Кладбище солнечных зайчиков

Спустя столько лет я помню всё до мельчайших подробностей, каждый день той зрячести, каждый цвет, мягко лежащий на моих обоях с машинками. Помню, родители всегда мечтали об отдельной комнате для меня, о кровати и постельном белье с героями мультиков, о столе, за которым я бы делал уроки и занимался художеством, и, наконец, об отдельном уголке для игрушек, которых имелось целое множество: машинки, конструктор, пистолеты (пульки от них валялись по всей квартире), солдатики разных размеров — большие и маленькие (никогда не любил огромные фигурки), один Человек-паук, подаренный мне бабушкой. Я хорошо помню и тот день, когда мы поехали на рынок в одно из воскресений. Каждое воскресенье бабушка с дедушкой ездили на рынок за продуктами на неделю, часто с рынка мне привозили разные сладости и игрушки. Ожидание их приезда было всегда волнительным, казалось, проходит вечность, я смотрел на стрелки часов, что висели над диваном в зале и ждал, следя за их ходом.

В то воскресенье меня взяли с собой. Мы сели в дедушкину машину и она, тарахтя, увезла нас за покупками. Морозное утро парило изо рта густым теплом, оно собиралось в единое облачко и кружило над торговыми лавками. Мы протискивались между многочисленными покупателями и торгашами под упрямые зазывания последних: «Курточки, шапочки, кофточки, штанишки!», мы же искали продукты. Но я уже знал этот маршрут наизусть и с нетерпением ждал лавки с игрушками, с блестящими упаковками из картона и пластика. И вот ряд с игрушками, он таил в себе все последние новинки, которые шли в ногу с современными мультфильмами по телевизору.

Тогда по телевизору крутили самые интересные мультики, но я часто не успевал на них, поскольку в садике нас держали до 17:00, а «Бэтмен» тогда начинался за час до моего прихода. Хотя меня и забирали немного раньше, я всё равно приходил, как правило, уже под конец новой серии. Но чудо техники, которое стояло у нас под телевизором — видеомагнитофон — позволяло мне решить эту проблему. Папа нашёл в гараже кассету с каким-то старым и неинтересным фильмом и начал записывать на него «Бэтмена», главное было специально запрограммировать магнитофон на запись, и папа всегда справлялся с этим вовремя. Он приходил с работы как раз к началу мультфильма, ставил на запись и ехал забирать меня из сада. Так, кассета накопила целый сезон мультсериала, который я пересматривал раз за разом.

Параллельно с «Бэтменом» шёл ещё один мультфильм, он был посвящён похождениям «Человека-паука». Два моих любимых персонажа имелись в моей видео-коллекции, и я мечтал заполучить фигурки героев из этих мультиков. На Новый год я написал письмо Деду Морозу, в котором пляшущими буквами описал своё желание иметь героев из видеокассет. Но переодетые дедушка и бабушка, плохо разбирались в моде на игрушки, поэтому в подарок я получил совсем не те фигурки, которые так надеялся получить.

В то морозное воскресенье под предлогом «просто посмотреть» я нашёл того самого Человека-паука! К обычной фигурке прилагались резиновые щупальца Доктора Осьминога и его очки, что вызвало у меня недоумение, но главное — это была сама игрушка (щупальца и очки снимались). Бабушка сразу же заметила мой интерес, и тогда я понял, что заполучу эту игрушку.

— У тебя же есть точно такой же! — недоумевала она.

— Нет, это другой, тот, которого я хотел, — возразил я. Теперь нужно было надавить на жалость. — Но да ладно, бабуль, я сейчас немного посмотрю ещё, и мы пойдём.

Всё сработало, спустя десять минут я шёл по рынку, еле скрывая радость от новой игрушки.

Так мои игрушки копились и начали занимать уже не один подкроватный ящик, а целых два. И вот наступил тот момент, когда мечты родителей стали явью — мы наконец переехали в отдельную квартиру. Папа и мама радовались так, будто у них появилась новая игрушка, я же был немного опечален, ведь теперь к бабушке и дедушке придётся ходить только в гости, тогда как я хотел видеть их как раньше, каждый день. «Зато теперь у тебя будет своя комната», — радостно мне сообщили родители. Но похоже, что отдельная комната была в первую очередь для родителей. Спустя годы я понимаю их заботу и радость, но тогда для меня это было целое горе. Ведь теперь не будет как раньше, когда вся семья собиралась в зале за просмотром телевизора и обсуждением бытовых вопросов, где я на их фоне, «тыщкая» и «бдыщкая», играл в солдатиков, пародируя сюжеты из комиксов и мультиков. В новой квартире у родителей появилась крылатая фраза: «Иди "тыщкай" в свою комнату, или давай спокойно посмотрим кино!» Да, моя комната стала по праву моей, засыпая без родителей в кошмарных образах из кино и комиксов, я стал до одури бояться темноты, так в комнате появился ночник. Тени от его мандаринового света пугали ещё больше, но зато теперь я мог тихо играться, соорудив баррикады из одеяла и слушая приближающие шаги родительских ног; одеяло накрывало все игрушки, и я спокойно притворялся спящим, пытаясь успокоить беглое дыхание.

