Плиссе

Брамбулетка ворвался как вихрь. Шнапс только успел отойти от двери в сторону, чтобы не стать унесённым ветром. Брамбулетка распластался в кресле тяжело дыша:
— Пить! Ради всего святого, пить!
— Пожалуйста, — Шнапс наполнил из графина стакан, протянул страждущему.
— Что это за гадость?
— Вода.
— Не найдётся ли чего-нибудь поэкзальтированней?
После того, как запыхавшийся гость опрокинул в себя второй стакан сливянки, Шнапс спросил:
— В чём дело, почтеннейший?
— Чудовищно!
Почтеннейший повторил это несколько раз, затем его лицо приняло приятный фиолетовый оттенок, голова приобрела форму сливы, он заговорил последовательно.
— Не далее как две недели назад, я пустил к себе на квартиру пожилую пару. Старые пердуны лет под двести, дряхлые бездельники, транжирящие свои пенсии. Что ж, решил я, старик со старухой, чинно и умиротворённо прозябающие свои последние деньки в тишине и спокойствии, поглощённые вязанием, чтением газет и прочими маразматическими страстями, что может быть лучше? Я заселил их на мансарду и думал, что лучше и покладистей мне квартирантов не сыскать. Но…
— Но?
— Но не тут-то было! Нет, днём оно ещё ничего. Бесконечное скрипение кресла-качалки, послеобеденный сон под аккомпанемент минорного пердежа, стук мухобойки по стенам и полу (хотя я даю Вам гарантию, что никаких мух в доме нет) всё это ерунда, не вызывающая ничего, кроме раздражения, и то первые два дня. Но с наступлением вечера начинает происходить что-то странное. Они запирают дверь, наглухо застёгивают ставни и включают музыку. Я отчётливо слышу, как под звуки чарльстона  ухает кровать, ходит ходуном стол, бабский визг и ослиные вопли мужика. И так длится до двадцати трёх ноль-ноль. Как по расписанию всё стихает. И так каждые сутки. Я должен был узнать, чем эти старые извращенцы занимаются! – Брамбулетка стукнул кулаком себя по колену: — И я узнал!
— Нет! – побледнел Шнапс.
— Да! Я пытался подглядеть в замочную скважину, но матёрые перечницы всегда оставляли в замке ключ. Под дверью мешал что-либо рассмотреть коврик. Я совершил восхождение по садовой решётке, на которой у меня вдоль стены растёт дикий виноград, не без труда я добрался до окна мансарды и, применив немалую сноровку, сумел просунуть топорик между створок ставень, отогнуть их и заглянуть в комнату. То, что я увидел… То, что я увидел превысило все воображаемые предположения. Непосильно описать всю мерзость, свидетелем которой я стал. Вавилон, Содом и Гоморра не видывали в своё время подобного. Вы себе представить не можете, что они там вытворяли!
— Не говорите мне. Прошу Вас!
— Нет, я скажу.
— Не надо!
— Надо! – Шнапс вновь стукнул себя по колену: — Они там… Они… Эти два существа, эти человеки, дряхлые развалины, которым думать надобно об упокоении, они… Он во фраке и бабочке…
— Ой!
— Она в плиссированном платье…
— А!
— Они… Они… Они танцевали!
— Что?
— Чрльстон! Уф! – Брамбулетка громко выдохнул, отёр шею: — Я вскрикнул (поймите, сложно не вскрикнуть, увидев этакое), меня заметили. Скандал. Теперь на меня в участке лежит заявление, что я пытался ворваться к стариканам с топором, обвиняюсь в попытке убийства, изнасилования и ограбления. Чудовищно. Катастрофа. Я под домашним арестом и буквально на секундочку вырвался к Вам. Однако вернусь, а то ещё побег припаяют. Паранойя решился взяться за моё дело, говорят толковый адвокат. Ну, рад был повидаться. Мне необходимо было выговориться. Всё!
На пороге Брамбулетка обернулся:
— Танцуют они! Суки…
Он, пригибаясь, ушёл огородами.
Шнапс запер засов, долго смотрел на своё отражение в зеркале, налил сливянки и молча выпил.

26 январь 2021