Страшные тайны шотландских замков. Повесть 1, Гл 7

7

     Через несколько дней после того, как в Новом Говарде объявился призрак, один мальчик, вставший ночью по неотложной необходимости, видел его, проходящего через стены. Не прошло и недели, как о том же сообщил всем сын-подросток другой челядинки. Месяца два все только и говорили о приведении, как в замке, так и в селении арендаторов. 
     Недолго наш герой радовался тому, что принял на службу Эдвина Локхарта. Однажды во время его выступления он вдруг заметил, как смотрит на менестреля Маргарет. Во взгляде ее были и восхищение, и трепетное наслаждение, и даже преклонение. «Ого, вот так раз, - удивился Робин и подумал с неудовольствием и даже с обидой и некоторой досадой: - на меня она никогда так не смотрела». Перевел взгляд на барда и увидел то, что совсем не замечал до этого: молодой красавец пел так, словно поет только для Маргарет. «Они явно влюблены друг в друга!.. А вдруг они уже любовники?! Очень похоже на это», - от таких мыслей Робина бросило и в жар, и в холод. При этом он испугался, что кто-нибудь увидит, а возможно, уже видел, как Маргарет смотрит на менестреля. О, это позор для него, Робина.  Любой может заподозрить то же, что и он заподозрил. А от подозрений до кривотолков, злых сплетен всего один шаг.
     Теперь рыцарь увидел своего любимца совсем в ином свете. Почему он раньше не замечал этого гордого самодовольства на его лице? Почему голос певца, казавшийся раньше приятным, сейчас хочется назвать не баритоном, а слащавым козлетоном? Многие английские и шотландские менестрели, исполняя песни, нарочно шепелявили, полагая, что таким образом смягчают резкость и грубоватость английского языка, делают его приятнее для слуха. Локхарт пел также. Робин знал почему и поначалу воспринимал это как удачный исполнительский прием, свидетельствующий о несомненном артистическом мастерстве. Теперь же увидел в этом только излишнюю жеманность, манеру, лишенную вкуса.
     Посмотрел с тревогой на других слушателей. Заметили ли они то, как смотрит его жена на барда? И несколько успокоился. Все смотрят только на менестреля. Выражение лиц некоторых даже напоминает ее. Правда, очень отдаленно.
     Теперь Робин не столько слушал менестреля, сколько думал о том, что его сильно взволновало. Нет, конечно, близких отношений между его женой и менестрелем пока нет. Вряд ли. Он, Робин, предположил такое потому, что в первый момент ревность застлала ему разум.  Все же сомневаться не приходится – Маргарет влюблена в Эдвина. Да и можно ли не влюбиться? Вон какой красавчик. Учитывая это и то, как любвеобильна Маргарет, как она порочна – разве он не помнит, как она, еще будучи девушкой, пришла сама к нему в камеру и страстно отдалась ему? – можно легко предположить, что они вполне могут стать любовниками, тем более, что он, Робин, часто бывает в отлучке. Здесь, в донжоне, есть много глухих местечек, подходящих для прелюбодейских соединений, да у этого негодяя хватит дерзости посягнуть и на законное ложе супруга, когда его нет в замке… Кажется, женщины все влюблены в Эдвина. Нет, конечно, надо его спровадить из замка. И поскорее… Однако это не так просто сделать. Ведь нужно будет объяснить причину своего решения и ему, и, главное, другим. Не может не показаться очень странным то, что такого полюбившегося всем менестреля вдруг изгоняют, ни с того, ни с сего. Все сразу поймут почему. Ведь люди предполагают в первую очередь только плохое. Тогда сплетен, конечно, не избежать. Нет, надо что-то придумать. Поубедительней. Но что? Сказать, что не нравится как менестрель? Но в его мастерстве, способностях нет ни у кого сомнений. Наконец Робин решил ничего пока не предпринимать. Да и покуда думал, жгучие тиски ревности понемногу стали отпускать его. Он даже начал в душе посмеиваться над собою, упрекая себя в излишней подозрительности. Все же решил присмотреть за женою. Однако совершенно не знал, как это осуществить. Поручить какой-нибудь челядинке? Но тогда его подозрения скоро станут известны всем окружающим. Женщины слишком болтливы. Сколько не заплатишь служанке за молчание, как ни пригрозишь ей, все равно проболтается. Да и неужели он, рыцарь, представитель славного рода Говардов, опустится до того, что позволит себе заниматься слежкой за женою? Отец никогда не дошел бы до такого. Впрочем, ему было в этом отношении куда легче, чем ему: мать, конечно, была безупречной супругой. Что ж, он, Робин, сам виноват. Надо было думать на ком женишься.
