Рассказы

СЧАСТЬЕ

Солнце сквозь маленькое окошко легло лучом на подушку. Она открыла глаза, посмотрела на солнечное окно в белых вышитых занавесках. Перевела взгляд на большой обеденный стол с керамической вазой на нем с облаком ромашек в ней. Вздохнула умиротворенно. Новый день начался. Она счастливо улыбнулась сама себе. Это было верное решение снять половину дома в деревне. Хозяйка попалась приветливая. Вот и сейчас постучала в дверь и крикнула:
- Чаю будешь? Самовар кипит.
- Буду, - звонко крикнула она в ответ, - Сейчас приду!.
Вышла на крыльцо, умылась в рукомойнике, вытерла лицо мягким старинным домотканым полотенцем. Вернулась в сени и прошла на хозяйскую половину.
- Пелагея Ильинична, доброе утро!
- Доброго утречка, милая! Как спалось? Поди лошадей во сне видала?
- Почему, Пелагея Ильинична, лошадей?
- Так лошади то они к счастью сняться. А у тебя вон какое лицо счастливое! - Пелагея Ильинична засмеялась хитро и посмотрела на нее.
- Нет, Пелагея Ильинична, мне снилось поле и будто я иду по нему босая. А колосья в том поле мягкие и ласковые. И я жду, что скоро рассвет.
Старушка внимательно слушала ее.
- Я когда молодая была, мне однажды такой сон приснился. И я после того взамуж пошла. За самого красавца в нашей деревне. За Кольку молодца. Все девки мне тут завидовали. И я самая счастливая была. И Колька молодец меня любил. Ой, как любил!- Пелагея Ильинична мечтательно закатила глаза. - А когда у нас младший Петенька родился, война началась и Коленьку моего молодца на фронт забрали. С тех пор я и не видала его. Похоронку через полгода принесли. Так я ее выкинула, чтоб мои пострелы не видели. Пусть знают, что папка их жив. Так и жила. Коленьку своего молодца ждала. Да сыночков ростила. Так что, милая, по мягкому полю ходить к счастью! - радостно завершил рассказ хозяйка.
- А где теперь сыновья ваши?
- А где им быть, сгинули. После войны то все безотцовцы, бандитничали по глупости, вот и осудили моего старшенького. Так и сгинул в лагерях. Больше и не видала его. А младшенький в тридцать лет от инфаркта помер. Здоровье слабенькое было. Вот я тут с тех пор и обретаюсь без них. Так что, милая, отдыхай. Дыши свежим воздухом. В городе то вашем дышать нечем. Я на базар раньше ягоды продавать возила. Да потом перестала. Дачники потянулись к нам сюда из города и все на месте стала продавать.
- Спасибо, Пелагея Ильинича! А у вас из родных совсем никого нет?
- Милая, так как нет. А Коленька мой молодец, да сыночки? Я ж с ними почитай всегда.
- Понятно.
Она встала из-за стола, подошла к старушке и чмокнула ее в щеку. Пелагея Ильинична разулыбалась и погладила ее по руке:
- Иди, милая, погуляй. Пока солнышко то не накалилось, на речку сходи. А потом я тебе киселька с кашкой сгоношу.
Она шла по проселочной дороге к реке и думала о том, что ж такое счастье. И когда человек начинает понимать, что он счастлив.
Вода в речке с утра прохладная, но ласковая. Она плавала и плескалась с удовольствием. Потом лежала на берегу, наслаждаясь просыпающимся миром вокруг. Ярко- желтые бабочки - лимонницы вальсировали над полем. Капли утренней росы блестели на солнце и большие толстые шмели жужжали над цветами в траве. До этого утра она думала, что счастье материально. А сейчас поняла, что счастье это материя духовная. Счастье это любовь.


