, без сетей надёжно огневую сверху не прикроешь. Снаряды укроем, для себя щель выкопаем, орудия пробаним и отдыхать.
 Для прикрытия, в ста пятидесяти метрах впереди, окапывалось три десятка пехотинцев.
Если бы утром они были с нами, ни пришлось бы драпать, а может даже смогли атаковать.
В глубоких сумерках, на позицию пришёл политрук. Отвёл в сторонку. Представившись комсоргом полка, стал расспрашивать. Сколько лет, как попал в армию, про отца и брата, как жили и чему учились. За день я так устал, что моментами выпадал из разговора, наверное, засыпал. Гимнастёрка, сперва, мокрая от пота, потом густо присыпанная землёй, сейчас от ночной влаги плотно облепила тело холодной тяжестью.
- Что он не видит, что засыпаю. Чего привязался, завтра нельзя поболтать, небось, если б сегодня был с нами, давно бы дрых. Пользуется, что рядовой послать его не может.
- Почему не в комсомоле?
- 17-ти пока нет.
- Это в мирное время были ограничения. Соединимся с полком, пиши заявление. Старшина ваш, прям, чудеса про тебя рассказывал.
- Никаких особых подвигов я не совершал, товарищ младший политрук, а стрелять я умею и люблю.
-  Вот и замечательно, значит договорились. Желаю завтра не оплошать.
- Вопрос разрешите.
- Валяй.
- Завтра, если придётся быстро отходить, вместе с раненными не уйдём.
- Молодец, что не только о своих пушкарях думаешь, без приказа про отход забудь, а раненных мы уже отправили, в сторону полка. За ночь доберутся, если ещё куда не свернут. Они к эвакопункту должны были выйти. Толи видели немцев, толи кто-то из местных сказал, что видел мотоциклистов, вот они и крутились пока к нам не вышли.
Только комиссар ушёл. Натянул пилотку на самые уши, завернулся вместе с карабином, в шинель мгновенно провалился в темноту.

Гл 4. На подхвате.

Проснулся я от холода. Всё-таки октябрь и утром холодная роса безжалостно покрывает землю и всё, что на ней лежит. Она основательно пропитывает форму и остужает тело, пока ты, продрогший, окончательно не проснёшься. Первое что увидел, десяток радуг в капельках росы на травинке перед глазами.
 Продрав глаза, сделал несколько энергичных взмахов руками, разминая затёкшие мышцы.
 Осмотрелся. Сердце на секунду защемило от той неповторимой красоты, которую можно наблюдать только на рассвете. Багрянец зари покрыл пурпуром небо и землю, придав окружающему пейзажу совершенно особенный, волнующий душу вид. То, что я чувствую в этот миг, сложно передать словами; красота, будто что-то согревает внутри, я ощущаю её физически. В такие мгновения разум невольно посещают мысли о великой силе, сотворившей это чудо...
Мы тут бегаем, стреляем, копаем землю, рвём её взрывчаткой, а завтра роса будет так же играть волшебными красками на касках убитых.
 Только на рассвете всей грудью можно вздохнуть пряный аромат луговых трав и цветов, только на рассвете можно услышать, как поют сотни птиц, сливающих своё щебетание в единую прекрасную песню… Заворожённый открывшейся мне красотой, я присел, не в силах нарушить величие этого мгновения. На душе стало как-то тепло; хочется лишь любоваться природой…
А чьи каски будут завтра валяться, поглядим.
Несколько минут военная действительность постепенно выдавливала красоту. Часовые коротко переговаривались, они уже достаточно устали, чтобы восторгаться рассветом. Там где, расположились пехотинцы, наблюдалось редкое движение, батарейцы пока ещё спали.
 По спине будто прокатилась ледяная волна – высокая трава, по которой мы прошли под вечер, в двух местах осталась сильно примятой.
Две отлично различимые «дороги» вели к позициям наших орудий. Можно, было прицепить передки погонять упряжки в разных направлениях,
но на это нужна команда старшего лейтенанта.
Свистки взводных, объявляющих побудку, застали меня в «кустиках», а тут вдруг гул в небесах.
Две тройки тупоносых И-16 на приличной высоте летели на юго-запад, между облаков проскочила ещё тройка. А вот и СБ - скоростной бомбардировщик, безнадёжно устаревший лет пять назад. Из облаков вывалилась ещё пара СБ. Троица явно снижалась. Затем выровнялась, и почти сразу посыпались бомбы.  С земли стали подниматься густые чёрные клубы дыма, расцвеченные огненными всполохами. На земле чего-то взрывалось, добавляя грязной копоти в синем небе.
- Здорово соколы гансам врезали.
Отдельных взрывов слышно не было, звук долетал редкими далёкими раскатами, как при далёкой грозе над морем. Зато радость от впервые увиденной своей бомбёжки накрывала прямо с головой и не только одного меня.
Сивков вместе со снарядным Петром Жестовских, загнали меня на дерево.
- Малой, давай вон на то дерево подсадим, может с высоты, лучше разглядишь.
Белкой забрался на самую верхушку, но кроме дыма в бинокль  рассмотреть не удалось ничего нового.
- Ё!
Чуть не сорвался вниз. Прямо над головой промчалась тройка «Чаек». И-153.
 Под нижним крылом по паре бомб. Самолёты летели прямо над верхушками деревьев. Двумя руками я уцепился за ветки, и смотрел в оба глаза. Километрах в пяти к ним потянулись огненные трассы. Момента сброса бомб, я не разглядел, но ястребки, скользя между опасных огоньков, пошли вверх и скрылись в низких облаках, чтоб через минуту опять вывалиться, стреляя из пулемётов.
Кого долбила авиация у нас под боком? Особых дымов не наблюдалось, так, пара жидких струек, но маленькие самолёты раз за разом, обстреливали, примерно, одно место.
 Внизу тоже началось движение. Кто-то в солдатском, поскакал верхом на лошади комроты в сторону штурмовки. Побежали связные. Нужно спускаться. Команда:
- Приготовиться к бою.
Приготовились. Два взвода пехотинцев бегом двинулись в сторону разрывов и в туже сторону связисты потянули связь.
Над головами пролетела новая тройка «Чаек». Просто праздник какой-то.
Мы сидели возле орудий и всех слегка потряхивало. Какие же силы в двух шагах от нас. Я смотрел как легко «Чайки» крутятся, а в голове зрел вопрос, откуда летуны знают, кто у нас под носом. Вариантов было несколько, но не один не казался стопроцентным и это, мягко говоря.
Между тем, погода портилась, облака становились плотнее и темнее. Пошёл мелкий дождь. Ястребки последний раз проскочив между зенитных трасс, скрылись в облаках и больше не выныривали. Постепенно всё вокруг становилось мокрым скользким и враждебным.
Двое связистов бегом протянули старшине кабель, подключили телефон.
Значит пока, стоим на месте.
Почти сразу за связистами появился командир роты.
- Старшина, корректировщик у тебя есть?
- Найдём.
- Мухой, вон по тому проводу. Там его мои, разведчик со связистом, ждут. Противника до роты, с четырьмя самоходными зенитками. Теперь, надеюсь, осталось меньше. Сейчас они из щелей вылезут, вот вы и должны их накрыть. Три снаряда на пристрелку, и двумя орудиями по десять осколочных, беглым. Потом свернуться, быть готовыми, по команде, к движению. Ясно?
 - Так точно.
 - Повторить задачу.
 Пока старшина пересказывал, как он понял, мы с ребятами, уже таскали осколочные из передка.
- Товарищ старший лейтенант, а может шрапнелью?
Хорошо, что не я спросил, а Захаров, командир второго орудия, хотя у меня на языке вопрос вертелся.
- Отставить! – старлей аж побелел. – Жди беды не от дурака, а от дурака с инициативой.
У меня там два взвода лежат, команды ждут. Корректировщик у тебя толковый?
 - Другого всё равно нет.
 - Смотри, у меня, если своих накроете…
 - Ага! – подумал. – У тебя приказ здесь сидеть, а ты атаку неизвестно на кого готовишь, а там скорострельные зенитки, хоть калибр имеют мелкий, но полсотни пехтуры запросто к земле придавить могут.
Одна радость, пристрелку за бомбёжку могут принять. Может и получится.
Минуты тянулись, с пилотки противно капало за воротник.
- Тимофеич, где твоя каска?
- Не выдали.
- А котелок?
- Потерял.
- Ладно, не журись, живы останемся, экипируем тебя как положено.
- Гляди ка, танкист наш идёт.
- Не ушёл, значит, с раненными.
Сайдулаев его окрикнул: - Техник. Командыр, как рука?
Я догадался, кричал Сайдулаев не потому, что его сильно интересовала рука танкиста. Голос свой услышать хотел – страх свой глушил.
Даже не страх - мандраж перед неизвестностью.
Лейтенант отмахнулся здоровой рукой и к старшине.
- Здорово, старшина. Найдёте применение по силам?
- Здравия желаю. Сейчас пристрелку проведём, будете при телефоне. Подойдёт?
- Годится!
Тут зуммер ожил. Старшина за трубку.
- Понял.
- Второе орудие, - он озвучил возвышение и угол наводки.
- Одиночным. Огонь.
Возвышение максимальное, значит цель на пределе нашей дальности.
В орудийный формуляр бы заглянуть, степень изношенности ствола определить. Судя по металлическому шильдику, орудие не молодое. Добьёт ли на четыре с половиной километра. Только формуляр в штабе батареи, а где он этот штаб?
