Вот, и еще 10 случаев из жизни десантника

                «И ныне приклоняю колена сердца,  требуя от Тебя благости:
согреших, Господи, согреших, и беззакония моя аз вем: но прошу моляся: ослаби ми, Господи, ослаби ми, и не погуби мене со беззаконии моими, ниже в век враждовав соблюдеши зол моих, ниже осудиши мя в преисподних земли».

           « Молитва Манассии…..из чина  12 псалмов.»



ВОТ И ЕЩЕ  10    СЛУЧАЕВ
ИЗ  ЖИЗНИ   ДЕСАНТНИКА


 






Майкоп 2012 год.





ОГЛАВЛЕНИЕ




1. Пушкинские  горы…………………………………………………3
2. Шо звалыли, то и вымайте………………………………………..12
3. Наш сад …………………………………………………………….21
4. Переправа ………………………………………………………...28
5. Мельница …………………………………………………………34
6. Путевка в пионерский лагерь…………………………………….53
7. Часовой…………………………………………………………….68
8. Вилия………………………………………………………………77
9. Суета сует………………………………………………………… 109
10. Как-то поутру……………………………………………………...114













ПУШКИНСКИЕ        ГОР


             « У лукоморья дуб зеленый….»













Хорошее, настоящее жаркое лето. Идет боевая учеба.  Мотаемся по полигонам, стрельбищу. С аэродрома на аэродром. То нас возят, то мы получаем навыки управления летательными аппаратами. Подъем обычно  в шесть. Завтрак в шесть тридцать. С семи утра уже помчались по делам.  Вчера была суббота. Упахались на тактическом поле до полного обессиления. Ни есть, ни пить. Только  в уголок куда забиться и никто не трогал хоть часок.  Дотащились до дома полуживыми, а при подходе командир еще и предложил попеть немного. Предложение выглядело совсем неуместным, но слова,  которыми воспользовался командир (рота, слушай мою команду, любимую песню командующего, запевай!),  были настолько ободряющими, что все дружно и хрипло запели. Засохшие горловые струны  явно врали и не попадали в тон, ритм не совпадал с шагом, пыль усиленно взбивалась сапогами  и  поднималась уже по грудь. Еще немного и захлебнемся. Но нет! Откуда–то прибавилось силенок, командирский голос звенел на высоких нотах уверенно и сильно, наши глотки прочистились, прохрипелись, и…. как ничего и не было. Рота входила в городок,  создавая у слушателей уверенность, что полевые занятия не более чем приятная прогулка по лесу, полю, оврагам, и что рытье окопов в полный профиль, просто удовольствие. Редкие прохожие, солдаты, офицеры останавливались, отдавая честь проходящему подразделению. Так было принято! И всем приятно. 
Добравшись до расположения,  полезли под душ, не снимая ничего,  одновременно и стирая обмундирование, которое от пота и грязи стояло коробом, и  обмывая натруженное тело. Переоделись, навели лоск. Кто на обед, выходи, - вопит дневальный. Сам выходи, -откликаются  окопники, заваливаясь всхрапнуть положенный  послеобеденный час плюс время обеда.  Никто никого не трогает, насилие не проявляется, и  глас дневального вопиет в пустыне.  Командир, весь начищенный и наглаженный, подносит увесистый свой кулак под нос дневальному: «Заори мне, пусть народ отдыхает. Если  большое начальство пожалует, то разбуди только меня».
Тихо в казарме.  Блестит и пахнет хвоей  надраенный пол,  шторы прикрыты, окна задраены. Спит усталый солдат, спят командиры всех степеней, время остановилось. Только дневальный у тумбочки стоит сусликом,  глаза косит же не на дверь, высматривая начальство, а на свой небольшой столик, где открыта книга. Читай, брат, читай. Начальство сегодня не придет, оно знает полевые занятия не понаслышке, беспокоить уставший народ не будет. Но вот завтра оно нагрянет. Еще до подъема. Сломает весь план ротного, к нашему большому удовольствию.
Ну, что, дневальный?  Почитал? Теперь яви свое старание. Время отдыха прошло. Ори свое: «рота подъем,  выходи строиться». Почти два часа отдыха. Молодые, здоровые, как и не уработались.  Строится войско, пошучивает. Старшина придирчиво оглядывает каждого. Вот и ротный.
Смирно!!!  Товарищ майор, рота к продолжению плановых занятий готова.  Ротный осматривает строй, лик его строг.
Рота, согласно плану  сего дня, по подразделениям, на занятия, отбыть!  Командиры взводов, групп выходят из строя, становятся перед своими и командами уводят людей на места занятий. День продолжается. Нам учиться и учиться. 
Сидим в классе и снаряжаем взрывные устройства. Толовая шашка, запал, бикфордов шнур. Сначала суем коротенький огрызок шнура в запал, плотно, до донышка, обжимаем зубами (положено плоскогубцами, но они не всегда могут быть у тебя, а зубы есть),  осторожно вводим запал в тело взрывчатого вещества. Закрепляем, готово.  Один, другой, десятый, бесконечный. До автоматизма.  Cуешь этот запал-взрыватель в рот, обминаешь зубами, а мысли в голове самые мирные: кому это надо? Армия стоит на защите Отечества. Надо обеспечить ее безопасность. От кого? Немцы ходили, шведы ходили, французы ходили. Что им надо?  Говорят ученые, что половина богатств земных на нашей территории. Хорошо!  А у вас, франко-немце-шведы и прочие, мало?  А почему?  И для чего вам надо много?  Больше чем живот вместит – не съешь, часто нельзя – не успеет усвоиться.  Много денег надо? Зачем? Что с ними делать? Править миром? Зачем? Что это даст? Все равно много не съешь, всех женщин не перелюбишь, всей власти не захватишь. Собственно, а где вы были, когда наши первопроходцы осваивали новые земли. Пухли от голода, гнуса, умирали от болезней и прочих тяжестей похода. Встречали новые для себя народы, помогали им в жизни, а не выбивали, вырезали, захватывая их земли, как это повсеместно делали вы. Штабс-капитан Пржевальский писал царю: «Государь, нашел малый народец. Живут в ямах, питаются растениями и сыромятиной,  казахами себя называют».
 Все в мире Божие,- отвечает самодержец,- народец обиходь, научи жить в домах, построй школы, кухни, одень, обуй. А своим КАЗАКАМ с их бабами не позволяй категорически! НАРОДЕЦ СОХРАНИ В ЧИСТОТЕ!  Вот так!  А вы в это время колонии грабили, жировали, деньгу кораблями в Метрополии возили. Мало, мало, мало.  Эх, люди. Побоялись бы Бога!!!
Уходим в поле. Снаряжаем боевые запалы. Руки, которые только что прекрасно справлялись с работой, слегка подрагивают, зубы  жмут мягче, чем надо,  шнур выпадает.
 Переделать, переиграть.
 Снова до бесконечности, пока все не станет правильным и навык  станет устойчивым.
 Теперь  к  колодцам. Это стальные трубы. Одни лежат, другие стоят вертикально, третьи заглублены.  Снаряжай последовательно:  шнур, запал, шашка. Опять сердечко стучит побыстрее обычного. Опять сомнения. Опять надо нарабатывать. Гремят взрывы,  трубы вздрагивают и пытаются покинуть свое место.  НО они уже много лет пытаются это сделать, однако  на месте. Звенит в ушах, пыль на зубах, едкий привкус во рту. Учись, подрывник, ошибки не повторяются! Ибо с давних времен известно: минер ошибается  ОДИН  РАЗ!
          Скоро и на ужин. Воздадим за пропущенный обед, окажем честь селедке, которая по сложным путям материального и продовольственного обеспечения  прибыла на  наши столы сегодня. Картошка, грибы, капуста с морошкой и брусникой. Трудно будет, но осилим и это испытание. Может, даже, и с честью выйдем из него. После ужина время ухода за собой, самоподготовка, вечерняя поверка  и  ОТБОЙ!
  Говорят про солдатские сны.  Какие? Только голову к подушке-уже дневальный орет: ПОДЪЕМ!!!!!! Когда успеет присниться что???   Некогда сны рассматривать, спать надо!
            Рота, ПОДЪЕМ!!!,- орет дневальный.
           Часы показывают пять утра.
             Ты шо, сказывся?
               Густой бас Васыля Подопригоры пытается уразумить дневального. Тому что, все равно не спит,  стоит себе у тумбочки и свою смену спокойно книжку читает, стоя, правда. Но сидеть не положено. Оно и книжки читать не положено, но…читают все.  Главное, не проморгать начальство или проверяющих.
  Подъем, не тревога. Там все расписано и делаешь штатно.
          А что в ранний подъем делать? Вставай, а далее? Команды на зарядку нет. Пойдем умываться. Одеваться? Нет. Дневальный оглашает.
          Форма одежды – выходная, праздничная. Умыться, на завтрак. В шесть часов к клубу.
           Вот теперь ясно. Где мой наглаженный мундир с блестящими пуговицами, штанишки с голубым кантиком, фуражка с лакированным козырьком. Надраенные до зеркального блеска сапоги. Свежий надушенный платочек. И портяночки нулевые. Какой-то праздник. Значит, по оному и облачимся.  У клуба толчея, грузят харчи, воду. В кабины, на сидения ставят баян и аккордеон. Пикник затевается, что-ли?  А мы?? Команда и нас определила.  По машинам!! Чего проще. Но мы же не в полевой, мы в праздничной одежде. Открывай задний борт, осторожно, широко не шагай!! Опять же, не повседневная одежонка. Тут до сантиметра лишнее убрано.  Скамеечку протереть, на полу чисто чтоб было. Пыль – враг!   Один офицер в кузов, другой в кабину.
                Вперед!
Потихоньку проехали по городку. Все еще спят. Воскресенье. Подъем  только в шесть тридцать. Выехали на шоссе и  небольшой плотной колонной, понеслись с ветерком. Где уже и запели. Хорошо!  Пара часов пролетела незаметно. Осторожно машины сошли с трассы, на полупроселок.  Покачиваются, чуть пылят. Поэтому и осторожничают. Видны строения. Высокий храм. Золоченый крест. Все среди могучих деревьев. Остановились. Выходи. Приехали.
              Святогорский монастырь. Пушкинские горы.      Вот куда нас привел столь ранний подъем. Теперь мы не ропщем, теперь мы совершенно рады.  Майор Малышев разъяснил порядок поведения, последовательность пребывания здесь. Строй распустили. Мы в гостях у поэта. Какой тут строй.
Входим в дворик. Слева на высокой колонне – бюст Александра Сергеевича, вокруг колонны  полисадничек. Лето, все в цветах, все в радостях. Напротив бюста вход в храм, а справа у стены могилка поэта. Скромная, с низенькой оградкой, ухоженная. В храме черная плита, тоже с оградкой. Здесь лежал Пушкин.
             Малюсенькая девушка-экскурсовод рассказывает эту давнюю трагическую историю со всеми подробностями.  Голосок еле-еле, но слышно хорошо в любом месте. В стены храма  вмонтированы горшки-резонаторы, обеспечивающие хорошее слышание в любом месте.
             Умели предки строить с умом, с любовью. Умели.
             Убранство внутри простое, но эта простота высочайшего класса. Ничего лишнего, но все есть. В соответствии со своим назначением. Если колона, то она держит что-то, без бутафорий, если арка, то вот он проем,  если возвышение или ступенька, то вот ее назначение. Золотая голова, золотые руки.  Хорошо жить на Руси, великая честь быть русским.  Ручейком льется голосок девушки, а мы вновь и вновь проживаем страницы жизни поэта.  Его любовь, ревность, трудные взаимоотношения с властями. Духовные терзания,  поэтические  проблемы.  Из рассказа проступает характер тех  лет, нравы, разные причуды общества. Вспоминаешь древних, до Христова пришествия. Те же проблемы.  По пришествию – те же. Времена Рима, Австро-Венгрии, Пруссии – ничего не изменилось. Неужели человечество не извлекает уроки Истории?
           Похоже, что НЕТ!
  Нет чести пророкам в своем отечестве, нет чести в своем доме.  И радость, и грусть в сердце. Жил поэт, жил.

 
               
Вот место его упокоения.  И больше ему ничего не надо. Ни славы, ни денег, ни почитания, ни милости царя.  Упокоился! Как все житейское непрочно и мимолетно.  И ничего, кроме добрых дел с собой в тот мир не унесешь. Александр Македонский, умирая, просил своих соратников похоронить его так, чтобы руки всем были видны. Ничего не взял с собою, НИЧЕГО. Невозможно взять!
Выходим из храма, покидаем дворик. Справа на перекресточке трех дорог, в серединке стоит памятник. Сидит на скамейке поэт и смотрит на храм. Сворачиваем влево, по проселку идем к домику. Здесь творил поэт.  Из окна видна речушка, склон лужка, на нем коровы занимаются своим обычным делом, пасутся. Меж окон, в рамочке, стихотворение. Все, что видно из окна, прописано в нем. Ни одного слова лишнего и ничего не пропущено. Талант, он и в малом, и большом талант. Домик совершенно скромный, но потолки высокие. Широкая кровать поэта так и стоит без одной ножки, подпертая чурбачком, стол, стулья, книжный шкаф. Ничего лишнего.
На улице круглая площадка – цветник, вокруг громадные деревья-часы. На какое тень падает, столько и набежало времени. Аллеи столетних елей, дубов. Все основательно, на века. Вот береза с развилкой, посередке дуплушко, туда поэт клал колечко для своей невесты.    Выходим на речку, Сороть. Пологий склон к воде. Пушистая травка. Вот возвышается громадный дуб.
«….у Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…». Дуб громадный и зеленый, но цепи нет . Вместо нее заборчик с полметра высотою. В войну под дубом немцы соорудили блиндаж. Наши, сохраняя реликвию, не бомбили и не обстреливали это место. Берегли. Послали разведчиков и те, проявив твердость духа и великую смелость, в нужный момент немцев просто выкурили из укрытия, сохранив дерево.
Долго бродили мы по тем местам, где бродил в свое время поэт. Дышали тем же воздухом, смотрели в тоже небо.  Ах, как хорошо дома на Руси




 

                На берегу реки Сороть

Время совсем подкатило к обеду. На берегу реки расстелили укладочные столы, на которых обычно укладывают парашюты, разложили припасы, что Бог послал, а послал как обычно щедро, приступили к трапезе. В реке купаться не запрещено, и народ заплескался в Пушкинской водичке, вот и баян с аккордеоном огласили окрестности  своими голосами. Народ запел. И такой замечательный праздник получился, что запомнился навсегда.

















«ШО     ЗВАЛЫЛИ,       ТО   И    ВЫМАЙТЕ»


            Палаточный городок раскинулся вдоль реки.  Дорожки просыпаны битым красным кирпичом и напоминают пешеходные трассы Кисловодских санаториев. Полотно натянуто, веревки – струны, флажки на макушках чуть шевелятся. Занятия закончились и всяк наводит порядок в своем хозяйстве. Подшивает подворотничок, гладит брюки или гимнастерку, скребет физиономию, если появилась растительность. Дел много, успеть бы все сделать. Трудимся, напеваем что приходит на ум. Кто блистает оперной партией, кто про валенки, а кто и походную мурлычет под нос. Всем хватает простора, никто не мешает друг другу.  Армия притирает все характеры. Скоро вечерняя поверка. Пройдет старшина вдоль строя, придирчиво осмотрит каждого. Выправку, состояние одежды и обуви, настроение. Поправьте пилотку! Что она на глаза налезла, ровно посадите ее. Сам в фуражке ходит, как и офицеры. Мучаются. Пилотка летом куда как сподручнее. Не жарко и крути ее по голове куда хошь. На левую бровь, на правую. Можешь и ровно  поставить, но вида не будет, туповатость на лице появляется. Но по Уставу положено ровно, вот старшина и приводит в соответствие с оным. Сам же фуражку скашивает на правую бровь,  рода, мол, казачьего. Казачьего ни казачьего, а пилотку поправляешь. Потом она сама каким-то образом возвращается к правой брови, как и у всех. Не залихватский вид, но чуть веселый, как и подобает быть в пехоте, если она крылатая!
Равняйсь!!!  Смирно! Товарищ майор, рота на вечернюю поверку построена, старшина роты,   старшина Субботин. Вечернюю поверку начать!  Искрин. Я, Баев. Я. Ситников. Я ………..Кочев. Я. …. Товарищ майор, вечерняя поверка закончена. Отсутствующих нет.
  Майор принял доклад, улыбнулся хорошо прошедшему дню, порадовался за всех нас и дал слово старшине.  Субботин мудр как сотня змиев, и кроток как две сотни голубей, если вспомнить написанное в Библии.  Когда что обычное или совершенно приятное, речь его безукоризненно русская, как что с душком или предполагает великие труды, то кружева слов состоят из украинского, французского и немецкого. Дела швах, произносит, склонив голову, старшина. Или вместо «товарищи гвардейцы», выдает: дорогие мусьи, шо я вам скажу щас.  Так вот, напрягает голос наш любимец, «Хто валил прошлой зимой лес, нехай выходит из строю»!  Выходим втроем. Гутарьте к народу, сколь вы там наваляли, яка толщина, яка длина? Явно старшина не шутит и отвечаем по правде. Столь, столь и столь!
  Богато!! Резюмирует ас разведки. Богато.
                Стать в строй.
          А теперь, все, слухай сюды. То шо наши братки наволяли, нам предстоит вытащить к дорози. Шо за условия не знаю, но в месяц надо управиться.  Завтра поразмыслим, что и как . Организуемся получше. А сегодня вся троица , прямо сейчас, пройдем в штаб. Побалакаем про Сю працю.
             В штабе все офицеры, старшины, сержанты. Карта на столе. Участок вырубки обведен карандашиком и выглядит совершенно несерьезным. На самом же деле это очень приличный кусочек.  Ширина получилась двести пятьдесят метров, длина не менее двух километров.  Сколько же там стволов, сколько напиленных бревен. Как туда бросать народ! Есть ли рядом хоть маленький безлесный кусочек?  Нет! Все в громадных елях. Просветов почти нет. Лучше бросать на вырубку. Оно, конечно, на поваленный лес приземляться не мед, но гораздо лучше, чем на пики елок.  Решили. Как их таскать? Там есть и в два обхвата, есть и более. Вес такой дровеняки тонны три – четыре. Не поднять. А технику туда не запустишь.  К дороге придется на















 пупке таскать. Ладно. Высаживаемся налегке. Что потребуется, запросим. Сбросят. Все! Завтра ранняя укладка. Потом завтрак и вылетаем. Ночевать будем на месте. Спать!
               
Гудят наши «Антоны» , везут две сотни  крепких ребят. Налегке все. Только оружие, противогаз, саперная лопата и плотно набитый штатным имуществом ранец. В карманах, нарушая все правила, черные сухари второго сухарного завода, выпечки 1937 года. В огне не горят и в воде не плавают. Задача простая: высадиться, приземлиться, собрать парашюты и добираться до горки, где была зимняя база. Мы гудим в сторонке, а первый борт уже бросает. Посмотрели пилоты, куда народ попал, подкорректировали и пошли всех метать. Один заход, второй, третий.  Высыпали, покачали крылами и ушли домой. Спасибо, братцы, снижаемся точно на вырубку.  Что там под ноги попадет? Чистое местечко или ствол. Хуже, если торчащие ветки. Напороться можно. Запаску в сторону, закрывает обзор. Руки на лямки. Хоть чуть подрулить в последний момент. Смотришь только на  пятачок  вероятного приземления.
            Мама родная, а где же земля? Вода везде! Тут лучше на ствол урулить.  Нет, промазал. На круглом куполе не попасть куда хочешь. Прямо в воду. Брызги во все стороны, воды по грудь, под ногами мягкий грунт. Но не засасывает. Уже хорошо. Надо осмотреться, может кому хуже, чем мне. Помочь надо будет. Это писаный  и  неписаный закон.  Вот рядом брызги летят, еще приводняется кто-то. Молча. Без слов. Купола опали, Гловы только торчат. Просмотрели, сколь видно, девять куполов, девять голов. Все. Вода теплая, прогретая. Немного и приятно. Вот и горушка наша, где сложено с зимы все имущество. Туда всем добираться. Катера не ходят, пароходов нет. Плыви, десантник, бреди. Тащи свой мокрый парашют, мокрое имущество, вес которого увеличился на количество впитанной воды.
  Но, не даром говорят, что все новое, за редким исключением, рождается в России.  Извилины в наших головах особенные, сердце другое.
         Два гвардейца оседлали ствол, барахло уложили и, словно на пироге, рассекают водное пространство. Хорошая мысль! Но лучше два бревнышка зачалить. Все девять уместились на этом катамаране.  Вот уже и запели. Про море, про воду, про грозного «Варяга», который так и не сдался врагу. Подобрали еще двоих. Гребем к горке. Мельче, мельче.
          Десант, за борт!
          Тащим по мелкой  воде. Вот и способ транспортировки леса открыт. Само собой получилось. Жизнь заставила.  Час, полтора и весь личный состав подразделения уже на горе.
           Хорошо когда тепло!!! И вода не вода, удовольствие! И комара нет. Странно, но приятно.
  Командиры расслабиться не дают. Построились, проверились. Все! Замечательно.
                «Трое из ларца», поди сюда. Это нам. Где что лежит? Где палатки, где харчи, где кухня?  Все как вчера.  Вот наша мастерская.  Вот спальные палатки, штаб. Хранилища пропитания. Странно. В лесу, зимой и никто не приграбил. Зверя нет, что-ли?  В наших кавказских лесах оставь что, мигом  вскроют и поедят. А может спали всю зиму, а по воде не стали мочить шкуру.  Протянулись шнуры, по шнурам ряды палаток. В дело пошли и малые и большие. Народу много. Распаковываемся до вечера.  Тут и комарики пожаловали. Костры, дым. Гоняем, как получится. Вечереет. Снова построение. Распределение по жилым помещениям, назначение охраны, наряда на кухню, все заботы ночные.
             Нам троим досталась, уже обжитая зимой, мастерская. Совсем дома.  Даже консервные банки на полочке лежат нетронутые. Электростанция, горючее. Блеснем перед народом? Посидим как в городе, с настольной лампой? Соблазн надирает, а ум трезвит. Не ищи  …. приключений. Всему свое время! Копайся, налаживай. Завтра уже надо будет работать.  Вновь построение, проверка, отбой.
Не  сотворен человек  для  зимы!  Не было в райском саду и понятия такового.  Одеваться в теплое, топить печи.  Согреваться всякими способами.  Тепло. Где надо, там сухо, где надо, мокро. Все на своем месте, все по уму.  Раскапризничал,  упрямство проявил Первенец. Твердость в заблуждениях. Ну и получил!  И зиму, и холод, и шубу меховую доставай теперь. Топи печи круглые сутки, вали лес на дрова. Добывай уголь из-под земли.  Сколь много хлопот сам себе сотворил.  Зимой, правда, такие мысли приходят редко, согреваться надо, а летом…  Летом живешь, как в саду райском. ТЕПЛО!! Можно и поразмыслить о временах давних.  Тихо, чуть комарики звенят.  Птицы ночные гукают. Лес шорохами живет. Лежишь на своем еловом ложе, в хвойном настое купаешься,  сказки на ум приходят всякие. Про Серого волка, Красную Шапочку, Конька Горбунка. Все летом, все в тепле. И засыпается спокойно, и печь не надо подбрасывать. Отдыхай , воин.
« Подъем»- поет труба, вставай гвардеец, на зарядку, умывание. Вставай быстрее, старшина уже ждет. Он обут, одет. На часы поглядывает.  «Торопись» - выводит рулады трубач,  опоздавших ждет кухня, со всеми ее неотложными делами, на которые штатных рук всегда  недостает.  А-У-А-А-УУУУ,  выдает финал труба. Кто не успел, тот опоздал. Но рота уже в строю, и кухонному наряду даровой рабочей силы не досталось.
За мной, бегом,  марш!  Сапоги топчут свежую траву, пробивая будущую трассу пробежки. Побегали, размялись. Выполнили всегдашние комплексы упражнений. Умываться. Все решили, что лицо из себя представляет все тело и бултыхнулись в воду.  Командир слегка нахмурился, но резкости не проявил. Глянул на часы, показал всем обе пятерни, т.е. десять минут до завтрака, и ушел в штабную палатку.
Пшенная каша с луком. Мясного нет. Это хорошо, нам надо быть выносливыми. Мясо, оную выносливость, сильно уменьшает.  У Суворова А. В. солдат очень редко видел мясо, а какие переходы совершал, какие баталии выдерживал. Учиться надо у великих предков, но не выдумывать рационы, где мясо и рыба каждый день. Болеет  от  мясного организм! Угнетается сильно.
                Построение, наряды.  Кухня – пять человек.  Караул – шестеро. Остальные на работу. Наша задача сваленный и раскряжеванный лес переместить к дороге, что в конце площадки. Вытащить на дорогу и погрузить в автомобили. Вот и все.
  Пробуем. Каждый организуется сам. Все вновь. Нарабатываем методику. Пока не торопимся. Пробуйте, кому как заблагорассудится. Особое внимание на безопасность при работе! Командир закончил речь, оседлал ближайшее бревно и работая  шестом, повел свой «корабль» к причалу. Двести кораблей-бревен потянулись следом. Метода явно слабая. Так до зимы не вытащим, но порожняком не брести же по воде. Попробовали толкать перед собой, тянуть. Все медленно. Да и забито все пространство бревнами. Обходи, обтекай. Надо начинать от дороги. К дороге проложить сплотки. Прямо по бревнам рысцой до дороги, а там таскай по чистой воде.
  День набирались первого опыта. Обед совместили с ужином. А к ужину устроили мостки из стволов, от базы до дороги. Вот теперь за двадцать минут можно добраться до дороги. Все сохнет быстро, но если каждый день так, то размокнем. Перейдем в раствор.
           Командиры составляют заявки на продукты, топливо, материалы , одежду. Что привезти на машинах, которые грузить лесом, что воздухом. Все мудруют. Сидят кучками рассуждают. А что рассуждать? Пока рядом  лес, то можно и пешей тягой, а когда за два километра таскать? Где мой знакомец понтонер?  Вот с кем посоветоваться.
  Командир, отпусти на денек. С хорошим человеком надо встретиться и порешать вопросы по транспортировке. Давай.
         Сидим  в лаборатории плавсредств. Плачусь в майорскую жилетку. Бревен, как огурцов в банке. И поверху, и подтопленных хватает.  Вес по тонне и более. Всего не перечесть. Бродим по пояс, где и подвсплываем. Двенадцать, пятнадцать часов в воде. Размокаем. Работы –море! Майор щурится, улыбается: катают Сивку крутые горки? Это хорошо. От этого голова работает лучше. Вот и тебя начальство отпустило. Видно зашкаливает напряжение.
            Зашкаливает, зашкаливает. Мы- то ничего, но сроки! СРОКИ!!! Дам я тебе две плоскодонки. МППС называется. Малое переправочное плавсредство. Но с одним условием, штука новая, не испытанная. Будешь вести журнал наблюдений, все скурпулезно записывать. Каждый день. Штука крепкая на вид,  водомет стоит. Топляков не боится.  Мне, все равно, испытания проводить, а тебе и в дело и мне в помощь. Оформляй бумаги, пиши расписку. Забирай.
  Пара часов и пылят грузовики, спешат за лесом, а в кузовах  возлежат две новехонькие МППС- ки.
Командир встречал на причале, где бревна по покатям закатывают в кузова. Работа тяжелая и опасная, поэтому командует  ротный сам. Раз, два. Взяли-и-и! Раз, раз, держи!! Еще раз, еще!!  Бревно вкатывается в кузов, осаживая машину, и цикл повторяется. Весь день, до позднего вечера, с небольшим перерывом на еду. Нет, не обед. После обеда животы сорвешь от такого труда. Просто пару кусков хлеба, да воды стаканчик. Воду завтра заменят компотом. Ставят двухсотлитровый чан, заливают воду, сыплют ягоды разные и разводят  огонь. Сахар в меру. Очень вкусно, полезно и не опасно. Командирская забота о подчиненных.  МППС спускаем на воду. Пуск. Хорошо идет. Чалим бревно. Тянет. Два – тянет. Три, четыре, пять. Хорошо идет. Теперь десять человек остаются на трелевке. Остальные на выкатку и погрузку. Рабочий день сократился до десяти часов. Можно и постираться, можно и полежать просто, можно небом полюбоваться, натуральный цвет и расположение которого, стали забывать. Благодарим тебя, понтонер наш . Очень выручил.
Повеселели командиры, вечерком  баян поигрывает, кто и ножками топает приплясывая. Ожил народ, обсох слегка. Вот погрузку бы ускорить. Так катать очень опасно. Давай, Кулибины, думайте!
           А что, нам из-за кордона ума не занимать.
            Голь на выдумки хитра. Клади два троса, На них бревно. Петлей через кузов и на блоки. Вес груза тонна, тяга на каждый трос - сто килограммов. Трое на нитку и пошел процесс. Только успевай машины подгонять. А если не тянуть руками, а другой машиной? Еще лучше. Так и действительно за месяц управимся. Теперь и баньку затопить можно. Первыми наслаждаются паром «Кулибины».
              Кто против?
               Нет!
                Давай, друзья, прогревай бока и спины. Веники, правда, колючие, но других нет. Отпускает перенапряженные мышцы, расслабляется все тело. Засыпают на ходу. Отдохни, брат, заслужил.
Старшина все реже употребляет украинские слова, машин мало, простаиваем с погрузкой. Рация такие шифровки выдает, что только русский их расшифровывает. Уже работает все, что может самостоятельно передвигаться. Но лес идет валом, МППСы трудятся в три смены, бревна стоят как один сплошной настил. Только вынимай и, в транспорт. Пришел момент, когда все двести человек, растянувшись в цепь, прошли-протралили всю поляну. Выловили полсотни еще топлячков- комельков. Забили последние машины.
            ВСЁ!!!
           Третий день отмываемся от ила и грязи. Завтрак плавно переходит в обед и ужин. Жуют все, жуют целый день. Доктор забыл, чему его учили в Питерской медицинской академии, напрочь. Жует вместе со всеми. Компот не успевает остывать, как его вычерпывают до дна. Сворачиваем имущество, переправляемся на дорогу. Скоро домой.
  Вот и дома. Застыл наш любимый старшина в странной позе. Голова на плече, глаза в небо. Старшина, что  увидел???  ОТОЖ  СЛОВ НЭМА, ЦЮ ГОРУ МЫ ЗРОБЫЛЫ. УСЁ ШО ЗВАЛЫЛЫ, НИКАК ПОВЫМАЛЫ???    Потом поставил голову в походное положение, сбил набекрень фуражку и легким своим шагом прошествовал в расположение.

















