Обречённые души - Неизбежность, Пролог, часть 2

 Запах дыма резал ноздри. Суматоха, лязг железа, яростные крики и спешный топот ног по палубе противно касались слуха Кромата. Сначала он решил, что ему все эти шумы снятся, как и дым. Но вскоре он с тревогой осознал, что жестоко заблуждается. Он распахнул глаза и огляделся по сторонам. Масляная лампа была разбита, пламя подкрадывалось к постели Кромата. Юноша набросил на жгучий пунцовый цветок одеяло и придавил его. «Повезло» - решил он, спешно утирая вспотевший лоб. Быстро накинув на себя белую рубаху и выхватив из ножен длинный меч, Кромат выбежал из каюты на палубу. Он не до конца осознал, что двигает им. «Зачем, в такой опасный момент идти туда, где потенциально можешь быть убит, разве это не великая ли глупость?» - мелькнуло у него в голове. Но было поздно.
Как только Кромат вышел из каюты, то оказался в центре боевых событий. Повсюду сра-жались люди и свистели стрелы. Парус облизывало пламя.   

- Пираты, на корме! – кричал матрос, сложив руки рупором и указывая на внезапно поя-вившихся врагов. Враждебные чужаки лезли на борт со всех сторон, как муравьи бегут на сладкое. Стрела, выпущенная пиратом,  тут же прошила плечо Кромата. Меч выскользнул из руки от резкой боли. Юноша даже не успел осознать обстановку. Всё мешалось в его голове. Страх сковывал его невидимыми цепями. Он душил его.
Кромат потянул за выроненным мечом, но кто-то сбил его с ног. Беспощадно и сильно. Скользкая от крови палуба вышибла воздух из его лёгких. Юноша перевернулся на бок и попытался встать, но тут кожаный сапог разбил ему нос.
Глаза уставились на огненные искры, кружащиеся на фоне голубого неба, внезапно посеревшего, как варёное мясо. Кро-мат вновь попытался встать, ошарашенный столь быстрой сменой небосклона. В этот раз чья-то сильная рука помогла ему подняться на ноги. Кто-то вложил в его липкую от крови и пота руку меч. Затем алый шлейф ударил в глаза, как кнут. И снова толчок в грудь. Правда в этот раз спина натолкнулась на мачту. Возле уха проскочил топор, вонзившийся в дерево. Пошёл дождь. Волосы и рубаха липли к лицу. Крики становились похожи на вопли чудовищ. Плечо ныло от боли, голова разрывалась от шума. Мир стал совершенно неясным. «Это не могло быть явью!» - с ужасом подумал Кромат, погружая изогнутый клинок в чью-то спину. Руки сами наносят удары. Он ими не владеет. Дождь застлал глаза. Дождь колол плоть, точно тысячи игл. Дождь разливался рекой у ног.

Кромат поздно понял, что падает, а его бедро глубоко разрезано. Будто меч жадно вырвал часть плоти. Ужасная боль. Мучительная боль. Она топила, она жгла, выжимала, как крепкие руки мокрую тряпку. Вновь внезапно не до конца осознанное окружение смени-лось ослепительным рубином и золотом, колючий холод перерос в нестерпимый жар. Ту-ман укоренился в глазах. В голове раздавались смешивающиеся в несуразный дьяволь-ский хор десятки различных звуков. Этот чудовищный шум битвы, приправленный прон-зительной болью в искромсанной ноге, безжалостно резал мысли, словно маслянистую плоть.

Круговорот событий быстро связался в безобразный клубок неразличимого бреда.  Крас-ные вспышки на ярко-жёлтом сменялись чёрными дырами, будто горел пергамент Валир-цев, потом вновь разливались противным шафранным огнём. Вскоре свет и вовсе померк. Очертания стремительно плывущих спутников Эридэи проступили на чёрном небе. Шум битвы отдалился так, будто она звучала в другом мире. Мучительное торнадо спутанных образов и дикого гвалта прекратилось, к миру вновь вернулись краски. Правда, от ночи остались лишь тающие синеватые, как от пролитых на лист бумаги чернил, пятна на ла-зурном полотне утра.