Следующая команда, выстрел. Разрыва почти не слышно. Местность пересечённая ещё и дождь звук приглушает.
Перелёт, недолёт. Сейчас корректировщик высчитает вилку, и начнём работу.
Старшина передаёт усреднённые цифры. Кручу ручки наводки.
Несколько пристрелочных выстрелов и наконец:
- Беглым, огонь.
Десять снарядов, когда никто не мешает - это тридцать секунд.
Последний снаряд ещё летел, а мы уже выкатили пушку, развернули. Сомкнули станины,
- Давай, быстрее!
Орудие прицеплено, лямки разобраны, ездовой обхаживает кнутом лошадиные бока.
- Давай, давай.
Мокрая трава по пояс. Ноги скользят, копыта тоже, только пушка скользить не хочет.
- Вперёд, давай, давай!
Спешим в опасную неизвестность. Когда пробились через траву на просёлок, шинели ниже пояса, хоть выжимай.
- Сайдулаев, на передок. – Всё одно толку нет, только хромает.
- Давай, давай. Разгончик! 
Старшина во всю семафорил руками – показывал направление, а там,
- Ура! – и ружейная стрельба. Застучал «максим», не сразу но, в ответ  недолго железно залязгал немецкий МГ, а вот и зенитка залаяла.
Только разогнались до бега, начался подъём, опять пришлось впрягаться. Сайдулаев что-то кричал на своём, то ли нас подгонял, то ли свой страх разгонял. Дорога поворачивала вправо, как раз туда, где стучала зенитная скорострелка.
- К бою! – догнала команда старшины Николенко.
Под дружный мат расчёта расцепили упряжку и дальше в горку на одних руках.
 Дождь смешивался с потом, постепенно пропитывая влагой шинель и гимнастёрку. Мокрые полы шинели заплетали ноги. То один, то другой оскальзывался, и остальные сразу ощущали толчок орудия назад. И уклон –то небольшой, хуже что никак не увидеть, что впереди. Ружейная стрельба стала редкой и сместилась куда-то вправо, а вот зенитка била совсем рядом.
Похоже, она-то и прижала пехоту.
Сзади захрюпали кирзачи. Старшина впрягся возле меня, танкист здоровой рукой толкал орудийный щит с другой стороны. Скорость сразу увеличилась.
- Сейчас подъём должен закончиться, нужно сразу открыть огонь.
Зенитка-зараза, всех держит. Приказано уничтожить.
- Сайдулаев, тащи два осколочных и два бронебойных. За пазуху каждому, чтоб ни секунды не потерять.
А, тут и тягун закончился. С пригорка можно почти всё рассмотреть.
Двуствольная зенитка на гусеничном ходу, стояла на правой стороне перекрёстка в тени деревьев метрах в семисот. Если бы не вспышки выстрелов, заметить её было не просто.
- Можем не достать, нужно ещё метров сто пятьдесят, чтоб гарантировано заткнуть. Второе орудие здесь поставим для прикрытия.
Давайте вперёд. Тимофеич, не оплошай.
 Старшина побежал выталкивать второе орудие, а мы молнией пролетели сотню метров, установили пушку. Я припал к панораме.
Зенитка, видимо, была повреждена и не могла передвигаться, однако башня, открытая сверху, все время крутилась, посылая короткие очереди.
Прицельно так стрелять не возможно, значит, она держала не видимый нам, рубеж.
Внезапно с левой стороны появилась легковая машина, остановилась возле зенитки.
- Осколочным, заряжай.
Навёл на легковушку.
 - Выстрел!
- Бронебойным. По зенитке.
- Выстрел.
Зенитка замолчала после первого снаряда, но для гарантии, мы всадили в корму бронебойным. А ещё четыре осколочных по разные стороны перекрёстка, на случай, если боевое охранение присутствовало. Потом ещё пару осколочными по бегущим  от «ура» фигуркам не в нашей форме. Осторожно докатили до прекрёстка.
Выставив заслоны на трёх направлениях, появилась возможность осмотреться.
Сивков отогнал пехотинца сунувшегося к остаткам легковушки.
- Эй, вали отсюда. Это наша работа, мы и ковырять это гавно будем.
Картина была страшная. Ни одного тела целиком не было. Дождь потушил всё, что горело.  Он смывал кровь, образовывая красные лужи на обочинах.
Ездовой, с брезгливым выражением лица, срезал витой погон с тремя ромбами с оторванной части тела с уцелевшей рукой.
- В хвост кобылы вплету. Там ему самое место. Важных немцев, похоже, по кусочкам разобрали. Как думаешь?
- Не знаю. Я в фашистских погонах не разбираюсь.
- А, вон гляди, портфель на дереве висит. Ценный.
Ударение в слове портфель он поставил на первом слоге. Объединив усилия, портфель достали.
 Школьные знания немецкого, не позволяли разобраться в аккуратной пачке листов под номерами, разложенных по датам, а вот две штабные карты,
повергли в изумление. Не должно здесь быть таких карт. Не дивизионного, даже не армейского, как минимум фронтового уровня.
- Шитов, я докладывать, возьми лопату, всё здесь переверни. Планшетки, портфели, даже клочки бумаг, всё отдельно складывай. Даже если стрельба начнётся – ищи. За такие карты ордена полагаются.
Я бежал мимо трёх сгоревших штабных автобусов, двух остывающих бронетранспортёров, мимо трупов и отдельных частей тел. По розовым лужам. Забыв про насквозь мокрую, ставшую пудовой шинель. Забыв про голод, про события двух последних дней. Всё стало неважным. С первых дней войны немцы били с неожиданных направлений, уж не знаю, какого уровня стратеги сидят в наших штабах, но фашисты их переигрывали.
На карте города и даты, когда немцы планировали их занять.
Не нужно растягивать в жиденькую линию войска от Чёрного до Балтийского моря, а можно наносить встречные удары, ну да, у меня не спросят.
- Командир где? – спросил бредущих навстречу бойцов, обвешенных трофейными винтовками.
- В хате без крыши.
Из двух добротных домов хутора, у одного провалилась крыша из деревянных жердей. То ли от бомбёжки, то ли мы снаряд сюда залепили.
Перешёл на шаг, отдышался. Попробовал представить себя со стороны. Вид получался не очень. А ведь, по уложения Петра I «подчинённые вид должны иметь лихой и слегка придурковатый». С лихостью сейчас не получается. В уцелевших сенях на табуретке сидел младший политрук. Он разговаривал по полевому телефону. Увидев махнул рукой, мол,
 - Заходи.
Закончив разговор коротким  армейским словом - Есть! – Дал отбой.
Поднялся, взял за плечи.
- Молодец наводчик. Зенитка - сволочь чуть всё дело не сорвала. Прибудем в расположение, сразу заявление пиши в комсомол, я сам тебе рекомендацию дам. На медаль тебя представим, комсомольцу легче получить.
- Товарищ младший политрук, срочно, секретно, - глазами стрельнул на связиста и младшего сержанта - пехотинца.
- Обеспечить охрану, периметр десять метров.
Политрук сразу понял ценность документов. Он вообще оказался молодцом. Он грамотно оценил обстановку и силы противника. Каждое отделение получило свою задачу. После нашего неожиданного артналёта, выждав, когда немцы вылезут из разных щелей, неожиданным ударом уничтожили практически всех обороняющихся и если б обездвиженная зенитка…
- Мы думали, тыловая часть, а здесь оказывается, штаб ночевал. Километрах в десяти соколы колонну топливозаправщиков с пехотой на бронетранспортёрах накрыли. Сюда значит торопились. Разведчик рассказал. Шли плотно. Полтора километра жареного мяса. Совсем обнаглели.
В соседней хате, два десятка раненных, похоже ваша вчерашняя работа. Один старший офицер, чёрт его знает, какого звания. Я в их знаках ни уха , ни рыла. Ладно, этого с собой заберём, а что с остальными делать, ума ни приложу.
- Карту в наш штаб срочно доставить нужно, товарищ командир и тикать, по быстрому.
- Дуй к своим. Готовьтесь к движению. Отходить будем.
Ты почему без каски?
- Не выдали.
- Петров, - позвал младшего сержанта.
- Каска лишняя есть?
- Найдём, что с  фашистами раненными делать будем? – Он потянул из ножен трофейный штык.
- В августе, вышибли нас из Николаевки. Санбат остался. Через час село вернули. Раненных, суки, штыками перекололи, а медикам  шомполами глаза выкололи, и кисти рук топором отрубили.
- Ты, это брось, Петров. Мы не фашисты. Одного забираем, ну ты знаешь кого, остальных оставим. Трофейное оружие грузите к артиллеристам на передки. Через десять минут выступаем.
Выполнять.
Отойдя шагов на пять, Петров повернулся,
 - Лимонка есть?
- Две.
- Давай меняться. – Он расстегнул ремешок каски, а я протянул две гранаты Ф-1.
- А Вы как?
Он махнул рукой.
- Найду. Посмотрел на соседнюю хату.
 - Не фашисты.  Они вечером в госпитале будут, а через полгода опять на фронте окажутся.
Не фашисты. Ну, божий суд, политрук не запрещал.- Он подкинул лимонку, поймал, сунул в карман.
- Тимофеич, Тимофеич.
Возле, стоявшей в поле зенитки, стоял наш техник-лейтенант. Он энергично махал здоровой рукой. Броне створки, прикрывающие двигатель были подняты.
Чёрной кучей, на которую не хотелось смотреть, лежали убитые танкисты.