Постепенно детство начало уходить в небытие, стол для моих художеств превратился в стол для домашних занятий математикой и прописями. Началась подготовка к школе. Теперь я стал чаще смотреть в окно вместо подготовки уроков. Любовался пейзажами, играющими детьми на площадке и едва расцветшим летом. Скоро я перестану ходить в садик и пойду в первый класс, не знаю почему, но уже тогда я пытался найти подвох в словах родителей, что школа — это круто, а их постоянные сладкие воспоминания об ушедших школьных годах стали частой темой разговоров. Мне не хотелось в школу, не хотелось забывать об игрушках, тем более, что их становилось всё меньше и меньше, не хотелось решать примеры и писать в строчку буквы, но выбора у меня не было.

Садик прогремел выпускным. Дурацкие конкурсы и танцы закончились вместе со слезами воспитательницы. Татьяна Ивановна любила нас больше всех на свете, её доброе лицо оставалось таким, даже когда мы хулиганили и бесились, за что мы отплатили ей такой же любовью и послушанием, и как жаль, что осознание этой любви пришло только после выпускного.

То лето я провёл у бабушки в деревне. Бабушка – папина мама, жила одна в деревне за сорок километров от города. Мы часто навещали её, особенно летом, когда нужно было помогать по огороду, который был очень большим (лучше всего это выражалось на фоне маленького ветхого деревянного домика). Тогда меня привезли на всё лето впервые, я взял с собой целый чемодан вещей и игрушек, мама запихнула мне в руки ещё и несколько книжек, которые я должен был прочитать за время пребывания в деревне. В домике было две большие комнаты, в одной стоял большой обеденный стол и плита, из которой часто выходили румяные пирожки. Во второй комнате, такой же по размерам, стояли две кровати с облачной периной на каждой, накрытые вязаными накидками-подушками. Маленькие окна впускали по утрам солнечные лучи. Мягко и нежно они скакали по тёплой подушке, на которой я спал. У одного из окон стоял маленький телевизор на массивной, покрытой тёмным лаком тумбочке, под телевизор папа засунул старый магнитофон и наградил меня пакетом с кассетами. Эти магнитофоны постепенно вытеснялись DVD, так что папа без особого сожаления одарил меня магнитофоном.

Так мы начали жить с бабушкой. И жили, как она говорила, душа в душу. Я помогал ей поливать огород, заливая грядки вёдрами воды из огромной ржавой емкости. Ходил в магазин за булками мягкого, тающего во рту хлеба. Его так и хотелось укусить, не донеся до дома. Бабушка же рассказывала мне различные истории из своей длинной жизни, описывала деда, который умер ещё до моего рождения, учила петь песни, сидя на завалинке, топить баню, разжигая топку с горячей чугунной крышкой. Порой за весь день мы даже не пересекались. Она копошилась в огороде, я же играл на завалинке или в доме, громко озвучивая битвы героев своих игр.

Одним утром бабушка собралась за ягодами в лес, что находился рядом с деревней. Лес пах этими ягодами ещё на подступах, солнечный свет заливал пряные опушки, плёл паутину лучей сквозь свободно растущие ветви сосен. С невероятной лёгкостью бабушка находила прячущиеся в валежнике ягоды. Я же только топтал своей невнимательностью тонкие стручки с земляникой на концах. Бабушка, разогнувшись, вдыхала лучистый воздух леса.

— Хорошо здеся, ох, как хорошо! – приговаривала она с улыбкой. — В городе одни газы от машин и заводов, а тута хорошо дышится. Свободно.

Она уже давно жила в деревне, если раньше приезжала сюда только на лето, то выйдя на пенсию, сразу же уехала насовсем. Она была сильной женщиной и очень живой, её участок расцветал и вызывал зависть у соседок, а зимой с лопатой в руках она встречала нас уже с расчищенной от глубокого снега тропинкой.