Н А Ш   С А Д

         С высоты три-четыре тысячи метров, видится белый прямоугольник, с расстояния нескольких десятков метров - сад,  вплотную - старые, мощные деревья, сплошь покрытые цветами. Листьев нет, только цветы. В юго-восточной части, в самом уголке - небольшой столик с  шипящим самоваром, кресло и в кресле, виновник того, что в штабе тишина, мухи звенят по стеклу, одинокий писарь стучит на машинке впустую, т.к. читать и подписывать некому. Штаб пуст. Замерший у знамени части часовой не в счет.
         Командир попивает чаек, глаза его прикрыты. Его и как будто нет здесь.  Не известно почему, зачем, но в, разом вспыхнувший цветением, сад, наш начальник уходит на целый день ежегодно, по словам старожилов, все послевоенные годы.  Рядом нет никого. Один. Если присмотреться поближе: на столе, опираясь на сахарницу, стоит иконка. Матерь Божия держит на руках, прильнувшего к ней, Младенца Христа. Значит не один наш командир, втроем. У него в кабинете, на столе, иконочка чуть поболее, но образ тот же. Заместитель по политической части частенько на эту тему затевает разговор, командир спокойно выслушивает своего первого помощника, кашляет в кулак и спрашивает: « А ты зачем всех молодых водишь по храмам?»
  Учу Родину любить, ответствует первый зам. Ну, вот. А мне недосуг ходить, время все отнимают  кучи требуемых бумаг. Учусь любить, не выходя из кабинета. Оба остаются довольны разговором. Они давние фронтовые друзья. Многое повидали, испытали и перетерпели. Столь много, что, как говорится, не дай, Господь, никому.
           После цветения, сад покрывался листвой. Солнце припекало, лезла трава, тучнела, поднималась вверх. Сад зарастал. Для  борьбы с бурьянами назначался наряд. Но коси траву не коси – она обгоняет все. Кроме того, земля уплотнялась, сбивалась. Дождевая вода не впитывалась, ручейки промывали канавы и сад превращался в «тактический полигон». Много потом приходилось работать по приведению его в Божеский вид.
  Но труды были всегда оправданы. Яблоки на столах не переводились. В свежем виде, сушеные, в варенье. Но особенно вкусные были они в соленой капусте.
Давно собирались землю в саду перекопать, но руки не доходили, точнее, надо очень много на это дело рук, их же всегда не хватало. Просите и дастся вам, стучите и отверзнется, ищите и обрящите, говорится в Писании.
            И далось и обрели.
            В 1961 году, прибывшая молодежь обучилась, сдала экзамены, всем присвоили положенные воинские звания, но распределение задерживалось. День, два. Это уже опасно, войско, которое бездельничает, может натворить бед. Вспомнили, как в такой ситуации поступил А.В. Суворов. Трехсоттысячная армия готова к походу. Но нет высочайшего повеления. Зная страшную опасность безделья войска, Александр Васильевич выходит к солдатам и говорит, что Матушка царица попросила здесь вырыть озерцо. Возьмем на себя сей труд. Угодим любимице. И каждый солдат насыпал в какую-никакую посудину, а то и просто в шапку, землю, переносил на, указанное инженерами, место. Росла плотина, углублялся котлован. Громадное озеро готов. Но Высочайшего изволения все нет. Тогда Суворов выходит вновь к армии: «Простите, братцы, меня старого. Перепутал место, где надо озерко сотворить. Не здесь, о вооо-он там. Простите».
И не дал войску пропасть, ибо безделье-гибель. Теперь это большие Суворовские  пруды, под Тульчином. Не дадим войску пропасть, решили наши командиры и ……поручили перекопать сад. Его площадь – 20га. Один га.-10000 квадратных метров. Итого получается 200 000 кв. м. Нас пятьдесят человек. На каждого приходится 4000 кв. м. Почти полгектара. Сколько труда, если одним движением лопаты перемещается только 0,01 кв. м. Анализируем «Дале», как возглашал наш профессор Кузьмин. 4000 ; 0,01 = 400 000 движений. Три секунды на одно движение, дают затраты времени в 1200000 секунд, 20 000 минут, 333 часа, месяц работы, при десятичасовом рабочем дне. В армии принятое решение не откладывается и, утром, вооруженные БСЛ-ами (большая саперная лопата), приступили к возделованию почвы. По холодку приятно было. Через час сняли гимнастерки, потом еще прибрали лишнее. Сапоги, да синие армейские трусы. Лопаты потяжелели, земля потвердела и расчетное время оказалось под угрозой. Война войной, а обед по расписанию, гласит МУДРОСТЬ. Часовой послеобеденный сон пролетел моментом. А руки-то уже побиты, волдыри полопались. Бинтами пообмотались. ХЕ-ХЕ! Как рота выздоравливающих. Вот в таких ситуациях …..и будет собственных Ньютонов ЗЕМЛЯ РОССИЙСКАЯ РОЖДАТЬ..  Посреди сада была хозяйственная полянка. Домик, навес. Скамейки. Под навесом гусеничный трактор. Совершенно ржавый, но, судя по тракам, абсолютно новый. Такие трактора мы в техникуме разбирали до винтика, все сваливалось в несколько куч. Учителя заменяли часть годных деталей на выработанные. Потом ставилось два, редко три человека и собирали трактор. Все. И топливную аппаратуру, и электрочасть, и двигатель. При этом все проверялось на пригодность и плохие детали меняли на годные. Выехал из бокса - получи зачет. Нет, копайся по вечерам и ночам. Но пока машина не заработает как надо, зачета не получишь! ТО зачет, а здесь экзамен. Надо оживить машину. Хозяин железки обнаружился быстро. Сказал, что стоит эта штука давно. Многие копались, даже таскали буксиром, но кроме серого дыма, ничего из машины получить не смогли. Так и стоит. «Кулибины», вперед, воскликнул старший команды. Оных,  «Кулибиных», нашлось только двое. ( см. фото ) Вы ковыряйтесь в этой ржавчине, а остальные продолжают старым способом.
И сорок восемь человек дружно вздохнули, продолжая копать. Мой напарник, паровозный машинист, трактора видел только в кино. Про Пашу Ангелину. Трактористку. «Ой, вы кони, вы кони стальные, боевые друзья трактора..», гремело на всю страну. Молоденькие девчата, артисточки, облачившись в комбинезоны, восседали на железных дырчатых сидушках колесных тракторов  и, с веселыми лицами, распевали, как хорошо!! Десять минут съемки, может и хорошо. Но изо дня в день. В жару, слякоть, мороз. Провонявшись керосином, маслами. В день и ночь! Ничего хорошего! Это был откровенный подвиг. Со всякими тяжелыми, для женского организма, последствиями. Но девчата в кино были красавицы, тогда в артистки принимали только красивых, и народ валом пер в трактористы.
         Что и было главным результатом пропаганды. Толик, мой помощник, тракторов не знал, но технически был грамотен. Опять наука анализа, благодарствуем, профессор Кузьмин. Машина новая, целая, комплектная. Вся ее беда в том, что не могут завести. Первое. Что залили в бак? Нужна солярка. Пробуем, нюхаем. Нет это уже не подходит. Ржавая жижа. Слили, промыли бак и систему. Заправили свежим дизтопливом. Насосы работают, форсунки выдают нужный факел, компрессия в норме.
  Вопрос. Что надо двигателю для работы? Ответ: все должно происходить вовремя! Это как в винтовке. Если прицел сбит, то, сколько не целься , в цель не попадешь. Копаемся дальше, входим в тонкости процесса и обнаруживаем, что топливный насос установлен неверно.  Это же полчаса дела. Крышечку долой. Два болтика снять, на насос пипеточку. Крутим коленвал, топлива дернулось в пипетке. Стой. Крепи. Готово.
          Повозились с пусковым двигателем. Освежили его. Запустили. Теперь пробуем главный. Поплевал белым дымом, потом густо черным, загудел. Прогрели. Поездили. Проверили все остальные системы. Порядок. Начальник, давай грузовик. Поедем в ближайший колхоз за плугом. Извольте. Любой выбирай. Колхозы тогда были везде. Всякого добра, не считано. Бригады забиты техникой выше всех потребностей. И на просьбу армейцев о выделении плуга и дисковой бороны, откликнулись с радостью. Новенький плуг и новенькая борона через час лежали в кузове нашей машины. Пылим домой, сзади идет колхозный автокран для разгрузки. Хотя мы и руками стащили бы все. Но народ армию искренне любил, и не мог отказать себе в удовольствии, хоть чем помочь. Сгрузили, прицепили, работаем. Новый трактор, новый плуг. Теплая погода. Земля рассыпается, дождавшись такого удовольствия. Наш старшой перестроил работу. Теперь вручную делают узкую полоску в рядах, куда плуг не проходит. Заметно повеселел народ, а нам с Толиком, перепало по солидному куску шоколада, который по такому случаю, выдал начальник тыла, уже размыслив пользу этого железного коня.
Бремя славу всегда тяжело! Народ, через каждый час, 15 минут отдыхает, а ты пашешь. Народ после смены купается в речке, а ты пашешь. Народ, закончив смену идет домой, а ты пашешь.
  Толик освоил процесс быстро. На доступных местах работает правильно, а притесненных еще теряется. Ему деревья мешают. Что с него взять. Руля на паровозах нет. Жми по рельсам. Голова не думает в какую сторону вырулить. А в саду, это, уже, почти искусство. Так провилять среди деревьев, чтобы они целые остались и огрехов не было. Кто сам не пахал, тому трудно представить насколько это надо уметь. Чуть зеванул и непропашка, огрех, стало быть, называется.
  Трое суток, почти не отдыхая, питаясь приношениями, (обильными приношениями), разделывали сад. Потом потаскали борону. Заделались все канавки, промоины. Пеший народ граблями навел лоск. Перестали даже ходить по саду всякие, сокращающие путь от «А» до «Б». Наш начальник пошел сдавать работу. Доложить, по-армейски это называется.
  Работу приняли, воздали по трудам. А с распределением вопрос и завис. Повисел немного. Как оказалось, сад имел, в этом деле, решающее значение. В анкету вписали несколько простеньких слов: «умение самостоятельно решать поставленные задачи доказано делом». Решили сформировать мобильную группу постоянной боевой готовности. Перевести на стратегическую оперативную работу в составе подразделений NN , выделить соответствующие помещения и поставить на постоянное довольствие.
             УРА!!  Не надо никуда уезжать. Наш дом  oстался здесь. Мы местные жители. Весна. Солнышко. Как шефы сада работаем по уборке зимнего мусора. Удалили сухие ветки, подчистили землю. Порядок навели. А на том месте, где всегда ставится столик с самоваром, поставили ажурную беседку. Наш архитектор и специалист по таким работам, Саша Матвиенко, своими руками сотворил. Чудо в металле и дереве. Внутри ступенчатый столик, деревянный пол из торцовых чушек. Просторное кресло. Даже подставочка под иконку. Самоварная труба, тоже шедевр. Не просто труба, а многогранная, в сечении, со всякими украшениями и завитушками. Вокруг беседки – решетка – поручи.
       Сад готовится к цветению. Все набухло, бутоны порозовели. Прямо чувствуется давление внутри дерев. Вот еще чуть поддавит и лопнут. Развернутся цветки. Зальется сад горьковатым ароматом свежести.
       Совсем потеплело. Пыхнул сад. В момент все распустилось.
        На командирское кресло простелили мягкий коврик. На другое холстинку. Вдруг кто придет. Не сидеть же на голом холодном сиденье.
В Сад никто не ходит, но с внутренней аллеи видно, как задымила труба самовара, на столе появились чайные приборы. Командира не видно, но в штабе только замерший у Знамени части часовой, ползающие по стеклу мухи и дежурный, одним пальцем выбивающий из машинки буквы, которые сегодня никто читать не будет.

























П  Е  Р  Е  П  Р  А  В  А

«Великая», такое имя носит река на Псковщине. Если сравнивать по величине с Обью, Леной, Иртышем, Волгой, то, наверное, поменьше. НО для этих, уже северных, мест ее размеры внушительны. Широка, глубока, сильна. Вода совершенно прозрачна. На вкус хороша. Летом прогревается до степени, что вполне можно долго плескаться не испытывая желания побыстрее выскочить на берег. Начало августа. Все воинство живет в летних лагерях. Идет усиленная боевая учеба. С раннего утра, чуть развиднеется, до позднего вечера, когда не видна цель через прорезь прицела, идут полевые занятия. Что только не отрабатывается в это время. Бои в составе взвода, роты, батальона. То разными сборными подразделениями. С приданными средствами или без них. Всячески. Что только может истребовать реальная жизнь.
На одном из таких занятий пришлось батальону совершить пятидесятикилометровый марш, а когда до места назначения оставалось совсем немного, ПУТЬ ПЕРЕСЕКЛА НАША ВЕЛИКАЯ.  Стой, пехота, по воде, ако посуху, мы не можем, грешны вельми. Командование засуетилось, радиостанции раскалились от «обмена информацией», но вода тверже не становилась и количество прегрешений не уменьшалось.
Время  идет, войско стоит. Тут и «противник» налететь может, разбомбит. А, может, вплавь? Ты чо? Война что-ли. Кто сдуру утонет? Не все же плавают хорошо. Это на учебном бассейне можно гонять сколь влезет, там дно поднимается. Да глаз не спускаешь с каждого, а тут река серьезная, промашку не простит. Пусть лучше двойку влепят, чем хоть кого утопим. Никто не возражает, но и стоять просто, ничего не делая, нельзя. Григорий Иванович, говорит комбат замполиту, обратись к народу. Может кто идею подкинет. Наши командирские мозги забиты шаблонами, а у них свежие.
 Батальон поротно сидел в низинке, подкармливал редких комариков и безмятежно грелся на солнышке. В третьей роте, как «рояль из кустов», появился баян. Крепкий футляр служил стулом, а баянист восседал над полулежащей публикой и, во всю мощь машины, выдавал Амурские волны. Вот ведь народ на Руси. Никогда не унывает и при всех случаях жизни еще и поет. А еще и тащить на себе полста километров пришлось эту игрушку. Амурские волны перешли в Сопки Манчжурии,  потом Дунай заплескался у ног солдата. Народ пригрустнул слегка, но баянист развеял сомнения и выдал Барыню. Задело за живое сибиряков, по медвежьи образовали кружок, походили, покосолапили, потом пошли вприсядку, Толька травка зеленая от подметок отлетает. Веселится народ, грусть на сердце не идет.
Не трогает замполит третью, обогнул и топает в первую. А первая, тоже не дремлет, сидят взводами и кто кого перепоет. Весь репертуар армейский в ходу. Со свистом, с прибавками всякими, с подтанцовкой.
Нет, придется замполиту добираться до второй. Мозги работают лучше от нищеты, а при таком веселии, при такой роскоши, что изобретешь? Только пакость какую. И  топает «одинокий странник» к месту расположения второй роты. Там командир молодой, войну не захватил. Несколько стесняется этого. Старательный, толковый. Но, молодой. Вот и теперь, рота стоит в строю, а он что-то втолковывает народу. Смирно! Товарищ подполковник, рота решает вопрос переправы через реку. Собираем предложения, пока приемлемого ничего нет. Командир роты, капитан Ермолов. Вольно. Посади людей, что мучаешь. По стойке «смирно» мозги выключаются. Понял? Мозги работают только на прием, а тебе надо на отдачу. Разумей.
  Рота! Садись! Значит, вы уже работаете, смягчает замполит, хорошо. И что придумали. Пока нет ничего подходящего, смущается ротный. Баян играет, взвода орут, вторая мыслит.
У нас на Кавказе всю работу на переправах выполняет сама река. Течение быстрое, мощное. С берега на берег протягивается трос. С лодки, по носу и по корме, протягиваются две веревки, с блочками, и набрасываются на трос. С носа короткая, с кормы подлиннее. Ставь лодку вдоль течения на носовой веревке, она станет во флаг течению и не движется, а подтяни кормовую, подставь бок под течение и понесется лодочка на всех парах в сторону борта по которому река не бьет. Быстро, надежно и дешево. Великая, конечно, величавее, но течение мощное. Чтоб этакое - такое соорудить и попробовать. Здесь широко, а в километре выше- гораздо уже и течение сильнее. Метров триста, не более, от берега до берега.
  С нас никто предложений не требует, но с утра пустой желудок провоцирует работу мозга, ибо кухни на том берегу. С собой только личное оружие, минометная батарея, «наспинного» базирования, две маленькие  самоходные трехколесные пушчонки, имущество химиков, тоже носимое.  Одеты по летнему, скатка через плечо, плащ-накидка в упаковке сбоку, противогаз, лопатка, оружие, общеполезный груз килограммов десять и свой ранец битком набитый всем  штатным имуществом. Так вот, если учесть, что нам надо только в одну сторону, к кухне, то протянуть трос наискосок, как бы вдоль течения. Цепляй что на трос, обеспечь плавучесть и река сама понесет груз на тот берег, только лови. Как в детстве запускали воздушных змеев. За нить держишь, а он на высоте трепещет, гуляет из стороны в сторону. Бумажку на нитку заправишь и она ветерком несется прямо к змею, «письмо несет».
Наш ротный выслушал, под «Веселую кадриль», такую идею, снял фуражку, погладил волосы, вытер платочком внутренности фуражки, помычал под нос и удалился к батальонному начальству. Рация запищала: Ломоносова-Кулибина к комбату. Бегом!
           Рисуй. Вот так. Понятно. Сам попробуешь? Конечно. Если что, не бойся. Мы тебя за веревку вытянем. Но попробуй перетащить конец на ту сторону. Одному нельзя, командир, надо человека четыре. Не осилю трос тянуть, хоть какой тонкий. Хорошо. Выбирай. Надо каждому две шинели и две палатки. Шинель распушим, палаткой обвяжем. Хороший поплавок получится.  Но надо подняться на пару километров выше, там изгиб и течение на тот берег поможет двигаться. Оснащайтесь и пробуйте. Одни готовят поплавки, другие вяжут в одну нитку стропы, и  раскладывают так, чтобы не спутались, знатоки вычисляют расстояние сноса. Готовы. Давай. Сапоги, одежда все в упаковке. Поплавки держат надежно. Отпускай. И пошел первый «аргонавт» осваивать новые берега. К середине несло быстро, а от стрежня пришлось поработать, хорошо в воде, а то потом истек бы. Вот и дно, но не устоять, поплавки тянут по течению, а вверх их не поднять. Пришлось плыть до кромки. Знаками показываю, что не надо два, один достаточно. Оделся и иду против течения. Договорились, что достаточно 30-40 градусов.
          НО тяжко. Вода тянет стропу, еле держишь.  Хватит, надо вязать и по ней принимать «почту», следующего. Блоки в комплект имущества не входят, но замену нашли быстро, автоматный ремень. Перебросил через стропу и давай рули на тот берег. Второй, третий, четвертый. Подтянули стропу, получили вторую и третью.
  Давай трос. Семимиллиметровый, оцинкованный. Осилим ли? Попотели. Приняли. Давай людей! По одному. Вот и целый взвод на левом берегу. Вот и вторую, третью, четвертую нитки перебросили. В упаковках, полупритопленные идут железки минометчиков, пушкари из своих орудий делают «воздушные шары». Командование переправляется.
Остаются пушки и наша рота.  Троса снимаем с пеньков, вдвое складываем и перебрасываем через ствол прочного дерева, чтобы обе нитки работали равномерно. Пускай первую. Долго толкали, но пошла. Ствол торчит в небеса, сама под водой, но разгоняется. Пошла, пошла… Полезла из воды, метров за пять стала. Налетай. Тащи!!! Выволокли. Вторая, третья. Комбат мчит полным ходом, замполит. Наша рота уже заканчивает переправу, остается один гвардеец, которому отчалить троса, снять стропу и, привязавшись к ней, закончить переправу. Потрудившись, вытащили все на берег. Подвязали стропу, ухватились за нее, чтобы выбирать быстрее. Давай! Ослабла стропа, выбираем  сколь можем, на воде болтается поплавок, увеличенных размеров, а за  ним,как лягушонок волочится наш баянист, но без ничего, ако мама родила. Вышел на берег, смутился, распаковал «багаж»,  извлек футляр с баяном, раскрыл, проверил не подмокл - ли, а только потом, извинившись, натянул штаны. Простите , братцы, резинка оказалась слабая, унесло вещь. В воде резинка ослабляется, подтвердил старшина. Не горюй, дома дам новые, а сейчас сделай Амурские волны. И понеслась над волнами северо-западной реки мелодия, о так далекой, юго-восточной. Что на другом краю  нашей великой Родины.