МАСЛЯНИЦА

- Верочка, я блинов напекла. Приезжай. Почему? А-а… Я так скучаю. Вот сижу одна и даже вязать не хочется. Да! Да! Я, конечно, все те журналы, что ты приносила на прошлой неделе, прочитала. Ты уж не траться так. Они красивые, дорогие поди? Спасибо, Верочка, спасибо! А ты помнишь, как я тебе на выпускной вечер в школе платье сшила? То с рюшечками из немецкого журнала? И шелк тогда купила. Ладно достался, а то очередь на весь квартал была. Верочка, ты в этом платишке самая красивая была во всей школе! Я? Нет, Верочка, я не пошла сегодня. Очень уж скользко. Да и что с того, что молоко еще в понедельник закончилось! Я ж блины на воде пеку. Очень вкусные получаются и тоньше, чем на молоке. Жаль, что приехать не можешь… А как твоя наука? Защитилась?! Вот новость то! Поздравляю тебя, моя милая! Ты всегда у меня умненькая была. Жалко отец не дожил… Верочка, вот бы по весне к нему на могилку съездить… Нет! Нет! Милая, конечно, я понимаю, что ты занята. Лето длинное. Как у тебя время будет, так и съездим. Мне вот вчера Нина Петровна звонила. Помнишь Нину Петровну? Да, та самая, которая со мной вместе работала. Так она говорит, что из всего нашего цеха только мы с ней и остались. Вот ведь как. Кажется, что все только недавно, а вот уж и целая жизнь прошла. Я гераньку тебе отсадила. Очень хорошо цветет. Ты когда приедешь, не забудь. Да, милая. Я теперь не часто выхожу. Скушно дома то одной. Все уж перестирала да перегладила. Нет, Нина Петровна вся в хлопотах. У нее ведь пять внуков. Верочка, ну что ты! Я не имела в виду, что у тебя, доченька, детишек нету. Ты что! Я тебя кровиночку очень люблю. На шута нам еще кто-то. Ты когда поедешь ко мне, может, на рынок заскочишь, курочку деревенскую купишь? Я тебе супчику сварю как раньше. Ты ж все в столовой институтской, поди, питаешься. А там что за еда. Помнишь, как у нас бабуля супчик то варила? Эх, хорош всегда у нее борщец выходил! Да, да, милая. Знаю, что дел у тебя много. Вот снег растает, так может, я и сама до рынка доеду. А то сижу все в окно гляжу. Шубу то мою помнишь цигейовую? Так моль ее съела! Я и сама не ожидала. Вроде хлопаю ее. Так вот и съела, окаянная. Ну да ладно, скоро весна и в пальто уже можно будет ходить. Верочка, а зарплаты то тебе хватает на жизнь? Если тебе деньги нужны, ты у меня бери. Мне - то к чему так много! Пенсия двенадцать тысяч. Мне только за квартиру с нее заплатить, да хлебушка с творожком купить. Иногда картошечки. Ладно, милая, иди. А то уж я тебя уболтала. Мне - то делать нечего, а у тебя и оглянуться некогда. Целую тебя, милая.

АРТИСТКА

Да кто ж из девушек не мечтал стать артисткой! И Варя тоже мечтала. Даже ходила в театральный институт выяснить про экзамены. Но мама Вари была непреклонна: в артистки порядочные девушки не идут. Варя подолгу размышляла, чем отличаются девушки порядочные от артисток. Нашла только одну разницу – это красота. Подолгу вертелась перед зеркалом и вздыхала: мама то права, не такая уж Варя и красавица. Потом жизнь закружила ее в своем водовороте. И она позабыла о своей артистической мечте. Ходила, как и все, на премьеры и пила шампанское в доме кино перед началом. Все артисты и режиссеры уважительно обращались к ней по имени и отчеству. К этому Варенька давно привыкла. Потому как денег на ковровые дорожки к Зимнему театру на «Кинотавре» уже несколько лет подряд оплачивала она. Ее с почетом провожали в первый ряд, дарили огромные букеты и особо ретивые актеры и режиссеры из молодых спешили приложиться к ее холеной руке с привычными уже каратами на безымянном пальце. Варя из себя царицу не изображала и этих рукоприложений не выносила. Но терпела, потому, как может человек по-другому эмоции свои выразить не может.
Во время кинофестиваля она вставала рано и до завтрака шла на пляж искупаться в прохладной с ночи морской воде. Наслаждалась одиночеством и своей единственностью у огромного моря. Выходя, закутывалась в белоснежный отельный махровый халат и становилась похожа на чайку. Мокрую, белоснежную и голодную. Торопливо шла к отелю через отельный сквер, наполненный цветущими розами и раскидистыми пальмами. Вдыхала аромат цветов, смешанный с ароматом моря. И ощущала себя счастливой. Завтрак в номер подавали сразу по ее возвращению. Она выпивала чашку кофе залпом и шла в душ. Потом не торопясь завтракала на балконе, периодически бросая чайкам кусочки белой булки. Чайки зорко следили за ее трапезой. На стекланном столике у подноса зажужжал телефон.
- Да, милый! – ответила она, с улыбкой глядя на морскую даль с четырнадцатого этажа.
- Доброе утро! Как спалось? – отвечал ей такой знакомый голос.
И она рассказывала ему как дела, про ежедневные показы и про ежевечерние пьянки артистов и обслуги фестиваля, в которые они превращали поначалу изысканные банкеты.
- А что ты хотела, милая? Порядочные девушки не идут в актрисы, - говорил ей голос в трубке до боли знакомые с юности слова.
Она кивала, слушая трубку. Отхлебывала сок из высокого стакана. Чайки разлетелись, когда еда на ее подносе закончилась и она с грустью размышляла о том, как быстро покинет ее голос в трубке, когда на ее лице появятся морщины.
- Дорогая, ты слушаешь меня?- всполошился голос в трубке.
- Да, да! Я очень внимательно тебя слушаю. Когда ты прилетаешь?
- Никогда! Ты что? Смотреть на это похабство по растрате моих капиталов? – голос в трубке хохотал.
- А я побуду до закрытия фестиваля.
- Конечно, милая! Ты должна на закрытии блеснуть тем платьем, что я заказывал тебе в Монако.
Она снова кивала. Он был щедр. И это спасало положение. Он был и мил. Молодые актрисульки и некоторые спутницы именитых актеров крутились вокруг него, как только он появлялся на фестивале или в доме кино. Варя смотрела на это снисходительно. Ее лицо и фигура еще безупречны. Его любовь к ней имеет определенный накал и Варя за пятьдесят лет своей жизни научилась вовремя кивнуть, к месту сказать, остроумно ответить.
Она шла неторопливо по красной дорожке. И Варе она казалась бесконечной, уходящей по ступеням Зимнего театра прямиком на небеса. Платье сияло в лучах свежего июньского солнца, заходящего за горизонт. Ее загорелые ноги и плечи оттеняли блеск платья и блеск закатных лучей задорного июньского солнца. Она шла по этой красной дорожке в небо и с благодарностью вспоминала мамины слова, которые позволили ей перешагнуть все мелочное и оказаться на вершине пирамиды жизни без напускных страстей и чужих ролей.


