Инструкция к прочтению

Господа! Были допущены ошибки при сборке файла, они не критические. Исправлять не буду, - файл огромный, буфер маленький, всё тормозит. А мне ещё писать надо, потому заранее мой вам "Пардон!" И да, не пишите в "рецензии", приют дураков, - не люблю, потому не читаю. Пишите в личку, будет время отвечу обязательно,


(из серии "Рассказы детям о Языке)
 


ОТ АВТОРА

В процессе написания книг из серии “Рассказы детям о Языке”, я вдруг понял, что не хватает самой главной книги, без которой вы вряд ли сможете вообще понять, о чём я там рассказываю. Потому как необходимые для понимания этих книг знания оказались разбросаны в разных местах, а так это тем более трудно, потому как неудобно. И я решил собрать их все в одной книге, осознав которую, вы вполне уже сможете читать все остальные книги этой серии никак при этом особенно не напрягаясь, как некое лёгкое чтиво, вроде беллетристики. Так и появилась эта книга “Инструкция к прочтению”.

Да, дети, она тяжела к пониманию, потому как содержит не столько знания фактов, сколько знания связей между ними. В смысле самих знаний фактов в ней ровно столько, чтоб эти самые знания связей возможно было вообще осознать, ничуть не больше. Но, в результате этой вашей очень тяжёлой, требующих огромных усилий и времени мыслительной работы, - осознания знаний связей, - вас ждёт невиданная награда. А невиданная она потому, что весь этот Мир, что есть вокруг вас - Действительность, - вы сразу увидите тогда совершенно в другом, до толе вам неизвестном свете. А в родном вам русском языке вы вдруг услышите много такого, о чём раньше совсем даже не догадывались. Открывайте же книгу скорее!- поверьте, она того стоит. А потому удачи вам, терпения и сил!

Но прежде, чем мочь говорить вообще о Языке, нам придётся хотя бы немного осознать, что есть Сознание, Коллективное сознание и знания. Потому как без этих базовых знаний осознать, что есть сам Язык вообще невозможно. Начнём с Сознания.

 СОЗНАНИИЕ

ЗНАНИЯ КАК НЕВЕЩЕСТВЕННАЯ СТРУКТУРА СОЗНАНИЯ

Уже в своём вступительном слове я употребил слово “знание”, хотя в каких-то случаях (контекстах) вполне возможно обойтись и без него. Но только не в нашем случае (контексте), - “знание фактов” отличаются от просто “фактов”, или “знания связей” от просто “связей” тем, что таким образом я обозначаю сам тот контекст в котором собираюсь о них (фактах и связях) говорить. И этим контекстом безусловно является Сознание, - именно в нём, и нигде больше только и могут существовать невещественные знания.

Вещественные же знания это всё то, что в Действительности имеет в том числе и вещественную форму, т.е. может восприниматься нашим Сознанием посредством соответствующих органов чувств как вещество. А уже, будучи воспринятыми нашим Сознанием, они удерживаются в нём в их невещественной форме, т.е. в виде циклических процессов. При этом, напоминаю, ничего вещественного и невещественного в Действительности нет, потому как это всего-лишь граница в нашем Сознании необходимая для правильного хода в нём процесса Осознания. Таким образом, -

- Знания в Сознании, - это невещественные циклические процессы.
 
Формируются знания из признаков, которые поступают в Сознание в невещественном их виде через информационные каналы (т.е. через те, что проводят информацию исключительно только в её невещественном виде), в том числе от наших органов чувств, как бесконечный поток информации. А бесконечный он потому, что вся Действительность вокруг нас это прежде всего Процесс. А он относительно нашего Сознания с его очень скромными возможностями (ограничениями) бесконечен. А это значит, что мы никогда не сможем объять его весь, целиком, а только если какую-то часть его, какой собственно и является в том числе признак.
 
Ещё раз, - чтобы мочь осознавать или Действительность как Процесс, или Процесс как Действительность (это зависит от того, как мы их собираемся воспринимать), однажды мы таки научились этот бесконечный поток информации от наших органов чувств у себя в Сознании делить на “кусочки”, - признаки. А уже с помощью мыслительных механизмов Сознания (структур связей) делать потом из этих “кусочков” элементарные знания, - невещественные циклические процессы. Собственно совокупность этих мыслительных механизмов с этими их способностями, и с теми циклическими процессами, что они делали, и стала однажды нашим Сознанием.

В контексте Сознания кроме слова “знание” я употребил ещё и слово “циклический”. Меж тем как сами вы привыкли иметь дело с этим словом совсем в других контекстах, а значит и с другими его там значениями. А разные они (значения) там потому, что совокупности знаний из структуры значений этого слова, - “циклический”, - там тоже разные. В смысле вовсе не все знания, что вообще есть в структуре того или иного слова используются в том или ином его контексте, а если только часть из них. Отсюда разные значения одного и того же слова в разных его контекстах.

Если же значения одного и того же слова в контекстах совпадают, то это значит что и сами эти контексты совпадают, в смысле являются абсолютно одинаковыми. Или один контекст так является частью другого, большего контекста, т.е. они соотносятся как множество и его подмножество. Отсюда следует, что для любого слова конкретный язык, которому оно и принадлежит, является его максимально возможным контекстом вообще. А совокупность всех знаний соответствующих слову в языке, это и есть его структура значений в языке.

Ещё раз :

- Структура значений слова в языке, это совокупность вообще всех знаний, что у этого слова в нём есть.

И представляет она собой не только знания признаков, но и знания связей, что эти знания признаков в структуру значений вообще объединяют. Не будет знаний связи, не будет и самой структуры значений, а значит и самого значения слова, - набор одних только знаний признаков значения не имеет и иметь не может. При этом одной какой-то структуре значений в языке может соответствовать только одно какое-то знание звучания. А вот одному знанию звучания вполне уже могут соответствовать несколько структур значений. В противном же случае так в языке возникнет двузначность, а это в нём недопустимо. Потому как таким языком невозможно будет просто пользоваться.
 
В русском языке существует множество слов, которые имеют одинаковые знания звучания, но у них абсолютно при этом разные структуры значений. Проще говоря, так одному и тому же знанию звучания в языке соответствует несколько разных структур значений. Такие слова в русском языке называют “омонимы”. Однозначность омонимов в языке задаётся их взаимодействием с контекстом, в котором они и используется. (Впрочем об этом подробнее дальше, в главе “Контекст”.) В том числе ударение является одним из способов различать похожие знания звучания. В смысле, похожие по конструкции (произношению-написанию), но отличные по ударению слова соответствуют разным же значениям, а значит и сами такие слова являются разными.

- Значение слова в том или ином контексте языка, это совокупность части знаний из его структуры значений используемая для данного контекста.

И как следствие этого, - если мы значение слова при переносе из одного контекста в другой контекст по какой-то причине (например отсутствует необходимое знание в самой структуре значений слова) ни чуть-чуть не изменим, то процессу Осознания нашего Сознания с прежним (из контекста откуда переносим) значением этого слова может не получиться уже в другом его контексте (куда переносим) сформировать соответствующий циклический процесс (знание). Или, ещё проще, - само такое слово с таким своим значением в другом контексте смысла тогда иметь не будет. А ведь так очень легко потом можно запутаться, или даже совсем ошибиться. Самый же простой способ, чтобы избежать возможной ошибки, это взять и расширить существующую структуру значений слова за счёт добавления в неё необходимых знаний.

Новые знания появляются постоянно, в смысле количество их постоянно только растёт. В том контексте развития в котором мы, как форма Жизни “человек”, находимся последние несколько десятков тысяч лет, сам процесс этот постоянно только ускоряется. Но не стоит думать, что так будет всегда, и связано это прежде всего с ограничениями, что данный процесс определяют. Впрочем, тема эта больше касается Сознания, а потому не здесь.
 
А здесь нам применительно к Языку сейчас следует понимать важнейшее из этого следствие, а именно, - Сознание, как и его процесс Осознания, в своих возможностях весьма и весьма ограничены, а потому структура значений того или иного слова не может вместе с количеством в ней знаний расти бесконечно. Когда количество знаний в ней становится критическим, в смысле уже невозможным к её осознанию Сознанием, происходит её детализация на две отдельные новые структуры значений. Отдельность новых структур определяется прежде всего знаниями связи, что в каждой из них присутствуют, - они в них разные. В то время как знания самих признаков в новых структурах могут быть и одинаковыми.

Изначально, сразу после дателизации, совместное количество одних и тех же знаний в обеих новых структурах значений совпадает с количеством знаний в их общей исходной структуре значений. Но уже достаточно скоро, в результате процесса накопления знаний вообще, в новых структурах значений, - в каждой в отдельности, - накапливаются свои собственные новые знания, соответствующие тем знаниям связи, что в них безусловно присутствуют.
При этом не следует забывать, что при постоянном росте количества новых знаний всегда одновременно происходит, пусть сравнительно и не такой большой, но обратный процесс исчезновения уже существующих знаний из структуры значений. (А порой и вовсе из языка, это когда из Действительности исчезает сам признак, - не будет признака, а значит и не будет знания о нём. А это в свою очередь значит, что не будет и знания звучания, которое этому знанию признака когда-то соответствовало. А всё вместе это значит, что самого такого слова в языке тоже тогда уже не будет. Таким образом структуры значений уже существующих слов в Языке постоянно изменяются не только за счёт появления в них новых знаний, но и за счёт исчезновения в них старых знаний.

В нашем случае знание “циклический” это очень сложное знание, т.е. оно само представляет из себя достаточно сложную структуру знаний, а потому для осознания его целиком нам понадобится очень и очень большой контекст, - одним абзацем здесь точно не отделаться, - дай бог, чтоб хоть какое-то его знание возникло у вас уже к концу этой книги. ( На самом деле для более-менее полного его знания вам понадобятся как минимум ещё знания контекстов физики, математики и химии. Поэтому, или предварительно изучите их самостоятельно, или возьмите на веру.) Потому как нужны они нам уже здесь и сейчас, вот самые основные из них.

В нашем контексте “циклический” (процесс) значит “вечный”, а это значит, что в структуре его значений присутствует знание “вечный”. (А кавычки в первом случае у “вечный” потому, что сама такая вечность весьма относительна вечности вообще. Т.е. циклический процесс однажды возникнув в Сознании (будучи им создан) может потом существовать в нём вечно, при условии отсутствия всяких на него там воздействий. А смерть Сознания, это и есть то самое воздействие, в результате которого существование в нём циклического процесса прекращается. Потому и сам процесс “вечный”, в смысле само его вечное существование (а сам он может!) зависит от совершенно даже не вечной формы Жизни (которая совсем не может), в Сознании которой он и находится, - “закончилось” Сознание, а с ним закончился и циклический процесс (знание) в нём.

И ещё, “циклический” значит в том числе [повторяющийся], в смысле это значит бесконечное повторение одного и того же цикла. А, чтобы знать, что это именно один и тот же цикл, необходимо и достаточно знать его структуру. Но только вовсе не знание самой структуры цикла процесса для нас сейчас главное, а именно знание, что существование цикла и существование структуры это для циклического процесса одно и то же, - нет цикла без структуры и нет структуры без цикла. А это значит, что одно без другого существовать просто не может. (Примерно как у мячика не может быть повторяющейся замкнутой невещественной траектории (цикла) полёта, если для этого нет соответствующей вещественной структуры из футболистов.)

На самом деле для нас сейчас гораздо более важно даже не это, несомненно одно из важнейших для понимания что есть Сознание знание, а совсем другое знание, являющееся следствием из него. А именно:

- Посредством одной структуры всегда можно отобразить уже другую структуру.

А это и есть необходимейшее условие, чтобы мочь посредством нашего Сознания вообще отображать весь Мир вокруг и внутри нас.  Потому Действительность мы и воспринимаем как Структуру, т.е. как элементы и связи между ними (”всё в этом Мире взаимосвязано”). Но только мочь, это ещё не значит делать, - да, отображать этот Мир Сознание может, вот только собственных возможностей у него для этого маловато. Это следует уже из устройства, причём достаточно простенького, самого нашего Сознания и его процесса Осознания. (Подробнее о процессе Осознания здесь же, но чуть дальше).
 
Потому как процесс Осознания, - как и элементарные циклические процессы знаний вообще, - он тоже линейный. (Похоже, что процесс Осознания однажды развился из циклического процесса некого знания.) В то время как более сложные знания образуются как совокупности этих элементарных знаний, а структуры самих таких совокупностей уже совсем даже и не простые, в смысле совсем и не линейные, а нелинейные. 

(Чтобы понять, с какими проблемами сталкивается Сознание при осознании (структуры) знаний, попробуйте для начала рассказать кому нибудь на словах план, допустим, улиц вашего города. И посмотрите, когда (при какой такой сложности самого этого плана) “кто нибудь” (модель подопытного Сознания), будет уже не в состоянии после вашего рассказа нарисовать его, - во время рассказа рисовать и тем более дорисовывать нельзя. Для каждой новой попытки следует использовать другой план другого города, - так исключается из эксперимента эффект долговременного запоминания.)

Из всего этого вам необходимо сейчас понимать только одно, - процесс Осознания никогда не использует всю структуру значений какого либо слова целиком, всегда если только часть её, - по другому просто осознать нелинейное линейным невозможно.

(Кстати, именно такие нелинейные структуры, какими являются вещественная структура связей в Сознании и невещественная структура знаний в Сознании, я сейчас пытаюсь объяснять посредством абсолютно линейного мыслительного инструмента “письменность”. А это, если только и возможно, то исключительно  в соответствии с определёнными ограничениями. (В противном случае, любой из нас давно бы мог рассказать кому-то “Джоконду” Леонардо да Винчи ещё по кнопочному телефону.) Потому не верьте никому, кто посредством той же книги обещает вам объяснить структуру чего-либо, - стоит такой структуре быть чуть сложнее, чем прямая линия, как это становится уже практически невозможно. Тем более, если этой структурой является Сознание или Язык. Потому не пеняйте сильно на меня, если вам покажется, что где-то я не совсем последователен, я здесь не при чём, это всё она, нелинейность.)

И последнее слово, которое я употребил в контексте определения, что есть знание, - “невещественный’. Сама его конструкция, - “не” спереди, - предполагает существование ещё одной возможности, а именно “вещественный”. Нам же сейчас важно понимать, что ничего вещественного и невещественного в Действительности нет. Потому как это граница, а границы существуют только в нашем Сознании для более эффективной работы его процесса Осознания. И теперь, каждый раз, встречая в тексте любое из этих слов, знайте, вы так уже находитесь в контексте Сознания.

О том, что невещественная структура знаний в нашем Сознании существует, можно узнать поставив следующий достаточно простой эксперимент (! - сразу предупреждаю, ставить вторую часть этого эксперимента следует только исключительно мысленно!):- Выньте компьютер из розетки, выключив его таким образом, а потом через некоторое время снова включите, - с ним ничего страшного не произошло, - чуть собравшись с “мыслями” он, как и прежде до этого, снова готов к работе.

А теперь то же самое проделаем с Человеком (мысленно!),- - Выключите все жизненные функции Человека, а через некоторое (достаточно длительное) время одну за другой все их снова восстановите. И вот перед нами Человек, который самостоятельно дышит, слышит, видит, нюхает, осязает и т. д.. Но который при этом совершенно ничего не понимает! Что с ним не так?

Оказывается, ещё до выключения всех функций Человека, у него было то, чего нет у сегодняшнего Искусственного разума, а именно, - у него была невещественная структура знаний в Сознании. После выключения всех его функций, а значит и Сознания в том числе, она просто оттуда исчезла, её там не стало. А через включение Человека обратно “включить” в том числе и то, чего у него уже нет, невозможно. Включению функций достаточно некого импульса, но только не для невещественной структуры, её прежде недо ещё и создать.

Таким образом,

- Сознание, это всегда две структуры, - вещественная структура связей и невещественная структура знаний.

Ещё раз, - одним из следствий этого эксперимента является то, что Искусственный разум в отличии от человеческого Сознания, оказывается, оперирует вовсе и не знаниями, а потому у него тем более отсутствует их невещественная структура. А это и есть основное отличие разума формы Жизни (Сознания) от Искусственного разума.

Да, жить можно и вполне без невещественной структуры знаний Сознания, но вот думать без неё не получится никак. (А потому сама такая жизнь будет так себе, специалисты - медики - сравнивают такую жизнь с жизнью овоща, и они правы.) А так как знания из которых невещественная структура знаний в Сознании состоит, мы “собирали” всю свою жизнь (начиная задолго ещё до своего “официального” рождения), то от того, как мы это делали, зависит и то, какой она у нас в результате получилась. Поэтому у каждого она очень индивидуальна, как индивидуальны и сами возможности Сознания, ею обладающего.

А индивидуальность той или иной невещественной структуры знаний зависит как от видов знаний (от каких типов информационных каналов они поступили), так и порядка в котором они в Сознание поступали. Таким образом мы можем говорить о существовании архитектуры невещественной структуры знаний того или иного сознания. А потому одни и те же задачи сознания с разной архитектурой (невещественных структур знаний) будут решать очень даже по разному. Собственно это одна из причин, что имея одинаковые (по устройству вещественной структуры Сознания) мозги, мыслим мы при этом совершенно по разному. Чтобы лучше понять, почему это так, самое время изучить, что есть вещественные связи в Сознании.


СВЯЗИ КАК ВЕЩЕСТВЕННАЯ СТРУКТУРА СОЗНАНИЯ

То, что у Сознания есть вещественная структура, так это безусловно. Как безусловно и то, что я не знаю её абсолютно. А всё, что я здесь о ней рассказываю, следует из каких угодно знаний (Языка в частности), но только не из самих знаний вещественной структуры Сознания, - у меня их попросту нет. А это значит, что знания по вещественной структуре Сознания, что я вам здесь даю, на самом деле всего лишь следствия из других знаний. И первым таким следствием (знанием) будет то, что, -

- Связи образуют вещественную структуру Сознания на которой реализуется невещественная структура знаний в Сознании.

Только так и никак иначе, потому как вещественная структура связей Сознания безусловно является частью формы Жизни, в то время как невещественная структура знаний принадлежит ей уже опосредовано, а потому она в отличии от вещественной структуры именно что В нём (Сознании) находится. Проще говоря вещественная структура связей у нас всех одинаковая, а вот невещественная структура знаний у всех уже очень даже индивидуальная. Или совсем уже просто, - посредством вещественной структуры связей записана вся многомиллионолетняя история развития нашего Сознания, в то время как в невещественной структуре знаний записана одна только жизнь одной же конкретной формы Жизни, которой она и принадлежит. (Причём очень и очень фрагментарно, например насекомые, так те почти ничего из своей жизни не помнят, хотя Сознанием при этом безусловно обладают. Что говорить о насекомых с их относительно редуцированным (сильно ограниченным по своим возможностям) Сознанием, если даже такая форма Жизни как “человек” с самым развитым Сознанием вообще мало что помнит из своей жизни. Справедливости ради замечу, что жизнь насекомого гораздо короче и беднее событиями, чем у человека. )

Ведь вещественные связи как и невещественные циклические процессы (знания) тоже обладают структурой, а это значит, что они тоже являются знаниями, но уже с несколько иными свойствами. И как знания они безусловно используются в процессе Осознания. Более того, как знания они могут быть выражены уже за счёт других знаний, в смысле за счёт циклических процессов. Т.е., если по каким-то причинам в процессе формирования того или иного знания (процессе Осознания) непосредственно саму связь использовать невозможно, - новые связи в Сознании не возникают, а те, что есть, все уже заняты, - то их заменяют на знания связей. Или, проще говоря, на связи построенные исключительно на знаниях, т.е. на циклических процессах.
 
Естественно, что процесс формирования знаний (процесс Осознания) с использованием знаний связей гораздо более трудоёмкий, чем он же, но уже с использованием только просто связей. Проблема в том, что начиная с определённого возраста (возраст половой зрелости) новые связи у нас в Сознании уже не образуются. В то время как новые знания в него по прежнему продолжают поступать. А потому единственная возможность их вообще усвоить (удержать), это использовать знания связи.

(Кстати, как это работает запросто видно из примеров совсем недавних и недавних совсем времён. Из совсем недавних, - примерно триста лет назад в местах с благодатным климатом и условиями проживания европейцы впервые столкнулись со случаями, когда тамошние дети иногда пропадали из социума ещё в младенченском возрасте, т.е. когда они ещё совсем не знали языка. А возвращались же они в него обратно уже будучи в  более (порой гораздо) старшем, возрасте. (Точнее не возвращались, а их возвращали, потому как у самих пропавших никакого желания возвращаться обратно никогда не было. ) Так вот, те дети, которых удавалось вернуть в социум до исполнения им 5-ти - 10-ти лет, довольно быстро научались языку и могли таким образом довольно успешно потом социализироваться. Те же, кому при возвращении было уже примерно от 10-ти до 15-ти лет, делали всё это, - осваивали язык и социализировались, - очень и очень плохо. А вот после 16-ти и старше ни о каком таком освоении языка и тем более социализации речи быть уже не могло, эти совсем уже не дети на всю жизнь оставались потом животными.

Что из этого следует? Из этого следует, что к возрасту полового созревания развитие формы Жизни “человек” как и его Сознания (части формы Жизни “человек”) заканчивается. Совершенствование ещё какое-то время потом продолжается, но только никаким развитием оно конечно уже не является (развитие предполагает качественные изменения, в то время как совершенствование предполагает количественные изменения) . Как не происходит и образования новых связей в Сознании. Потому, если у маленьких маугли (сам термин заимствован у Р. Киплинга, который в своих рассказах так называл мальчика с похожей судьбой) ещё были все шансы за счёт постоянно формировавшихся в их сознаниях связей освоить язык, то только никак не у их старших товарищей по несчастью. У тех даже не то, что никакие связи в сознаниях уже не формировались, а и отсутствовали сами необходимые знания посредством которых эти связи можно было бы заменить на соответствующие им знания связей. Короче, шансов на освоение языка у них не было никаких.

(Для контекста нашего времени это выглядит так, - если маленький ребёнок и взрослый человек (пусть это будут отец и сын) попадут в абсолютно чуждую им языковую среду, то маленький ребёнок уже через два-три месяца будет общаться на новом для него языке не хуже, чем те его сверстники, для которых этот язык всегда был родной. А вот с его папой всё гораздо хуже, причём настолько, что до конца своей жизни он рискует так и не освоить полностью даже разговорную версию нового для него языка.) 

И, как обещал, ещё один пример из контекста недавних совсем времён, - в начале прошлого века во время борьбы с неграмотностью в СССР за одну и ту же парту сажали одновременно и детей, и взрослых. Нетрудно догадаться, что относительно детей все взрослые в таких школах оказывались абсолютно тупыми. Настолько, что после нескольких занятий они сами уходили из этих школ. Вы думаете, что сегодня у нас что-то изменилось? В смысле те же вечерние школы остались воспоминанием о глупой прихоти дураков о дураках конца прошлого века? Да ничуть! - дураки воистину бессмертны, вечерние школы существуют и до сих пор. Уверяю, никакого такого отношения к образованию вечерние школы никогда не имели, потому как просто иметь не могут, - закон Природы, а с ним даже дуракам ничего поделать невозможно, если только принять таким, каким он есть.
(Имеется в виду, что знания самих новых фактов в вечерних школах получить ещё возможно, но только не знания связей между ними, - скажите, а на кой чёрт тогда такие знания вообще нужны?) 

(Кстати, о “бессмертности” дураков. В бессмертности дураков проявляется одно из основных свойств Коллективного сознания математической природы, а именно, - его всегда можно разделить поровну по количеству самих сознаний и количеству удерживаемых в них знаний. Таким образом, ту половину, сознания в которой обладают количеством знаний ниже среднего, мы назовём “дураки”. А ту половину, сознания в которой обладают количеством знаний выше среднего, мы назовём “умными”. (Несколько упрощённое представление, потому как на самом деле зависимость там не просто от количества знаний вообше, а и от их типов тоже.) Таким образом “бессмертность” дураков заключается вовсе не в них самих, - сами они как формы Жизни бессмертными быть не могут по определению, - а в “бессмертности” самой возможности деления Коллективного сознания на “дураков” и “умных”. Отсюда, - “Дураки будут всегда”, “От дураков никуда не деться”, “Куда же без дураков?”, и т.д., и т.п.)

Другим важным свойством связей помимо особенностей их развития является сама их структура. В смысле чем сложнее структура, которую образуют связи, тем совершеннее само Сознание, которое такой структурой обладает. И совершенность эта заключается в возможности Сознания удерживать большее количество знаний, поясню.
Отдельные связи никакого интереса для Сознания не представляют, на таких невозможно существование циклических процессов (знаний). Для того, чтобы образовывать структуру, связям необходимо пересекаться. Только так, - в структуре, - и никак иначе можно вообще удерживать потом знания. И, чем больше пересечений связей и самих связей в пересечении, тем таким образом больше у структуры становится самих возможностей удерживать знания. Или, чуть по другому, возможно самих знаний так в структуре удержать гораздо уже больше.

Чтобы лучше понимать, что есть структура, а что есть знания в этой структуре, предлагаю вам следующую аналогию. Представьте себе, что наше Сознание это город, тогда улицы в этом городе будут связями, а всё вместе они будут структурой. А любой замкнутый маршрут в этом городе и будет знанием. И здесь интересно, - представьте себе, что вы турист (процесс Осознания), и ваша задача выйти из гостиницы и осмотреть хотя бы часть города, но так, чтоб некую конкретную достопримечательность (совсем не на той же улице, где и находится ваша гостиница) посетить обязательно. Проще говоря вам надо таким образом сформировать замкнутый маршрут, т.е. знание. Возможных маршрутов (знаний) у вас может быть множество, но это пока мы не наложим на вас (процесс Осознания) некоторые ограничения. И первое из них, - это должен быть обязательно быть пеший маршрут. Таким образом возможных маршрутов (знаний) у вас сразу стало меньше. Добавим второе ограничение, - у вас, простите, недержание (мои соболезнования). Что значит, что для вас пригодятся теперь только те маршруты (знания), во время которых вы сможете время от времени посещать туалет. Продолжим, добавим ещё одно ограничение, - вы, увы, одноногий (и снова мои искренние соболезнования), возможных маршрутов (знаний) стало для вас ещё меньше. Дальше не продолжаю, там совсем уже всё плохо, там вы безногий, а это значит, что увидеть достопримечательность вам, к сожалению, никогда уже не суждено.

Пусть немного и грустная, но всё же это прекрасная аналогия работы процесса Осознания нашего Сознания с учётом возможных у них обоих ограничений. Если вы мысленно с ней немного поэкспериментируете, то сможете так обнаружить массу интересных следствий. Например, если в вашем городе (Сознании) почему-то возникнет “дыра” (последствия точечной бомбардировки, провала грунта, массовой аварии, и т.д., - главное, что с обязательной потом невозможностью вообще там прохода) при соответствующих возможностях вам один чёрт вполне может получиться достопримечательность осмотреть. Примерно как в случае с голограммой, - даже без какого-то у неё кусочка вполне возможно всё, что на ней изображено, рассмотреть.

Или, в самом начале возникновения Языка представители формы Жизни “человек” могли формировать (и соответственно различать) исключительно только объединения (не обязательно слова, но и предложения тоже, - тогда это было абсолютно одним и тем же) конструкции [ ], [[ ] [ ]], [[[ ] [ ]] [ ]], [[[[ ]] [ ]] [ ]] [ ]], и т.д., - в смысле линейные по сути и с количеством элементов в объединении ограниченным возможностями самого Сознания и его процесса Осознания. Но, по мере развития структуры Сознания, усложняется и сама структура используемых слов в Языке, например : [[[ ] [ ]] [ ]] [[ ] [ ]], и т.д. - Удивительно, правда? - посредством визуализации Языка (в смысле создания мыслительного инструмента “письменность”) мы теперь так воочию можем наблюдать постепенное развитие вещественной структуры нашего Сознания!

И т.д., - здесь начинается скорее знание о самом Сознании, нежели о Языке, его части. Только тема это большая, чтоб сейчас её раскрывать, тем более, что такой задачи здесь мы и не ставили.



ПРОЦЕСС ОСОЗНАНИЯ

Постоянное стремление совершенствовать невещественную структуру знаний в Сознании является одним из проявлений нашего Инстинкта, потому как связано это с процессом Жизни вообще. Без накопления соответствующих знаний мы просто не смогли бы в этом Мире жить, - а преуспевать в нём тем более, - в этом постоянно меняющемся Мире. И первые свои знания о Мире ребёнок получает совсем ещё до рождения и вовсе даже не от органов чувств, которых у него тогда ещё нет, а от просто органов, которые у него уже есть безусловно. В смысле первые свои знания он формирует не из признаков Действительности, а из признаков самого себя как формы Жизни, - части Действительности, - так как её самой для него тогда просто ещё тоже не существует.