 


М Е Л Ь Н И Ц А


           В программу подготовки нашего курса, кроме великого множества всяких знаний и навыков, входило и умение «вовремя смыться», в том числе и на летательном аппарате. Логика здесь проста. Каким-то образом, ты добрался до нужного места, подготовил и сотворил, что положено по заданию. Вроде и все. Но не рыть же себе ямку и засыпаться, или растворяться в эфире, есть еще много работы, где что-то из приобретенного  необходимо, ибо ты есть «устройство многоразового действия», и очень желательно возвратиться домой.
        Вот этот экзотический вариант и отрабатывался на, давно всеми покинутом, еще фронтовом, полевом аэродроме под деревушкой с совершенно военным названием: «АТАКИ».
        Деревня поставлена по указу Петра. И стояла в длинной цепи деревень, которые состояли из кузни и ее «обслуживающего персонала». Кузнецы ковали для кораблей скобы, а остальные люди обеспечивали этот основной процесс. Естественно,  народ плодился, умножался, осваивал землю, лежащую поблиз. Деревеньки, порой, соединялись в длинную полосу, идущую либо вдоль реки, как транспортной ветке, либо вдоль тракта, по которым доставлялся припас и увозилась готовая продукция - скобы. Жители, естественно, получили прозвание «скобари», что ныне воспринимается, как народность.
          В нашей скобарской деревушке было около сотни домов и входила она в состав колхоза «Спутник коммунизма». История скромно умалчивает о авторе такого названия, но люди, в сем поселении, самые обычные, наши русские люди, привычные ко всякому труду. Выращивали лен, имелся разный скот: коровы, овцы, козы. Стада были смешанные, большие, пасли конные. Но, со стороны глядючи, и с позиций нашего кубанского навычая, посадка у этих верховых была, по меньшей мере странная.
          «Косым мешком», прозвали знатоки.
            Утрудившись, приводя в порядок взлетную полосу, лежали мы на кучах убранной травы и мусора, впитывали в себя, довольно жаркое, северное солнышко, трепали неизносимым аппаратом, языком, друг перед другом похвалялись своими предками конниками, что далеко было от истины, в большинстве случаев, рассказывали о правильности посадки, породах и особенностях лошадей, как услышали тоненький голосок: «Дяди, а вы покажите, как это надо».
              Все подняли головы. Рядом стояла понурая лошадь, видно, ей очень было стыдно за нашу некомпетентность в ее лошадином вопросе, на ней «косым мешком» восседала девчушка лет тринадцати - пятнадцати. Легкое платьице только- только прикрывало среднюю часть тела, оставляя все остальное солнцу, волосики совершенно выгорели, или такими от роду были, мордашка с хитрецой, а рядом стоял совершенно реальный, с тонну весом, защитник-бугай. Его присутствие исключало любую, не угодную ему, деятельность. И по отзвучанию вопроса, оный представитель местной фауны двинул копытом , вывернул увесистый кусок земли и откинул метров на двадцать. Что прозвучало примерно так: кто обидит сие дитя, будет дело иметь со мной. Срам полный. Мужики, вопит сержант, не посрамите. Может, кто лошадь видел сблизя, может по картинкам, как гусары сидели. Но что-то надо делать. Засмеют!!
  Длинная пауза, длинная до постыдности. Мужики, вопиет сержант, не посрами!!  Тут встает наш тихоня Скворцов. Правильно он ШПАК, скворец, значит, но прилипло Скворцов, так и погоняется. Даже на поверках оглашается, при его совершенном смирении. Был БЕЛОРУСС стал РУСС, пошучивал он сам.
            Встал, подошел к лошадке, погладил ее по спине и, не успели мы и рта открыть (опять же для совета), воссел, двинул пятками под бока, заголосил как Рашид Бейбутов, помчался по взлетной, которую так кстати мы очистили. Кобылка стелилась по полю, Пашка восседал, как амазонка, подобрав ноги под собственный зад, чуть откинувшись и задрав руки к небу. Пегая слушалась его, описывала круги, перепрыгивала через кусты и, несомненно, была счастлива.
У девчонки ротик сам собою открылся, выпуская тоненькую струйку, а бычок замер и стал ростом поменьше. У Гоголя Н.В. в «Ревизоре» финальная сцена все же слабее. Вот у нас было, «ДАААА». Сержант очень стал похож на стоящую рядом девчушку, только струйка была потолще, Мы совершенно скопировали ошеломленного бычка, и позы были самые разные, замершие, застывшие. А потом прорвало. Все орали, СОВЕТОВАЛИ Пашке сотворить нечто конное ( опять занесло), проявляли вновь великие познания и радовались, что сраму не претерпели. Пашка подъехал, этаким вывертом покинул лошадиную спину, перепрыгнул через бычка, как в спортзале через козла, и уселся на свое место дожевывать травинку. Пашка, вопели мы, Пашка. Ты герой!!! А Пашка разжевывал травинку, смотрел на обалдевшую девчонку и счастливо улыбался. Лошадка же, поносившись по полю, уже отдышалась и теребила девчонку за ушко губами, подсказывая, что стадо разбрелось и надо выполнять свои служебные обязанности. Троица удалилась, оставив на Пашке восторженные взгляды. Итог подвел сержант.
                «Становись!»
        За проявленное деяние по сохранению лица воина великой страны, курсанту Шпако-Скворцову прощаю будущие десять нарядов вне очереди! В Уставе такого нет. Но,«аще изволит настоятель». Совершенно царский дар. Строй смешался, не дождавшись разрешения, Пашку носили на руках, пели гимны, воздавали хвалу щедрости и мудрости сержанта, а герой жевал травинку и продолжал по- детски улыбаться. Какое счастье быть молодым.
Деревушка лежала в «U»-образной излучине реки, таким образом, что зады огородов выходили к реке, а улица проходила в середине и упиралась в реку, где был широкий, с твердым каменистым дном, брод. Такая планировка позволяла устанавливать бани в конце огорода прямо у реки. Заметить, что подъемов воды здесь не бывает, весь год в одних берегах. Сами баньки почти в воде. Когда не стянуто все льдом, то можно из парилки сигать в речку. Зимой рубят проруби для забора воды на хозяйственные нужды и для ныряния из парной. Петр Великий водопровод не строил, его никогда не было и теперь не будет. Даже зимой народ полощет белье в реке. Тут переплетается все: обычай, одежда, материалы. В основном одежда самодельная. Изо льна. Каторжным трудом, и зимой по морозу, лен доводят до великой мягкости и шелковистости. На домашних станках сотворяют полотно, шьют рубахи, платья, верхнюю и нижнюю одежду. Разукрашивают узорами, цветами, всякими фантазиями. Все сугубо индивидуально, нет двух одинаковых произведений истинного искусства.
      Кузни, устроенные еще в начале восемнадцатого века, работают повсеместно, наковальни, меха, клещи, молотки и все остальное еще тех времен и на всем стоит казенное клеймо. Конечно, все сохраняется, т.к. работает постоянно, но уже на другие потребности. Лопату, тяпку, косу, запоры всяких мастей и конструкций. Дымят кузни, не останавливаясь на отпуска или еще на какие неустройства. Дома не запираются, но от ветра или животных, или еще для чего, устраивают разные хитроумные завертки, задвижки, притулки. Все трудятся в колхозе. Взрослые и дети - все в трудах. Лодырей нет, о тунеядцах не знают даже понаслышке. Городские болезни сюда не пришли.
Совершенно здоровое человеческое сообщество. Нет городской хитрости, лукавства. Наивны и искренни, как малые дети. Рано утром управляются по хозяйству, выгоняют скот на пастбища, завтракают и выходят на наряды. Там расставляются по работам и трудятся весь день, отрываясь только на обед, да кто с грудными, то мотаются покормить. Профсоюза нет и в помине, права и обязанности разъяснять некому и смущать народ, завоеваниями Октября, никто не старается. В каждом доме в Красном углу икона. Все из века в век. Народ веселый, здоровый. Потому, что много трудятся!! Километрах в семи начинается древний лес, откуда все древесные припасы: на стройки, для выжигания угля, на топку, на всякие бесчисленные поделки. К лесу относятся с трепетом и благоговением. Берегут, ухаживают. Под деревьями чисто, все падающие сучья забираются на дрова. На стройку или по какой нужде дерево долго выбирают, чтобы по всем требуемым параметрам подходило с минимумом отходов. Хотя, все равно, и отходы пойдут в дело. Аэродром наш начинался сразу за бродом. Старые ангары, времен Отечественной войны, широченная взлетно-посадочная полоса, с которой одновременно взлетали эскадрильи, не теснясь и не рискуя зацепиться, подземное хранилище топлива, боеприпасов, различного имущества. Разваливающиеся жилые постройки.
Нас тридцать пять человек. Кое-как навели порядок в «хоромах», но полов уже нет (сгнили), стекол нет, рамы рассохлись и рассыпались, двери только целые, мощные, дубовые, правда, не везде входят в свои коробки. Начальство долго «перетирало» этот вопрос и решило поселить нас в колхозном клубе. Для чего его строили - никто не знает. Фильмов не крутят, самодеятельности нет, библиотеки нет. Детей возят в школу в вагончике, прицепляемом к гусеничному трактору. Клуб стандартный, большой, просторный, с комнатами для кружковой работы, кабинетами зава и зама, кладовой. На сцене пианино, в комнате кружковой работы духовой оркестр. Приказ прозвучал коротко: курсантам - зала, чинам поменьше - комнаты кружковой работы, инструкторам - кабинеты зава-зама, начальствующему составу - две громадные пустые новые кладовки. Одна под штаб (как же без оного?), другая под жилье.
Через пару часов разместились и еще много места осталось, которое потом тоже освоили.
Встал главный вопрос: кухня. Кто будет готовить? Кто?
Начальство на рацию.
Оттуда коротко: либо сами, либо пригласите местных поваров. А тут и слова такого не знают, все питаются дома. Начальничек колхозный пожал плечами и изрек: зачем всем одно есть? Расселите по домам и там пусть и питаются. Не обидят, да и в колхозе продуктов без счета. Всем поможем.
Командование поскоблило в нужных местах, пораскинуло, но на предложение бригадира не откликнулось.
  Сами сварим. Отстучали телеграф, и к вечеру прилетел АН-8, с кухней полевой и приличным запасом продуктов. Замполит назначил себя главным поваром, до службы в армии он работал официантом, и из всех нас наиболее был компетентен в этом плане. Наряд назначился из курсантов. Все вопросы решены, можно браться за главное. Ознакомиться с конструкцией летательных аппаратов с одной только целью: угнать и умудриться дома сесть.
            Вечером, натрудившись на летном поле, под руководством инструкторов, поплескавшись в речке, топали в жалком подобии строя домой, в клуб. Там ждала обещанная пшенная каша с луком, чай с булочками, деликатесы (шоколадка и апельсин). Есть хотелось уже с утра, обед почему-то не состоялся, и нам поставили галочки в журнал выживания, и вкус пшенной каши был во рту целый день. Уже на подходе заметили странные шевеления наряда. Они бегали с ведрами, собирали что-то с земли и уносили за клуб. Голод придал сил! И мы сначала трусцой, затем в полную силу двинули к кухне. Замполит стоял Родосским колоссом. Вся кухня покрыта полусырым пшеном, которое все выползало из котла и струилось на землю. Как из того сказочного горшочка.
  Командир задал, в его жизни, наверное, самый глупый вопрос: Миша, откуда оно лезет? Замполит, не поворачивая головы, «Вася, из котла. Но откуда оно берется? Я насыпал его даже не до краев, залил водою, затопили. А оно как полезло и лезет не переставая.» За клубом уже выливали без счета.  Местные курочки мигом оценили ситуацию и разгребая, для остужения, сей «Эверест», потребляли кашу вместо нас.
Вася, я хотел к вашему приходу горяченькой, а оно вишь как. Глядя на нашу толпу, стал собираться народ. Чудо с кашей мгновенно раскусили, а нас растащили по домам, конечно, при молчаливом согласии командира.
Нет, что ни говори, на Руси покушать любили всегда и готовить умели. Ведь был обычный рабочий день. Не праздник и не выходной, которых мы что-то и не увидели. Каждодневно все на работе. Зимой отдохнем, говорили люди. В доме, куда мы с Аркашкой попали, открыли печь, извлекли большой чугунок со щами, потом чугунок с кашей (исполнилось, каша пшенная), потом чугунок с блинами, потом , опять же чугунок, с густым ягодным варевом.
               За столом пятеро. Трое хозяев, родители и взрослый сын, Нас двое. Сначала Щи, они говорят «ССЧИ». Капуста, картошка, немного крупы, большой кус мяса, еще что-то. Разлили по мискам объемом в полторы порции, выложили из закутка печи теплый хлеб, перекрестились на иконы, что в углу комнаты, и приступили. То ли из-за стеснительности нашей , то ли что мы меньше их проработались, но отстали мы с Аркашкой вполовину. Хозяева оторвались от посуды, а ели сугубо молча и старательно, посмотрели на нас и, деликатничая, завели неспешный разговор о сегодняшнем дне. Что делали, как преуспели. Тихо, обстоятельно, без осуждения кого, с удовольствием. Дождавшись нас, подали выстоявшуюся пшенку, куда подробили кус мяса, что был во щах. Ох, хороша! Упарилась, а мясо с запахом щей. Грибы соленые, капуста, ягода красная.
Ах, как мало места в желудке, как мало. Небольшой передых. Хозяйка убирает со стола посуду, а мужики рассуждают о сенокосе. Где лучше взять сено, куда свозить, как уложить, чтоб зимой не таскать далеко. Этак минут пятнадцать и пролетело. Посуда вымыта, чугунки в печи снова, но на другом месте, а чугунок с блинами стал в середине стола. Здесь блины пекут из гречневой муки. К блинам подают рыбную «затируху». Какая-то рыба варится, кости убираются, все остальное превращается в повидлообразную пахучую, вкуснючую массу. Бери блин (толщина в палец, диаметр в четверть метра), клади на досточку, что вместо тарелки, наваливай сверху затируху, тоже в палец. Потом ребром ложки отрезай по кусочку и уминай за обе щеки. Запиваешь ягодницей, сбор из разных ягод, как взвар или компот.
Все! С едой покончено. Час отдыха и будет чай. Домашние расползаются, кто куда. Старшие за печь, там комнатка, завешанная шторкой. Сын потянулся в теплый коридор, где здоровенная лавка, нам предложили отдохнуть в другой комнате, где пара кроватей и вдоль стен широкие лавки. Час сна пролетел и бубенчиком всех собрали к самовару. Комната битком набита, теснятся на лавках. Стульев здесь нет нигде. Все разряженные, просто выставка народного творчества в области «изделия изо льна», самоварище шипит и парует, чашки приличные на столе с запасом, варенья, печености, ягоды. Обычно народ на чай собирается из двух-трех домов всегда, но из-за нас подсобралось поболее, чему хозяева были несказанно рады. Вот уж был вечер вопросов. А что это, что то? Почему надо белый воротничок каждый день подшивать? Лучше рубаху менять ежедневно. Лето, жара, что толку от замены полоски ткани на шее, а спина, а все остальное. Только звонкий голос трубы увел нас. Поблагодарили хозяев и рысцой к клубу. У командира ремень на новых дырочках затянут, досталось бедному. Замполит тоже покруглел, инструктора, те вообще на левый фланг пристроились. Трудно было всем.
                Смирно!
                Товарищ майор, курс, с приданными, на вечернюю поверку построен!
  Народ глазеет. Сроду не видели, как людей пересчитывают. И потекли дни напряженной учебы. Снова от рассвета и до сумерек, А-Ууууу, где ты профсоюз со своим восьмичасовым рабочим днем. А семнадцать не хотел! Но харч делал свое дело. Щеки округлились, плечи расширились. Командир ежедневно накручивал километров двадцать вдоль полосы, дабы не пришлось шить новую форму. А деревня радовалась такой возможности помочь армии, беззлобно пошучивая над замполитом-кашеваром.
              В октябре 1956 года на нашей школе появилось объявление: «ДОСААФ» проводит набор курсантов на планерное и парашютное отделения. Возраст не менее 15,5 лет, вес не менее 45 кг. Запись производится по адресу….. с 9.00 до 17.00.»
На часах половина восьмого, полчаса до начала первой смены. Указанный адрес рядом, метров триста. Мчим с другом туда. Явно не первые. Молодой народ толпится и пытается упорядочить очередь. Хоть номера на ладошке пиши, как в очереди за хлебом. Крутнулись мы и умчались в школу. Сразу после уроков. снова бежим к этому большому кирпичному дому, стоящему на самом обрыве, с сарайчиком во дворике, через окна которого виден обескрыленный планер. Народу еще больше. Не протолкнуться. Но, как учила нас бабушка, не будь нахалом, будь смиренным, и все устроится лучшим образом. Стоим за калиткой, двор забит до отказа, рассматриваем в окошко корпус планера, внутри нетерпежка. Будь смирен, учит Писание. Мы и учимся оному, только вынужденно. «Что, ребята, летать али прыгать хотите»,- прогремело за спиной. Большой, в летной кожаной куртке, на голове фуражка с голубым околышем.
  И летать и прыгать! А что тут стоите? Там народу битком, да и бабуля учила не иметь нахальства, стой смиренно и жди. Все управится. Мудрая у тебя бабушка, учись, впитывай. Моя тоже так говорила. Послушался, и вот, целый с войны  пришел, потрудившись, однако, не менее других. Так, говоришь, смирение важная добродетель? Ну, ну. Сколько лет? Шестнадцать скоро. Вес шестьдесят три. Тридцать раз подтягиваюсь на турнике, по штанге второй разряд, по бегу первый. Хорошо. А ну пройдем. И повел через двор, протискиваясь и снимая возмущение своей летной фуражкой.
                Миша, посмотри, кого я нашел. И летать, и прыгать хотят. Это же очень хорошо. День возит, день сам прыгает. Что еще лучше.  Ты выбирай таких.  Этих запиши, и сегодня доктор пусть  решит все вопросы. Подтверждение Истины состоялось. Будь смиренным. Через полчаса мы стояли, в чем мама родила, перед строгой докторшей, пытавшей нас о всех детских заболеваниях, крутившей на стуле, сидящем на оси. Потом заставляла приседать, спрыгивать со стола, сгибаться и прогибаться, пролазить между ножками стола ужом, растягиваться в шпагате, доставать ногами лоб и шею. Так только в цирк, наверное , принимают. Мы безропотно все проделывали, хотя ползание по холодному полу удовольствия не доставляло, а отсутствие  одежды весьма смущало.
  Одеваться! Михалыч, зайди, прокричала она в пространство.
         Но пространство тут же выдало нашего благодетеля. Михалыч, это высший сорт. Во всех ипостасях. Этого кудрявого крутила пока сама чуть не свалилась, а он хоть бы хны. Не только встал и пошел, но и читал мелкий шрифт. Получи товар и гони обещанную шоколадку. Михалыч шоколад отдал моментом. Пойдемте со мной. На ходу дал указания Михаилу зачислить на обе специальности. Выкатил из сарайчика видавший виды «Цундап» и увез нас на летное поле, что около мясокомбината. Вертел он «кукурузник» с радостью и усердием, а в трубочку спрашивал: «Как, братик, себя чувствуешь?» Хорошо, орал в ответ. За что получал еще порцию всяких воздушных кренделей.
                А теперь? Хорошо. Получи еще!. Так оно в удовольствие, крути, командир, работай на подчиненного, когда это еще случится. Сели, добежали до полосатой будочки. Усталый двигатель дал струю дыма и остановился. Тишина. Вылазь,  пробежись вокруг машины пару раз и залазь. Пробежался и залез. Уселся поудобней. Жду. Смирение! Бери ручку, от себя - машина вниз, на себя - машина вверх. Толкнул влево - повалится на левое крыло, вправо - на правое. Помахал рукою, запустил двигатель и порулил. Педаль левая -машина влево. Рули педалями сам. И пошли гонять по полю. На такой ориентир, на такой. Держи по ниточке, не виляй нисколько. Теперь сюда. Дай обороты, держи ровно, теперь ручку чуть-чуть от себя, теперь плавно на себя. Кончилась земля, повисли. Стрелка высотомера медленно ползет вправо. Сто, двести, триста. Толкни ручку влево, на место. Выравнивай. Во! Правильно  уловил. Еще, еще, еще… Садимся. Зашли от совхоза, снижаемся, выравниваемся и сели. Колени дрожат? Нет. Должны дрожать! Значит дрожат, просто не чувствую. Вот и хорошо. «Цундап» помчался обратно. Миша, запиши ко мне. Миша человек исполнительный, записал куда надо и добавил: все по графику, а тебе каждый день. Кончилась забота, куда девать свободное время. Сначала плакаты, потом до последнего винтика в натуре. Масло уже не отмывалось с рук, въедалось как у металлистов. Одежду пришлось заводить другую, что было почти невозможно. Дядя дал свои брюки, 56 размер, рост 8. Получилось почти двое штанов, на коленях сделали вдвое, сзади тоже. Куртку соорудили из старого байкового одеяла. Покрасили в черный цвет и получился замечательный рабочий костюм.
       Всю зиму трудились в поте лица. Перебрали двигатели, изготовили и собрали планер, сделали тренажер. Когда ручку на себя, фанерка с зеленой полосой уходит вниз, от себя - фанерка ползет вверх. Часами «гоняешь» по кругу на этой деревянной лошадке. А Миша или «Сам», длинной линейкой «исправляет» ошибки, чувствительно постукивая по пальцам. Рано или поздно, но все кончается! Кончилась и зима. Весна съела снег, подсушила поле, позволила попускать планера. Тогда это исполнялось просто. Выбирается сухой участок, ввинчивается якорь, за него замком цепляется планер. К переднему замку цепляется резиновый амортизатор, проще - резиновый шнур. Человек десять растягивают эту резинку до необходимой длины и цепляют за якорь. Разбегаются в стороны. Пилот дергает ручку заднего замка, резина разгоняет планер и он взлетает.
                Кто только по прямой чуть пролетит, кто и повернет, а кто и вернется. Как сможешь. Обычно с раннего утра прыжки. Пока самолет один. ЯК-12Р. Нормально три человека берет, а если уплотниться, то и четыре, как выражались, на внешней подвеске. Шесть дён в неделю гудел аэродром, один день, седьмой – технический. Мы мыли самолет, зачищали и подмазывали лаком его «тряпочные» крылышки, регулировали тросики, проверяли все гаечки, винтики, шплинты. Не было места, куда бы не коснулась заботливая рука ученика. Дни летели, пригнали три ПО-2, и дело пошло веселее. А тут и каникулы.
           Можно и жить на аэродроме. Чуть свет поднимешься. Вылижешь свой «Поликарпов», хотя с вечера он уже тобой вымыт и вычищен, прокрутишь, добавишь до нормы масла, заправишь бензином, погладишь. 5.30 запуск. 5.40 – пристрелка. 6.00 – начали работу.
           « Чистые» парашютисты, после укладки, все больше валялись на квадрате, такая брезентина, летчики «пахали» целый день, но больше всего доставалась летающим парашютистам. День прыгаешь, день летаешь, без выходных и замен, без графика и профсоюзной защиты. Это энтузиасты чистой воды. И это нравилось!
          И вот, теперь, у деревни «АТАКИ» загудели моторы. Конечно, все курсанты в свое время прошли школу ДОСААФа, кто бы их взял в ВДВ без этого, но не все были энтузиасты. Летающих самостоятельно ровно половина, подлетывающих еще десяток, а восемь не поднимали самолет никогда, только прыгали. Вот на эту восьмерку и насели инструкторы. Летающие с утра делали стандартную коробочку, на полчаса отпускались полетать, а затем направлялись на всякие работы, которых набиралось множество. Помогали управляться с сеном, гоняли грузовики с булыжниками, которые и грузили сами. Здесь, если поля не убирать от вылезающих на поверхность камней, то все пространство будет, как булыжная мостовая. Они лезут из-под земли постоянно. И постоянно их собирают и свозят в кучи, откуда потом расходуют на всякие строительные нужды.
  Но, вот бригадир к нам зачастил. Походит, посмотрит и молча, по своим делам, уйдет. Никто его не пытал. Своих забот полно, что напрашиваться. В очередной приход все же осмелился. Командир, нужны головатые ребята. Мельница уже как пятый год стоит, никто ума не может дать. Может твои усмыслят. «Эй, бездельники, -это летающим,- пойдите сюда». «Кто видел в глаза мельницу»? Тишина. Зачем нам мельница, мы хлеб в магазине берем. «Так. Кто желает получить новые знания, освоить производство муки? Не рветесь. Обленились вконец! Кочев, ты горных дел мастер? ДА. Вы там бурите, сверлите, добываете. Вот бери с собой первую пятерку и топай на мельницу. Постарайтесь помочь. Все, вперед! Кочев старший»! И потопала наша первая пятерка к унылому зданию, назначение которого только теперь прояснилось.
              Или до Петра, или чуть после сгородили эту махину. Само здание из громадных камней, стены в полтора метра, перекрытия из дубовых балок в два обхвата толщиной, полы по этажам из колотых тесаных бревен, в стенах и по балкам кованые кольца, петли, крючья. Всяких переходов, проемов, закоулков великое множество. Но, что бросилось в глаза: нет пыли, нет мусора и всего, что сопутствует брошенному жилью. В этой громаде нет ни пылинки, ни соринки. А лестница на верхние этажи просто блестит. Но бригадир не повел туда, даже в качестве экскурсии, он потащил нас в машинный зал, где был главный привод жерновов. Схема предельно простая: вода вращает колесо, от вала передача идет на распределитель, типа коробки передач, затем на чуть наклоненные жернова. Все.
А что не работает, бригадир? Работает все. Пускай воду в желоб и процесс пошел. Но беда в том, что надо на жерновах канавки обновить, мастера есть, но жернова надо снять, собственно снять только верхний. Нижний на месте сделают. А верхний, снять и перевернуть. Весит он пять тонн.
                Стой, бригадир, а как при царях «затачивали» эти жернова. Не могли же делать разовый товар, на Руси , ведь, живем. Да, здесь было что-то, но после революции, для высоких нужд, забрали какую-то конструкцию. Вот, от нее только следы остались.
                Ну, вы думайте. Я по делам пошел.
  Сели мы вокруг колесика, в пять тонн, и призадумались. Но начальник - есть начальник, и у Аркашки проявился талант руководителя. А может просто зуд оного.
  «Нечего думать! Давайте слету, все самое невероятное, вплоть до прилета марсиан. Все предлагают, я фиксирую идеи». Рассмешил, но и раскрепостил. Посыпалось, как из того рога, что изобилие извергает. Аркаша только успевает схватить мысль и фиксировать на листе. Час, два. О, неиссякаемый русский ум. Хоть десятую часть предложенного  использовать, не нужны были бы машины, пароходы и паровозы, все само перемещалось и укладывалось и мололось и пеклось. Только успевай поглощать, ибо все только к этому и сводится. Ведь какая печаль! Столько трудов и всего лишь для сытости желудка.
Стой. кричит Аркаша, стой. Разберем теперь каждое предложение. И вот пошел процесс, стало развидняться на темном небе безвыходного положения. Чуть приподнять, чуть-чуть, миллиметров на пять, потом сдвинуть, потом повернуть вокруг горизонтальной оси. Да! Хорошее решение. Идем в колхозную столярку и режем клинья. Широкие, узкие, пологие, покруче. Но все крепкие, дубовые. Мягкие брусья из хвойной древесины, досточки, дощечки. Бригадир телегу дал. Окружили мы жернов и стали подбивать равномерно клинья, одновременно со всех сторон. И пошла каменюка вверх, сама пошла. Вот уже пять сантиметров, десять, двадцать. Просовывай два рельса. Есть. Досточки между камнем и железом, салом мажь, сдвигаем. Пошел камень, пошел. Увели на четыре метра в сторону, есть доступ к нижнему. Можно работать с ним. О-го-гооо, бригадир, приступай делать насечку. Помчался бригадир за мастерами на центральную усадьбу, а вся деревня повалила на мельницу смотреть труды наши. Щупали камни, хвалили предков, гордились родством с ними. А мы стояли в сторонке и раздумывали, как перевернуть камень, можно и снизу, конечно, насечь, но сложно. Надо вертеть.
Приехали мастера быстро. Осмотрели камень, погладили ладошками, воздали хвалу прежним мастерам и , не мешкая, застучали молоточками по затылкам приспособлений. Более двух метров диаметр, около пяти квадратов, четверо мастеров расположились на нем, не мешая друг другу, и …… запели. Сколько десятков лет вот так они, постукивая ритм молоточками, поют бесконечную песнь о чистом поле, по которому «скачет вольный конь, не знающий узды». Как прочно сидит в душе народа прежнее вольное житие, когда не было ни пана, ни князя, ни партии, ни капитализма, ни коммунизма. Сам себе голова. И нет над тобой ничьей земной власти. И поет народ древние песни, и сочиняет новые, но тема одна. Одна только власть признается добровольно, власть небесная, Божия. Только на небесах знают ИСТИННО, что каждому из нас надо, ибо даже наши испрошения могут быть нам  во вред.
                Положусь на Господа!
             Стучат молоточки, скачет конь, пыль уносится легким сквознячком и ложится шлейфом на шершавом дубовом полу. Нам самим видно, что нет других вариантов обработки, только лежа фронтом вверх. И вырисовываем опрокидыватель, варим из уголков и полос прямо на месте, простелив влажный брезент. А молоточки стучат, стучат. Стоп!!  А где пыль, куда пропадает за ночь пыль? Работники уходят вместе с нами, ночью они спят. Куда девается пыль? Оно тебе надо, ворчит Аркаша. Не надо, но куда она деется? Сама не может исчезать! Ты вари, давай. Настаивает друг, вари крепче. Третий день заканчивается, все готово, можно поворачивать камень. Завтра первый заканчивают. Не давай мужикам расслабиться. Запьют, не остановятся до осени. Приподняли клиньями всю конструкцию, подвели под ось стойки, выбили клинья. Теперь дитя малое справится с поворотом. Осторожно провернули, клинышками вывесили и сняли приспособу. Стучите, мастера, ловите в степи коня своего. Этот сделали они в один удлиненный день. Нам предстоит все поставить на место. Полеты отменены. Все до единого у мельницы. Замполит пробует свое искусство на инструкторах, которые одни остались не у дел, но те отмахиваются, погоди, камень станет, тогда говори, а пока - помолчи. На войне, мол, и муха – бомбовоз. Вся деревня расположилась поблизости. Ни шуток, ни смеха. Но нет и напряжения в воздухе. Внутри только мы. Ротозеев командир убрал моментом.
               Помоги, Господи.
                Завели приспособу, одели на камень, слегка подклинили. Повернули. Рельсы на место, досточки, сало для смазки. Пошло помаленьку. Сантиметр в минуту. Можно теперь побыстрее, в два ломика, теперь в четыре. Час пролетел – не заметили.
 Подводи на вал. Вал квадратный, сажать надо очень точно, не то отколет. Вынимай клин, противоположный, этот, тот… Ювелирная работа с объектом в пять тонн. Садится ровно, но не спеши!!!
             Все, лег. Работа закончена. Запускай. Бригадир орет в пространство: «Матвеич, принимай аппарат. А-У! Матвеич!!»
И тут открылись все секреты. По широкой лестнице, сверху спускается огромадный мужичище, с бородищей, усами. Следом, шариком катит, мельничиха, а еще, следком, с веничком и совочком наша старая знакомая, наездница, что «косым мешком» восседала на своей лошадке и пасла стадо.  Так вот почему во всем хозяйстве ни пылинки, ни соринки. Тут живут и тут любят свое дело!
Матвеич потрогал все ручищами, скорее для порядка, ибо он всю работу наблюдал, по нашему уходу проверял и общупывал, или еще что делал нам неприметное. Приподнял руку чуть вверх и мельничиха потянула за веревочку, рука вниз – отпустила. Сам чуть шевельнул рычажок и струйка зерна пошла в приемник, тут камень ожил, медленно пошел писать круги и тонким лоскутиком пошла мука. Девчушка подскочила, поймала на ладошки первый размол, напудрила себе щеки, подскочила к нам и умыла мукою, вынеслась к народу и пустила облачко вверх, вернулась, ухватила новую порцию, грациозно подошла к Пашке, приложилась к его щеке и, обалдевшего, осыпала свежей мукой всего. С головы до ног.
  Кто же мог предположить, что ровно через три года, здесь же на старой мельнице мы будем сидеть в качестве почетнейших гостей на их свадьбе.