Горизонт уже горел алым огнём, как пламенный горн, возвещая приход утомляющего не-стерпимой жарой дня. Золотой полукруг неумолимо поднимался ввысь, подкрашивая бе-ло-жёлтым светом застывших в страдальческих позах тела, раскинутых на окровавленной палубе. Ужас и ненависть застыла на лицах умерших. Обезображенные жестокой резнёй тела походили на поломанные фигурки. Кромат поднялся на ноги и затравленно огляды-вался по сторонам преисполненный отчаяния и неподдельного страха. Мёртвые следовали за его взором, не давая покоя. Незнакомые неожиданные голоса в голове смешалась в бессвязный ропот. Звон в ушах оглушал, как назойливый колокол. Тело пронизывал холод и непреодолимая немощь. Ослепительное жаркое солнце не дарило тепло, но жгло неумолимо глаза, склеенные кровавой пеленой. Силы медленно утекали, словно юркая вода, взятая в ладони.

Юноша припал на раненую ногу – плоть обильно кровоточила. Затем пришла боль и при-вела с собой своих верных родственников: страх и бессилие. Тщетно дрожащие пальцы пытались зажать жуткий укус изогнутого клинка. В глазах всё плыло, но Кромат успел заметить, как согбенный старик взволнованно спешил на помощь к королю Томаду, ране-ному в плечо. Сам же правитель, шатаясь, шёл навстречу к Кромату. Но помощи юноша не дождался. Внезапно в глазах всё потемнело, и Кромат тяжёлым ударом лба встретил сосновые доски палубы, влажные и скользкие от крови.  Последнее, что пронеслось в па-мяти, прежде чем сознание кануло в чёрную пучину непонимания, были крепкие руки, усердно поднимавшие его с пола.

Затем калёное железо, прижигающее рваную плоть, на мгновение привело его в сознание, и Кромат узрел худощавого мужчину с растрёпанными имбирными волосами и редкой бородкой, возившегося возле его искромсанной ноги, объедаемой червями и мухами. Строгие карие глаза многозначительно глядели на Кромата. Он не мог им не доверять. Казалось, они делили с ним его муки. Мужчина аккуратно извлёк осколок стрелы, торчащий в плече у юноши и, крепко зажал кровоточащую плоть ладонью. Прикосновение казалось целительным. Но затем тугие бинты, сошедшиеся узлом на изрубленной ноге, развеяли жуткую иллюзию и унесли сознание Кромата от полчищ наблюдательных мёртвых. Мужчина, заботливо делавший перевязку, внезапно исчез, и тревога навалилась гнетущей удушающей волной. Но вот она отступает, и спасительный кашель прочищает лёгкие.

Кромат вдохнул морской солоноватый воздух. Вода ласкала его тяжёлое, как свинцовое статуя, усталое тело. Он медленно открыл слипшиеся глаза – солнце нещадно било в лицо, а вокруг ни единого живого человека. Лишь прибрежный белый песок, а за ним ряды непроходимых пальм, скрывающих чёрные исполинские скалы, уходящие в задымлённое небо. Кромат попытался встать, но кандалы из плюща плотно обвивали его запястья и голенища. Успокаивающий голос мужчины, излечившего его ногу, тонул в плеске волн и далёкого грома, стремительно приближавшегося с каждым леденящим кожу прибоем. Кромат повернул голову в сторону внезапного голоса Томада.

- Дядя, помоги мне! – крикнул усердно он. Но Томад лишь усмехнулся, обнажая меч. Воз-ле него стоял другой человек, сильно похожий на самого Кромата, но старее на десяток-другой лет. 

- Отец? – предположил неуверенно Кромат, старательно разглядывая  незнакомца, рас-плывающегося в мареве.