ЗАСАХАРЕННЫЕ ФИАЛКИ В ПАРИЖЕ

Лилит всегда по воскресеньям готовила для посетителей своего кафе фалково-имбирное мороженное. Брала засахаренные лиловые фиалки, несколько ломтиков лимона, добавляла имбирь и сливки. Тщательно взбивала все ингридиенты. Затем ставила на огонь и зорко следила, чтобы будущее мороженное не закипело. Затем масса охлаждалась и Лилит ставила ее в морозильную камеру на три часа. Потом подавала гостям, раскладывая в большие прозрачные фужеры, история которых уходила вглубь веков прямиком в дом номер семьдесят один на Невском проспекте. Эти фужеры доставались из буфета по особым случаям. Например, когда венчались Анна и Михаил. Отец Анны тогда закатил пир на всю северную столицу в ресторане под домом, куда съезжалась городская знать. Частыми гостями были в его ресторане и члены царской фамилии, и иностранные гости. Отец Анны мелочиться не умел, да и не желал вовсе. Зятю без церемоний наказал дочь его Анну любить, холить и лелеять, «А иначе, - громогласно промолвил он, - в порошок тебя, Мишка, сотру!» И Михаил знал, что так и будет. Но Анна была невероятно красива и на зависть всем, еще и очень богата. Отец приданного за дочерью не пожалел. Да и все его капиталы когда то перейдут к ней, потому как Анна была единственным чадом  в семье. Михаил жену любил страстно и на окружающих женщин не смотрел, словно заколдованный ее красотой и умом. Анна родила ему дочь, которую они на иностранный манер назвали Лилит. Судьба Лилит сложилась в ожидаемую картинку счастья. Коли бы не революция семнадцатого года. Когда солдаты новой власти ворвались в дом к родителям Лилит, ей только накануне исполнилось восемнадцать. Михаил оказался жестким и храбрым отцом семейства, силой убеждения и твердости заставил солдат покинуть их дом. Их предводитель, красивый молодой командир, кивнул почтительно юной Лилит, уводя своих солдат. Вот так и случилась в жизни молодой и самой завидной невесты Петербурга, первая любовь. Она встретила его позже, когда в городе было страшно выходить на улицу. Кругом царило беззаконие и насилие. Молодой командир пришел к ним в дом и принес дров для камина. Спросил не надобно ли им чего еще. Михаил тепло поблагодарил спасителя, На улице первые дни зимы, а дров не привозили уже неделю. Лилит в знак благодарности подарила командиру свою любимую книгу стихов Фета и сделала на ней трогательную надпись: «Ты, может быть, прошел бы мимо…Пусть каждый изберет свое». Командир посмотрел на нее вопросительно и неожиданно молвил:
- Мадмуазель, но как же Плещеев и Фет в одном сердце?
- Меня зовут Лилит. А вас? 
- Константин. Константин Плещеев.
Лилит изумленно смотрела на красавца-командира:
- Вы внук фрейлины?!
- И сын декабриста. Мой дед был поэтом. И мой прадед был поэтом. Прошу простить меня, но мне пора. Служба.
- Но почему вы с ними? – Лилит в замешательстве махнула на дверь.
- Их идея всеобщего счастья пленила и меня. И вот уже я вступил на первую ступень этого счастья: я встретил Вас. Значит все было не зря. Честь имею.
Командир удалился, а Лилит в замешательстве стояла в прихожей. Через две недели она бежала с Константином в Вильно. С благословления отца и матери. Оставаться в Петербурге стало опасно. Лилит возвратятся с Константином в Петербург позже и им выделят комнату в коммунальной квартире находящейся в некогда принадлежавшем их семье доме. Она умрет в родном городе в весьма преклонном возрасте, оставив мужа наедине с ее фотографиями в огромных шляпах, с книгами старинных рецептов и с маленькой собачкой. По старой привычке Константин ежедневно обедает в ресторане тестя внизу дома. Теперь это советский ресторан с несоветскими ценами, кичливым снобизмом не по рождению. Однажды вечером к нему пришла молодая женщина и сказала:
- Я по объявлению. Вы продаете старинную посуду?
- Как Ваше имя? – спросил, прищурившись Константин. Она напоминала ему прекрасную Лилит.
- Лилит.
Он не поверил своим ушам.
- Как?
- Лилит. Мой отец француз. И мы с мамой держим маленькое кафе на берегу Сены. Отец назвал его «Лилит», как и меня.
Он подарил ей эти фужеры, не взяв с нее ни копейки.