 












 

ПУТЕВКА   В   ПИОНЕРСКИЙ   ЛАГЕРЬ



            «Кто насобирает полулитровую бутылку колорадского жука, тот получит бесплатную путевку в пионерский лагерь. Жука сдать в райком комсомола.»  РК ВЛКСМ с. Курсавка.
             Объявление напечатано на машинке, стоит круглая печать и подпись самого секретаря РК. Сомнений нет: бумага серьезная и имеет не только поощрительное значение, но и мягкую форму приказа. Пионеры и комсомольцы, все на борьбу с жуком!!!
Жук в бумаге назван «колорадским». Что  это за штука?  Мы хорошо знаем майского - хруща, навозного, короедов и древоточцев, жуков – плавунов, жужелиц  всяких, знаем медведку, а вот колорадского, не слыхали и не видали. На что же бросает государство своих героев пионеров?  Какая страшная угроза нависла над человечеством, что поданы такие сладкие пряники, такие обещания по политической линии, главной силы страны.
Наши ладони зачесались. Даешь этого – самого невиданного колорадского жука. Состоялся сбор пионерской дружины школы, сборы пионерских отрядов классов, всякие разные слеты, собрания и сборы, на которых сожгли в кострах кучи хвороста,  вывалили бесконечное количество предложений, вплоть до отмены премии в форме путевок, мол, пионер все должен делать без корысти и оный стимулятор не приемлем, так как подрывает устои, смысл организации. На это счет разгорелись такие баталии, столько вдруг появилось «Павликов Морозовых», что комсомол вынужден был охладить пыл Ревнителей чистоты пионерского движения, назвав путевку в лагерь не материальным стимулом, а  элементом пропаганды и распространения опыта по борьбе с опасным вредителем в масштабах всей страны. Ибо из лагерей разнесутся методы и приемы оной борьбы по всей стране, самыми юными и самыми активными  членами нашего государства.     Были и совершенно разумные и практичные вопросы, из которых самым серьезным был: а что это такое, какой он из себя, где живет, что ест и что пьет, когда появляется, и когда прилетает или прячется, или еще куда девается. Где же, в конце концов, эту пакость искать?
 «Павлики» орали, что не в этом суть, надо поднять всю страну, раз сама партия считает вопрос таким серьезным, им возражали, что нельзя пойти туда, не зная куда и найти то, не зная что.
 До мордобоя не доходило, но страсти кипели, и ранее дружные отряды ленинцев рассыпались.
 Комсомол забил тревогу, в низы полетели делегаты съездов, инструкторы и секретари всех степеней и, в конце концов, молодой горячий пионерский народ подуспокоили. Страсти остыли, дружины вновь занялись пением песен, возбуждающих рвение, сбором металлолома – сырья металлургии, сбором макулатуры, сбором лекарственных трав, тимуровскими делами. О жуке вопрос закрыли, ибо разлад в благородном семействе был опаснее любого жука. Но не все выбросили из головы идею насобирать заветную полулитровку, не все болели Морозовщиной, не все могли КУПИТЬ путевку. В мыслях не было заботы о сохранении цветущего облика страны, на который посягнул этот неизвестный нечестивец, перед глазами стояли кадры кинофильма о счастливой пионерской стране Артеке. Артек, всесоюзный пионерский лагерь на берегу Черного моря. Там ходят в походы, там поют у костров пионерские песни, там дети постоянно встречаются с истинными героями нашей страны: Папанинцами, Летчиками Героями, Стахановцами, металлургами и ткачами, танкистами и подводниками, лучшими и самыми лучшими людьми страны. Как это интересно! И ведь есть реальная возможность. РК свои предложения не снимал, награду не отменяли. Пусть не будем мы жутко бескорыстными, пусть нам потом попинают на совете отряда или дружины. Переморгаем. Тем более, что с полным животом всегда спокойнее слушается о вреде переедания, чем это слушать  на голодный желудок.
        Васька – одноклассник. Живем рядом, в городке  ЛЗС ( лесозащитной станции), что в пятнадцати километрах от станции, где наша школа. Его отец – начальник ремонтно-механических мастерских, мой – директор станции. Задача лесозащиты чрезвычайная - закрыть путь суховеям, пыльным бурям, прорывам ветров-степняков на Кубань. Сохранить урожай, животных, обеспечить людям нормальное житие. Суховей, ветер поедающий. Вот уже пшеница заколосилась, травы поднялись, раззеленелись, деревья отцвели и набирают плод, молодняк подрастает. Все радуется жизни, строятся планы на урожай, на прибыток. Но вот задул мерзавец – суховей. Желтеет, высыхая, растительность, пересыхает, затем, и рассыпается в порошок, ветер несет эту пыль тучами, смешивает с пересохшей землей, заносит речушки, засыпает овраги-водосбросы, пересыпает дороги. Какой урожай? Какие виды на прибыток? Нет ничего, голая иссохшая земля, в трещинах, буграх, ямах. Где зелень? Нет ее. Где яблоки и груши? – Съел суховей. Животины погибают  от бескормицы, у людей пересыхает кожа, лопаются губы, слезятся  глаза. Людская смертность резко возрастает.
         Не каждый год это происходило, но часто и непредсказуемо. Государством было принято решение: перекрыть пути суховеям лесополосами. Двумя участками: Ставрополь – Черкесск и Черкесск - Степной. Мы строили первый участок.  Это в пять широченных полос лес, протяженностью четыреста километров. ЧЕТЫРЕСТА!!! По солонцам, горушкам и низинам, по склонам, где приходилось тракторы  удерживать от бокового опрокидывания и даже руками. Подвиг настоящий. А если не забыть, что это производилось в годы послевоенные, с 1948 года, когда только три года прошло по окончанию главных битв на фронтах, когда еще не все были демобилизованы из Армии. Разруха повсеместная, народ разбирает разбомбленные дома, собирает все, из чего можно построить жилье, голод, нет товаров первейшей необходимости, нет ничего, кроме желания жить. Но надо сделать защитную полосу, чтобы именно можно было НАДЕЖНО жить!
       Эта грандиозная стройка – подвиг, контролировалась и обеспечивалась лично самим Сталиным. По прошествии многих лет это может не восприниматься, но тогда! Тогда слово руководителя государства имело великую силу. Из небытия извлекалось нужное  для стройки. Это же стройка живого леса, создавался громадный живой организм, совершенно изменивший природу края. Это лес! ЛЕС!! С медведями, оленями, козами и кабанами, всякими зверушками, птицами, ящерицами и гадами.  Настоящий полнофункциональный лес. Строили все. Взрослые, дети. Вот только не было заключенных. Ни одного. Никогда. Обычно на самые трудные дела посылали именно лишенных  свободы. Но здесь, несмотря на полную каторжность, порой, работ, заключенных не было. Наверное, лес бы тогда не вырос из-за духовно-моральных  качеств исполнителей. Ибо лес-это особая живая структура, насильно валить его можно, а насильно создавать не получится, не вырастет.
Вот в таком пламени и закалялись наши детские сердца. А если учесть ежедневные переходы в школу и обратно по любой погоде, когда сосульки намерзают на ресницах, а учительница оттаивает их, по приходе, своим дыханием, руки, чтобы могли писать, согревают одноклассники. Каникул, практически нет. Полоть лесополосы надо, поливать гнезда с дубочками ( по три желудя в лунку-гнездо), выдергивать бурьян. Заменять погибшие саженцы на живые и ухаживать за ними. За лето мы становились высушенные, загорелые, губы и руки растрескавшиеся, как у всех. На равных. Нам платили зарплату, как взрослым, от выработки, от выполнения ОБЯЗАТЕЛЬНОЙ нормы. Мы не роптали, ибо работали все. Не было примеров другой жизни. Но колорадский жук змеей заполз в наши дурные бошки. Где он, какой? Мы знали каждую козявку, на подоконниках, верандах, сараюшках у всех были шелковичные черви, приносящие приличный доход в семью. Вечерами, ночами мы им ломали ветки тутовника и раскладывали, для их прокорма. В конце сезона они награждали наши труды разноцветными  коконами, принимаемыми и оплачиваемыми в сельхозприемных пунктах.
Но вот этого экзота никто не видел. Вся информация сходилась к тому, что в войну из Америки, с продовольствием, эту гадость и завезли. Родителей мы по этим вопросам не беспокоили, но у отца поинтересовались.
         На конкретный вопрос должен быть конкретный ответ, прореагировал, обремененный множеством забот, батько. 
И вот, на очередном еженедельном ночном докладе – отчетности о выполненных работах, по громкой связи, отец испросил у Сталина про этого жука, коротко объяснив причину самого вопроса. Сталин,  после короткой паузы, ответил: « Это очень правильно, что дети займутся этим делом. Завтра этот жук будет у вас. Помогите детям. Что нужно, я дам».  На следующий день, на выгоне, что за поселком, сел кукурузник. Пилот и мужчина средних лет. Ну, пилот-это доставщик нужного груза, водитель летательного аппарата, на которого мы насели все сразу, а про мужичка и забыли через секунду после приветствования.  Мы качали самолет, катали его по полю. Садились, с позволения пилота, в кабинку. Гладили крылья, колеса. Живой, теплый.
Но главным оказался тот мужичок в синей куртке. Нас позвали. Да куда! В контору! Запретная территория, по тем временам. С робостью идем по длинному коридору. Бухгалтерия, лесной отдел, главный бухгалтер, главный лесничий, делопроизводитель. Все больше робеем. Куда ведут. На самый верх. Директор! Прямо к нему. Два стола. Т-образно. Маленький директорский. Большой - для сотрудников. Кожаный диван. Стулья венские, гнутые. Портрет Сталина. Во всю стену карта- схема создаваемого объекта. Отец с «мужичком» сидят за большим столом и рассматривают, заключенных под стеклом, маленьких полосатых жучков. Вот сие и есть вами испрошаемое. Вот рисунки, вот его жизнеописание, вот то, вот се, а вот журналы, которые надо заполнять по ходу выполнения сбора. Жук подлежит немедленному уничтожению после поимки, при обнаружении грены-высева, все уничтожить! Все рассказал, вдохновил, оставил образцы и помахал ручкой из, уносящегося в небеса, кукурузника. Нет, такого жучка мы не видели. Картошка, синенькие, помидоры на каждом огороде есть, а такой твари не видели. Где же его собирать, да еще целую бутылку. Где? Переспрошали всех и вся. Переловили всех любителей рыбалки и устроили им допрос с пристрастием.
         НЕТ! Никто не видал.
Успех дознания пришел с неожиданной стороны. Тогда была война в Корее. Эшелоны с корейскими детьми прокатились по нашей стране. Беспризорных детишек брали в свои семьи наши люди. Были и взросленькие, лет по десять, были и совсем маленькие, два, три годочка. Сами голодали, а детей расхватывали.
         Вот такой эшелон прокатил и по ветке Москва-Баку. На нашей станции разобрали последних, все станицы съехались к станции: Нагутская, Воровсколесская, Суркули. За два дня эшелон опустел и не удел остался, сопровождавший детей, врач. По-русски он именовался Владимир Фаич Тэн. По-корейски Вай Фан Тэн. Сносно говорил по-русски и хорошо по-корейски. Его особенно не спрашивали, чего он дальше желает, а, отправив порожняк, поселили в домике, рядом с железнодорожной  больницей, определили на работу. Детей, его, родных, устроили в школу, жену пристроили в райком уборщицей. Тогда была жуткая безработица повсеместно.
        Жена побаливала чем-то и Вай Фан ставил ей пиявок. Этого добра было с избытком, только телеса подставляй.
Сынуля их попал в наш класс и звался Эрик. Так вот этот мальчик и испросил нас, где ему для мамы наловить десяток пиявок. Пойдем, научим. Зашли в прудок, которых в этих краях великое множество, постояли минут десять и, увешанные пиявками, вышли на берег. Получи, узкоглазый собрат. Только осторожно. Их  отдирать нельзя, ждать же, когда сами отскочат напившись крови, тоже не радость. А капнуть кислым чем, сами утекут. Моментом скрутятся в завитушку и оставят кормильца в покое. Понял? Вот так и лови.
Эрик  оказался способным мальчиком и через день сам таскал маме пиявок. Мама нас отблагодарила целой кучей пирожков с горохом и корейской морковью, от которой горло горело, как от огня. Но съели и поблагодарили, чем укрепили отношения к обоюдной пользе. Ребята, уже вполне по-русски произнесла Эрикова мама, а что это за полосатый жучок – матросик. Эрик с пиявками вчера принес. Мы обалдели! Откуда, с какого места?? Эрик, ходи сюда! Веди!!! Я не могу. Я занят. Эрик, мы не знаем ваших корейских правил, но мы можем  слегка и побить. Эрик, пойдем.  Прудик оказался далеко. Туда мы никогда не ходили. Не было необходимости. Зачем за десять километров пробираться по бурьянам и зарослям , на волков можно напороться, когда рядом точно такие водоемы. Лягушек полно, пиявок, корней сладких. Всего, чего душа желает. Чо ходить в такую даль?
Так он, стервец, этот жук, не Эрик,  до времени там прятался и размножался.
Все, Эрик, благодарим. Свободен. Топай домой. Боишься один? А сюда как ходил? С папой. Ладно, проводим. Не раскрывать же тайны. Оттопали десяточку и бегом на прудок. Уж мы его исследовали, уж пиявки кровушки попили, до головокружения. Штук восемь нашли. Нет, дядя из Москвы, мы не будем их раздавливать, мы их в бутылочку поместим, с комфортом. А чтобы не худели, до момента естественной кончины, и не уменьшались в объеме, просто слегка придавим, хруснем, почему, наверное, и майский жук называется хрущ, когда его давишь, хрустит. Это какая удача,  какой ты молодец, наш раскосый друг. И процесс пошел. После школы, после полевых работ, бегом на промысел. Чтобы пиявки не досаждали,  бродили не раздеваясь. Два, три. Когда и по десятку. Что греха таить, не уничтожали кладки. Ведь из них выведутся те, что дадут путевку. Растите, растите, всех переловим. Тут и еще оказался «бесплатный пряник». Молоденький бескрылый по объему больше чем взрослый. Ходи сюда, отрок. Лезай в бутылку. А если туда еще и машинного масла подлить, то сохраняется прекрасно. И другая статья дохода появилась. С приходом в поликлинику нового доктора ввелась пиявкотерапия. Копейка штука. Потребность до сотни в сутки. По полтиннику на брата. Баснословный доход. До двадцати рублей в месяц. А потом жук пропал. Часами бороздили заросли, под все листочки заглядывали. Нет. Кончился сезон. Ушел в подполье до следующего года. Печально, но против природы не попрешь. Сезон трудов. Почти половина бутылки. Надо надежно спрятать. Куда?? Конечно к бабушке. Бабуль, а бабуль. Вот такая трудная работа. А с бутылки полной путевку дадут. Сохрани сие. Сохраню. И спрятала в свой комод, куда никто, даже дед не имел доступа.
Все  в секрете. Было в этом притягательное, с одной стороны, а с другой, мы не хотели обременять родных дополнительными заботами.  Своих, взрослых, им было сверх всякой меры. Не учли мы, что опыт жизни, профессиональный опыт потомственных лесников, в нашей маленькой затее очень может быть полезным. За нас решила мудрая бабушка. Как она преподнесла деду и своему сыну, нашему отцу, эту задачу, но к весне, на планшете были нанесены все водоемы, балочки и прочие места, где вероятно житие оных тварей. Битва грозилась быть отчаянной, успех ожидался  всесовершенный.  Еще шли занятия в школе, еще по балкам и ерикам лежал снег, сады только собирались цвести, а первый выход на «охоту» был сделан. Успех нулевой. Спит житель юга, спит. Вот и сады зацвели, но этот паразит не показывается. А что пробежать до Суркулей?  Место это известное, в революцию по многу раз переходили из рук в руки. То белые, то красные. Что им дались эти Суркули. Местечко неприметное, но на возвышенности. Курсавка, как железнодорожная станция, куда интереснее. Но в низинке. Поезда, покидая станцию, всегда берут ТОЛКАЧА, подпихающего паровоза, на Суркули подъем затяжной, без второй тяги не осилить. Вот и летят искры из- под колес обоих машин, пыхтят, упираются, пока выдавят эшелон на гору. Мы, мальчишки, часто пользовались этим видом транспорта. В Курсавке, выходя после школьных занятий, подсаживались на товарнячок, а у нашего рабочего поселка, благополучно его покидали, ибо подъем к этим Суркулям уже начинался серьезный, а скорость набрать эшелон еще не смог.
     Товарняки по нашей дороги бывали разные. Ветка Баку – Москва. Сколько грузов в обе стороны. Только бочкари ходили груженые в одну сторону, на Москву, в сторону Баку они грохотали без остановок. Порожняк. Бочкари тоже разные. Одни с топливом, это не интересно, другие с химией всякой, совсем нам без пользы, третьи со спиртами, для нас мальчишек не представляли интереса, а вот с патокой, это надо понаблюдать. Когда паточники полные, нельзя, будет чистой воды воровство. До такого никто не опускался, и врут категорически те, кто утверждает, что после войны, в голодные годы, люди воровали. Врут!!! Дома не запирались, во дворах висело белье, гуляла живность всякая, никто никогда не брал. Воспитывали, в этом плане, совершенно серьезно, в первую очередь, своим родительским примером. Поэтому «паточники» нас интересовали только порожние. Сколь долго не сливай этот тягучий сладкий продукт, все равно до последней капли не очистишь цистерну, хоть под паром, хоть на холодную. На сливной трубе потом нависает сосулька, ничья! Кому надо, тот и бери. Но на остановках такая удача редка, чаще приходилось добывать на ходу. Бочкарь из-под патоки тянется на подъем. Скорость такая, что вполне можно догнать и прицепиться. А потом, как в цирке. Безошибочное перемещение по скользкому металлу, повисание над полотном, чтобы дотянуться до сосульки, с полным усилием раскачивание и отламывание сосульки. Сладкий конус зажимаешь в зубах и ползешь до площадки обратно. Все. Спрыгивай и наслаждайся . Патока подсохла, стала прочной и вязкой. Такой добычи хватит на неделю. Бывало и срывались. Очень редко. Среди нашей компании такого не было, но, говорят, в Мин-Водах случалось. Здесь проще, подъем на Суркули крутой и скорости меньше.
         Еще Суркули были известны, даже скорее знамениты, своими японскими карасями. Светлые, с розовинкой, размером как и обычный, но…..совершенно без костей. Его ловили на удочки, кубырями, сетью (если не прогонят), руками. Хватало на всех. Плодился он чрезвычайно. Но, в какой-то год, вода так сильно поднялась, что перелилась через старинную плотину, размыла ее и вся рыба, в том числе и карась, ушли по ерикам и балкам. Народ таскал мешками, солили, вялили, коптили. Ушла вода полностью. Ил подсыхал лет двадцать. Растрескался, выросли уже и деревья, кустарником затянуло сплошь. Но один из председателей колхоза плотину восстановил, перекрыл, как и ранее, сток вод. За пару лет пруд заполнился и….карась появился вновь! Два десятка лет в илу продержался, небольшой только ручеек слегка подпитывал всю эту растрескавшуюся массу. Выдержал карасик и заполнил все. Пока остальные рыбы подошли, пока утки, гуси и прочие перелетные птицы натаскали икринок и еще чего, «ИПОНЕЦ», как его именовали, заполонил весь главный водоем. Лови, хоть сетями, всем хватит!
А что, если к «ИПОНЦУ» прирулил «АМЕРИКАНЕЦ» ? Их, буржуев , не разберешь. Надо глянуть там.
           Поезда идут с разрывом в десять-пятнадцать минут. Цепляйся на любой. Едем. Вот и пруды. Соскочили, прошлись до камышей, осоки и прочей прудовой растительности. Вода прохладная. Ко дну, прямо холодная. Лезай пионер, всем ребятам пример. Какая удача! Забыли про холод, про голодное бурчание недовольного живота. Вот он, вылез на высев. Под листочками желтые набросы яичек. Собираем и кладки. До вечера проработались. Замерзли основательно. Но какая радость. Хорошую жменю набрали. Домой бегом. С горки легко, ноги сами несут, вот только дома попадет за позднее возвращение. Но алиби вот оно! Дома досталось очень прилично. Ваську отец даже дважды «повоспитывал» своим фронтовым ремнем. Но охоту одобрил и разрешил туда гонять каждый день, без ущерба для школьных наук. Мне досталось только один раз, с финалом, как у Васьки. Теперь мы из школы мчались на станцию, цеплялись на уходящий груженый состав, добирались до прудов и, почти до темна, охотились. А вот когда полез молодняк, нам самим стало страшно. Кустики они съедали до основания и так быстро, что в голову приходили картины всеобщего съедания. Голые леса, сады, поля. Хуже любой саранчи. Бутылки наполнились до верха, но радости не было. Опасность пришла реальная! Надо идти в райком. Прихватив добытое, в воскресенье (тогда в райкомах понятия не имели, что воскресение есть выходной), пришли к секретарю. Фронтовик, раненый (рука одна), пригласил в кабинет и приготовился выслушать наши детские обиды, с которыми очень часто к нему приходили. Но мы поставили на стол свои бутылки, приложили пакеты с высевом и испросили обещанное. Райкомовец внимательно все посмотрел.
                Сколько времени собирали? Два сезона??? И что? В этом году уже стало много?? Идемте к первому.
              Приробели слегка. Первый - Герой Советского Союза, летчик. Майор. Давали молодежи лучших из лучших.
               Обстоятельно расспросил. И про прошлый год и про этот.
               Пойдемте в райком партии. Позвонил первому, согласовал. Идем прямо сейчас. Снова рассказываем о прошлогодних мучениях, сколько водоемов приходилось «профильтровать», какой маленький был улов в единицу времени. Как в этом году было проще. Но всегда заканчивали вопросом: « А путевка будет?». Путевка, сынок, будет. Это мелочь, а вот опасность надвигается совершенно реальная. Надо звонить в Москву! Бери, Николай, первопроходцев, согласуй с родителями и школой, завтра в Мин-Воды и самолетом в Москву. Иди прямо в ЦК. Я сейчас отзвоню.
                Карусель завертелась. На райкомовском «Москвиче» добежали домой, переговорили с родителями, потом в школу, где и в воскресные дни был директор , учителя. Оказалось, что завтра контрольная по математике, надо согласовать вопрос лично с Аллой Гансовной-математичкой. Согласовали. Потом нас приодели. Рано утром, на попутном поезде, отбыли в Мин-Воды. Чудеса сыпались непрерывно. Не надо стоять в очереди за билетами, не надо днями ждать рейса, не надо жевать сухую горбушку, в ресторане покормят. Только приехали, перекусили и нате, «пожалста»: «Прошу в самолет». А что нас просить, мы вприпрыжку с радостью, только намекните.
         Старенький ЛИ-2. Трамвай дореволюционный. Ободранный и обшарпанный до предела. Сидушки алюминиевые, покрытые фанеркой. Без спинок. Борт вместо спинки. В хвосте гора мешков, все с печатями и на них «дядя» с револьвером. Партийную почту везут, пояснил наш секретарь. Побежали по полю, попрыгали на кочках и полетели. В самолете пахнет горелым маслом, трясет неимоверно, гудит так, что невозможно говорить. НО!....МЫ ЛЕТИМ! Летим! Наши бутылки упакованы в ящичек, пакеты с рассевом завернуты в тряпицы и перевязаны. На всем стоит большая фиолетовая печать райкома партии. Выходит, и мы везем партийную почту, только без пистолета. Ростов, Воронеж, Москва.
  Аэродром прямо в городе. Дома громадные, шум страшный, как будто поезда идут в обе стороны непрерывно. Дымища. Не такой представляли себе столицу, не такой. Тихая, помытая, все красиво одеты, все гуляют по паркам. А тут, рабочий город, РАБОЧИЙ! Рассмотреть долго не дали, на «эмке» повезли в эту самую ЦК. У Кремля остановились. Сопровождающий офицер попросил выйти.
        Вот, смотрите, ребята. Это Москва, это сердце страны - Кремль. Здесь работает товарищ Сталин. Минут десять мы глазели. Стены, башни, ели, мавзолей.
       Времени мало, поехали. Машина промчалась под арку, покрутилась внутри и покатила под двери. «Наш» офицер передал наши пакеты и коробку другому, нас, как приложение к партийной почте, тоже, и пошли по переходам и коридорам, которые оказались неожиданно узкими и темными. Первый этаж, второй. Постучались. Войдите. Сначала вошел сопровождающий, потом пригласили всех нас, приехавших. Поздоровались по взрослому. Сейчас принесут покушать. Пока рассаживайтесь сюда и сюда, показывайте свой улов. Понемногу и кабинет заполнился людьми, все рассматривали наших букашек, через увеличительные стекла считали яички рассева, задавали самые невероятные вопросы, не едят ли все это лягушки, водяные жуки, рыбы. Нет ли у этой пакости естественных врагов. Не клюют ли их куры? Кто бы им давал. Тут два сезона надрывались, что бы насобирать по бутылке, а то еще курам. Пусть сами кузнечиков ловят, или еще что по своему  вкусу. Нет, не пробовали давать! Полазь, дядя, сам по зарослям, покорми пиявок, а потом давай своим курам. Покушать принесли вовремя. Дядечки уже хотели и поругать нас, что подливали машинного масла в бутылки. Нас пригласили за маленький столик, где мы втроем и поглотили городскую еду. Дома вкуснее! Потом все расселись рядком и нас попросили с подробностями рассказать о поисках и находках этого дивного «зверя».  Никто не перебивал, не задавали, по ходу рассказа, вопросы. Только внимательно слушали. Когда мы оба выдохлись и сели на стулья, начался мужской разговор. Мы не участвовали в нем, но к нам постоянно обращались с вопросами. Все было настолько серьезно, что мы забыли и погордиться самими собой. Совещание закончилось поздно. Решение приняли такое: «Вынести на ЦК». На самый высокий уровень. Потом нас возили по Москве, кормили в ресторане (дома вкуснее), ночевали в гостинице. Утром еще повозили по городу и, с партийной почтой, возвратились домой.
Здесь мы не преминули вновь испросить про путевки, на что секретарь комсомола утвердительно кивнул головой. Потом добавил, что занятия в школе закончатся и поедете в первый поток. Что такое поток мы не представляли, но сомнений, что это хорошо - не было. Не пропали труды, не пропали. А когда еще в центральной газете появилась наша фотография с членом ЦК и докторами, и академиками, и всякими разными учеными и партработниками, счастливое детство кончилось.
То в райкоме надо слово говорить, то в президиуме покрасоваться, то на предприятии рассказать, как юный пионер спас страну от нашествия заграничной пакости.
  Спасибо отцу! Он вмешался в это помешательство, и, используя все свои высокие связи, вырвал нас из этого тщеславного водоворота! Мы вновь стали нормальными детьми. Правда, вполне заслуженную двойку, не ставили, либо троячок, либо отсрочку исполнения. Что слегка подпортило отношения с одноклассниками. Это дело поправил быстро наш директор школы. Казак, фронтовик. Постоянно с шашкой на боку. Все вопросы решал не на бумаге, горой приказов, а своим именным оружием. Што, малец, обижают учителя?? Двойки не ставят??? Сейчас решим! Дежурный, пригласи учителя математики сюда. Алла Гансовна, где справедливость? Что? Не предусмотрена на земле? Это ж кто вам сказал? Ах, из Писания. Ясно, ясно. Извлекает золотистый клинок, кладет на стол. Вот она справедливость, уважаемая, еще раз побоишься «герою» пару влепить, заслуженную, познакомлю с этим аппаратом. Понятно? Что?? НЕ педагогично? Простите, мне нужен результат. О приемах поговорим лет через десять. Все! Вопрос закрыли. По коням, т.е. в класс. И справедливость появилась, хоть и не предусмотрена.



