Скорбная ирония

          С самого начала похороны не заладились на грустный лад. Сам покойник ужасно начудил в увертюре  траурного спектакля. Только человек, ненавидящий окружающих, как близких так и далеких, умирает после «долгой и продолжительной». Нет, чтобы отлететь  скоропостижно, как ангел, чтобы опомниться не успели,  так Батьков украсил финишную прямую и без того достаточно продолжительной жизни памперсами, пролежнями, и прижизненной позой йоговского расслабления.
         Единственное, что хорошего сделал для наследников усопший, так это заготовку памятника самому себе  - стелу из гранита с обрамлением из лабрадорита, мерцающие перламутровые вкрапления которого были призваны насмешливо подмигивать оставшимся в живых. Поскольку по роду службы он был вхож в закрома Родины, от зерновых до гранитных, то отметился во всех «точках», и наследникам оставалось только выгравировать  дату последней остановки. Даже «выбил  лицо», позаботившись о своем лучшем изображении, не доверив родне выбрать фотографию. И прощальную фразу сам придумал: «надеюсь, что я не в аду, ко мне не спешите, я вас подожду»…
         Партийная организация, многолетним активистом которой был наш виновник траурного события, проследила, чтобы гроб был оформлен в партийном стиле. Оказалось, что как раз перед смертью не все равны,  беспартийные  имели возможность сходить в последний путь в деревянных костюмах традиционного покроя,  а коммунисты исключительно с присутствием драпировки тканью партийного красного цвета, что свидетельствовало о потере личности для народа в целом, и члена - лично для партии. Вроде того, что народ и партия едины  при жизни, но
отличаются в гробах.
       Женщину, следящую за правильным ходом скорбной церемонии, по  табелю о зарплате называли «распорядительницей ритуала», а на самом деле она представляла собой три в одном – сценариста, режиссера и исполнителя   сольной партии,  что - то вроде траурного тамады. Пока субъект долеживал последние часы своего земного присутствия в актовом зале, она наспех вносила в заготовленную схему своего выступления абзацы его многокрасочной биографии, основанные на воспоминаниях близких. А близкие были уже и не совсем близкие, из четырех штампованных и нештампованных жен одна уже отправилась на небеса «на разведку», а две, которые были помоложе «по нарастающей», были далече. Самая последняя, по совместительству
самая  молодая,  слушала только наставления лечащих врачей, читала тайком от владельца сберегательные книжки и время от времени примеряла заготовленное черное
траурное платье. Поэтому биографом оказался  сын его второй жены, приехавший  из очень далекого города в расчете на пару строчек в завещании.
         Аудитория была традиционно разношерстной. От оставшихся в живых ровесников и соучеников по школе, в том числе и высшей партийной, коллег по работе и личной жизни, друзей и недругов. Похороны, если они не собственные, это повод встретиться, причем предварительно не «скидываясь на стол», поделиться успехами собственной жизни, оценить изменения во внешности знакомых с заключением в свою пользу, рассказать анекдоты и посплетничать.
          Традиционный для этого события гул напоминал шум зрителей перед началом спектакля, постепенно он стал затихать, все  напряглись, аудитория «превратилась в слух». Распорядительница стала у изголовья, своим широким торсом закрывая члена парткома, который держал приспущенное красное знамя  с черной ленточкой на древке. Хорошо поставленным скорбным   голосом   дипломированной  артистки разговорного  жанра  она отправилась по жизненным следам покойного.
         Или тексты траурной папки были перепутаны, или биография была искажена несведущим родственником, но ее выступление можно было сравнить с игрой в «найди десять различий». Усопший оказался активным участником войны, ковал победу на передовой, чуть – ли не бросался на амбразуру танков, хотя наш псевдогерой все годы войны провел глубоко в тылу, откусывая от и без того постного пирога армейской помощи большие куски. С ее легкого языка побывал  на диком Севере и на Целине, да и прошелся по шпалам БАМ. Тем из присутствующих скорбящих, кто
близко  знал не только покойного, но и его прошлое, показалось, что усопший приободрился, даже загордился своим славным военным  и трудовым прошлым.
         Личная жизнь осталась между строк этой саги,  неразбериха  в законных и незаконных женах и отпрысках не позволила определиться со списком, кому все - таки высказать cоболезнования в лирической части биографии. На второй странице текста массовка начала терять и без того слабый интерес к жизни незамечательного человека, а усиленное слюноотделение свидетельствовало о предчувствии поминального меню.
          Тем не менее, пришлось выслушать еще весь положенный по протоколу список скорбящих. Секретарь партийной организации вспомнил о политической грамотности, умолчав о моральной  устойчивости, поскольку был свидетелем того заседания партийного бюро, на котором этого сластолюбца партия  «журила» по поводу неуставного поведения по отношению к молодой партийной поросли. Профсоюзник отметил активное участие члена профсоюза в субботниках,
подопечные возглавляемого им подразделения о чуткости руководителя, этакие повторы прижизненных юбилейных тостов, за исключением пожелания крепкого здоровья и долгих лет жизни. Один из выступающих настолько затянул выделенную ему словесную квоту, что слушатели стали подумывать, не столкнуть ли его досрочно в погребальную глубину.
           В самый ответственный момент, когда  опусканию гроба в крематорскую яму вечности предшествовало поднятие флага, стоявший за спиной «тамады» малорослый помощник, поднимая флаг, зацепил древком  за   парик  распорядительницы, обнажив  ее полулысый череп. Мгновенный   массовый ужас присутствующих постепенно сменился полусмехом особенно невыдержанных в скорбном плане зрителей, им пришлось призвать на помощь воспоминания о самых грустных событиях собственной жизни, чтобы вернуть лицу скорбное выражение.
          Траурность события  приближалась к апогею, присутствующие уже стали проникаться мыслью о конечности  собственного бытия, к этому очень располагала сама атмосфера крематория – зал со стенами и полом унылого серого цвета, вдоль стен венки из искусственных цветов с черными лентами, приглушенные мелодии похоронных маршей.
         И вдруг в этой истинно гробовой атмосфере появился новый, казалось бы, неподходящий к случаю звук – среди траурных венков появились  милые резвящиеся котята, и  шелест колышащейся под их лапами искусственной  хвои поднимался к куполу траурного зала непреходящей мелодией бесконечности бытия.