Потаённые Соловки

     Есть на севере Архангельской области озеро под названием Тельдозеро. С давних времен среди местного населения бытует и его другое название – Кельдозеро. Оно относится к крупнейшим пресноводным озерам Архангельской области и располагается на территории Пинежского района, в семидесяти километрах западнее поселка Пинега. Озеро находится среди болот и хвойных лесов. В него впадает небольшая речушка Бобровка. Вытекает из него река Келда – приток Кулоя, впадающего в Белое море. Места вокруг непроходимые, заболоченные. Для того чтобы добраться к нему, летом нужен вездеход, а зимой – снегоход.

     В озере большое разнообразие рыбы: плотва, сиг, ерш, окунь, налим, щука и даже хариус. В окрестностях обитает множество дичи: утки, гуси, вальдшнепы, зайцы, бобры, норки, лисы, лоси, кабаны. Встречаются и медведи. Эти озёрные и лесные обитатели привлекают сюда охотников и рыболовов. Оказался среди них и я в компании местных заядлых охотников Ивана, Серафима и Петровича, по совместительству ещё и водителя вездехода-болотохода ГТС-66. Об этом "шедевре" советского автопрома я уже писал ранее в своём рассказе "По рыхлому льду".

     Был конец апреля 1979 года, впереди несколько дней майских праздников, и я решил попытать счастья. Обратился к командиру части с просьбой разрешить мне поехать на озеро с рыбаками. После долгих уговоров командир все же меня отпустил на трое суток, при этом назначил старшим на время поездки туда и обратно. Радости моей не было предела. Я быстро собрал необходимые вещи, продукты, взял у товарища ружьё с патронами и накануне вечером был полностью готов к интересному и увлекательному путешествию.

     Выезд был намечен на раннее утро. По пути нужно было заехать в соседнюю деревню и забрать там егеря. Всю ночь я не мог крепко уснуть, боялся проспать. В полудрёме на ум приходили разные мысли и воображаемые картины из жизни охотников: то подстрелил крупного глухаря, то поймал огромную щуку.

     За этими воображаемыми картинами незаметно наступило утро, а с ним и пора отъезда. Сигналом к этому послужил знакомый рёв мотора и лязг гусениц вездехода по бетонке. На площадке у магазина уже были мои попутчики: Иван, старшина команды трюмных машинистов и два кочегара из котельной воинской части. Иван - местный житель из соседней деревни Волково. Был он возрастом чуть старше тридцати, общительный, роста выше среднего, коренастый, широкоплеч, крепкого телосложения – настоящий богатырь. Его уверенная размашистая походка свидетельствовала о силе внешней и внутренней. Как и все местные жители, Иван был хорошим рыбаком и охотником. Кочегары, местные мужики, особой внешностью не выделялись, не считая того, что даже невооруженным глазом было видно их пристрастие к "зеленому змию".

     Подъехал Василий Петрович, командир автомобильного взвода, он же водитель вездехода на этот переезд, тоже из местных. Петрович - мужчина лет сорока, невысокого роста, коренастый, неторопливый, молчаливый и обстоятельный. Обменявшись приветствиями и уточнив, не забыл ли кто взять с собой то, о чём договаривались заранее, мы погрузились в ГТС и отправились в дальнюю дорогу. Я, как старший машины, сел в кабину, а мои попутчики расположились на крыше вездехода. Они могли разместиться и в кузове, но там не было окон. Кроме того, железный кузов резонировал от звуков работающего двигателя, так что в этом железном "корыте" невозможно было ни разговаривать, ни тем более вздремнуть. Так что мужики предпочли ехать с ветерком на свежем воздухе.

     По пути заехали в соседнюю деревню Косково, чтобы забрать местного егеря Серафима. Пока ожидали Серафима, перекурили, один из местных мужиков рассказал о том, как он прошлым летом ходил с друзьями на дальние вырубки. Рассказчик говорил скороговоркой, и для меня его рассказ был очень непонятным, хотя кое-что я всё же понял. Дело в том, что местное население в Холмогорском районе Архангельской области разговаривает на диалекте, который не так легко понять человеку со стороны, особенно из тех мест, где говорят неспешно, протяжно, к примеру, как у нас на Кубани.