 









Ч  А  С  О  В  О  Й


         Зима, по определению старшины, стояла скаженная.  Как взяло с конца ноября, так и не отпускает.  Морозы за тридцать, ветер сумасшедший. Снег настолько промерз, что не держится за землю, а переметается с места на место целыми горами. То за лесочком новая гора появится, то вылижет эту гору до земли и создаст новую с другой стороны. Ему, ветру, конечно, что? Дует себе и дует. А вот солдату от этого куча дел. Только расчистили плац, расставили флажки, украсили трибуну всякими тряпочками и веточками, полюбовались на творение рук своих, (пообещался командующий заглянуть на пару часов, послушать пение новых песен), как за ночь, этот неугомонный, завалил трибуну доверху, намел двадцати метровые «языки», метров по десять в ширину, да метра три в высоту, т.е. каждый кубов по шестьсот. Попробуй разгреби. Оно-то никто и не пробовал. Это командир, перед каждой раздачей, пищу пробует. Вкусная – раздавать, что-то не так - переделать. А тут. Тут  некогда пробовать, надо навести идеальный порядок, что с раннего утра и делается. Тонны туда, тонны сюда.  Кто-то может усмотреть в сей работе полную бессмысленность, может. Но это на гражданке.
        Здесь, в армии, есть своя правда.
         Строевой плац, территория особая. Всегда чистая, убранная. Размеченная нужными линиям и знаками. По ней и ходить- то можно только строем, по прямым углам. Навкось или дугами – не можно никак. Даже когда тренировки проводятся, все движения согласно разметкам. Некоторые говорят, что через плац можно перебегать. Не знаю. Не видел и не слышал такого. Плац есть плац. Поэтому содержи его в чистоте и порядке. По плацу СЛАВА СОЛДАТСКАЯ ХОДИТ!
       Все транспортные линии тоже надо чистить, проезды и проходы, стоянки боевых машин, подходы к столовой, штабу, казармам. При всем при этом, никто не отменял плановых занятий! Снег снегом, учеба учебой. И стрельбы, и тактика, и техника, и все прочее. Только прыжки по такой круговерти отменяются.  Видно плохо, а самое главное, ведь, утащит купол, не погасишь его. Километры по кустам и пригоркам пропашешь. Очень опасно, очень. В конце концов, не война. Лежат парашюты по своим ячейкам, отдыхают. Беседуют меж собой, всякие забавные случаи припоминают. Вот бы послушать. Столько баек порассказывают, где правда, где прибавят для впечатлительности. За их парашютную службу сколь хозяев переменилось. У каждого свой характер, настрой, умение. Будто и по этапам укладка, все одинаково. Но присмотрись: у этого кромка словно торт «наполеон» острым ножом срезана,  у другого воланчики сплошные, третий свалит в кучу, а потом подравнивает. На открытие это, ровным счетом, не влияет, но всяк сотворяет по своему. Кто словно утюгом разглаживает, кто комом запихает. Надежная система. Прощает многое. Наизнанку не выворачивай, да стропы правильно уложи. А как отделился, каким образом крутило-вертело. Турбина в этот момент «чхнула», али кто на шею свалился. Тысячи прыжков, сотни случаев всяких. Вот уже и купола раскрылись, головой повертели. Чисто. В опасной близости никого. Ау. Чьи это сапоги мимо лица промчались? Кто в стропы влетел, не испрашивая дозволения? Ах, это вы, капитан Илюхин. Куда же вы глядели, мой хороший, ротный. Теперь вас ловить и держать надо. Не любоваться природой, а решать на чьем куполе приземляться. Чей будет наполнен , а чей погаснет. Вот и рассказ на пару часов, хотя  все «висение парное» уложится в пять минут.  А тут чьи-то не вытертые сапожищи мой белый купол топчут. Как по ковру топает и спадает на сторону. Хорошо не смял. У этого топтальщика сорок пятый. Явно Сашок со второго отделения. Зевнул, не сработал вовремя на сторону. Хорошо не попал в затенение и купол его не погас. Тогда проблемы возникли бы серьезные. Есть о чем «погутарить» нашим парашютам на полке в такие буранные дни.
          Но самое тяжкое по такой погоде, в карауле. Хоть и снижается время пребывания на посту до одного часа, но это дробление выматывает еще сильнее. То два часа можно поспать, два часа пободрствовать, а при часовом режиме дробится, ускоряется. Хотя в тепле можно  такой ход претерпеть. Самое сложное – на посту.
            Склад боеприпасов, по всем соображениям безопасности, в черте городка, понятное дело,  не ставится. Наш  расположен в пяти километрах и часовые туда доставляются автомобилем. Это удобно. Не надо топать ножками,  сокращая время отдыха. Можно дополнительно и в машине подремать. Со всех сторон хорошо, только далеко. Снежная круговерть, огней городка не видно, звуков жизни не слышно. Один, кругом один. Жутковато, если не сказать просто страшно. Как не на заселенной земле, а на чужой холодной, темной планете.
          Вот в такую метельную, холодную, черную ночь и выпало стоять на посту, у склада боеприпасов,  молодому  курсантику.
            Год службы – это не срок, за который можно стать солдатом. Это только пелена с глаз начинает спадать, обалделость проходит. Чуть умение появляется, навыки военные всякие разные, многочисленные. Уже умеешь в строю ходить правильно, немного стрелять и попадать в мишень, научаешься пению строевых песен, чистить по ночам картошку на кухне, намазывать масло на хлеб с двух сторон, для повышения вкусового восприятия, очень хорошо осваиваешь быстрое и правильное наматывание портянок, подшивание подворотничка, так чтоб ласкал шею, а не тер наждаком, маленько ходить по карте, в движении спать в строю, при длительных маршах, прыгать с парашютом со всех аппаратов, что поднимают от земли. Но это еще далеко не солдат!
        Солдат не солдат, а по команде: «Курсант NN , принять пост!», принимаешь и остаешься один. ОДИН!
    На посту, с боевым оружием. Приняв под охрану имущество части.
          Что там в складах, можно просто догадываться, всякие боеприпасы. Патроны, гранаты, запалы, взрывчатка, снаряды,  ракеты для безоткаток, гранаты-ракеты для ручных гранатометов. Все чрезвычайно опасное! Если рванет, то летать часовому, не перелетать, правда, уже в виде пыли.
       Ночь! Над каждой дверью фонарь. Какой балбес придумал фонари подвешивать, а не крепить намертво. Он никогда не стоял в карауле, это без сомнений. «Ветер завывает, фонари качает, фонари качает над моею головой» поется в известной песенке. Тени мечутся по стенам, по снегу. Вот и ходи по всей территории склада. Рассматривай пломбы, которые принял, охраняй, одним словом!
        Грибок. На самом видном месте. Тебе из под него кое-что видно, но со стороны ты весь на ладони. Первым, при нападении, тебя и снимут. На ножке грибка тревожная кнопка, сигнал в караульное помещение. Как просигналишь, если она, эта кнопка на высоте лица? Под огнем вставать, попросив противника войти в положение? Многие мысли бродят в голове у молодого в карауле. Тревожные мысли.
           Постовой тулуп штука удобная, но тяжелая. Добротный мех, высокий воротник, полы перехлестываются почти в два обхвата, ноги в валенках путаются в длине тулупа. Тепло. Хотя лицу достается крепко. Можно и лицо закрыть, воротник позволяет, но тогда часовой превратится в куклу.
           Куда бы притулиться, спрятаться от этого бешенного ветра. Но враг такую погоду любит, нас этому и научают. Самим действовать в подобной круговерти. Сие называется, что погода на твоей стороне. Дополнительный штык в твоей группе.
           «Штык» теперь у врага, а куда бы от ветра упрятаться, он уже из под тулупа тепло выгоняет.
             Вот пожарный щит. Инструмента нет, все на зиму снято. Песок из ящика убран. Порядок во всем. Но щель между щитом и ящиком. А если крышку поднять? Уже лучше. Склад виден хорошо, грибок недалеко, удобное место. Крышку только валит ветром, собою, что-ли, подпереть. Получилось. Можно и присесть, слегка, на край ящика. Совсем удобно. Но глаза, глаза. Совсем слипаются.
           И провал. Мгновенно. Сон. И медленное погружение в ящик.
            Секунды или минуты прошли, высокая мушка уперлась в подбородок, резанула по горлу и пробудила.
             Где я? Почему не могу шевельнуться?
            Только руки свободны, остальное  заклинило. Да ноги торчат. Сон слетел. Как выбираться?. Как охранять, как сдавать пост???  А это что за тени крадутся к дверям склада?
             Эх, автор складского освещения, сюда тебя сейчас из теплой постели надо, посмотрел бы на свое творение. Ровно светило бы, так  разобраться  можно, а  в миганиях и болтаниях лампочек почудится чего и нет.
               Но тени скользят натуральные, и надо принимать решение. Сообщить в караул нет возможности, во-первых заклинен в ящике, во-вторых под огонь врага попасть не хочется, если давать сигнал от грибка.
             Тени уже подбираются к дверям. Надо упредить.
               По дверям можно ли бить? Пробьешь и сдетонирует что. Будешь, даже в пылевом облачке, жалеть о содеянном.
                Надо бить сейчас, пока у стены. Очень удобная позиция. Ствол между валенок, упор на стенке ящика.
                Огонь!
                Коротко, по паре, тройке патронов. Еще, еще! Тени рванули в обратную сторону, еще немного. Все! Исчезли. Надо менять позицию. Стало жарко и тулуп совсем не нужен. Вражины зайдут с тыла сейчас. Тут великим стратегом быть не надо. Они засекли. Но нет сил. Плотно сижу. Хоть плачь, хоть кричи.
Кто услышит, кто поможет? Один! Один на всю вселенную! Хоть вой. А вот так если? Ствол в угол ящика, коротко, очередью.
                Ура!!! Свобода.
           Господи, какое это счастье. Сроду не думал, что такое сладкое чувство СВОБОДЫ. Долой тулуп, носом в снег, на карачках бегом в сторону. Подальше от противоположного угла здания. Вот тут я вас подожду, вы к ящику, а я с уголочка вас и сниму. Давай «мусье», давай, что медлишь? Это война уже, не хитри. Не 12-тый год.
             Нету. Куда делся? Одному гоняться за группой не след. Надо и склад оборонить и шкуру целой сохранить. Нет, год не зря прошел. Не зря! Побуравим снежок носом, телом пробьем траншейку к этому ненавистному грибку. На секунду вскочить, вдавить кнопку и в сторону.
              Да, вдавишь, все приморозило. Одной ледышкой схватилось. Стволом слегка постучать. Лед крошится, а сигнал идет или нет. Хоть бы лампочку контрольную поставили. Эх, на пост вас сюда, конструкторы, да в такую ситуацию. Как мысли быстро бегают в голове, про дело соображаешь, делаешь, что надо, да еще и кости перемываешь всем и вся. Во аппарат!
              Ладно, режем провода и замыкаем линию ножом.
               Вот и без рукавиц не холодно. Сталь к пальцам даже не примерзает. Пилим провод, вот ущипнуло током. Какое тут напряжение? А то примчатся к хладному телу. Надо коротко побить, позамыкать. Теперь тикать в противоположную сторону. К центру площадки, откуда обзор лучше.
            Как тянется время, может сигнал не получили? А где мой тулуп? Огонь в крови утих, мороз пробирает. Шинель тут не согреет.
             Погоняем ползком по снегу, по своим следам, может и найдется вещь, если ветром не унесло.
             Вот  фары пробили метель, влетели на территорию, сбив сделанные из колючей проволоки, ворота, тревожная группа рассыпалась по двору, залегли. Окликают часового.
           Теперь можно смело и встать. Прикроют.
           Здесь я, здесь. Ору в метель и машу фонариком. Собираемся в кучку, круговая оборона. Командир испрошает о случившемся, укрывает своим тулупом. Ведь как догадался, что я замерз. Душевный человек, старший лейтенант Чалышев. С автомашины включили прожектора. Нет, еще хуже. Светится вся снежная круговерть. Ползем к складу. С обеих сторон прикрытие. Ближе, ближе. Вот на стене пулевой росчерк, вот второй, по самому низу.
              А это что??? Темно- серое, почти черное вдоль стены. Все фонари в одну точку. Ё..мое! Выдал шепотом командир. Волки! Два, да здоровенные. Что им тут делать, не продсклад здесь. Тол в этом складе и больше ничего, выдал тайну старшой.
              Для избежания случайностей, всадил по паре пуль   в  голову  каждого, «за ноги, за руки» дружно ухватили и в машину. Убыла тревожная группа, оставив часового дожидаться смены, приодев в новый тулуп.
             И то хорошо. Спокойно можно заняться поиском своего.
             Караул сменяется вечером, такой порядок. Зверюк положили в караульном городке, куда доступа ротозеям нет, но желающих поглазеть оказалось неожиданно много, хоть и мороз с ветроганом.
               Начальник караула, как и положено, доложил дежурному по части, тот выше по команде.
               Утром, после завтрака, зверей пришлось выносить за пределы караульного городка.
                Первым делом все фотографировались, придавая хищникам самые выразительные позы,   изощрялись в комбинациях, создавали целые сюжеты, когда в кадр попадали только оскаленные пасти, а он, «бедняга», голыми руками шел на «врага».
                Потом пошли командиры с большими звездочками, и как дети игрались, тоже щелкал аппарат, но поединков не изображали. Видно, за фронтовую жизнь, острых моментов было с избытком.
                Подошел и комдив с замполитом. В теплых летных куртках, без погон, дабы не сверкать еще большими звездами.
                Фотограф остался не у дел.
           Но снимки самих животин замполит с него стребовал.
           Естественно, командиру представили главную персону, которому он с чувством пожал руку, не преминул и замполит. Потом всмотрелся и сказал: «Тебя дружок я хорошо помню. Из Астраханского кремля. Помнишь как  в храм ходили? Вынес что полезное от того просвещения?»
           - Конечно! Вот доказательство, не очень поскромничал молодой.
             Да, вздохнула генеральская грудь. Завтра зайдешь ко мне и подробно расскажешь.
              Байки кончились, разговор предстоит серьезный.
              Кабинет оказался гораздо скромнее, чем ожидалось. Нет киношных тяжелых штор, кресел с белыми чехлами, канделябров по стенам, ковров и прочего, что так въелось в голову с кадров фильмов.
               Размеры скромные и мебель самая простая. Два стола, буквой «Т», стулья, самые обычные, тумбочка с телефонами, книжный и платяной шкаф.
                Все! Уселись за длинный стол, так чтобы удобно было смотреть друг на друга. Подали чай с конфетами «Мишка на Севере», бублики и печенье «Столичное». Почаевничали, командир припомнил несколько случаев встреч с волками, замполит еще добавил, начштаба свои рассказы вложил в общую копилку борьбы с серым хищником. Так незаметно пришла очередь и «героя».
        В этом кабинете не прибавляют и не замалчивают о пикантных моментах происшествия. Все, как было. И про провал в сон и падение в ящик, про кнопки на грибке, про тулуп, в котором только мумией стоять, про фонари, что при ветре рисуют жуткие картины. Все до мелочей. Начштаба в свой блокнот все застрочил. Замполит помаленьку в свою книжицу отмечал, что-то. Только командир улыбался и потягивал кипяточек из стакана, упрятанного в красивый подстаканник, основательно прикладываясь то к Мишкам, то к Столичному. Все, командир. Подлили свежего кипятку, подвинули поближе вазочку с «Медведями», давай жуй. Мы на нашем уровне побеседуем, а что не так, вставляй свое слово. Дело важное. Устав Уставом, а реальность поправки всегда вносит. И пошел командирский разговор. Начштаба, Климов, писать уморился, схемы прочерчивать, укрытия подрисовывать. А, если сюда поставить, и  сюда,  удобнее будет? Капонир  какой  устроить?  Ведь часовой на посту первая, ничем не прикрытая, мишень! Долгий был разговор, обстоятельный.
Ну, что, гвардеец, когда в отпуск на Родину поедешь? Сейчас или летом?
– Лучше летом.
Хорошо.  Приказ, Климов, напиши сегодня же.
     Командир собрал приличной величины кулек, засыпал туда «Столичного», щедро добавил «Мишек» и, пожимая крепко руку, отпустил восвояси.