     Как сильно ни взволновал его приступ ревности, она довольно скоро улетучилась совсем, и он снова зажил спокойно и счастливо, как до этого, словно никаких нехороших подозрений в отношении жены у него и не было. Даже пришло понимание того, насколько абсурдно строить далеко идущие предположения, основываясь только на выражении лица супруги и страстности ее натуры.
     Через несколько дней после этого неожиданного приступа ревности, когда Робин поднимался на пятый этаж донжона, где находились его с Маргарет комнаты, он встретил Гретту. Она стояла на маленькой площадке перед узким окном-бойницей. Льющийся из него яркий дневной свет освещал часть ступенчатой лестницы и каменную кладку закругляющихся стен, между которыми она была зажата. По мере удаления от окна этот свет постепенно переходил в мягкий полумрак.
      Было похоже на то, что Грэтта специально его поджидает, желая сказать что-то очень важное. Место здесь было подходящее для уединенного разговора. Когда он взошел на площадку перед окном, она сказала:
     - Робин, почему ты не держишь свою жену в руках? За ней нужен догляд. И еще какой догляд. Она же из тех женщин, которые очень любят мужчин. Или ты не догадываешься?
     Робин остолбенел от таких слов и воззрился на нее, пораженный.
     Пора сказать об этой Грэтте больше, чем уже сказано. Это была статная плотного телосложения женщина тридцати лет. У нее были огромные серые глаза, губы бантиком, светлые, выглядывающие из-под чепчика локоны. Что-то было трогательно-юное в ее миловидном лице, которое, однако, выглядело вполне соответственно возрасту. Одета была Грэтта, как добропорядочная горожанка, в дорогое лиловое платье с широким воротом, стянутое в талии очень широким поясом.
     Читатель уже знает, что она была дочкой ключницы Тэсс Джонсон. Последней удалось войти в такое доверие к леди Говард, причем уже давно, что она не только получила престижную, хорошо оплачиваемую должность в замке, но сделалась любимейшей ее подругой. Они настолько сильно сдружились, что Тэсс, а с нею и Грэтта, стали будто бы родственниками Говардов. Дочка ключницы росла и воспитывалась вместе с Робином и Томасом. Последние привыкли воспринимать ее, как сестру. Это настолько сильно вошло в их сознание, в их чувства, что, несмотря на свой юный возраст, столь располагающий к любовным желаниям, и несмотря на ее красоту, ни тот, ни другой не испытывали к ней влечения плоти. Они даже подумать об этом не могли, словно она, и правда, была им сестра. Как ни были дружны Леди Говард и Тэсс Джонсон, последняя никогда не позволяла себе переходить черту, отделяющую челядь от лэрдов, и продолжала относиться к миссис Элле с глубоким почтением, что той нравилось. Грэтта же, привыкшая с детства смотреть на Томаса и Робина, как на своих братьев, обращалась с ними, как ей хотелось: когда ласково, когда грубо, могла поссориться, могла и выбранить любого; часто язвила своим колким ехидным языком. Особенно же любила поучать их на правах старшей сестры, хотя и знала, что это им не нравится. Даже тогда, когда не поучала их, она все равно почему-то говорила таким тоном, словно поучает. К этой неприятной манере ее общения добавлялась и другая, еще более неприятная, - привычка спорить буквально из-за всего: даже тогда, когда она не спорила, то тоже говорила так, словно спорит. Из-за этих особенностей характера Грэтты Томас, нрав которого у самого был нелегкий, часто ссорился с нею. Робин же, напротив, вполне ладил с этой девушкой, благодаря своему уживчивому характеру, своей привычной почтительной сдержанности в отношении женщин. Все переменилось после того, как Томас однажды сказал, что, когда вступит в наследство, поможет Грэтте выйти замуж за рыцаря, дав ей хорошее приданое. Выйти замуж за рыцаря, войти в сословие лэрдов было большой мечтою Грэтты. После такого обещания эта мечта уже не казалась призрачной. Робин не мог обнадежить ее тем же самым: ожидание наследства, какое должен был получить, не располагало к щедрым обещаниям. Теперь Грэтта позволяла себе общаться с Томасом только ласково-почтительно. С Робином же, в угоду его брату, говорила преимущественно грубовато-пренебрежительным тоном, в полной мере давала волю своему ехидному языку, часто задевая его язвительными замечаниями. Мало того, она даже говорила с ним фразами Томаса. Иногда юноше казалось, что в семье появился второй Томас.
