Суфлёр и телесуфлёр. Охота на слова

Шёл 1965 год, первое воскресенье октября, впервые в нашей стране отмечался День учителя, и меня пригласили в комитете комсомола участвовать в телепередаче в честь дня учителя. Мне предстояло назвать своих учителей и сказать, почему я выбрал профессию учителя. Я написал текст своего выступления, выучил его и даже доложил в комитете комсомола. Я тогда учился на первом курсе Магнитогорского пединститута, мы недели три провели на уборке картофеля в подшефном совхозе, а мне было известно, как проявишь себя в первое время, так и будут о тебе судить в будущем. В редакции «Магнитогорского рабочего» я уже побывал и неожиданно для себя встретил там знакомого  журналиста Льва Кузьмина. А на Магнитогорском телевидении я ещё не был. Пришёл в условленное время, там был заготовлен пропуск на моё имя,  и  я прошёл в кабинет Татьяны Сержантовой. Кроме того, что это дочь Нины Кондратковской, чей сборник стихов у меня был, я не знал о ней ничего. Познакомились, она объяснила цель этой встречи, извинилась, что вынуждена провести репетицию, потому что эфир прямой и надо к нему тщательно подготовиться. Собрались в одном из кабинетов, обменялись мнениями, озвучили начало и конец своих текстов. Листочки с текстом лежали у меня в кармане, одна из помощниц Сержантовой предложила взять у меня текст, чтобы просуфлировать, но я был уверен, что ничего не забуду. Мне иногда кажется, что и сегодня я смогу воспроизвести дословно всё, что тогда написал.

Когда мы пришли в студию, где делалась запись, меня удивило, что помещение такое маленькое. На экране оно казалось иногда  огромным  залом. Видимо, телевизионщики знали о таком удивлении и объяснили, что с помощью разноцветных драпировок можно создавать впечатление о разных размерах. Мы посидели, выжидая минуты до начала прямого эфира. Было две большие телекамеры и два телевизора на колёсах. Прозвучала команда тишины, и ведущая начала передачу. Я был третьим. Когда до меня дошла очередь, я быстро выпалил заготовленную фразу о любви к русской литературе, к стихам, на которых я вырос. И вдруг выкатывают телевизор и я вижу на экране своё лицо. Это было так неожиданно, что я замолчал и захлопал  глазами. Девушка, сидящая рядом, поняла и, когда камеру навели на неё, начала рассказывать о своих учителях. А я так и просидел молча до конца передачи. Текст я не мог вспомнить, в карман за шпаргалкой не полез и очень опасался, как бы не закашляться. На кыштымском радио со мною такое случалось.

Вывод, который я сделал для себя, был однозначным: ни с радио, ни с телевидением я свою судьбу связывать не буду.

В том же 1965 году я проходил мимо театра в институт и случайно узнал, что театру имени А.С. Пушкина требуется второй суфлёр. Я обратился к администрации и в тот же день встретился с молодым работником театра, звали его Владимиром, он два года назад  закончил наш факультет, иногда замещал суфлёра, а потом продвинулся по службе. Он показал стол и шкаф в одной из гримёрных, а потом провёл к основному рабочему месту: можно со сцены в оркестровую яму и в суфлёрскую будку, но там шла репетиция, на сцене плясали так, что, как мне показалось, всё пропитано пылью и потом. В общем, это меня напугало, поскольку после посещения театра у меня вся шея покрылась красными пятнами. Насколько я знал, у меня была аллергия на свежемороженую морскую рыбу, иногда тошнило и рвало, а шея покрывалась красными пятнами. Рыбу я уже несколько лет не ел, а шея красная и зудится. Я понял, что это от пыли и на собеседование  с начальством театра уже не пошёл, а Володе позвонил.

Всё это отчётливо вспомнилось недавно, когда я с целью повысить настроение после победы демократов Америки на выборах в условиях безграничной лжи начал искать стихи в интернете. Я проспорил, поскольку был уверен, что победят другие силы. Я гулял по парку и встретил символ демократов США, да ещё в двух экземплярах. Слоны в Дюссельдорфе появляются только  вместе с передвижными цирками. А сейчас все спектакли, концерты, массовые представления запрещены. Пришёл после прогулки и стал искать  в глобальной сети  рифмованные строки и набрёл на два стихотворения Владимира Набокова под заголовком «СУФЛЁР».
 