Мы шли всё глубже в лес, пока не наткнулись на поросший ржавчиной и мхом тоненький забор, за которым виднелись кресты и маленькие памятники.

— Что это, бабуль? – спросил я, тыкая пальцем на забор.

— Это? Это, сынок, кладбище солнечных зайчиков, — объяснила она.

— А это как? – не понимал я.

Мы зашли на кладбище, уставившись на могильные плиты, украшенные фарфоровыми фотографиями разных животных.

— Когда солнце просыпается и заходит в лес, вместе с ним просыпаются солнечные зайчики, – бабушка показала на бегающего по фотографии солнечного зайчика. – Это маленькие души зверей, лежащих здесь. Они бегают и играют друг с другом.

— А где их хозяева? – не унимался я, засыпая её вопросами.

— А зачем им хозяева? Они сами по себе, сынок, – бабушка улыбалась своей нежной улыбкой, часто она будила меня этой улыбкой, целуя в лоб и смеясь, что мой сон длится до самого обеда.

Школа приближалась всё сильнее, а «кладбище солнечных зайчиков» не выходило из моей головы. Думая над той прогулкой, я вспоминал, как тысячи солнечных зайчиков игрались, прыгая с могилы на могилу.

Школа так и не началась, но началась война. По телевизору говорили о бомбах и мобилизации всех войск. Бабушка не могла смотреть на это без слёз, прижимая к губам платок, она рыдала, молясь за то, чтобы я не увидел этой войны. Потом приехала мама, она приехала одна на электричке, еле сдерживая набухшие влагой веки, она собирала меня. «Его забрали! Пришли и забрали!» Слёзы горькими потоками увлажняли щёки женщин.

Бабушка осталась в деревне, а мы сели в электричку, набитую людьми в военной форме, они были прямо как мои солдатики, только их лица были печальные, а не серьёзные. Дорога несла нас в город, через поля, заросшие длинной травой, свободно качающейся под диктовку ветра. Мы проезжали лес с кладбищем солнечных зайчиков. Я видел их свет из вагона поезда. Они невозмутимо играли, им не было дела до войны.

С каждым днём мама становилась всё более серой, улыбка на её лице затерялась в морщинах страха, из глаз выжали всю радость, ей было больше не суждено радоваться жизни. Но тот день врезался в мою память навсегда. Произошло то, чего не ждал никто, никто не думал, что война дойдёт и до нашего города. В тот вторник мы отправились за продуктами, деньги перестали представлять хоть какую-то ценность. Каждую неделю мама ходила на почту, где выдавали талоны. На них мы покупали макароны, хлеб, молоко, гречку. Мама оставила меня сидеть в одной пекарне, а сама пошла в универсам напротив обменивать талоны на продукты. В эти моменты сердце разрывалось, но я не знал почему, не мог понять, чего я боюсь. Слово война не имело для меня никакого вкуса. Даже когда я узнал, что отца забрали именно на войну, я почему-то верил, что он придёт очень скоро и расскажет нам, как всегда улыбаясь, про то как стрелял, про то, как кидал гранаты.

Мама вышла из магазина и помахала мне рукой, тогда она впервые за долгое время улыбнулась, у неё это получилось как-то неуклюже, как-то скомкано, было видно, что она отвыкла от улыбок. Вдруг витрину пекарни озарил ослепительный свет, серые многоэтажки утонули в мандариново-творожном облаке. Шар на горизонте был настолько огромным и ослепительным, что с тех пор я не видел ничего кроме темноты. Густой и липкой, как нефть. Мои глаза стали стеклянными. Раздался громкий хлопок, откинувший меня в ещё более непроглядную тьму. Это была последняя улыбка мамы. Больше я никогда не услышу её голос… ласковый… нежный.

Война шла долгие годы. Я постепенно привык к темноте, воспринимая мир только на ощупь. Отец так и не вернулся. Точнее, вернулась его часть, тогда я впервые обрадовался тому, что ослеп. Но мне хотелось ещё и перестать слышать. Бабушка рыдала несколько дней, не веря своим глазам. Потом она ещё долго плакала во сне. Но вскоре всё закончилось. Война осталась эхом в телевизоре и разговорах. И я впервые оказался на кладбище, где стоят многочисленные могилы. Памятники боли и взрывам. Гнилой чёрный забор. Шелест берёзок над надгробиями солдат и просто жертв страшной, ненужной войны. Темнота. И только солнечные зайчики резвятся над венками. Кладбище солнечных зайчиков.