     Серафим оказался неприметным мужчиной лет пятидесяти с пристальным взглядом, невысокого роста, среднего телосложения. Разговаривал так же, как и другие мои попутчики, непонятной для меня скороговоркой. Дорога предстояла дальняя, около семидесяти километров по бездорожью, среди лесов и болот. Поэтому, как только Серафим уложил свои вещи, тронулись в путь.

     Это путешествие предвещало много интересных впечатлений для меня, поскольку вырос я в кубанских степях, никогда в настоящей тайге не бывал и топких болот не видел. Неизвестность манила, а предчувствие приключений только добавляло настроения и азарта.
 
     Через некоторое время я почувствовал все прелести езды в кабине, несмотря на громкий рёв двигателя и некоторое количество газов, попадавших в кабину от работы двигателя. Моим попутчикам повезло меньше. Свежий ветер от быстрой езды недолго добавлял им хорошего настроения. Как только мы въехали в лес, преимущества их положения закончились. Лесная дорога, по которой мы ехали, была таковой лет двадцать назад. Теперь же это была поросшая мелким березняком и ивняком просека, вся в ямах и ухабах. Нависающие со всех сторон ветви молодых деревьев жестко хлестали моих попутчиков. В какой-то момент они взмолились и запросились в кузов.

     Так проехали мы еще часа полтора-два. Кто-то постучал по переборке, мы остановились. Серафим объяснил Петровичу, как нужно проехать к охотничьему домику. Продолжив путь, уже минут через десять мы оказались на небольшой лесной поляне с приземистой, покосившейся от времени небольшой бревенчатой избой. Оказалось, что это и есть охотничий домик. Снаружи это был старый сруб, сложенный из потрескавшихся и поросших мхом брёвен. Изба была покрыта полу прогнившими досками. С торца находилась низкая входная дверь, а в боковой стене небольшое окошко. Из крыши торчала железная труба, свидетельство того, что внутри есть печь.

     Выгрузившись из вездехода и открыв охотничий дом, вошли внутрь. В моём представлении это должно быть такое строение, где охотники могли бы согреться, высушить вещи, вскипятить чай, да и просто передохнуть. Здесь так и было. Половину комнаты занимал настил из досок для сна, в другой половине стоял грубо сколоченный большой стол, окруженный деревянными лавками. Посередине избы располагалась железная печь – буржуйка. Я читал о том, что охотники, уходя, всегда оставляют после себя сухие дрова, спички, продукты, соль, крупы. На стене висел шкафчик, в котором мы обнаружили небольшой запас круп, соли и коробок спичек. Дощатый пол перед уходом подмели, так что в избе было относительно чисто.

     В целях экономии времени топить печь мы не стали, тем более, что с собой я взял большой термос с вкусно заваренным женой чаем. Разложив на столе съестные припасы и горячительный напиток под названием "шило", мы приступили к трапезе. Обед на природе в мужской компании, да ещё с крепким напитком всегда удаётся.
 
     После чаепития некоторые улеглись отдохнуть на нары, кто-то закурил. Как-то само собой завязался разговор о Кельдозере. Самым просвещённым среди нас оказался егерь Серафим. Он рассказал интересную историю об этих местах.

     Оказывается, что ещё в начале двадцатых годов в эти места насильственно были переселены монахи Соловецкого монастыря. Переселили их сюда из-за того, что на территории монастыря власти создали лагерь Особого Назначения НКВД. Монахов вывезли в окрестности Кельдозера, где издавна располагались три старообрядческих скита. Здесь-то и организовали поселения для Соловецких монахов: одно – при впадении реки Бобровки в Кельдозеро, второе – на озере Боброво и третье – на Лодьмозере, в двадцати километрах на север.