     Когда братья вступили в наследство, Грэтта осталась жить в замке Говард, хотя мать звала ее перебраться с нею и леди Эллой в Новый Говард. Томас не оправдал надежд Грэтты. К ней сватался не один рыцарь, ибо она была, как говорилось выше, хороша собой.  К тому же женихи полагали, как и многие в округе, что Грэтта сводная сестра братьев Говардов, что за нею дадут хорошее приданое. Томас действительно намеревался выделить из своего богатства приданое, чтобы сдержать свое обещание, но размеры его были таковы, что хотя к нему добавляла некоторую сумму и леди Элла, каждый жених сразу отказывался от невесты. Когда же Томас женился, то супруга его и вовсе прогнала Грэтту, как неприятную ей приживалку.
     Она переселилась к матери в Новый Говард, где ее встретили с большой радостью. Наш герой в это время уже находился в плену. Леди Элла одарила Грэтту приданым, вполне достаточным для того, чтобы выдать ее замуж за какого-нибудь богатого арендатора, к чему и прилагались усилия Тэсс. Но теперь отказывала невеста: девушке нелегко было переключить свои помыслы с рыцаря на мужлана, к тому же она не хотела становиться крестьянкой, поскольку совершенно к этому не была готова, так как, живя в замке, не выполняла никакой сельскохозяйственной работы. Тогда мать стала искать жениха в Аллейнбурге среди небедных ремесленников: Грэтта вполне могла справиться с обязанностями жены-домохозяйки, ибо нередко усердно с удовольствием работала на кухне, куда направляла ее мать. Но девушка и им отказывала, поскольку внешность для нее имела значение, как, впрочем, для многих девушек. Однако при заключении брака в те времена куда больше, чем это обстоятельство, имел значение возраст невесты. Грэтта и глазом не успела моргнуть, как вдруг узнала, что ее уже считают перезрелой невестой. К ней продолжали свататься, но одни престарелые вдовцы. И, конечно, получали отказы. Многие полагали, что ее ждет будущее старой девы. Так бы, наверное, и было. Но жил в замке Новый Говард Майкл Нортон, бывший ратник Джеймса Говарда.
     В тридцать шесть лет он не смог продолжать службу из-за очень сильной потери зрения. Один глаз его от полученного удара, хотя не вытек, но совершенно перестал видеть. Как это нередко бывает в подобных случаях, у второго, не травмированного глаза, значительно ослабло зрение. Майкл Нортон говорил всем, что глаза его пострадали из-за ранения в битве с англичанами, хотя все знали, что это не так. Он был храбрый сильный воин и не раз отличился в стычках с англичанами, но травму глаза получил не в бою, а в обычной пьяной драке – до хмельного зелья Майкл был очень большой охотник. Чтобы обеспечить будущее своего ставшего инвалидом ратника, Джеймс Говард сделал его вторым привратником в донжоне: первый был тоже инвалидом, воином, потерявшим в сражении руку. Они стали работать посменно, а работа была такая, о которой говорят: «Не бей лежачего». За нее получали небольшое жалование и бесплатное питание.
