Щенячья история

   I

   Борис ехал в поезде уже почти сутки, возвращаясь с учебы в свой провинциальный городок. В окно светило нещадное южное солнце, в лучах которого, между полками, клубилась пыль. За окном был все тот же не меняющийся пейзаж: поля, изредка какая рощица или речушка, за которой прятались в густых садах крыши домов. В душе шевелилось то трогательное, всепоглощающее чувство, которое накатывает на человека от видов родных краев после долгой разлуки.
И жара, казалось, перестала быть в тягость, и хотелось уже поскорее выйти навстречу этому солнцу, вдохнуть густой летний воздух, пройтись по знакомым улицам детства.
   Разглядывая узоры на подстаканнике, студент предвкушал как этим вечером будет уже
у себя дома читать при свете настольной лампы или просто валяться без дела в полном спокойствии. Да, уже все было позади: и сессия, и зачеты, и конспекты. Остались где-то далеко подработки, макароны с дешевыми сосисками, общежитие, бессонные ночи и прочие прелести студенческой жизни. Теперь, в поезде, и не верилось, что очередной учебный год закончился.
   Студенту хотелось забыться под стук колес и представить, что все это было сном. И в то же время, к нему постепенно приходило осознание того, что через какой-то год целая полоса жизни под названием «Университет» закончится. Тогда уже точно будет не до отдыха. И чем меньше оставалось летних дней в календаре, тем острее была потребность просто расслабиться и насладиться этими последними каникулами. Трясясь в душном плацкарте, он
предвкушал ленивые утра и приятные вечера в компании друзей. Эти беззаботные мысли сопровождали его, пока поезд, скрипя, не остановился у перрона.
 
   Как только отворилась входная дверь, навстречу студенту выскочила Джесси — его собака.   
   - Ну, привет, моя хорошая, - гладил он овчарку, которая от избытка радостных чувств скулила и металась вокруг Бориса, подпрыгивая и облизывая ему лицо. Тут же из-за закрытой двери гостиной подали голос и её трехмесячные щенки, скребя лапами по двери.
   - Вот я и дома, - обнял мать студент.
   - Давай, разувайся и проходи. Похудел-то как, ты там ел хоть что-то?  Мой руки, я уже
на стол накрыла.
   Что такое домашняя еда для студента и говорить не стоит! Борис поглощал все с огромным аппетитом, а после обеда пошел к щенкам. Некоторых уже продали к тому времени, а оставшиеся перестали помещаться в специально сколоченный для них вольер и заняли  гостиную. Черные, лохматые, как маленькие медвежата, они носились по комнате, тявкали и прыгали друг на друга играючи.
   - Что теперь с гостиной стало? - пошутил Борис, глядя на царивший там переполох. Он схватил одного «медвежонка» почесать за ушком, но тот вырвался и опять погнался за остальными.
   - У-ух, шустрый! – только бросил ему вдогонку студент, вспомнив, что Джесси не так давно и сама была таким же комком шерсти с черным носиком и большими, точно плюшевыми, лапками.