Мороженное в фужерах Лилит украшала лепестками засахаренных фиалок.


БОКАЛ ШАМПАНСКОГО

Белый песок  сливается с белесым морем, словно выгоревшим под солнечными лучами. Пальмы поодаль приятно шелестят своими большими причудливыми листьями. Мулатки элегантно носят по пляжу корзины с фруктами. Их яркие наряды делают их похожими на колибри. Темные ноги при каждом шаге погружаются в белоснежный песок по щиколотки. И браслеты на них перестают звенеть на долю секунды. По вечерам у костра они пляшут этнические танцы для туристов и звон браслетов заглушается боем барабанов.
- Сэр, сок? – наклоняется одна из них к Гершону.
Он не реагирует. Его жена Софья смотрит из–под прикрытых ресниц. Мулатка переводит взгляд на нее:
- Мадам, сок?
- Манго.
Мулатка ловко наливает в одноразовый стакан свежее выжатый сок из большого запотевшего кувшина. Еле уловимым движением вставляет в стакан соломинку. Софья берет стакан своими толстыми руками, с огромным перстнем на мизинце из ее темных рук с белоснежными ногтями.
- Сенкью.
Мулатка идет дальше. Софья пьет сок и смотрит на Гершона. Он крепко спит, лежа на спине. Она окрикивает его, чтобы он перевернулся. Под солнцем, кажется, у него обгорел живот. Но Гершон спит так крепко, что не реагирует на ее голос. Софья допивает сок и медленно поднимается со своего лежака, тяжело опираясь руками. Она треплет Гершона по плечу. И в ужасе понимает, что он умер. Она начинает кричать. Громко. На иврите. Никто вокруг не понимал, что кричит эта полная женщина своему спутнику. Она уже рыдала, продолжала кричать на иврите:
- Ты умер? Как ты посмел? Ты повез меня отдыхать! Вставай! Если надо, Господь, оживи его! Оживи этого беспутного человека! Он лгал мне все жизнь и я терпела. Я его простила и он привез меня сюда! Господи, помоги мне! Пусть он встанет! Сделай так, Господи, чтобы он ожил! И я скажу ему все это!
Когда окружающие поняли, что что-то не так, к ним стали подходить люди. Потом появились врачи. Потом Гершона положили в черный мешок и увезли. А она сидела на белоснежном песке пляжа в новом синем бикини и рыдала:
- Гершон, как ты мог! Я обманула отца и мать. Я всем им всегда говорила, что ты хороший еврейский муж. Я никогда им не говорила, что ты гуляка и врун! Ты не смеешь умирать сейчас, когда на тебя перестали смотреть женщины и я смогла успокоиться! Господи, и это плата за мое долготерпение?! За сорок лет ада?!
И только когда стало смеркаться, медсестра уговорила ее выпить успокоительное и повела к отелю, придерживая под руку.
Оставшись одна в номере отеля, Софья достала из холодильника бутылку шампанского. Расточительство было не в ее правилах, но сегодня на то был повод. Она уверенным движением открыла пробку без лишнего шума и пены. Налила шипящую, словно счастливая змея, жидкость в стакан. Закинула ногу на ногу в кресле и не торопясь, с явным удовольствием, крупными глотками выпила прохладный напиток.
- Вот и все. Сколько мне? Шестьдесят? Не так уж и много, Гершон. Все сорок лет я мечтала об этом бокале шампанского.