16. Не знаю, какая вы мать

Однако, Леночка не заслоняла мне весь горизонт.
Я, параллельно с этим романом, раскручивал и другие. Кроме того, я был женат, а семейные обязанности все-таки сжирают массу времени.
Потому наши встречи были нерегулярными и часто, спонтанными. Каждый раз, встречаясь с ней, что-то планировал насчет нашей близости и, не получая дивидендов, насыщался негативной энергией, под влиянием которой не раз давал себе слово прекратить эти бесполезные отношения.

Но, проходило время и я опять оказывался на курсе ее движения. Кроме собственной ее притягательности, меня туда влекла и история с удочеренной девочкой. Несмотря на диагнозы, о которых мне рассказывала Леночка (что у малышки были проблемы с мозговой деятельностью, из-за чего она сидела на успокоительных таблетках), это был смышленый ребенок, ничем практически не отличающийся от окружающих.

Нельзя сказать, что приемная мать недостаточно занималась воспитанием удочеренной. Но выглядело это как-то однобоко, странно. Пятилетняя Даша уже могла наизусть читать «Двенадцать» Блока и достаточно бойко выдавала фразы на английском.
Но и к семи годам она не знала таблицы умножения и у нее были большие проблемы с грамматикой – в принципе, она не умела ни читать, ни писать, ни считать, хотя это не касалось денег – тут она проявляла и недюжинные способности к бизнесу.

Леночка рассказывала, что она делала деньги и на подаренном ей кем-то из ее друзей, не то родственников, велосипедике, с которым она ежедневно выходила на прогулки. Большинство из гуляющих в этом парке не озабочивались детскими транспортными средствами, А предприимчивая Дашенька, раздразнив детишек крутыми виражами под носом их родителей, предлагала взять это средство передвижения в аренду, по сходной цене. Такса была точно рассчитана – полчаса катания на ее велосипеде оценивалось в стоимость мороженого – а эти числа, в некотором разбросе, в зависимости от сортности, Даша твердо заучила.

Она пыталась непринужденно раскручивать и меня, ненароком подводя к киоску мороженого и во весь голос сравнивая качество представленной там продукции. Но Леночка, раскусив эти маневры, громогласно отбивала у приемной дочери охоту: «Даша, не надо грабить своих!» Хотя меня это вовсе бы не разорило, и я, не возражая, все-таки покупал девочке сладости.

Кроме того, при визитах к ним, я приносил что-то из одежды и обуви своей дочки, из которых она уже выросла – Леночка с благодарностью принимала мои подношения – она была очень экономной и не расположена была тратиться на приемную дочь.

При таком воспитании Даша была очень неуравновешенной, за любые нарушения приемная мать довольно жестко наказывала ее – попросту лупила и обзывала, на чем свет стоит. Я, если это происходило при мне, пытался пресечь такие воспитательные методы, предупреждал, что ничего хорошего из этого не получится.

И потому не очень удивился, когда узнал, что Даша стала сбегать из дому, от учебы отставала настолько, что ее пришлось перевести в коррекционную школу, которую в прежние времена называли  - для умственно отсталых.

Леночка рассказывала, что нередко Дашу, уже с 12 лет, приводили домой участковый и сотрудники «детской комнаты милиции», забирая ее со стоянок шоферов-дальнобойщиков, где она могла болтаться по несколько дней. При том Леночка находила у дочери довольно значительные деньги полученные, как она признавалась, от этих взрослых «дяденек» и оставалось только догадываться, за какие услуги они делали такие подарки.

Леночка уже обращалась в органы опеки с просьбами помочь расторгнуть прежний договор об удочерении, мотивируя это тем, что она не в состоянии справляться с воспитуемой по состоянию здоровья – у нее были хронические заболевания суставов, даже было более серьезное: забирали в больницу с инсультом. Но ей отказывали, ссылаясь на некие буквы закона…

Мои попытки вмешаться в воспитание дочки и помочь в этом ее матери тоже ни к чему хорошему не приводило. Леночка гнула свою линию, использовала свои методы, а заняться более активно – на это у меня не хватало духу – была и своя семья…

Я уходил, отключался от этого дурдома (без кавычек), но полностью порвать, вычеркнуть из своей жизни это не получалось. Леночка вдруг звонила: приезжай, я в больнице, с инсультом. Или: помоги найти Дашу – она сбежала к своим взрослым приятелям. И мы вместе бегали по оставленным когда-то Дашей адресам, вырывая ее оттуда угрозами посадить всех за растление.

Я недоумевал, почему Леночка реально не пытается воплотить эти угрозы в жизнь – это ведь реальная статья: сорокалетние мужики, уже отсидевшие – и связь с малолеткой! Тюрьма плачет! Но она находила какие-то отговорки. То ли боялась сама пойти по сходной статье - за ненадлежащее воспитание. То просто откладывала, ссылаясь на недоступные моему пониманию   причины.

