Бармалей-women

- Ефим Моисеевич, - в двадцатый раз назвала своего начальника по имени отчеству молодая актриса Алена Солдатова. – Я от своего не отступлю. Это, уже, знаете ли, дело принципа.
- Да не играют у нас женщины Бармалеев, - взревел от бессилия худрук театра «Белеберда».- Тем более, молодые и такие красивые. Аленушка!
Комплимент про молодых и красивых не подействовал. Актриса осталась сидеть на стуле, не шелохнувшись, словно каменное изваяние. Впрочем, такое каменное изваяние украсило бы любое место – не важно даже где бы оно находилось. Эти мысли отчего-то пришли в голову худрука. Но он не стал делиться ими в слух.
Вместо этого он попросил Алену подняться и вместе с ней подошел к красивому старинному зеркалу – висевшему слева  от директорского стола.
- Посмотрите, моя дорогая, - Ефим Моисеевич был сама любезность.  – Посмотрите на себя повнимательнее.
Никто из посторонних никогда бы не поверил, что худрук может орать почище любой базарной торговки и вставлять слова из лексикона самых матерых уголовников. Зато актриса Алена Солдатова была об этой его способности, впрочем, свойственной большинству людей его профессии, отлично осведомлена. В искренность начальника она не верила, а потому самым решительным образом потребовала:
-Ну, посмотрела. И что я там должна увидеть?
- Героинь! – воскликнул слишком уж пафосно худрук. – Героинь, моя дорогая. Героинь которых вы можете сыграть в моих спектаклях. Неужели вы их там не видите?
- Вижу, - призналась Алена.
- Вот и замечательно, вот и прекрасно! – худрук даже хлопнул в ладоши от радости. – кого е вы там узрели?
- Бармалея, разумеется.
Худрук вздохнул, как собака не желающая выходить на улицу в метель.
- Дорогая моя Аленушка, а я старый и больный человек, почти не видящий на оба глаза. И все-таки. Я и то, увидел в зеркале как минимум трех героинь: Белоснежку, Красную шапочку и Снегурочку.
- Это тех, которые из пьесы «Дом терпимости и три желания». Нет, увольте. Я этих пошлячек играть не буду. Ни за какие деньги не буду!  - в категоричной форме заявила актриса.
Худрук вернулся за свой стол, жестом приглашая Алену снова присесть. Но она не сдвинулась с места, лишь повернулась к зеркалу спиной.
- Эта пошлость, принесла нам за один месяц такую прибыль, какую наш театр не получал за все три сезона, - поделился худрук информацией с девушкой. – Хорошо, Хорошо. Подыщем вам другую роль. Но Бармалея, извините, не дам.
- Я на вас в суд подам, - резанула Алена. – За то, что нарушаете равноправие полов.
- За что? – искренне удивился Ефим Моисеевич. – За то, что я всячески противлюсь превращать это божественноге лицо в уродливую физиономию. Вам же совершенно не идет рваная пиратская одежда и усы. Эти рыжие усищи, ни как не идут к вашим голубым глазкам. Моя милая.
Аргумент про глазки не подействовал. Алена ожидала чего-то подобного. Ее ответ был заранее подготовлен.
- Я линзы одену, те которые к усам подойдут.
Худрук вскинул руки и молитвенно потряс ими, словно призывая высшие силы, в свидетели.  Он решил выложить свой последний козырь в свою антибармалеевскую позицию. На его взгляд этот козырь должен был зацепить женское начало актрисы и заставить ее отказаться от безумной идеи сыграть роль Бармалея в его спектакле, репетиция которого к тому же уже шла полным ходом. Да и актнр, игравший Бармалея давно выучил весь текст наизусть.
- Аленушка, - тихо и ласково начал худрук. – Понимаете, вы можете стать жертвой вашего нового амплуа. Не сомневаюсь, вы принесете в образ Бармалею массу нового, притягательного. Возможно, этот спектакль с вашим участием удостоится аншлагов больше чем «Дом терпимости и три желания». Но ведь вас станут воспринимать как актрису одной роли. Я не смогу дать вам ничего другое. Только похожих на Бармалея героев. И никто, слышите меня, дорогая моя, никто больше никто не увидит вашей цветущей красоты, вашего милого личика. Всю свою театральную жизнь вы будете носить приклеенные к вашему потрясающему лицу бороды и усы. А, оно вам это, молодой и красивой, надо?
- Еще как надо! – отчего-то радостно и по-доброму воскликнула Алена. Так меня хоть домогаться больше не будут. Мне надоела, что мои партнеры, этот чертов помощник режиссера. Все меня лапают.
- Так уж и все?- удивился Ефим Моисеевич.
- Да, практически все, подтвердила Алена свои предыдущие слова. – Я родилась красивой – это да. Но не счастливой. Моей души никто не видит. Ни в школе, ни в училище театральном, ни здесь в театре. Никто не видит моей души. Она – словно маленький росток, залитый асфальтом. И она хочет пробиться к свету, к сценическому свету. К успеху. Дайте мне роль Бармалея и я сыграю эту роль так, как никто не играл. Люди увидят, на что я способна. И не будут перешептываться у меня за спиной, что меня взяли за смазливое личико и полная бездарность.