     Майкл и до этого неплохо пел и играл на разных инструментах, - которые добыл в набегах на англичан, - но теперь у него появилась возможность посвящать этому больше времени. Часто, когда был свободен от службы, он уходил из замка с волынкой. Выдувая из нее протяжные, но мелодичные звуки, бродил по ближним селениям и даже по полям, где трудились крестьяне. За усердное услаждение их слуха люди подносили ему кто мелкую монету, кто кружку эля или вина, а кто и «воду жизни», которой Майкл Нортон был особенно рад («Водой жизни» шотландцы называли виски, спиртной напиток, который появился именно в их стране – П. Г.). Нередко Майкл возвращался в замок с таких прогулок, едва стоя на ногах. Однако никогда не падал и не терял свою «поилицу-волынку». Однажды на него напал в безлюдном месте грабитель. Угрожая кинжалом, хотел отобрать и инструмент, и заработанные гроши. Но не учел того, что имеет дело с бывшим ратником. Уж вблизи-то Майкл видел неплохо. Он ловко перехватил кинжал, подмял под себя разбойника. В ходе борьбы овладел оружием противника и заколол его. В дальнейшем от подобных приключений бродячего музыканта защищала быстро разлетевшаяся по округе молва о его силе. Да и он теперь брал с собой не только волынку, но и меч. Его стали охотно приглашать на деревенские свадьбы и другие празднества. На них он играл не только на волынке, но и на других инструментах, преимущественно сопровождая музыкой пляски крестьян, а также много пел.
     Описать внешность его легко: мужчина, чуть ниже среднего роста, совершенно лысый, – мода на стрижку наголо пришла из Англии, - очень широкоплечий и мощногрудый. Если б не эти его плечи и могучие ручищи, он бы, может быть, больше походил на менестреля, представителя высокого изящного искусства.
     Когда Томас вступил во владение замком, он сказал привратникам в донжоне, что не нуждается в них. На занимаемое ими место, желанное многим слугам, назначил своего любимчика из челяди. Выгнанных инвалидов, имевших немалые заслуги перед семейством Говардов, взяла на службу в Новый Говард леди Элла. Дала им те же должность и содержание.
     Майкл Нортон продолжил совершенствоваться в ремесле деревенского менестреля. Для этой роли он весьма подходил, поскольку знал много веселых народных песенок, баек, был остроумный, находчивый балагур. Обладал и другим качеством, свойственным менестрелям, – слабостью к противоположному полу. Но артистическая популярность не очень-то помогала ему добиваться благосклонности женщин, разве что самых доступных и непривлекательных. Но Майкл Нортон не унывал и часто говорил: «Нет некрасивых женщин – есть только мало выпитого вина».  Однако не оставлял усердных попыток соблазнять и молодых, и красивых. Но чем больше разило от него хмельным запахом и чем краснее становилась его физиономия, тем более упорное сопротивление он встречал от них. Он прослыл неудачливым волокитой. Иные женщины воспринимали даже, как оскорбление его внимание к себе. Потому так удивились все, когда узнали, что Майкл Нортон и молодая, красивая Грэтта Джонсон, представительница местной элиты, обвенчались. Их брак охотно благославили Тэсс Джонсон и Элла Говард, поскольку считали, что иного шанса выйти замуж у Грэтты уже никогда не будет, ибо распространилось мнение о ней как о слишком разборчивой невесте, что отвращает почти всех женихов.
     В качестве приданого леди Элла подарила молодым новые одежду и постельное белье. «Вы обещали еще дать мне двадцать фунтов, госпожа», - напомнила ей Грэтта. «На что они тебе, милочка? – ответила та. – Чтобы их муж пропил? Он и так каждый день не просыхает». Некоторую сумму накопленных денег, почти фунт, дала дочке Тэсс. Они сразу же ушли на оплату долгов Майкла. Люди, у которых он брал в долг деньги на выпивку, уж давно потеряли надежду их получить обратно. Хозяйка замка выделила молодым уютную комнатку, с камельком и кроватью под балдахином.
     Благодаря Грэтте Майкл Нортон вошел в ближайшее окружение леди Говард. Вместе с женой и другими людьми из этого окружения участвовал в совместных с хозяйкой замка трапезах. На них, как обычно, находчиво, остроумно, но грубовато шутил, балагурил по-мужицки или, скорее, по-солдатски. Всем это очень нравилось, кроме леди Говард. Ее коробили его выражения. Однажды она сказала Грэтте:
     - Неужели ты не делаешь попыток заставить его бросить пить?
     - Делаю, - вздохнула Грэтта.
     Как-то Майкл сидел на таком застолье совершенно молчаливый, недовольно-сосредоточенный.