- Понимаешь, ястребки экипаж расстреляли, а двигатель вроде цел. Маслопровод только зацепило, ну да я подшаманил. Сейчас двигатель запущу, посмотришь, нет ли где течи.
- Вот, здорово, своя зенитка будет!
Лейтенант показал куда смотреть и полез внутрь.
Закрутился стартёр, из выхлопной трубы выстрелили два облака дыма, превратившиеся в непрерывную струю белого дыма. Двигатель работал ровно, течь не обнаруживалась. Лейтенант вылез, вдвоём опустили тяжеленые створки.
- Как Вы разобрались с этой зверюгой?
- Обычный бензиновый двигатель, уже устаревший. Залазь на броню, только не в башню, а впереди держись, а то пальнут твои пушкари с испугу.
Танков в отцовском полку не было. Лазить по ним мне не приходилось.
Первый опыт оказался не совсем удачным. Сапог с налипшей землёй прочертил на мокром металле черную полосу и я, всем весом пребольно грохнулся на  колено, а по выставленной для опоры пятерне ударил слетевший с плеча карабин. Хорошо, что никто не видел. Очень не хотелось стать объектом для шуток и подначек. Приладился, залез. Колено болело,  безымянный палец начал пухнуть и это мы ещё не тронулись.
 Из башни показалась голова танкиста.
- Ты, того, ногами упрись и руками держись крепко. Особенности, я в движении буду познавать. Может, подёргает малость.
 Хорошо, что предупредил. Пока лейтенант приноровился, раза три чуть не сбросил. Остановились возле бойцов тащивших носилки. На одних седой пожилой немец с закрученными по моде прошлой войны усами, на вторых наш боец. Оба без сознания. Тут же изумлённый политрук с портфелем. Танкист опять вылез на свет божий.
- Грузите раненных в башню, чего корячиться, когда техника есть.
Политрук тоже залез  на броню с другой стороны.
- Ну, ты даёшь, орёл маслопузый! Давай туда, где утром стояли.
- Товарищи лейтенанты, может и мою пушечку, прицепим, лошадки пусть отдохнут.
- Смогём?
- Запросто.
В избе с раненными фашистами, глухо раздались два взрыва, крыша поднялась и рухнула внутрь. От хаты бежал сержант Петров.
- Ты что творишь?! – стараясь перекричать танковый двигатель, заорал политрук.
- А что я? Немцев никто не обыскивал. Откуда я знаю, что у них там рвануло. Гранаты свои я в бою истратил. Вы же знаете.
Он скорчил такую обиженную физиономию, что не знай, я, чьи гранаты закрыли вопрос  с вражескими ранеными, мог бы поверить.
Политрук махнул рукой,
- Связисты провода снимают. Пригляди.
- Есть.
 Обратная дорога прошла без приключений.
Пока перецепляли пушку к зенитке, повеселевший Шитов передал завёрнутые в обрывок офицерского плаща, найденные обрывки бумаг, и личных документов. Бумаги, в основном, залиты водой и кровью, но кому положено разберётся.
Спросил у танкиста:
- Танк так же качает в движении?
- Ещё сильнее!  Здесь башня лёгкая, даже не башня, а рубка с противопульной защитой. У нормальных танков башня броневая и пушка потяжелее, значит и колебания по вертикали больше. Хотя это уже от подвески зависит.
 Я понял, опасен только остановившийся танк и бронетранспортёр. После остановки, наводчику или пулемётчику, нужно определиться, найти цель прицелиться. 10 -15 секунд.
 Стрельба на ходу - давление на нервы.
Учту и запомню.
Ротный вышел встречать лично.
Танкист заглушил двигатель, вылез наружу и вместе с политруком пошёл докладывать ротному.
 Мы же, заняли утреннюю позицию, пообедали как следует, ротный подсуетился, только начали банить орудие, пришёл посыльный.  Старлей требовал к себе.
 - Закончите орудие, личным оружием займитесь.
 - Всё сделаем, иди, Тимофеич, начальство ждать не любит. Тем более ругать нас вроде, не за что, значится – хвалить будут.
 - Вы не расслабляйтесь, немец обиженный, отомстить захочет.
- Бензина у него нет, а вечером, бог даст и нас здесь не будет.
Расчёт взялся за банник:
- И-и-и, раз, и-и-и раз.
Ладно, без меня обойдутся. Не удалось  погреться на чистке орудия, бегом погреюсь. Дождь не переставал, хотя и стал мелким. Мокро, зато авиации не будет.
Прихрамывая, бежал между деревьями, стараясь не цеплять крупные ветки. Бежал и думал, что с расчётом вроде наладилось. Снарядный Жестовских сунул немецкий котелок. Очень удобный, полукруглый,
- Пользуйся, если не брезгуешь.
 Понятно, с убитого снял. Так ведь для меня. Не забыл. Чего кобениться. Котелок чистый.
 Команды выполняют без разговоров. Сайдулаев, видно, за то, что я его рану утром учёл, вообще смотрел по-собачьи преданными глазами, даже неудобно как- то.
Шитов, подмигивал, чего-то изображал лицом. Я ничего не понял. Может, хотел чего сказать, но наедине нам остаться не случилось. Вернусь, спрошу.
 Командиров нашёл в просторном шалаше. Сверху веток, прикрытых двумя плащ палатками.
- Товарищ старший лейтенант, временно исполняющий обязанности командира орудия, рядовой Колобов…
 - Заходи, молодое дарование.
В голосе, взгляде старлея было что-то странное, будто он сожалеет, вроде чего-то ему не нравилось. Наверное, больше всего, я ему не нравился.
- Рассказывай, как портфель добыл.
- Взрывной волной, наверное, на дерево его закинуло. Рядовой Шитов
углядел.
 - Высоко?
 - Я Шитову на плечи сел, карабином еле достал.
 - Так…
Ротный достал из планшетки исписанный лист, карандашом что- то стал добавлять.
 - Рядовой Шитов, должность?
- Ездовой, первого орудия, первого арт. взвода.
 - После соединения с дивизией, будете давать показания в особом отделе, договоритесь, чтоб ваши показания не отличались.
Я обязан немедленно вас отправить вместе с портфелем, но оставить орудие без наводчика и ездового, не могу.
 - Зачем особый отдел?
- Может нам специально этот портфель подбросили.
 - Слишком сложно и ненадёжно, мы ведь могли его и не заметить.
- Я- то понимаю, но ты этих ребят не знаешь.
- Сергей Ильич, заводи свою чуду-юду и к нашим. Я тебе пяток красноармейцев выделил для сопровождения. Не хотелось до вечера с тобой расставаться, но, сам понимаешь, каждый час дорог. Если нарвёшься на немцев, возвращайся. Вечером вместе прорываться будем.
Техник – лейтенант пожал всем руки, подхватил портфель и навсегда пропал из моей жизни.
Когда мы вышли к своим ни его, ни зенитки, в расположении не было. 
Зато нас ждали офицеры Особого отдела. Политрука и нас с Шитовым, повели в одну из хат.
Особисты прекрасно понимали, что мы устали, замёрзли и вымотались
до крайности. Капитан даже извинился, но объяснил, что наших показаний ждут немедленно где- то там… наверху.
Быстро опросили поодиночке, записали, попутно напоив горячим чаем с галетами.
 Опросные листы в запечатанном конверте, увёз мотоциклист, а нас  отпустили сушиться и спать.
Разбудил запах каши.
Открыл глаза и понеслось.
- Колобов, быстро ешь и мухой в Особый отдел. Сегодня всех опрашивать будут, после к командиру батареи.
-  В порядок бы себя привести, грязный как анчутка.
 - Сказано, срочно!
 - Есть, срочно.
Поел и целый час рассказывал не ласковому майору свою жизнь от рождения до передачи портфеля младшему политруку. Записал майор и номера полевой почты отца и младшего братишки. Обстоятельно так поговорили.
 Опросили весь расчёт и расчёт второго орудия.
На Шитова майор наорал и заставил бежать срезать погон с лошадиного хвоста. Погон в опечатанном конверте вместе с грозным майором укатил на бронеавтомобиле.
 Капитаны, как по команде, закурили.
- Чего майор такой злой?
- Он не злой и не добрый, нам эмоций иметь не положено. Посчитал нужным такую манеру беседы.
 - Если это беседа, какой же тогда допрос?!
- Изменишь Родине – узнаешь. А так, врёте Вы с Шитовым. А нам разобраться требуется, имеет ли ваше враньё отношение к трофею.
Ты вот Колобов, почему Советской власти врёшь?
 Я, аж задохнулся от возмущения. Я себя уже видел с сержантскими петлицами, с орденом на груди.
- В чём же это я советской власти вру?
- Ты, вьюнош, какого года рождения?
Моментально всё возмущение испарилось, а я густо покраснел, уши горели как раскалённые утюги.
- Вот видишь, как тебе верить?
 - Так я же..
- Да, понятно, так кого?
- 25-го.
- А в военкомате записали 23-го, почему?
- Сказал, что дом разбомбили, документы сгорели. Поверили.
 - А чего Шитов темнит?
- Не знаю, правда, товарищ капитан.
Второй капитан загасил папиросу.
 - Небось нож складной нашёл или пачку сигарет, а теперь боится, что в мародеры запишем.
- А может желудок не сдюжил, вот и стесняется признаться
- Чего ж Вы нас мытарите, немца допросите, он то точно всё про портфель знает.
- Поучи нас работать боец.