«Не полня, девочка. Не, полная, - подумал тем временем про себя худрук. – Вот когда ты поправишься от бесконечно потребляемого шоколада и пирожных, тогда будешь полной бездарностью».
Тем временем Алена продолжала.
- Вы говорите, я могу стать жертвой амплуа. Могу застрять в одном типаже. И пусть. Взять хотя бы Анастасию Александровну – она уже тридцать лет в одном типаже. И ничего, пользуется спросом у зрителя.
Ефим Моисеевич вспомнил свою жену, о которой только что вспомнила Алена,  и сжал свои губы. Действительно его Анастасия Александровна бесподобно играла всевозможных орангутангов, шимпанзе и макак. В данный момент, она играла роль гориллы в уже упомянутой пьесе «Дом терпимости и три желания». Она играла роль гориллы-официанта. По замыслу режиссера горилла разносила на подносе прохладительные и горячительные напитки клиентам, заодно балуя ими девочек, которых эти клиенты оплатили.
 - Так вы дадите мне роль? – настойчиво прервала воспоминания худрука Алена.
- А куда же я Бориса дену? – задал худрук  встречный вопрос. – Он уже больше месяца Бармалея репетирует. Я при всех пообещал, что роль Бармалея – его. В какое положение вы меня ставите, моя дорогая. Я, что пустобрех, враль. Не хозяин своему слову, наконец.
Глаза молодой актрисы блестели. Она по-прежнему была полна решимости и неординарных идей, что тут же и доказала.
- А вам и не надо нарушать слова. Пусть остается Бармалеем. И буду Бармалеем, и он.
Глаза режиссера увеличились как вермишель быстрого приготовления, залитая кипятком.
- Вы, предлагаете мне ввести в пьесу роль брата-близнеца Бармалея. Двойной злой герой? Так, это же милая моя, всю пьесу надо переписывать заново, да и репетировать с нуля.
Худрук собирался сказать что-то еще. Но, нетерпеливая Алена его перебила.
- Ничего переделывать не надо, - заверила она его. – Введите в свою пьесу дом терпимости нового персонажа. У вас там есть сцена,  где Красная Шапочка после бурной ночи с одним из клиентов получает в подарок синюю шапочку с логотипом партии, и носит всю оставшуюся половину спектакля эту шапочку вместо прежней. Этот момент преображения Красной Шапочки в Синюю, в спектакле слабовато прописан. Думаю, не все зрители поймут. Введите несколько реплик. Пусть их произнесет тот самый клиент- секретарь местного отделения этой партии. А звать его будут Бармалей. Не по настоящему конечно. Он объяснит Шапочке, что так зовут его только друзья. Тем самым даст понять девушке, что теперь и она стала его другом, и эта ночь у них не последняя. Даже реплику можно вставить типа: Мы синешапочники  - никогда не бросаем друзей в беде. Даже ночью.
«Бог ты мой! – вихрем пронеслось в голове худрука. – Она и еще и режиссером себя считает. Ладно, Бармалеем хочет быть, но режиссером – это уже чересчур!».
Между тем, обращаясь к сотруднице своего театра, он ничем не выказал свое негодование.
- Дайте мне время, подумать до завтра. Дело ведь не в Бармалее. Вам хочется скрыть свою красоту. Тут мне пьеску одну принесли почитать о коронавирусе. Как он изменил всю жизнь вокруг. Там есть персонаж – девушка, которая отказывалась носить маску в общественных местах, и суд приговорил ее к пожизненному ношению маски. Маска – из какого-то специального вещества, хирургическим путем вживляется на лицо. Но в определенные часы она автоматически раздвигается на небольшой промежуток времени для умывания, приема лекарств и пищи. Короче, без маски, героиню никто не видит.
 - Интересный сюжет, - поделилась своим мнением Алена. Мне  - это даже больше Бармалея нравится.
Алена уже выходила из комнаты, когда столкнулась в дверях с женой режиссера.
Чмокнув, друг друга в губы они разошлись.
- Фима, - сказала Анастасия Александровна. – Я присмотрела себе брючный костюм. Он мне так идет. Дай денег, я сбегаю и куплю.
Не говоря ни слова, худрук покрутил в руках телефон и ласково ответил жене:
- Цыпочка моя, зернышки у тебя на счете. Сделай себе достойную огранку мой бриллиантик.
Получив за чем пришла Анастасия Александровна покинула кабинет своего мужа.
А он, немного уставший от препирательств с претендовавшей на роль Бармалея Аленой, вальяжно развалившись в кресле подумал:
- Настя заслужила эти деньги. Сколько она сэкономила мне на гриме. Она – единственная актриса в моем театре кому для выхода на сцену не нужен грим. И, что удивительно. Приматы у нее выглядят более чем естественно. Словно мою Настюшу,  только что,  доставили на сцену из зоопарка.  А эта бездарность мне Бармалей, Бармалей!  Да если бы того требовали интересы искусства,  я бы давно пригласил на роль Бармалея женщину. И этой женщиной, вне всяких сомнений, была бы моя жена.