Предполагается, что всё это происходит, когда сами мыслительные механизмы необходимые для этого у него уже сформировались. А они и есть зачатки его сознания, которое будет потом сопровождать его на протяжении всей его жизни. Проще говоря, так вещественная и невещественная структуры Сознания возникают у нас одновременно. Также одновременно они и будут развиваться дальше, пока происходит процесс развития самой нашей формы Жизни. Ведь Сознание при том при всём по своей природе является всего лишь частью формы Жизни. Когда же процесс развития формы Жизни у нас закончится, то закончится и процесс развития нашего Сознания. Напоминаю, процесс накопления знаний, это вовсе не процесс развития Сознания, это процесс Совершенствования, в смысле увеличения количества того, что и так появилось однажды в результате процесса развития. Знания в Сознании могут накапливаться ещё долго после окончания процесса развития формы Жизни, порой до самой её смерти, в то время, как развитие самого Сознания заканчивается с достижением ею половой зрелости. (Здесь необходимо уточнить саму границу, что есть половая зрелость, чтобы само это высказывание таким образом стало [ИСТИНА].) Как и новые знания связи, которые вовсе не есть новые знания признаков, а потому, если они и могут у нас возникать, то только до достижения нами половой зрелости, когда сами новые связи у нас могут вообще ещё возникать.

Именно необходимость как можно более эффективно использовать уже существующие знания вынуждает наше сознание уже на этом этапе образовывать из них структуру, чего без использования знаний связи сделать ему просто невозможно. Невещественные знания связей формируются непосредственно на вещественных связях, которые в свою очередь возникают за счёт развития самой формы Жизни. И это тот самый случай, когда вещественная и невещественные формы одного и того же знания полностью ещё совпадают. Или, говоря по другому, это и есть связь между вещественным знанием (генетической информацией посредством которой у нас в сознании в процессе развития были со временем реализованы вещественные связи) и невещественными знаниями (циклическими процессами, которые были созданы на основе признаков полученных по информационным каналам органов чувств и просто органов в том числе). Таким образом эти самые первые знания в нашем сознании, будучи невещественными циклическими процессами, оказываются накрепко “связанными” с конкретными же вещественными связями и вне их просто существовать уже не могут. В отличии от последующих знаний признаков, которые от конкретных связей совсем не зависят, а зависят лишь от складывающейся в соответствии с последовательностью процесса накопления этих знаний архитектуры невещественной структуры знаний в сознании.

Ещё раз, - знания связи формируются в Сознании, чтобы отразить те изменения его связей, что безусловно в нём происходят. Направлены они на создание невещественной структуры знаний Сознания. Проще говоря, они необходимы нам для представления посредством невещественных знаний, что есть вообще вещественная структура нашего Сознания. Без этих знаний использовать вещественную структуру связей в процессе Осознания будет просто невозможно. (Примерно, как при необходимости выйти в поход, -процесс Осознания, - у вас с собой не окажется карты, - необходимых знаний сяязи.) Именно возникновение разветлённой структуры связей приводит со временем к появлению у нас способности к образному мышлению.

(В принципе навыки образного мышления в той или иной степени сложности присутствуют абсолютно у всех сколь-либо развитых форм Жизни для тех или иных их органов чувств, - а сами формы потому и развитые, что такие навыки у них безусловно уже есть. Но такого абсолютного их совершенства применительно к тем же звукам (знаниям звучания) больше других достиг именно Человек. Поэтому сегодня Человек является единственной формой Жизни, которая обладает столь развитым Языком. Из других же форм Жизни, что касается наличия у них развитого Языка, дальше всех продвинулись китообразные и приматы. Но вот только ни возможности их Языка, ни тем более возможности их Сознаний, даже близко сегодня к человеческим ещё не приблизились. Впрочем, эта тема уже о самом Языке, к ней мы ещё вернёмся чуть позже, а сейчас же нас интересует пока исключительно только процесс Осознания.)

Сам по себе процесс Осознания очень прост, в основе его точно такой же мыслительный механизм, как и те, что из признаков (информации) поступающих от органов чувств формируют циклические процессы знаний и в том числе их совокупности, - каждый механизм от только ему соответствующего информационного канала. Проще говоря, однажды один из таких мыслительных механизмов начал формировать знания не из признаков, что он получал до этого по каналам от органов чувств, а уже из самих знаний, что предварительно в Сознании были сформированы. Таким образом однажды в Сознании на его основе и возник мыслительный механизм, который никоим образом не был уже связан ни с органами чувств, ни с органами вообще, а только был связан исключительно с самим Сознанием, потому как взаимодействовал уже исключительно только с удерживавшимися в нём знаниями. А это и был мыслительный механизм процесса Осознания.

Безусловно, быстродействие Сознания с таким механизмом Осознания несколько пострадало, но это был пустяк по сравнению с тем преимуществом, что теперь посредством его оно могло использовать в том числе и “память”, т.е. все те знания, что в Сознании на данный момент удерживались. Проще говоря, теперь каждый раз, прежде чем что-то сделать, форма Жизни “задумывалась”, т.е. включала процесс Осознания в собственном Сознании. В результате очередного цикла процесса Осознания оно или формировало, или не формировало соответствующий циклический процесс знания, на основании которого уже и предрининимало необходимое действие. (Сегодня о том, что кто-то в результате процесса Осознания сумел в своём сознании создать соответствующий циклический процесс (знание), мы узнаём по его фразе “Я понял!”, - можно и “Эврика!”, но это уже кому как нравится.)
 
(Кстати, не следует думать, что процесс Осознания у нас такой уж и всемогущий, - ограничения, что действуют на него, в итоге делают его именно, что весьма ограниченным. Сами границы этих ограничений для собственного сознания вы запросто сможете определить эксперементируя с умножением чисел. Так большинство справляется с умножением двузначных чисел, но не более. Существует граница, т.е. предельная возможная многозначность используемых в умножении чисел, после которой никто перемножить их просто уже не сможет. Иначе говоря, даже если кому-то (чьему-то Сознанию) вполне уже возможно сформулировать некие сложные утверждения, то это ещё вовсе не значит, что потом обязательно найдётся кто-то (чьё-то Сознание) способный их осознать. Отсюда вопрос, - А зачем нам тогда такие утверждения вообще здесь нужны? Предполагая, что возможности сознаний читателей этой книги очень даже разные, я стараюсь формулировать в ней такие утверждения, которые большинство из них всё же в итоге смогли бы осознать (понять). При этом в любом случае предостерегаю вас, - они реально очень трудны, но понять их вполне возможно, для этого потребуется достаточно большая мыслительная работа, что называется “с ходу” понять их просто у вас не получится. )

Ещё раз, - да, Сознание может использовать в процессе Осознания все те знания, что в нём на данный момент удерживаются. Но именно из-за своих ограничений оно не может использовать их все в одном цикле процесса Осознания сразу. Это особенно хорошо видно из того, как мы общаемся друг с другом, - наши фразы, во-первых, чётко структурированы, и, во-вторых, очень короткие. Будь это иначе, мы просто не смогли бы понимать друг друга.

Именно из осознания фраз мы в том числе запросто обнаружим, что процесс Осознания имеет чётко выраженное направление (порядок). Чтобы понять это, достаточно переставить местами слова в одной и той же фразе, общий её смысл (значение) обязательно при этом хоть немного, но изменится. Зная структуры значений используемых во фразе слов и те изменения, что происходят в значении самой фразы в результате перестановки в ней слов, мы запросто можем изучать структуру самих вещественных связей, что при формировании данной фразы используются, - правда здорово? Примерно как по внешнему виду организма и его привычкам мы можем изучить и всё его внутреннее строение. Только вот само это “запросто” предполагает задействование в самом этом процессе Искусственного разума, потому как одним нам с нашим весьма ограниченным Сознанием с этим процессом никогда не справиться.

Первыми, кто нашёл практическое применение свойства процесса Осознания “направленность” с использованием “древовидного” устройства вещественной структуры связей Сознания безусловно были математики. Именно они и придумали столь сложные (состоящие не из одного цикла) приёмы процесса Осознания как “дифференцирование” и “интегрирование”. Не вдаваясь в подробности самих этих приёмов, отметим их главное отличие, - у них абсолютно разные направления процессов Осознания относительно структуры Сознания (без разницы вещественной или невещественной, потому как невещественная без вещественной просто не существует, а Сознание без невещественной структуры знаний уже не будет Сознанием).

Пожалуй для понимания нами Языка этих знаний о процессе Осознания будет уже достаточно, потому как рассказ о нём достоин отдельной книги, а значит не здесь. Но, если однажды нам встретится контекст, где приведённых здесь знаний окажется недостаточно, то мы просто необходимые знания в него же потом и добавим. А сейчас же продолжим...



СОЗНАНИЕ И КОЛЛЕКТИВНОЕ СОЗНАНИЕ - ВОЗМОЖНОСТИ


Сознание, это хорошо, но Коллективное сознание, это ещё лучше. Всё дело в возможностях, а они у них разные, - сравним же их.

Самым главным отличием возможностей Сознания и Коллективного сознания, из которого собственно и проистекают все их последующие свойства, будет время их существования. Если время существования конкретного сознания ограничено временем существования конкретной же формы Жизни, которой оно и принадлежит, то Коллективное сознание “вечно”. Потому как в основе его невещественный “вечный” процесс передачи знаний от одной вещественной невечной формы Жизни другой. Из уже этой разницы много чего следует.

Сознание ограничено, в смысле ограничены его возможности, и это безусловно. (Как и безусловна глупость фразы “человеческие возможности не ограничены”.) Впрочем, свою собственную ограниченность мы чувствуем постоянно, начать хотя бы с того, что с таким нашим Сознанием этот Мир ничем кроме как структурой осознавать мы больше не можем. А мы и осознаём, - сама эта книга призвана создать соответствующую невещественную структуру знаний в вашем сознании.

Или умножаем числа, - границу собственных возможностей вы уже обнаружите экспериментируя с парами двух-трёх и вряд ли более значных чисел. (История знает уникумов, которые умножали очень многозначные числа. Но они были полными идиотами, потому как ничего другого делать в своих сознаниях больше не умели. Потому как в отличии от нас, в вычислениях они использовали все возможности своих сознаний, что у них вообще были, а это значит, что на всё остальное их у них просто уже не хватало.)
Или как мы вообще разговариваем, - наши фразы такие короткие уже потому, что длиннее мы просто не запомним. Представьте, фраза ещё не закончилась, и вы внимательно её продолжаете слушать, меж тем как её начало начинаете забывать. И, когда фраза закончится, смысл её осознать (создать в Сознании соответствующий циклический процесс знания) вы уже не сумеете.

Да, мы помним всё, или почти всё (а при соответствующих “подсказках” точно всё), что с нами однажды в жизни происходило. Но, и у этого процесса есть свои ограничения, - продолжительность жизни самой нашей формы Жизни. А потому ей не нужны ресурсы для Сознания, которые ему в любом случае никогда потом не пригодятся. Поэтому, начиная примерно с шестидесяти лет, мы, если что и “запоминаем”, то только за счёт уже “забывания” чего-то. (Сами эти понятия потому в кавычках, что не соответствуют вообще ничему, нет таких процессов “запоминание” и “забывание”. А есть результаты процесса формирования невещественной структуры знаний в нашем Сознании, которые мы субъективно и воспринимаем как “запоминание” и “забывание”.) А потому должен расстроить вас, апологеты жизни вечной, - с такой нашей формой Жизни жить вечно безусловно возможно. Но вот из-за ограничений её Сознания, точнее невещественной в нём структуры знаний, сама эта структура в течении такой жизни постоянно вынуждена будет обновляться (как будто нам мало того, что с возрастом мы вместе с ней итак изменились). А это вопрос сохранения данной формой собственной индивидуальности, - зачем нам жизнь вечная, если со временем мы это будем уже “не мы”, а потом и “не “не мы””, и “не “не “не мы”””, и т. д.?

(На самом деле этот вопрос гораздо сложнее и интереснее, чем на первый взгляд кажется. Такой его трактовкой я лишь хотел подчеркнуть, что безусловно вечная жизнь возможна, -  но что это будет тогда за жизнь? Если сама её вечность предполагает ей быть процессом. А если это процесс, то каким он тогда должен быть? Таким образом, прежде чем говорить о жизни вечной, нам необходимо уточнить (детализировать) само понятие (знание признака действительности) “жизнь”. Ведь, говоря “жизнь”, мы подразумеваем гораздо больше, чем вообще называем. Потому, уверен, после соответствующей детализации самого понятия “жизнь”, сторонников вечной жизни будет существенно меньше, - увы, так устроен человек, он очень и очень индивидуален. В то время, как вечная жизнь такой его индивидуальности вовсе не предполагает, - это абсолютно взаимоисключающие понятия. Проще говоря, вечность и индивидуальность несовместимы. Пример тому многоклеточные организмы, - одноклеточные, однажды образовав между собой соответствующие связи, таким образом потеряли собственную индивидуальность. Проще говоря, жить по отдельности они теперь просто не могут, если только в “коллективе”.)
Впрочем, достаточно пока о Сознании и его ограничениях, к ним мы ещё не раз будем возвращаться, а теперь поговорим о Коллективном сознании, точнее уже о его возможностях.

Коллектив (людей), - это совокупность (людей) основанная на знании присущего им всем совместного признака.

Коллективное сознание, - это совокупность сознаний всех членов коллектива.

Условие совместности, - элементы только тогда будут совместны (совместным множеством), когда обладают хотя бы одним общим для них признаком каждый. Сам такой признак и будет их признаком совместности. А само такое множество и будет совместно по данному признаку.

Вообще условие совместности является необходимым и достаточным при формировании знания целостности (множества), в том числе знания “коллектив”. Например народы, как соответствующие коллективы, возникли на признаке совместности п-п генетической информации. Именно только по наличию одного этого признака и можно судить, является тот или иной коллектив народом или нет.  Но это только в самом начале коллектив определяло исключительно знание признака совместного приёма-передачи (п-п) генетической информации. Чуть позже и/или знание некого другого (главное, чтоб совместного) признака (языка, например), чуть ещё позже... и т.д., - сегодня, впрочем как и всегда, коллективы образуются где угодно, как угодно, лишь бы были для того соответствующие знания совместных признаков. Потому один и тот же человек (сознание), имея разные признаки совместности,  одновременно может существовать сразу в нескольких коллективах. А так как тема наша “Язык”, то и интересовать нас будут в основном коллективы (и коллективные сознания) основанные исключительно на знании того или иного признака Языка (проще говоря, какого-либо из языков).

Коллектив “вечен”, потому, как я уже говорил, он в том числе ещё и процесс. (А “вечен” потому в кавычках, что всегда существует вероятность возможности полного его уничтожения, - она тем меньше, чем больше сам коллектив.) Именно потому, что процесс, он постоянно изменяется (детализируется) сам, а вместе с ним таким образом измененяется (детализируется) и контекст в котором он существует (принцип индукции). Все эти изменения в свою очередь вызывают постоянный рост количества знаний в самом контексте. (И вот здесь, - стоп! - то, что дальше, нам здесь пока не пригодится. Напоминаю, мы сейчас осознаём только всё то, что так или иначе поможет нам потом в осознании самого Языка.)

Количество возможностей удерживать знания у Коллективного сознания прямо пропорционально количеству его членов (сознаний) уже с их возможностями. Потому как, если какое-то знание есть хотя бы у одного сознания в Коллективе, то оно таким образом есть и у всего Коллективного сознания. И наоборот, у отдельного сознания в Коллективе не обязательно есть все те знания, что есть уже вообще у Коллективного сознания. Из этого следует, что количество всех знаний в Коллективном сознании никак не меньше, чем количество знаний в каком-то отдельном сознании.

Ещё раз, для того, чтобы правильно осознать всё то, что будет сказано дальше, надо чётко понимать, что “количество возможностей удерживать знания” и “количество самих удерживаемых знаний” значат очень и очень разное. Если количество возможностей удерживать знания Коллективным сознанием элементарно равно количеству возможностей всех его сознаний, то с самим количеством знаний всё совсем не так.

Одно и то же знание может быть не обязательно у всех сознаний в Коллективе, - такая ситуация скорее для него исключение. А правило для него, - это существование одного и того же знания у какого-то промежуточного числа в нём сознаний. В любом случае существует такое соотношение количества знаний удерживаемых в Коллективном сознании, количества возможностей их удержания в отдельном сознании и количества сознаний в Коллективном сознании, когда в Коллективе обязательно возникнет ситуация, что одним только отдельным сознанием удержать все уже существующие в Коллективном сознании знания попросту будет невозможно.

А возникнет она потому, что накопление знаний в Коллективном сознании происходит гораздо быстрее, чем развивается вещественная структура связей в Сознании. Следовательно, количество возможностей удерживать знания в Сознании однажды становится относительно меньше, чем есть уже вообще количество знаний в Коллективном сознании. А количество возможностей удерживать знания, как и количество самих знаний в Коллективном сознании увеличивается за счёт элементарного роста самого Коллектива, т.е. количества составляющих его сознаний. А процесс роста Коллектива происходит в сотни (а может и тысячи, - точно никто ещё не считал) раз быстрее, чем процесс развития Сознания с его возможностями в том числе. И т.д...

А отсюда вопрос, - А зачем в таком случае излишние (которые уже не способно удерживать отдельное сознание) знания в коллективном сознании вообще нужны? Проще говоря, зачем Сознанию в Коллективном сознании знания, которые оно, один чёрт, знать уже просто не сможет? Да, это безусловно, чем больше знаний в неком коллективном сознании, тем сильнее сам тот коллектив. Но ведь в таком случае отдельному сознанию придётся сначала из них выбирать, а потом может и вообще статься, что у каких-то членов одного и того же коллектива вообще может не оказаться общих знаний. Значит, таким образом нарушится условие совместности, - необходимое и достаточное условие для существования Коллектива вообще. А, значит,  исчезнет и сам Коллектив как контекст, ведь таким он просто существовать уже не сможет.

Сможет! - но только, если будет делать теперь это несколько иначе, чем вообще делал до этого. Именно так в Коллективе однажды появляется механизм Веры, а с ним и верующие.




МЕХАНИЗМ ВЕРЫ

Мы для чего в коллектив собрались? - Чтобы быстрее и больше получать знаний и большее же их количество посредством его потом и удерживать (а не только генетическую информацию, как думают некоторые). Потому как, чем больше знаний в Коллективном сознании, тем сильнее и успешнее сам Коллектив. Не так уж и просто это, - собирать и добывать знания, - чтобы потом вот так вот запросто от них ещё и отказываться. Тем более, что для отдельного сознания получение хотя бы какого-то знания посредством опыта (особенно часто это случалось на ранних стадиях становления коллективов) частенько сопряжена была с гибелью его самого, а вместе с ним и пропажей с таким трудом добытого знания. В то время как для Коллективного сознания даже такой печальный результат опыта тоже есть некое но знание, которое само при этом, именно что в коллективе, вовсе и не пропадает, а однажды полученное продолжает существовать дальше.)

Потому, когда случилось, что знаний в Коллективном сознании стало всяко больше, чем их могло удержать отдельное сознание, то Человек решил ограничиться не доскональным всех их знанием, - такое для него было уже в принципе невозможно, - а только знанием самого факта, что некоторые из знаний вообще есть. (Вот в этом месте мне всегда хочется повторить знаменитое “Какой маленький шажок для одного человека, и какой огромный шаг для всего Человечества!” - Нил, я это сейчас правильно вспомнил?)

Мы не знаем сегодня, кто первый однажды решил плюнуть на всё и вся и таки довериться тому, другому, исключительно только полагаясь на его слово. На слово, как на называние знания и ничего больше, - без всяких на то знаний связей и просто знаний (признаков) в структуре его значений, как если бы их там и не было вовсе. Но это был воистину революционный шаг, после которого у этого “кто” так возник механизм Веры, а уже с ним он точно был Человеком. Потому как именно признак “механизм Веры” в отличии от множества других признаков есть только у Человека, но абсолютно отсутствует у других (даже очень умных) животных.

Понять один из принципов (приёмов) действия механизма Веры, именно который и призван использовать столь “неполноценные” знания у нас в Сознании, довольно просто на следующем примере. Математики довольно часто в своих рассуждения вынуждены оперировать объектами (числами, величинами, и т.д.) о которых они не знают ровным счётом вообще ничего, кроме того, что те есть наверняка. Они обозначают их как “x” (”икс”), что позволяет им совершать с ними действия совместно с подобными же им объектами. В процессе этих действий порой оказывается (всё зависит от полноты контекста в котором они так используются), что для получения знания результата самих этих действий (контекста), все эти неизвестные объекты очень даже хорошо сокращаются (в смысле “исчезают”), а потому само их знание не является для получения знания результата необходимым. Таким образом для получения самого знания результата использовалось вовсе не знание признака “икс”, - потому как, один чёрт, мы его всё равно не знаем, - а именно что знания связей, которые в структуре значений результата используют в том числе и само это знание “икс”.
 
(Кстати, “побочным” следствием появления механизма Веры было появление чуть позже него механизма обмана. Это не такой сложный механизм, как может кому-то показаться. Приёмы, которые он использует, можно пересчитать по пальцам, но! Уже из того, как он устроен, следует, что обмануть можно каждого. Потому со знаниями надо работать очень и очень аккуратно, исследуя и их самих, и связи между ними. А это, в свою очередь, очень и очень большая мыслительная работа. Какой-нибудь телепропагандист вовсе не зря получает деньги от подонков за придуманную им структуру (совокупности знаний) обмана, - потому как в своё время он потратил на неё достаточно времени, чтобы кто-то с ходу мог бы запросто так вот потом его разоблачить. А потому нет ничего более удобного для подачи обмана, чем формат какого-нибудь политического ток-шоу. Ещё раз, - формат телешоу предполагает навязывание “истины”, а вовсе не поиск её.)

Да, что обман, если человек настолько запутывается в своих знаниях, когда незаметно для себя вместо их самих привыкает использовать исключительно только их называния так, что может порой обмануть даже и сам себя. Например, я частенько слышу от верующих пожелание, чтобы бог однажды явился им. “Но, - спрашиваю я, - если вы с ним всё-таки встретитесь, то так вы обретёте знание о нём, а значит потеряете в него веру. Оно вам это на самом деле надо?” И с этого места у всех уже начинается всё очень по разному, потому как самой этой связи они никогда себе и не представляли.  Впрочем, это совсем уже другая история.

А из того, как устроен механизм Веры, как он действует, следует, что мы сегодня все так или иначе верующие. И атеизм здесь совершенно не при чём, - кстати, неверие, это одна из разновидностей Веры. (Как иметь принцип не иметь принципов уже сам есть принцип, так и не верить ни во что, это значить верить, что само “ничто” уже существует, а это и есть вера в что-то.) Потому забавно наблюдать, как спорят “верующие” с “неверующими”, - обычно они сами вообще не представляют о чём так друг с другом спорят.

Вера лежит в том числе в основе столь точной науки, как математика. В ней это самые элементарные знания, которым достаточно просто быть, - они никак не доказываются, никак не объясняются, т.е. мы просто верим, что они есть. Всё, что мы можем узнать о них, так это их свойства, - проще говоря, каким образом они взаимодействуют с другими знаниями. Если бы таких элементарных знаний у нас не было, то мы не смогли бы познать вообще ничего, - уж так устроен процесс Осознания нашего Сознания, ему всегда необходимо что-то, от чего можно “оттолкнуться”. В противном случае сам процесс Осознания без таких (элементарных) знаний постоянно будет попадать на рекурсию, а значит никогда не закончится, а значит никогда не образует необходимое знание (- мы называем подобную ситуацию в Сознаний “сойти с ума”) .

Язык и Вера безусловно связаны. По Языку мы можем проследить, как в Коллективе формировался механизм Веры, - поначалу все звуки, что были в нём, сами по себе отдельно, а потом и в объединениях, имели собственные значения. Проще говоря, знанием значения такого объединения звуков было знание суммы их собственных значений с учётом их знания связи порядка. Пока однажды в Языке не появились слова (объединения звуков) которые имели только одно единственное собственное значение, как совокупности (объединения), а сами звуки в них уже не значили ничего. А это, с одной стороны, свидетельствовало вообще об изменившимся отношении Человека к знаниям, а с другой стороны, о начале подготовки таким образом к созданию мыслительного инструмента “письменность”. Впрочем, это совсем уже другая история, а нас же сейчас и здесь интересует исключительно только Язык.




ЯЗЫК


ЯЗЫК - ИСТОКИ


Язык, - это мыслительный инструмент обмена знаниями в Коллективном сознании, а это в свою очередь и есть способ их удержания в нём.

В этом и заключается вся двойственность Языка, - с одной стороны он, будучи совокупностью знаний, несомненно сам является частью Сознания со всеми вытекающими оттуда следствиями, а с другой стороны Язык сам образует Коллективное сознание, со всеми вытекающими уже из этого следствиями.

Знания несомненно существовали уже тогда, когда никакого Языка в Сознании даже и близко не было. Т.е. они образовывали соответствующие структуры (вещественную и невещественную) знаний в Сознании для лучшего отражения Действительности, но необходимости как-то обмениваться этими знаниями с другими же подобными Сознаниями тогда не возникало вовсе. Сама такая необходимость возникает только одновременно с появлением Коллектива. (Необходимость возникновения самого Коллектива является результатом взаимодействия очень большого, а потому и невозможного здесь к рассмотрению, количества процессов, - по этой причине факт возникновения однажды самого Коллектива мы примем здесь как данность.)

Проще говоря, не было бы Языка, не было бы и Коллективного сознания, - одно без другого просто не существует, потому как это две грани одного и того же процесса, а именно, процесса накопления знаний. А потому, когда появляется Коллектив, то одновременно с ним начинают формироваться и Язык с Коллективным сознанием.

(В отличии от Коллектива единственным необходимым и достаточным условием существования которого является наличие у его членов признака совместности, с Языком и Коллективным сознанием всё обстоит совсем иначе. Будучи отражением процесса накопления знаний они сами являются процессами. В смысле по мере накопления знаний они развиваются и так постоянно меняются. Потому в отличии от того же Коллектива они, с одной стороны, не могут рассматриваться как некая данность, определяемая некими же неизменными условиями. А, с другой стороны, сами эти процессы безусловно имеют соответствующие ограничения. Впрочем это больше тема Сознания нежели Языка, а потому не здесь.) 

Преимущества возможностей Коллективного сознания в сравнении с возможностями Сознания очевидны, а потому сама разница в этих возможностях внутри Коллектива и стала той необходимостью, что в итоге привела к формированию в нём  Коллективного сознания. Только одной необходимости мало, - что-то не наблюдаем мы сегодня у других форм Жизни (безусловно обладающих собственным Сознанием и уже живущих Коллективом), кроме как у формы Жизни “человек”, особенно как-то развитых собственных Языков и Коллективных сознаний, - потому как для реализации какой либо необходимости нужны ещё и соответствующие возможности. Форме Жизни “человек” “повезло”, и они однажды у неё появились.

Произошло это, по-видимому, в начале последних ста тысяч - миллиона лет, вряд-ли раньше. (Точнее не скажу, так здесь начинается вопрос границ, а они очень даже “размытые”, потому как таким образом мы имеем дело с процессами, а у них чёткой границы быть не может по определению. ) Что-то случилось тогда со Средой, в результате чего форма Жизни “человек” вынуждена была сменить привычный для неё образ жизни, а с ним и свои навыки, умения и способности. Не вдаваясь в детали, скажу только, что так у неё в Сознании высвободилась огромная часть области ответственной за обоняние, - проще говоря, в новых условиях Среды ей просто не надо было уже так много как прежде нюхать.
( - Внимание! Последнее утверждение и всё, что из него следует далее, сегодня является всего лишь гипотезой. А потому к нему и следует относиться именно как к гипотезе.)

И вот здесь для лучшего понимания, что же тогда произошло, самое время напомнить об архитектурах вещественной и невещественной структур Сознания. В соответствии с архитектурой Сознания знания одного и того же типа (от одного какого-то информационного канала) в Сознании располагаются областями непосредственно у мест, где сами эти каналы с ним соединяются. В результате же исчезновения необходимости в знаниях, сформированных из признаков поступавших по информационным каналам обоняния, происходит потом постепенный регресс самих этих органов обоняния. Но только не мыслительных механизмов Сознания задействованных в формировании и обработке самих знаний из этих признаков. Потому как помимо обработки признаков обоняния они участвуют ещё и в работе большого числа других процессов связанных с Сознанием. И сама эта работа вовсе не предполагает какого-то их особенного регресса (упрощения) по аналогии с органом чувств “обоняние”.
 