Закопали твоего немца. Дохлого его сюда привезли.
Лучше мы здесь все вопросы закроем, чем они потом у кого- то возникнут.
 Вас, с Шитовым, должны на награды представить и если что, догадываешься, сколько людей подвести можешь?
 - Ясно. Свободен, товарищи чекисты?
- Вали и мародёра забирай, да в порядок себя приведите, товарищ боец.
- Есть, в порядок привести.
 На лавке возле хаты Шитов с гражданским дедом смолили «козьи ножки», скрученные на манер трубок, самокрутки.
- Здравствуйте, дедушка.
- И тебе, воин, здравствовать.
- Пошли Шитов, комбату доложимся
- Знатный, батя, у тебя самосад, не то, что наша махра, так на счёт бани договорились?
- К вечеру истоплю, приходите.
- Шепни комбату, что на счёт бани я договорился, после ужина.
- Ты чего прижал с той легковушки?
- Второй день сказать хочу, да всё  как–то неловко. Ты из пистолета стрелять умеешь?
- Конечно, а что?
- Пистолет я там подобрал, в кобуре. Кожа кобуры такой выделки, я такой в жизни не видел.
- А «контрики» думают, что ты перочинный нож припрятал.
- Ножик тоже, но его я себе оставлю, а ты пистолет забирай, раз обращаться умеешь.
- Трофейное оружие сдавать положено.
- Да, ладно. Сунешь в карман и вся недолга. Командир ты у нас или кто?
 Вон, старлей, который нами командовал, два трофейных пулемёта у себя в роте припрятал и ничего!
Командир батареи, после доклада, отправил Шитова заниматься лошадьми, а мне предложил прогуляться, по деревушке, посмотреть, чем бойцы занимаются.
- Про детство твоё, отца-командира наслышан, ты мне расскажи как артиллерист артиллеристу с первого выстрела, как стрелял, всё подробно.
Я постарался восстановить точно углы наводки, команды, работу расчёта. Иногда капитан задавал толковые, уточняющие вопросы.
Заинтересовался он, следами на траве, которые точно указывали, где мы заняли позиции.
- Скоро зима, на снегу тоже следы будут оставаться, нужно учитывать при организации засад.
А чего это пехотный старлей в донесении написал, что его пехотинцы с вами, два бронетранспортёра, четыре самоходные зенитки, четыре мотоцикла, три штабных автобуса, три легковые машины, роту пехоты уничтожили. Что-то многовато.
 - Наши, гарантировано зенитка и легковушка и два десятка немцев, может при артподготовке во что и попали, только, догорело всё до нас.
Это авиация сработала.
Предыдущим днём, пару взводов пехоты и предположительно батарею 38миллиентровок на конной тяге.
- Неплохо. Вот это правдоподобно.
Карты читаешь?
- Да.
- Корректировку вести сможешь?
- Теоретически умею, но практики нет.
 - Сегодня  приказ у комполка подпишу. Присвоить тебе младшего сержанта с назначением командиром орудия.
 - Служу трудовому народу!
- Ещё на награду представление напишем, но тут сильно не обольщайся, за отступления, обычно, не награждают.
 Мы прошли все четыре огневых взвода, везде комбат представлял меня как командира первого. Всем приказывал получить двойной боекомплект и приготовиться к маршу.
- Товарищ капитан, как обстановка.
- Кто ж, её знает. Последний приказ штаба армии, удерживать рубеж в ста километрах западнее.
- На самом деле как?
 - Немецкие части в пятидесяти километрах юго-восточнее. Какими силами неизвестно.
- Личный вопрос можно?
- Чего это командир стрелковой роты, меня невзлюбил?
- Любить тебя мама дома будет. Действия твои, он высоко оценил.
Сын у него, твой ровесник, в июле без вести пропал.  Молодое дарование, уникальный голос имел. На разных конкурсах первые места занимал. Тоже решил, Родину защищать.
 Стало стыдно, как будто я этого пацана не уберёг. В груди что- то сжалось, как братишка воюет, жив ли, здоров? За последнюю неделю даже не вспоминал о младшеньком. Развели нас фронтовые дороги. Его в миномётчики, меня, сперва в артиллерийскую разведку, а теперь…вот так получилось.
Письма нужно написать немедленно, тем более литера полевой почты, теперь у меня другая. Завтра напишу братишке и отцу, но утром полк двумя колонами  под неперестающим дождём, двинулся на юго-восток.

Глава пятая.

Каждому было ясно, намечался удар в тыл, прорвавшейся группе.
Очень хотелось, что немцы до сих пор нуждаются в бензине и не ждут удара с этой стороны.
Облака тёмно серые, толстые, но не сплошные. Чтоб ненароком не погубить полк под бомбами, двигались двумя колонами по параллельным дорогам. Первое и второе орудие под командой старшины. Комбат по другой дороге с остатками батареи. Ветер подсушил дорогу, петляющую мимо  оплывшей пахоты, именно там нам придётся занимать позиции, в случае внезапной атаки. Как это сделать, по  раскисшей, напитанной водой земле. Вряд ли сумеем больше двух десятков метров от дороги, орудия протащишь
Что, накаркал, пророк чёртов!
Из-за взгорка, где скрылась разведка, в нашу сторону полетели  зелёные ракеты.
 - К бою!
 Рота возрастного старлея  Драгуна, брызнула в разные стороны дороги, доставая на ходу сапёрные лопатки. Мы тоже перешли на бег - нужно было держаться поближе к пехоте.
Опять не видно где противник и сколько его.
  Стараемся на слух понять, что нас ждёт. За ружейно-пулемётной перестрелкой шум двигателя машины. И хотя мы оказались в невыгодной позиции (в низине), выбирать не приходится. Счёт идёт уже не на секунды, а на их доли: если немецкий броневик или танк накроет орудия в движении, шансов у нас не останется.
Свернули с дороги вправо, второе орудие влево. По пахоте протащили пушку метров 10-15. Всё.  Дальше никак. Вспахана земля давно, успела оплыть. Чего тут местные сажали непонятно. Одна лошадь упала, поднялась, другая припала на грудь. Ноги поломают, запасных у нас нет.
- Расцепляй. К бою!
 Несколько фигур появились на фоне неба, на пригорке. Наша разведка.
Присаживаясь, они стреляли в сторону дороги. Бежали вниз в сторону. Падали, стреляли, бежали. Одни падали, но стрелять не переставали, другие просто падали, некоторые просто бежали. Я уже крутил маховики, выставляя нули.
 Мы опоздали. Лёгкий бронеавтомобиль оказался на взгорке, на пару секунд раньше, чем мы изготовили пушки к стрельбе. Но первая очередь ударила не по сорокапяткам, а по цепочке пехотинцев.
 Очередь 20-мм снарядов разорвала двух человек на куски. Буквально. Руки и ноги отрываются от туловища и падают на землю в нескольких метрах от тел павших. Кровь бьют из людей фонтаном.
 Увиденная сцена буквально парализовала меня. Вместо того, чтобы судорожно крутить маховики наводки, ловя в прицел угловатый броневик, я в ужасе уставился на погибших бойцов.
 - Колобов, бл..дь, наводи!!!
 Из ступора меня выводит выстрел второго орудия. Бронебойная болванка просвистела рядом с кормой рывком дёрнувшегося вперёд броневика. Ответная очередь прошила тонкий щиток сорокапятки (4,5-5 мм) и оторвала голову наводчику. К орудию побежал старшина.
 Выстрел!
 Выпущенный мной снаряд вспорол землю под колёсами бронированного «хорьха». Поспешил!
  - Осколочным. Заряжай! 
 Я кричу сорвавшимся голосом, понимая, что никак не успеваю опередить очередь автоматической пушки. Мой поспешный промах через секунду обернётся гибелью всего расчёта.
 Броневик делает очередной рывок в сторону, башня разворачивается ко мне. В груди всё коченеет от ужаса.
 Длинная пулемётная очередь, вырвавшаяся из раскисшей пахоты, бьёт в борт метров со 150. Башня машины тут же разворачивается к обнаружившему себя расчёту и отвечает огнём пушки и спаренного пулемёта.
 Выстрел!
 Сдвоенный удар достаёт уже начавший дымить броневик. Водитель попробовал совершить манёвр, но буксанул по грязи. Выбросив фонтаны
земли, он только развернулся поперёк дороги. Бронебойная болванка вспорола тонкую бортовую броню как бумагу, прошив машину насквозь.
Мой осколочный, оборвал надежды немецких родных и любимых дождаться экипажа чудо-машины. Бронеавтомобиль тут же вспыхнул. Ни один люк не открылся, даже не дрогнул.
 Разрыв лёгкого осколочного снаряда поднял фонтан земли рядом с моим орудием. По щитку и казённой части ствола ударили мелкие осколки. Заряжающий упал. Меня сверху крепко приложило куском земли; на мгновение в глазах потемнело. Каска почему- то слетела, хотя точно помню, что плотно затягивал ремешок
 Два лёгких  танка вышли во фланг. Манёвренная танкетка только отвлекал нас, теперь же в бой пошли основные силы броне группы: лёгкие танки и два бронетранспортёра с пехотой, показавшиеся на дороге.
 - Разворачивай! Быстрее! Сивков, живой? Отползай.
 Сорокапятка пушка лёгкая, перемещается быстро. Но недостаточно для того, чтобы мгновенно принять бой с зашедшим сбоку противником.