Наш Маргелов В.Ф



                .               
В   И   Л   И   Я

          Жара стоит неимоверная. Плавится асфальт, каменные коробки зданий пышут жаром, листья на деревьях скрутились в трубочки и привяли. Даже воробьи не чирикают. Все замерло. Только солдатский сапог бьет по твердой поверхности строевого плаца, выбивая пыль и выжимая обильный пот. «Как потели, ваше сиятельство, как?» - вопрошали в древние времена люди при встрече. Как потели, ваше солдатское величество? Как? – Весьма обильно, друг мой, весьма! Правда, никто не спрошал так, но потели вдоволь. Вот среди этого топота, строевого  и индивидуального, пропела труба: слушайте все!!! Огооо-го-ооо! Всему миру замереть и  слуууууушать!  На трибуну поднялся «глашатай» - писарь роты и «оглашатил». – «Этому, этому, этому и этому немедля в штаб полка». Раз немедля, то: «Сержант, прими группу, продолжить занятия». – Есть продолжить занятия. Смирно! Слушай МОЮ команду. И потек свежий пот по солдатским спинам, подбадриваемый строгим голосом сержанта, который теперь только командует, сам, только при необходимости, демонстрируя, что надо. А веселая стайка «оглашенных» мчит прямиком в штаб, по дороге отвечая на десятки вопросов «заинтересованных» лиц.
Ничего особенного в штабе нет. Офицеры по местам, писаря и служащие занимаются своим делом, тихо, спокойно. Значит не вселенский переполох, сугубо индивидуальная задача. Ротный уже здесь, комбат на скамеечке конфетки жует. Ходи сюда, гвардия. Угостись леденцами. Маманя с крайнего севера прислала, сама наготовила. Всякие ягоды, травы, веточки добавляет. Бери, не стесняйся. В магазинах такого нет.  Разлюбезен комбат, с чего это?  Он муж справедливый, достойный!  Грех, что плохое сказать. Но про конфетки пока никто не говорил, не угощал. А тут еще и самодельные, от мамани. Ласково как маму назвал. Чуткое сердце. Может, какая сверхзадача нам предстоит? Сердечко прямо-таки застучало. Днями комиссия была: желающие поступить в отряд космонавтов… и далее по тексту… Все пожелали. Врачи осмотрели, пощупали, записали в свои тетради и, не открывая секретов, отбыли в град свой стольный. Вдруг мы прошли?  Пессимисты всем настроение тут же подпортили, сказав, что таких здоровенных туда не берут. А что тут здоровенного?  Рост у всех примерно 175 см. Вес 72, 73 кг. Скромный рост, скромный вес. Вполне можно слетать. Комбат конфетки предлагает. Может, горькую служебную пилюлю хочет подсластить?  Не похоже. Улыбается ласково, разговорчив. Ротный ничего не предлагает, похоже с комбатом слегка поцапался. Если комбат весел, а ротный чуть удручен, то …. Ротному всегда людей не хватает. Работы выше головы, а рук мало. Так, так. Нас собираются у него забрать, но куда?? Комбат весел! Выходит мы с комбатом. Но рота входит в батальон. Как умудриться покинуть роту и остаться в батальоне?
Ответь, профессор Кузьмин. Это по твоей линии. Проведи начальный анализ.
 Но не дали Кузьмину отличиться, вышел на порожек полковник Климов и зачитал: «Полковника NN ( комбата ) назначить руководителем сборов военных переводчиков.  Первого-«этого», назначить командиром первой группы, второго-«этого» - командиром второй группы, третьего - заместителем руководителя сборов по боевому и хозяйственному обеспечению, четвертого – руководителем спецподготовки.  Прошу расписаться в книге приказов и в 24 часа прибыть на место назначения в учебный центр Гайжунай, что в Литве. Вот твои горести ротный, вот твои домашние конфетки полковник. Климов строго глянул на ротного: « Не проси, Вишневский, не проси. У самого с кровью отняли. Скорблю с тобою вместе. Но САМ приказал, понимаешь? Сам Командующий, пофамильно!.Чо смотришь? Пойдем, для успокоения чайку погоняем и прочитаешь телефонограмму сам. Гриша, к комбату, дай жменьку  твоих расхваленных. Тебе по большому блату покажу. ( Три года вместе они воевали на фронте, «блата» выше не бывает).
Ну, гвардия, по конфетке? Благодарствуем, командир, но надо собираться. Ничего не надо. Документы с собой? Конечно. Показать!..
 Вот.
 Добре. В машину, что за штабом и поехали.
  Гудит.  поет мотор, мчим на малый аэродром, что за лесочком.  Хорошо, командующий  распек главу нашего семейства: «Ты час до самолета колесами добираешься,  сколько времени терять можно!!?? Сделай под боком себе что-нибудь и подскакивай при необходимости».
 Сейчас зарулим за лесок, а там командирской машиной и погудим по облакам.
Хорошо-то как в армии! В очереди за билетами не стой, деньги не плати, багаж не проверяют всякие досмотрщики, выворачивая на общее обозрение твое бельишко. Там, правда, обед дают, но перебьемся леденцами. Перспектива  « и хозяйственного обеспечения» явно предусматривает хороший, ИМЕННОЙ харч. А кто в молодости не любил вкусно и вдоволь поесть? Кто? Покажите мне такую редкость? Так что наверстаем!
Местность сильно не изменилась, озерки, болотца, речушки. Зелень, только, поярче, да поля помельче. Лоскутики разноцветные. Пилот долго не приглядывался, а сразу зашел и сел. Подрулил к домику и, высадив нас на зеленый лужок, крутнулся и растаял в синем небе. Благодарствуем, добрались хорошо. Что здесь нас ожидает?
    Вышел, заморенный жарой,  дежурный.
А, сборы. Ну, ну! Принимайте хозяйство. Вон там, за соснячком. Можно прямо через лес, если здоровье и характер позволяет, а лучше вокруг, на пару километров дальше, но спокойнее.
  Это нам, десантникам, такое сказать? Если здоровье позволяет, вокруг спокойнее.
          Если искали бы покоя, то дома на печи валялись, и здоровьем не обижены. Прости, Господи!
          Что это мы так на него окрысились. Здоровье позволяет. Вот недотепа, так зацепил.
           Конечно, двинули по тропинке через лес. А он, как парк. Ни сучка, ни соринки. Только  не подметен.  Невероятно, что так бывает в лесу. Воздух , не воздух – компот густой хвойный. Впрямь хилому не выдержать. Голову прихватывает, сдавливает с висков. Надышимся, сто лет простуды не будет.  И, правда, трудно, на одном упрямстве идем. А эта собака уставилась из-за молодой елочки что? Чем ей не показались, скалит зубищи.
      Сибиряк Витек, объясни ее к нам неудовольствие.
       Молчит сибиряк, автоматик свой с шеи снимает. Это волк, волчица с сосунками, слепые вы. Витя! Не тронь мамашу. Она добрыми глазами смотрит, пробасил полковник.
  Сроду у него баса не было, а тут прорезался. Проходим спокойно, прикрой, только сзади.
       Ну, ребята, заповедник здесь, наверно. Теперь, для полноты чувств, мишку встретить и тигра.
        Типун тебе на язык, выдал командир, осматривайтесь получше. Да наверх поглядывайте, рысь, пакость совершенная, не свалилась бы на голову. Поцарапает, родной начальник не признает. Пять километров прошли в заботах, но благополучно закончились. Объект назначения предстал во всей красе, на опушке леса. Четыре ряда палаток в станках из строганных досок, грибок дневального, флаг отечества на высоком флагштоке, два ряда столов со скамейками, во всю длину столов. Вдали «думское заведование» с крупными «М» и «Ж», что навело на мысль о присутствии оного пола. Забегая вперед, не было того пола. Предусматривалось, если проведать кто приедет. Тишина. Нет никого. Прошлись по палаткам. Одиннадцатиместная, но на пять человек. Прямо по-барски. Матрасы новые, простыни, одеяла байковые. Полы вымыты. Потрудились организаторы. Дорожки посыпаны песочком, которого здесь с избытком. Правда, оказалось, что не посыпали, просто дерн сняли. Земли здесь нет, сплошной песок. Штабная палатка, командирская и наша. Не богатое хозяйство, но опрятное. В штабе описи имущества на столе, подписанные майором Ступняком в графе «сдал».
          Ладно, приняли. Где этот Ступняк? Найди теперь.
            « Что, братья славяне, не басом пропел полковник, поесть бы». Кто из вас по этой линии начальствующий? Помоги «обчеству».
            Кругом пустыня. Нет строений, нет людей. Народ, однако, требует пропитания и его надо достать. Ах, сосенка, сосенка, зачем же ты так «осмолилась», вся ручьями, не взобраться на тебя, не посмотреть с высоты, может, вблизи селеньице какое с молочком да яичками.
     Это что за шест с листьями на верхушке? Что за порода? Не видали, в наших кавказских лесах, таковой. Но спасибо, что ты есть. Потрудимся, осмотримся.
Поляна, на которой лагерь, сбегает вниз к реке. Река широкая, мощная. На берегу домик с постройками. Но движений не наблюдается. Далее, сколь не смотри – ничего нет. Прямо сказать не густо. Выбор ограничен. Слазь и дуй в разведку. В домик у реки. Поскребли по сусекам, собрали денежку, что была и пошел, солнцем палимый, в первое освоение новых для нас земель. Тук-тук! Кто в тереме живет? Тишина.
«Мышка, норушка», выходи, есть хочется.
  –    Тишина. Подтянемся и заглянем за забор, что метра в два высотой.
          Коровки две, козочки в тенечке жвачку пережевывают,  многочисленные курочки.  Значит, живое хозяйство.
Тук-тук!!!! Лююююди! АУ! И тишина.
В окошко, если, постучать? Постучим, постучим. Нет. Вымерла хата. Придется через лес к дежурному. НО, лучше вокруг. Кругом можно и бегом. Быстрее будет. Пробежимся.
           Пробежались.
           Слушай, капитан, а где нам похарчиться? Ведь с утра ни макового зернышка.
            Старинный русский жест, чесание затылка, насторожил.
             НЕ предусмотрено кормление ранних пташек. Кухня развернется только по прибытию участников сборов.
             Три дня! Еще целых три дня. Не сработало в штабах, не сработало
        . Выскреб все же капитан из своего затылка хорошую идею: Жми в полк, найди начпрода, майор Зулин, он войдет в положение. Ему же вас кормить, все равно. Это по дороге семь километров.
          Добавим еще семь. Легкой рысцой. И первому встречному в погонах: «Где Зулин??» 
           Ищи у складов, там погрузка продуктов. Это три километра в сторону лесочка, воо-о-н туда.
            Спасибо!..
              Майор трудится в поте лица. При его фигуре, весьма полезное занятие
             . Вы майор Зулин? Здравствуйте. Зам командира сборов по по-боевому и хозяйственному обеспечению. Прибыли на место всей командой управления. Где жить нашли, а вот с едой проблемы. С собой не брали, аварийным способом нас отправили. Выручайте, майор.
            Фирменный жест родного человека. Но, с  хорошим результатом.   Старшина! Бери мою машину, грузи термоса и вези кормить командиров. Не осрамись, только.
  Хорошо в армии. Хоть какой растяпой будь, а не дадут умереть с голоду. НЕ ПОСРАМИСЬ!! Вот, даже, как!
          Через полчаса, «бобик» с термосами мчал в наше новое заведование, поднимая нещадно пыль и оглашая окрестности ревом мотора. Везууууу!! Готовь живот!!
           Всегда готов!!
           НЕ посрамился старшина. Борщ, как у нас, прямо. С ребрышками и мозговой косточкой, которую мы уступили старшему. Плов, мяса в котором было больше риса, капуста соленая, грибы. Овощ и зелень. Кипяток крутой, заварка в кулечке, сахар, конфеты и пряники. Трудно было, но осилили.
           Хороший майор и прекрасный старшина. Отлежимся, еще поедим, а пока – некуда.
           Отдыхайте, пожелал старшина, вам еще три дня бездельничать. На реку сходите, только опасная речка, Вилия, называется. С литовского означает – ведьма. Течение сильное, холодное и крученое. Опасайтесь! Много народу поутонуло. Народ сказки бает, что там, в реке, настоящие русалки водятся. Врут, конечно, откуда в наше время сия пакость будет, но солдат мы туда   не пускаем.
           Счастливо оставаться. Утром привезу еды еще.
  Укатил бобик-газик, повесив долгоиграющую пылевую завесу.
          Нисколь нас не раззадорило сообщение о русалках, но в такую жару искупаться хотелось. Очень интересен и тот молчаливый домик. Животина есть, а хозяев, как и нет. Не бывает такого. Командир, отпусти на речку?
  Сами с усами. Я вам не нянька. До прибытия «партизан» занимайтесь, чем хотите. А на речку осторожнее, старшина мужик наблюдательный, правильный. Зря трепаться не будет. Во всяком случае, ведите себя не так, как дома. Русалки не русалки, а двое в воде, двое на берегу. С оружием поосторожнее, не исконная  Русь, а недавно приобретенные земли, кого тут не встретишь.
            Кыш, молодежь.
Если пригласите, с вами пойду.
Конечно, а леденцы еще остались? 
Держи, побирушка.
Зачмокали мы сладостью деревенской и, захватив по одеяльцу, простынке, для утирания, хорошего тормозка, покатились по склону к реке. Не преминули и через забор заглянуть. Там, угрюмого обличия мужичина, запрягал в телегу лошадку, совершенно не разговаривая с ней, как у нас везде принято, не покрикивая, типа: «Куда копыта ставишь..? Ноги моей тебе не видно, скотина такая!!», или еще похлеще. Тут совершенно молча. И лошада молчаливая. Мяклая такая. Молча под хомут, молча в оглобли. Не куснет, не взыграет. Странно и подозрительно. По-иному, не привычно. Ну, да ладно, другой народ, другие нравы. Не нам судить. Река ждет.
          А река и впрямь серьезная. Против наших: Лабы, Кубани, Белой, Курджипса, не стоит. Но сама по себе внушает доверие. Вся в зеленых берегах, пологих, но не болотистых. Лес не подступает ближе километра, кустарник только изредка к воде приближается, но робко, с осторожностью. Не в ладах речка с древесной растительностью, не в ладах. Почему?? Если все знать, то и жить ни к чему! Вдоль берега и травка низкорослая. Но пышная, довольная своею жизнью. Течение мощное, быстрое, метра на четыре в секунду. Но струи переплетаются, скручиваются. Тени в воде гуляют. Посреди реки громадный камень, с лужицей. Какая сила и откуда принесла эту махину? На все окрестности только песок, а камешка даже для рогатки не найдешь. А тут такой колосс. Голый совершенно, мха нет. Просто облизанный. Попробовать на него взобраться. Тропинок к воде нет, мусора нет, ничего нет такого, что выдавало бы присутствие человека, с привычными его пакостями, по отношению к природе. Даже настораживает.
Но жара есть жара. Одежда долой, простите, смотреть некому, а у нас друг ко другу оного и не возникало. Одеяльца на травку и позагораем для начала.
          Миша, прикрой. Полезу попробую водичку.
          Да, прохладная, но не холодная. Вполне можно немного поплавать, может,  и до камешка проплыть.
           Осторожно, браток, с оглядкой, одерживает командир. По над бережком сначала.
             Можно и так. Глубина сразу от берега, просто обрыв. Не на чем стоять, причаливать и отчаливать, как пароход надо, сплаву. Отвалил от берега, хоть и без гудка. Ребята внимательно наблюдают. Уже в метре начало подкручивать, пытается потянуть вниз, но не сильно. Можно спокойно держаться поверху.
        Хватит, для начала. Серьезная река.   Попробовать зайти вверх по течению, чтобы выйти на ребят. Метров с пятидесяти снова в воду. Чуть дальше от берега, еще чуть. Вот волочит на дно. Просто трудно поверху идти. И несет прилично. И от берега сносит.
         На ум приходит случай на Волге. Едем мы эшелоном-товарняком на целину, в Павлодарский край. В вагонах набит народ, теплушки с нарами и широченными дверьми, но с полным отсутствием удобств и того прочего. Все проблемы решаются на ходу или на редких остановках среди степи, вдали от населенных пунктов. Пятьдесят вагонов по пятьдесят человек. Никакое спецзаведование не вместит, только степь.
         Вот под Сызранью эшелон и стал на такую углубленную «профилактику». Река, простор. По правому борту - купайся, мойся, стирай, по левому - все остальное. Три дурные башки тут же решили смотать на другой берег. Интересно, переплыть Волгу. ВОЛГУ! Не Белую за три минуты перемахнуть, не Кубань, где только подгребай, а течение само поможет. Волгу,  САМУ ВОЛГУ.
          Сошли в воду. Теплая, молоко парное.  Легли на спину и пошли. Все рядышком, изредка парой слов перебрасываемся. Плывем, гребем не упорствуя. Река сама слегка помогает. Надо осмотреться.
           Ребята, а где берег?. Эшелон видно, на взгорочке, а где тот куда плывем?  Море сплошное. Поначалу чистая, вода украсилась черно-ржавыми пятнами мазута, который жадно прилипал к телу, находя для себя место упокоения. На воде полно мусора. Щепки, палки, куски чего-то, вздутая резина, животины всякие. Гадость, в общем! Ясно, что подходим к середине. Промянули, но не усердствуем, далеко. Очень широкая река. На километры. А с виду спокойная и тихая. Гребем, гребем, перемешиваем воду ладонями, а как и не приближается берег. Слегка и робость взяла. Надо проводить политработу.
         Мужики, утонуть на воде невозможно! Тонут только от паники!! Поэтому совершенно выбросить мысли о плохой кончине!! Плыть, плыть и плыть!!! Все разговоры прекратить! Сил еще надо много. Могучесть реки чувствовалась постоянно. Как мушки на коже слона мы были, такое навевалось ощущение. От середины уже началась настоящая борьба. Чуть ослабил усилия и, поверхностное течение к оси, вновь возвращает к середине. Решил отдохнуть, и вновь на старом месте. Трудились до помутнения в голове, но выгребли.
          Выползли на песочек, лежим в мазутной жиже, и дышать нет сил. Только инстинктивно поднимается и опускается грудь, да ребра торчат во все стороны. Отдышались. Эшелон на той стороне такой маленький и игрушечный. А вот тебе и господин Чернышевский со своим извечным вопросом!  Действительно, что делать? Плыть обратно? Нет сил, пешком по берегу, до переправы? – Где она? Хорошо хоть жарко. В нашем одеянии не замерзнешь. Но надо в эшелон. Там искать будут.
          Все, как всегда на Руси. АУ, люди! ПОООМОГИИИТЕЕЕ!!!!
           Глас вопиющего в пустыне.
          Надо искать людей. Не может быть берег пустынным. Должны люди быть. В пяти километрах наткнулись на маленькое селеньице. Люди добрые, помогите. Окружили. По разрезу глаз и разговору – слегка сильно не русские, но язык знают и проблем в понимании нашего положения не возникло.
           Вы с того берега?? Переплыли без лодки, просто вплавь??? У вас с головой все в порядке??? Кто такую махину переплывает? У нас на всю округу такого дурака нет!
            Вот так, в герои не стремились, а в дураки попали.
             По делу!
              Покормили, для начала. Пожалели наших родителей, что такие балбесы их дети. Потом усадили в лодочку, завели мотор и потарахтели к родному эшелону.
             Спасибо, товарищи, за выручку!
              Нашли мы свою, высохшую одежду, приоделись и тихонько заняли на нарах свои места, наслаждаясь покоем и болью окаменевших мышц. Проснулись, когда эшелон грохотал по степи, вдоль бесчисленных озер, забитых дикой птицей, сайгачьих стад, пасущихся верблюдов и редких, редких селений или одиноких юрт кочевников. Велика ты ЗЕМЛЯ РУССКАЯ!
         Хоть Вилия не Волга, но шишка-опыт всегда отрезвляет. Аккуратнее. А если тянет вниз, то сильно не сопротивляйся, река пересилит. Кавказские реки тоже тянут на дно. Дед учил: не борись дуром с водой, бери умом. Тянет сильно, не противься, все равно выбросит наверх. Ты свою задачу выполняй. Если переплыть, то подставь бок под углом, пусть течение тебе помогает. Утаскивает вниз, иди, но держи направление. Выбросила, глотнул воздуха и бочком к берегу. Вот и бережок, река сама тебя переправила.
         Ежели просто купаться, не дури. Выбери местечко поспокойнее и барахтайся в удовольствие, нервы у реки крепче человеческих, ее не переиграешь, дурня заберет к себе!
          Мишкаааа, ау! Давай ко мне. Вполне приличная река, подкручивает только сильно, но держаться можно.
           И Мишка уже рядом.
            Витек, у вас в Сибири купаются или только на лодках плавают? Давай к нам.
            И Сибиряк, не приемля наговоров на родной край, с разбегу летит в воду.
            Сильное течение, не удержаться, сносит. Командир травку жует, а дружок наш глазки уставил на коровничек и внимательно там что-то разглядывает.
             Хорошо в такую жару у реки. И полковник наш побарахтался немного и наблюдатель поорал от прилива чувств.
            Молодой живот заявил о себе. Принялись за еду. Спасибо тебе, старшина.
            Пролетел день. Домой. В новый, временный городок. Городок то городок, но над ним туча стоит. Не дождевая, нет. Туча гудящая и звенящая. Комариный рай, называется. Кто придумал в этом месте устроить стойбище? Это что? Испытание горожан? Адаптация, приученных к комфорту столичных жителей, к местным условиям? Ну, они ладно, нам за что? Давай в лес за ветками, будем разгонять оное зверье дымом. А ведь за все время не видели ни одного. По часам работают, как на смену вышли, на заработки потянулись.
           Мама родная, в лесу нечего собирать. На земле ничего нет. Только шишки. Давай шишки, набирай в плащ-палатку  и тащите быстрее.  Плохо горят шишки, но, разгоревшись хорошо дымят. Опыт - штука ценная. Продымили свои жилища, закупорились и на бочок.
         Летние ночи коротки, а комар щель всегда найдет. Слегка поеденные, но выспавшиеся выбрались на свет Божий. Солнышко, легкий ветерок, как не со стороны, а сверху. Зверье исчезло. Вымытые термоса поблескивают росой в ожидании доброго старшины. Умыться бы, да нечем. Песком только.
          А что на речку?
       Мчим! А реки, то нет! Сплошное молоко тумана. Не молоко, сметана. Вязкая и мокрая. Одежда вмиг пропиталась, течет – капает с нее. Холод пробрал. И жуть!  Клубы тумана меняют форму, величину. Тени какие-то, фигуры расплываются. Воды не видно, и в шаге тоже ничего не различишь. А тут еще вопит кто-то дурным голосом. На человека не похоже, животина какая-то.
            А может русалка? Или несколько?
            Так тикать надо, как говорится в одной из русских сказок. Старших слушайся всегда! А сказки – опыт старших. Там все- правда! Да и нам что. Туманом умыты так, что течет с одежды. Вот только командир просил термосок наполнить. Не захотел с нами пробежаться. Делать- то что? Без воды и не мысли вернуться, а где она. Ложимся, ползем. Вот дураки, оружие оставили. С ним поспокойнее. Но ползем помаленьку. Пока трава, еще можно, еще. Куда это речка задевалась.
           Опять орут, как смеются, взалив. Вот жуть-то какая.
            Но без воды домой не мыслимо. Ползем. Вот и водичка, туман чуть над ней приподнят.
               Набирай, Миша, пошустрее и даем задний ход.
              Витька, гляди!!
                Куда?
              – Вправо сорок, удаление двадцать.
                Мишка, они! Русалки! Две штуки.
               Лежи, замри. Может, не обнаружат.
            Мишка, а как они по берегу перемещаются, у них же хвосты.
                Лежи, Витек, и наблюдай, самому трудно.
             Замерли парни в метре от воды. Вы чего, мужики, шепчет зам по хозвопросам, набирай воду и тикаем.
                Какая вода, гляди туда.
                Ёлки-палки, где мой крестик. Правда, русалки. Оно лиц не видно, но явно не мужики.
                Не, ребята, хорош судьбу испытывать, набираем воду и домой.
                Может и дрожали руки, кто признается потом, мигом зачерпнули, выползли из сметанного тумана и оленями понеслись в гору. Одним махом осилили поляну и в родное укрытие. Наш полковник раскачивался на растяжке, как на турнике, заряжался. Глядя на наши физиономии, соскочил, построжал. Что случилось? Лица на вас нет?  Вот воды принесли, товарищ полковник.
                Потом про воду! Что случилось?? Где были? Почему с вас течет??
             У, старый разведчик, все узрел! И мокрую, хоть выжимай одежду, и сапоги, в которых вода хлюпает, и траву, прижатую крышкой термоса, сам термос в руках, а не на спине, полное отсутствие пилоток, где мы их потеряли и сами не заметили, пряжки на спине, а не на «пузе», где им быть положено по форме.
За мной, бегом марш! И понесся по песочку, который, потеряв свой дерн, изображал дорожки.
          Стайкой воробьев последовали за ним, теряя на каждом метре напряжение и успокаиваясь. Вот уже зачирикали, запорхали. Стой! Садись. Рассказывайте. – Русалки, товарищ полковник. Две штуки, в двадцати метрах. Лиц не видели, но волосы длинные, густые. Чешуи, вроде, не было, или не рассмотрели. По берегу скакали, орали и хохотали жутко. Голоса низкие, как в трубу дули. Слов четких не было, на человеческую речь не походило. Да, поскреб нужное место полковник, да. Вот тебе  рассказ старшины. Хорошо хоть предупредил, а то где бы вас я разыскивал, по просторам рядом расположенных республик. Вот цена информации, учись, молодежь. Ладно, сегодня поздно, туман поднимается. Пойдем завтра все вместе. – День пошел своим чередом. Начали разворачивать кухню, подтаскивать топливо. Прибыли мобильные войсковые склады со всяким имуществом. До вечера умотались изрядно.
            Решили сбегать окунуться и разметить место утренних наблюдений. Поплескались в прохладной воде с удовольствием, покричали вдоволь, благо никто не слышит. По берегам даже птиц нет. Голо и безмолвно все. Заодно, и по травке поползали, разыскивая следы «водянок». Есть примятая травка, есть. Доже  тропиночка, чуть пробитая, просматривается. От воды к взгорочку виляет. Потом  тает в траве.
         Куда это они мотаются? Что у них там?
              А более ни тряпочки, ни листика. Не за что зацепиться внимательному глазу. Вот бы нашего старшину сюда, не этого, местного, а нашего родного. Следопыта потомственного. Ох, накопал бы здесь  целый воз полезного. Плохо учились, мимо ушей пролетало многое. «Да имеет уши - услышит», записано в Писании.  Не исполнили, имели, а не слышали. Вот и пожинай плоды! Чуть пощипали травки, отмечая места высадки виденных неопознанных объектов, заломили веточку на кустике, с направлением к этому месту. Что смогли, обозначили, для привязки к месту, и еще потешившись в прохладе вод, удалились в свои новые хоромы. Григорий Иванович, комбат, без дела не сидел. Вооружившись биноклем, тщательно пронаблюдал жизнь в подворье, что у реки. Вычислил всех живущих: угрюмый мужчина, сгорбленная , в летах, женщина, молодуха с малышом. Каждый занимается своим делом. Мужчина мастерил сани. Знает русскую пословицу, когда сани готовить, когда телегу. Хорошо. Женщина, получившая именование «бабуля», кухней ведала и, еще ,вертелась по двору, соблюдая мелкую живность. Но эта живность не бродила по всему двору, а занимало только отведенное ей место: куры в загончике, козы в своей клетушке, корова в большом «заповеднике» паслась, лошадь - в своем. Странное  отметил батальонный  их поведение: ни какого взаимодействия . Ведут себя так, как будто не видят друг друга. Словом не перекинулись люди, петух не взлетал на загородку и не пытался обрести свободу, козы жевали принесенную траву и не рыпались никуда. Не по-нашему. Ладно, свои порядки. Не  Рязань! Не Станица наша кубанская.
         Ночь потихоньку проходит. Скоро светать начнет. Выдвигаемся все пятеро к объекту.
         Вечером долго разрабатывали план. Размечали по бумаге точки наблюдения. Сошлись в том, что только наблюдаем. Действий не предпринимать, только, в случае реальной опасности для жизни, отбиваться, не поражая «объект».
  Спускаемся  по склону. Река в сметанном соусе угадывается. Вот начался ровный предречной «фартучек». Ложись! Ползем ужами, разговоры запрещены. Каждый знает свое место. Только бы точно на него выйти. Так, кустик, надломленная веточка, по веточке курс. Двести метров. Как их отмерить в горизонтальном положении? Хоть ладонью. Направление сохранить.
          Поелозил полчаса по мокрой траве, туманом пропитался. Как в воде поплавал. Нашел свое место. Травинки узлом завязаны. Колышек, что заглублял и наметил насечкой, вот он.