(Кстати, из этого лишь следует, что Сознание у формы Жизни “человек” развилось задолго до появления у него самого органа чувств “обоняние”. Т.е. она несомненно уже умела думать, когда ещё даже не представляла себе ни чуть-чуть, - а как это вообще “нюхать”? Одновременно же с формированием органа чувств “обоняние” в Сознании происходило и формирование области (части структуры) ответственной за обработку признаков получаемыех посредством этого органа чувств. В смысле сама эта область возникает во вполне уже готовом Сознании и так в него и встраивается. В отличии от самого органа “обоняние”, который возникает по сути “с нуля”. )

Ещё раз, в результате регресса органа “обоняние” у формы Жизни “человек” в её Сознании возникла интересная ситуация, - в нём появилась абсолютно работоспособная область, но при этом почти без всяких в ней знаний, потому как их просто уже не поступало в неё в количестве достаточном, чтоб ими можно было хоть как-то её заполнить, тем более всю целиком. Потому как, с одной стороны, использовать её под знания другого типа (заполнить знаниями из информационных каналов других типов) было совершенно невозможно, - архитектура невещественной структуры знаний в Сознании этого просто не позволяла (примерно так, как вы не можете у себя в доме попасть из одного подъезда в другой не выходя на улицу, тем более, если дверь другого подъезда оказалась приспособлена теперь только для прохода кошек.) А, с другой стороны, удалить саму такую область из вещественной структуры Сознания так просто было уже невозможно, она в том числе уже использовалась в процессе Осознания, и не только (Примерно как один подъезд служит в том числе и для придания прочности другим подъездам, в смысле так всему дому целиком. Потому как это не хвост какой-нибудь, который запросто взял и отбросил за ненадобностью и дальше пошёл. Ведь если убрать один подъезд, так может и весь дом потом рухнуть, тем более, что кошек мы любим, частенько подкармливаем и гладим.)

И тут случилось, то, что не могло не случится, - смотрите! - форма Жизни “человек” перед этим неплохо уже не только нюхала за счёт соответствующего органа чувств, а и управлялась с самими знаниями этих (сформированных из признаков полученных с помощью органа чувств “обоняние”) невещественных признаков действительности (запахами) посредством соответствующей области в своём Сознании. Мало того, что различала она их достаточно много, но она умела уже различать и их объединения, или, по другому говоря, обонятельные образы. А ведь, напоминаю, это всё были знания невещественных признаков действительности “запахи”, примерно с такими же свойствами, что и у знаний невещественных признаков “звук”. Более того, для них уже существовали необходимые связи в Подсознании (части Сознания), чтобы с этими знаниями невещественных признаков можно было образовывать необходимые же связи соответствия. (Проще говоря, с помощью мыслительных механизмов создавать соответствующие им совокупности (образы) знаний, а затем посредством их осознавать (сопоставлять), кому именно данный образ принадлежит. )
 
(Кстати, и здесь необходимо это обязательно отметить, мне потому нравится сама такая гипотеза, что признаки действительности “запах” на поверку являются самыми что ни на есть вещественными. Потому как представляют из себя вполне же вещественные молекулы. Таким образом формирование из этих признаков знаний напоминает чем-то (чем именно мы сегодня точно ещё не знаем, потому как знаем только начальные и конечные стадии самого этого процесса, но только никак не то, что между ними находится) процесс формирования в Сознании невещественной структуры знаний на основе вещественной структуры его связей. Или, проще говоря, переход генетической информации уже в знания, как весьма сложную связь, что межлу ними вообще существует.)

Красота! - всё необходимое для создания мыслительного инструмента “Язык” форма Жизни “человек”, выходит, получила уже полностью готовым. (Вот останься она тогда в том тёплом, липком болоте, с деревьями посреди него, то где бы мы сегодня были?) Необходимо было только данную область её Сознания подключить к соответствующему её информационном каналу (органа чувств “слух”), - не знаю как, но однажды и это ей удалось. Так у формы Жизни “человек” возник мыслительный инструмент Коллективного сознания Язык. (Проще говоря, потеряв в обонянии, мы в итоге получили Язык.)

А дальше оставалось только развивать то, что уже итак было. Другое дело, что и сама невещественная структура знаний, и вещественная структура связей развивались на начальном этапе (когда знаний было не так, чтобы много) примерно с одинаковой скоростью, - это не столь для нас сейчас важно. А важно сейчас понимать, что развитие Языка стало таким образом звуковым (а с изобретение письменности уже и визуальным) отражением процесса развития самого нашего Сознания, что его вещественной, что невещественной структур. Удивительно, правда? - с помощью Языка теперь мы можем следить в том числе за тем, что в действительности вещественным не является (потому как это процесс), - за развитием невещественной структуры знаний в собственном Сознании.



ЯЗЫК И ГРАНИЦЫ

Сегодняшние понятия о Языке, или какой-нибудь его детализации (языке) используются лингвистиками без сколь либо обозначенных для них границ, - оперировать такими, это как пытаться рисовать муху в натуральную величину малярными кистями, если что-то потом и получится, то очень и очень плохо. Тем более плохо будут представлять себе контексты с такими понятиями люди, на которых они и направлены. Этим обстоятельством пользуются различного рода мошенники и псевдоучёные, лингвистики в частности, софистики, пропагандисты, и т.д., чтобы таким образом запудрить остальным мозги ради своих, совсем даже не безобидных, собственных целей. Впрочем достаточно, довольно с них, поговорим о границах в Языке, зачем они вообще в нём нужны.
 
Но прежде напомню, - никаких границ в Действительности нет, они есть только в нашем Сознании, и необходимы для более эффективной работы в нём процесса Осознания. Проще говоря, чтобы что-то осознать, нам необходимо использовать понятия с достаточно чёткими границами. В противном случае знание, которое мы так получим, тоже не будет иметь чётких границ, а это значит, что будет оно тогда очень и очень приблизительным. А пользоваться таким, согласитесь, весьма и весьма неудобно, - саму Действительность мы тоже будем так осознавать очень приблизительно. Рассмотрим же к чему ведёт такой подход на примере Языка.

С одной стороны Язык, это процесс, а, значит, как и любой процесс вообще он чётких границ иметь не может. С другой стороны, чтобы лучше его осознавать, нам эти границы обязательно ему следует задать. И тут возникает проблема, - задать границы можно только тому, что уже безусловно осознаешь. И тем точнее, чем лучше это что-то осознаёшь. И это наше рассуждение вовсе не будет софизмом, - “чтобы осознать необходимо осознавать”, - если мы только допустим возможность детализации самого Языка как знания (признака сознания). А с самой такой возможностью и сам софизм становится вполне “нормальным” (по Томасу Куну) утверждением: “Чтобы осознать (Язык как Процесс) необходимо (лучше, в смысле детальнее) осознавать (его как Структуру) ”.

(Кстати, вы обратили внимание, дети, что даже с такой, сравнительно небольшой степенью детализации признака “Язык” с просто Языка на “Язык как Процесс” и “Язык как Структура”, всякие “примочки” в отношении него софистиков становятся бесполезными. Потому как все они построены исключительно на недостаточной детализации как самих признаков, так и соответствующих им знаний, что они в своих утверждениях так используют. Это касается не только Языка, но и вообще всего, что лингвистики используют в своих рассуждениях. Потому как, ещё раз, так они используют особенности строения самого слова, - тех, кто его представляет, их им не обмануть никогда. А тех, т.е. и себя в том числе, кто его не представляет, им обмануть запросто. Так и живут, - обманывают других, а заодно и себя.)

В то время как и сегодня те же лингвистики абсолютно такой возможности не представляют, в смысле не представляют, что есть Детализация и детализация Языка в том числе. Точнее, если как Структуру они Язык ещё представляют, то только как Процесс не представляют его совсем. (Их подход аналогичен попытке представлять весь фильм по знанию только одного какого-то из него кадра.) Поясню...

Было время, когда Языка точно не было, и это безусловно. Как безусловно и то, что сегодня он точно уже есть. И, чтобы вообще можно было как-то говорить о нём, нам прежде необходимо установить границу (момент), когда он уже появился. А для этого необходимо представлять, что есть Язык вообще. И вот отсюда начинаются проблемы, потому как Язык это не только Структура, но и Процесс в том числе. А, значит, как и любой процесс, он чёткой границы по определению просто иметь не может. В смысле из самого факта, что когда-то Языка не было, а потом он уже был, вовсе ещё не следует, что между двумя этими событиями обязательно существует некий момент (граница), когда он уже появился, - до самого этого момента Языка ещё нет, а вот после он есть уже точно. В смысле проблема не в Языке, а в самом этом моменте, - это именно его нет и быть не может.
 
Проще говоря, Язык постоянно меняется, а для того, чтобы определить как, прежде необходимо определить сами эти в нём изменения (что в нём меняется). В смысле детализировать знание (признака) “Язык как Структура” так, чтобы сами эти изменения мы уже могли в нём различать. И, чем точнее мы детализируем знание “Язык как Структура”, тем точнее потом мы сможем определить саму границу появления Языка (как Процесса). И вот начиная уже отсюда у меня с лингвистиками начинаются расхождения...

Дело в том, что у них полностью ещё отсутствуют необходимые на то (детализацию знания “Язык” вообще) знания. Начать с того, что они абсолютно не представляют даже то, что есть знание “знание”, - циклический процесс существующий в нашем Сознании. Отсюда они никак не могут понять, что есть “слово”, или “значение” (слова), или “структура значений слова”, тем более “Язык”, или “структура Языка”, и т.д. Согласитесь, с отсутствием самих понятий, провести границы для этих понятий тем более невозможно. Как, - “Невозможно найти кошку в тёмной комнате, тем более, когда её там нет,“ - Конфуций. В то время, как в своих рассуждениях я давно уже их использую.

А потому Язык у меня появляется как древний язык вместе с возникновением в нём знания связи “объединение”. Т.е. до возникновения этого знания у представителей формы Жизни “человек” это был ещё просто “Язык” (в кавычках), коим и тогда помимо них владели многие другие животные. А вот с появлением же этого знания он становится уже именно что Язык (без кавычек). Более того, и в “Языке”, и потом в древнем языке существовали модуляции, - такие древние звуки, которые мы сегодня однозначно воспринимаем как объединения минимум двух звуков. В то время, как наши древние предки не могли ещё выделять (детализировать) из них отдельные звуки, а сами модуляции воспринимались ими как отдельные же звуки.

У всех отдельных звуков в “Языке” (а значит и у модуляций тоже) были собственные значения. В то время, как древний язык отличается от “Языка” тем, что в нём появляются уже звуки, которые собственных значений никогда и не имели. В смысле они не имели таких значений, что были у звуков в “Языке”, когда отдельному знанию звучания соответствовало отдельное же знание признака. Потому как появились они в результате детализации соответствующих модуляций, в составе которых и присутствовали. Потому и значение их образуется уже как интегрированное значение этих модуляций. (Более точно сказать сейчас я не могу, вопрос ещё требует уточнения, но подозреваю, что таким интегрированным значением является пересечение областей (структур) значений модуляций, из которых впоследствии они и были детализированы.)

Звуков в “Языке” было очень немного, и все они основывались на физиологических особенностях самого человеческого организма. Проще говоря, звуки, которые могли тогда издавать представители формы Жизни “человек”, имели с ними соответствующую физиологическую связь. Точнее были связаны непосредственно с самим устройством представителей формы Жизни “человек”. Потому как если допустить, что в разных географических контекстах представители одной и той же формы Жизни “человек” могли извлекать тогда разные звуки, это всё равно, что допустить существование там и представителей разных форм Жизни “человек”. (Насколько мы это знаем сегодня, сама такая возможность была тогда вполне реальная. А вот чего мы сегодня ещё не знаем совсем, - насколько Языки представителей разных форм Жизни “человек” пересекались друг с другом. В смысле насколько они друг друга тогда уже понимали.) О том, как происходила детализация “Языка” уже в Язык, в смысле в древний язык, - других детализаций Языка тогда просто существовать ещё не могло, - особенно хорошо видно на примере модуляции “(вс)”.

Модуляция “(вс)” всегда существовала в “Языке”, - человек, хотел он того или нет, издавал её, когда пил воду с поверхности, а иначе тогда пить её было почти невозможно. В таком своём виде позднее она входит и в Язык, точнее в древний язык. В структуре её значений уже тогда были знания “пить (воду с поверхности)” и “вода”. А вот уже в древнем языке происходит её дальнейшая детализация и связана она безусловно с появлением новых знаний (признаков) у древних людей. В смысле они узнали некие новые признаки, в результате чего им пришлось детализировать в Сознании и знания о них. А по тому, что сам процесс этой детализации в разных (географических) контекстах пошёл по разному, мы можем заключить, что очень разные знания таким образом получили в них древние наши предки.

Так на Алтае, в результате детализации этой модуляции выделяется звук “с” со значением (знанием признака) [вода]. А на Урале из этой же модуляции с тем же самым значением выделяется звук “в”. Из чего мы можем заключить, что уже на момент самой детализации этой модуляции никакого языкового единства среди древних людей там не было, потому как условием её являлось вовсе не наличие каких-то разных особенностей строения формы Жизни “человек” в этих контекстах, а именно что наличие разных возможностей у них в сознаниях. А такие разные возможности могли возникнуть исключительно только из-за разных, накопленных в их сознаниях к тому времени, знаний.

Можно допустить, что сам результат такой детализации всего лишь случайный выбор из двух возможностей, - “в” и “с”, - и ничего кроме отсутствия языкового единства он так не доказывает, если бы. Если бы мы не знали весь дальнейший потом её ход, - ведь вся дальнейшая детализация этой модуляции на Алтае и Урале идёт уже совершенно по разному, что однозначно свидетельствует о том, что накопленные знания в этих (географических) контекстах были уже очень разные. А потому и предварительная детализация на звуки “в” и “с” с одним и тем же значением вряд ли была там случайной.

Так на Урале второму звуку из модуляции “(вс)”, а именно “с” начинает соответствовать значение [соль]. Обращаю внимание, - и это при том, что звуку “в” соответствовало именно что [вода]. Т.е. никакого такого значения [пить], что изначально соответствовало самой модуляции “(вс)” здесь уже близко не было. Куда же оно тогда делось? Да просто исчезло за ненадобностью! Человек к тому времени просто уже не пил из лужи, а пил из чего-то другого. Т.е. так исчез сам признак действительности “пить с поверхности”, а вместе с ним исчезло знание “пить с поверхности”, а вместе с ним исчезло и соответствовавшее ему в “Языке” знание звучания модуляция “(вс)”.

(Кстати, из этого вовсе не следует, что сама модуляция “(вс)” в древнем языке потом не использовалась, - использовалась, и даже очень широко использовалась, - “(св)-(ук)” (”звук”), “(св)-о-[Й]” (”свой”), “(св)-а(дь)” (”звать”), и т.д. Не использовалось в ней лишь знание “пить с поверхности”, которого в структуре значений этой модуляции однажды просто не стало, потом как к тому времени человек просто перестал уже пить из лужи подобно животному. А стало в ней гораздо больше совсем других уже знаний, которые и определяли потом значение этой модуляции в том или ином её контексте.)

На Алтае ничего подобного не произошло вообще. Значению [соль] там стал соответствовать вовсе не звук “в” а объединение “тус”. Впрочем, я достаточно много чего смогу рассказать, что уже следует из этих знаний, что лингвистикам с их знаниями просто недоступно. Только задача этой главы вовсе не рассматривать сам процесс детализации модуляции “(вс)” в разных контекстах (языках) Языка. А лишь на его примере показать, какие знания так вообще сегодня уже можно получить. А что же лингвистики уже с их знаниями? - чем таким интересным порадуют нас они? Да ничем! - впрочем, решайте сами.

Лингвистики ничего лучше придумать не смогли, как использовать для границы появления Языка понятие “праиндоевропейский язык”. Т.е. так они безусловно признают родство (связь) части существующих сегодня языков, называя их “индоевропейской языковой семьёй”. А использование ими понятия “праиндоевропейский” предполагает признания ими процесса Детализации, в результате которого из праиндоевропейского языка со временем возникла и вся семья сегодняшних индоевропейских языков. Проще говоря, сначала был один язык, а уже на его месте потом возникли все эти другие языки. И вот уже отсюда у них возникают проблемы.

Потому как праиндоевропейский язык, и лингвистики признают это, на момент его возникновения вовсе не был даже единственным. Отсюда сразу вопрос, - А откуда тогда возник он сам, тем более его “современники”? - Нет ответа. Потому как с той структурой знаний, что у лингвистиков сегодня есть (точнее с полным её отсутствием) дать ответ на этот вопрос им просто невозможно.

Смотрите, мало того, что так они использовали понятие, которому сегодня уже более двухсот лет, в смысле контекст тогдашних знаний (когда оно только и возникло) по сравнению с контекстом сегодняшних знаний изменился радикально, но они таким образом зачем-то сопоставили “древнему языку” (праиндоевропейскому) конкретный географический контекст. Уже поэтому сам праиндоевропейский язык древним никак быть не может, потому как  от географического контекста древний язык совсем даже не зависит (в противном случае он древним бы не был, что и случилось с праиндоевропейский языком). А зависит он исключительно от самой формы Жизни “человек”, точнее от её “конструктивных” особенностей.

Ну ладно, пусть и начали так лингвистики совсем даже и не от древнего языка, а от одной какой-то его потом детализации, а именно праиндоевропейской, то в этом ничего особенно страшного ещё нет. Страшное начинается уже тогда, когда Язык как Процесс, каким он у них безусловно и является (и это правильно), представляется ими исключительно только как абсолютно линейный процесс! Отсюда все эти многочисленные их графики призванные показать, как один язык возникает из другого языка, что в Действительности является только исключением, но никак не правилом. Ведь даже сама мысль, что нелинейный процесс, каким и является Язык, представить посредством линейных (текста) и псевдолинейных (графиков и таблиц) инструментов нашему весьма ограниченному Сознанию невозможно, им в голову просто не приходит. (Возможно, если только на небольших его (процесса) участках с учётом при этом огромного числа соответствующих ограничений самого Сознания.) В то время, как, ещё раз, -

- Линейность для процессов это скорее исключение, потому как линейный процесс, это уже и вовсе даже не процесс. Потому как в нём отсутствуют возможности выбора, чего по определению в Действительности у процессов просто быть не может, - а иначе какие же тогда они процессы?

(Будь это иначе, мы бы жили тогда в абсолютно детерменированном Мире, в смысле так мы не жили бы тогда вообще. Потому как циклический процесс без каких либо возможностей его изменения Жизнью являться не может. Впрочем всё это очень даже возможно, но при условии уже ограниченного Мира. Но, чтоб говорить об ограниченности Мира, сам Мир ещё прежде весь надо осознать (т.е. отразить всю существующую Действительность посредством Сознания, или Коллективного сознания, или чего-то, у чего соответствующие возможности уже будут, если это “чего-то” само возможно вообще, - у сегодняшнего Сознания с его ограничениями, увы, таких возможностей нет), - а не познав его весь, смысла говорить о его ограниченности нет совершенно. Потому в контексте нашей Действительности тем более говорить об ограниченности Мира не приходится, мы сами являемся свидетелями его только постоянного в нём расширения (в смысле постоянного накопления в нём всё новых знаний). А потому тем более неправильно в нашем контексте воспринимать процесс детализации Языка как линейный, ведь само это восприятие уже противоречит утверждению, что Мир в нашем контексте расширяется.)

Возможно кто-то из вас, дети, сочтёт все эти рассуждения слишком заумными и к практическому Языку никакого отношения не имеющими, если бы. Те же лингвистики, не понимая, что есть слово, что есть Язык, и т.д., на “голубом глазу” сопоставляют язык и его носителей. (Примерно как немец у них уже только потому немец, что разговаривает на немецком языке, - Генетика? А она здесь причём? .) А ведь ни в определении что есть слово, ни в определении что есть Язык, человек как таковой не присутствует вовсе. А присутствуют там исключительно только признаки, которые относительно Языка абсолютны, потому как принадлежат Действительности. Проще говоря, сало на всех языках называться будет по разному, но салом при этом оно в них быть не перестанет.

Дальше больше! - сопоставив Язык с его носителями, они и детализацию самого Языка стали рассматривать именно только посредством их. В то время, как детализация Языка связана исключительно только со знаниями, - их накоплением и распространением. Понимая это своё непонимание процесса (детализации Языка), они в “помощь” себе придумали понятие “заимствование” (слова) из одного языка в другой, чем внесли ещё большую сумятицу в понимание ими самого Языка. Потому как не представляют себе, а что такое есть “заимствование” (слова) вообще. (В смысле не определили прежде чётких границ самому понятию, чтоб его можно было вообще потом использовать.)

И, как результат всего этого, существование у них сегодня, лишнего уже как минимум последние пятьдесят лет, представления, что русский язык произошёл от славянского языка (из-за неопределённости границ там возможны разночтения, - “произошёл от праславянского (древнеславянского, древнерусского, и т.д.) языка”, “сформировался вместе со (славянскими, и т.д.) языками”, и т.д., - поверьте, никакой необходимости разбираться в билиберде лингвистиков, в которой не разбираются они сами, потому как это просто невозможно, нет абсолютно, а потому и не будем.) 

А лишнее это утверждение потому, что скоро будет вот уже пятьдесят лет (а для науки это более чем срок!) как археогенетики доказали, что носители русского языка (русскоязычные) не более, чем на 10% являются славянами, а вот угрофинами почти на все 70%. Потому и вся категоричность утверждений лингвистиков о происхождении русского языка из чего-то там славянского не имеет смысла вообше, - оказали влияние безусловно, да (впрочем как и многие другие языки), а вот чтобы только на основании этого говорить, что именно из них русский язык и произошёл, так это уж слишком, - чушь полнейшая.

Проблема в том, что в виду очевидных фактов лингвистики и сегодня продолжают придерживаться своих абсолютно порочных (потому как противоречащих фактам) “теории”, списывая при этом всё то, что им не соответствует на “совпадения” и “заимствования”, - ведь гораздо более удобно дурить остальных тем, чего абсолютно не понимаешь сам. Ведь только так, а никак больше иначе, им вообще возможно “объяснить”, например, название деревни “Адам” возле которой я и пишу эту книгу. Или огромное количество одинаковых слов в языках народов, которые существовали и тогда, когда эти слова только появились, существуют и сегодня, когда они в языках у них ещё есть, в тысячах километров друг от друга.

Ещё раз, - границы именно русского языка определялись связями по обмену признаками, а значит и соответствующими им знаниями в том числе. Наиболее важнейшим признаком того времени для внутриконтинентального контекста этой (русскоязычной) части Евразии безусловно была соль. Именно с распространением соли осуществлялось и одновременное распространение и других знаний в том числе. Именно так осуществлялось тогда и языковое единство человеков проживавших на огромных территориях. Именно так и возник тот, который однажды был не только по названию как сегодня, а и по сути своей, великий и могучий русский язык А потому, прежде чем, дети, оперировать какими-то понятиями (и это касается не только Языка, а и вообще) определите для них, насколько это вообще уже возможно, чёткие границы.



ЗВУК

Сегодня мы уже привыкли, что Язык это прежде всего звуки и их объединения. А ведь начинался он как запахи и их объединения, т.е. был примерно таким, каким он есть сегодня у собак ( - Ну, и что, что они иногда гавкают, мы тоже при желании можем иногда гавкать и разные запахи при этом издавать, потому как “разговаривают” собаки в основном запахами.) Со временем, из-за смены образа жизни, представители формы Жизни “человек” всё большее значение стали отдавать именно звукам, как средству получения и передачи знаний, нежели чему-то ещё.

Помимо запаховой у “слов” тогда (как впрочем и сейчас) для передачи знаний у представителей формы Жизни “человек” были жестовая, мимическая, звуковая и интонационная (как часть структуры звуковой) составляющие. (Последнюю в речи мы и сегодня используем практически постоянно, - без неё ни спросить, ни поругаться как следует, ни вообще сколь-либо точно не выразить собственного отношения (восприятия значения) ко всему тому, что мы в речи используем.) В любом случае, всем составляющим тогдашнего “слова” в тогдашнем же “Языке” мы в итоге потом предпочли звуковую. (Похоже, что процесс смены образа жизни у представителей формы Жизни “человек” происходил одновременно с развитием того, что впоследствии и стало у нас Языком.) 

Уже тогда представители формы Жизни “человек” в звуке (звуковой составляющей) различали как минимум две структуры, - структуру интонаций звука и структуру его значений. (На самом деле даже больше, - так они запросто по звуку могли отличить, “говорит” форма Жизни “человек” внутри или снаружи, далеко или близко, и т.д.. А ведь сами все эти знания следуют вовсе даже не из соответствующих знаний в структурах значений звуков, а из знаний особенностей их звучаний.) Проще говоря, структура звучания даже одного какого-то звука была уже тогда достаточно сложна за счёт развитости соответствующих органов чувств, точнее тех знаний связи в Сознании между знаниями разных признаков, что с помощью разных же органов чувств формировались. Чтобы с его (звука) помощью можно было передать достаточное уже количество информации. (И уж тем более посредством его объединений с различного рода составляющими звука: мимической, жестовой, интонационной.) А достаточно информации потому, что и самих знаний на этом этапе формирования Языка у представителей формы Жизни “человек” было не так, чтобы много.

А вот чего не различали представители формы Жизни “человек” в звуках, так это сами звуки, - последнее утверждение следует пояснить. С сегодняшней точки зрения те древние звуки безусловно представляли собой объединения звуков, но именно только тех из них, что сегодня мы безусловно уже различаем. В смысле сами эти объединения, - назовём их “модуляции”, - древние представители формы Жизни “человек” воспринимали как отдельные звуки, которые безусловно имели у них значения. А те отдельные звуки, что в них мы различаем сегодня, они не различали вовсе. Поэтому тем более у них не было и быть не могло в “Языке” похожих друг на друга звуков вроде “д”-“т”, “с”-“з”, “м”-“н”, “в”-”ф,  и т.д. Потому как они не столько не могли их похожие однозначно ещё извлекать, сколько не могли однозначно осознавать между ними разницу в их звучании.

Ещё раз, все звуки в “Языке”, а значит и модуляции в том числе, что могли тогда уже извлекать представители формы Жизни “человек”, обязательно имели уже собственные значения. Т.е. их знаниям звучаний соответствовали знания признаков, - а, иначе, зачем тогда в “Языке” звуки, за знанием (звучания) которых абсолютно нет ничего (знания признака не стоит) ?

Подобное предположение следует, с одной стороны, из знания процесса формирования новых слов (объединений) в Языке, а, с другой стороны, из особенностей “языков” форм Жизни с менее развитыми Сознаниями, которые мы непосредственно наблюдаем сегодня. А особенности эти таковы, - у них напрочь отсутствуют соответствующие знания связей в их Сознаниях, необходимые для использования звуков так, как это делаем мы, когда используем один и тот же звук, не имеющий никакого собственного значения (соответствия конкретному знанию признака), в объединениях, которые сами уже безусловно своё значение имеют.

Ещё раз, в тогдашних модуляциях представители формы Жизни “человек” не различали отдельных звуков вообще, хотя, с точки зрения нас сегодняшних, мы их безусловно бы там различили. Многие слова образованные тогда (в древнем языке) с использованием модуляций дошли и до сегодняшних дней, когда в самих модуляциях мы безусловно различаем уже несколько (св)(ук)(ов) - звуков. Так например в объединении двух модуляций “(св)” и “(ук)” со значением [звук], мы сегодня однозначно различаем четыре звука, - (з), (в), (у) и (к). В то время, как наши древние предки различали в нём только два звука (две модуляции) - (св) и (ук). 

(Кстати, сам “звук” тогда был одним из вообще уже возможных уков. В смысле знанию звучания модуляции “(ук)” тогда соответствовало знание невещественного признака действительности [звук]. Проще говоря, то, что сегодня мы несомненно понимаем как [звук] и называем как “звук”, наши древние предки называли как “(ук)”. Сама такая подмена оказалась возможной, после того, как из структуры значений модуляции “(св)” исчезло знание “пить (с поверхности воды)”. А потому объединение “звук” - “(св)(ук)” значением которого было [”(ук)” (получающийся) в результате питья (с поверхности воды)] после исчезновения из него знания ”пить (с поверхности воды)“ стал соответствовать только [”(ук)”]. Так “(св)(ук)” из древнего языка перешёл уже в русский язык как “звук” и им тогда стали называть все известные в русском языке уки вообще.