     Власти старались создать монахам невыносимые условия, для чего поселили вместе с ними уголовников, на которых возложили роль нештатных надзирателей. Ссылали сюда и верующих мирян, и простых людей, объявленных советской властью врагами народа. В эти места был сослан и настоятель храма Соловецкого монастыря архимандрит Вениамин. Были в тайге и вольные поселенцы: на Лодьмозере осели несколько соловецких монахов, пришедших вслед за Вениамином добровольно. На другом озере, Колозьме, в четырех избушках жили еще несколько монахов. Так сама Советская власть поспособствовала тому, чтобы в этих местах образовались так называемые "потаённые Соловки". До наших дней сохранилось описание одного из таких поселений в поселке Кельдозерский, где проживали монахи. Там было четыре барака. В одном из них монахи устроили маленькую домовую церковь.

     В конце тридцатых годов в этих местах был создан Кулойский лагерь НКВД. Состоял он из "командировок" – небольших посёлков далеко в лесу. Кулойлаг являлся одним из самых жёстких по причине здешних суровых климатических условий. Из-за невыносимых условий труда и содержания в лагере часто происходила массовая гибель заключённых. Да и как можно было выжить, если нормы были слишком большими, а оборудования (обыкновенных пил и топоров) не хватало. Не было и одежды. Люди работали без рукавиц, разбивая пальцы и ладони в кровь. Если дневная норма не выполнялась, то хлеба не полагалось, и осужденные оставлялись на делянках продолжать работать. Что мог сделать голодный, обессиленный человек? Многие замерзали на своем рабочем месте. Во время Великой Отечественной войны в этих поселениях, помимо заготовок леса, велись заготовки продовольствия – рыбы, дичи, грибов и ягод для нужд военного ведомства.

     Рассказ Серафима оказался очень интересным, но пора было ехать. Нас ждала вторая половина пути. После непродолжительного отдыха неудобства отошли на второй план, да и лес стал более взрослым. На пригорках росли высокие ели, но иногда попадались болота, причём довольно большие и топкие. Наш болотоход хорошо приспособлен для преодоления подобных преград, где на "брюхе", а где вплавь. Он медленно, но уверенно продвигался к заветной цели.

     Охотники, сидевшие на крыше вездехода, свои ружья взяли наизготовку. Они хорошо знали, что в этих местах как раз сейчас время глухариных токов. Через некоторое время, когда мы ехали по лесной дороге, а вокруг стояли, как в сказке, высокие ели, кто-то постучал по крыше кабины. Как только Петрович остановил вездеход, сразу же прогремел выстрел. Впереди, по ходу движения, с самого верха высокой ели, кувыркаясь, падала вниз крупная птица. Ель была старой, и падающая птица то и дело цеплялась за густые ветви, а затем и вовсе повисла на одной из них. Иван выстрелил ещё раз, и птица замертво камнем полетела вниз, гулко ударившись о землю.

     Оказалось, что это глухарь, довольно крупный самец с очень эффектной внешностью. Мы с большим интересом принялись рассматривать диковинную птицу. Глухарь выглядел очень красиво и внушительно. Его длина была сантиметров шестьдесят, а вес порядка пяти - семи килограммов. Размах крыльев около метра, а может и больше. Оперение самца черное с изумрудным оттенком, большой пышный хвост. Крылья размашистые, рыжего и бурого цвета. На перьях хвоста и крыльев виднелись белые вкрапления. Клюв короткий, закругленный. Под клювом находились пучки черных перьев, напоминающие бороду. Вокруг глаз кожа ярко-красного цвета, будто брови. Лапы самца выглядели внушительно - мохнатые, на них было по три пальца с мощными тупыми когтями. Глухаря я видел впервые, и мне захотелось больше узнать об этой сильной и красивой птице. Я обратился к Серафиму с просьбой рассказать о глухарях подробнее: как живут, чем питаются, насколько вкусное у них мясо.