           Залег. Сердце слышно, как постукивает, обычно никто не слышит своего сердца, а тут обозначилось. Страха нет, неуверенности тоже, но вот обозначилось. Не знаю, как мои собратья себя чувствуют, но … стучит. Не каждый день на такую «охоту» ходишь. Простительно. Время тянется, как густой клей из бутылки. Но природа свое дело делает. Оторвался туман от воды. В полметра просвет. Случайный лучик иногда проблескивает под туманную перину. Вот на камне заиграл. Вот полез туман выше.
А что это камень будто переехал?  Должен быть от меня несколько в другом месте. Но мои травинки, мой колышек. Я на отмеченном, самим, месте. Плавает булыжина, чи що? Ладно. Потом разберемся, лежи жди. Но туман сузился,  до ширины реки, и, повторяя ее фигуру, плывет как бы верхней рекой. Сроду такого не видел. Как две реки: одна по руслу, а другая, плотностью поменьше, над нею, словно в зеркале. Еще выше туман, еще. Вот солнце на полную мощь засияло, верхняя речка замельчала, поплыла и исчезла. Чисто! НО!! Где мои друзья и где я сам? Совсем не по диспозиции. Мишка в двадцати метрах должен быть, а он почти у воды и на удалении в сто метров, Витек вообще на склоне, комбат чуть не в реке мокнет. Нет, это нисколь не похоже на спланированное. Ладно, русалки не приплыли, может не их день сегодня, но как мы не на своих местах?
  Хорониться незачем. Встаем, как-то одновременно,  сходимся к Григорию, свет, Ивановичу. Какой он теперь комбат, если по замыслу он должен быть под склоном , а сейчас почти в воде лежит. Все наоборот. Мужи отечества, тихо выдает наш полковник, Що за напасть? Вот мой колышек, моя метка. Я его полчаса искал. Нашел, а он сиганул аж под берег! Все правильно, моя метка, мой кол, дырочка к воде. Он что, ходить научился?
           Наши метки тоже перешли. У каждого свой, а в другом месте. Во история, расскажи кому, засмеют. Мы, ладно, молодняк, хотя неплохо умеем свое дело делать, но комбат! Он таких, как мы сотни выучил и натаскал, сам совершеннейшую школу войны прошел. А тут. Гришка, разогни палец, будут ему корешки фронтовые советовать, если он начнет им рассказывать о сегодняшней операции. Быть нам свидетелями и не раз. Может и командирского чайку придется попить с «Мишками на Севере» и «Cтоличным» печеньем.
  Нас ПЕРЕИГРАЛИ. Соперник совершенно сильный и опытный.  Пропас начисто. Утерлись, выкупались, чтоб утешиться хоть этим, и двинули к своим земным обязанностям. Молча шли по склону, молча поели. Четких мыслей не было, как тот туман, но жажда реванша потихоньку возгоралась. Мужики!!! Никакой самостийности. На цепь посажу. Девки, или как их там, серьезные.  Умеют . По-одиночке пропадем. Хорошая мысль в голову сама придет. Не торопите события. Наблюдать, докладывать и складывать все в «сундук»!  Это ПРИКАЗ!!!
           Да, вот такие пироги… без начинки.
           Закрутились дни, приехали участники сборов.  Военные переводчики. Редко кто худенький, в основном толстяки отменного кормления и работ сидячих. Как же мы их бросать  ( с парашютом) будем? Разлетятся брызгами по площадке. Не ловить же каждого сачком. А слова какие, словечки.
            Москва, столица, где и как Ты их выпестовала. За всю свою жизнь не слыхал таких «оборотов». Во город воспитывает, во дают! Комбат аж сузился. Вы, ребята, не обращайте внимания. Приехали, побудут и уедут. Это как тучку принесло. Но видно нам, что командиру за этих «партизан» стыдно. А «братишки» расползлись по палаткам, начхав на лист распределения, открыли свои баулы, выложили на свободные пространства содержимое, которое, в основном было жидкое и запечатано белым сургучом. Дружно разлили, весело чокнулись и …. Продолжили до самого вечера. Ноль на все и вся. На ужин не пошли, управились привезенным. А вот ночь…! Нет, не укладывались, не стелили простыни и прочее. Ночь у них прошла в куреве и картах. Это они «пулечку разыграли», так на наш недоуменный вопрос ответил главный редактор журнала про атеизм - Тигранян. Или Тигрунян, но что-то с «тигром», это точно.
        «Ты, молодой человек, на меня так не смотри. Понимаешь, мы эти сборы организовали сами, точнее, по нашей просьбе. Когда-то человек должен отдыхать. Мы этого обычно сделать не можем. Как писателю отдохнуть? Как редактору отдохнуть? Все двадцать четыре часа в сутки рвут на части. Вот и пришла идея такая. Военком выправил повестки, программу насочиняли сами. Я, переводчик. С английского, французского, немецкого, итальянского и еще пары, тройки, днем и ночью все переведу. Это моя военная специальность. И эти «братаны» такие же. Оставь нас в покое. Иди и отдыхай себе спокойно. Хоть и щедро усыпаны твои погоны звездочками, но, брат, они у тебя зеленого цвета. И не учи меня жить! Я на фронте был. На груди носил честно заработанную «Красную Звезду» и две серьезных медали. Вот когда ТВОЯ грудь украсится не меньшим «арсеналом», сам подниму эту братию по команде «смирно», передам в твои руки и стану самым дисциплинированным воином в твоем заведовании. Буду бегать, прыгать  с парашютом, стрелять со всех видов оружия, ходить в походы, вести разведку и все, что мы там в программе накрапали. Все, брат! А пока твоя грудь пуста, иди и не мешай. Мне лично твое лицо очень нравится, совершенно симпатичный парень. Я все сказал! Чао! Твоя задача нас кормить. Вот и расстарайся». Тоном, как барин официанту.
          Комбат не все слышал, но глядя на расстроенную физиономию, успокоил.
        «Похоже, что он говорил правду. Все построено именно так.  Хоть и весьма огорчительно».
          Глупая мысль всегда первой приходит в голову. – Командир,  отпусти на базу. Туда и обратно. Что выдумал? Если дозволите, промолчу, думаю, надо. Вали. Сегодня борт идет к нам. Сейчас прозвоню. Вот, лети на поле. Придержат.
           Пилот увидел гонца на краю площадки, подрулил навстречу и, подобрав, погудел домой.
           Когда обратно?
         – Через час.
            Подожди немного, если задержусь, очень надо.
Идет! По прилету, на встречавшем  ГАЗике, добрались до полка. Там крупной рысью домой. Командир, пригласи старшину и начальника разведки, времени в обрез, а вопрос престижа нашего.  В пару минут собрались, и  выдал все. Про русалок, про наш конфуз с ними, про сборы.  Задумались старики, почесали нужные места. Командир, позволь взять парадный мундир? Возьми. Я уже об этом подумал. Ребята хоть и заслуженные, но гордыня, видно крепко заела. Позвени металлом, позвени. Только не сразу, сынок, продумай ситуацию. Вдарь мягко, но неотразимо. Ишь ты, цвет звездочек ему не нравится, сосунки, мол, ребята. Страшная зараза гордыня. Позвени! Пошептались мужи разведки, уточнили некоторые детали,  приняли Соломоново решение.    -Отправить старшину на место.
          На  радостный вопль, командир покачал седою головою и выразительно глянул на зеленые звездочки погон.
  Давай! Не посрами!
Самолет уже запустил двигатель, потихоньку прогревая его, видно свои дела сделал и поджидал нас. А вот и мы. Поближе к кабине, братья, хвост перегрузили. Прямо ко мне поближе. Побежали по полянке и, чуть накреняясь, взяли курс к Гайжунаю.
         На вечернюю поверку никто не вышел. Старшина в эти дела не вмешивался, он, вооружившись биноклем, изучал окрестности. Память у него удивительная, записывала все, на что глаз лег, а потом прокручивалась, как лента магнитофона, выдавая нужное. Комбат с полной миской пшенки подсел под бочек, поешь, брат. Так, работая ложками, и прибросили план с кодовым названием: «Рыбий хвост».
Мы, основательно потрудившись за столом, пошли в обход палаток.  «Партизаны» помаленьку уже устроились, составились компании по интересам. Одни вязали удочки, готовясь к ночной рыбалке, другие расчерчивали бумагу под свой любимый преферанс, третьи – поудобнее устроившись, читали. Дом отдыха.  Увидев нас, старшой их компании, что с тигром в фамилии, не преминул подшутить.
Что, гвардейцы, выпала трудная служба? Переоделись бы по гражданке, да к литовочкам махнули. Что тут пот лить в обмундировке. Делать ведь абсолютно нечего.
  Но и у нас свой интерес был к нему.  А, скажите пожалуйста, вы в Библии хорошо разбираетесь? Раз у вас журнал такой, то несомненно знаете все, что там написано. Конечно! А вот расскажите, пожалуйста, что за икона с головой на тарелке.  Есть лики Святых, есть иконы Спасителя, Матери Божией, а тут непонятно. Голова и на тарели.
  Интересный вопрос. Послушайте все. В пользу пойдет и молодым и нам, старикам.
           Так вот, был такой царь в Израильском государстве, Ирод. Он не израильтянин был, род израильских царей прервался. Иноземец он был. Жесток и  своенравен. А что ему? Народ–то чужой!  Это были времена, когда Господь наш. Иисус Христос, вышел на проповедь Евангелия, Благовестия. А приготовить путь Господу, призвать народ Израиля к покаянию, был изначально избран, Отцом Небесным,  Иоанн-Предтеча.  Самый великий муж-пророк, родившийся  на земле. Был он честен, безгрешен, суров к нарушителям Закона. Его слушался и боялся и сам царь Ирод. Особенно обличал Иоанн царя за его безнравственное поведение. Как  ты, царь, можешь забрать жену брата своего и жить с ней? Какой дурной пример подаешь народу! Ты царь! Твое поведение пример. Но жена брата, Филиппа, сама рада была такому развитию действий. Одно дело жена брата царя, а другое - царица. Женщина тщеславная, сластолюбивая и коварная. Она ненавидела Иоанна, строила козни против него, ее трудами посажен был Иоанн в темницу. Это такая «атмосфера» была. Так вот, в эти дни, на  праздник в честь своего Рождения, пригласил Ирод много гостей. Пировали, речи хвалебные произносили в честь царя. Пили, ели. Правитель, довольный собою, благодушествует. Перед гостями выхваляется. Танцы всякие начались. И одна девица очень угодила царю, так уж ему понравилось в ней все, что он подозвал ее к себе и ПРИЛЮДНО, с похвальбой и величанием, ей, за угождение его, царя, сказал примерно так: «Угодила ты мне, проси, что хочешь, хоть полцарства отдам, не пожалею! Проси». И оглядел хмельным горделивым взглядом приглашенных. Мол, вот так, а вы так не можете. Девица умчалась к матери своей посоветоваться. А мамочка ее, эта та самая Иродиада, жена Филиппа, уведенная Иродом в свою постель. Забраная у живого мужа. Злобная женщина. Услышав слова дочери,  повелела ей: «Проси голову Иоанна. Только это и ничего другого»!
Царь, говорит девица, ты подтверждаешь свое обещание? Все что пожелаю?
Царь я или не царь, сказал - все! Слово мое крепкое. Клялся я прилюдно! Проси! И она попросила: «Принеси мне на блюде голову Иоанна!». Царь ошарашен, он уважал Иоанна, побаивался его и многое исполнял по его советам. Как быть? Но девица стояла и ждала. Царь, ты перед всеми клятву давал! И пересилило тщеславие, передавила гордыня, жалкий царишка приказывает принести девице голову ВЕЛИКОГО СВЯТОГО. Слуги исполнили приказ, принесли и передали девице ее страшный трофей, который она унесла и отдала своей злодейке матери. Не клянись, гласит Писание. Да, да, Нет, нет! Не клянись!  НИ небом, ни землею, ничем. Тем более тем, что не принадлежит тебе. Вот такая история в назидание нам всем. Благодарствуем, Рафик Карапетович, весьма поучительно. ДА,- вздохнул мэтр,- весьма. И отошел к делам своим преферансным.
         Утром, когда сигнальная труба пропела подъем, начали выбираться из палаток заспанные «партизаны».  Хошь, ни хошь, а вставать надо. Завтрак в строго ограниченное время. Не поешь, жди обеда. И вот, на этом пятачке, где кружком расставлены умывальники, при всем параде появляется «комендант» городка. На погонах чуть золотистые звездочки, сам погон сияет серебром, а на груди, груди могучей и орденов не малой кучей. Две «Красные Звезды», «Красное знамя», серьезные медали. Гвардейский знак, значок парашютиста с цифрой в полторы тысячи, скромный знак «Мастер спорта». И остальное по-мелочам. В руках большой сверток, из которого выглядывает, редкая по тем временам, складная удочка.
  АУ, люди! Ау!!!  Народ оборачивается, глазеет с интересом, подходит поближе. Люди, кто видел юбиляра? Какого? Вот те раз, живете вместе и не знаете. Где Карапетович?         Эй, Рафик, арии гуза! Иди сюда быстрее. Зашевелился народ, мыло стер с лица. Парадный мундир, редкая удочка, Карапетовича ищут. Как связать все в одно?. Раздвигая народ, протискивается и изыскуемый. Вот я!  Уважаемый Рафик Карапетович, в день вашего сорокалетия,  поздравляем Вас, желаем доброго здравия, всяческих успехов во всех ваших трудах. Примите наш скромный подарок и используйте по назначению.  Растерянное лицо именинника покрыли дружными поцелуями, похлопали в ладоши, еще похлопали по спине, и кто-то ахнул. Не громко, но всем понятно.
          «Рафик, про царя как пел, как пел. Горе нам, горе». И со смехом начали потрошить пакет. Достали удочку, бутылочку хорошего коньяка, шоколад армейский, лимоны. Пачку сухарей 2-го сухарного завода выделки 1937 года.
Завтрак прошел весело. Народ поздравлял новорожденного, достали запасы, припрятанные до срока, произносили речи, желали виновнику веселия радостных и счастливых дней. Все веселились, пел песни и САМ. Но на челе его лежала тень!
  Лежала до вечера, до того момента, когда он, постучавшись в штабную палатку, и, испросив, почтительно, разрешения,  вошел к нам. Дружная  пятерка сидела и слушала размышления старшины. На столе кипел самовар, тончайшего стекла стаканы покоились в литых подстаканниках, серебристая ваза  полнилась конфетами, печеньями, лукумами и прочими сладостями. Масло, мед. Серебряные ложечки. Салфетки. Конечно, все на свежайшей льняной скатерти, расшитой легким узором.
          Гость на Руси всегда к месту и времени. Дела в сторону. Присаживайтесь, дорогой. Здесь удобнее будет. Ибо не сажают гостей спиной ко входу. Так принято от века. Чайку? Ну не ожидал, судя по лицу, наш гость увидеть такое. Что ожидал, не узнать, но удивление было прописано крупными буквами. И сошла тень с чела мыслителя. Усевшись поудобнее, получив стакан золотистого чая, настоящего Цейлонского, ( подарок от вырастивших этот чай), Рафик Карапетович поднялся. « Простите старого похвальца, вознес себя так высоко, что других не вижу. Есть такая тяжелая болезнь. Я заболел ею. Простите. А ты, друг, прости особо. Ты  мои насмешки смиренно выслушивал, не перебивал. Прости, брат». Седая голова опустилась, глаза увлажнились. Но крепкий мужик! Признал несправедливость во всех ее приложениях. Сам пришел. Сильный характер. Поучимся и этому!
         Долго гоняли чаи в тот вечер. Рафик прекрасный рассказчик, повидал разного и всякого, умеет рассказать. Очистилось чело. Пятый десяток начался .
         И вновь утро. «Знатные мужи» построились в две шеренги, замерли по команде « Смирно» и со смирением ожидали выхода начальника сборов. Наш, глазом не моргнул. Поздоровался, распустил строй. Капитан, одеть, обуть. Выдать все штатное имущество. Молодец полковник. Обуть, ладно. Нога у всех одинаковая. Сапоги найдем на складе, хоть сорок седьмой, а вот на этих пузанков, где добыть?  Идею подкинул наш старшина. Худых одень здесь, а толстеньких вези в Ионаву, городок «близэнько». Там Моисей Абрамович по их телам подгонит. Самые большие размеры возьми с собой и латочный материал. «Нестандартных» оказалось не так и много, семеро.
« Вы простите, товарищи. Вас специально так кормили? Или это от сидячей работы так все выросло?» - вопрошал радостный Абрамович. Подвалила работа, по которой он давно соскучился. В этих краях шьют сами. Редкий гость переступает порог портного. Мастер, слов нет. За день так подогнал «костюмчики», что не стыдно и в град стольный заявиться. Нашлась работа всем. Деды благодушно ворчали, частенько припоминая, что еще хотели вписать в программу. Хорошо начальство повычеркивало. Пришлось бы и окопы в полный профиль копать, штурмовую полосу бегать, переправу организовывать, раненых транспортировать. Однако, кое-что и вписали. Чтоб не прохлаждались. Строевые занятия наш командир отменил сам, свел оные к построениям и двум поверкам. К прыжкам допустились только пятеро, остальных доктор категорически забраковал. Осталось: хорошо пострелять, побродить по местности с картой, допросить «пленных». Стрельбище особых эмоций не вызывало, никто не смог в мишени вогнать ни одной пули, но плановые патроны пожгли с удовольствием. На что один из толстячков произнес: «В каждом мужике сидит воин! Но в одном прямо сверху, на виду, а в других глубоко упрятан. Но сидит!»
  В те времена гильзы уже не собирали, поэтому смалили «в белый свет, как в копеечку». С прыжками тоже обошлось хорошо. Дали малыша-Антона.  Два дня позагорали на укладке, но уложили сами и совершенно правильно, потом поднялись на тысячу метров. Там, внутри машины, оказалось, что это будет их дебют! Как же кидать? Наземную подготовку не прошли. Вот шляпы мы.
Пилот! Давай вниз. Бросать не будем. Будем учить!. Нырнул «Антон» вниз, пропылил по полосе и, впервые за всю свою практику, не сбросил, а выгрузил народ. Пришлось неделю тренировать, потом благополучно сбросили. Взрослые « младше» детей, это без сомнения. Неделю прыгуны хватали за руки приятелей и с восторгом рассказывали подробности ощущений.
    «Вадик, он гудит сиреной, огни зеленые пыхнули. Я ногу поставил на борт и жду команды выпускающего. Он медлит, а я на него гляжу и глазами испрошаю. Кивнул головой, наконец. Ласточкой отделился и лечу, лечу. Парашют что-то медлит, ищу кольцо. Надо дергать, до земли совсем мало. Раз! Рванул кольцо. Сразу рывок и повис. Вадик, что я тебе скажу!! Красота какая. Сверху такая красотища, Вадииик!»   На самом же деле было несколько проще. Сирена, огни зеленые. Все стоят друг к другу плотненько. Пошел! Легкий помогающий толчок- первый, секунда- второй, секунда-третий, четвертый, пятый. Но не пропадать же добру, валимся все следом. Гуди дальше пустой. Так по три прыжочка и сотворили.
        Как мы не секретничали по плану « Рыбий хвост», но опытные мужики заметили наши изыскания. Первым подошел вечерком  дядя Рафик, такое приклеилось к нему обозначение.  (Когда он что доказывал, всегда предворял: «Дядя Рафик говорит, ты только слушай.»).
         Командиры, кого ловите? Похоже, что ловим то, не зная что! И наш штат сразу пополнился десятком «мудрецов». Особенно были активны рыбаки. Ночные вылазки не раз давали им острые ощущения. Порой пропускали пару дней. Но помалкивали. Засмеют. Звуки слышали, а вот не видели. Решили устроить  обычное купание, но с установкой магнитных маяков. Кусочек магнита валяется в траве, а прибор его местонахождение и указует. Но надо сделать совершенно естественно, может, эта «вражина» из-под воды наблюдает, да не одна. За каждым глаз. Выходим группой в дюжину воинов, побасенки, смех, все по сюжету. Полотенца, простыни, одеяла. Купаться народ валит. Кто с книжкой, а в ней планшет с картой, кто с ракеткой и воланчиками, порезвиться на травке. Можно по полю побегать, да метки разбросать. Идем мимо «имения», тишина, как обычно, но есть и новости. У калитки стоит швейная машинка. Знаменитый «Зингер». Выбросили? С чего? Так не выбрасывают, наблюдатели доложили, что появилась железяка, когда начали к реке спускаться. Для нас выставили. Ну и что с ней делать. Нам не надо, это всем ясно, значит, не подарок любимому воинству. Зачем? Может поломалась и просят помощи? Так что за способ. Приди, скажи. Во натуры, молчальники. Секта, что ль? Ладно, не стружи чужие кости, грех.
Кто понимает в этих аппаратах? Дмитрич.
                Но он дежурит на кухне сегодня. Ничего, принесем ему к порогу.
               Забирай, обозначим понимание.
                Часа три купались, делали свое дело. Все раскидали, прострелили по компасу, зарисовали. Нам уже было известно, что «работают» водянки по четным дням и в воскресенье. Надо теперь пронаблюдать с близкого расстояния.
  На посты ушли в ночь. Сразу как стемнело. Авторитет нашего старшины настолько  высок, что никто не возроптал. Ушли, уползли.  Залегли комариков кормить, так дядя Рафик обозначил эту часть операции.    Под утро, когда туман еще лежал на воде, послышался смех. Ничего не видно, а звуки, как рядом. Каждый на своем листе рисует направление. Где место их высадки. Крики громче, смех жутковатый, с подвывом. Вода всплескивается. Вот звуки стали перемещаться, быстро влево, вправо. Вот со стороны нашего городка хохочут, за нашими спинами прямо! Не можно уследить, листы наблюдений кончились, а они мечутся. Вот полез туман вверх. Где они? Голоса есть, а их нет. Вот тело мелькнуло. С берега в воду. Как рыбина - дугой корпус. Нырь и нету. Не всплывает. Рядом другое тело нырнуло, третье. Уже не до страха. Успеть зафиксировать на бумаге, которая расползается от мокроты, карандаши не оставляют следов. Вот задачка. Но дело есть дело, трудимся. Туман повыше. Пусто. Только с реки еще голосят, не понять откуда, эхо мечется вдоль реки. Солнышко блеснуло, туман растаял. Лежим мокрые. Присмотрелись, все на местах. Удалась магнитная ловушка. Не перепутали нам хвостатые планы. Теперь весь день будем «ребус» разгадывать. Нет! Не дался. Столько данных, что запутались окончательно. О  «звуковой разведке» можно и не говорить. Ровным счетом, полная чепуха. Получается, что вокруг каждого было по паре, тройке оных. Звуки надо забыть. Либо эхо такое здесь, либо тайна неразрешимая. Одно радует. Видели троих. На вид, не мужские тела. Хвост не просматривался, но видимость никудышная. Во всяком случае, ног не наблюдали.
          Старики в голос завопили, что хватит наблюдать, сборы не продлят, надо ловить!
         Лови, шустрый. Подпустят тебя на бросок.
         Может, как на зайцев петли поставить?
         Хорошая мысль. Кидайте самые глупые идеи. Отсеем и получим «янтарное зерно». Все валили в кучу, только Дмитрич пыхтел над «Зингером», посмеиваясь в пышные усы. Он мастер- инструментальщик с НИИ. Для него этот «Зингер» игрушка. Через час вместо машинки лежала на брезенте кучка грязных железяк.
Дмитрич, я обратно такую кучу не понесу, меня побить могут. Шутили «братья по крови». А мастер с удовольствием ковырялся в хламе, протирал до блеска деталюшки и пел в усы арии из классических опер. На Кармен, выглаживал привод, на Риголетто- внутрянку, на Аиде- нашел вину, «сработку», технологический износ. Челнок проносился. Восстановить невозможно, нужен новый. «Не пой, красавица при мне, ты песен Грузии, печальных», подвел итог наш командир, в манере Дмитрича. Где нам найти такой новый? Ходи, Дмитрич к Моисею в Ионаву, может у него есть. Ушел «Кулибин», до вечера не было. К темну прибыл, Но с новым челноком.
Где нашел? Кто осчастливил? Абрамович Моисей? – Нет, братцы, Моисей сказал, что такого, даже он, не знает где взять, машинка позапрошлого века, может привирает про возраст, но действительно не найти. На машзаводе сделал сам. Со старого напильника. Пришлось попотеть. Но завод хороший и ребята прекрасные. Правда, мешали все время. Не люблю, когда глаз не спускают с твоих рук. Но когда закончил, устроили овацию. Хоть и не пряник, но приятно. Плечо болит, хлопали все крепенько. Приглашали на работу к себе. Вот, так, наши им. Утром соберу и отлажу аппарат. А вы что придумали? – Пока ничего. Поставьте сеть, видел там в магазине, и переловите их. Там она метров сто. Ячейка с кулак. Ее продают для ограждения курятников. Тонкая, но прочная. Дешевая совершенно.
          Утром Дмитрич собрал машинку, а дядя Рафик, переодевшись в мирское, укатил на велосипеде, местного старшины, в магазин. Привез мешок сетки, полтораста метров. Долго ломали головы, но придумали. Опять комариков кормить начали с ранней ночи. Себя всячески маскировали. Даже не курили «страдальцы».
          И вот туман пошел вверх. Оторвался, выше, выше. Вот мелькнуло тело по кромке воды, второе. Хохот, вой. Прыжок, второй. Но, во время «лета оных», приподнялось приобретение дяди Рафика, чуть-чуть от воды. И затрепетали «рыбки» в паутинке ниток, третья летит в уже приподнятую сеть, четвертая. Голова ж в тумане, не видно ситуации. Навалились кучей на улов. Завозились в борьбе. А туман все выше и выше. Мама родная! Головы человечьи, тела человечьи. А хвост? Где хвост? Вместо хвоста ноги. Длинные, голые, обычные ноги. Солнце смеялось громче всех! Осыпало разведчиков лучиками, играло на звездочках погон и на бесчешуйчатых, блестящих женских телах. Улов лежал тихо, не возмущался и не брыкался. Решили не распутывать, а порезать сетку, что дрожащими руками и исполнили. Расстались молча. Только наш командир пробурчал вслед, за зоной слышимости: «Дуры набитые». А оные, обозванные, уходили вдоль берега, минуя строения, все дальше и дальше. Поднимаясь в горку, мы повеселели. Все превратилось в приятное приключение. Надо сушиться да завтракать. А у одной родинка на щеке, вдруг выдал Дмитрич. Ну и что? Хоть две и на пятке. Как что? Примета. Иди ты со своей приметой. Машинку запускай, старикам может шить надо.
                Сделаем.  День воскресный, выходной. Гурьбой идем просто купаться. Несем отлаженную машинку, которая сверкает лучше новой и шьет прекрасно. Поставили на старое место и заплескались. Попытались и на камень залезть, но не смогли. Навык нужен. Заниматься.  Некогда нам, воды хватает.
                Оггггоо-гооооо!
На обратном пути, сюрприз. Машинка исчезла, на ее месте столик с горой блинов и кувшином сметаны. Не боись мужики, Если с Верою и чистой совестью, как говорится в Писании, никакой и яд не страшен. Едим! Быстро исчезли блины, еще быстрее сметана. Вылизали и оробели; благодарить некого. Вот незадача. Ладно, молча уйдем. Но прокричали слова благодарности за забор и –домой. К вечеру пришел «Суровый», хозяин имения. Зашел молчака к командиру и долго не выходил. Последние соки с нас выходили, когда он, ни на кого не глядя, прошел в свою сторону. И командир задерживается, медлит.
         Что за такое? Вышел, наконец. Не получилось подыграть «Суровому», расплылось личико у комбата.
           Мужи Отечества, всех приглашают сегодня к Шпакам на большие блины. Шпаки - это их фамилия.  Отказать нельзя. Придется выполнить просьбу. Одеться в лучшее. Не вертись, молодой, не тронь парадку, все одинаково.
             К назначенному часу дружная компания скатилась с горки к реке. Ворота настежь, двор пуст. Только ряд столов, уставленных тарелками, стаканами, горшками и всякой необходимой ерундой.
               Встретил хозяин, пригласил к столам. У него баритон глубокий, тут же заметил Дмитрич. В опере петь! Потом вышла бабуля, которая оказалась лет сорока. Крепкая, стройная. Одета в местную одежонку. С вышивками и фартучками.
Уселись, видно с командиром договорились о полном отсутствии спиртного.
Прошу! Вкушайте. Чем Бог послал. И начали трудиться. Потом разговоры пошли, потом запели. Местных песен не знали, поэтому давали русский репертуар. Дмитрич выдал арию Руслана, да так, что померкла слава ранее выступавших. Неожиданно для нас запел хозяин. Встал, распрямился. Настроился и запел. На родном языке, но нам было понятно. Грустная одинокая жизнь, тоска, не выполненные желания, не свершенные планы. Лилась грусть, перетекала через дорожку и тонула в реке. А он пел, чуть протяжно, глаза закрыты и на ресницах капельки влаги.
       Сел, помолчали.
       Встала хозяйка. Запела. Но грусть ее разбавлялась радостью, счастьем блестели глаза, казалось, еще чуть и пустится в пляс.
        Потом она ушла к дом, а мы продолжили пир. Немного странно. Мы едим, а блинов не уменьшается. Они все время горячие.
        На полный живот, а думается.
        Вот и хозяйка появилась. А впереди себя гонит стайку молодушек. В национальном одеянии, с фартучками, лентами. Как у хохлушек.
         Дочки наши. Близняшки. Это Оксана, это Роза, это Мария, это Вилия. В Вильнюсе в университете учатся. На каникулах. Это они блины пекли. Девицы поклонились церемонно, а в глазах лучики смеха. Рафик, выдохнул виновник торжества Дмитрич, родинка. На том же месте.



