Ульве Невероятный

Последним, что помнил Джек Фрайман, был мутнеющий офис. Он как раз встал из-за своего потёртого многими поколениями офисных червей стола, заваленного бумагами и полуисписанными дешёвыми синими ручками, чтобы забрать отправленные на общий принтер документы. Принтер стоял у продуваемого всеми ветрами подоконника, на котором одиноко домерзала кливия с подозрительно порыжевшим стволом. Закрытое жалюзями огромное окно, через которое полосами просвечивал ночной город, вдруг потемнело. Джек почувствовал, как глухо стукнули о пол колени, а бумаги разлетелись из его рук во все стороны. «Обморок?» - подумал Джек сквозь муть, охватывающую его, и отключился.
Но когда он очнулся, то обнаружил, что лежит на красновато-коричневой сухой земле, а вокруг него вьются небольшие пылевые вихри. Кожа на ногах была содрана; Джек поморщился, когда попытался встать, и только тут понял, что одет он в светлую простыню, странным образом подогнанную под его тощую фигуру. Всё тело было немного другим — жилистым и очень загорелым, а на ноге белел небольшой, но широкий шрам.
- Что за розыгрыш, - зло пробормотал Джек, отряхиваясь и поднимаясь с колен. Голова кружилась, его мутило.
Или это был не розыгрыш? Он был обычным офисным работником, кому вообще могло прийти в голову переодеть его, накрасить автозагаром и перевезти в это странное место? Джек поколупал шрам; тот казался очень настоящим. Как и жара, со всех сторон парящая, как будто вокруг Джека разложили огромные включённые утюги. Он бы отдал сейчас последние деньги за стакан ледяного кофе, но с мрачным юмором понял, что оставил деньги в других джинсах.
Джек стоял на небольшой площадке на горе, покрытой красно-коричневой пылью, и перед ним, как на ладони, виднелось огромное пространство песка и редких унылых кактусов. Вспомнилось, что в кактусах можно найти воду или просто есть их сочную мякоть. Мучительно попытавшись вспомнить, бывают ли ядовитые кактусы, Джек всё же решил, что колючек вполне достаточно для степени агрессии. Недалеко, прямо у горного хребта, почти под ним, находилось небольшое поселение со светлыми каменными домами. Если приглядеться, можно было даже рассмотреть базар, по которому с важным видом расхаживали мужчины в таких же белых тогах и женщины в ярких красных и фиолетовых нарядах.
Девятый век, подумал Джек уныло. Антисанитария и отсутствие нормальных дезодорантов, да ещё и жаркая страна — идеально.
Надо будет придумать имя, вдруг понял он. Но в голову приходил только Ульве Невероятный, талантливый во всём человек, портреты, скульптуры и новаторские идеи которого знали даже те, кто не мог отличить портрет от скульптуры. Жил он как раз в девятом веке и как раз в аналогичном маленьком поселении, в которое мигрировал из своей небольшой деревни с другой стороны гор.
Джек даже посмеялся про себя — он, дурак, который мог только распечатывать договоры и снимать обшарпанную однушку на краю города, будет носить столь великое имя.
Пить хотелось ужасно; Джек начал спускаться. Ноги холодели от ужаса каждый раз, когда он оступался, ступни пекло, руки он сразу же разбил в кровь, хватаясь за острую кромку скалы, едва только чувствовал приступ головокружения. Спустился он совершенно разбитым и уставшим, и смог пройти только несколько шагов до селения, как ноги снова подкосились, а в глазах почернело.
«Отлично! - подумал Джек. - Только я спустился, как меня возвращают обратно».
И, несмотря на ограниченность в средствах, пообещал себе заказать самую большую грибную пиццу в любимом кафе — и запить огромным коктейлем с мартини и огуречным соком. А, может быть, вообще уволиться из офиса и найти себе другую работу. Может быть, это знак, что пора менять свою скучную серую жизнь?
Джек очнулся. Он лежал в тёмном помещении; остро пахло восточными пряностями — кажется, корицей, анисом, карри, а ещё скотом, сеном и глиной. А ещё восточными духами, очень вкусный и зовущий аромат, который хотелось вдыхать ещё и ещё. По потолку и стенам плавал жёлто-рыжий свет свечи, отчего закруглённые тени танцевали.