И это мы тем более знаем, что все другие объединения уков в русском языке с тех самых пор и до сего дня свои значения не потеряли. Так объединение “ж(ук)” в русском языке соответствует значению [жук], т.е. тому самому насекомому, которое при полёте этот самый ук (ж) и издаёт. Или объединение “п(ук)”, в русском языке уже “[П]-(ук)”, - соответствует звуку, который издаёт пузо (или попа). Или “г(ук)”, в русском языке уже “[Г]-(ук)”, - любой звук, который посредством горла может издавать малыш. А любой он потому, что собственного значения его гуки ещё не имеют, и иметь не могут. В отличии от того же “а(ук)-а”, - “аук” собственное значение несомненно уже имеет, и, если говорят, что ребёнок именно что уже аукает, то таким образом хотят сказать, что он пробует уже (осмысленно) говорить. (”Ау”, которое мы часто кричим в лесу, когда потерялись, является редуцированной формой “а(ук)”. В смысле, если мы и будем произносить (к) на конце, то слышно его всё равно не будет. А значение этого объединения формируется как объединение значений звуков в него входящих, - “а” в древнем языке это сигнал собственного присутствия, т.е. его значением является [я, говорящий, есть здесь], а значение “(ук)” вы уже знаете - [звук]. В итоге сам этот “а(ук)” (”Ау”) значил самого же себя как [звук обозначающий присутствие говорящего его ].)

Подробно разбирать сами значения этих объединений я здесь не буду, тем более, что это просто и интересно, а значит при желании вы запросто сможете сделать это сами. А об одном, а именно “р(ук)”, пару слов скажу обязательно. Смотрите, самого объединения “рук” в русском языке сегодня не сохранилось. Но существует его производное “рука” - “[Р]-(ук)-а”, значение которого [рука] вы все прекрасно знаете. Но вот из конструкции его следует, что само это объединение возникало именно как ук, который издавал [Р], в смысле самец (не обязательно формы Жизни “человек”, а вообще). Единственная возможность издавать рукой ук, это бить ею себя по груди, - что мы сегодня и наблюдаем у крупных приматов. Таким образом первоначальным (т.е. когда оно только возникло) значением “рука” было [та самая (часть тела) с помощью которой самцы (формы Жизни “человек” в том числе) издают соответствующий звук, чтобы так подтвердить свой статус в коллективе]. Да, немного тогда ещё умели делать наши предки руками. Впрочем, продолжаем... )

Это уже потому так, что на момент образования в древнем языке самих таких объединений, более одного знания связи “объединение” они использовать ещё не могли. Проще говоря, не могли использовать слова (объединения) с количеством звуков большим, чем два. Потому как большие (чем два) количества звуков в объединении они просто не могли ещё осозновать. Тем более, что не было у них ещё самой такой необходимости, в смысле столько знаний, чтоб такие объединения вообще уже использовать (абсолютно математическое следствие). Из того, что мы сегодня уже знаем, большинство таких модуляций с сегодняшней точки зрения являлись объединениями гласного и согласного звуков (но не совсем, - об этой тонкости здесь же, но чуть дальше) .

Ещё раз, - знанию звучания той или иной модуляции задавалось в соответствии знание того или иного признака. Самих знаний признаков у формы Жизни “человек” в Коллективном сознании было не так, чтобы много, а потому модуляций, что он уже умел тогда извлекать, было вполне достаточно, чтобы задать им всем в соответствии необходимые знания звучаний. А если добавим сюда ещё и мимические с жестовыми составляющие, то “словарный” запас из объединений с ними образованный, был вполне достаточным для представителей формы Жизни “человек”, чтобы охватить таким образом все знания, что были у неё уже тогда в Коллективном сознании.

О том, что это тогда были именно модуляции, косвенно подтверждает существование с тех самых пор в русском языке не столько слова, сколько правила (тогда не было ещё письменности, а потому посредством употребления слов через “ЛА” в русском языке удерживались (по другому, - запоминались) соответствующие знания связей, или, по другому, правила), а именно “гЛАс”, значением которого было [звук со значением]. (О правиЛАх здесь же, но чуть дальше.)

Итак, из прочтения “глас” следует уже, что “г-ЛА-с” значит [“г” (говорить) как “с”], давайте разберём это его значение подробнее. Если допустить, что речь в нём идёт именно о знаниях звучания, то получается [знание звучания “г” (говорить) как знание звучания “с”], - а это тогда как? В смысле отличие между согласными звуками (г) и (с) (именно только которое нас и интересует, и о котором в объединении вообще может идти речь), это возможная вообще длительность их произношения, - (г) произносится коротко, и растянуть его не получится. А с (с) это запросто, - тяните сколько можете, пока дыхания хватает. Но тогда получается, что само это правило смысла не имеет, потому как, и мы только что сами это заметили, у нас никогда не получится “растянуть” звук (г) подобно звуку (с).
Всё здесь, и само объединение “глас” в том числе, будет иметь смысл только тогда, когда в его значении мы поставим не само знание звучания “г”, а соответствующее уже ему значение, “глас”, - [[звук произносимый горлом] (говорить) как “с”]. (Точно так образованы почти все значения объединений уков, - в значениях этих объединений используются именно не знания звучаний соответствующих звуков, а знания соответствующих им признаков.) Таким образом из значения объединения “глас” следует, что гласом, т.е. [звуком со значением], в древнем языке могли быть только те “г” - [звуки производимые гортанью], которые можно было растянуть как звук (с). Проще говоря, звуками со значениями в древнем языке могли быть только модуляции. Или то же самое, но с другой уже стороны, - все модуляции в древнем языке имели собственные значения.

А когда в последующем произошла детализация модуляций, то естественно, что из них образовывались пары соответствующих звуков, - один можно было тянуть и он так получил название “гласный”, а другой отдельно тянуть не получалось, если только его объединение с гласным звуком (модуляцию), и он получил название “согласный” - [[с]-о-[”гласный”]].
(Кстати, уже из сложности конструкции объединения “гласный” следует, что возникла она в русском языке достаточно недавно, потому как полное её представление будет таким: “([Г]-ЛА-“с”)-[Н]-[ы]-[Й]”, где значением сути [Г] является [звук произносимый посредством горла], значением сути [Н] является [наименьшая часть считабельного множества], значением звука “ы” является [множественность], а значением сути [Й] является [обладающий структурой]. А значит “читается” оно как [один из тех (двух) звуков составляющих модуляцию, который произносится как “с”]. Т.е. само такое значение могло возникнуть только тогда, когда детализации модуляций на два отдельных звука каждая уже произошли.)

О том, что такая детализация однажды должна была произойти, следует уже из особенностей самого процесса накопления знаний. А он предполагает постоянный рост количества знаний в том числе и в структурах значений соответствующих знаний звучаний. Наступает момент, когда Сознание из-за присущих ему ограничений просто уже не в состоянии использовать столь “разбухшие” знаниями структуры значений в своём процессе Осознания. Так возникает необходимость детализации (разделения) структуры значений на две (не обязательно равные по количеству в них знаний) части, а с ней и необходимость как минимум ещё в одном новом знании звучания для одной из образующихся частей знания признака (прежнее знание звучания исходного значения вполне можно было оставить для другой образовавшейся из него части).

Наиболее естественным процессом на этом этапе формирования Языка (слов в нём) был процесс включавший одновременную похожую детализацию знания звучания и знания соответствующего ему признака, - и та и другая так использовали один и тот же приём, - делились на две части. Что, естественно, облегчало сам процесс детализации всего объединения. Но вот продолжаться такой процесс бесконечно не мог, - это только структуры значений постоянно росли за счёт всё появлявшихся новых знаний, а потому их вполне можно, и даже нужно, было время от времени делить (детализировать), но только не структуры знаний звучания. Т.е. те не росли никак, а оставались такими, какими однажды и возникли естественным образом, - пока могли делились, а дальше им просто делиться было уже некуда.

Ещё раз, - на фоне постоянно накпливающихся в структурах значений слов знаний, детализация их (структур значений) по способу деления была вполне логична, потому как сам этот процесс никаких таких ограничений не имел. В смысле сколько бы знаний ещё не появилось, сами структуры только бы продолжали делиться так, чтобы, главное, вновь образовывавшиеся структуры были потом вполне возможными к осознаннию процессом Осознания нашего Сознания. Их, конечно, постоянно бы становилось только больше, но на то уже было Коллективное сознание с его уже процессом детализации конкретных в нём сознаний (дифференциацией), а потом и Искусственный разум с его безграничными по сравнению с Сознанием возможностями.

А вот процесс деления знаний звучаний изначально уже был ограничен. В смысле он продолжался ровно столько, сколько форма Жизни могла различать отдельные звуки в модуляциях, и не более. А это, если вспомнить, был всего лишь один этап детализации (способом деления) вообще. Проще говоря, дальше так делить (более, чем одним этапом) ту или иную структуру знания звучания форма Жизни “человек” со всеми её возможностями просто уже не могла. (Мы можем допустить, что если и могла, то никак не дальше, чем ещё на один этап, например, - “(св)” - “с” + “в” (1-ый этап), “с” + “з” и “в” + “ф” (2-ой этап), а в итоге “(св)” - “с” + “з” + “в” + “ф”.) Таким образом сам этот способ детализации знаний звучаний использовался только на этапе возникновения древнего языка, а уже в самом древнем языке возникает совершенно отличный от него способ образования знаний звучания, а именно “объединение”.

Этот способ детализации - “объединение” - хорош был уже тем, что не имел тех ограничений, что были у способа детализации “деление”. С его помощью можно было образовывать количество знаний звучаний возможных к осознанию (процессом Осознания) Сознания даже большее, чем оно могло тогда вообще удерживать. Для этого было необходимо только сформировать в Сознании соответствующее знание связи ”объединение”, - это чтобы мочь образовывать объединения в языке, - что со временем и произошло.

(Кстати, это было бы наверно фантастикой, если бы так не было на самом деле, - те знания о Языке (в том числе о его структуре) , которые у нас сегодня безусловно уже есть, да с приложением к ним возможностей Искусственного разума, что буквально только сегодня у него появились, позволяют нам уже получить ответы на такие вопросы, о каких ещё вчера мы просто даже не могли и мечтать. Уже сегодня возможно восстановить последовательность появления звуков (сначала как модуляций) и их значений в Языке в соответствии с контекстами, где они и когда они появились, а потом и последовательность появления всех их объединений (слов) всех же детализаций (языков) Языка (даже тех, что давно уже нет), от самого их начала и до наших дней! - Фантастика! Уверен, уже до конца этого десятилетия мы будем обладать всей структурой Языка. Никаких принципиальных препятствий к этому я не вижу, вопрос именно только в самой реализации. В смысле нам надо только начать, и так и сделать это!

Пока же вашему вниманию я предлагаю Последовательность частот (употребления) тех или иных звуков в русском языке. Она конечно вовсе не Структура Языка, а потому не стоит думать, что с помощью её мы сможем получить ответы на все вопросы, что есть вообще в русском языке, нет. Она, как и Таблица Д. И. Менделеева в химии, является для русского языка всего лишь способом эти ответы получить. В смысле саму эту структуру русского языка составить. А имея структуры для всех языков, мы запросто сможем составить и Структуру всего Языка. Али это не цель, ради которой только и стоит работать?!)

Но вернёмся к звукам, а именно вопросу, - почему представителям формы Жизни “человек” однажды всё-же понадобилось разделить звуки на гласные и согласные? Или, проще говоря, чем гласные и согласные звуки меж собой отличаются, чтоб для Языка это безусловно было важное отличие?

Собственно мы уже назвали это их главное отличие, -

- все гласные звуки произносятся на выдохе, а потому могут тянуться пока есть дыхание и переходить из одного звука в другой;

- согласные звуки в большинстве своём формируются как преодоление препятствия свободному дыханию (выдоху), а потому за исключением отдельных звуков (в русском языке это “с”, “з”, “ш”, “щ”, “ж”) тянуться и переходить один в другой не могут. (Невнятное произнесение звука не есть его переход из одного в другой).

Но, оказывается вовсе не это главное, - помните о “тонкости” о которой я упоминал в самом начале? Ведь в соответствии с правилом “гЛАс” звук “с” являлся бы гласным, но мы все знаем, что это не так! - Почему не так? - Да потому, что названное условие конечно необходимое, но вовсе даже не достаточное, чтобы звук однозначно был уже гласным (или согласным). (В противном случае “с”, “з”, “ш”, “щ”, “ж” так были бы гласными звуками.) Оказывается, чтобы быть гласным звуком необходимо и достаточно, чтобы такой звук сам “тянулся” и при этом мог ещё запросто переходить из одного (гласного) звука в другой (гласный) звук.

Именно такая возможность гласных звуков тянуться и легко переходить из одного в другой, не позволяла задавать с их знаниями звучаний соответствий со знаниями конкретных признаков. Потому как один из основных законов в Языке гласит: одному и тому же знанию признака в языке не может соответствовать более одного знания звучания. (А вот наоборот, когда одному и тому же знанию звучания соответствует множество различных знаний признаков, так это во всех языках можно найти сколько угодно.)

Невозможность же тянуть согласные звуки, как и переходить им при этом из одного в другой, позволяла задавать с ними уже однозначные соответствия в Языке. Потому именно они (в отличии от гласных) так в Языке потом и использовались. Поэтому именно только им на основании значений модуляций в которых они и использовались можно было “вычислить” соответствующее интегрированное значение В смысле только они и могли потом быть сутями, по другому “значащими звуками”, т.е. согласными звуками со своими интегрированными значениями.



СЛОВО

О том, какое значение русскоязычные отдавали самой возможности говорить, т.е. использованию в речи не просто отдельных звуков, а именно что их объединений, в смысле слов, построенных уже с учётом соответствующих знаний связи, свидетельствует значение их слова “бог” - “[Б]-о-[Г]” - [быть - ”визуализация” знания связи” объединение”  (“о”) - говорить (извлекать звуки посредством горла)] - [быть-говорить] - [бог]. (У тех же англичан это “год” (”god”) - “[Г]-о-[Д]” - [говорить (извлекать звуки посредством горла) - ”визуализация” знания связи” объединение” (“о”) - коллектив (д)] - [говорить-коллектив] - [”бог”]. Из этого следует, что оба эти объединения возникли, когда русский и английский языки по сути (использования в них одних и тех же сутей) являлись одним и тем же языком.) Похоже, что саму эту возможность, - образовывать объединения в языке, - они тогда воспринимали как некое чудо, как дар свыше, отличавший их от всех прочих животных.

Именно это их восприятие и было впоследствии зафиксировано в Евангелии от Иоанна: “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.” (Обязательно потом прочитайте весь контекст, в смысле первую его главу, так вы лучше поймёте значения самого слова “бог”. Ещё раз, значения одних и тех же слов (у знаний звучаний) со временем очень даже меняются, а потому “бог” тогда, и “бог” сегодня, это, как говорят в Одессе, - “две большие разницы”.

(А вас же, убогие, предупреждаю, - не обольщайтесь! - уже из конструкции самого этого слова и значений частот его звуков (г) и (б) в Последовательности следует, что даже если и возникло оно в древнем языке, то отнюдь не одним из первых, а гораздо позже. А потому оно не вошло бы и в первую сотню объединений (слов), что к тому времени уже были вообще в Языке. А значит тем более оно не могло бы быть в нём первым.)

Однажды знаний в Коллективном сознании накопилось столько, что одних только отдельных звуков (модуляций), чтобы в нём их удерживать (задавать им соответствия в Языке), было совсем уже недостаточно. Сначала представители формы Жизни “человек” использовали для этого их устойчивые сочетания, а с развитием контекста, где они постоянно использовалось, происходило и развитие уже самого устойчивого сочетания, как усложнение структуры его значений. Т.е. у него там возникали соответствующие связи, знание которых представители формы Жизни “человек” и использовали в своём языке (средстве обмена и удержания знаний). И одним из самым первых знаний связи безусловно было знание совместного использования тех или иных звуков, проще говоря их объединений, или, ещё проще, самих уже слов. Так с возникновением связи “объединение” в Языке возникли и первые “настоящие” слова, потому как, -

- Слово, - это знание связи (”объединение” в том числе) знания звучания и знания признака.

(Аналогией этому определению может быть представление слова как трёхзвенной цепи, - одно крайнее звено, это знание звучания, другое крайнее звено, это знание признака, а посередине, это знание связи. Стоит среднее звено убрать (знание связи), как цепи (слова) сразу не будет.) 

Ещё раз, - в попытке определить, когда и как это знание связи “объединение” возникло в Языке мы снова упрёмся в вопрос границ. Потому как само это знание “объединение” безусловно присутствовало в Сознании, когда никакого такого Языка там не было и быть не могло. В смысле не было никакой такой необходимости обмениваться (и таким образом удерживать) знаниями с другими, себе подобными представителями формами Жизни. Таким образом следует, что прежде нам необходимо более точно определить даже не то, что есть Язык, - его-то как раз мы представляем себе уже достаточно хорошо, - а что есть само в нём слово. А для этого необходима соответствующая детализация понятий, посредством которых мы слово и определяем, а именно: “знание признака”, “знание связи” и “знание звучания”.


ЗНАНИЕ ПРИЗНАКА

Знание признака абсолютно, в то время как знание звучания и знание связи относительны того языка, где они и используются. Потому как в отличии от них знание признака мы получаем от окружающей нас Действительности посредством наших органов чувств.

Окружающая нас Действительность огромна. Информация о ней поступает в Сознание через органы чувств по информационным каналам бесконечным потоком. А для нас это будет слишком много, учитывая ограничения, что есть у нашего Сознания. Поэтому однажды оно и научилось делить бесконечный поток информации от них на уже небольшие “кусочки” - признаки (информации) - из которых на основе собственной структуры вещественных связей и создавало невещественные циклические процессы и их совокупности - знания признаков. Знания признаков отличаются своими свойствами в зависимости от того информационного канала из которого они и поступили. И служат они для того, чтобы задавать в Сознании отображение окружающей нас Действительности. (В смысле знания как циклические процессы обдадают структурой, что является достаточным условием, чтобы посредством их можно было отображать другую уже структуру.)

Признаки в свою очередь делятся на признаки действительности и признаки сознания. Признаки действительности называются так потому, что информация для них поступает именно что от органов чувств, которые напрямую получают её из самой окружающей Действительности. В отличии от признаков сознания, - источником их информации является само Сознание, точнее та его часть, что принято называть “Подсознание”. Отличить одно от другого запросто, - знанию признака действительности соответствует нечто, что можно воспринять с помощью наших органов чувств: пощупать, увидеть, услышать, осязать, понюхать. (Но не только, - есть информация, что приходит в том числе от наших органов (просто, не чувств), и знания из неё сформированные, тоже будут знаниями признаков действительности, хотя и несколько отличными по своим свойствам. Это такие например знания как: чувство голода, чувство равновесия, чувство жажды, чувство необходимости пописать, и т.д.) А у признаков сознания ничего такого просто нет и быть не может, и тем не менее воспринять их тоже вполне возможно, но только если посредством уже самого контекста.
 
Кому-то вдруг может показаться, что утверждение высказанное мной в самом начале, - “знание признака мы получаем от окружающей нас Действительности посредством наших органов чувств”, - если и справедливо, то исключительно только в отношении признаков действительности (это тех, что мы получаем от органов, чувств в том числе). А вот в отношении признаков сознания оно несправедливо вообще. Да, это безусловно будет так, если вы вдруг ни с того, ни с сего решите, что само Сознание у нас не от Мира сего, а нечто вообще потустороннее. (Флаг вам так в руки! Да, и не забудьте тогда ещё впихнуть в Сознание и бога, - с вашими амбициями, я думаю, он у вас там запросто поместится. Один чёрт знаний в таком вашем сознании нет, а значит оно у вас пустое, а раз так, то и засовывайте в него всё, что ни попадя! )

Всё сразу встанет на свои места, в смысле перейдёт в материальную плоскость, как только вы вспомните, что Сознание, точнее вещественная его структура, это часть формы Жизни. А та или иная форма Жизни, это прежде всего результат отражения процесса развития самой Действительности. Т.е. ничего потустороннего в Сознании как никогда не было, так и нет, и быть просто не может. Таким образом само Подсознание правильно воспринимать тоже как “орган чувств”, в который информация поступает из Действительности же, но только этой Действительностью для него являетесь уже вы сами, точнее вся ваша форма Жизни.
 
(Кстати, отсюда интересное следствие, - невещественная структура знаний в Сознании никогда не превзойдёт вещественной структуры связей, на которой она и существует. Проще говоря, если мы и сможем однажды осознать устройство структуры вещественных связей нашего Сознания (или, - отобразить посредством структуры своих невещественных знаний структуру вещественных связей на которых они существуют), то это будет последнее знание, что так мы вообще сможем осознать. Ещё раз, - максимум, что мы вообще можем с нашим Сознанием, так это только осознавать невещественной структурой знаний его вещественную структуру связей, и ни чуточкой больше. Будь это иначе, богу безусловно уже следовало бы явиться.)

Но, есть и такие знания признаков действительности, которые мы воспринимаем опосредованно. Т. е. информацию, которую мы не способны воспринять с помощью только собственных органов чувств, -они элементарно к этому не способны, - которую мы предварительно воспринимаем с помощью приборов. Они и ретранслирует её уже в понятную для нас (уже в воспринимаемую нашими органами чувств) информацию. Таким мы “видим”, например, магнитное поле. Или “слышим” “разговор” насекомых, или Земли. Или..., и т. д., - собственных примеров вы сами сможете вспомнить множество, главное, чтобы знания в них воспринимались посредством приборов, этих помощников наших органов чувств.

Со знаниями признаков сознания не совсем так. Точнее совсем не так, потому как никакие приборы здесь нам не помогут. Приборы расширяют возможности органов чувств, но отнюдь не самого Сознания, - возможности Сознания расширяет Искусственный разум. А потому, чтобы ретранслировать знание признака сознания из одного сознания в другое, нам понадобится соответствующий контекст (совокупность знаний, у нас это Язык). И он тем больше (может охватить большее количество знаний признаков), чем больше связей самого Подсознания мы при этом используем.

Ещё раз, - знания признаков существовали задолго до появления Языка, с самого начала возникновения нашего Сознания. А Язык формировался уже как способ их удержания в Коллективном сознании. Собственно сам этот способ можно рассматривать как способ формирования искусственных признаков и их знаний. Т.е. таких признаков и соответствовавших им знаний, которые возникали при участии Сознания. В отличии от естественных признаков и соответсвовавших им знаний, - они возникали исключительно за счёт Действительности, без всякого на то участия такой его части, как наше Сознание, т.е. помимо нас.


ЗНАНИЕ ЗВУЧАНИЯ


Ещё одно из тех трёх знаний, что вообще образуют слово. Возникло оно уже после того, как появилось знание признака и знание связи, потому как, собственно, с помощью их всех и было образовано потом слово. Вообще, знание звучания не единственное, что в качестве способа передачи знаний (Языка) можно было использовать. Так можно было использовать знания жестов, знания мимики, знания интонаций, знания поз, знания запахов, знания собственной окраски (если сами представители соответствующей формы Жизни были способны по собственному желанию её изменять), и т.д. Потому как любой собственный признак, что та или иная форма Жизни могла у себя по собственному же  желанию изменять, а потом это его изменение ещё и воспринимать, то такой признак формы Жизни мог безусловно уже служить ей для обмена знаниями.

Более того, изначально знание “звучания” самого слова, - средства передачи знаний, - возникало именно как совокупность знаний всех этих признаков, - мимики, жеста, звучания, интонации, и т.д. Проще говоря, форма Жизни “человек” для того, чтобы ей лучше понимать и быть понятной, в самом начале использовала вообще все свои возможности обмена знаниями, что у неё тогда уже были. Лишь со временем у формы Жизни “человек” произошло выделение из этой совокупности именно знания звучания как основного такого признака. И этим она обязана как свойству самого (невещественного признака действительности) звука вообще, так и условиям контекста (Среды) в которых она обитала.

Язык как необходимость появляется одновременно с созданием Коллектива. Знаний при этом особенно больше, чем было до того, пока те же представители формы Жизни “человек” существовали по одиночке, так вовсе не становится. Но, тем не менее, даже те знания, что у них тогда уже были, в коллективе начинают обретать абсолютно новые свойства. Так, занимая зрение самым насущным и постоянным занятием, а именно поисками еды, представители формы Жизни “человек” слух теперь держали наготове для получения другой, не менее важной для них информации. Нет, никто тогда друг с другом особенно не разговаривал ( если быть точнее, никто не разговаривал друг с другом вообще) , но, хотели они того, или нет, все вынуждены были практически каждое свое действие сопровождать соответствующей звуковой информацией. А так как у всех уже были уши, то все они эту информацию и воспринимали. Проще говоря, обмена как такового информацией тогда ещё не было, а потому она сама носила исключительно сигнальный характер.
 
В смысле, если рядом начинал истошно визжать сосед, то это значило, что его скорей всего уже доедают, а потому следовало оттуда как можно быстрее бежать. А теперь то же самое, но несколько уже по научному. Так в сознание поступало знание невещественного признака действительности “звук”, которое уже однозначно соответствовало знанию признака сознания “опасность”, осознание которого приводило в действие соответствующие инстинктивные механизмы, которые и побуждали представителей формы Жизни данного сознания как можно скорее и подальше удалятся от этого проклятого места, - примерно так.
Специально визжать (говорить), когда их ещё не ели, а только собирались, представители формы Жизни “человек” научились несколько позже. И одно только это обстоятельство ещё сильнее укрепило Коллектив. Тем более, что визжали они уже не просто “опасность”, а с уточнением, какая именно угрожала всем опасность. Ведь от этого знания зависела вся дальнейшая модель поведения каждого члена Коллектива. Например, в “языке” тех же сурикатов учёные сегодня различают двенадцать “слов” соответствующих разным опасностям: “человек”, “змея”, “шакал”, “орёл” и т. д. “Человек” - общая опасность, от него [прятаться всё равно куда], главное только чтоб он не увидел; ”змея” - [все из нор!]; “шакал” - [все в нору!]; ”орел” - [все в норы, кусты, куда угодно, только не на открытое место!].)

(Кстати, уже потому мы вполне можем считать, что первым “словом” (а это несомненно уже было “слово”, потому как было оно обращено к другим членам коллектива, а не вырвалось как-то случайно) было “слово” со значением [”шухер!”] или попросту говоря - [”опасность!”]. Первым “словом” был именно отдельный звук (т.е. модуляция в том числе), потому как он имел всё необходимое, чтобы быть бы ему уже “словом”: знание звучания, знание признака и, - ! - , не имел знания их связи соответствия (а потому и само это слово “слово” в кавычках). А вместо него у него была лишь элементарная вещественная связь (algoritm), которая и заменяла ему само это знание связи. Проще говоря, у всех сознаний в одном и том же коллективе между одними и теми же знаниями звучаний и знаниями признаков были в сознаниях одни и те же связи (ещё не знания!) соответствий. Или, одним и тем же знаниям признаков во всех сознаниях одного и того же коллектива посредством одних и тех же связей соответствовали одни и те же знания звучаний. Из чего не обязательно следует, что подобное же соответствие было у сознаний из разных коллективов. Проще говоря, уже на этом уровне развития “языка”,  его носители из разных коллективов не обязательно могли понимать друг друга.

Ещё раз, - знание звучания возникает, когда самого слова ещё не было и быть не могло, потому как не было ещё соответствующего знания связи “объединение”. В смысле непосредственно в Сознании оно былу уже давно, а вот в Языке оно ещё не использовалось, потому как самого Языка тогда ещё не было. Собственно Язык и возникает с использованием знания связи “объединение” относительно знаний звучаний. Основное отличие вещественной связи от невещественного знания связи в том, что связь осознать невозможно, - ею только возможно пользоваться, в то время как знание связи, как и любое знание вообще, осознать можно запросто. Последнее утверждение следует пояснить, а иначе в нём кажется противоречие.

Вещественная связь как и невещественной знание связи, это всё знания, потому как и то и другое обладают структурой, - условием достаточным, чтобы с ним так быть знанием вообще. Только это всё разные знания, потому как обладают они разными свойствами. А это значит, что осознать их одинаково не получится вообще. А потому, когда я утверждаю, что “связь в отличии от знания связи осознать невозможно”, то так я утверждаю, что невозможно именно одним и тем же способом. В то время, как ту же связь осознать как знание вполне возможно, но только уже как интегрированное знание.

Звуков, которые могли издавать (посредством горла) представители формы Жизни “человек”, было в начале не так, чтоб и много. Впрочем и знаний, которыми следовало обмениваться в Коллективе, тоже было ещё немного. Но, конечно же, было их всяко больше, чем самих таких звуков, - выручали жестовые, мимических и интонационные составляющие, - всё те, что имели непосредственное отношение к звуку. В объединении с ними можно было передать все возможные уже тогда знания. С накоплением же знаний происходит одновременное развитие речевого аппарата представителей формы Жизни “человек”, но, в любом случае, членораздельных (это с нашей, сегодняшней точки зрения) звуков в его арсенале было тогда не больше пяти-шести. Это следует уже из Последовательности частот звуков в Языке, - в соответствии с ней получается, что возникшие первыми три-четыре (согласных) звука во всех языках являются абсолютно одинаковыми. (Вот эта приблизительность “три - четыре” в определение их точного количества происходит из-за отсутствия  сегодня ещё у нас чёткого понимания, а что есть сам звук в Языке вообще. А ведь без него любое утверждение в Языке, использующее понятие “звук”, может быть только приблизительным.)