     Серафим был хорошим егерем. Видно было, что он любит свою профессию и хорошо знает своё дело. Пока мужики курили и обсуждали добычу, Серафим с удовольствием рассказывал об этой удивительной птице. Видно было, что он любит и природу, и её обитателей. Я узнал, что глухари ведут оседлый образ жизни, кочуют изредка, если им не хватает корма. Из-за большого веса и недостаточно развитых крыльев летает глухарь с трудом, в связи с чем старается избегать длительных перелётов. У глухаря есть интересная особенность. Она заключается в том, что частота взмахов его крыльев больше частоты дыхания. Это означает, что птице должно не хватать кислорода в полете. Избежать этой проблемы позволяет особая дыхательная система птицы, включающая легкие и резервные воздушные мешки.

     Птица проводит немного времени на деревьях. Там она ночует, иногда питается и прячется от врагов. Основную еду глухарь находит на земле. Питается черничными стеблями, цветами, семенами, листьями, травой, побегами и почками, насекомыми. В зимнее время года часто ночует в снегу, там ему теплее. Основной пищей в зимнее время для него служит хвоя. В теплые месяцы птица держится неподалеку от полян с ягодами, муравейниками и источниками воды. На берегах водоемов они подбирают речные камешки. Они помогают им перерабатывать грубые корма (почки, листву, побеги). Серафим мог ещё долго рассказывать о глухарях, но Петрович сказал, что пора ехать. Путь ещё предстоит долгий, а доехать нужно засветло.

     Сказано – сделано. Усевшись удобнее, тронулись в путь. До конечной цели нашего путешествия оставалось ещё часа три - четыре езды по бездорожью. Впереди нас ожидали огромные поля болот. Снег в лесу уже растаял, остались лишь кое-где в оврагах наледи с северной стороны. Воды в лесу было много – везде лужи и ручьи. Вода в них прозрачная, но бурого цвета. Это означало, что в воде содержится большое количество железа.

     Когда мы заезжали за Серафимом, то погрузили в кузов двухсот литровую бочку с соляркой. Я тогда ещё подумал: "Зачем она Серафиму в лесу?" Сразу не спросил, а потом забыл. Вспомнил лишь тогда, когда увидел прямо по курсу трелевочный тягач, по самую кабину вмерзший в огромную лужу. Остановились. Серафим, спрыгнув на землю, побежал в лес.

     Через несколько минут вернулся оттуда с алюминиевым бидоном. Бидон был весь во вмятинах, но крышка цела и плотно закрыта. Чертыхаясь, он пояснил, что осенью застрял на трелёвочнике в этой луже. Пытался выбраться до тех пор, пока не закончилось горючее. Чтобы не нести на себе вещи и инструмент, оставил их в бидоне. Туда же положил сухари, крупу и другие продукты, в надежде зимой или по весне вернуться за ними. Запах продуктов, видимо, учуял медведь и попытался их достать. Что он делал с бидоном, можно было только догадываться. Сгрузив бочку на землю, мы заправили тягач соляркой и попытались его завести. К нашему удивлению, он завёлся со второй или с третьей попытки. Радости Серафима не было предела - ногами по тайге много не находишь, тем более в такой дали от дома.

     Поскольку лед вокруг тягача ещё не растаял, мы не стали насиловать технику и пытаться его вытащить. Тем более, что Серафим пока не собирался его вызволять из ледового плена, сказав: "Пусть лёд сам растает, а в обратный путь я на нём и поеду".

     Оставшуюся часть пути мы преодолели без особых приключений, если не считать переправу через огромное болото в самом конце пути. Болото было круглым, в диаметре километра два. На нём кроме травы ничего не росло, и было видно, что это топь. Честно говоря, меня это насторожило. Подумалось: "А что будем делать, если здесь застрянем. Ведь помощи ждать нам не откуда. Да и чем вытаскивать? Вертолётом? И что мне будет, если утопим в болоте вездеход? ". Ответа я не находил…
 
     Вся надежда была на Петровича и его железного богатыря. Дальнейшие действия водителя тягача и то, как вела себя машина, заставили уважать и одного, и другого ещё больше. Не зря ГТС-66 получил название "вездеход-  болотоход". Это действительно так. По болоту он шёл как корабль, разгоняя перед собой потоки ледяной воды, неимоверное количество грязи, перемешанной с травой, мхом и ветками мелких кустарников. Мы все, кроме Петровича, сидели на крыше вездехода и в любую минуту были готовы с неё спрыгнуть, в случае, если тягач застрянет в трясине и пойдёт ко дну. Но всё обошлось. Мы благополучно преодолели это последнее серьёзное препятствие и минут через сорок были у цели.