.



















CУЕТА СУЕТ


       Мы потихоньку продвигались по улице, выдавливая остатки гарнизона супротивной стороны.
       Наш командир оставался верен своей натуре: приказ должен быть выполнен предельно точно. Нам приказано очистить городок, значить надо очистить,  а не перебить всех и вся. Чужая страна, другой народ. Не дома же захватчиков вразумляем. Сегодня этих восстановили против правящего строя, завтра помирятся. У каждого родители есть, их на старости лет присмотреть кому-то надо. Да и просто, зачем губить душу человеческую. Приказано очистить, значить чисть. Время не ограничено. Где в переговоры вступи, где пострашай, где и огнем прижми.  Наемники они все, идеологией и убеждениями здесь и не пахнет, им жизнь дороже денег, которые  платят, вот и используй удобную ситуацию, помня заповедь «не убий».  Телефон иногда подталкивал, что, мол, там ковыряетесь, давай поторапливайся, к вечеру закончи!!  Но наш был мудрее телефона и на толчки не реагировал. Все шло своим чередом. Сначала тщательная разведка, контакт голосовой, а потом, по необходимости, набор «аргументов» вплоть до самых чувствительных. Огонь в крайнем случае, либо как прикрытие, либо по безвыходности. Вот так, дом за домом и шли, гоня впереди, простите, как стадо все увеличивающуюся толпу вояк.
         Им самим давно надоело противостояние, но их главари не могли сговориться и принять толковое решение. Бросили на самотек дело, а людей на выживание. Да и мы приустали. Второй месяц «разгребаем протухшую кашу междуусобных разборок». Пообносились вконец, на многих белеют повязки-перевязки. Припасы вечно в дефиците. Бережешь каждый патрон, а вдруг «Антон» задержится и не сбросит необходимого. Не в штыки же. Как далеко ты, Родина- мама.
         Но здесь ТВОЙ какой-то интерес, и нам его отстаивать и защищать, хотя не доходит четко, осмысленно до нашего сознания, что мы здесь СВОЕ защищаем. Хорошо защищается разум незнанием, в противном случае и повредиться можно. Приказ дело серьезное, его выполнять надо. При выполнении думать и не излишничать! Вот наш командир и не торопится. Все идет к концу, «гнилую кашу», в основном расхлебали. Осталось согнать остатки в кучу , разоружить и, распустив по домам, доложить о исполнении. До финала километр. Дальше им идти некуда. Либо ложись и помирай, что им не хочется, либо клади ружье и дуй домой. Остатки стекаются к громадному серому зданию с серебристой эмблемой на фасаде и темной, совершенно плохо читаемой надписью. На эмблеме четыре пальмы обвитые лентой, и извивы ленты сочиняют буквы. Что-то вроде R на фоне М. Нам ровным счетом на это наплевать, а этим собираться там незачем, ибо внутрь не пускают. Толпы крутятся по парапету, лезут на панели, но изнутри им активно противодействуют.
Усталой лошади снится теплая конюшня, торба овса и ясли с душистым сеном. Усталому солдату,  то же самое. Просто выспаться  по- человечески. А лучше, попарившись в бане, прошедши через строй березовых и дубовых веников, подышать густым настоем можжевеловых веток, окатиться ледяной водой.
         Вот сквозь отупление пробиваются такие желания, кожа просит жара-пара.  Живого пара, банного .Устало тело! Выдохся человек. Наши подразделения замкнули кольцо. До серой громады не более трехсот метров. Ближе нет смысла. Можно нарваться на фанатиков. Которым лишь бы «красиво» умереть. Но ты, фанат, дома. Бери, если тебе так хочется помереть и помирай, но не лишай жизни не разделяющих твои убеждения. Они причем?
Вот показался, с нашей стороны, парламентер. Длинное древко, увенчанное большим белым флагом. Трое офицеров. Идут без оглядки, не показывая страха, а он переполняет все тело, холодит душу, путает шаг. Но надо выглядеть достойно, и ребята это делают. Навстречу вышли несколько командиров с их стороны. Повстречались. Начались переговоры. Наша сторона четко обозначает требование сильного: оружие оставить, людей распустить. Их сторона отстаивает свой интерес, оружие не сдавать, а выпустить на свободу оставшееся войско. Ага! Нам в тыл!
Начинай все сначала.
          Тут длинная очередь автомата полоснула от серого дома по договаривающимся. Пули прошлись по бетону улицы, расчертили мостовую и унеслись к зданиям, что примыкали к площади.
          Все залегли. Вторая очередь захлебнулась в самом начале, покрытая десятками выстрелов. Там завертелась смертельная карусель. Кто, в кого, куда??? Страшная «резня» на маленьком пятачке. И стихло. Отряхиваясь, встают парламентеры. Один из них широким шагом уходит к серому дому. Там разговор. Там машут руками и орут друг на друга. Еще не все утрясли. Но постепенно остывают, рассаживаются по панелям здания. Теперь машет руками парламентер их стороны. Вопиет и уговаривает. Нам видно, хотя наш командир и приказал нос не высовывать, как начинают складывать оружие. Бросают на бетонку боеприпасы и отходят в сторону. Наши с флагом идут к своим. Час, второй. Жиденькой струйкой протекают «загорелые» ребята сквозь контроль, уходят по главной улице. Совсем вечер. Тишина. Все кончилось. Только с полсотни их упрямых толкутся у здания. Ни внутрь, ни на свободу. Ждут ночи, просочиться и уйти с ружьем. Дурни! Если надо оружие, то его достать проще хлеба. На каждом углу торгуют в открытую. Что упорствовать? Но вот тишину вечера раскалывает мощнейший взрыв. Серое здание взбухает, расширяется, надувается и лопается. Всех болтающихся по улицам сдувает смерчем, бьет о стены и заталкивает кого куда. В воздух поднимается туча обломков, дыма, копоти и …..бесчисленного множества бумаг. Долго оседало взметнувшееся пламя. Ночь накрыла и смешалась с гарью и дымом. Ни звука. Сама природа ужаснулась и замерла. Взошедшее утром солнце неожиданно отразилось от земли тысячами мелких лучей. Где красных, где зеленых, желтых, синих. Мостовая сверкала и искрилась. Будто загорелась. Казалось, что сейчас вспыхнет ковер из бумаг, на которых лица прежних, чьих-то «героев» мрачно уставились в небытие. Разбросанные тела «упрямцев», развороченные сейфы.
                Конец. Смотрели мы своими молодыми глазами на это все и не доходило. Зачем надо было  столько приложить труда на приобретение такого огромного капитала. Сложить все в эту серую крепость, перебить массу народа, пролить реки крови, присвоить кому-то это все себе, обозначив своими инициалами, сидеть вечно голодным псом на этой сверкающей куче.
Для чего??  Для чего прожита жизнь многих поколений. Ради этих стекляшек? Ради кучи банкнот? Вот он, конец. И не только здесь, везде такой будет. Валяются под ногами бриллианты, топчем рожи на купюрах, разгребаем сапогами их, как опавшие листья. Даже нет желания  наклониться и поднять.               МУСОР!


 













КАК-ТО  ПОУТРУ


       Зима. Мороз градусов пять, небольшой снежок присыпал землю. Ветра нет. Солнце еще не вышло, но уже светло. Девять уже, точно, есть. Заспался сегодня. Вечером на досках вырезал узоры. Заработался и не заметил, как одни сутки перешли в другие. Печь тепло разливает, дрова потрескивают. Отвлекающих шумов нет. Кто в наш медвежий угол забредет или заедет в такую погоду. Пробиться, конечно, можно, но только по крайней нужде. Вот и сидишь на верстачке, ковыряешь дубовую плаху, убираешь лишнее, выгрызая, больше характером чем стамеской, хитросплетения узора. Дуб - дерево серьезное. Пока поспеет, триста лет пройдет. Могучий, раскидистый, если на просторе. Стройный и высокий, если в плотном насаждении.
       Посчастливилось мне видеть ДУБЫ                Высоко в горах,  раскинулась станица Бургустанская. Это южный Кавказ. Пешком или верхами пробирается по горным дорогам народ, а если что перевозить, только быками. Лошади не тянут. На бричках тормоза на всех четырех колесах, такие прочные, подкладные, на цепях, стальные полосы. Только останавливаться на передышку – тормоза под колеса. Не удержат даже быки на такой крутизне. Вот, наверное, поэтому и сохранились леса. Просто не взять. Дуб-дерево долгожитель. Ему срок не установлен. Не трогай его, так тысячи лет стоять будет. Каждый год сбрасывает он сначала семена-желуди, а потом покрывает их листьями. Шубой теплой, под которой желудь пускает корешок за зиму, а весной пробивает одеяло листьев и выходит на свет Божий. Здравствуйте, я готов заменить маму-папу. Но может сотни лет торчать махонький росточек, углубляясь корнями в землю, но не поднимаясь вверх. Родитель не пускает. Не дает солнца, не дает простора для жизни. И только когда рухнет, по какой-то причине родоначальник, все тысячи торчков (так литературно прозываются молодые подкронные дубочки)  мчат наперегонки вверх. Тут уж кто кого. И  найдется самый шустрый и удачливый, затенит остальных, раскинет ветви для принятия света и зацарствует на сотни и тысячи лет.
Сразу за станицей, за речкой, крутейший подъем в гору. Дорога вьется, закручивается, но помаленьку скребется все выше и выше. По обе стороны лес. Такой в сказках только описывают. Могучие дубы раскинули ветви на десятки метров. Сами ветви в несколько обхватов. Ствол, «пешком полдня обходить», шутит довольный станичник. По несколько тонн желудей собирают с одного. Семенной материал от таких производителей нарасхват по всему миру. Вот и идешь по сказке наяву. И радуешься доброте  Творца.
       По Кавказу проезжали мы на служебной легковушке, инспектируя лесное хозяйство в 1971 году. Нас было четверо.   Заместитель директора лесной опытной станции, старший научный сотрудник, Иван Николаевич Лигачев – дубовод, старший научный сотрудник Мальцев Михаил Сергеевич - буковод, и еще двое старших научных сотрудника, один - ведущий инженер по механизации лесного хозяйства Северного Кавказа, другой – механик отдела исследований по выращивания бука. Каждый занимался своим делом. Только перемещение в пространстве было общее. Проехали Кабарду, побывали в Черкессии. Добрались до Грозного. Лесничество раскинулось вдоль реки, которая впадает в водохранилище-море. Вот на  месте впадения реки и стоит дом лесничества. Само по себе строение особого интереса не вызывает, хотя  исключительно красивое. Широкое, просторное. Не ограниченное пространством. Сделано с любовью и умением.   Сказачность наводят три дуба. Они стоят  вокруг главного здания,  прикрывая и защищая его. Ветви почти смыкаются над кровлей и ощущение такое, что этот дом они из себя произвели и пестуют и кормят своей силой. Главный вход защищен особенно раскидистым деревом, ствол его в три обхвата, и только обходя эту махину, можно войти в помещение. Страж верный и неусыпный.
Летом хлопот никаких, только меленькая травка пробивается из земли. Ковер зеленый снизу, шатер темной зелени сверху. Трехэтажный дом кажется маленькой саклей. Осенью хлопот без числа. Желуди грохочут по железу крыши целый день. Скатываются вниз, забивают водостоки, громоздятся кучами по отмостке. Потом начинается листопад. Тонны листьев покрывают толстым ковром все пространство, забивают двор, засыпают окрестности. Когда сухо, то приятно грести ногами эту перину, чихая и кашляя от пахучей пыли, по дождю-же, не прогребешь. Ноги вязнут в липучей массе, обматывают сапоги, поднимаются по ногам вверх до колен и выше. Но самые красивые деревья встретились в Дагестане. Вдоль реки растянулось селеньице, причудливо копируя все речные выкрутасы. На петлеобразном завитке – центр поселения. Дома собрались в широкий круг, посреди которого круг древесный. Двенадцать совершенно огромных дубов образовали кольцо. Хоть циркулем проверяй.  Стволы в три обхвата. Диаметром более полутора метров. Нижние ветки приподняты от земли метров на семь-восемь, но по сравнению с высотой дерева, будто стелятся по над землей.  Кроны полностью смыкаются и по всему пространству, не оставляя нисколько просвета.  Какая-то травка все же поселилась на  всей поддубной площади и образовала плотный светлозеленый ковер.  Ни кур, ни гусей, тем более животных сюда не пускают. Все чисто и опрятно. Вечерами под «своими» деревьями сидят старики, принеся с собой скамеечки. Обопрутся о посошки и поминают дела прошедших лет. Невдалеке молодежь шушукается и взрывается негромким смехом. Нельзя громко. Старики рядом. На Кавказе старшие в почете всегда. Их слушают и искренне уважают. Подальше, мастеровые со своими сидушками устроятся. Обсуждают дела текущие, планы будущего. Еще подалее (от стариков) расположатся и женщины. Это редкость. В основном женщины не покидают дома, а тут « имеет место быть». Всем места вдоволь, все наслаждаются уединением и совместным пребыванием. Никто никому не мешает. Кто создал это? С какой целью? Когда-то ученые просверлили одно дерево, для высчитывания его возраста. Насчитали полторы тысячи лет. Времена Иоанна Златоуста, Василия Великого. Неужели самой природой, чистой случайностью, образовалось такое кольцо?
                Не очень верится.
А кто и для чего сотворил сие? И ведь все деревья живы, все двенадцать, ибо расстояния между ними одинаковы. Вот бы одним, хоть, глазком заглянуть в то время, в момент задумки, разметки, посадки. Кто это делал- рассчитывал на многие столетия. Ведь только сейчас, в последние столетия, деревья вышли на «планируемую» мощность, сомкнув кроны и по кольцу и внутри.
                Дивны дела Твои, Господи!  Петр Первый, открывая Высшую лесную школу (Воронежский лесотехнический институт) говорил: дуб растет триста лет, поэтому и учить лесному делу в триста раз лучше надо, чем чему другому.
      Это дубы, которые семена дают, красоту, а есть что на корабли, стройки, мебель, изделия разные. В таких деревьях ценится древесина. Массив дерева плотный, ровный, без сучков и повреждений. В наших краях было два лесных массива таких дубняков: Пшехская балка и Красный лес. Деревья ровные, стройные, без сучков. Словно столбы с шапочками-кранами. Древесина как кость. Литая, твердейшая. Что корабль строить на века, что мебель сотворить на века. Балки на дом, стены. В станице Курджипской храм Божий из такого материала. Полтораста лет стоит и еще сотни лет стоять будет.
Дуб - он дерево царское. Красный лес вырубили и затопили Краснодарским морем, когда шла «битва» за миллион тонн кубанского риса. Риса не получилось, море измельчало и стоит костью в горле, климат изменился в худшую сторону. Уникальнейшее урочище уничтожили безвозвратно. Пшехскую балку спас лесничий. Как в Писаниях: жил бедный Лазарь (положительный персонаж) и богач (отрицательный). С кого пример брать, тот имеет имя, а богач, просто богач, без имени и фамилии. Вот и в нашей ситуации так.
Атаман (без имени) этих мест начал рубить для хозяйственных нужд лес.  Пробрался в Пшехскую балку, возрадовался прекрасному строительному материалу, в изобилии растущему там, и начал порубки. Во все времена закон не позволял без выписки лесорубочного билета производить повал леса, но атаман был горделив без меры и всех считал себе подчиненными.
Лесничий, своей властью, запретил безобразие, но атаман продолжал свое. Лесничий выдал письменное запрещение, но атаман творил свое. Тогда лесничий предупредил, что  сообщит царю, что вызвало у атамана смех и озлобление.
Исправляя свой служебный, долг лесничий всеми быстрейшими способами доезжает в Питер, к императору.
           Государственное уложение Российской империи предусматривает допуск к императору, без испрошения аудиенции, строго ограниченному кругу лиц, в том числе и лесничему, ибо его звание правильно звучит: царский лесничий.
Царь обедал на веранде, когда к нему привели, должностные чины, нашего защитника лесов. Государь, поднявшись, поздоровался, пригласил к столу. Подали приборы и продолжили обед, по ходу которого и была изложена ситуация. Вызвали главного исполнительного атамана и повелели призвать того, местного, сюда, но не к царю, а для перевода его подальше от центра, за Байкал и далее, тщательно разъяснив причину перевода, подобрать и назначить нового, познакомить с лесничим и разъяснить ему, что атаман есть просто дожностное лицо в определенном ведомстве, а лесничий носит звание ЦАРСКОГО ЛЕСНИЧЕГО, сохраняющего и умножающего главную ценность империи.
Пригласили вновь назначенного атамана и лесничего к царю, познакомил государь их, объяснил новому причину замены и настоятельно рекомендовал жить в понимании и согласии. Инцидент был исчерпан, между атаманом и лесничим установились совершенно дружеские отношения и леса были спасены. История  не сохранила имени снятого атамана, только покопавшись в архивах можно узнать, а имя лесничего помнят до сих пор. В Чечне его называют – «Большой Петр», в Дагестане «Федорович – друг», Кабарде – «наш Петр». Это Петр Федорович Бобриков, потомственный лесовод,  и дети, его и внуки, и правнуки связали жизнь свою с лесом.
        Вот одну из таких дубовых досок, когда-то пропаренных в камерах и лет десять сохших под верандой и грыз, потомок Большого Петра  в тот  вечер.
         Проснулся, потянулся, и накинув полушубочек, добавив к наряду сапоги, потопал к речке, что в ста метрах от дома, под горкой. Снежок чуть прикрыл траву и получилось пышное одеяло, ноги пружинит, клонит ступни в разные стороны. Хорошее упражнение. Вот и речка, сейчас окунусь и трусцой домой. Я не рыбак, не заядлый, хотя по молодости лет и мотались  на речку, на пруды, если допустит колхоз, на водохранилище. Ездили компанией друзей. В хорошую погоду и в слякоть. По солнцу и в дождь со снегом. После работы и в выходные, дел домашних, по существу, не было (городская квартира) и можно позволить себе такое времяпрепровождение. С годами и переменой социального строя все изменилось, слегка друзья подразъехались, и вылазки-путешествия прекратились. Всему свое время.
     Постелил рядношко, чтобы обуться в сухое после купания. Только вознамерился расстегнуть полушубок, снять сапоги и погрузиться в, чистейшей слезы, водичку, как увидел над водой плавник. Не касатки, не дельфина, но вполне реальный, в две ладони размером, плавник. Медленно пересекал ОН водное пространство «купели», не торопясь, по прямой, а под водой ясно просматривалась здоровенная туша владельца плавника. Вот он рядом. В метре. Какая сила подвигла, но словно кошка бросился сверху на рыбину. Вот ощутил твердое тело, вот вместе погружаемся. Рывок, мощное движение и .. в руках нет ничего. Вода по грудь. Стою, а он медленно пошел вверх по течению.
        Хозяин! Даже не заторопился. Раздеваться уже не надо, снимать сапоги не к чему. Надо идти домой. Подобрал подстилушку, единственно , что осталось сухое, вытер ею свою безрадостную физиономию и пошел, по  пробитой в снегу дорожке, в горку.
Десятка шагов не сделал, как услышал радостные вопли: «Вот он! Нашелся!».
Да я и не терялся. А с горки катятся мои сослуживцы. Аркашка, Санек, Витя и Ваня. Командир,  мы тебя нашли!!  Обнялись, потискали друг друга. А ты что такой мокрый, упал в речку? Да нет, там сазанище пудовый проходил, вот на него и сиганул. Некогда раздеваться было. Глаза друзей вспыхнули азартом.
         Сашка четко взял командование на себя:  Аркашка с Витькой за вилами, бегом. Мы с Ванькой вверх по течению, вы с Витькой вниз. Давай, пока не ушел.
         И, схватив вилы и тяпки, только что появившиеся друзья, вмиг исчезли. Потянулся и я в свои хоромы.
             Растопил печь, поставил греться еду. Развесил мокрое барахлишко и сел чистить картошку. Мы всегда любили жареную картошку с большим количеством лука. Ее должно быть столько, чтобы наелись и еще осталось. Тогда все садятся с вилками вкруг сковороды и подчищают свои углы, просто наслаждаясь. Потом хлебом вымакать маслице и тяжеловато вздохнув, отвалиться.
        Картошка совершенно поспела, селедка украсилась колечками лука, в снегу продрогла бутылочка «Столичной», а народишко из «поиска» не возвращался.
Все четверо никогда не отличались безрассудностью, но твердейший характер имели. День скатывается к вечеру. Тени удлинились, прохладой потянуло морозной. Даже и смеркаться скоро начнет. В очередной свой выход во двор вдруг слышу, захлебывающиеся от радости голоса.  В четыре глотки орут, как Москву оставили французам, как забили туго заряд в пушку, как пошли ломить стеною. «И постоим мы головооооою, за Родину свою!!!» Все четверо идут вместе, где они успели переформироваться? Мокрые до нитки, в глине и старых прелых листьях. У Аркашки одежонка в крови. На держаке вил несут громадного сазана. Хвост волочится по снегу. Бошка поболее человеческой. Глаза печальные и задумчивые. Перегордился собой, перенадеялся на себя. Бывает. Но финал один - на держаке вил. Завалились на кухню, разделись и ну рассказывать. Нашли его в километре от дома. Собрались вместе и, подправляя осторожно, навели на стоящего по пояс в воде Саньку. Тот не зря был чемпионом Вооруженных сил по метанию копья. Сила в руках отменная. Всадил в бок по самый упор. Но… Зацепов у вил нет. Начал соскальзывать. Кинулся спасать положение Аркашка. Прижал к животу вилы. Тот бьется, пытается уйти, а Аркаша прижимает к себе, не дает соскользнуть. Ребята догадались, начали за держак тянуть эту пару на берег. Хоть и невысокий обрывчик,  с метр будет. Попробуй по скользкому вытащить сотню килограммов вверх. Мучаются, тянут. А вилы- то Аркашкину кожу на животе подрывают. Отпустишь - сазан уйдет, прижмешь - больно. Но вытащили, пузо пострадавшего обмыли, опустив с обрыва вновь в реку и вытащив тем же способом. Далее все просто. Через жабры продели держак, взвалили на плечи и…. надо петь, надо. Душа рвется. Что придет на ум? Само собой - нашу полковую, бодрую, задорную, ПОБЕДНУЮ!!
Вкусный был сазанчик. Восемь кило потянул, хотя, на вид, можно было дать все двадцать. Попивали, слегка ,«Столичную», бутылку за три дня, и купались в воспоминаниях о нашей трудной, но памятной молодости. Пели и тихо, пели и громко. Пели с сердцем и радостью на душе. Вот мы все пятеро вновь встретились. Седые. Примудревшие. Не павшие от резких перемен, не озлобившиеся при безнравственных поступках командования, не впавшее в слезливую пьянь обиженного человека. Выстоявшие, победившие обстоятельства.
Сколь кому и что отведено?
                Помоги нам, Господи.