С восьми до полночи таюсь я в будке тесной,
за книгой, много раз прочитанной, сижу
и слышу голос ваш... Я знаю,-- вы прелестны,
но, спутаться боясь, на вас я не гляжу.
Не ведаете вы моих печалей скрытых...
Я слышу голос ваш, надтреснутый слегка,
и в нем,-- да, только в нем, а не в словах избитых,-
звучат пленительно блаженство и тоска.

Все так недалеко, все так недостижимо!
Смеетесь, плачете, стучите каблучком,
вблизи проходите, и платье, вея мимо,
вдруг обдает меня воздушным холодком.
А я,-- исполненный и страсти и страданья,
глазами странствуя по пляшущим строкам,--
я кукольной любви притворные признанья
бесстрастным шепотом подсказываю вам...
<1922>

Второе стихотворении -  FINISH

Не надо плакать. Видишь, там - звезда,
там - над листвою, справа. Ах, не надо,
прошу тебя! О чем я начал? Да,
- о той звезде над чернотою сада;

на ней живут, быть может... что же ты,
опять! Смотри же, я совсем спокоен,
совсем... Ты слушай дальше: день был зноен,
мы шли на холм, где красные цветы...

Не то. О чем я говорил? Есть слово:
любовь, - глухой глагол: любить... Цветы
какие-то мне помешали. Ты
должна простить. Ну вот - ты плачешь снова.

Не надо слез! Ах, кто так мучит нас?
Не надо помнить, ничего не надо...
Вон там - звезда над чернотою сада...
Скажи - а вдруг проснемся мы сейчас?
9. 1. 23.

Я совсем мало знаю о Владимире  Набокове, в школе его даже не упоминали, в вузе о поэзии серебряного века у нас говорили мало. Его имя открыли советскому читателю только при Горбачёве.

 Владимир Владимирович Набоков родился в Петербурге 10 апреля по старому стилю 1899 года. Сайт «Культура.РФ»  отмечает, что свой день рождения он отмечал 23-го числа по новому стилю. При этом  Владимир Набоков любил подчеркивать: «В самом последнем из моих паспортов в качестве «даты рождения» указано «23 апреля», что является также датой рождения Шекспира».
 
Он был из аристократической семьи, где в родительской библиотеке было  более 10 тысяч томов. Его учили гувернёры на русском, английском и французском языках. Учили его дома не только языкам, но и рисованию, пению,  танцам, фехтованию, боксу, теннису, шахматам. Его детско-юношеские страдания меня не привлекли, когда появилась возможность о них прочесть.

Я вырос совсем в другой среде, где нужно было выживать и утверждать себя, в том числе кулаками. Я не любил драться, но иногда приходилось отстаивать какие-то интересы своего околотка, при этом мы прекращали битву, как только выдели первую кровь. Как бы ни заиграться и ни сделать кому-либо увечье. Останавливались, братались, прощали друг друга и нередко в обнимку с соперниками шли по домам. А он этого не понимал.

В своей автобиографии «Память, говори» Набоков писал:

-  Меня обвиняли в нежелании «приобщиться к среде»; в «надменном щегольстве» (главным образом французскими и английскими выражениями, которые испещряли мои русские сочинения, что было для меня только естественным); в отказе пользоваться грязными мокрыми полотенцами в умывальной; в том что при драках я пользовался наружными костяшками кулака, а не нижней его стороной, как принято у русских забияк. Один из наставников, плохо разбиравшийся в играх, хотя весьма одобрявший их группово-социальное значение, пристал ко мне однажды с вопросом, почему, играя в футбол, я всегда торчу в воротах, «вместо того, чтобы бегать с другими ребятами». Особой причиной раздражения было еще то, я приезжаю в школу и уезжаю из нее в автомобиле, между тем как другие мальчики, достойные маленькие демократы, пользуются трамваем или извозчиком. Один из учителей, скривившись от отвращения, внушал мне как-то, что я, на худой конец, мог бы оставлять автомобиль в двух-трех кварталах от школы, избавив тем самым моих школьных товарищей от необходимости смотреть, как шофер «в ливрее» ломает передо мной шапку. То есть школа как бы позволяла мне таскать с собою за хвост дохлую крысу, но при условии, что я не стану совать ее людям под нос.

Кстати, таскать дохлых крыс – это забава детей западной культуры. В русской или татарской (башкирской) культуре ничего подобного не было.

Летом 1914 года Владимир Набоков написал первое стихотворение, очень удивился этому и своё  создание сравнил с «потрясьеньем от чуда… когда сердце и лист были одно».