 Я не видел, куда ушёл первый выстрел, но следующий осколочный снаряд взорвался прямо под стволом орудия старшины. Пушку отбросило назад. Старшина откатился, зажимая руками лицо, а заряжающий упал на колени, тряся сломанными руками и дико вопя от боли.
 «Наша» осколочная граната догнала мой расчёт на развороте.
- Ложись!
Мне показалось, что снаряд взорвался прямо между нами. Тем удивительнее было видеть, что весь расчёт жив. Контужен, ранен, но жив! Как пошли осколки, не знаю, но серьёзно ни кого не зацепило.
  Мой бронебойный снаряд уже в стволе. Странно, тормозящий движения и мысли  страх пропал. Я чётко понял, сегодня меня не убьют. Подкручивая маховики наводки, и совмещая перекрестье сетки прицела под обрез башни, я веду вражеский танк, словно охотник. Именно такое чувство посещало меня, когда я целился из отцовской мелкокалиберки в бегущего зверя. В эти мгновения дыхание выравнивалось, палец легко ложился на спуск. Я чувствовал момент, когда необходимо стрелять, чтобы зверь упал на бегу
 - Сейчас, сейчас, мы попросим вас по шеям.
 И сейчас я заранее почувствовал, когда МОЙ танк сделает остановку для очередного выстрела. Я нажал на кнопку спускового механизма, на секунду раньше.
 Выстрел!
 Бронебойная болванка прошивает лобовую броню. В ответ, с перелётом бьёт снаряд второго немца, отвлёкшегося было на наших пехотинцев.
 Странно. Звуки боя с обеих сторон мгновением раньше доносились сквозь толстую пелену. Но теперь взрывы гранат, рёв пулемётов и выстрелы винтовок, сливающиеся в единые залпы, прорывают её.  Контузия. Мозг словно отделён от тела и его сдавливают тисками миллион иголок.
Любое привычное движение мало сделать, его требуется «проконтролировать» глазами.
 Ещё немного ребята, ещё немного…
Немец стреляет на ходу. Точность при таком огне нулевая, но наводку он мне сбил.  Ведь знаю, что не стоит реагировать, но нервы, нервы! Мой снаряд проносится за его кормой.
 - Бронебойным.
Сайдулаев ползёт с бронебойным снарядом. Жестовских безуспешно пытается встать на ноги. Иду на ватных, неверных ногах, забираю у Сайдулаева снаряд. Попасть в казённик, Запереть замок. Теперь к панораме.
 Вёрткий танк скрывается за подбитым собратом.
Из открытых люков того, начинает бить струя пламени; снаряды детонируют и башня, перевернувшись в воздухе, падает на землю метрах в пяти.
 Горящий танк, дающий много чадного дыма, становится великолепным прикрытием для второй машины. Я не вижу цели.
 Но и противник меня не видит. Он должен хоть чуть-чуть выехать вперёд, чтобы достать моё орудие. Только вот тогда танк, сам станет мишенью.
 Ну же, где ты?!
 «Оживает» второе орудие. Старшина очухался, и по-прежнему зажимаю лицо рукой, энергично руководит расчётом, сдвигающим станины пушки. Что это? Бегство? Не похоже. Видимо, опытный артиллерист сам хочет выйти на позицию для флангового огня.
 Набежавший порыв ветра на секунду изменил направление дыма, маскирующего моего врага. Я успел разглядеть угловатые очертания железного врага. Мгновение на доводку прицела.
 Выстрел!
 Сквозь вновь закрывший врага дым ничего не видно.
 Удар лёгкого 37-мм осколочного снаряда поднимает землю метрах в семи слева от орудия. Меня бросает на казённик; дыхание перехватывает от острой боли в рёбрах.
 Враг тоже не попал, но даже лёгкий осколочный снаряд способен натворить дел, ударив рядом с целью..
 Выстрел!
 Старшина всё-таки выкатил своё орудие на нужную позицию. Танк на моих глазах попятилась назад. Орудие в пробитой башне замолчало. Я тоже не оплошал.
 Шипя от боли, разворачиваюсь лицом к атакующим бронетранспортёрам.
 Один бронированный транспорт, встал с перебитой гранатой гусеницей, второй спешно отползает, выходя из-под огня уцелевшей сорокапятки. За ним короткими перебежками отступают фрицы. Финальную точку в схватке, ставит выстрел старшины, поджигающий «разутый» бронетранспортёр.  Тот, задымил, потом разгорелся, внутри стали рваться  пулемётные патроны. Они пробивали противопульную броню в разных направлениях и несут опасность в первую очередь гитлеровцам.
Загорелись и передние колёса.  Жирным дымом, прикрывая отход врага.
 Отбились.
Только командир полка так не считал.  Две роты бежали плотным строем вперёд. Плевать. Сейчас меня интересовал только мой расчёт. Сивков со стенаниями, густо  разбавленными матом, вылез почему- то из воронки перед орудием. Сайдулаев, постанывал лёжа на животе. Одну полу шинели ему оторвало. Галифе на заднице пропитались кровью. Перевязать нужно бы, только сил нет. Жестовских делал попытки хотя бы сесть, но всё время заваливался на бок. Контужен. В прочем, контужены были все.
Я сидел на станине, прислонившись к колесу. Иголки в голове слепили в мозгу туман. Мыслям приходилось пробиваться через этот туман. Восприятие внешнего мира шло как бы рывками. Одна картинка, без всякой связи с предыдущей, следующая.
Вот Сивков, что- то говорит.
 - Так дождь лил, а земля, всего на два штыка промокла.
О чём он?
Он протянул мне перевязочный пакет.
 - Не нужно, я не ранен.
- На шее кровь.
Пощупал.
- Царапина, Сайдулаева перевязать нужно.
Сивков кивнул, но с места не двинулся. Через минуту бросает бинт Сайдулаеву.
- Хан, заткни лишнюю дырку. Так, ты, к концу войны без седалища останешься.
Одновременно с упряжкой, у орудия спешились два всадника.
- Молодца, артиллеристы – похвалил командир полка.
Поднимаясь на ноги, резкая боль резанула в груди, даже ноги на мгновенье подогнулись.
 - Командир орудия, младший сержант Колобов, - заплетающимся языком доложил.
- Вижу, всё вижу. Голубчики мои, пехоту нужно поддержать. Пулемёты держат. Давайте, голубчики, нужно, очень нужно. Сейчас вся медицина на вас сработает, что ещё нужно?
- Товарищ майор, старшина Литовченко.
Когда он приковылял, я не заметил. Правая сторона лица сплошной кровоподтёк. Кроваво-красный белок глаза, делал его лицо зловещим. Здорово его приложило о панораму.
Капитан-военврач, уже командовал двумя фельдшерами.  Сайдулаеву спустили до колен штаны, обрабатывали осколочную рану.
- Что нужно, старшина, чтоб через десять минут, занять позицию и открыть огонь?
- Пару отделений, чтоб выкатить пушки на дорогу и занять новую позицию, троих бойцов поздоровее, в расчёт. Одно орудие  укомплектуем, у второго всё равно прицел разбит. - Он потрогал, начавшее опухать лицо.
- Справимся, Тимофеич?
Мне туго бинтовал грудь здоровенный фельдшер. Удар об станину, сломал рёбра. Если глубоко не вдыхать и не шевелиться, жить можно было.
- Справимся.
Покончив с грудью, медик стал обрабатывать шею.
- Повезло тебе сержант. Голову могло срезать.
За его спиной, обходя горящие танки, скользила по мокрой земле стрелковая рота. Понятно. Обходят немцев с фланга.
 Пока ждали пехоту, Шитов нашёл мою каску. Ремешок срезан, задней правой стороны нет и трещина почти через всю каску.
- Ну и везунок ты, сержант!
Конечно, повезло, только мне сейчас всё равно. Лечь бы, полежать.
Вместо этого, пришлось осаживать слишком рьяных пехотинцев.
- Легче, лошадям ноги сломаете, легче, говорю.
С обратного склона пригорка, открылась хорошо подготовленная линия обороны. На флангах с полу врытых бронетранспортёров били станковые пулемёты. Наши залегли, там, куда они не доставали.
Интересно, а без нас они до второго Пришествия лежать собираются.
Как вообще, их учили воевать. Почему короткими перебежками, два крайних, два средних, не сближаются. Ладно, миномётчики идут с другой колонной, но где снайпера, которые обязаны выбить вражьих пулемётчиков.
Отец несколько лет потратил, написав «Наставление по снайперской подготовке в РККА», чтоб в штат каждого взвода включили двух снайперов.
 Только из кармана готовых снайперов не достанешь, их готовить нужно было, для этого «Наставление» и писалось. Значит, готовили на бумаге, а теперь ждут, пока кто-нибудь выручит. Артиллерия или авиация. Кто ни будь!
Двое калек….
Ёлы- палы. Цифры из арт. таблиц, которые я заучивал наизусть, никак не извлекались из головы. Иголки и чёрный туман в голове, кроме досады и обиды не пропускал ничего, что нужно было сейчас, и немедленно.
Нащупал в кармане гимнастёрки блокнот наводчика.
- Вот для чего он нужен!
Когда сил нет думать.
Орудие развернули прямо на дороге. Старшина встал за заряжающего, но откуда бьют миномётчики углядел.
- Видишь дымки вверх от залпов?
- Да, увидел.
- Давай с них начнём. Целься с перелётом, чтоб не поменяли позицию, раньше нашего накрытия.
Прямо на пушечном щите мелом сделал необходимые расчёты,
 - Сейчас, попросим.