Джек тяжело вздохнул: этот сумасшедший дом не собирался заканчиваться так скоро. Впрочем, он чувствовал себя гораздо лучше.
На его вздох послышались лёгкие шаги, а потом над ним нависла женщина совершенно нереальной красоты. Кожа цвета корицы, точёные черты, вырубленные из дерева губы, тонкий нос с чувственными крыльями и горбинкой, а огромные глаза были похожи на чёрные блестящие маслины, заключённые в белки глаз. Одна чёрная бровь приподнялась, а потом девушка белозубо улыбнулась.
- Я Ребекка, - сказала она голосом, в котором были и пряности, и потрескивающий камин, и горячий чай, и кубики льда. - Как твоё имя, незнакомец?
- Ульве, - не отрывая от неё взгляд, ответил Джек, порадовавшись, что вовремя придумал себе легенду. Даже Ребекка вписывалась в неё идеально, потому что именно так звали жену Ульве, его великую музу. О, если она была так же красива, подумал Джек, я отлично понимаю этого парня.
- Ты болен, Ульве?
- Я надеюсь, что нет, - честно сказал он, хотя подозревал, что эти припадки выглядят со стороны не очень. - Спасибо, что подобрала меня.
- Что ты умеешь? - спросила Ребекка мягко, с любопытством оглядывая его.
Джек чуть не засмеялся, представив, как перечислил бы ей свои качества из резюме. «О, я крайне стрессоустойчив и трудолюбив, умею работать на компьютере и быстро печатаю».
- Я не знаю точно, - ответил Джек честно. - Но я быстро учусь.
Ребекка ещё раз оценивающе посмотрела на него, а потом откинула вперёд свою тяжёлую чёрную косу и стала медленно перебирать волосы узловатыми пальцами.
- Хочешь взять меня в жёны, Ульве? - спросила Ребекка, не глядя на него. - В нашем городе нет мужчин, подходящих мне. Я долго ждала подходящего, но приезжающие были слишком грубы или слишком уродливы. Мне хотелось родить красивых детей и, может быть, я ждала слишком долго. Одной жить сложно. Мне не помешает помощь.
Джек подумал; кроме трёхмесячного романа сразу после университета, у него не было женщины уже лет пять. Кроме того, даже несмотря на то, что всё это было не по-настоящему, даже от мысли поцеловать Ребекку он ощущал невероятное волнение. Она была так красива! В его мире он даже мечтать не смел бы о такой женщине, и отказываться от такого счастья было бы по меньшей мере расточительно.
- Я возьму тебя в жёны с превеликим удовольствием, - сказал Джек, улыбаясь. - Ты очень красива, Ребекка.
Ребекка посмотрела на него с удивлением, и в её маслинах-глазах зажглась лампадка.
- Ты единственный человек, что назвал меня красивой, - сказала она; на коричных щеках проступил багровый румянец. - Может быть, ты передумаешь завтра, когда увидишь женщин нашего города? Они очень красивы. Может, ты просто не видел их?
Джек начал убеждать её, что не хочет смотреть на других женщин, но Ребекка осталась непреклонной. Она дала ему выпить вкусный травяной отвар, похожий на кока-колу, а потом уложила спать, договорившись с ним, что решение о свадьбе они примут завтра, когда Джек прогуляется и посмотрит на других женщин.
Джек засыпал на шерстяной грубой подстилке, под тихое пение Ребекки, шьющей при свете свечи, и впервые с самого детства чувствовал себя дома.
Утром Джек надел свою чистую и зашитую «тогу», не стесняясь раздеться под рассматривающей его с интересом Ребеккой, съел приготовленную ею кашу, похожую на пшённую, но солёную и со вкусными приправами, и они вместе вышли в город. Ребекка хотела зайти на рынок, и там, сказала она, Ульве-Джек увидит самых прекрасных женщин города. Они обычно продавали фрукты и ягоды, самые дорогие товары в их селении. А такие, как Ребекка, по её словам, могли продавать только вышивку, одежду и ковры.
- Ты бы мог продавать рыбу и мясо, - сказала Ребекка уважительно, оглядывая самое обычное и слегка заросшее щетиной лицо Джека. - Ты очень красив.