В 1916 году от умершего дяди ему досталось многомиллионное состояние и усадьба Рождествено. На  собственные деньги Владимир Набоков издал свой первый поэтический сборник из 68 стихотворений. К началу 1963 года у меня, к примеру,  набралось более сотни стихотворений, но я посчитал их слабыми и никому не показывал.

Стихи «Суфлёр» и Finish  относятся к берлинскому периоду жизни писателя. После революции 1917 года Набоковы навсегда покинули Петербург, переехали в Крым, поселились в Гаспре, где всё казалось Набокову чужим: «Все было не русское, запахи, звуки, потемкинская флора в парках побережья, сладковатый дымок, разлитый в воздухе татарских деревень, рев осла, крик муэдзина, его бирюзовая башенка на фоне персикового неба; все это решительно напоминало Багдад».

В Крыму Набоков познакомился  с художником и поэтом Максимилианом Волошиным, а тот открыл ему метрическую теорию Андрея Белого и опубликованный в 1910 году сборник «Символизм».

 15 апреля 1919 года, до захвата Крыма большевиками,  Набоковы навсегда покинули Россию, отправились на корабле «Надежда» в Константинополь, потом в Афины. На греческий берег Набоков ступил в день своего 20-летия. В первый же день семья посетила центр Афин.  Акрополю Набоков посвятил несколько стихотворений.

Потом был Лондон. Там сумели продать вывезенные из России драгоценности и жить на полученные деньги. Для этого английскими спецслужбами  и делалась революция в России, они причастны и к нескольким войнам против России, и к распаду СССР. А США более 100 лет были через крошечный округ Колумбия инструментом английских и швейцарских банкиров для покорения мира.

1 октября 1919 года Владимир Набоков поступил по совету Глеба Струве в Кембриджский университет: слушал лекции по зоологии, препарировал рыб, потом понял, что эти занятия мешают писать стихи,  и перевёлся на русскую и французскую филологию. Расходы росли и деньги кончались. Лондон стал дорогим, Набоковы переехали в Берлин, Владимир остался в Англии заканчивать учебу.

В Берлине Набоков - отец вместе с Иосифом Гессеном организовал газету «Руль». Первый номер вышел 27 ноября 1920 года, в нём рассказ Ивана Бунина и стихотворение молодого Набокова. Он подписался псевдонимом Cantab. А с января 1921 года, то есть ровно 100 лет назад, «Руль» стал печатать произведения Набокова с подписью «Влад. Сирин».

Этот псевдоним взят не случайно, ведь  Сирин — мифическая райская птица в русском фольклоре. Набоков объяснил:

«Я прочел где-то, что несколько веков назад в русских лесах обитала великолепная разновидность фазана: она осталась жить в народных сказках как жар-птица, и отблески ее великолепия сохраняются в замысловатой деревянной резьбе, украшающей крыши деревенских изб. Эта чудо-птица настолько поразила воображение, что трепетание ее золотых крыл стало душой русского искусства; мистицизм трансформировал серафима в длиннохвостую птицу с рубиновыми глазами, золотыми когтями и невообразимыми крыльями; ни один народ в мире не любит так сильно павлиньи перья и флюгера».

Владимир Набоков учился в Лондоне и иногда приезжал в Берлин. В марте 1922 года он  приехал на пасхальные каникулы, тогда  умер его отец. Его убили в Берлинской филармонии во время выступления экс-министра иностранных дел Временного правительства Павла Милюкова. Террористы выстрелили в Набокова-старшего,  он умер мгновенно.

Владимир Набоков-младший съездил в Англию, сдал экзамены, получил степень бакалавра второго класса и сразу уехал в Берлин.

Это был самый сложный период в его жизни, берлинский. После смерти отца от рук террористов Набоков стал угрюмым и депрессивным. В Лондоне  он познакомился с двоюродной сестрой своего друга, Светланой Зиверт. Ей он посвятил строки: «Мечтал я о тебе так часто, так давно, / За много лет до нашей встречи». Вскоре после переезда в Германию, Набоков сделал ей предложение, она вспоминала, что юноша был так подавлен, что она не смогла ему отказать.