- Ты умрёшь, Анмат! Престол будет мой! – зловеще возвестил Томад, с жуткой гримасой гнева и безумного смеха.

- Нет, брат, прошу, остановись! – молил Анмат, но было уже поздно, широкое лезвие эс-падона уже вгрызлось ему в грудь.

- Отец, отец! – кричал беспомощно Кромат. Томад же расправившись с его отцом, шёл к нему, со стойким намерением избавиться и от него. – Нет, дядя! За что?! – надломленный крик вырвался из осипшего горла. Шею свело от натуги.
Раскрасневшиеся влажные глаза блестели от слёз. Томад неумолимо наступал, сверкая зловещей ухмылкой, как исчадие Аркдэна, завладевшее долгожданной добычей. Но тут Арбалетный бол прошил насквозь его сердце, король выронил орудие убийства Анмата и бездыханно упал рядом с Крома-том, прожигая его ненавистным взором стеклянных сапфирных глаз.

- Всё хорошо, Ваше Величество, опасность уже миновала, – успокаивающе ответил муж-чина голосом приближённого советника Бромара, искажённого плотной тканью. Кромат обернулся на своего спасителя. Светлые волосы свисали поверх маски с оскаленной мор-дой волка. Мужчина снял маску, но лицо принадлежало не Бромару, а согбенному стари-кашке, что пытался помочь Томаду с раной на плече.

- Я знаю тебя? – спросил недоверчиво Кромат своего спасителя. – Вы не узнаёте меня? Я ваше спасение! – заявил мужчина с лицом старика, поставив ногу на горло Кромату.

Кромат, жадно втянув в лёгкие воздух, словно это последний кислород на земле, в ужасе вскочил с постели, разметав по сторонам мокрые одеяло и съёжившуюся простынь. Волосы липли к мокрому лицу. Шрам на ноге пульсировал, будто старая рана вот-вот откроется. Бедро свело до онемения. Кромат сжал зубы от боли и вцепился в ногу руками, точно утопающий за спасительное бревно. Его мокрая грудь тяжело вздымалась. Боль уходила, нога расслаблялась. Когда она утихла, Кромат спокойно оглядел комнату. Всё в порядке. Облегчённый вздох. Он король в своей спальне. В замке, некогда принадлежавшем его дяде Томаду. Человеку, убившему его отца далеко от Форлианда, за границами Тавринии. Кальхейм забрал двух человек в тот день. Так решил Кромат, когда однажды Томад поведал ему печальную истину о смерти его отца.

- Я простил тебя, Томад, – точно извиняясь, прошептал Кромат с ненавязчивой одержимостью. – Но мои стремления не виновны в твоей гибели. Твои амбиции и несбыточная жажда перемен погубили тебя. Нэраэль и старые боги судьи тебе: ты заменил меня отца в какой-т омере, как я мог лишить тебя жизни? не я твой убийца, не я! – шёпот перешёл в крик. Сердце бешено колотилось. Раздражённые от накатывающихся слёз глаза покраснели.

- Это всего лишь очередной кошмар, - пытался успокоиться Кромат, закрыв ладонями глаза. – Признаю, Томад не зря говорил о бремени власти. Слёзы – позор короля. И вот это, видимо, одно из них, - удручённо простонал Кромат, морщась от вернувшейся тупой боли в раненом бедре. – Пекло Аркдэна, проклятый шрам продолжает напоминать о себе! – гневно буркнул король Кромат, неуклюже поднимаясь с кровати и протягивая к тумбе дрожащие руки. Специальное зелье временно устраняло хромату, но терзающую раз в неделю боль усмирить было не в силах. Кромат в несколько жадных глотков осушил объёмный стеклянный кубок с водой, запивая лекарство. Беспросветная ночь и удручающая тишина сопровождали медленно текущие мысли в голове короля. Кошмар начисто отбил желание спать. В голове засел назойливый, как рой бессовестных мух, вопрос: – Этот согбенный старик, что перевязывал Томада – кто он?