Джек, как и Ребекка, не считал себя красивым, но её слова очень ему польстили. Между тем, когда они пришли на рынок, Джек убедился, что Ребекка говорила правду: в городе, видимо, ценился именно его типаж, и все женщины поворачивались вслед за ним с томным изумлённым взглядом.
Продавщицы фруктов и ягод были похожи на широконосые статуэтки африканских богинь. Они были крепкие, с большой грудью и тёмной кожей, и напоминали красивых по-своему темнокожих бегемотов, чьи чёрные кудри вились вокруг лица проволокой. У них были большие рты и грубый смех, и все они, увидев Джека, наперебой стали расхваливать свои фрукты и предлагать ему попробовать их бесплатно, а некоторые даже позвали его жениться на них.
Джек, конечно, понимал, что находили в них древние мужчины — эта мясистость была признаком хорошей жизни, а широкие бёдра намекали на большое количество детей, но сам он предпочитал совершенно другую красоту, и коричная гибкость Ребекки была ему куда ближе и роднее.
В поисках Ребекки он зашёл в отдел ремёсел и усмехнулся, глядя на мраморную глыбу, стоящую в одном шатре. Вот уж Ульве из него был бы, так Ульве, если бы он начал тесать мрамор.
- Ты принял решение? - спросила Ребекка, неслышно возникнув у него за спиной. Он обернулся; в руках у Ребекки был кувшин с молоком и корзинка с сыром и зерном, и она смотрела в его глаза, пытаясь увидеть ответ.
- Конечно, - ответил Джек. Он ещё никогда не был так уверен в том, что говорил. - Я не встретил здесь женщины красивее, чем ты. И, если ты не передумала, хотел бы стать твоим мужем.
Ребекка покраснела, как вчера, и потупилась, не зная, что сказать, а потом посмотрела ему за спину.
- Тебе интересен камень? - спросила она.
- Не знаю, - ответил Джек и тоже посмотрел на мраморную глыбу. Вспомнил первую скульптуру Ульве — дельфина в цветах, и вдруг обнаружил, что глыба чем-то похожа на этого дельфина. - Может быть…
- Так давай купим тебе этот мрамор и проверим, - улыбнулась Ребекка смущённо. - Мой отец был скульптором. От него остались инструменты. Я не смогла их продать.
- Если только это не будет слишком накладно, - сказал Джек. Ему было неловко отбирать у Ребекки последние деньги. - И мне, наверное, потребуется работа…
- Пусть это будет моим подарком тебе, - сказала Ребекка. - За то, что ты назвал меня красивой. А с работой решим завтра.
Двое сильных мужчин принесли им тем же вечером мраморную глыбу и поставили посреди маленькой комнаты. Стоя над ней, Ребекка и Джек надели друг другу одинаковые браслеты из чёрных, белых и красных ниток, со звенящими металлическими бусинками и монетками.
- И в белом добре, и в красной жизни, и в чёрной смерти я буду с тобой, потому что я твой супруг и часть нашей семьи, - повторил за Ребеккой Джек и посмотрел на свою жену. Как красива она была! Его маленькая красно-коричная дриада с длинной чёрной косой и волшебным голосом. Джек смотрел и не мог наглядеться на неё, не мог наслушаться её голосом, не мог надышаться смесью её духов и запахом её пота. И когда они легли вместе на кровать, он думал, что прямо здесь умрёт от счастья, и хотел доставить ей столько удовольствия, сколько мог, чем сильно её смутил — видимо, древние мужчины не слишком заботились об удовольствии своих жён.
На следующее утро он проснулся, словно рождённый заново. Он сделал домашние дела, словно всю жизнь делал их, подлатал в доме крышу, прибил тяжёлым камнем отходящую доску крыльца, нашёл в сарае белую глину и замазал трещины в стенах так, что дом стал выглядеть, как новенький. Когда Ребекка позвала его завтракать, Джек как раз выщипывал сорняки из большого деревянного горшка на подоконнике, и собирался их поливать.
- Зачем ты хочешь лить воду на них? - удивилась Ребекка.
- Чтобы они зацвели, - тоже удивился Джек. - У вас так не делают?
- Нет, - Ребекка с интересом посмотрела на горшок. - Но мне кажется, это хорошая идея. И как славно, что ты починил крыльцо, я всегда боялась упасть, когда шла с тяжёлыми покупками. И наш дом теперь такой красивый.
