невечернее полыхание

я восстал - подобно нимбам героев, подобно складкам твоего платья - я восстал, и никакие вихри подобий не могли остановить меня в этом ненастьи. буря жгла мои очи - они, как незабудки, расцветали и воскресали навстречу тебе - тебе, искуснице знамен и богаделен. в россыпях тебя я звучал - как дикий гимн добродететели. с креста снимали эту песню - эту первозданную песню, пропевающую бурю в моих жилах. через вихри я двигался - немой поступью, остекленелыми глазами, пробираясь вплавь через источение росы. так я двигался, и песнопение пропевало во мне яму, крушило во мне шахты и копи истекающих значений. я двигался, и движение мое было слепо, вывихнуто на переднем сознании, выжато пресными водами, выскоблено когтями оробевших свит. я витал в этих угодьях, созидал себе препятствия, и снова восставал , восстанавливаясь в потерях. я был плотью моего страдания, и каждая мука приносила свое новое тело, новые руки для объятий. сквозь стекло я видел - рабы воздвигают поручни света ,из немых колоколов сооружают голос, из размолотых глоток строят песню, и каленая сталь отпечатывается в каждом движении наших уст. мы парим - и содрогающиеся ответы плывут в наши умы, и души наши наполняются светом, диким, экзотическим светом, проникающим в наши трезвонящие очи. там, в очах - каленые подсвечники светят во тьме, краденые лучины озаряют невечернее полыхание невозможного. там, в зеницах - немолчные колокола берут золото взаймы у песни, немые статуи святых воздвигают неприступные крепости страданий. там, в зрачках - полыхание раскинувшихся плах, наездники вынимают мечи из ножен, и головы, и тела - все истерзанное и кровавое - сияет в отсроченной смерти, сияет и наполняется тьмущим светом, преисполняется разинутыми твердями ртов, пожирающих в этом свете весь излишек скорби и невыносимости.