 Осколочным. Выстрел!
- Откат нормальный.
Крутить маховики наводки старался одними пальцами, иначе боль в груди сильно отвлекала.
Засёк разрыв, высчитал поправку,
- Ещё попросим вежливо.
Осколочным. Выстрел.
Есть накрытие. Ещё пяток снарядов, для гарантии.
Пехота зашевелилась, немецкие станкачи, тоже.
Начнём  с правого.
Довернуть орудие.
Выстрел. Поправка, выстрел, поправка, выстрел. Есть!
- Попросим, голубчиков.
Доворот орудия влево. Выстрел, поправка, выстрел. С левым никак не получалось, зато, когда попал, точно влепил в верхнюю часть бронетранспортёра.
 Пехота рванулась вперёд, но метров через сто опять залегла под огнём пяти ручных пулемётов. Мы тоже потащились вперёд.
Два, мы погасили тремя снарядами. А тут справа фигурки и «Ура», без стрельбы «в штыки». Залёгшие поднялись и тоже вперёд. Немцы сломались. Они не бежали. Просто, бросая винтовки, вылезли  из окопов с поднятыми руками.
Откинувшись на колесо, устроился на станине, так что бы рёбра поменьше болели. Старшина сидел напротив, прокатывая осколочный снаряд по красно-фиолетовой части лица.
- Чего плачешь, Тимофеич?
- Я не плачу.
- Аа-а.
Он достал из кармана тряпицу, а из неё кусок сахара.
- На, похрусти.
 Во рту сушь.
В голове изредка бу-мм  в тумане и тогда иголки проткнувшие мозг стараются проткнуть  череп насквозь.
 Как больно…
 Кто-то закатывает рукав, иголка колит руку.
- Встанем, встанем, вот молодец, шаг, ещё. Хорошо. Бойцы, помогите.
Лежи, поспишь - всё пройдёт.
 Открываю пудовое веко.
Небо, чёрно- серые облака - барашки.
 Многоцветное лицо старшины Литовченко перекрыло часть облаков.
 - Тимофеич, а Тимофеич, чего это ты перед выстрелами кричал, кого просил?
Сразу стало тепло и уютно. Закрыл  тяжёлый глаз.
Вот мы с братишкой в Севастополе. Чего – то нашалили. Мама грозит отцом.
- Папа придёт, он Вам покажет жижу- быжу.
Отец пропылённый, пропотевший. Фуражку на вешалку, сапоги в угол, портупею, шашку на крючок, а мама ему про нас докладывает.
- Так, понял. А мы их сейчас по шеям попросим.
 Ударение на букву я.
И все смеются, и как-то уже забыли. Отец подхватывает обоих на руки
и колит колючей пропылённой щетиной. И запах! Самый лучший запах. Так пахнет только наш папа. Немного одеколоном, немного конским потом, полынью, порохом. Сестричка где-то внизу, обнимает отцовскую ногу. Бубнит, требует тоже на ручки. Конечно, когда мы аккуратно поставлены на ноги, Риммочка чего-то щебечет ему на ухо, уворачиваясь от колкой щетины.
 Мама забыла и светится улыбкой, гладит нас по стриженым головам.
 И сразу запах борща и только что испечённых пышек, витунов или пирожков или громадного рыбного, а может, мясного пирога.
Внезапно я понял, что кусок сахара до сих пор у зажат в ладони.
 Нужно только руку поднять. Сейчас, минутку полежу.
Орудие!
- Тов…. стар… оруд…
- Лежи. Всё в порядке. У тебя же Шитов невредимый остался.
 Заберу я его у тебя. Интендантского склада боец. Он уже начальнику штаба полка дал указание, не забыть про батарейцев, если какие трофеи у немцев найдутся.
Позднее, когда мы получили пополнение. Шитова перевели в хоз взвод, он никогда не забывал родной расчёт. Мы ощущали эту память своими котелками, внезапными НЗ, бельём первой категории в банные дни, приличными условиями для ночёвок. Конечно, когда были такие возможности.
 Проспав полдня и ночь, проснувшись, услышал разговор. Говорили обо мне.
 - …может день, может месяц, а может неделю. Контузии штука мало изученная. Как говориться: «Голова предмет тёмный, исследованию не подлежит». Его расчёт весь контужен, и у всех разные степени и последствия.
Паренёк он крепкий, организм молодой, очень молодой. Не боишься, что за несовершеннолетнего отвечать придётся?
- Не я его призывал, не я в полк распределил.  Уволить во время боевых действий, нет оснований. Когда Положения и приказы писали, никто не думал, что пацаны воевать будут. Ты вот комиссовать его можешь?
- Комиссует комиссия. Если я его направлю, завтра улыбчивые ребята из Особого отдела придут, возьмут за причинное место:
- Ты что ж, сукин сын, всех кто под бомбёжкой или артобстрелом был, комиссовать будешь?! И буду я, не полковым доктором, а лепилой лагерной.
- Комиссар мне плешь проел, избавься или переведи куда подальше, мол, попадёт в плен, Геббельс на весь мир раструбит, что  Советы детей на фронт гонят.
Я, тебе Петя, как солдат солдату. Дивизия второй месяц на передовой.
Кружим, маневрируем. Там обстреляли мотоциклистов, там попали под бомбёжку. Пацан за неделю участвовал в трёх боестолкновениях, настрелял техники и живой силы на орден, а главное жив, и живы все кто рядом с ним.
Про его удачливость уже байки бойцы рассказывают.
Вчера, после боя иду, взводный третей роты построил взвод, разбор проводит:
 - Вы что ж, козьи морды, надеетесь, что дети за вас войну выиграют?
Ну и в таком плане, а сам- то вместе с ними на пузе лежал,  взвод поднять и попыток не делал.
Такой пример, мне ни какая газета, ни один комиссар не сотворят.
Не где-то на Юго-Западном фронте, а вон на батарее, пойди и посмотри.
Каску, его видел? А на шее только порез. Эту каску по всему полку носят.
- Могу дополнить. Не русскому, из его расчёта сзади полу шинели оторвало и ягодицу как бритвой распороло. Чуть под другим углом осколок пролетел, как минимум половину задницы вырвало. Комиссовали бы как инвалида.
А так зашил, через три дня скакать будет. Другому, из его расчёта, осколок, на излёте по сапогу плашмя попал. Даже перелома нет. Ушиб сильный.
- Вот я и говорю, поверят бойцы, что везунчик в полку, робеть перестанут.
- Иван Константинович, ну а, лично ты, чего можешь сделать?
Доп.паёк офицерский желаю ему организовать. Ну а на медаль уже представление ушло.
- Чего не на орден.
- Ордена через Москву. Всплывёт возраст - будут нам ордена!
Медаль « За отвагу» самая ценная у солдат, я бы и сам не прочь её получить.
 
Голоса становились всё глуше и глуше. Скоро я перестал понимать слова, только:
-  Бу-бу-бу.
 Лежать было мягко и тепло, пахло сеном. Слегка покачивало. Наверное, я опять заснул, потому, что проснулся от где—то слышанного голоса.
Голос некоторые буквы заменял на букву «ц».
- Где тут моего крецника найти?
Крецник это крестник? Вспомнил:
«Божецкий суд никто не оцменял».
Младший командир Петров!
Ему тут же ответили шёпотом, не на много тише заданного вопроса,
- Чего горланишь скобарь, тут ранбольные спять.
- Мы, папаша, цыцкари, а не скобари, а скобарям завсегда цапки сбивали.
 - Шапки, что ли?
 - Я и говорю, цапки. Артиллерицты где?
- Все здесь.
Я хотел сесть. Но острая боль резанула по рёбрам, так что от неожиданности застонал.
- Разбудил-таки, ирод болотный.
- Порядок, папаша, вон мой крецник цигнал подаёт.
Петров образовался на фоне неба.
- Здоров цолдат.
- Помоги сесть.
- А цебе моцно?
Протянул ему руку. Он потянул, второй рукой поддерживая спину. Спина тоже отозвалась тупой болью.
Чего ж везде болит? Однако иголок в голове не было. Муть была.  От небольшого усилия, она как осадок на дне бутылки, стала подниматься выше.
Немного даже затошнило. Выставив ладонь перед грудью, я показал, чтоб он не спешил.
Оказывается я лежал в медицинской двуколке, по-богатому устланной свежескошенной травой.
Полк опять был на марше.
Осторожно с помощью Петрова слез. Ноги держали, но уверенности как-то, в них не было. Отошёл не обочину, справил малую нужду.
Не без труда догнал телегу.
- Может водицки попьёшь?
Петров протянул флягу.
 Попил, как в сухую землю вылил.
 - Спасибо.
 - Сильно тебя?
 - Контузило и рёбра поломал.
Петров вдруг обрадовался.
- Рёбра фигня. Я два раза ломал. Оцин рац с лоцади упал, второй, - он махнул рукой, - в обцим два раца.
Он заменял буквы так естественно, что было почти незаметно. Скоро я перестал это замечать.
 В Севастополе, в отцовском полку, служили местные. Русские, греки, украинцы, татары. Кого там только не было, но все говорили на русском. За два месяца на фронте, каких только русских я не встречал. Одни акали, другие окали, третьи гэкали, этот цокает. Страна–то огромная.
 На что Гитлер рассчитывал. Не только Германия, вся Европа зубы обломает.
- Я тебе кацку новую принёс,- Петров положив каску в телегу и щёлкнул ногтём по петлице. – в следуюций рац, мозець уцзе лейценантом будешь. Поздравляю.