В ответ Джек долго хвалил её суп, да так, что она покраснела и со смущённым смехом заставила его замолчать, потому что для неё это был обычный суп. Потом Джек взялся помочь ей вымыть посуду, на что Ребекка снова посмотрела на него, как на сумасшедшего.
- На что тебе помогать мне? - удивлённо спросила она. - Ты думаешь, я не смогу помыть посуду?
- Сможешь, - ответил Джек. - Но зачем, если вдвоём мы справимся быстрее, и сможем дальше заниматься своими делами? - он увидел, что не убедил её, и добавил. - Там, откуда я, принято помогать своим жёнам.
Она согласилась без удовольствия, но за беседой время пролетело незаметно, и Ребекка расцвела и повеселела от шуток Джека.
После обеда Джек засел обрабатывать мрамор. Все они ещё со школы так часто видели скульптуру, что он мог точно сказать, сколько цветов было у подножия, какие. Единственное, что он не умел обрабатывать мрамор, но старался изо всех сил, и действовал очень аккуратно. Через некоторое время, кашляя от каменной крошки, он взял широкий пояс и повязал его на лицо — и продолжил работу.
Выходило очень похоже. Постепенно из камня вырисовывались контуры дельфина и цветов. Ребекка, вошедшая в комнату, только всплеснула руками.
- Ульве! - сказала она, в восторге глядя на скульптуру. - Это невероятно!
Через полмесяца работы скульптура была готова, и они повезли её на рынок, хотя Ребекка сначала хотела оставить её дома, но Джек был непреклонен — он почему-то решил, что ему изменит удача, если он сделает что-то не как настоящий Ульве. А Ульве, Джек точно это помнил, продал скульптуру на местном рынке.
Он простоял на рынке всего час, и покупатели устроили драку за его скульптуру. Такого Джек в истории Ульве не припоминал, но в результате продал утопающего в цветах дельфина по невероятной цене. На такие деньги можно было спокойно прожить больше полугода.
Уже когда Джек собирался домой, к нему подошёл Роньер, местный церковник, и предложил ему нарисовать картину.
- У тебя сердце творца, - сказал Роньер. - Кто делает такие скульптуры, сможет нарисовать и красивые картины.
Джек страшно развеселился и согласился, потому что Ульве как раз расписывал местную церковь, увековечив в ней Ребекку. Нарисовать картину вместо росписи было, конечно, небольшим шагом назад, ну так и он был не Ульве Невероятный. Он попытался вспомнить картину Марии, нарисованную Ульве, но не вспомнил, поэтому, получив от Роньера краски, кисти и холст, решил, что нарисует, как получится. Пока-то у него всё получалось. А в детстве он не так плохо рисовал, в первом классе его работу даже вешали на выставку. Вряд ли он, с высоты своего образования и знаний, нарисует хуже, чем любой из местных. Ну а если и нарисует хуже, так и что? В конце концов, он же не Ульве.
Ребекка была счастлива, когда он сказал ей о предложении Роньера.
- Какая честь! - воскликнула она, обнимая его. - Ты принёс в наш дом удачу! Ты сделал меня такой счастливой женой! Я верю, что ты нарисуешь лучшую мать Марию во всём свете!
Джеку было слегка неловко, но одновременно так лестно. Восторг, сияющий в глазах его прекрасной жены, её бесконечная уверенность в его силах — всё это зажгло в нём желание нарисовать картину как можно лучше, ради неё, женщины, верящей в него так, как не верил никто и никогда.
Утром он следил за домом, мыл полы, приводил в порядок всё, что ломалось, следил за цветами, подметал площадку перед домом самодельным веником. Соседи сначала смотрели на него, как на ненормального, а потом Джек замучился ловить завистливые взгляды соседских жён. Он увидел несколько мальчишек-ребятишек, которых тоже послали подметать.
Мечтой Джека был водопровод с канализацией. Иногда он забирался на гору, на которой впервые появился в этом мире, смотрел на план города сверху, размышлял, как бы протянуть трубы и куда.
Днём, когда солнце светило ярко, Джек садился за работу над картиной, и рисовал её довольно быстро. В Марии он видел только Ребекку, и её сияющий образ запечатлел, смешивая имеющиеся краски, и нанося их так, словно всегда умел рисовать.