     - Что-то грустно у нас сегодня. Сидим, как на поминках, - заметила леди Говард. Затем спросила Грэтту: - Что-то муженек у тебя нынче молчаливый какой-то. Уж не случилось ли чего?
     Миссис Элла почему-то никогда не говорила за столом непосредственно с Майклом, а общалась с ним только через Грэтту.
     - Ба, да уж не бросил ли он пить? – продолжала она.
     - Да, госпожа. Он не пьет, совсем не пьет, - поспешила с радостью и некоторой гордостью в голосе ответить Грэтта.
    - Да, шестой день уже, - подтвердил и Майкл.
    Однако воздержание его в этот же день вечером и закончилось.
    Грэтта стремилась убедить всех, а главное, леди Говард в том, что ее избранник не лишен достоинств. Поэтому добилась для него разрешения приносить в Рыцарский зал инструменты и исполнять песни. В репертуаре деревенского менестреля нашлось несколько пристойных песен. Они понравились леди Говард.
     Когда Робин вернулся из плена, то тоже был немало удивлен странным выбором Грэтты, но ничуть не удивлен тому, что не оправдались ее надежды на Томаса и что теперь с ним, Робином, она общается с необычайной почтительностью.
     Он в достаточной мере оценил творчество Майкла Нортона. Решил взять в замок более профессионального менестреля, а главное, такого, который знает много сказаний о древних героях, рыцарских баллад, повествований о выдающихся шотландских полководцах.
     Майкл Нортон оказался очень ревнив в творческом самоутверждении. Между ним и Эдвином Локхартом разгорелось нешуточное соревнование. Когда последний заканчивал песню, деревенский менестрель вскакивал с места и как можно громче с яростным усердием принимался исполнять свою песню, извлекая из инструмента немало фальшивых звуков. При этом не понимал, как смешон в тщетных потугах доказать, что не хуже настоящего барда, искусного и одаренного. Довольно скоро всех перестало забавлять такое состязание, и леди Говард велела Майклу петь песни и играть на инструментах в замке только у себя в комнате. После этого тот вознамерился было доверить продолжение честолюбивого спора с Локхартом своим мощным кулакам и собирался подстеречь его в каком-нибудь безлюдном переходе донжона, но благоразумно передумал и смирился, ибо очень опасался прогневить леди Говард. Впоследствии межу ним и Локхартом завязалась довольно крепкая дружба, причем основой для нее послужила не общая обоим любовь к музыке, а куда большая любовь к кружке, наполненной вином или элем, а еще лучше – «водою жизни». 
    Грэтта с Майклом жила, в общем-то, счастливо, если не считать того, что у них не было детей, и не считать неприятностей, вызванных пристрастием мужа к хмельному зелью, и ревности, которая, как известно, сопровождает нередко и жизнь вполне счастливых пар. Причем больше ревновал не Майкл свою красивую жену, бывшую на пятнадцать лет моложе его. Он лишь время от времени для острастки угрожал расправиться с нею в случае измены и поругивал ее без всяких оснований. Потом примирительно приобняв ее, говорил ей ласково и довольно ухмыляясь: «Не обижайся – это я так, просто… Потому что муж должен держать жену в руках». Она в полной мере восприняла и это правило, и этот его термин, но несравнимо чаще, чем он, принимала меры для охраны семейного очага: без каких-либо доказательств неверности мужа то и дело упрекала его в слишком вольном поведении. Майкл, женившись, уже ни за кем открыто не приударял, но по-прежнему балагурил чуть ли ни с каждой женщиной. Конечно, в отношении Эллы Говард он не мог себе этого позволить. Но к Маргарет нередко обращался с веселым приятельским говорком, с шутками-прибаутками в простонародном духе. Ей это очень нравилось, ибо напоминало тот образ общения между мужчинами и женщинами, среди которого она выросла. Маргарет от души смеялась и охотно перекидывалась с ним подобными высказываниями. Робина это ничуть не огорчало. Напротив, ему нравилось, когда жена смеется, и его забавляла эта их веселая болтовня, которая и ему поднимала настроение. Но Грэтту она ужасала: в таком общении ей чудилось начало будущей прелюбодейской связи. Именно об этом Грэтта и стала сейчас говорить с Робином. Закончила свои жалобы словами: «Робин, помни, что муж обязательно должен держать свою жену в руках». Хоть эта фраза и напомнила ему живо о когда-то очень надоевшей ему манере Грэтты поучать его, он сейчас не испытал раздражения. Облегченно вздохнул, ибо, услышав первые ее слова, испугался, что услышит что-то явно порочащее его жену. В душе посмеялся над Грэттой: «Неужели она, и вправду, думает, что прекрасная, такая молодая Маргарет и этот пьянчужка, лет на двадцать пять ее старше, а может, и более, могут…» Но внезапно в его сознании опять зашевелились ревнивые подозрения: «Но ведь об этих темпераментных женщинах говорят, что им все равно какой мужчина – красивый или некрасивый, молодой или немолодой, лишь бы…». Вдруг он подумал: «Так вот кого можно попросить… Мать говорила как-то, что эти Джонсоны, и Тэсс, и дочка ее, - самые верные, самые надежные наши слуги, что им можно любую тайну доверить». Он предложил Грэтте заняться наблюдением за Маргарет. Теперь почему-то намерение учинить за женою слежку ему уже не казалось недостойным делом.