В Берлине Набоков столкнулся с проблемой нехватки денег, он стал зарабатывать репетиторством: давал уроки французского и английского, обучал теннису и боксу. В 1922 году издательство «Гамаюн» заказало ему перевод «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. Писатель сохранил кэрролловский юмор и иронию, но, как он обозначил во вступлении, «Алиса стала Аней, зажила новой жизнью»: он привнес в произведение русский колорит и изменил имена. Доводилось Набокову ради заработка составлять и «коммерческие описания каких-то кранов». Об этом периоде он писал:
- ...Я вижу себя и тысячи других русских людей ведущими несколько странную, но не лишенную приятности жизнь в вещественной нищете и духовной неге, среди не играющих ровно никакой роли призрачных иностранцев, в чьих городах нам, изгнанникам, доводилось физически существовать. Владимир Набоков, «Другие берега».

В начале 20-х годов XX века Берлин был центром русской эмиграции: всего в этот город перебралось более 300 тысяч русских писателей, дипломатов, художников, политиков. В столице Германии было около сотни русских издательств и множество книжных магазинов. Берлин называли литературной столицей русской эмиграции. В литературную среду попал и Владимир Набоков.
В апреле 1922 года он присоединился к содружеству писателей и художников «Веретено», писал стихи для альманаха. Вместе с Леонидом Чацким и Глебом Струве организовал тайный литературный кружок «Братство круглого стола». В него входили Сергей Горный и Владимир Татаринов, Сергей Кречетов и Владимир Амфитеатров-Кадашев. Самым близким другом Набокова в этот период был Иван Лукаш. Как отметил в книге «Владимир Набоков: русские годы» Брайан Бойд, «никогда больше и ни с одним писателем у Набокова не будет такого тесного контакта в работе, как с задиристым Лукашем». И действительно, вместе они работали над сценариями пантомим «Агасфер», «Синяя птица», «Вода живая», «Locomotion».
В ноябре 1922 года вышла первая берлинская книга Владимира Набокова — перевод «Николы Персика» Ромена Роллана, через пару месяцев он издал сборники стихотворений «Гроздь» и «Горний путь». Примерно в это же время родители Зиверт расторгли помолвку между Набоковым и их дочерью: будущий брак им казался провальным из-за неустроенности писателя. С сайта «Культура.РФ»

Именно в этот период Владимир Набоков подрабатывал суфлёром и написал эти два стихотворения, которые вызвали у меня горы воспоминаний, и я отыскал в сети некоторые факты из жизни Набокова. Деньги и слава придут к нему позднее. Я не буду касаться этих периодов, а там приход к власти Гитлера, побег из Германии во Францию, потом в США, множество переездов, литературная работа на русском и английском языках. Мне пока не удалось отыскать историю отношений с той, кому посвящены стихи от имени суфлёра. Я уверен, что эти сведения известны исследователям творчества Владимира Набокова. Отмечу только, что земной путь  Владимир Набоков завершил в 1977 году. Во время любимой охоты на бабочек в Альпах на высоте 1900 метров он поскользнулся и полетел со склона. Переломов не было, но ушибы были сильные. Были операции, но 2 июля 1977 года писатель скончался. Его похоронили на кладбище в Кларане, недалеко от Монтрё.

Попутно отмечу: недалеко от Монтрё швейцарская деревня  Виллар, 29 или 31 км, за 30 минут можно добраться. В 2008 года некоторые европейские газеты врали, что там дача Путина, а вторую он строил якобы на востоке Швейцарии на лыжном курорте Санкт-Мориц. А теперь английские спецслужбы через своего суперагента снова обличают Путина в строительстве дворца под Геленджиком. Старая песня о «главном».