 - Спасибо.
- Бывай, дерцы хвост морковкой.
Он побежал вперёд, догонять свою роту.
- Папаша, крецника моего хороцо леците.
- Давай дуй, на первой телеге капитан наш, ему скажи.
 Капитан пришёл через несколько минут. Опросил, осмотрел.
 На боку и спине, где были здоровенные синяки, нарисовал йодом
шашечки.
 - Бычьей желчью компресс бы тебе сделать, но чего нет, того нет.
Отлежаться тебе нужно, хотя бы сегодня. Больше жидкости пей.
  -  Мне бы к орудию сходить, узнать как там.
  - На привале придут, доложат. Лежи.
Солнце пробилось в щёлку между низкими барашками облаков и показало, что выше небо голубое, чистое. Конус света резал глаза, даже сквозь закрытые веки. Солнце приятно грело кожу, но свет вызвал новую волну тьмы в голове. Через боль перевернулся, стараясь подавить приступ тошноты.
В голове всплыл, подслушанный утром разговор. Был ли он, или всё это мне приснилось. Ерунда всё это про везение. Последние два года, я учился в артиллерийской школе. Школа обычная, но класс специальный. Два часа в день проходили артиллерийскую науку, плюс углублённая программа по математике и геометрии. После школы в отцовский полк. Стрельба из пулемёта, карабина, пистолета. Чистка, смазка оружия. Верховая езда и уход за лошадьми. На батарее была возможность попробовать практически решить, те задачи, которые в школе мы решали на бумаге. Конечно без стрельбы.
Однако, всё кто серьёзно занимался стрелковой подготовкой, знают, что львиную долю подготовки занимают упражнения на «холодном стволе».
Нужно уметь целиться или наводить. Уметь работать на спусковом курке. Нужно правильно держать оружие, а артиллеристам, занимать правильное положение у орудия, чтоб не попасть под движущиеся части пушки, и раскалённую гильзу.  Уметь моментально подготовить оружие к стрельбе, уметь сделать мелкий ремонт, устранить затруднения из-за бракованных боеприпасов. Стрелять, навскидку и тщательно целясь. Быстро перезарядить оружие, находясь в разных положениях и состояниях. Всё это уметь в спокойной обстановке и когда вокруг стреляют. Стоя, лёжа, с колена и в движении.
 Вот вчера, я впервые стрелял из пушки, когда пушки мне отвечали, стрелял и делал ошибки.
За это отец, вряд ли бы, меня похвалил. А то, что вчера повезло, так просто противники, боялись больше меня. В следующий раз, враг  может, попадётся отчаянный и обученный.
Отец готовил нас с братишкой к войне столько, сколько я себя помню.
 Про себя не помню, а вот младшего братишку, приучали сидеть на лошади, когда он ещё ходил плохо.
Мы готовились к будущей войне девять-десять лет. А если бы война не началась? За эти годы, мы могли научиться многим полезным для людей вещам. Вилька рисует здорово.  Может, стал бы хорошим художником, знаменитым на весь мир. У меня  к математике склонность. Трёхзначные числа запросто в уме делю–умножаю.  Закончил бы одиннадцать классов, в университет поступил…
Зачем вообще войны. Что война вообще, может решить? Вот японцы напали на Дальнем Востоке. Зачем? Что не хватало земли в захваченном Китае и Корее?  Они и там-то не могут контролировать  всю территорию.
Ну, захватили бы часть нашей страны. Тогда часть не послушных земель только увеличилась. Просто для контроля, нужно тратить ресурсы и людей.
Океан? Так мы в Тихом океане, японцам не мешаем рыбу ловить.
Совсем не понятно.
Предложило Советское правительство финнам, обменять часть нашей территории на часть финской, чтоб границу от Ленинграда отодвинуть. Нет, что бы поторговаться, начались финские  провокации на границе, выпрашивание оружия, самолётов у англичан, французов и даже у поляков. Вбухивание денег, в строительство оборонительного вала - линии Маннергейма. Истерия, угрозы.
Война. Гибель тысяч молодых людей. Сколько среди них было одарённых, никто не знает. В результате Финляндия потеряла и людей и землю.
Теперь немцы. Страшные сводки. Слухи ещё ужасней. Ничего не понятно. По радио каждый день столько-то сбитых самолётов, уничтоженных танков и оставленные города.
Как это?
Что это, стратегический план?
Заманиваем?
Что-то не похоже.
 Может хотят показать народу, что фашистская власть  хуже советской?
Миллионы людей оказались втянутыми в самое худшее состояние для любого государства - войну.
У них никто не спрашивал, хотят ли они умирать и убивать.
Конечно, нам говорили:
 - «Война неизбежна».
К войне готовились, но всё- таки проспали.
Грустные мысли оборвала команда «Привал», передающаяся от подразделения к подразделению. Вдоль остановившейся колонны поехали полевые кухни. Бойцы зазвенели котелками.
На соседней телеге сел, свесив ноги Жестовских.
- Ох, выспался всласть!
Тимофеич, ты как, ходить можешь?
 - До ветру, ходил.
 - Помоги-ка, мне.
Опершись на мои плечи, осторожно опустил одну ногу, попрыгал со мной вместе в сторонку. Оправившись вернулись к телеге.
- Хана нужно будить, а то обед проспит.
Второй боец, в телеге, укрытый с головой шинелью зашевелился и тут же заохал.
Сайдулаев!
Он лежал на животе.
- Хаяктулы Мавлямбердыевич, ты как?
Упёршись в дно, Сайдулаев повернул голову в нашу сторону.
- Не ломай язык, командир, зови как все - Ханом. Тебе хорошо -  мэнэ хорошо.
- Ладно, ты хоть выспался?
- Как, выспаться, рана дёргает, горит, как тут спать?
- Дёргает, значит заживает.
- Одна зажить не успела, другую получил, мало- мало и три половинки мне сделали. Ещё капитан зашивал – дырок наделал.
Тут, подошедший Сивков предложил:
- Тебе, Хан, нужно у старшины ещё одну каску попросить. Раз все фрицы в твою задницу метятся.
- Одной он не прикроет, нужно две просить- подключился подносчик –
или у хозяек сковородку побольше попросить.
Все вместе с Ханом засмеялись.
- Ты–то как? - спросил у Сивкова.
- Ничего, голова только кружиться и метров за двадцать всё расплывается.
- Где это мы, опять каким-то бездорожьем идём.
- Комполка с комдивом служили в этих местах, больше десяти лет. Они тут все стёжки знают.
После месяца бесплодных маршей и переходов, где бывали перестрелки, то с немецкой разведкой. то с тыловыми германскими частями, фронт встал. За полтора месяца службы я начал понимать - уж не знаю, в каких штабах не спешил выполнять приказы штаба фронта, в дивизии притормаживали или наш ком полка, только полк опаздывал "перекрыть, разгромить, опрокинуть", но в бесполезных манёврах заработал репутацию обстрелянной, хорошо управляемой  боевой единицы.
Нам с Шитовым дали по медали «За отвагу», младшему политруку орден «Красного знамени» и кубик на петлицы.
В комсомол меня приняли.
Получил письма от братишки и отца с мамой.
Брат на Ленинградском фронте, наводчик миномётного расчёта.
 Отца назначили командовать школой снайперов. Как я понял, из только мне понятных намёков, школа секретная, для уже подготовленных стрелков, имеющих боевой опыт. Он тоже рвался на фронт. На любую должность, но такое рвение, кроме шишек ни к чему не приводило.
 Дивизия заняла оборонительный рубеж. Вгрызалась в подмёрзлую землю,  с каждым днём всё глубже и разветвлённей. Немецких частей перед нами не было. Севернее грохотала артиллерия. Пару раз наблюдал воздушные бои, но они были так далеко, что понять кто кого сбивает, невозможно было рассмотреть даже в бинокль. Внезапно пришёл приказ, оставить позиции и ускоренным маршем отходить к железной дороге. Там погрузили в эшелоны и повезли на юг. На встречу ехали составы с такими же солдатами и техникой. Странные манёвры продолжались, а города и сёла занимал враг.
Не нужно военного образования, вообще ни какого образования, что  бы понять, на самом верху понятия не имели, что делать. Потом все эти маршалы и генералы, придумают себе оправдания. Пока же кроме злости и недоверия, даже простые солдаты, других чувств не имели.
 - Повозят, погоняют, пока в плен не заведут, как в Белоруссии, - шептались солдаты.

Часть пятая.
 Внезапно, а для солдата на войне всё внезапно. Хорошо если командир, не великого звания объяснит, но скорее всего и он сам ни хрена не знает. Так вот, внезапно выгрузили нас и по привычке, своим ходом пошли параллельно железке. Эшелоны по прежнему шли в обе стороны. Это раздражало. Чего это для нас там места не нашлось?! Внезапно, получили приказ передать наши орудия, вновь сформированной части.