Но, уже начиная с этого небольшого количества вообще тогда возможных звуков у представителей формы Жизни “человек” дальнейшее развитие Языка происходило в том числе по пути образования в нём их объединений. В смысле звуки в объединениях с различного рода составляющими и до этого использовались представителями формы Жизни “человек”, но теперь на смену незвуковым их составляющим постепенно приходят сами звуки.
Собственно образование первых звуковых объединений мы и можем считать за появление Языка у представителей формы Жизни “человек”. Потому как они уже содержали знания связей, которые невозможно было получить генетически (в смысле посредством п-п генетической информации), этим знаниям следовало теперь предварительно учиться.

Таким образом развитие Сознания предполагало одновременное развитие связей algoritm (Подсознания), с помощью которых знания образовывались, и связей data (другой уже части Сознания), на которых эти знания потом удерживались. Сегодня количество звуков (не букв) в любом языке не превышает тридцати и не меньше двадцати. Отсюда примерно одинаковая информационная эффективность разных языков, - это когда одну и ту же информацию (количество знаний) можно передать с использованием примерно одинакового количества звуков.

(Кстати, сама эта разница в информационной эффективности того или иного языка довольно существенна. Особенно это чувствуется в тех сферах знаний, где не предполагаются знания о самой форме Жизни, точнеё о самих её органах чувст. Ещё раз, так нам гораздо важнее знать что они чувствуют, но совсем не важно знать как, - то, что хорошо для литературы, или, тем более, для поэзии, абсолютно не годится в научном знании. Оценивать хорошо это или плохо нельзя , потому как всё это результаты процессов, а они оценочных характеристик не приемлют. А потому их можно только констатировать и не более. Проще говоря, утверждать, что русский язык лучше английского (или наоборот), - неправильно, это примерно как утверждать, что селёдка лучше, чем зелёный цвет, смысла в этом не будет вообще никакого. А если и будет, то в очень узком контексте, причём сами эти значения смысла в разных контекстах тоже будут разными. )



ЗНАНИЕ СВЯЗИ

Слово безусловно уже становится именно словом, когда у него появляется знание связи. Потому как ту же модуляцию словом как таковым считать нельзя, - да, у неё знанию признака соответствует знание звучания, но именно, что не посредством невещественного знания связи, а посредством конкретной вещественной связи. В смысле под определение слова, у которого все связи осуществляются только посредством знаний, она не подходит никак.

 И первым знанием связи безусловно было знание “объединение”. А то, что это именно было знанием, свидетельствует сама возможность его получения, - в отличии от генетической информации, которую представители формы Жизни “человек” получали “по наследству”, знания Языка можно было получить только от других его носителей в процессе общения (обучения). В смысле вообще знания можно было получить самому посредством собственных органов чувств, а вот непосредственно знания Языка можно было получить исключительно только за счёт контекста, в нашем случае за счёт Коллективного сознания. Таким образом факт появления совокупности знаний, где знание признака объединялось со знанием звучания посредством знания связи, мы можем считать одновременно и фактом появлением у представителей формы Жизни “человек” Языка вообще.

Механизм образования объединений знаний звучаний (в самом начале состоявших исключительно только из отдельных звуков) был достаточно прост, - сначала в неком контексте Языка образовывалось устойчивое сочетание знаний звучаний (позднее обязательно уже с использованием соответствующего знания “порядок”, а поначалу вовсе даже и не обязательно), которое со временем так и становилось уже непосредственно объединением. В смысле в Сознании образовывалось соответствующее знание связи “объединение”, о наличии которого свидетельствовала пропажа в речи интервала межлу соответствующими знаниями звучаний. В смысле так само это устойчивое сочетание в этих контекстах использовалось с одним и тем же знанием связи “объединение”, а позднее обязательно и со знанием связи “порядок”, - с ним было больше возможностей образовать больше объединений с использованием одних и тех же звуков.

Но значением объединения с учётом соответствующего знания связи “порядок” было уже вовсе не математическое объединение значений звуков, из которого оно состояло, а несколько иное значение. Дело в том, что само такое знание “порядок” делало сами эти значения в объединении неравноценными. Потому значение такого объединения из двух звуков правильно рассматривать как значение первого по порядку в нём звука одной из возможностей которого является значение второго по порядку звука в объединении.

(Там рекурсия, - следующее знание уточняло предыдущее и т.д., - таким образом можно было уточнить вообще любое знание, что было уже в языке. В результате этого процесса “длина” слов в нём только увеличивалась, а все случаи их аспирации или каких-то других сокращений, это результат уже воздействия неких иных механизмов, - по “доброй воле” слово само сократиться ни тогда, ни сегодня просто не могло.) К тому времени знаний в Сознании накопилось уже столько, что прямых связей (algoritm) было уже совсем недостаточно, чтобы задавать им соответствия с некими звучаниями, - проще говоря, образовывать слово. Единственный выход, - использовать в качестве связи некое знание, по другому “знание связи”, т.е. связь совсем уже непрямую. Собственно так из знания связи объединения со временем возникло знание связи порядка. Но здесь была проблема... 

Объединения (слова) в речи обозначаются отсутствием обычного для отдельных звуков в ней интервала, - звуки, а их всегда в первых объединениях было только два, произносятся в объединениях с очень коротким интервалом, что мы называем “слитно”.

(Кстати, роль интервалов, как впрочем и ударений (которые правильно рассматривать, как один из видов интервалов вообще), сегодня в Языке не изучена совершенно. Там, где они даже называются, они именно что только называются, сама их роль при этом не обозначется никак. А ведь интервалы участвуют не только в образовании слов (объединений), но и самих звуков тоже. Впрочем тема эта большая, а потому не здесь, продолжаем...)

Не следует путать знание связи “объединение” со знанием связи “порядок”, - ведь это абсолютно разные знания. Чтобы понять это, достаточно поэкспериментировать с различными словосочетаниями (или предложениями), - в них безусловно знание связи “порядок” уже присутствует, потому как значение самого словосочетания (или предложения) при перестановке в нём слов (изменения знания “порядок”) тоже обязательно будет меняться. В то время, как знание связи “объединение” в них (словосочетаниях или предложениях) при этом меняться никак не будет, - состав слов, что до изменения знания связи “порядок”, что после, всегда оставаться будет одним и тем же, в смысле так одним и тем же будет оставаться значение знания связи “объединение”. 

Чем больше элементов в объединении, тем сложнее становится в нём структура того или иного знания связи, а, значит, и его там значения. Другими словами, чем больше элементов в объединении, тем больше различных знаний в структуре значений соответствующих знаний связи. Отсюда такие разительные изменения самого значения при попытке изменения даже одного какого-то знания связи из структуры его значений.
Собственно на самых первых порах детализации Языка, другие языки возникали не как появление в них каких-то новых знаний признаков, - искусственных признаков тогда было не так, чтобы много, а естестественные на то и естестественные, чтоб быть им во всех контекстах абсолютно одинаковыми. И даже вовсе не как появление новых каких-то знаний звучаний (модуляций), а именно как появление в разных контекстах разных же знаний связи, в частности знаний связи “порядок”. 

Так в русском языке знанию признака (значению) [я], например, соответствовало знание звучания объединения “[Й]а”, в то время, как в английском языке этому же значению соответствовало объединение из тех же самых звуков, но уже в обратном порядке - “а[Й]”. Из чего следует, что знание связи “порядок”, которое несомненно в этих словах уже присутствует, было у них с точностью до наоборот разным. (А несомненно потому, что то же “а[Й]” существовало в русском языке одновременно с “[Й]а”, но уже с абсолютно иным, чем английское “а[Й]” значением. )

Ещё раз, - знание связи “объединение” в этих сравнительно небольших объединениях было абсолютно одинаковыми (потому как объединяло одинаковые же составы звуков, - “а” и “[Й]”), а вот знания связи “порядок” были в них уже абсолютно разными, потому и языки к которым они принадлежали, так тоже были уже разными.

Я не случайно здесь привёл пример из английского и русского языков, потому как уже на нём видно, что даже на столь раннем этапе формирования этих языков в них закладывались абсолютно разные способы использования знаний связи. Так, если тот же русский язык тяготел к использованию знаний связи за счёт структуры значений самих слов, - в смысле знания связи в контексте использовали те или иные особенности (знания) структуры самих слов, - то английский язык больше опирался на знания связи самого контекста, где эти слова и использовались, - в смысле знания связи в контексте использовали те или иные особенности (знания) структуры самого контекста. Отсюда в русском языке у слова потом возникают различные прибамбасы типа окончания, суффиксы и приставки, чего нет и быть не может у слов в английском языке. Зато в английском языке так исчезает возможность образовывать односложные (состоящие из одного какого-то элемента) контексты (предложения) из-за присущих им многозначностей. Впрочем, тема эта большая, а потому не здесь. А здесь ещё стоит отметить те знания связи, что безусловно есть в русском языке, но не могут быть в том же английском, например, языке.

В русском языке очень распространены различного рода знания связи принадлежности. Причём они могут входить как в структуру самих слов, так и использоваться абсолютно отдельно (в смысле как самостоятельные слова со своим собственным значением) в составе контекстов. Похоже, что появились они в русском языке на самых ранних этапах его формирования, потому как большинство из них представляют собой отдельные звуки: “с”, “в”, “и”, “у”, и т.д. У тех же англичан они образовались значительно позже, потому как это не отдельные звуки, а целые их объединения, сравните: “with”, “in”, “and”, (”near”), и т.д. Потому первыми по настоящему “полноценными” словами в русском языке стали те, что уже помимо знаний связи “объединение” содержали ещё и знания связи “порядок”, как знания связи соответствующей принадлежности. Потому как только такая их совокупность могла однозначно определить в русском языке и само слово, и контекст, где это слово использовалось.

Первыми объединениями, где знание связи “порядкок” безусловно уже действовало, были объединения из двух звуков, - “гласный с согласным” и “согласный с согласным”. “Гласный с гласными” не было потому, что невозможно было технически объеденить знания звучания гласных звуков. Тем более, что трудно было вообще объеденять вместе исключительно только знания признаков сознания, именно которым они тогда и соответствовали. (Для тех, кто сомневается, предлагаю определить похожие значения словосочетаний типа: “налево умножить”, “спать вверх”,” близко сомневаться” и т.д. Кстати, те же “в” и “с” объеденить удалось, а всё потому, что согласные.)

(Кстати, это же знание связи “порядок” помогло позднее установить у русскоязычных систему счёта (Счёт). До неё они использовали однозначную систему счисления (по простому говоря “зарубки”), где отдельной отметке (“зарубке”) соответствовала еденица, - сколько “зарубок” столько и едениц в числе. С появлением знания связи “порядок” они перешли на двоичную систему, о чём свидетельствует существовавшая у них довольно приличная для того времени система счисления (Счёта), там было уже и умножение, и даже деление. Со временем же произошла глобализация этого знания, и у русскоязычных все стало как и у всех. Впрочем, это интересная, но уже другая тема, а потому не здесь.)



ЗНАЧЕНИЕ

Любое объединение (знаний звучаний в том числе, и слово здесь совсем не исключение), имеет собственное значение. А иначе зачем вообще объединять, если не предполагать так задать потом новое значение? В смысле, зачем говорить фразу, значения у которой нет, а потому так её никто никогда и не поймёт? Или, - зачем предложение, у которого нет собственного значения. А ведь те объединения (знаний звучания), которые мы сегодня воспринимаем всего-лишь как слова, для наших древних предков с их древним языком были ни чем иным как фразами и предложениями. А сами отдельные звуки (модуляции) они тогда воспринимали так, как мы воспринимаем сегодня слова. Впрочем обо всём этом здесь же, подробно и по порядку.

На самом деле отсутствие значения у того или иного объединения предполагает невозможность процессу Осознания создать на его основе циклический процесс знания. Что в свою очередь не позволяет данное объединение использовать потом в самом процессе Осознания. А значит и удерживать его таким образом в Сознании. Вот почему так важно объединению иметь собственное значение.

Проблемы объединений не было, пока не было, естественно, самих объединений. Представители формы Жизни “человек” использовали тогда в собственном “Языке” исключительно модуляции, которые для них никакими такими объединениями не являлись, а являлись обычными отдельными звуками. Тем более, что говорить об образовании тогда в свою очередь уже модуляциями (звуками) объединений, тоже не приходилось. Если их и использовали, то очень отдельно, когда конкретной модуляции соответствовало конкретное же знание признака. Но это пока не развился контекст. В смысле в контексте, где эти модуляции и использовались, не появились ещё некие новые знания.

Таким образом сам контекст стал оказывать влияние на значение той или иной модуляции, что в нём использовалась. Теперь одна и та же модуляция в разных контекстах могла иметь уже абсолютно разные значения. В смысле сами контексты так формировали уже структуру значений той или иной модуляции. Чтобы сей факт отразить в Языке, требовалось срочно предпринять соответствующую в нём детализацию, что со временем и было проделано. И произошло это следующим образом.

Структура значений модуляций была детализирована одновременно со структурой звучания модуляций одним и тем же способом, а именно делением. И, если со знаниями признаков из структур значений было всё более-менее понятно, то только не со знаниями звучаний. В результате её (детализации модуляций) получались звуки (знания звучания) с очень и очень разными свойствами, сегодня мы их знаем как “гласные” и “согласные”. (Но не обязательно именно так, в результате детализации той же модуляции “(св)” получаются два согласных звука “с” и “в”.)

Оказалось, что если с согласными звуками было возможно задавать однозначные соответствия со знаниями признаков, то только никак не с гласными звуками, - те легко переходили один в другой, а потому однозначных соответствий с ними просто быть не могло, а это недопустимо для Языка. (По этой причине, если потом и образовывались новые объединения, то только по схемам “согласный-согласный”, “согласный-гласный” и “гласный-согласный”, но никак не “гласный-гласный”.) И это была не единственная трудность такой детализации модуляций, - звуки, которые в результате её образовывались не соответствовали какому-то одному знанию признака, потому, как потом оказалось, одни и те же они участвовали в образовании целого ряда модуляций. (”... как потом оказалось... “, - это когда представители формы Жизни “человек” стали уже различать в модуляциях отдельные звуки.)

Но надо понимать, что сама такая детализация (модуляций на отдельные звуки, или по сути “сложных” звуков на два “простых” каждый) была возможна только с одновременным формированием знания связи “объединение”. В смысле, для того, чтобы различать в модуляции два звука наши древние предки должны были теперь саму модуляцию воспринимать уже как объединение, т.е. осознавать знание связи “объединение”. А ведь чтобы осознавать само знание, его прежде всего как минимум необходимо иметь. А уже из этого в свою очередь ещё много чего вообще следовало.
 
И самым главным следствием было представление значений самих новых звуков и объединений, которое они так образовывали. Но, если со значениями объединений (до того со значениями модуляций) всё было понятно, - их значения в результате детализации никак не изменялись, а потому у объединений они оставались теми же самыми значениями, что у них и были в бытность их модуляциями, - то только не с вновь образовавшимися звуками. Потому как самих таких звуков, а значит и их значений, до детализации в “Языке” просто не было. В то время как уже тогда наши предки формировали свой язык на твёрдом убеждении, что каждому звуку в Языке обязательно должно соответствовать некое же значение (знание признака).

(Ещё раз, обращаю внимание, все эти необходимости различного рода детализаций в “Языке” и Языке были вызваны одним единственным процессом, а именно процессом постоянного накопления знаний. Именно он и ничего больше приводил к постоянному совершенствованию как вещественной, так и невещественной структур Сознания, а с ним и Коллективного сознания, и Языка в том числе.)

Именно эта разница в свойствах гласных и согласных звуков (гласные могут переходить один в другой, согласные нет) и определила разницу в самих значениях, что им потом соответствовали. Так у них возникли интегрированным значения, которые мы можем рассматривать следующим образом, - если взять области значений всех известных модуляций (потом объединений), где используется тот или иной звук, то интегрированным значением этого звука в модуляциях (или просто “интегрированным значением”, - кроме модуляций у звуков тогда ничего ещё не было) будет пересечение этих областей (структур) значений. Так вот, интегрированными значениями согласных звуков, скажем аккуратно, были знания признаков действительности, а интегрированными значениями гласных звуков были знания признаков сознания. А “аккуратно” потому, что на самом деле никакими знаниями (в смысле циклическими процессами) они тогда не являлись и быть не могли, потому как являлись вещественными (знаниями) связями на которых соответствующие невещественные знания связей и образовывались (потому и сами значения у них могли быть только интегрированными).

(На самом деле не совсем так, - у многих звуков в русском языке ещё на этапе существования в нём модуляций сформировались соответствия со знаниями признаков сознания, что позволило их потом использовать в русском языке отдельно. Но это не помешало им впоследствии (в результате детализации) обзавестись и своими интегрированными значениями. Например, звуку “с” как согласному звуку одновременно соответствовали знание связи “принадлежность “с”” и интегрированное значение [соль]. Т.е. одновременно он являлся, как бы мы сказали сегодня, предлогом “с” и так использовалась отдельно, и сутью (значащим звуком) [С] со значением [соль], и так уже использовался только в составе объединений (слов). Или звук “о”, - он безусловно имел собственное интегрированное значение, а именно, скажем так, “являлся “визуализацией” знания связи “объединение” “, и мог использоваться как отдельно (это когда в составе объединений “контекст” - предложение, фраза) так и вместе (это когда в составе объединений “слово”. Но это вовсе не значит, что интегрированные значения были у всех звуков в русском языке. Это уже потому так, что многие из них на момент описываемых событий (детализации модуляций) в нём просто отсутствовали. Впрочем, разбор механизма образования значений (в частности у звуков и их объединений) не является задачей этой книги, а потому подробно рассматривать мы его здесь не будем. А если то понадобится, будем лишь только соответствующие значения называть. )

Чтобы лучше понимать, как формировались значения объединений, приведу конкретный пример. Известно, что в результате детализации модуляций в русском языке одними из первых возникли звуки “а” и “д” (это знание следует из Последовательности частот звуков в русском языке) . Оба объединения, которые они могли образовать, соответствовали схожим модуляциям, которые до них и существовали: “[а][Д]“ - “(ад)” и “[Д][а]” - “(да)”. Значения модуляций и схожих с ними объединений были абсолютно одинаковыми, потому как интегрированные значения [а] и [Д] соответствующих звуков (а) и (д)  возникают в том числе с учётом значений и этих модуляций ( “(ад)” и “(да)”) тоже. В соответствии с правилами “прочтения” значениями этих объединений получаются: “[а][Д]” - [[а]-[Д]] - [[а], возможностью которого является [Д]] и “[Д][а]” - [[Д]-[а]] - [[Д], возможностью которого является [а]]. Т.е. знания связи “объединение” в них абсолютно одинаковые, - присутствуют одни и те же звуки “а” и “д”, - а вот знания связи “порядок” в них разные. Предположим, что мы пока не знаем интегрированных значений [а] и [Д], чтобы с их помощью “расшифровать” уже значения самих их объединений. Но мы точно знаем, что звук “а” является гласным звуком, а звук “д” является согласным звуком. Из чего следует, что значением [а] безусловно будет знание признака сознания, а значением [Д] будет знание признака действительности. Из чего в свою очередь следует, что значением объединения “ад” безусловно будет знание признака сознания, а значением “да” будет знание признака действительности. (Проще говоря, “ад” соответствует некому процессу (действию), а “да” уже некой структуре (действительности). )
И вот здесь сейчас мне следовало бы провести полный анализ всех модуляций, что тогда вообще существовали уже в Языке и где звуки “а” и “д” безусловно присутствовали, чтобы так установить их, звуков “а” и “д”, интегрированные значения, но я не буду. Нет, проблема вовсе не в самом количестве этих модуляций, их-то как раз немного, а проблема в самом анализе, - он таки занимает достаточно большой контекст, чтоб здесь его возможно было привести полностью, а потому я и не буду. А назову лишь его результат, который вы за неимением времени возьмите на веру: значением модуляции (объединения) “ад” было [процесс п-п генетической информации], а значением модуляции “да” было [тот (та), кого занимают процессом п-п генетической информации]. Всё, что я хотел здесь этим примером показать, так это то, как разные знания связи “порядок” влияют на значения самих объединений при абсолютно одинаковых у них знаний связи “объединение”.

(Кстати, вам не обязательно знать весь анализ всех модуляций, чтобы определить интегрированные значения [а] и [Д], это можно сделать гораздо проще, если использовать различного рода “подсказки”. Этими “подсказками” могут быть и сегодняшние значения как самих этих модуляций, так и их объединений, - уже из того, что значения следующие из их прочтению абсолютно не соответствуют их сегодняшним значениям, можно много чего узнать. Например, объединение “сад” возникло на несколько тысяч лет раньше, чем были специально посажены первые деревья, а потому сегодняшнего своего значения [сад] оно просто тогда иметь не могло. ( А вот каким оно было, вы узнаете сами, когда “прочитаете” его, - надеюсь вы запросто справитесь, это достаточно очевидно.) Или “ад”, сегодня у него осталось единственное значение, причём места, - только уже из этого знания много чего следует. А потому, - дерзайте! Не стоит полагаться только на чьё-то мнение, гораздо интереснее совершать открытия самим.)

Ещё раз, - все звуки, что были тогда (во время детализации модуляций с последующим образованием из них объединений) в русском языке, имели собственные значения. Тем более эти значения должны были иметь и их объединения, вопрос был только в “как?” В смысле, как должны были формироваться сами эти объединения, чтобы соответствующие им значения так потом получить? Для того, чтобы ответить на него, необходимо обратиться к самому механизму образования объединений.

Вообще механизм образования объединений знаний звучаний (звуков) был достаточно прост, - сначала в неком контексте образовывалось устойчивое сочетание знаний звучаний (звуков). Позднее, обязательно уже с использованием соответствующего знания “порядок”, оно становилось непосредственно объединением (в Сознание образовывалось соответствующее знание связи “объединение”, при этом в самом звучании объединения между его звуками пропадал интервал, собственно из этого в речи и становилось ясно, что устойчивое сочетание так стало уже полноценным объединением). В смысле само это устойчивое сочетание в этих контекстах теперь только так постоянно и использовалось, - с одним и тем же знанием связи “объединение” и одним и тем же знанием связи “порядок”.

Но значением объединения с учётом соответствующего знания связи “порядок” было уже вовсе не математическое объединение значений звуков, из которого оно и состояло, а несколько иное значение. Дело в том, что само такое знание “порядок” делало значения элементов в объединении неравноценными (в смысле несколько изменяло значения самих в нём элементов). Потому правильно рассматривать значение самого такого объединения как значение первого в нём элемента (как звука, а со временем и его объединений в том числе, - слов (корней), приставок, суффиксов и окончаний) одной из возможностей которого является уже значение второго элемента в самом этом объединении. Т.е. с увеличением количества элементов в объединении правильно его значение рассматривать как значение первого элемента одной из возможностей которого является значений второго элемента, одной из возможностей которого является значение третьего элемента, одной из возможностей которого является значение четвёртого элемента, и т.д.

(Кстати, из самого такого механизма образования объединений следует, что так его значение может быть задано с какой угодно степенью точности, видимых ограничений здесь нет. Меж тем как в реальности они конечно же есть. Потому, проводя аналогию с мыслительным инструментом Счёт, на примере объединения “слово”  можно сказать, что сегодня в контексте Языка мы оперируем “четырехзначными числами”, - приставка, корень, суффикс, окончание, - и не более. Просто ограничения самого Сознания с его процессом Осознания сегодня нам более и не позволяют. )

Ещё раз, - в русском языке знание связи “объединение” конкретизировалось следующим образом, - первым в объединении шло знание некого признака. Как и любое знание вообще, оно было достаточно всеобъемлющим, т.е. имело для себя некоторое количество возможностей. А потому, уже следующее за ним в объединении знание признака призвано было эту возможность уточнить. (Там рекурсия, - следующее знание уточняло предыдущее и т.д., - таким образом можно было уточнить вообще любое знание, что было уже в Языке, до какой угодно степени его детальности. В результате этого процесса “длина” слов в Языке только увеличивалась. (А все известные случаи их аспирации или каких-то других ещё сокращений, это результаты уже воздействия на слова неких иных механизмов, - по “доброй воле” в соответствии с этим механизмом ни одно слово само сократиться ни тогда, ни сегодня просто не могло и не может.) К тому времени знаний в Сознании накопилось уже столько, что прямых связей (algoritm) в нём  было уже вовсе недостаточно, чтобы задавать только посредством их соответствующие связи с некими звучаниями (проще говоря, образовывать слово). Единственный выход который был, - это использовать в качестве связи не саму связь (которой один чёрт уже не хватает) а некое знание, точнее “знание связи”, т.е. если и связь, то связь очень уже даже непрямую. Собственно так вместе со знанием связи “объединение” одновременно формировалось знание связи “порядок”.

Чем больше становилось элементов в объединении, тем сложнее становилась в нём структура совокупности использовавшихся в нём знаний связи вообще, а, значит, и само значение всего этого объединения. Другими словами, чем больше было вообще элементов в объединении, тем больше было различных знаний связи в структуре его значений. Отсюда такие разительные изменения самого значения объединения при попытке изменения даже одного какого-то знания связи из структуры его значений.

Собственно на этом этапе (детализации модуляций в “Языке”) новые детализации Языка (в смысле другие языки) возникали не как появление в них каких-то новых знаний признаков. (Потому как искусственных признаков тогда было не так ещё, чтобы много, а естестественные на то и естестественные, чтобы во всех контекстах быть им абсолютно одинаковыми.) И даже вовсе не как появление новых каких-то знаний звучаний (новых модуляций), а именно как появление в разных контекстах разных же знаний связи, в частности знаний связи “порядок”. 

Так в русском языке знанию признака (значению) [я], например, соответствовало знание звучания объединения “[Й]а”, в то время, как в английском языке этому же значению соответствовало объединение из тех же самых звуков, и с теми же самыми их значениями, но уже в обратном порядке - “а[Й]”. Из чего следует, что знание связи “порядок”, которое несомненно в этих словах уже присутствует, было у них разным. (А несомненно потому, что то же “а[Й]” существовало в русском языке одновременно с “[Й]а”, но уже с абсолютно иным, чем английское “а[Й]” значением. )

Ещё раз, - знание связи “объединение” в этих сравнительно небольших объединениях было абсолютно одинаковыми (потому как объединяло одинаковые же составы звуков, - “а” и “[Й]”), а вот знания связи “порядок” были в них уже абсолютно разными, потому и языки к которым они принадлежали, тоже были уже разными.

Я не случайно здесь привёл пример из английского и русского языков, потому как уже на нём видно, что даже на столь раннем этапе формирования этих языков в них закладывались абсолютно разные способы использования знаний связи. Так, если тот же русский язык тяготел к использованию знаний связи за счёт структуры значений самих слов, - в смысле знания связи в контексте использовали те или иные особенности (знания) структуры самих слов, - то английский язык больше опирался на знания связей самого контекста, где эти слова и использовались, - в смысле знания связи в контексте использовали те или иные особенности (знания) структуры самого контекста. Отсюда в русском языке у слова потом возникают различные прибамбасы типа окончаний, суффиксов и приставок, чего никогда не было и быть не могло у слов в английском языке. Зато в английском языке так исчезает возможность образовывать односложные (состоящие из одного какого-то элемента) контексты (предложения) из-за присущих им многозначностей. Впрочем, тема эта большая, а потому не здесь. А здесь ещё стоит отметить те знания связи, что безусловно есть в русском языке, но не могут быть в том же английском, например, языке.

В русском языке очень распространены различного рода знания связи принадлежности. Причём они могут входить как в структуру самих слов, так и использоваться абсолютно отдельно (в смысле в структуре контекстов как самостоятельные слова со своим собственными значениями) в составе контекстов. Похоже, что появились они в русском языке на самых ранних этапах его формирования, потому как большинство из них представляют собой отдельные звуки: “с”, “в”, “и”, “у”, и т.д. У тех же англичан они образовались значительно позже, потому как это не отдельные звуки, а целые их объединения, сравните: “with”, “in”, “and”, (”near”), и т.д. На этом о значениях пока всё, для раскрытия заявленной темы, я думаю, нам этого будет вполне уже достаточно.



ПравиЛА


Я конечно же не мог пройти мимо этого явления в русском языке, потому как для меня оно безусловно является уникальным. (Подчёркиваю, - для меня, - потому как не факт, что похожие явления не существовали и в других языках, а я просто о них ничего не знаю.) А говорить я буду сейчас о правиЛАх, или, проще говоря, о значении модуляции “ла” в русском языке. Именно это объединение при полном отсутствии ещё письменности, а соответственно и каких либо прописанных правил в языке вообще, использовали русскоязычные для удержания соответствующих знаний связи языка (правил) в их Коллективном сознании, - решение гениальное и единственно возможное для этого контекста.