     Нас ждали и встретили как дорогих гостей. За месяц жизни в тайге, в спартанских условиях наши рыбаки «одичали» и с нетерпением ждали новых лиц, свежих новостей, хлеба и, конечно же, так любимого всеми "шила"*.
________
* «шило» - традиционный флотский напиток, состоящий из разведенного в произвольной пропорции водой спирта и является не столько напитком, сколько исконным флотским брендом.

     Подробности товарищеского ужина опущу. Скажу лишь, что не все устояли перед соблазном отвести душу "по полной". Утром мы втроем: Иван, Валера (он был старшим среди рыбаков) и я, вышли на моторной лодке "казанке" в озеро. Идти сначала пришлось по узкой протоке, которая соединяла небольшую часть озера, на берегу которой находился наш лагерь, с основной акваторией.

     Наш лагерь состоял из трёх строений: избы, приспособленной для жилья, ещё одной избы, немного поменьше. В ней располагался склад сухих дров, ледник для хранения рыбы, продуктов, рыболовных снастей и инвентаря. Рядом с этой избой мужики соорудили баньку, куда ж без неё. Были ещё остатки строений, но они от времени сгнили и даже для дров уже не годились. Со слов Серафима, это место было одним из тех, где жили соловецкие монахи. А во время войны здесь работали заготовители Военторга.

     Выйдя из протоки в акваторию Кельдозера, я увидел огромное ледяное поле. Лишь небольшая полоска чистой воды отделяла его от берега. Наши рыбаки сюда приехали месяц назад, когда везде ещё стоял лёд. Рубили проруби, ставили сети подо льдом (в это время щука мечет икру). К тому времени, когда лёд начал таять и появились большие полыньи, на озере появилось огромное количество перелетных водоплавающих птиц: лебедей, гусей, уток, гагар и других. Начался перелёт птиц с юга на север. Для них Кельдозеро было традиционной остановкой перед дальней дорогой в тундру. Здесь они отдыхали, кормились и набирались сил перед последним перелётом.

     В этот год, видимо, в тундре было ещё холодно, и птицы, в ожидании подходящего момента, всё больше скапливались на открытых ото льда участках водоёма. Само озеро было огромным. Спереди противоположного берега не видно, видны лишь берега справа и слева. Расстояние между ними составляло порядка трёх-четырёх километров. Интересным был левый берег. Несмотря на то, что он низменный и заболоченный, дно озера здесь сплошь каменистое, причём все камни округлой формы и примерно одного размера, как будто кто-то ими его специально вымостил. Вода прозрачная, но тёмно-бурого цвета, как и в лесных ручьях.

     На охоту мы вышли по необходимости подстрелить какой-нибудь дичи, чтобы приготовить горячий обед. Валера сидел на моторе, а мы с Иваном с ружьями по бортам. Везде на льдинах сидели стаи уток, гусей, кое-где были лебеди. Валера направил лодку к одной из больших таких стай. При приближении лодки утки стали взлетать, причём в разные стороны, в том числе и прямо на нас. От такой неожиданности мы с Иваном оторопели. Как говорится: "Глаза разбежались!" от такого количества дичи, причём совсем рядом. Первыми же выстрелами мы подстрелили по утке, но сколько их улетело, пока мы приспособились к такой охоте, одному Богу известно. Скорее это было похоже на стрельбу по тарелочкам, причём вылетающим из разных мест, на разной высоте и в разных направлениях. Тем не менее мы приноровились, и стрельба приобрела осмысленный характер.