     - Тебе легко это сделать, ведь вы подруги, вы часто вместе бываете. Наблюдай за нею везде, где имеешь возможность. Ведь она не только с твоим мужем может…
     - Да, да, я понимаю. Конечно, я это сделаю, - охотно согласилась Грэтта.
     - Особенно, когда меня нет дома. Ведь я же часто то на охоте, то у барона нашего на играх… Бывает, по нескольку дней меня нету.
     - Да, да, я понимаю. Не сомневайся. Можешь на меня положиться.
     - Да, и вот что… Чтобы об этом никому ни-ни… Поняла?
     - Ну что ты, Робин. Неужели ты думаешь, что я… хоть словом кому-то,.. – обиженно-возмущенно ответила Грэтта.
     Через два дня после этого разговора ночью случилось вот что. Когда Робин и Маргарет лежали в постели и уже стали засыпать, они услышали вдруг какое-то негромкое завывание, доносящееся до них через открытую дверь спальни. «Что это? – удивленно подумал Роб и сразу понял: - Призрак. Опять он». Сна как не бывало. Скосил взгляд в сторону Маргарет. Сквозь сумрак ночи разглядел, что глаза ее широко открыты – она тоже не спала, вслушивалась в странный звук. Голос был какой-то нечеловеческий, такой, о котором можно было бы сказать, что от него кровь стынет в жилах. Он приближался, становился громче. Невозможно передать словами ту жуть, какая охватила Робина и Маргарет. Жена нащупала под одеялом руку мужа и судорожно сжала запястье. В этом движении выразилась надежда на защиту.
     - Не бойся, милая, я с тобою, - прошептал он, хотя устрашен был еще больше, чем она: мы помним о его особой, оставшейся с детства боязни приведений.
     «Может, пройдет мимо. Пронесет нелегкая», - надеялся каждый.
     Вот завывание совсем близко, уже здесь, за дверью. Вдруг из нее в спальню вплывает нечто белое, фигурой похожее на человека. Оно плавно движется к противоположной стене. Проходит мимо кровати. Маргарет и Робин хорошо видят приведение во мраке комнаты, слегка подсвеченной лиловато-мертвенным лунным светом, проникающим в окно. Взгляду не мешают завесы балдахина, которые подняты. Супруги лежат ногами в сторону призрака. Он дошел до стены и повернул обратно. «Может, выйдет сейчас, может, все обойдется», - надеялись они в душе. Опять проходя мимо кровати, призрак остановился и вдруг повернулся к ним. Ни живые-ни мертвые, они совершенно оцепенели. На них глядело жуткое лицо. Но лицо ли это было? Скорее, лицевая часть человеческого черепа, смутно видная во мраке за какой-то белесой пеленою. До колен свисала веревка с петлей на шее.
     Хотя герой наш испытывал сейчас такой сильный ужас, какой не испытывал еще никогда, он готов был броситься на призрака ради спасения жены, если тот приблизится к ней. К величайшему облегчению супругов тот, однако, вновь повернулся к двери и опять двинулся к ней. Ну, а какое облегчение испытали Робин и Маргарет, когда приведение покинуло их спальню, можно и не говорить.