Модуляция “(ла)” безусловно является объединением звуков “а” и “л”. Проблема в том, что собственного значения на момент её появления в русском языке у неё не было. А связано это с тем, что не было интегрированного значения у звука (л). А это связано с тем, что самого звука (л), когда в нём происходила детализация модуляций, в смысле из них образовывались отдельные звуки со своими интегрированными значениями, тоже не было. В смысле никакой сутью (значащим звуком) [Л] звук (л) в русском языке ни тогда не был, ни потом не являлся. Но ведь это тоже как посмотреть, - ведь откуда-то он в нём всё-таки взялся, раз и теперь до сих пор ещё есть. Так мы упираемся в вопрос границ и относительные свойства Языка вообще.

В самом начале этой книги мы договорились принять за границы (начала) русского языка его руский (с одним “с”) контекст. Из чего уже следует, что сам русский язык со временем стал состоять как минимум не из него одного, а из нескольких разных контекстов. А приняли мы именно руский контекст за границу (начала) русского языка потому, что сам признак “рус”, как и соответствующее ему знание (признака) “рус”, как и соответствующее ему знание (звучания) “рус” возникает именно в этом контексте.

Проще говоря, русы были именно теми представителями русского языка (русскоязычными), которые по роду своей деятельности (торговали солью) обеспечивали возможность обмена знаниями между разными контекстами русского языка на огромной территории, а значит таким образом обеспечивали и само языковое единство всего русского языка на этой территории (точнее они сами его и формировали). Только проблема была в том, что не все знания (признаков) так запросто можно было передать из одного контекста в другой, что собственно с сутью [Л] и случилось.

Звук (л) впервые возникает у жителей морских побережий и там же посредством соответствующих модуляций и формирует собственное интегрированное значение [море]. Именно с этим своим значением он и начинает использоваться в объединениях (словах) созданных в этих контекстах. А теперь представьте реакцию жителей внутриконтинентальных областей, которые этого признака действительности, - моря, - никогда в жизни не видели, тем более, чтоб иметь ещё и знание о нём. Они слышат знакомую им (потому как у них самих точно такая же) речь, в которой постоянно используются абсолютно же незнакомые им слова. А незнакомые они потому, что в них самих используется звук, которого нет в их (жителей внутриконтинентальных областей) речи. Они, само собой, просят объяснить им значение этого звука (л), чтобы так им самим потом (без переводчика) понимать и его, и объединения (слова) с ним образованные, - ну не дураки же они на самом деле, чтобы из-за какого-то одного звука собственный же язык совсем не суметь понять.

 
И вот здесь происходит для них непостижимое, а именно, - постичь, что есть “море” они не могут совсем. Те же объяснения, что под видом “моря” им “втюхивают”, не выдерживают у них никакой критики! Ну разве, скажите, может быть воды столько, чтбо даже границ её не было видно? Или глубина может быть у воды такая, что её вроде как и нет совсем? А это, - чтоб соль, которую, и это все знают, так трудно вообще добывать, в этой воде было столько, что даже солить потом её специально не надо? Короче, хватит врать! - мы вам не дураки какие нибудь. Ведь так, как вы рассказываете, так не бывает, потому как так просто и быть не может!

Собственно тех русскоязычных, которые уже использовали в своей речи звук (л) тогда и называли “люди”. В то время ещё не произошла детализация самого признака “человек” на “сам человек” и “место, где есть человек”, потому как представители формы Жизни “человек” тогда элементарно кочевали. А это значит, что они сами и место где они были тогда представляли одно целое. (Проще говоря, не было у них такого места (дома), куда бы они постоянно потом возвращались после своих кочёвок.) Потому и тогдашним значением объединения “люди” правильно было бы принять [коллективы, представители которых в своей речи употребляли звук “л”, и жили при этом недалеко от моря]. Но не тут-то было!

(О “люди” чуть подробнее. Таким образом, можно предположить, что объединение “[Л]-у[Д]” со значением [принадлежность коллектива (д) как одна из возможностей “[Л]”] всё-же возникает в древнем языке. А уже в русском языке происходит детализация и его значения, и его звучания, в результате чего образуется “люд” - “[Л]ь-у[Д]”. Древность этого объединения подтверждает такой факт, - как только оно появилось, значением его было несомненно принадлежность множеству (людей). Так вот, знание звучания соответствовавшее значению одного элемента из этого множества в русском языке было образовано в соответствии ещё со знанием связи древнего языка, т.е. с использованием сути [Н], - “людин” - “[Л]ь-у[Д]ь-[ы]-[Н]”. (С этим же знанием связи в русском языке образовано в том числе “один” - “[о]-[Д]ь-[ы]-[Н]”.) А вот то же самое значение для множеств (людей) “водь” (”воть”) и “чудь” образуется уже по гораздо позже возникшему в русском языке знанию связи, а именно через модуляцию “а[к]”, - “вотяк” (”[”во”]-[Т]ь-а[к]”) и “чудак” (”[Ч]ь-у[Д]-а[к]”). Что конечно свидетельствует о гораздо более позднем их появлении в русском языке, чем “люд”.

С тем же “чудь” ещё интереснее, потому как похоже, что эта форма тоже возникла из “чуд” древнего языка, а уже в русском языке приобрела смягчение. Впрочем с этим объединением связано столько всего, что я обязательно к нему ещё вернусь, но чуть позже, - слишком большая стоит за ним история, чтобы уместить её в рамках этой части, но один интересный факт всё же отмечу, - когда происходит смена знания связи в русском языке, в смысле для обозначения одного элемента из множества в нём начинают использовать модуляцию “а[к]”, то “людин” из русского языка сразу исчезает. Но взамен его “людак” в нём так и не появляется. Объяснить это можно только тем, что к этому времени вместо одного множества “люд” их стало уже несколько. В смысле был один коллектив (людей), а стало их несколько. (Для тех, кто забыл или не знал, - коллектив определяет соответствующий признак совместности. По тем временам единственным признаком совместности для возможности существования коллектива была п-п генетической информации между его членами.)

Получается, что уже тогда возникло несколько множеств (людей) со знанием признака “[Л]ь”, которые друг с другом п-п генетической информации не занимались вовсе. Да, “[Л]ь” безусловно был их признаком совместности, но только именно он их коллективы тогда не определял вовсе (Море, оно большое, там много каких тогда коллективов уже жило, но только п-п генетической информации они про меж собой не занимались вовсе. В смысле были не одним каким-то коллективом, а их множеством, а значит всё это были уже совсем совсем разные коллективы.) 

Дело в том, что в самом этом объединении как и в его значении на самом деле есть гораздо больше знаний, чем я здесь вообще рассказываю, - мне не хватило бы и трёх страниц, чтоб дать их все. Но нам все они сейчас вовсе и не нужны, а только если некоторые из них. И самое важное для нас сейчас знание то, что непосредственно следует из знания звучания объединения “люди” и знания его признака, т.е. знание, что в его значении используется именно знание звучания звука “л”, т.е. [”л”], но только никак не знание интегрированного значения сути [Л]. Которого русскоязычные, сами никогда до этого звук “л” не использовавшие, а потому это объединение относительно тех самых людей и придумавшие, не знали тогда вообще. Т.е. для них у этого объединения “люди” было вполне однозначное соответствие - [коллективы (д), представители которых в своей речи используют звук “л”].

Для сравнения похожие объединения: “чудь” - [коллективы (д), представители которых в своей речи (вместо звука “ц”) используют звук “ч”]. Или: “водь” (”вудь”) - [коллективы (д), представители которых воду до сих пор называют “во” (”ву”)]. Т.е. в структурах значений этих объединений сами звуки “л”, “ч”, “(во)” собственных значений не имели, а использовались в них только их знания звучаний.

А это (использование в значениях этих объединений вместо значений звуков лишь знаний их звучаний) потому так, что во всех контекстах русского языка их представители тогда вели очень похожий образ Жизни, а значит одинаково одевались (в смысле одинаково были раздеты), имели примерно одинаковый внешний вид, и т.д. А потому единственным верным способом, когда необходимо было отличить представителя одного контекста русского языка от представителя другого контекста русского языка, являлся способ сравнения их речи. По особенностям речи того или иного человека можно было судить, представителем какого именно контекста русского языка он является.

Уже из самого сегодняшнего значения объединения “люди” следует, что их представители среди русскоязычных безусловно уважались (в отличии от той же води (вуди, воти, вути, - когда возникло само это объединение окончательной детализации древних звуков “(д-т)” и” (о-у)” ещё не произошло, потому и можно сегодня по всякому, и всё так один чёрт будет правильно) или чуди, - в значениях этих объединений (”вудь” и” чудь”) безусловно присутствовал уже пренебрежительный оттенок, который сохранился и до наших дней, это уже следует из значений их производных, которые и сегодня ещё есть в русском языке). И уважались люди за то огромное, по сравнению с другими русскоязычными, количество знаний, что у них тогда уже было. Собственно в этом, - недостатке соответствующих знаний у остальных русскоязычных, - и была причина в невозможности ими использовать объединения (слова) , где уже тогда был звук (л). 

(Там ещё интереснее, - среди русскоязычных не владевших всеми (интегрированным значением) знаниями звука “л” во все времена обязательно находился хоть один желающий этими самыми знаниями блеснуть. Его так и называли, - “баламут”, что в “прочтении” значения этого объединения значило [быть представителем коллектива (д) принадлежащего мне, говорящему (муд), который в собственной речи использует звук” л”] - [[Б]-а-(ЛА)-[[М]-(уд)]]. В смысле так называли человека, который значения объединений звука “л” представлял себе плохо, но в речи своей при этом один чёрт использовал. Что, безусловно, не могло не раздражать его земляков, - мало того, что они сами плохо представляли значения объединений со звуком “л”, так этот баламут их ещё так больше путал.)

(Кстати, о том, что в те времена было принято встречать по “одёжке”, в смысле по той речи, что человек использовал, свидетельствуют не только доставшиеся нам с тех самых времён  объединения “люди”, “чудь” или “водь”, но и такое например объединение как “трус”. Потому как первоначальным его значением было [”т”-[”рус”]]. В смысле так звали тех русов, которые почему-то однажды предпочли в некоторых объединениях звук “д” произносить как “т”. Т.е. “настоящий” рус где надо всегда говорил “д”, и только трусы говорили “т”. Почему со временем само его (объединения “трус”) значение радикально изменилось и стало таким, каким мы его и знаем сегодня, разбирайтесь сами, это просто, а я лишь напомню вам пикантную деталь. Другим значением множественной формы (а в единственной форме оно просто существовать не могло) этого объединения (”трусы”) является [трусы]. А не существовало его формы единственного числа потому, что значило оно предмет одежды надеваемый на ноги, которых у нас, как известно, всегда не одна, а много, в смысле две. Из всего этого следует, что уже в те времена “т”-русы носили трусы, короткие такие штанишки, а вот “д”-русы таких не имели вовсе, потому наверно завидовали им страшно.

А что “д”-русы? - нет, трусами они конечно не были, а были исключительно только друзьями, - “друзья” - [”д”-[”рус”]ь-а] (соответствующей детализации древнего звука “(с-з)” к тому моменту ещё не произошло). И именно только в форме множественного числа, потому как приписываемая сегодня этому объединению форма единственного числа “друг” является абсолютно другим объединением (словом), и русы там не причём. Впрочем, разбирайтесь дальше сами, тем более, что это так интересно. Так вы узнаете, чем был в те времена груз, и что значило “ругаться”, и много вообще всего, стоит вам только немного подумать, а я же, с вашего разрешения,  продолжу.)

Из существования в русском языке и сегодня устойчивых выражений “вот не надо мне здесь ла-ла”, объединений “балакатъ”, “балагур”, “балалайка”, “ляля”, “бля”, и т.д., привычки в песнях, где важен мотив, а не смысл, использовать “ла-ла” (”ля-ля”), и т.д. можно вполне уже предположить значение модуляции “ла” в русском языке. Итак, значением модуляции “ла” в русском языке была замена её знанием звучания всего того, что несомненно свой смысл вообще имело, но понятым в русском языке быть никак не могло. Удивительное значение, правда? - мы с таким сталкиваемся впервые, это когда значением является вовсе даже и не контекст, а сам процесс. Потому как только на основании именно такого значения и можно было потом сформировать соответствующие прави-ЛА.

(Кстати, в математике есть задачи, решение которых предполагает использование неизвестных величин. Удивительное в том, что они именно только используются в процессе решениия, в то время как сами их значения для получения (знания) результата решения не нужны абсолютно. С модуляцией “ла” в русском языке произошло что-то похожее, оказалось, что в контекстах не обязательно знать значения некоторых его элементов, чтобы знать потом значение самого этого контекста. Примерно как по небольшому кусочку голограммы можно восстановить всю голограмму, но с несколько худшим разрешением. - В литературе известен трюк, когда в печатном тексте в середине слов переставляются отдельные буквы. При этом читатель не сразу начинает замечать существование таких перестановок. Что говорит о том, что на самом деле он полностью слова никогда не читает, а, скажем так, “домысливает их по своему разумению”. Что безусловно даёт ему возможность читать с необходимой ему скоростью. Я привёл вам этот пример, чтобы вы понимали, что в процессе Осознания нашему Сознанию не всегда важна вся полнота знаний, иногда достаточно и части их. Что применение модуляции “ла” в русском языке нам и демонстрирует. )

Понять само правило лучше всего на примерах, где оно и используется.

“Лай”

“лай” - “(ла)-[Й]” - “ЛА-[Й]”.

Значение [Й] к этому времени прошло значительный путь детализации в русском языке и достаточно уже конкретизировалось, - от просто [имеющий структуру] до [одушевлённый (имеющий структуру)]. (Здесь должен с сожалением заметить, что как атеист я плохо представляю значение [одушевлённый], - ну нет у меня должного знания контекста религии, - но абсолютно уверен в том, что это значение возникло всяко раньше, чем [разумный].) Отсутствие же перед модуляцией “(ла)” соответствующего звука (объединения звуков) предполагало по умолчанию вообще все объединения, что могли использоваться в соответствии с данным правилом (в противном случае какое-то конкретное значение обязательно тогда бы присутствовало). А, если мы ещё вспомним и значение самого этого объединения, - [(осмысленные) звуки издаваемые живым существом посредством гортани], то получается, что лаять (”говорить” осмысленно нечто такое, что нам понять не всегда удаётся) могло любое живое существо. (В том числе и человек, - не всегда и не всех в некоторых случаях вообще можно понять. А именно только в отношении собаки это объединение стало использоваться не так давно, где нибудь тысячу лет, не более.)

“Делать”

“[Д]ь-э ЛА (ть)”

Появление этого объединения связано с детализацией значения объединения “[Д]ь-э”. В смысле его значением первоначально было [любой “дь”], или чуть подробнее [любой мужик в коллективе (д)]. Со временем знаний в структуре значений этого объединения стало чуть больше, в смысле мужик умел тогда не только заниматься процессом п-п генетической информации, но и чем-то ещё. Вот это “что-то ещё” и сформировало необходимость дальнейшей детализации самого объединения. А тут как раз в русском языке появляется звук “т” с похожими свойствами (в смысле у некоторых русскоязычных он частенько уже используется вместо звука “д”). Потому и было объединением “делать” всем “предписано” там, где “[Д]ь” это однозначно процесс, заменять его на “ть”. А где нет, оставить так, как и было.

“Глаз”

А вот здесь нас ожидает засада, потому как никакие такие прави-ЛА в этом объединении не используются. Из одного этого знания много чего следует, впрочем обо всем по порядку.
Давеча мы разобрали довольно таки похожее объединение “глас”, и пришли к выводу, что оно со своим значением [значащий звук] правиЛА безусловно использует. Что и доказали, разобрав его значение. И вот уже отсюда начинается нечто несусветное, смотрите, - если предположить, что объединения “глас” и “глаз” образовались до детализации древнего звука “(зс)”, то так получается, что были они тогда одним и тем же объединением (словом), если бы... Если бы не сегодняшние их значения, - чтобы доказать предыдущее утверждение, нам бы как людям порядочным следовало прежде установить каким именно образом тогда произошла детализация их значений, чтобы они однажды стали такими, какими мы их знаем сегодня. Но не только...

Довольно скоро в своих попытках мы придём к твёрдому убеждению, что самой такой возможности, - применить знание правиЛА, - в этом объединении нет абсолютно. Только всё гораздо ещё запутаннее, - если само это объединение столь древнее (не произошла окончательная детализация “(с-з)” и прави-ЛА в нём не используется, то каким тогда образом в нём используется звук “л”, которого тогда быть ещё не могло в руском контексте русского языка? Единственный здесь возможный ответ, это тот, что предполагает возникновение самого этого объединения вовсе не в русском языке, и уж тем более не в руском его контексте. Это потому ещё так, что нам известно и другое объединение с тем же самым значением, которое тоже когда-то использовалось в русском языке, - “око”. Впрочем на этом о правиЛА-х пока и закончим.



КОНТЕКСТ

Каждый раз, говоря о значении слова в языке, я постоянно цепляю оговорочку “согласно контекста”, а всё потому, что слово без контекста не значит в Языке ровным счётом вообще ничего. Точнее наоборот, оно-то как раз и значит в Языке так много, что вне контекста само слово в нём просто использовать уже невозможно. Потому как необходимым и достаточным условием к использованию того или иного слова в том или ином языке (одного из вообще возможных контекстов Языка) является его в нём однозначность. Только само это требование непосредственно к слову несколько излишнее, потому как в речи мы обычно стараемся не использовать вместе разные контексты с одним и тем же словом. Или, по другому, стараемся не объединять в один общий контекст разные контексты, если в них используется одно и то же знание звучания, но с разными в них значениями. (Сами эти контексты уже потому разные, что одно и то же знание звучания в каждом из них соответствует абсолютно разным значениям.)

Если исключить специально придуманные (искусственные) знания связей новых значений (знаний признаков) с уже известными знаниями звучаний (они уже потому исключения, что искусственные, в смысле придуманные вопреки сложившимся традициям словообразования в языке), то окажется, что само появление слов с одним и тем же знанием звучания, но при этом с абсолютно разными у них значениями, есть следствие процессов развития языка.

(Например “сор-ок” и “со-рок” имеют абсолютно одинаковые знания звучания, в то время как значения у них абсолютно разные. Единственная возможность отличить их в речи, это воспользоваться ударением. ) Потому как, - ещё раз, -  в результате разных процессов детализации разных же слов, на их основе однажды могут возникнуть объединения с одним и тем же знанием звучания, но с соответствующими ему абсолютно разными знаниями признаков (значениями). (Примерно как может одновременно существовать на Земле достаточно много людей похожих друг на друга как две капли воды, но которые никакими родственниками при этом не являются.)

- Слова с одинаковыми знаниями звучаний соответствующие разным знаниям признаков (значениям) в русском языке называются омонимами.

Кстати, обратной ситуации, это когда в результате детализации слова в языке, у его знания признака (значения) однажды может возникнуть несколько же знаний звучаний, просто быть не может (сами догадайтесь почему, - это не так сложно). А вместо этого появляются только синонимы, -

- Сино;нимы, слова (одной части речи) с частичным или полным (!) совпадением значениЙ ( - срисовано по лекалу с Википедии, восклицательный знак и выделенка мои, - О.С. )

И вот здесь целиком оставляю на совести лингвистиков утверждение, что у разных знаний звучаний совпадение значений может быть полным, - только частичным и никогда полным! - утверждать другое, это значит абсолютно не понимать что есть слово, тем более, что есть Язык.

(Ещё раз, - малограмотные коллекционеры фактов, какими по сути сегодня и являются лингвистики, плохо понимают вообще о чём сами так говорят. Потому как необходимые знания связей у них просто отсутствуют. Это следует учитывать всегда, когда то или иное их утверждение вы собираетесь взять на веру, и тем более использовать таким образом в формировании собственных знаний связей, - труда положите много, а результата может и не быть. Или, ещё хуже, это когда сам результат может оказаться потом неверным.)

Слово, это объединение звуков объединённых посредством знаний связи, - для звуков слово является контекстом. Предложение это тоже объединение, но уже слов объединённых посредством знаний связи, - для слов предложение является контекстом. Так вот, это всё разные знания связи, - для слов одни, а для предложений другие. В смысле какой-нибудь звук в одном слове предложения посредством знаний связи, что существуют в словах, не может взаимодействовать со звуком в другом слове предложения, потому как знания связи, которые определяют структуру обьеденения звуков (слово) далее самого этого объединения (слова) действовать не могут. А знания связей, которые определяют структуру объединения слов (предложение) уже не могут действовать внутри самих слов.

(Кстати, границы действия тех или иных знаний связей в речи и на письме определяются интервалами. В смысле там, где интервалы отсутствуют (слово), это безусловно одни знания связей. А там где они присутствуют (предложение) , это уже совсем другие знания связей. О том, что структура предложений, в смысле наличие соответствующих знаний связи, когда-то не была достаточно развита, свидетельствует отсутствие тогда (на самой заре возникновения письменности) интервалов между словами. Ведь отсутствие интервалов между словами равносильно отсутствию и самих слов.

Уже только из этого можно заключить, что сами звуки тогда безусловно имели по отдельности собственные значения. С развитием же письменности соответствующие знания связи формируются и вскоре интервалы появляются. Из чего в свою очередь следует, что собственные значения так отдельные звуки начинают терять, а приобретают их теперь именно что объединения звуков. Причём и сами значения тоже при этом меняются. Особенно хорошо это видно на примере звуков, которые одновременно могли являться или отдельным звуком, в смысле использоваться в составе объединения (контекста) “слово”, или отдельным словом, в смысле использоваться в составе объединения (контекста) “предложение”. Например, понятие “интегрированное значение” становится теперь применимым уже не только к отдельным звукам, как это было на этапе детализации модуляций, а и к их объединениям, - так в русском языке формируются приставки, корни, суффиксы и окончания. Впрочем, это другая большая тема, а потому не здесь.)

И тем не менее знания связи внутри слов и знания связи внутри предложений взаимодействуют, а само их взаимодействие определяется необходимостью и тем и другим обязательно иметь смысл. Напоминаю для тех, кто забыл и тем более не знал, - “иметь смысл” для объединения (знаний) значит иметь возможность в результате процесса Осознания образовывать такие их совокупности, которые сами потом являлись бы знанием. В смысле циклическим процессом, который можно было бы бесконечно долго удерживать в Сознании и который в свою очередь тоже мог бы так быть использован уже в последующих процессах Осознания. Потому взаимодействие слова и предложения в котором оно находится, мы можем определить как взаимодействие их смыслов (значений) . Только так они и образуют структуру, только которая и имеет смысл, только которую мы и называем сегодня “контекст”. Отсюда следует определение контекста, которое лично мне кажется наиболее точным и исчерпывающим:

- Контекст, это знание знаний.

Из этого определения уже следует, что элементы контекста это всегда знания, а значит контексты как и границы существуют только в нашем Сознании (точнее в его невещественной структуре знаний). Знание как элемент контекста это не обязательно слово, - слово всего-лишь частный случай контекста, - потому как контекст, это любое множество знаний, которые объединены знаниями связи в соответствующую структуру. Т.е. контекст это тоже циклический процесс, как и знание вообще, но только уже гораздо более сложный. И зависит он в первую очередь от тех знаний, что его образуют. А знание, как мы знаем, знанию рознь, потому как существуют разные информационные каналы, по которым признаки поступают в Сознание, где из них и формируются соответственно разные знания. Т.е. Язык, как невещественная структура знаний в Сознании, это только лишь часть его, причём не самая большая. Проще говоря, (визуальный) Образ, Запах, Звук, и т.д., - всё это примеры соответствующих контекстов, и Язык всего-лишь один из них. Но нас интересует именно Язык, потому мы его и рассмотрим.

Возможность образовывать контексты появилась одновременно с формированием в Сознании знания связи “объединение”. С ним одни и те же знания сразу приобретали разные свойства, потому как оно одновременно предполагало знания “целое” и знание “часть”. Для Языка это лучше всего продемонстрировать на примере из мыслительного инструмента Счёт,
 - человек, который безусловно знает знания всех цифр, что есть в мыслительном инструменте Счёт (в смысле все их девять, потому как кроме пока ноля), называет любую их комбинацию (число) как последовательное перечисление в ней цифр, например “134” как “один, три, четыре”. Из чего следует, что так он может считать только до десяти, не более. Человек же, у которого есть соответствующее знание связи, назовёт данную комбинацию как “сто тридцать четыре”. Из чего следует, что так он уже считает до сравнительно огромных значений и у него уже появился “ноль”. (С нолем там отдельная большая история, а потому не здесь. А здесь вам сейчас важно понимать, что знание “ноль” формируется одновременно со знанием “объединение” в Языке, в смысле гораздо позже, чем появились в нём знания всех других цифр. Да, и вот тут вам “привет” от Календаря, - зная, как формировались те или иные знания связи в Языке, можно запросто определить как формировалось знание самого  Календаря, в смысле каким он мог уже быть тогда при наличии тех или иных знаний связи в Сознании (Языке). А про девять дней в неделе, я надеюсь, вы догадаетесь сами, - а иначе вот для кого всё это я сейчас пишу? (Подсказка, - вспоминайте деревянные счёты, точнее их устройство и их принцип “работы”. ) )

(Кстати, именно в Счёте сегодня как нельзя лучше можно рассмотреть взаимодействие элементов и самого контекста, который они составляют. Потому как именно в Счёте знания связей самого контекста предстают перед нами в максимально их визуализированном виде. А всё потому, что возможностей одного только Слуха для них уже маловато, - сегодня обязательно нужен ещё и Образ (в смысле глаза) .

Единственный же контекст, где используется вся совокупность знаний структуры значений того или иного слова, является сам язык, которому это слово принадлежит. В контекстах же поменьше используются не все знания из структуры значений слова, а только те из них, что необходимы соответствующим знаниям связей данного контекста. (А иначе те, что не используются, будут в нём просто бесполезны. Проще говоря, таким образом со временем сами оттуда исчезнут.) А это значит, что значения одного и того же слова в разных контекстах будут тоже разными, потому как совокупности знаний их там определяющие являются разными. Отсюда следствие, -

- Переносить (ретранслировать) знание звучания слова из одного контекста в другой, не изменяя при этом сам состав совокупности знаний в структуре значений слова, нельзя.
Если же совокупность знаний (значение) слова в разных контекстах совпадает, то это значит что или сами эти контексты абсолютно одинаковые, или так один контекст является частью другого, большего контекста (подмножеством множества). 
 
Ещё раз, -

- Структура значений слова в языке, это совокупность вообще всех знаний, что у этого слова в нём есть. А совокупность знаний (значение) слова в том или ином контексте языка, это совокупность знаний из структуры значений слова именно для данного контекста. Соотношение между двумя этими совокупностями - структурой значений в языке и значением в контексте языка - это соотношение между множеством и его подмножеством.

Проще говоря, если мы значение слова при переносе из одного контекста в другой ни чуть-чуть не изменим, то потом в результате процесса Осознания нашего Сознания с таким значением этого слова в другом контексте не получится создать необходимые связи, чтобы в свою очередь таким образом сформировать уже с ними циклический процесс знания. Или, ещё проще, - данное слово с таким своим значением в другом контексте смысла тогда иметь не будет. А так очень легко потом можно запутаться, или даже совсем ошибиться. Самый же простой способ, чтобы избежать возможной ошибки, это расширить структуру значений слова за счёт добавления в неё необходимых знаний.

В результате постоянного процесса накопления вообще новых знаний, эти самые новые знания не возникают сами по себе. В смысле они изначально возникают как знания уже встроенные за счёт знаний связи в невещественную структуру знаний Сознания, потому как существовать отдельно (вне структуры) знания просто не могут. (В противном случае ими один чёрт невозможно было бы пользоваться, - отсутствуют необходимые знания связи.) И знания слов здесь вовсе не исключения. А это значит, что таким образом меняются сами контексты где эти слова потом используются, а с ними так меняются и сами слова. А ведь это и есть первый шаг как к детализации самого значения этого слова, так и его звучания. И они так и очень разные, результаты этих детализаций, чтоб мы запросто смогли их потом проследить. (Другое дело имена собственные, - они подобно мамонтам в вечной мерзлоте долго ещё сохраняются в языке. А потому сам процесс изменения тех или иных контекстов за счёт изменения (структур) значений слов (появления в них новых знаний/исчезновения прежних) лучше на них и проследить, - впрочем это совсем другая история, а потому и не здесь.