Было, что отдавала она взрослеющую дочь обратно в интернат, как бы «на передержку», но вскоре все возвращалось «на круги своя»…

Вдруг объявлялся биологический отец и Леночка со спокойной совестью «восстанавливала семью» где-то на Украине. Приезжал в Москву и дед Даши, поселялся в одной из комнат двухкомнатной леночкиной квартиры с обещанием сделать здесь «евроремонт» в уплату за проживание, пока он не найдет стабильное место работы, с жильем, в Москве…

Я то исчезал из этой поднадоевшей бодяги, то вновь появлялся, откликнувшись на «вновь открывшиеся обстоятельства», сообщаемые Леночкой.

Даше уже исполнилось 16 лет, т.е. она могла уже открыто сожительствовать со своими отсидевшими спонсорами. На «разборки» с ними теперь и приглашала меня Леночка. Выгнать практически поселившегося в комнате Даши ее сожителя она могла только после 23.00, а раньше - это делал я, применяя грубую физическую силу.

Ситуация изменилась, когда 16-летняя Даша родила первенца и кто-то из ее сожителей, не факт, что биологический родитель, вписал ребенка в свой паспорт. Через положенный срок появившийся второй ребенок фактически позволил превратить эту квартиру в подобие общежития имени Бертольта Шварца. И я уже приглашаемый Леночкой, только мог защищать неприступность занимаемой ею оставшейся комнаты.

По достижении Дашей совершеннолетия Леночка пошла на отчаянный шаг. Так как они с Дашей каким-то образом упустили возможность получить от государства положенную по закону жилплощадь на детдомовскую воспитанницу, а выписать ее, изначально прописанную на площади матери, тоже не имели права, то Леночка, тряхнув мошной, купила дочери квартиру, с тем, что та откажется от прописки на прежнем месте.

Леночка все время жаловалась на недостаток средств – ее пенсия и какое-то пособие на ребенка – действительно, это было на грани. Но я как-то заметил на подоконнике корешки переводов из США на серьезные суммы долларов – кто-то из ее прежних мужей реально помогал им…
Путаясь в ее проблемах, я давно уже лишился тех восторженных чувств, которые испытывал к Леночке прежде. Но плотский интерес к ней, ставший уже на уровень безусловного рефлекса, не давал мне решимости раз и навсегда прекратить эту волынку.
 Леночка довольно умело использовала ситуацию, держа меня на коротком поводке. При прощании я привычно массировал ее, не терявшую соблазнительности, упругую грудь, но…не более того! Пойти дальше не давало - то присутствие кого-то из новоявленных, через Дашу, родственников, то ее чередующиеся заболевания, а то – возникающая после подробных рассказов о дашиной наследственности и уже приобретенных ею заразных заболеваний, брезгливая осторожность.

По рассказам Леночки, у ее приемной дочери, уже родившей двух детей, был диагностирован и ВИЧ, и гепатит. И, хоть я гнал мысли о возможных сексуальных контактах со стремительно зреющей молодой мамашей, становившуюся все более похожей на прежнюю, юную Леночку, но инстинктивно опасался подцепить заразу и от ее приемной матери, которая была, все-таки, в постоянном контакте с носительницей заболеваний, хоть и передаваемых, как утешали медицинские источники, только половым путем…

И  все-таки, как и положено в классической драме, ружье, провисевшее на стенке все несостоявшиеся акты, начиная с первого (45 лет назад!) наконец-то выстрелило! Этому способствовала и обстановка в опустевшем на время доме – в кои веки несколько дней подряд ни Даша, ни ее младенцы, ни возможные их биологические родители не появлялись здесь в моем присутствии. Возможно и потому, что Леночка, измученная своими инсультами и операциями на коксартрозных суставах, потеряла бдительность и способность к активному сопротивлению и, что ни говори, а время (45 лет) лечит! – она решила не препятствовать моим желаниям.

И тут я снова ощутил ту запредельную тягу к ее, поверхностно знакомому, но до конца непознанному, телу, как тогда, на старой даче, я услышал в невозможной близи ее волнующее прерывистое дыхание и, одной рукой задирая к горлу ее свитер, надетый на голое тело, другой, расстегивая штаны – поочередно, свои и ее, взгромоздился, забыв о ее ранах, на нее.

Сквозь растянутый свитер я видел ее наполненную грудь и тут же ловил ее жадными пальцами…Потом спускался по нежной горячей коже вниз – к еще более горячему…и влажному…

Поймав ее пальцы, я прижал их, к своим, жаждущим еще большего сближения, гениталиям…Она, по хозяйски обхватив их, включилась в знакомую игру, совершая правильные ритмичные движения: вперед-назад…вверх-вниз…

Сбросив напряжение, я обнаружил, что она манипулирует моим набрякшим…яйцом, не замечая, что это не совсем то, что она хотела бы протолкнуть в себя…
Это был  финал…и финиш моего стремления к ней…
Было грустно и смешно…

«Я пережил свои желанья…
Я разлюбил свои мечты…»

Я, как будто, прозрел. Хотя, давно уже было пора…Все-таки, почти полвека я гонялся за пустым…за ненужным…Но это я понял только сейчас…В эти смешные мгновения…