   II    

   Вечер, на удивление, оказался прохладным. Приятный ветерок доносил через открытое окно отзвуки вечернего города. Пока мать была с Джесси на тренировке, Борис пил чай при мягком свете настольной лампы и, отложив книгу, задумчиво блуждал взглядом поверх зеленого моря деревьев. Вдали скалистым берегом выступали серые девятиэтажные коробки, торчали металлические клыки столбов электропередач и возвышающиеся над зеленой массой стройные тополя. Чуть ближе — крыши магазинов, гаражей и стоящие в ряд пятиэтажки. Все погружалось в сумерки, очертания домов смазывались, бледнел еще такой яркий какие-то мгновения назад розовый горизонт. На другой стороне уже вовсе стемнело, и начали загораться одна за другой желтые лампочки на кухнях.
   Прохлада принесла умиротворение. За окном текла неспешная жизнь дворов, наполненная смехом, разговорами на скамейках и доносящимися откуда-то издалека звуками вечернего проспекта. Прежние заботы уже почти не тревожили, они остались где-то за тысячу километров, далеко от шуршания этой неспешной провинциальной жизни.
   Было уже довольно поздно, когда мать вернулась взволнованная с запыхавшейся собакой.
   - Что стряслось? - удивился Борис, неохотно вставая с кресла.
   - Сейчас щенков принесут, чтобы Джесси покормила.У знакомых собака умерла при родах... Позже объясню, - бросила впопыхах мать и опять куда-то исчезла.
   Вскоре она вернулась с корзиной, полной черных щенят и уложила их возле Джесси. Щенки проснулись и зашевелили своими маленькими лапками, недоверчиво подползая к новой мачехе. Собака обнюхала их и вопросительно посмотрела на встревоженную хозяйку.
   - Так, Джесси, лежать!
   Собака неохотно улеглась, опустив на лапы печальную морду.
   - Такие слабенькие, и ста грамм весу нет. А ведь им уже третий день пошел. При том, что щенок должен за сутки по сто грамм набирать.
   Действительно, щенки были совсем хилые. Они легко помещались в ладошку вместе с хвостом и были похожи скорее на черных крысят. Из пятерки двое были покрупнее и, как выяснилось после, весили на двадцать грамм больше. Они сразу нашли грудь новой кормилицы и начали пить молоко медленными большими глотками. Еще двое тихонько пищали, зарывшись в шерсть, дергались, но самостоятельно кормиться не могли. 
   - Ну ты посмотри, этот вообще ни в какую! - тревожилась мать о последнем, совсем хилом щенке, - Если он сегодня не напьется молока, то до утра не дотянет. У знакомых собака старая была, вот и умерла при родах, а  щенки остались. Но сам видишь, какие они крохотные. Двух уже нет, да и столько времени потеряно...
   - И надолго они к нам?
   - Договорились на месяц.
   - Месяц? И как ты только согласилась?
   - Знаешь, если бы ты не приехал, я бы, скорее всего, отказалась. Сколько я с нашими намучилась поначалу! Первые две недели вообще не отходила! К тому же, мы еще не продали всех. Я бы одна точно не справилась, но ты ведь поможешь?
   - А куда я денусь? - вздохнул Борис, понимая, что об отдыхе в ближайшем месяце он может забыть. Приятное, ленивое настроение сменилось в нем тяжелым, предугадывающим большие хлопоты.
   Пятого, самого хилого, покормили разогретой молочной смесью и подложили опять к Джесси. Но тот, прижавшись к ее лапе, оставался неподвижен. Джесси лежала неохотно, но в собачьих глазах ее была покорность и понимание. Борис сидел рядом с ней и смотрел за малышами, а мать звонила инструкторам, ветеринарам, спрашивая советов и всякий раз каждому новому собеседнику объясняя все в мельчайших подробностях. Так прошел не один час.
   - Знакомый инструктор своих новорожденных щенков весом меньше ста пятидесяти грамм сразу топил, так как шансов выжить у них почти не было. Ну а эти...
   - Вот двое, вроде, покрупнее и резвые... Думаю выкарабкаются. Пятый только совсем не ел ничего.
   - Сейчас пусть спит, позже еще раз попробуем.
Но как ни пробовали накормить пятого щенка Джессиным молоком, ничего не получалось. Мать только покачала головой и обоим стало понятно, что пятый — не жилец.
   Около двенадцати Борис уснул. Голова болела от жары, усталости и такого частого и громкого крика щенков. Для матери же эта ночь была бессонной. Насытившись, малыши засыпали, проснувшись – опять подымали визг. Но, несмотря на все усилия, наутро щенков осталось только четверо.
   