Наконец нашу разоруженную батарею погрузили и привезли на переучивание, в какую-то дыру под названием ККПАРкКА, что означало Краткосрочные курсы подготовки артиллеристов Рабоче-крестьянской Красной армии. Сперва, я, самым дурацким образом обиделся. Меня лучшего наводчика полка, кто-то, не нюхавший пороха, учить будет!, Но поразмышляв, понял, на командира, отдавшего приказ снять с фронта, обстреленную , не разбитую батарею, в такое тревожное время, обижаться не стоит, Он рискует, как минимум головой, а значит, у него есть веские аргументы, для такого решения. К тому же среди попавших в этот центр ранее, артиллеристов, ходили устойчевые слухи о переучивании на новейшие противотанковые пушки более крупного калибра. Хотя и для сорокапятки, непробиваемых танков, вроде, не было. Но подучиться никому не помешает. Всех построили и зачитали списки новых расчётов. Батарейцы мои повеселели. Хоть в слух никто не говорил, но сегодня, завтра, немедленная смерть нам, не грозила. Если забыть, что каждый миг, на передке, гибнут солдаты, можно сказать, что нам опять повезло.
Два наводчика на орудие и снарядных на два больше.
Двое ездовых, а это, на пару лошадей больше и на каждое орудие командир- офицер. Тут всё зависило от личности командира. С одной стороны, ответственность лежит на нём, с другой, я , уже не командир расчёта.
Придётся приноравниватся, к чужому человеку, к его воле.
 К тому же, я так уж получилось, ввязался в конфликт со старшиной курсов. Два симпатичных сержанта, скандалили с явно тыловым старшиной, требовавшим от ребят противогазы. Старшина грозил карами небесными и трибуналом моим ровесникам, за утерю казённых резиновых масок, согласно аттестата, полученных ими и их бойцами.
-Слышь, орёл, портяночных войск, на передке, когда обессилившие солдаты, будут противогазы бросать в канавы, чтоб винтовку сохранить, ты им что посоветуешь бросить, сухари или гранаты?
- Ещё один аника- воин нашёлся! Ты где свою пушку потерял, а противогаза тоже не имеешь.
- Я своё орудие передал, согласно приказа другой воинской части, а противогаза тоже нет, как у всех фронтовиков.
 Старшина Никоненко вмешался в этот бесполезный спор.
- Колобов, Тимофеич, надень-ка медаль, чего ты её хранишь, стесняешься, что ли?
 Я достал из кармана гимностёрки новенькую «За отвагу». Тыловой старшина сразу сдулся.
- Вот завтра рапорт особисту напишу, - ему будете медали показывать, а я где для вас противогазы достану, из задницы, что ли?
- Дык, она у Вас подходящего размера, скажите лучше, товарищ старшина, почему расселяете не по расчётам, а по специальностям, поинтересовался ранее прибывший сержант Костя Приториус. Второго сержанта звали Мишка Танич.
 Расселяю согласно приказа начальника курсов и учебной программы.
- Ещё спасибо скажите,- зловеще предрёк старшина. Ваше взвод - первый. Все наводчики в первом.
 Противогазы выдам, но в аттестате будет запись «выданы повторно». Эта фраза развеселила. Вспоминая солдатскую жизнь последних двух месяцев, какой такой формуляр! Голову не потерять бы.
 Сколько таких записей было за войну, и не одной «полотенца - выданы», согласно штатного обеспечения. Даже когда стал офицером. Портянки зимние  выданы- вытирайся портянками, чай не граф! Ну , а если граф, тем более будьте ближе с народом, Ваше сиятельство.
 Вечером была баня, Не столько баня, сколько помывка горячей водой. Фронтовики отличались от остальных необстрелянных, они сразу воспользовались моментом и стирали обмундирование. До утра не высохнет, но можно на себе досушить. Ужин несколько расстроил. То ли кулешь, то ли очень жидкая каша на воде. Зато соломенный тюфяк, показался очень комфортным и утром по команде «подъём», расставался с ним с большой неохотой. Сырое обмундирование тоже не порадовало, но пробежав километра три на зарядке. Сам согрелся и кое что просохло. Сегодня занятий не будет, доукомплектование из легкораненых, прибывших из госпиталей и подгонка обмундирования. Шинелей почти ни у кого не было. Разрешены нашивки за ранения. Красная-тяжёлое, жёлтая –лёгкое, но с контузиями не понятно, нужно прочитать положение, а здесь его ни к кого нет.
  Новое, 58 мм орудие не понравилось. Во первых оно гораздо больше, привычной сорокапятки, а значит , чтоб оборудовать огневую, нужно в два раза больше земли выкинуть. Более мощные снаряды в два раза дальше и глубже прятать. Каждый лишний шаг под огнём может стать последним, это тоже любви, к новой пушке, не добавляло.
Да и вес у неё поболе будет. «На руках» её не сильно покатаешь и что мне особенно не нравилось- два наводчика. Один по вертикали, другой по горизонту. За себя я уверен, а вот куда  напарник наведёт, - это вопрос. Ещё после выстрела эта пушка подпрыгивала на метр от земли, за что получила прозвище «козёл». Для людей далёких от наших «игрушек», поясню после наведения, от орудия необходимо отойти на безопасное расстояние. Для неподвижных целей не очень важно, хотя «нули» всё равно проверять придётся. Только пушка квалифицировалась как противотанковая, как тут с упреждением угадать, когда танки ползают с разной скоростью и под разными углами к орудию. Лейтенант, читающий лекции по конструкции орудия, знал в совершенстве милимметры отката, где на какой гайке должен шплинт стоять, но что в бою  делать с этим орудием не представлял. Его призвали с завода, где эти пушки делали, а вот с другим преподавателем крупно повезло. Капитан был фанатом бронетехники и изучал весь опыт боевого применения немецких, итальянских, японских, чешских и французских бронемашин. Он учил нас как издалека по выхлопным струям, по звуку, определить вражескую технику, показывал картинки и объяснял где у них, уязвимые места.
Мишка Танич мой ровесник. Так же закончил девять классов. Одинаковая судьба. Тоже прибавил лет, только сразу попал в батарею без пушек. Отступал с пехотным полком, пока его окончательно не уничтожили немецкие штурмовики. Нахлебался бедолага, но какой-то романтизм характера, в нём не истребили. Мир он видел по другому. Образами.
 Костя Приториус, совсем другой  человек. Собранный, как внутренне так и внешне. Отличный математик. Да и окончил он одиннадцать классов, ещё и в техникуме поучился. Место ему в офицерском училище. Начальство через месяц разобралось, и Костю откомандировали в Ростовское артиллерийское. Не сомневаюсь, что он стал отличным офицером – артиллеристом, если жив остался. А пока офицер – особист, сурово нам троим вдалбливал, что не годится младшим командирам, разбазаривать народное имущество , в виде противогазов, ещё поощрять на это бойцов, подавая им дурной пример. Он конечно был прав, только сам не бежал по своей земле, голодный, до обморока, не спавший несколько суток. Только бы до своих добраться. Эта мысль заслоняла все остальные. Я хоть, этого не испытал, но прекрасно понимал, этих солдат, сохранивших главное, не сгинувших в неизвестности, не сдавшихся в плен, а занявших опять своё место в строю, даже, пусть, не сохранив противогаза. Люди прибывали, появились и офицеры. Начальник курсов и командиры помельче.
 Костя Преториус зарисовывал себе  и нам с Таничем в тетрадки разные модели, с разных ракурсов. Капитан заметил и засадил Костю рисовать большие плакаты, которые вскоре преобразили казарму и учебные классы. Мишка придумал смешные стишки, позволявшие легко запомнить слабые места основных наших броненосных противников.

Почти месяц изучали мы теорию с практикой по шестнадцать часов в день, сдали экзамены, получили по треугольнику на петлицы и полнокровной батареей отправились в свой стрелковый полк
Наконец курсы закончены. Вчера попрощались с Костей, его откомандировали в Ростовское артиллерийское, а сегодня расстаёмся с Мишой, его отправляют в какую-то полковую батарею, как пополнение. Нашу батарею, отправляют полным составом по железной дороге. Не смотря на расставание, настроение приподнятое, под Москвой началось наше наступление. Наконец-то драп-марш окончен. Теперь вперёд до Берлина!
 На станции, где мы должны были получить новые орудия, ожидал сюрприз.
Вместо 58 мм зисов, мы получили привычные сорокапятки, хоть и новые. Кто как, а я даже обрадовался. Правда, когда опять стали делить личный состав, формировать батарею по штатам полковой 45мм  батареи, сердце забилось, а ну как меня не возьмут, опять в чужом коллективе всё сначала начинать. Но в списке наводчиков моя фамилия прозвучала и вместе со своим облегчённым выдохом, услышал радостные возгласы батарейцев, услышал и обрадовался.- Повоюем, Тимофеич. -Повоюем, теперь в наступлении! Однако, путь в родной стрелковый полк был совсем не гладким. Сперва приехали под Харьков, но наш полк перекинули южнее в степи под Ростов- на –Дону. Опять тяжелые бои, потери, отступления. Командир батареи уговорил комполка, в нарушение устава, не растягивать пушки по всей линии обороны полка, а готовить несколько огневых на танкоопасных направлениях. Копать приходилось больше, зато на участке полка ни разу танки врага не прорвались. Впереди были ещё четыре года войны. Два штурма Ростова, Курская дуга, форсирование Днепра, Вислы, штурм города –крепости Кёнигсберг, разгром японской Квантунской армии, бросок к Порт-Артуру и танки, танки.
Прожил я, большую интересную жизнь и умер в стране которую защитил. В Советском Союзе. Сколько орудий я поменял, сколько людей прошло перед глазами, всех не упомнить. Уже после войны меня засыпало в шахте, откопали. Не утонул вместе с катером на Тихом океане во время цунами. Опорная балка, поддерживающая крышу цеха рухнула, практически, на мою голову, опять пронесло, отлежался пару дней, да чего только не случалось. Но я- то знал, я везунчик.