- Ульве! - воскликнула Ребекка, увидев почти законченную картину. - Это же я! - она пришла в ужас. - Неужели уродливая я могу быть на такой святой картине? О мой бог, Ульве, такую картину не повесят в церкви, что же ты наделал!
Джек улыбнулся и покачал головой, а потом продолжил рисовать. Он никак не мог вспомнить, в каких цветах обычно рисуют Марию, и нарисовал её накидку белой с голубым, а плащ на плечах — алым. Когда работа была готова, Джек позолотил её по краю и отнёс Ронье до того, как Ребекка проснулась и начала бы волноваться.
Ронье был ошеломлён. Он думал, что Джек, как все мастера, будет работать минимум год, а тот нарисовал картину за три недели. Когда Джек откинул покрывало с картины, Ронье всплеснул руками.
- Как необычно! - воскликнул он. - Но какой запоминающийся образ! Никогда ещё Мария не была столь человечной, столь близкой к людям. О, это улыбка настоящей матери, это взгляд счастливой женщины, уверенной в своём предназначении. Ульве, это невероятно! Разреши мне прямо здесь попросить тебя расписать всё помещение церкви, - и, видя, что Джек стоит в ступоре, он добавил. - Я очень щедро заплачу тебе и за картину, и за роспись, твоя жена будет счастлива. Ты невероятно талантлив, Ульве!
Джек согласился, а по дороге домой задумался о том, что слишком уж много совпадений. Возможно ли, что он, сам того же желая, занял место Ульве Невероятного? Что, если Ульве, по сути, никогда не существовало, а был только он, Джек Фрайман, попавший случайно в прошлое, и проживший жизнь талантливого художника, потому что уже заранее знал, что сможет сделать это, потому что уже сделал и видел результаты своих трудов в будущем?
От таких мыслей ему стало немного страшно. Но он вспомнил всё, что знал об Ульве, и подумал, что, в таком случае, ему очень повезло. Потому что Ульве и его жена Ребекка прожили долгую счастливую жизнь вместе, а Джек любил Ребекку больше всех на свете, и никогда не думал, что такая любовь возможна.
Ребекка только всплеснула руками и расплакалась от радости, обнимая его. И Джек решил в этот раз не говорить ей о том, что он — не тот, за кого она его принимает. Потому что, может быть, Ребекка, как настоящая жена, видела в нём того, кем ему только предстояло стать. Гораздо лучшего человека, чем тот, каким он был раньше.
Джек принялся за работу, которая отнимала у него много сил. Но здесь ему было проще — он точно знал, как была расписана церковь, потому что помнил это по обучающим фильмам.
Правда, работа заняла у него три месяца, но вечерами, уставший и изляпанный в краске, он помогал Ребекке, следил за домом и поливал цветы, которые уже цвели яркими жёлтыми и алыми цветами на зависть всей округе.
Расписанная им церковь свела людей с ума, и Джек в один день стал знаменит на всю округу. Он знал, что его скульптура дельфина пошла по рукам — кто больше заплатит, а на самого Джека посыпались заказы. Он соглашался работать, но аккуратно — чтобы всегда оставалось время на дом и время с любимой женой. Они не нуждались в деньгах больше, а Ребекка ходила теперь на рынок с большим удовольствием, хотя и закупалась по-прежнему скромно. Но уважение и восхищение, которое она раньше ни от кого не получала, оказались заразны. Видя, как оберегает Джек свою маленькую жену, выточенную из дерева, люди задумались и пригляделись к ней — и нашли её остроумной, изящной и очень красивой. Продавщицы фруктов все стали мазать свою кожу красной глиной, завивать волосы и красить глаза сурьмой. Ребекку позвали работать продавщицей фруктов, но она отказалась и стала покупать гораздо лучшие ткань и нитки, и шить одежду и ткать ковры отличного качества.
Но Ребекка и Джек всегда находили время друг на друга. Они гуляли вместе, готовили, убирались и наслаждались жизнью. Джек, всё ещё не до конца уверенный в своей теории, пытался вспомнить, когда же у Ульве Невероятного родился первый ребёнок, дочь Райанна, ставшая впоследствии писательницей.