   Все, кто волей случая были в курсе происходящего, в душе разуверились в возможности поставить щенков на ноги. Но нужно было заниматься остальными, сделать все возможное, чем бы не закончилась эта история! Так шел второй день, погруженный в «щенячьи» заботы.
   Вроде бы с оставшимися все было в порядке: двое крупнее, двое — поменьше, все ели мало, но с одинаковым аппетитом. Мелких старались подержать возле Джесси подольше. Они барахтались, пищали и все еще не могли кормиться без помощи. Крупненькие были куда активней. Они все время ерзали, дергали лапками и сами пробивались к груди, переползая через друг дружку.
   Теперь Борис уже с любопытством наблюдал за ними. На его глазах проходили первые дни жизни этих маленьких, еще слепых существ. Он видел, как они инстинктивно тянулись к матери; как те, что сильнее, выбивали себе лучшее место; как слабые без опеки жалобно стонали и терялись...
   Особенно беспокоил один из мелких. Он кричал больше остальных, почти не спал и ел слишком мало. Каждый раз Борис докармливал его молочной смесью, но тот упорно отворачивал мордочку, так что приходилось вливать в него молоко почти что насильно.
   - Ну, давай же! Тебе положено двадцать миллилитров на раз, а ты - от силы пять выпил, - уговаривал он щенка. Но тот, крича, выплевывал молоко, вырывался из рук, извиваясь своим маленьким тельцем и цепляясь передними лапками за все что придется.
   Борис клал щенка к остальным, но и тогда бедолага никак не успокаивался. К вечеру крики несчастного только усилились. Почти всю ночь студент провозился  с ним и чего только не перепробовал! Лишь потом заметил, что причиной всему была ранка в пуповине. Рану он тут же обработал, позвонил ветеринару, но бедному существу это уже не помогло. Щенок все кричал от боли, потом вдруг затихал и не двигался, ни на что не реагировал. Его крохотное тельце лежало как неживое. «Ну все, отмучился...» - думал Борис. Но через какое-то время щенок снова подавал признаки жизни. Сначала тихонечко скулил, потом все громче и громче, пока силы его не покидали, и он опять впадал в забытье. Так повторялось несколько раз. Все это время Борис не отходил от щенка. Он смотрел на него, понимая, что ничто и никто уже не в силах помочь.
   Тяжелое это сострадание, когда нет надежды! Нелегко было смотреть на него в ожидании, что жизнь вот-вот неизбежно погаснет. И еще тяжелее тут же заглушать в себе только зарождающиеся мысли о том, что если эта агония закончится — станет немного легче. Невольно ждать этого самого конца, досадуя, что он так затягивает, вызывая такие муки.
   Через несколько часов крики несчастного утихли навсегда. Он лежал в коридоре завернутый в тряпку, не издавая более ни звука. 
   «Каким был для него этот мир? – задался вопросом студент, - Он даже не успел взглянуть на него; перед еще не прозревшими глазами была полная темень. Беспомощным он пришел в жизнь, и таким же её покинул. Не появляемся ли и мы на свет точно так же? Напуганные, в таком чужом и враждебном мире... Какой страх мы переживаем тогда! Может из-за этого страха мы и не помним свои первые дни?»
   Вспомнилось Борису раннее детство, когда он серьезно заболел и в лихорадке кричал: «Мама!  Мама!»  Как, наверное, был похож этот крик на отчаянные стоны щенка... Перед глазами проплывало лицо матери, красный ковер на стене, большая темно-коричневая печь, узоры на желтых шторах, а за ними — мрак ночи. Казалось, вот-вот зальется холодный и мокрый мрак в комнату, поглотит  все, захлестнёт и затянет в свою мертвую пучину. Когда
гасили свет, Борис еще долго не смыкал глаз, всматриваясь в темноту перед собой. И все казалось, что не один он в комнате, что есть еще кто-то невидимый. Что темнота эта живая, и вот она, здесь, рядом. Он боялся повернуть голову, чтобы ненароком не увидеть воплощение этой ночи в призраке или тени. Все чудилось, что этот призрак в соседней комнате - ищет, вот-вот доберется до кровати. Тогда, напуганный, Боря отворачивался к стенке,  рассматривал узоры на ковре, но все равно чувствовал чье-то неслышное дыхание за спиной.
   Глядя в потолок, студент думал о щенке, о самом этом непостижимом таинстве появления на свет, о воле Жизни как таковой к самопроявлению и этой вечной ее борьбе со смертью. Но постепенно мысли становились все бессвязней, все размытей - он погружался в крепкий сон.


   III    

   Проснулся Борис поздно. Впервые за эти дни он наконец-то выспался, набрался сил. А их потребовалось немало! Жизнь кружилась дальше... Да и когда она давала передохнуть? С улыбкой вспоминал он свои недавние мечты о беззаботных каникулах. Не успел очнуться — опять завертели и затянули с головой новые хлопоты. Но несмотря на бесконечную усталость, Борис более не жалел о неудавшемся отдыхе: «Что толку, если бы я просто валялся на диване и тратил дни на всякую чепуху?» И  может неспроста человек оказывается в том месте и в то время, когда он действительно нужен. Какие планы не строй — жизнь внесет свои коррективы...
   Зато, спустя месяц, выжившие щенки окрепли и уже сами резво набрасывались на миску с кормом. Их вернули хозяевам, и трогательное теплое чувство заполнило грудь, когда те, через полгода, прислали фотографии уже полноценных, здоровых овчарок.