     В очередной раз Валера направил лодку на большую стаю. Подойдя поближе, мы увидели, что в этой стае есть и утки, и гуси, и лебеди. Умело зайдя с той стороны, куда взлетали крупные птицы, мы оказались прямо на пути взлёта стаи лебедей. Их было десятка полтора, огромных, белоснежных, с красными клювами и чёрными лапами. Поскольку высоту они набрать ещё не успели, то в воздухе стоял пронзительный звон от движения их крыльев, и каждый взмах отдавался в наших ушах давлением воздуха. Их величавый полёт заворожил меня. Залюбовавшись полётом стаи лебедей, я совсем забыл, где нахожусь. Так близко лебедей в воздухе я ещё не видел. Я даже успел хорошо разглядеть летящего первым крупного лебедя. Это была большая белая птица с размахом крыльев метра два и весом никак не меньше килограммов десять-пятнадцать, с длинной шеей и красным клювом. Чёрные лапы птицы свисали, как короткие вёсла от надувной лодки и были довольно крупными. Ещё я успел рассмотреть мощную, прекрасно развитую мускулатуру крыльев птицы. В воздухе птица выглядела не менее эффектно, чем на воде…

     Иван поднял ствол и направил в лебедя, который летел прямо на него метрах в десяти. Валера крикнул: "Стреляй!" Но Иван опустил ружьё, сказав: "Не могу". Я бы тоже не смог выстрелить в лебедя, до того они были величественны и красивы. Да и само понятие "Выстрелить в лебедя" вызывает какое-то жуткое ощущение, сравнимое с понятием: "Выстрелить в человека".

     Эти птицы отличаются от других видов птиц тем, что они исторически занимают особое место в жизни человека. На протяжении всей жизнедеятельности человек восхищался многими уникальными качествами этих птиц. И это неудивительно, поскольку лебеди – горделивые и величественные птицы, наделенные от природы красотой и грациозностью. Лебединая верность послужила источником для пересказывания легенд, а также написания песен, рассказов и сказок.

     Благодаря своему привлекательному внешнему виду, лебеди заслужили уважение среди людей. Это уважение и любовь связаны еще и с тем, что эти птицы сильные, бесстрашные и независимые. У разных народов отношение к ним разное, но в любом случае только положительное. Лебеди привлекают внимание человека на протяжении многих столетий. Многие былины пересказываются из поколения в поколение, формируя образ таинственной и прекрасной птицы.

     Лебедь считается птицей творческих людей: поэтов, художников, писателей, композиторов. На протяжении многих веков эти люди создали образ чистой птицы. Они сравнивали его с собой, считая, что творческие люди – это люди с кристально чистой душой. Подобное мышление было запечатлено на многих картинах. Во многих рассказах, особенно в детских, положено на музыку, как в случае с "Лебединым озером" где эта птица олицетворяет красоту и величавость. Причем красота эта не поддельная, поскольку оперение птицы не отличается уникальной разноцветной раскраской. Завораживающее зрелище – мимо проплывающая пара лебедей с гордо поднятыми головами. На это можно смотреть и смотреть, хотя даже одного раза достаточно, чтобы это событие оставило в памяти неизгладимый след.

     Поэтому совсем не удивительно, что человек, как правило, на лебедей не охотится, а предпочитает любоваться их красотой и независимостью. Особенно интересен тот факт, что лебеди, образовав пару, сильно привязываются друг к другу, относясь при этом с любовью и нежностью. И здесь есть чему поучиться человеку, поскольку подобных случаев, когда люди создают пары на всю жизнь и относятся на протяжении всей жизни с любовью друг к другу, большая редкость. Так разве поднимется рука у нормального человека на такое чудо природы? Конечно же, нет!

     Еще мне понравилось, как взлетает гагара. Взлетает не сразу, а только после долгого разбега по воде. От этого на воде остаётся длинный белый бурун. Получается красиво, особенно когда взлетают сразу несколько гагар. На воде появляется несколько длинных параллельных белых полос.