Вернёмся к словам, обозначенным в заголовке.
Суфлёр (фр. Souffleur — «дышать, дуть, подсказывать») — работник театра, который следит за ходом репетиций, спектакля по тексту пьесы и подсказывает по необходимости актёрам текст роли. В переносном смысле суфлёр — подсказчик, тот, кто даёт подсказки шёпотом. В музыкальном и драматическом театре суфлёр сидит в суфлёрской будке или в одной из боковых кулис, которая скрыта от зрителей. Суфлёрская будка (колпак) располагается посреди сцены, едва возвышаясь над помостом, и имеет форму ракушки, вогнутого зеркала, в фокусе которого — голова суфлёра.
У людей, не знакомых с внутренней жизнью театра, обычно бывает снисходительное отношение к суфлёрам — кажется, что суфлёру достаточно просто тихо зачитать текст из книжки. На самом деле от суфлёра требуется эрудиция, безупречное знание русского языка (суфлёр должен не только подсказать, но и поправить актёра на репетиции, если тот неверно произнесёт слово или ошибётся с ударением), правильная дикция, способность регулировать громкость голоса, хорошо знать весь текст пьесы (в то время как актёру достаточно выучить только свою роль), хорошее зрение и слух. Виртуозы своего дела добивались такого сдавленного звука, как чревовещатели: он доносился только до артистов, не спускающих глаз с суфлерской будки. Кроме того, суфлёр должен знать особенности каждого конкретного актёра: в то время как одному достаточно сказать глагол из фразы, другому требуется сказать целую реплику. С большим сочувствием писал в начале XX века о работе суфлёров Константин Станиславский: «Этот мученик обречен в театре на вечную пытку, от которой становится страшно за человека. Грязный ящик вроде собачника, обитый пыльным войлоком. Половина туловища суфлера погружена в подполье сцены с подвальной сыростью, другая половина туловища его — на уровне пола сцены — подогревается с обеих сторон стосвечевыми раскаленными лампами рампы. Вся пыль при раздвигании занавеса, при шмыгании женских юбок о пол сцены летит в рот мученика-суфлера. А он принужден весь день и весь вечер без передышки, в течение всего спектакля и репетиций, говорить неестественно сжатым, часто напряженным голосом, чтобы быть слышным только актерам, а не зрителям. Известно, что три четверти суфлеров кончают чахоткой. Все это знают, и никто не пытается изобрести более или менее приличную суфлерскую будку, несмотря на то, что наш век не скупится на изобретения». Поскольку суфлёры изо дня в день, из года в год видели множество самых разных постановок, то порой становились ходячими энциклопедиями по истории театрального искусства.
Появление суфлёров было связано с тем, что до появления репертуарного театра актёрские труппы ставили целью выпускать как можно больше спектаклей в год. Новую пьесу начинали репетировать в понедельник, а в субботу и воскресенье уже могли давать премьеру. Актерам в месяц приходилось выучивать по 120 листов текста, а в сезон, длившийся полгода, — до 780. Если к этому числу прибавить товарищеские бенефисы, когда за вечер играли аж по две пьесы, то количество страниц текста доходило до тысячи. Иногда с премьерой на сцену актеры выходили всего после двух-трёх репетиций и запомнить в кратчайшие сроки текст были не в состоянии. В таких условиях присутствие суфлера было насущной необходимостью. Это из Википедии

Слово суфлёр (фр. Souffleur), на мой взгляд, сложное, первая часть СУ (SOU)несёт ту же функцию, что и русский предлог с (со или су), а второй корень   ffleur – «цветы», «лицо», «лицевая сторона». Видимо, слово суфлёр указывало на наличие сперва наблюдателя, а потом уж подсказчика.

А потом появились суфлёры иного качества. Они стали не подсказывать, а показывать требуемый текст. Зарубежные источники указывают, что первые телесуфлёры появились в 50-е годы ХХ века.

Российские источники отдают приоритет СССР. Этот метод потому и назван телесуфлёром, что появился в 1949 году на Ленинградском телевидении. Владимир Покорский, чтобы облегчить жизнь дикторам, придумал довольно громоздкую конструкцию из двух барабанов и рулона бумаги с написанным от руки текстом. Один барабан - подающий узел, второй — приёмный.  Систему усовершенствовали. Барабаны с намотанной на них бумагой были дополнены большой линзой, позволявшей увеличить текст настолько, чтобы его было удобно читать. В результате появился суфлёр ТС-52 (телесуфлёр 1952 года разработки), а в 1953 году изобретение Покорского применили в телецентрах Москвы и Киева, а потом и других городов.

Компания «TelePrompTer» (США) была основана в 1950-х годах Фредом Бартоном младшим (Fred Barton Jr.), Хьюбертом Шлафлаем (Hubert J. Schlafly) и Ирвингом Берлином Каном (Irving Berlin Kahn). Бартон был актёром, предложившим идею телесуфлёра как средство помощи для телеведущих, которым требовалось запоминать огромное количество текста в сжатые сроки.

А сейчас ТЕЛЕСУФЛЁР (фр. t;l;souffleur — телеподсказчик), а так же  телепромтер, телепромптер (англ. teleprompter от prompt «подсказка»,
autoue) — дисплей, отображающий текст речи или сценария для диктора или актёра незаметно для зрителя.

Телесуфлёр располагается прямо перед объективом, и диктор, обращаясь к подсказке, не перестаёт смотреть в камеру, так что у зрителей возникает иллюзия спонтанности речи. Википедия