(Кстати, интересный факт (поможет лучше понять процесс формирования контекста “предложение”), - в первоначальном своём значении [Й] - [имеющий структуру] - вовсе не мог быть частью чего либо. Потому как одно из свойств любой структуры, это быть целым. А потому сказать тогда “моя рука” - “[М]-о-[Й]-а” рука, -  это значило, что предварительно я её от себя отрезал, а теперь вот её так предлагаю. Потому как рука не могла быть моей, - она была частью меня самого (как структуры). Моей она могла быть только в одном случае, это когда она частью моей структуры уже не являлась, в смысле была от меня отделена.

Потому тоглашнее предложение взять кому-то ““[М]-о-[Й]-у” руку и сердце” на самом деле предполагало выбор из двух возможностей, - или взять всё это по отдельности (убить), или всё вместе разом (выйти замуж). (Это уже потом, в процессе детализации значений, [Й] стало значить в том числе и вещественную структуру частей тоже.) А потому, прежде чем подкатывать с таким предложением, тыщщу раз сначала подумайте.)

Проследить взаимодействие слова с контекстом можно хорошо на примере кличек. В основе клички обычно лежит знание какого-то человеческого признака, причём неважно, действительности он, - Трёхпалый, Косой, Рыжий, и т.д., - или сознания, - Грозный, Храбрый, Благочестивый, и т.д. И уж тем более вещественный он или невещественный. Впрочем, вместо знания самого человеческого признака для клички может использоваться и какое-нибудь другое знание, в котором знания этих человеческих признаков безусловно присутствуют: Змей, Хомяк, Нож, Сыкло, Обжорка, Шпуля, Пупок, Горе, Макарон, Кирик, Рыбка, Бич, Киса, Птеньчик, Шнырь и т.д.. Предпочтительней именно те знания, что могут в себе объединять сразу по нескольку признаков, потому как только так можно ещё больше уточнить значение самой клички.

(На самом деле человеческих признаков не так уж и много, чтобы какой-нибудь из них не существовал одновременно у нескольких членов даже небольшого коллектива (контекста). А вот их одинаковые комбинации, естественно (и это нам подтверждает математика), будут встречаться в нём гораздо реже.  Потому как их гораздо больше, чем самих признаков, а необходимым условием, по которому подбирается соответствующий признак (или их комбинация) для клички, является их на тот момент времени уникальность в коллективе (контексте),- 

- Т.е. в одном каком-то общем контексте (коллективе) одновременно могут присутствовать клички с одинаковым звучанием, - главное, чтобы сами те контексты (части коллектива), где есть такие клички, никогда никак не пересекались (в том числе и в этом общем для них контексте (коллективе).)

Само это условие диктуется требованием языка к словам вообще, - в одном контексте, у одного слова не должно быть больше одного значения. В случае же клички, контекстом для нее является сам коллектив, в котором она используется, и время, когда она в нём используется. (Согласитесь, трудно, а то и вообще невозможно, будет использовать кличку “Толстый” в компании, где в тот момент толстыми является большинство.)

С другой стороны, это же условие однозначности накладывает ограничение и на сам контекст, - он у клички не может быть слишком большим. Т. е. большим не может быть ни сам коллектив, ни тем более период времени, когда в нём существует та или иная кличка. А так как одновременно у двух и более разных людей в в одном и том же коллективе кличка существовать не может, то и время её существования в Коллективе ограничено временем жизни её носителя. Потому сегодня, если клички и существуют, то обычно в очень небольших коллективах: компаниях, семьях, классах, бригадах и т.д.

И вот здесь, - вы заметили? - мы снова “уткнулись” в вопрос границ, употребив формулировку “слишком большой” в отношении Коллектива. Потому как на самом деле таким образом мы по сути признали, что для клички размер Коллектива значения не имеет. А имеет значение исключительно только - назовём это так - “известность” самого носителя клички в Коллективе. Или, по нашему, по научному говоря, - только количество знаний связи построенных по типу “человек носитель клички” - “человек другой (в смысле из тех человеков, что есть вообще в том коллективе)”.

Так, например, если в качестве Коллектива рассмотреть всё сообщество людей в контексте не такого далёкого прошлого, то окажется, что кличку “Ленин” в нём знал тогда почти каждый. Потому и быть она могла тогда у одного какого-то только её носителя, что самого этого носителя все (ну, или почти все) остальные человеки в этом Коллективе безусловно уже знали. А вот с кличкой “Косой” не так, - их, как и самих их косых носителей, всегда было там множество, потому как знал их конкретных носителей не весь этот Коллектив (не все в Коллективе), а только лишь некоторые его отдельные части (коллективы). В смысле маленькие коллективы, из которых большой Коллектив и состоял. Именно условие существования этих маленьких коллективов отдельно друг от друг и определило возможность одновременного существования клички “Косой” у множества её носителей уже в самом большом Коллективе. Потому как “Ленин” с “Лениным” в таком Коллективе (тогда почти всех людей, что были на Земле) встретиться никак не могли, - ну не может быть в одном и том же Коллективе второго знания (клички) “Ленин”! - в то время, как  “Косой” с “Косым” уже запросто. А, чтобы чего не перепутать, когда всё-таки они встречались в одной фразе или предложении, к ним добавляли обычно ещё какое-нибудь уточнение вроде знание признака (в том числе и название того коллектива (контекста), откуда они сами были), например: “Косой питерский”, “Косой рыжий”, ”Одноглазый Косой”, “Молодой Косой” и т.д., и т. п.

Потому как вообще:

Контекст прежде всего определяют знания связей между знаниями из которых он и состоит.
Ну уж коль речь зашла о косых, вам напоследок задание:

- Необходимо правильно определить значение фразы “За косой косой косой с косой косой убит.”

Я верю, вы запросто с ним справитесь, если поняли перед тем все, что я рассказал здесь про контекст. Небольшая подсказка, - для начала определите все вообще возможные контексты у слова “косой” и его в них значения. А уж затем, используя эти знания, постарайтесь из самой фразы образовать тоже знание. Уверен, при этом вы прямо таки ощутите, как ваш процесс Осознания буквально “рыщет” по структуре вашего сознания. Удачи!


ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ЧАСТОТ ЗВУКОВ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

Для того, чтобы осознать что есть Последовательность частот звуков в русском языке (в Действительности), прежде необходимо осознать, а какой она вообще должна была бы быть (в Сознании). В смысле составить её математическую модель, а уже по несоответствиям между математической моделью и её реальным аналогом узнавать много чего интересного о самом русском языке. Как это делать, - об этом чуть позже (в Главе “Пример анализа в русском языке”), - а пока два слова о самой Последовательности.
Вроде всего-лишь последовательность, даже не таблица, и тем не менее с её помощью много чего ещё можно узнать. Да, в ней самой знаний совсем немного, но это очень и очень важные знания. Потому что сама Последовательность (частот звуков в русском языке), это как ключик от огромного Здания (знаний) русского языка. Даже если самих этих знаний мы наберём великое множество, то без этого “ключика” мы никогда не сможем зайти внутрь самого Здания, чтобы навести наконец там порядок. А потому к самой Последовательности нам надо именно так и относится, - как к ключику, который открывает любые двери в Здании (знаний) русского языка. А потому, давайте же поторопимся, тем более, что я ещё сам плохо себе представляю, какие тайны за ними нас ждут. Одно знаю точно, - это безусловно будут великие тайны! Итак...
В основу математической модели Последовательности частот в Языке мы положим ряд утверждений, которые в каких-то доказательствах вовсе и не нуждаются, хотя бы уже потому, что их просто доказать невозможно. Собственно они и будут теми аксимомами на которых мы потом построим все свои дальшейшие рассуждения и выводы, вот их-то мы уже будем посредством этих самых аксиом доказывать обязательно. И таким образом мы вовсе не будем оригинальны, - абсолютно так и никак иначе устроены все совокупности знаний, которые претендуют на то, чтобы их называли науками. (Судя по тому, что утверждал А.А. Зализняк о Лингвистике, она (”нормальной” - по Томасу Куну) наукой вообще никогда не являлась, потому как в ней ничего не доказывается, а если и принимается что-то, то исключительно только на веру, по результатам всеобщего голосования, - наука состоящая из одних только аксиом это нонсенс.)
И первым таким утверждением будет: - “знания постоянно накапливаются” (в Коллективном сознании). Процесс накопления знаний в самом начале возникновения процесса Жизни был очень неспешным и абсолютно совпадал по скорости с процессом детализации самих форм Жизни (эволюциией). А скорости их совпадали потому, что на самом деле это был один и тот же процесс. Всё изменилось с появлением у некоторых форм Жизни Сознания, - оказалось, что с ним теперь можно было хранить не только вещественные знания посредством самих форм Жизни, а и невещественные знания (циклические процессы) посредством такой части формы Жизни как Сознание. Основное отличие этих разных форм знаний в их скоростях, которые определяются скоростями процессов, где эти знания и участвуют. Таким образом невещественные знания накапливались гораздо быстрее, чем вещественные, что в свою очередь привело к необходимости более скорого развития Сознания относительно всей её формы Жизни (чтобы таким образом преуспеть в самом процессе Жизни). Безусловно это был важный, но только первый шаг, - даже развиваясь быстрее относительно остальной своей формы Жизни, Сознание при этом один чёрт продолжало оставаться (пусть частью, но...) лишь формой Жизни со всеми вытекающими из этого факта следствиями (в том числе и с присущими ей медленными скоростями развития вообще ).
Все изменилось именно с дальнейшим развитием Коллективного сознания (ростом количества в нём сознаний) , - так оно уже зависело от самих форм Жизни гораздо опосредованнее, чем просто Сознание, а потому и скорости у него (в процессах) могли быть теперь только быстрее (чем это было у форм Жизни в аналогичных процессах, в смысле у процесса Знание скорости в одних и тех же контекстах всегда гораздо быстрее, чем у процесса Жизни вообще). Коллективное сознание без Языка ничто, потому как это две грани одного и того же процесса, а именно, - процесса накопления знаний. Язык является способом удержания знаний в Коллективном сознании посредством их передачи от одного Сознания другому. Пожалуй с этой цифры мы и начнём, а иначе мы так никогда не подберёмся даже к началу.
Ещё раз, - накопление (вещественных) знаний предполагало развитие самой вещественной структуры формы Жизни, в том числе и такой её части, как Сознание. Вещественная же структура Сознания одновременно служит основой для формирования уже невещественной структуры знаний, которая тоже постоянно стремится к развитию.

МОДЕЛЬ
Нет, её здесь не будет, хотя бы уже потому, что это знание середины этого десятилетия, но только никак не начала. И первыми обретут его совсем не лингвистики, - у них просто нет на это соответствующих возможностей (знаний), - этим знанием в той или иной степени уже сегодня владеют программисты. Именно им и предстоит ещё в этом десятилетии объеденить окончательно знание Языка со знанием  языка Искусственного разума, - впрочем это другая захватывающая история, а потому не будем сейчас об этом, тем более, что сама эта история ещё только будет. А сейчас мы будем лишь только о тех ограничениях, что эту Последовательность определяют, - поверьте, этого знания вовсе даже немало, чтобы так получить о самой Последовательности уже хоть какие-то знания. А потому начнём...
Не вдаваясь в подробности, - детализировать сегодня запросто можно и до самых начал, только здесь нам это вовсе и не надо, - вторым утверждением не требующим доказательств мы примем уже следующее утверждение, - “одному знанию признака в Языке может соответствовать только одно знание звучания”. (Наоборот, это когда одному знанию звучания может соответствовать два и более знания признаков (значения), так это в любом языке сколько угодно.) Из этого следует, что Язык появлялся именно как соответствие одному знанию признака одного какого-то (знания) звучания (звука). Более того, само это соответствие задавалось изначально именно связью (вещественным знанием), а вовсе не именно знанием (невещественным циклическим процессом). Проще говоря, если в соответствующем контексте та или иная форма Жизни что-то и кричала, то только потому, что именно так у неё в нём кричать получалось. Потому как зачем она именно так кричала, а не как-то иначе (если вообще иначе уже могла), она сама не понимала вовсе, - всё как-то само-собой получалось.
Именно знания (вместо самих связей) связей соответствия появляются чуть позже, и с ними невещественная структура у знаний звучаний звуков становится такая же, какой она впоследствии будет и у слова: “знание признака - знание соответствия - знание звучания”. Но даже с такой структурой звуки полноценными словами быть никак не могут. Потому как слова, это прежде всего объединения звуков, а не какой-нибудь звук в отдельности. Объединение же без соответствующего знания связи “объединение” просто существовать не может, потому как оно его и определяет. Проще говоря, даже обладая уже соответствующей структурой в Сознании, но при этом не имея знания связи “объединение” (не являясь объединением), звуки таким образом являлись в Языке всего лишь обычными сигналами, и не более. А вот уже с формированием знания связи “объединение” мы можем говорить о появлении именно слов, а с ними и самого Языка.
Выглядело это примерно так, - допустим, что в Действительности существует три признака: A, B, C, им соответствует в Сознании три знания признака: (A), ( B), (C), а им в свою очередь соответствует в Языке (Коллективном сознании) три знания звучания: (a), (b) , (c) :
A - (A) - (a)
B - (B)- (b)
C - (C) - (c)
(Напоминаю, знак “-” здесь заменяет нам или связь, или знание соответствия.)
В смысле, - первое ограничение, - это были тогда вообще все звуки, что уже могла посредством горла извлекать, а самое главное посредством Сознания воспринимать представители формы Жизни “человек”. И все (три) знания Языка, что вообще уже тогда были у представителей формы Жизни “человек”. Но знания имеют свойство накапливаться, причём гораздо быстрее, чем может меняться сама форма Жизни, чтобы так научиться извлекать новые звуки (знания звучания) , чтобы посредством их задать соответствия с новыми знаниями. При этом знания обязательно следует удержать, а иначе так просто умнее не стать, со всеми оттуда вытекающими последствиями. И тут на “выручку” приходит механизм, который давно уже был развит в Сознании, но по отношению к Языку ещё никогда не использовался, а именно механизм на основе знания связи “объединение”, - обозначим здесь само это знание как “+”. Таким образом посредством его появилась возможность новым знаниям задать в соответствие не знания новых звуков (которых всё равно ещё нет), а знания уже объединений звуков:
(AB) - (a) + (b) - (a+b)
(AC) - (a) + (c) - (a+c)
(BC) - (b) + (c) - (b+c)
А с учётом знания “порядок”, что возникает несколько позднее, дополнительно к этим ещё три:
(BA) - (b) + (a) - (b+a)
(CA) - (c) + (a) - (c+a)
(CB) - (c) + (b) - (c+b)
Здесь промежуточным этапом отмечен этап возникновения устойчивого сочетания. Обращаю внимание, - только знания признаков могут использоваться на любом месте, в отличии от знаний связи. Потому как это абсолютно разные знания, в смысле знания обладающие разными свойствами. (При этом сама природа их одна и та же, - они являются циклическими процессами. А разница, например между знанием связи “объединение” и знанием связи “порядок” проявляется в том, что первое определяется структурой самого объединения, в то время как второе определяется структурой процесса Осознание использующего это объединение. ) Таким образом с одним только знанием “объединение” (а с ним вместе и со знанием “порядок”) с использованием трёх звуков в Языке возможно задать соответствия уже для девяти знаний признаков. И так и да, - из того, что знание связи “порядок” определяется процессом Осознания, следует, что сам он таким образом является линейным.
Понятно, что пока количество всех знаний в Коллективном сознании не превышает этого количества (девять) то никаких проблем у обладателей пяти знаний (три звучания, одно “объединение”, одно “порядок” ) быть не может. (Вы обратили внимание? - знаний связи добавилось всего два, а удерживаемых с их помощью знаний признаков из трёх стало девять. В смысле, вещественного роста для роста невещественного нам так понадобилось совсем чуть-чуть, а ведь это только начало, ведь сами зависимости там совсем не линейные. А это значит, что сам такой процесс развития Сознания как нельзя лучше соответствует тем задачам, что “ставит” перед формой процесса Жизни сам процесс Жизни.)
Ещё раз, - знания (признаков) постоянно только накапливаются, причём делают это гораздо быстрее, чем развивается вещественная структура Сознания. В смысле так ему безусловно стоило бы найти уже способ как эти самые новые знания удержать, но вот вопрос-то именно, что в “как?“. Возможностей у Сознания не так, чтобы много, и наиболее очевидная из них связана с увеличением собственных возможностей удержания знаний. Причём эти возможности касаются в первую очередь не столько самих вещественной и невещественной структур Сознания, а сколько самого процесса Осознания (что постоянно возникает и сразу заканчивается после соответствующего цикла в Сознании для формирования в нём уже других знаний (циклических процессов), - его постоянство вовсе не в собственном существовании, нет, а именно в постоянном каждый раз потом возникновении). Собственно так мы и попадаем на ограничения связанные уже с самим процессом Осознания.
(Кстати, вы сами запросто сможете большую часть из этих ограничений обнаружить, для этого достаточно придумать и попробовать решать соответствующие тестовые задачки. Например, проверить насколько большие числа вы можете перемножать устно. Или,  насколько большое число вы в состоянии вообще запомнить, в смысле повторить его за тем, кто вам его перед этим назвал. (О! Там интересно, так вы откроете в себе древнейший механизм удержания знаний, причём даже совсем не в Сознании, - оказывается, одновременно с постоянным повторением (про себя, голосом, неважно) знаний, можно думать что-то ещё, - отдельно процесс Осознания так не умеет, потому как линейный, - он может только что-то одно, - или “помнить”, или “думать”, но только не оба эти дела одновременно. ) И т.д... . Уверен, так вы узнаете о себе, точнее о собственном сознании, много чего такого, о чём даже до этого и не догадывались. Во всяком случае точно так перестанете наконец верить в чушь, что возможности человеческого Сознания безграничны.)
И здесь возможны два пути, в смысле однажды, по мере совершенствования вещественной структуры связей Сознания становится возможным сформировать в его невещественной структуре знаний ещё одно какое-то знание. И вот отсюда возникает разночтение, - смотрите!
Если это будет ещё одно знание связи “объединение”, использование которого ограничено местом, которое оно вообще может в объединении занимать, то мы с его участием получим следующие объединения:
- сначала те, что были уже до него:
(а), (b), (c),
(a+b), (a+c), (b+c), (b+a), (c+b), (c+a).
Итого 9 знаний звучания.

- А теперь с участием ещё одного знания связи “объединение” :
(a+b+c), (a+c+b), (b+a+c), (b+c+a), (c+a+b), (c+b+a)
((a)+(a+b)), ((a)+(a+c)), ((а) +(b+c)), ((a)+(b+a)), ((a)+(c+b)), ((a)+(c+a)),
аналогично с (b) и (c), плюс с учётом знания связи “порядок”.
Итого 42 новых знания звучания.
Всего с учётом уже имевшихся получается 51 знание звучания, - неплохой рост, если учесть, что сама вещественная структура Сознания выросла незначительно (похоже, что на одну только связь).
Но, кто сказал, что эту новую связь Сознание должно было обязательно использовать для образования именно знания связи “объединение”? А не ещё одного знания звучания “звук”, тем более, если соответствующие возможности (для извлечения и осознания ещё одного (нового) звука) у формы Жизни уже сформировались? Давайте посмотрим что будет, если это будет не знание связи “объединение”, а именно знание нового звука (назовём его (d), - знание звучания “d”).
Итак, сначала те, что были уже до него:
(а), (b), (c),
(a+b), (a+c), (b+c), (b+a), (c+b), (c+a).
Итого 9 знаний звучания.

А теперь с участием ещё одного знания звучания “d” :
(d)
(a+d), (b+d), (c+d), (d+a), (d+b), (d+c)
Итого 7 новых знаний звучаний.
Всего, с учётом тех, что уже были, получается 16 знаний звучаний.

Впрочем на этом мы здесь и остановимся, потому как чем дальше тем само это знание становится все более и более огромным, что нам в любом случае так придётся выбирать между самим его осознанием и его использованием. Наша задача безусловно его использование, тем более, что перед этим я предупредил вас, что на процесс осознания этого знания у нас (человеков) даже по моим весьма оптимистичным прогнозам уйдёт никак не меньше пяти лет. А потому включайте механизм Веры и так и двигайтесь дальше, - а по другому сейчас у нас просто не получится. (Честно говоря, сам я перед этим заглянул чуточку дальше, но только для того, чтобы самому быть гораздо более  уверенным в тех выводах, что я вам сейчас предложу взять на веру, - вам никто не мешает проделать то же самое, это если есть время и соответствующие знания. Да, и уже только из этого факта все мои дальнейшие утверждения надо воспринимать именно как гипотезу и никак иначе.)
Не стоит думать, что необходимо теперь каждую новую связь использовать именно для ещё одного знания связи “объединение”, потому как она безусловно гораздо более для Языка эффективнее, чем знание связи “звук”, нет (сравните, - 7 против 42!) Потому как так начинают действовать уже другие ограничения, которые сам этот процесс и ограничивают. Здесь правильно говорить о необходимом соотношении обоих этих процессов, - процесса использования знаний связи и процесса использования знаний звучаний непосредственно процессом Осознания. Соответствующие границы здесь безусловно есть, это следует хотя-бы из примерно одинакового количества звуков в разных языках, из примерно одинаковой длины используемых в разных языках предложений, и т.д. (Сравните русский язык и английский, или,  ещё хлещще, - язык формы Жизни “человек” и язык формы Жизни “дельфин”.)
Для нас же сейчас гораздо важнее совершенно другое, а именно:
- если рассматривать процесс накопления знаний в Коллективном сознании как процесс, то сам Язык в том или ином его контексте мы обнаружим в совершенно разном его состоянии в зависимости от стадии процесса накопления знаний в Коллективном сознании в которой он там и находится. В смысле, если предположить, что у всех форм Жизни “человек” может быть только один и тот же язык, то это значит, что каждый раз, когда количество удерживаемых посредством такого языка знаний совпадает с количеством самих его возможностей к удержанию им знаний, частота всех звуков в таком языке на этот момент будет абсолютно одинаковой. Когда же количество знаний превысит количество возможностей языка, то со временем в нём появляется ещё одно знание, и им вполне может быть новый звук. Вот между этими, скажем так “равновесными” (т.е. это когда количество знаний совпадает с количеством возможностей), соседними состояниями Языка частота у последнего по очереди возникновения в нём звука может сильно отличаться от частот других в нём звуков, частота которых меж собой будет практически одинаковая.
Но так в реальности быть просто не может, и всё из-за того самого допущения, что мы взяли за основу своих рассуждений в самом начале. А именно, что у всех представителей формы Жизни вообще (всего того контекста где они вообще существуют) всегда сохраняется  языковое единство. Что значит, что в таком контексте существовать может какой-то один только язык. Проще говоря, любое изменение в языке такого контекста сразу становится достоянием всех его носителей, - но только таких контекстов не бывает! (Я в этом тем более уверен, что застал ещё эпоху, когда влияния радио (телевизор? - да он появился уже после меня, чтоб вообще на что-то тогда мочь влиять!) на язык было минимальным. Потребовалось как минимум несколько десятков лет, чтобы посредством его привести весь русский язык в разных его контекстах к одному единому более менее общему знаменателю. Тем более, что тогда говорить об эпохах, когда не то, что радио с телевизором не было, но даже не было еще и самой письменности. )
Как раз тогда была уже совершенно другая ситуация, это когда одновременно в Языке возникало равновесное состояние, а на его фоне уже в абсолютно разных (географических) контекстах Языка одновременно возникало абсолютно одно и то же знание. Вероятность, что в разных контекстах одному и тому же знанию признака могло быть задано одно и то же знание звучания, если и была, то исключительно только как случайность, проще говоря, очень и очень маленькая. Собственно это уже и был процесс детализации Языка на разные уже языки.
(Кстати, все беды сегодняшних лингвистиков от того, что они на голубом глазу рассматривают сегодня заимствования именно самих слов. В то время, как заимствуются исключительно только знания, - ну вот на кой чёрт мне заимствовать какую-то абракадабру (в смысле слово),  если она ничего ровным счётом в моём языке не значит? Или значит что-то, для чего в моём языке давно уже есть соответствующее слово? Сегодня думать, что заимствуются именно слова, но только никак не знания, это как полагать, что лошадь толкает телега, в которую она запряжена, - двигаться куда-то дальше с такими мыслями (знаниями связей) просто невозможно.)
Но, появление разных звуков в разных контекстах (языках) вовсе не предполагало, что эти же самые звуки вместе со знаниями со временем не могут проникнуть в том числе и в другие контексты (языки). А оно именно так и происходило, - с момента появления Сознания у формы Жизни “человек” всё дальнейшее её существование, это постоянная борьба за знания, - от чего процесс словообразования в самих языках становился ещё интереснее. В смысле нам вовсе не стоит ожидать, что даже в каком-то одном языке частота всех его звуков будет одинаковой. Скорее всего наоборот, частота у всех звуков какого-то одного языка будет абсолютно разной. А, если допустить, что с момента появления звука в том или ином языке, он начинает потом одинаково с остальными звуками участвовать в процессе дальнейшего в нём словообразования, то, безусловно, большую частоту в этом языке будет иметь тот звук, что появился в нём раньше. И наоборот, тот, который появился в нём последним, будет иметь наименьшую частоту. Скажу больше, сегодня уже можно не только восстановить очерёдность появления тех или иных звуков в том или ином языке, но даже время и место где это произошло (настолько точно, насколько это вообще возможно для процессов).
Прежде чем перейти к самой Последовательности, напоминаю, - правильно если только составлять общую последовательность для гласных и согласных звуков, а вот рассматривать их последовательности безусловно следует уже отдельно. А всё из-за самих их свойств, они совершенно разные, чтобы их можно было рассматривать вместе в одной и той же Последовательности. Так, тот же гласный звук (о) правильно рассматривать вовсе не как знание звучания соответствующее какому нибудь знанию признака, а как “визуализацию” знание связи “объединение” (+). И так вообще со всеми гласными звуками в русском языке, сами они никаким знаниям признаков не соответствуют, т.е. сутями (значащями звуками) в русском языке не являются. (При этом ни в коем случае не путайте, когда речь идёт о звуках, а когда о буквах, - в знании звучания той же буквы “я” может присутствовать суть [Й]. ).



ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ ЧАСТОТ ЗВУКОВ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ


Данная Последовательность составлена на основе текста Ивана Сергеевича Тургенева “Степь” в её современном написании. Частота того или иного звука в языке определяется его повторяемостью в совокупности из 10 000 звуков одного и того же контекста. Алгоритм подсчёта достаточно прост, но объяснение его это сам по себе отдельный большой контекст (несколько страниц) а потому и не здесь, - здесь возьмите на веру. Тем более возьмите на веру, что никаких специальных подгонок, тем более подтасовок я в Последовательности не делал, - мне это зачем? Потому все данные получились сами собой, и я таким образом могу их уже анализировать. Более того, если бы я использовал для составления Последовательности совсем другой текст, но из этого же контекста (контекста Ивана Сергеевича Тургенева), то, я уверен, получил бы так абсолютно аналогичные цифры (в коридорах допустимых отклонений, - кстати, я этого не проверял никогда, не было времени, - проверьте вы, мне самому так уже интересно). Но, имейте в виду, что если вы составите Последовательность на основе совокупности звуков из другого контекста, то она может уже несколько отличаться, - Последовательность как и язык, который она представляет, не есть что-то неизменное, - меняется контекст, меняется и язык, меняется и Последовательность. Так в Последовательности на основе какого нибудь современного контекста значение частоты того же звука (ф), например, будет, уверен, в десятки раз больше, чем это есть в Последовательности на основе текста “Степь”, где (ф) =3.

И ещё, - Русский язык формировали продавцы соли, в смысле у него никогда не было национального признака как такового (нет его и сейчас). А потому именно так его и надо рассматривать, - многоконтекстный, без какого-либо национального признака. Попытки же сделать уже сам русский язык неким признаком совместности обречены на неудачу, - телега никогда не повезёт лошадь, даже если вы и запряжёте её спереди.

(Кстати, частота звука в языке не самая удобная величина, потому как отражает именно что повторяемость того или иного звука в том или ином контексте. И совершенно не отражает сам звуковой состав разных контекстов, в смысле уж его изменения, а отсюда могут быть уже и ошибки. Проще говоря, просто сравнивать частоту одного и того же звука в разных контекстах неправильно, необходимо при этом обязательно сравнивать ещё и сами эти контексты, после чего и делать необходимые поправки. )

Итак, заранее предупреждаю жителей Проза.ру , - привожу Последовательность здесь в её текстовом “построчном” формате, - а там как получится :

(ь) = 828  (й) = 828
 
(т) = 551  (н) = 508  (с) = 456  (в) = 444  (л) = 367  (р) = 362   
(к) = 299  (д) = 280  (м) = 263  (п) = 214  (з) = 169  (г) = 156  (б) = 142
(ь) = 137  (й) = 104
(ш) = 104   (ж) = 95   (ч) = 95   (х) = 94
(ц) = 34
(ф) = 3    (ъ) = 3

(о) = 877  (э) = 797  (а) = 793  (и) = 515  (у) = 260  (ы) = 221

Возможные древние звуки в составе модуляций древнего языка:
(св)=(1657)  (тд)=1288  (нм)=1195  (лр)=1130  (кгх)=885  (пб)=552

Возможные гласные звуки в древнем языке до их там детализации:
(э-а) = 1590     (о-у) =  1137     (и-ы) =  736 

Вам нравится? - мне да, хотя бы уже потому что она (Последовательность) непонятна “с разбегу”. В смысле в ней точно есть какая-то закономерность, а значит и загадка, с которой так и хочется разобраться. И здесь нам конечно уже без знания самого русского языка никак не обойтись, давайте же разберём её чуть подробнее.