Но через год Ребекка стала чувствовать себя нехорошо на жаре, и через некоторое время её живот начал округляться.
- Кого бы ты хотела? - спросил как-то Джек, внутренне холодея от перспективы родов в антисанитарии древней жизни.
- Девочку, - смущённо ответила Ребекка. - Я бы назвала её в честь моей бабушки. Райанна.
И Джек больше не сомневался. Он брался за все заказы, о которых он уже знал, потому что был уверен, что справится с ними виртуозно. В каком-то смысле он уже справился с ними, а теперь просто повторял то, что помнил. Он сделал огромную статую грифона в центре города, он нарисовал огромное количество картин, спроектировал библиотеку. В благодарность за библиотеку получил много книг, которые с детства читал Райанне, чтобы она тоже готовилась стать великим писателем.
Жена продолжала во всём быть его поддержкой и вдохновителем, и родила ему ещё двух сыновей. Джарад должен был стать мореплавателем, а вот Редда он никак не мог вспомнить, помнил только, что тот как-то связан с изобретательством. На всякий случай он рассказал Редду про канализацию, водопровод, лифты и всё, что помнил из курсов физики и труда, а Джараду — всё о географии, а после отдал в обучение на лучший из кораблей по знакомству.
Как-то, когда Джеку было уже пятьдесят лет, и он заканчивал одно из своих великих творений, сидя в тени дома, его окликнули.
- Ульве! - он так привык откликаться на это имя, что поднял голову и вздрогнул, когда смутно знакомый мужчина, очень похожий на него самого, воскликнул. - Джек! Мы думали, что тебя давно нет в живых!
Мужчину звали Ульме, и он оказался братом-близнецом Ульве. Ульве не помнил его, но сходство между ними было поразительное, и Джек не сомневался в их родстве.
Ребекка, радостная, что познакомилась с кем-то из семьи мужа, накрыла на стол. К тому времени дети уже не жили с ними, но простая и удобная обстановка дома впечатлила Ульме.
- Почему ты называешь моего мужа Джеком? - с интересом спросила Ребекка, когда Ульме попробовал её знаменитый чечевичный суп и остался доволен.
Ульме рассмеялся.
- Когда мы были детьми, Ульве был таким выдумщиком, - сказал Ульме. - Иногда его взгляд становился таким, словно он спит. И потом Ульве рассказывал, что ему привиделось, будто его зовут Джек Фрайман, и он, дескать, живёт в будущем, и там ходит куда-то учиться. Потом он снова учился, и в будущем было много интересных вещей. Мы думали, что это из-за того, что мать его в детстве уронила головой о камень, тогда ещё он порезал ногу до этого белого шрама, но его сказки о другом мире были такими интересными, что никто на него не обижался и не считал его юродивым. Но иногда он забывал, что он Ульве, и просил называть его просто Джек. И правда откликался только на Джека. Я рад видеть, что припадки прекратились, когда он женился. Может, и не зря ты тогда сбежал из дома на другую сторону гор.
- Мне нравится это имя, оно так тебе подходит, - улыбнулась Ребекка, с нежностью глядя на Джека. - Гораздо больше, чем Ульве, хоть я и привыкла к Ульве Невероятному. Я жалею, что ты не рассказал мне ничего, мне бы тоже было бы любопытно узнать о твоём выдуманном мире.
Джек неловко пожал плечами. Весь этот рассказ был странным для него — иногда он и правда вспоминал мальчика, похожего на него, как две капли воды, и их маленький дом с другой стороны гор, и любимое дерево у реки.
«А если это правда? - в ужасе подумал Джек. - И я прожил всю жизнь, считая, что я украл чужую жизнь, что я точно сделаю всё великолепно, а на самом деле нет никакого будущего, и это просто яркие сны, а мне просто повезло?»
Джек посмотрел на свою любимую жену, которую годы сделали только краше и роднее, на их маленький дом, в которых выросло три талантливых ребёнка, их возлюбленные дети, а потом на большую картину в маленькой комнате, которую Джек так хорошо помнил. Недорисованная картина, знакомый всем школьникам шедевр Ульве Невероятного, который возвысит его имя над прочими на века.
«Что ж, - подумал Джек, усмехаясь. - Если Ульве и повезло по жизни, то повезло НЕВЕРОЯТНО».