     Подстрелив около десятка уток, ровно столько, сколько нужно для "шулюма"**, мы возвратились в лагерь. Там нас уже ждали проголодавшиеся мужики. Быстро ощипав и разделав уток, поставили варить обед. Пока варилась дичь, пили чай и вели разговоры: мы рассказывали, как там, на "большой земле", а рыбаки – как им тут жилось. За разговорами не заметили, как приготовился наш обед. На обед была дичь – полное эмалированное ведро варёных уток с картошкой. Каждому досталось по целой утке.
__________
**«шулюм» - в данном случае это охотничий суп, приготовленный из только что убитой дичи.

     Пообедав, все занялись своими делами. Кто-то готовил снасти, оружие, кто-то лодку, кто-то убирался на кухне. В общем, каждому нашлось занятие. Поскольку я был свободным от дел, то, взяв ружьё, решил побродить по округе. Серафим мне подсказал, куда лучше идти. При этом проинструктировал: "Встретишь лося – стреляй. Увидишь медведя – будь осторожен, они сейчас после зимы голодные, может и напасть. Тогда стреляй, не задумываясь, целься в голову. Всю остальную дичь можешь стрелять смело, без ограничений".

     Вооружившись патронами с разной дробью и взяв у Серафима патрон с жаканом, я пошёл в лес. Отойдя от избы метров пятьдесят, я увидел очень забавную картину. На берегу речушки, впадающей в озеро, на отмели собралось десятка два куликов-самцов и одна самочка. Что здесь творилось. Невзрачные, в спокойном состоянии небольшие кулики во время брачного танца превратились в птиц неописуемой красоты, выписывающих удивительные "па" перед своими соперниками. Вокруг головы у них появились огромные короны из разноцветных перьев. Каждый кулик старался выглядеть как можно эффектнее, для чего постоянно "гарцевал" перед своим соперником.
Поскольку их было много, то выглядело это захватывающим представлением и очень напоминало танцы испанских тореадоров. Пока самцы старались произвести впечатление друг на друга, серенькая невзрачная самочка спокойно клевала в стороне от них жучков и червячков. Я смотрел на это зрелище минут сорок и не мог оторваться. Очень пожалел, что с собой не было фотоаппарата. Снимки получились бы феноменальными.

     Насмотревшись вдоволь на брачные танцы куликов, я все же пошел поохотиться. На противоположном от нашего лагеря берегу была поляна. Ещё будучи в лагере, я заметил там зайца, который сидел на открытом месте и никуда не убегал. Я подумал: "А чем чёрт не шутит? Может он там и сидит до сих пор." Перейдя через речку в самом узком месте, я направился к поляне. Каково же было моё удивление, когда почти на том же месте увидел того самого зайца. Он также спокойно сидел и смотрел в сторону нашего лагеря. Поскольку я зашел с тыльной стороны, а ветер, видимо, дул в другую сторону, он меня не увидел и не учуял. Прицелившись, я выстрелил и, на моё удивление, попал. День завершался и завершался удачно. Возвращаться домой с охоты уже было с чем.

     Следующий день – день отъезда домой. Перед трудной и дальней дорогой нужно было хорошо отдохнуть, но в непривычной обстановке уснуть непросто. Я несколько раз выходил из избы на свежий воздух. Ночи были уже короткие и не такие тёмные, как ранней весной. Ночную тишину нарушали звуки перелётных птиц, которые нескончаемым потоком летели с юга. На фоне тёмного неба их не было видно, но их присутствие ощущалось очень явно. Казалось, что они летят так низко, что, бросив палку, обязательно попадёшь в птицу. Приводняясь на водную гладь озера, птицы поднимали несмолкаемый гвалт. Причём гвалт был разноголосым: утиное кряканье, гусиное бормотание, разнообразные громкие и очень благозвучные трубные крики, гукание, кликание лебедей.

     Уснуть мне так и не удалось, о чём я нисколько не пожалел. Ночь закончилась, а с нею и моё первое знакомство с дикой северной природой, впечатления от красоты которой остались в моей памяти на всю жизнь.