Ь и Й

И сразу первая загадка, - оказывается самыми популярными звуками в контексте “Степь” являются звуки (ь) и (й). Но это именно, что в этом контексте, а из этого вовсе ещё не следует, что эти звуки вообще могли быть в том контексте древнего языка, из которого русский язык однажды и возник. А вот в чём я абсолютно уверен, так это то, что именно эти два звука и определили впоследствии то, что однажды и стали называть “русский язык”. Впрочем, это история, которую ещё только следует написать, а потому пока пропускаем. Это уже потому верно, что в родственных языках в числе первых мы этих звуков не находим (если они там есть вообще). 

Происхождение этих звуков пока ещё загадка, а вот сама их частота объясняется теми значениями, что у них сегодня есть в русском языке, - они не самые в нём древние, - а потому сегодняшняя их частота в русском языке, это вовсе не факт какого-то их в нём первородства. Под подозрением безусловно представители Йудь (сегодня более известны как “евреи”) с их просто патологическим стремлением к порядку во всём, - значением [Й] в русском языке было [обладающий структурой (порядком)]. А значением (ь) однажды вместо соответствия знанию признака стало соответствием знанию связи, - сама буква сегодня так и называется “мягкий знак”, отсюда и такая её частота вообще в русском языке. )

Т, Н, С, В, Л, Р

Это безусловно первые звуки, которые вообще возникли в русском языке. Более того, (т), (н) и (с), - именно в таком порядке, - это первые звуки во многих сегодняшних языках, а значит и вообще в Языке. В смысле у формы Жизни “человек” они возникли тогда, когда она была ещё в животном своём состоянии. В этом списке не хватает звука (д), - судя по значениям, а они у него самые древние в Языке, именно он и должен был стоять на первом месте в русском языке. А он и стоял в руском (одна “с”) контексте русского языка на первом месте! Пока в результате обмена знаниями не сформировалось правило “деЛАть”. Ведь изначально не было в Языке отдельных звуков (д) и (т), а был единственно тогда возможный древний звук (дт). (Как не было отдельно (с), (з) и (в), (р) и (л), (н) и (м), (б) и (п), (к), (г) и (х) и т.д. ) А уже потом в одних контекстах он детализируется на звук (д) (руский - одна “с” - контекст) , в других на (т), а в некоторых и на оба эти звука сразу.

Похожее звучание отдельных звуков предполагает, что изначально они были одним звуком, потому как древние человеки просто не могли бы их ещё ни издавать, ни тем более различать. Исходя из этого мы можем предположить, что в результате детализаций модуляций в Языке тогда так образовались именно первые древние звуки (древний язык):

(св)=(1657)  (тд)=1288  (нм)=1195  (лр)=1130

(а ещё чуть позже (кгх)=885 и (пб)=552)

а не какие нибудь отдельные (с), (в), (д), и т.д. Это тем более так, что абсолютно укладывается в наше представление о звукообразовании вообще.

Так первым из древних (а значит и вообще) согласных звуков получается звук (св), который единственный из них всех и был на все сто (%) естестественным звуком (потому все другие согласные звуки относительно его мы можем смело так считать уже искусственными). А естестественные он потому, что представитель формы Жизни “человек”, - неважно хотел он этого или нет, - в любом случае всегда его издавал во время питья с поверхности воды. В результате детализации уже самого этого звука в разных языках потом возникло множество разных звуков. Так в том же русском языке мы можем сегодня говорить как минимум о трёх звуках, что в результате процесса детализации из него возникли: (в), (с) и (з), - (ф) возник вовсе не в русском языке, а был в составе знаний в него заимствован.) Именно эти три древних согласных звука в объединении с древними же гласными звуками (а-э), (о-у) и (и-ы) и образовали первый словарный запас древнего языка.

Детализация самих этих древних звуков есть не что иное, как детализация древнего языка уже на другие, в том числе русский, языки. А другие (разные) они уже потому, что сама их детализация проходит в них очень по разному. (Напоминаю для тех, кто забыл или тем более не знал, - детализация слова предполагает одновременную детализацию его знания звучания и/или значения.) Похоже, что звук (св) единственный, который нацело детализировался именно в руском контексте русского языка. В то время как в результате детализации того же (рл) в руском контексте русского языка не возникает звук (л), а только (р), - звук (л) возникает уже в других контекстах русского языка, откуда потом и заимствуется в руский контекст вместе со знаниями. Т.е. так полностью повторяется история с детализацией древнего звука (дт), когда в руском контексте в результате детализации (дт) возникает звук (д), а звук (т) заимствуются в него уже позже совсем из других контекстов, в которых он собственно и возник. А со звуком (нм) история ещё интереснее, потому как запутанней, - детализация его происходит ещё в древнем языке, а вот накопление знаний связанных со значениями вновь сформированных звуков в разных контекстах идёт уже очень по разному. Знания эти конечно потом так или иначе заимствуются в том числе и с самими этими звуками, отсюда само такое “расстояние” между частатой (н) и (м) в русском языке. 

Впрочем, на этом пожалуй и остановлюсь, потому как гораздо правильнее рассказывать о Последовательности не на примерах из неё самой, - так они ничего нам не дадут и дать не могут, - а на примерах уже из русского языка. И ещё, - да, (ь) и (й) почти в конце Последовательности нам совсем не померещились. Только сам этот факт вовсе не значит второе их пришествие в русский язык, а значит он именно по два у них в нём значения. А столь малая частота звука (ф) объясняется относительно (контекста “Степь”) недавним временем его в русском языке появления.



ПРИМЕР АНАЛИЗА В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

Анализ Языка как построение структуры соответствующих о нём знаний (Структуры Языка) уже сегодня может быть выполнен с необходимой на то степенью точности. Потому как существующих сегодня для этого возможностей, как и знаний в том числе, вполне уже достаточно, вопрос только именно в том, чтобы элементарно сделать его. Но это вопрос прежде всего времени, которого как всегда не хватает, - Действительность это прежде всего Процесс с присущими ему скоростями, а потому ожидать сиюминутных в ней изменений, даже если возможности для них уже и существуют, не стоит, обязательно должно пройти какое-то время.

С другой стороны я вовсе не ставлю задачу здесь и сейчас произвести анализ именно всего Языка, в смысле вообще всех (его детализаций) языков, - и тех, что когда-то его составляли, и тех, что составляют его и сегодня (со всеми их словами и знаниями связей). (Хотя, - ещё раз, - при сегодняшних возможностях это уже абсолютно посильная задача, тем более, что в ней мы имеем дело с считабельными, конечными множествами. Вопрос здесь, как я уже говорил, именно в самом времени. А время тем и отличается, что постоянно только проходит, а потому, мне кажется, решения самой этой задачи нам осталось ждать совсем немного. Скажу честно, сам я надеюсь ещё застать это время.)

А ставлю я задачу изучить Анализ русского языка на одном каком-то частном примере, - задача вполне уже возможная и посильная даже для нашего контекста (с его совокупностью имеющихся возможностей и знаний). Мне так повезло, причём не один раз, - одного раза было бы совсем ещё недостаточно, - собственное освоение знания (анализа) русского языка я начинал с вполне нерусского (с точки зрения сегодняшней лингвистики) слова “уд”. Выбор оказался более чем правильным для реализации тех целей, что я поставил тогда перед собой, но только одного этого, - угадать с выбором слова, - было совсем ещё недостаточно, но само по себе это безусловно и было первым моим везением. 

Вторым крупным моим везением был сам контекст, в котором я эту задачу начал решать. Только именно в нём оказались все необходимые для решения поставленной задачи знания, которых в других контекстах просто нет и быть никогда не могло. Проще говоря, ещё не понимая того сам, я взялся за изучение вопроса что есть русский язык именно в том самом месте (контексте), где русский язык и начал формироваться более чем десять тысяч лет тому назад. И в помощь мне были не одни только топонимы и гидронимы этого контекста, но и сами языки тех людей, что и тогда, и сегодня его населяли. А это, поверьте, огромное знание, без которого на большинство поставленных мной вопросов я просто ответить никогда бы не смог, хотя бы уже потому, что иметь их вне этого контекста никак невозможно. 

Третье моё везенье, - я есть потомственный полувотяк. В смысле мой отец удмурт, а мама, что называется, русская. (”Что называется”, - объяснять долго, потому не здесь и не сейчас, а здесь если только называть. Хотя, если вы внимательно прочтёте всю Книгу, так вы и получите ответ на сам этот вопрос.) А у любого, сколь-либо мыслящего человека, однажды в жизни наступает пора, чтобы обратиться к собственным “корням”. Вот и у меня однажды она тоже случилась, отсюда и такой мой интерес к “уд” и к Языку вообще.

И четвёртое, - если хотите, называйте это тоже “везенье”, - только я уже в самом начале решения этой задачи абсолютно точно себе представлял, что есть слово, что есть Язык, Коллективное сознание, знание, Сознание, и т.д. Вообщем представлял себе всё то, без чего решение самой этой задачи, - что есть русский язык, - было бы просто невозможно. А это потому так, что перед тем я немало времени уделил изучению самого нашего Сознания с его процессом Осознания.

Вот всех этих четырёх везений мне оказалось вполне достаточно, чтобы взяться уже за решение поставленной самим перед собой задачи, а именно, - не забыли ещё? - определить значение удмуртского (тогда, когда я ещё только начинал) слова “уд”. В смысле никакого русского языка в этой задаче даже близко тогда не было. А как и откуда он потом в ней всё-таки появился, более того, как частный случай анализа происхождения одного какого-то (”удмуртского”) слова сформировался в более общий анализ уже самого Языка (в смысле всех слов и знаний связи, что и определяют вообще любой язык), следует из самих тех знаний, что в процессе решения этой задачи я сумел таки получить.

(Кстати, часть знаний, что я в процессе анализа объединения “уд” сумел получить, стала для меня очень даже неожиданной. Оказалось, что сегодняшние представления об удмуртах практически не имеют ничего общего с теми знаниями о них, что следуют из знаний их языка. Проще говоря, если нам всерьёз придерживаться сегодняшней (официальной) точки зрения на самих удмуртов и их историю, то так нам в любом случае придётся согласиться и на одновременное существование с ними вместе с самого их начала (а это более восьми тысяч лет назад) ещё и некого народа-невидимки. А иначе по другому объяснить те вопиющие нестыковки между знаниями, что следуют из языка удмуртов, и знаниями, что утверждает сегодня “официальная наука”, просто не представляется возможным. Впрочем эта другая большая история, а потому не здесь. )

А это всё потому так, что, - ещё раз, - в процессе установления значения слова “уд” я набрал огромное количество знаний, и они были к тому же настолько общими, что с ними оказалось возможным уже анализировать не одно только именно это слово “уд”, и даже не один какой-то конкретный язык, которое оно представляет, а вообще весь Язык со всеми возможными его детализациями (языками), и теми, что были в нём когда-то, и тем более теми, что есть в нём сегодня. А потому, я думаю, что для вас будет гораздо уже интереснее не пройти со мной заново весь этот путь накопления знаний, - он не столько трудный, сколько длинный, а потому долгий, - а использовать их так, как если б они у нас уже были, - сэкономим время (а это тем более так, что необходимые знания у нас есть уже точно). Проще говоря, я предлагаю вам готовые, однажды уже мной полученные знания, чтобы с их помощью установить значение и самого слова “уд”, и иже с ним других ещё слов, являющиеся от него производными. Или, по другому, - провести анализ русского языка на примере самого объединения “уд” и его производных в том числе.

“Уд”

Похоже, что “уд” в древнем языке был совсем уже не модуляцией, а полноценным объединением. А это значит, что (у) и (д) в нём безусловно каждый имели уже своё собственное значение, как и безусловно, что в самом объединении уже присутствовали знание связи “объединение” и знание связи “порядок”. Которые таким образом задавали самому объединению то же значение, какое было у первого его элемента, возможностью которого являлось уже значение второго (следующего за ним) элемента. (Таким образом посредством объединения любое известное нам значение возможно было уточнять до вообще любой (необходимой на то) степени точности (детализации), - для Сознания это очень удобно, вот если бы только не сами его ограничения. Т.е. так определяется общее значение у первых двух элементов, затем это общее их значение становится значением всего их объединения уже как первого элемента более общего объединения, возможностью которого является уже значение следующего за ним элемента, и так до самого конца, - [[[[[a]-[b]]-[c]]-[d]]-[e]], - (структурная схема значений таких объединений, где a, b, c, d, e соответствующие значения. ) 

(Напоминаю, это потому так, что наш процесс Осознания способен одновременно рассматривать не более двух каких-то знаний сразу, потому как он линейный. И здесь не перепутайте, - удерживать в Сознании на время работы процесса Осознания и рассматривать в процессе Осознания, это абсолютно разные процессы, а значит и ограничения у них тоже абсолютно разные. В смысле, если одновременно в процессе Осознания можно рассматривать только два знания, то удерживать таких знаний в Сознании за счёт процесса Осознания можно и больше. При этом всё происходит очень индивидуально, зависит от степени развитости невещественной структуры знаний самого конкретного Сознания. )

Это потому так, что помимо объединений на основе сути [Д] с её значением [коллектив (д)] в древнем языке однажды начинают формироваться объединения с её модуляцией “[Д]ь”. (Или с её объединением? - сам по себе это и был тогда процесс формирования из модуляций уже объединений, чтоб нам здесь сейчас не искать между ними разницу, потому как на этой стадии найти её просто невозможно. Тем более, что нас интересуют исключительно его результаты, а вовсе не он сам. ) Факт образования нового знания звучания “дь” на основе знания звучания “д” свидетельствует о происшедшей одновременно детализации значения [Д].

Ещё раз, - сегодя трудно ещё судить, было ли это формирование модуляцией (дь), в смысле некоторое изменение знания звучания звука (д), - было (д), стало (дь), - одновременно с некоторым же изменением его значения, - было [коллектив], каким стало? - или это было уже объединение знания звучания (д) со знанием звучания (ь), и значения [Д] со значением [Ь], результатом которых и было формирование уже вовсе не модуляции, а именно, что бъединения “[Д]-[Ь]”. Впрочем, это знание, - каким именно способом происходила сама детализация, - нам сейчас и не понадобится. Главное, что: во-первых, - детализация [Д] безусловно была, и, во-вторых, - в результате этой детализации первоначальное значение сути [Д] разделилось на два значения, сумма (знаний в структурах значений) которых соответствовала исходному её значению.

В смысле, в результате детализации значения сути [Д] на два других значения, которые в сумме (своих знаний) равняются исходному их значению, у одного из них, а именно “д”, сохраняется исходное же знание звучание. А это значит, что так в древнем языке появляются объединения с сутью [Д], в одних из которых у неё могло быть одно значение, а в других уже несколько иное. Вот эта её (сути [Д])  разность значений в похожих объединениях (например с однотипной структурой, - используют одно какое-то знание связи), позволяет нам запросто определять порядок появления самих этих объединений в древнем языке. Безусловно, что самым первым, совсем ещё никак не детализированным значением сути [Д] было [коллектив (д)], именно с этих позиций мы и рассмотрим объединение “уд”.

Итак, интегрированным значением [Д] было [коллектив (д)], а интегрированным значением (у) было [”принадлежность (у)”], или просто [у]. (И в таком своём значении знание “у” одновременно могло использоваться и в составе объединения слово, и в составе объединения предложение (контекст), в отличии от знания “д”, оно могло использоваться только в составе объединения слово.) Значение объединения слово определяется значением первого его элемента, возможностью которого в свою очередь является значение следующего за ним элемента. Таким образом значением объединения “уд” будет [принадлежность (у) возможностью которой является коллектив (д)]. Или, чуть по другому, - [принадлежность того, на кого направлено это объединение, коллективу (д)]. Именно, что в единственном числе, потому как в структуре значений (у) присутствует знание “меньше”. Это тем более точно, что существует множественная форма объединения “уд”, которая образуется за счёт использования знания связи “множественность (ы)” (или просто, - “ы), - “уд-ы”. (Собственно возникновение этого знания связи “ы” и является результатом формирования в древнем языке соответствующих понятий (знаний) “много” и “один”. )

(Кстати, напоминаю, если насчёт детализации древнего звука (дт) мы не уверены, - она могла тогда ещё и не произойти (в смысле само это объединение использует скорей всего сам этот древний звук (дт), а вовсе и не (д)), то насчёт уже состоявшейся ко времени формирования этого объединения детализации древнего звука (о-у) уверены полностью. Потому как знаем о существовании одновременно с объединением “уд” объединения “од” (в отличии от “ут”, которого в языке тогда не было, что, - ещё раз, - и значит, что самой такой детализации (дт) на (д) и (т) скорей всего тоже (в том контексте, где оно и возникло) тогда ещё не было) . Из чего собственно и следует, что именно в структуре значений “уд” и присутствует знание “меньше” (в отличии от “од”, уже поэтому там его быть не могло). Потому как до детализации этого древнего звука (о-у) знанию “меньше” у него соответствовала мимическая составляющая. (Проще говоря, чем с менее открытым ртом произносился сам звук (о-у), тем более было значимым само значение этого знания “меньше” в структуре его (звука) значений, - не путайте здесь само знание с его же значением, но уже в структуре значений самого объединения со всеми его там знаниями связей в том числе.) 

А такое значение сути [Д], - [коллектив (д)], - следует не только как интегрированное значение звука (д) из его модуляций и объединений, что тогда уже были, а в том числе и из Последовательности частот звуков в русском языке. Смотрите, первым древним звуком согласно Последовательности безусловно был звук (св) (F=1657), но это был естественный звук, потому как соответствовал он естественному же признаку, - питью с поверхности (воды). В смысле сформировался он у представителей формы Жизни “человек”, когда они пребывали ещё в своём естественном (животном) состоянии, и никаких других тем для разговоров кроме как попить воды, у них ещё не было. А вот следующий (сформировавшийся вслед) за ним звук (дт) ( F=1288) мог соответствовать только уже искусственному признаку. А самым первым искусственным признаком, и мы это знаем, был коллектив.)

И сразу внесём ясность, - будет точнее говорить не просто “коллектив”, а именно “коллектив (д)”, потому как уже тогда существовали коллективы (р). Коллективы (д) и коллективы (р) отличались друг от друга способами накопления и приобретения знаний, что не могло не сказаться и сказалось на формировании их языков. Проще говоря, коллективы (р) это исключительно коллективы с патриархальным укладом жизни, в отличии от коллективов (д), где если и не преобладал один только матриархат, то уж точно никогда патриархат не являлся определяющим способом накопления новых знаний.

Таким образом сутью значения объединения “уд” будет принадлежность элемента его множеству. В нашем случае элемент, это представитель формы Жизни “человек”, а множество, это его коллектив, которому он и принадлежит как элемент. А значит окончательным значением объединения “уд” в древнем языке мы принимаем [принадлежность (того представителя формы Жизни “человек” на кого оно и направлено) коллективу (д)].

И в заключение этой части небольшое отступление. Я тут по ходу упомянул значение [один], а ведь в его знании звучания “один” используется вовсе даже не (у) со знанием “меньше” в его структуре значений, а (о) со знанием “больше” уже в его структуре значений. И так во всех похожих объединениях, - структура у них абсолютно одинаковая, как и знания связи её образующие, - “одь-ы-н”, “од-ы-н”, “од-ы-к”, и т.д. (Из чего уже можно утверждать об общности их происхождения, или, кому так это больше нравится, о возможном совпадении значений того же удмуртского (к) с русским (н)). Т.е. все они используют именно знание “больше”, что несомненно присутствует в объединениях “од” и “одь”, и знание связи “множественность (ы)”. А отнюдь не “уд” и “удь” с их знанием “меньше”. А всё потому, что по представлениям наших древних предков один можно было выбрать только из множества (в нашем случае это “од” и “одь”) , но только никак не из него одного (в нашем случае это “уд” и “удь”). Потому та же множественная форма “од-ы” значила множество объединений. А множественная формы “уд-ы” значила множество представителей, это объединение составлявших.

(Кстати, похоже, что звука (и) в древнем языке никогда не было. Как не было и древнего звука (и-ы). А был всегда один единственный звук (ы). Это следует уже из того, что самой такой возможности детализироваться на два звука, как это было у (а-э) и (о-у) у него не было. Потому как тот же (и) для древних наших предков был уже ничем иным, как объединением “ьы”. В смысле он возник вместе с формированием знания связи “объединение”, как объединение “[Ь]-[ы]” с его знанием звучания “ьы” (сегодняшним его знанием написания является “и”). 

Понимаю, трудно воспринять это знание потомкам людей, поколения предков которых и они сами были воспитаны на знаниях лингвистиков, - те кроме написания слова, - какое нафиг звучание! тем более значение! тем более всё это вместе! - всерьёз не изучали больше вообще ничего. Но вы уж, дети, воспримите пожалуйста это знание хотя бы пока на веру, потому как двигаться без него дальше будет просто уже невозможно. А на веру потому, что это большое знание, чтоб здесь быть ему сейчас изложенным. )

“Удь”

Однажды А.А. Зализняк, сам не представляя, что он вообще так сказал, заметил одну очень правильную вещь, - если какие-то изменения в языке и происходят, то происходят они во всём языке одновременно. А говорил он так о процессе детализации, - если детализация какого-либо объединения (слова) и происходит, то происходит она не только с ним отдельным, но и с ним в составе объединений. Т.е. таким образом происходит детализация всего, - и его знания звучания, и его значения, - того объединения в составе которого в свою очередь присутствует само объединение подвергшееся детализации.

В нашем случае это касается объединения “удь”, - не стоит думать, что после детализации знания “д” на некое новое знание “д” (новое, потому как при прежнем знании звучания было оно уже с новым значением) и знание “дь”, на основании этого самого “дь” и было уже образовано объединение “удь”. Потому как гораздо более вероятна ситуация, когда одновременно происходит детализация знания “д”, а с ним и всех объединений, где оно и присутствует. Потому, я полагаю, сначала в древнем языке возникает объединение “уд”, а уже потом происходит детализация знания “д” с одновременной детализацией объединения “уд”, в результате которой и сформировалось объединение “удь”. Давайте же определим причины, которые и вызвали саму эту детализацию, а заодно так определим и само её (детализации “удь”) значение. В смысле определим те искусственные признаки действительности, что безусловно к тому времени уже сформировались в коллективе (д).

Но прежде я вам напомню сам механизм формирования нового значения, и сделаю это на примере знания “племя”. В древних (в смысле почти не изменившихся по причине малого количества знаний накопленных их носителями самостоятельно) языках знанию звучания “племя” одновременно соответствуют два знания признака (значения) : [совокупность человеков] и [место, где находится эта совокупность человеков]. Связано это с тем, что когда возникло само это знание звучания, человеки вели ещё кочевой образ жизни. В смысле у них не было постоянного места проживания, а потому они сами и место, где они находились, были одним и тем же значением. Т.е. на самом деле объединению “племя” соответствовало тогда одно, а совсем не два, значение, в структуре которого и содержались вообще все те знания, что у него к тому времени уже были, - [совокупность человеков и место, где находится эта совокупность человеков].

Само же существование знания “место” в структуре значений объединения “племя” говорит о том, что они не постоянно пребывали в движении, а часто по каким-то причинам останавливались и некоторое время потом жили на одном каком-то месте. Из которого периодически и совершали недалёкие вылазки, а это и была та необходимость в языке, которая и заставляла их связывать знания “совокупность человеков” и “место, где находится совокупность человеков” вместе.

Ситуация изменилась, - исчезла сама необходимость, - когда человеки наконец остановились, и стали жить на одном месте. Так осталось теперь разделить единое до того значение [совокупность человеков и место, где находится эта совокупность человеков] уже на два значения, по тем знаниям, что в нём присутствовали: [совокупность человеков] и [место, где находится эта совокупность человеков]. Что довольно таки скоро в Языке и происходит. Но вот последнего этапа, - задание новым значениям соответствующих новых знаний звучани, - в некоторых (древних) языках потом не происходит вовсе, а всё из-за того, что носители этих (древних) языков не стремились получать знания сами (в том числе им до последнего нравилось кочевать) , а предпочитали заимствовать их у кого-то. А уж если чего и заимствовали, то, - зачем мелочиться? - старались одновременно заимствовать и само знание признака, и соответствующее ему знание звучания. (Вот такие вот ленивые были, потому и сами языки у них сегодня древние).

С сутью [Д] происходит похожая история, - в самом начале коллектив (д) был совокупностью человеков с довольно подвижным (в смысле часто меняющимся) составом, - одни из него уходили, другие в него приходили. И так было всё время, пока однажды в коллективе помимо совместного занятия п-п генетической информации не появились другие общие дела. Именно они (общие дела) и сформировали потом п-п генетической информации уже как признак совместности определяющий коллектив (так начиналось появление национальностей и становление народов). Всё это не могло не привести (и привело) к накоплению новых знаний в коллективе (Коллективном сознании, или, ещё проще, Языке). А вместе с этим одновременно формируется и необходимость детализации постоянно “разбухающего” от знаний значения [коллектив (д)] на два новых значения, согласно тех знаний, что в нём теперь постоянно накапливаются. И придания соответствующих новых знаний звучаний этим новым значениям.

Со знаниями звучаний всё довольно просто, для двух новых значений образовавшихся в результате детализации значения [коллектив (д] было придумано только одно новое знание звучания “дь”, а второе осталось прежним, - “д”. Подобный шаг наших предков объясняется тем небольшим количеством знаний, в том числе и звучаний, что тогда у них были вообще. А потому они правильно решили понапрасну не разбрасываться тем, что у них уже есть, а продолжать использовать его (знание звучания “д”) и дальше, но уже с новым для него значением. (Отсюда следствие, - интегрированным значением (д) в модуляциях, что возникли до детализации значения сути [Д], безусловно является [коллектив (д)]. А вот уже после его детализации, у неё возникает другое, несколько иное значение.) 

Понятно, что детализация исходного значения происходит как деление всех его знаний из его же структуры значений между двумя вновь образованными значениями. Сегодня, когда Структура Языка осознана ещё недостаточно, довольно трудно судить о (знаниях, которые присутствовали в) структуре значений того или иного слова. (Собственно определение структуры значений того или иного слова в целом и есть процесс осознания Структуры Языка.) Потому вряд ли найдётся кто-нибудь сегодня, кто готов назвать все те знания, что тогда (на момент его детализации) уже присутствовали в структуре того же значения [коллектив (д)], например. Чтобы таким образом запросто потом определить какие из них в результате детализации исходного значения достались одному новому значению, а какие другому.

Но все вовсе не так безнадёжно, тем более, что нам сегодня известны конечные значения этих детализаций (проще говоря, значения всех существующих сегодня слов). А по ним очень даже возможно восстановить значения даже тех слов, которых давно в языке уже нету. Тем более, что, как оказалось, в самом языке тому есть немало подсказок. А потому рискнем и попробуем так восстановить значение объединения “удь”. Именно не “дь”, а “удь”, потому как детализация сути [Д] на “д” и “дь” происходила одновременно с детализацией “уд” на “удь”. В смысле “удь” образовалось не в результате объединения “у” и “дь”, а в результате детализации “д” на “дь” уже в “уд”. Кажется так я вас уже достаточно подготовил, а потому начинаем.

Вы все пусть и не все, но некоторые точно, знаете правила. Именно, что знаете только их звучания, потому как вряд-ли понимаете их значения вообще. Потому как “правиЛА” возникают в русском языке, как некие устные инструкции, которые (не обязательно) можно было понимать, достаточно было только знать, чтобы потом (вот здесь уже обязательно) их соблюдать. “Вчитайтесь” внимательно в значение самого этого объединения “правила”, - [[[[”прав”]-[Ь]]-[ы]]-ЛА]. (Более детального разбора структуры значений “правила” я не привожу, здесь это излишне, уверен, что желающие запросто смогут сделать это самостоятельно. ) “Выглядит” оно на современном языке примерно так, - [правы все те, кто в своей речи следует объединению “ла”, - хоть оно только через Язык нам и непонятно, но собственное значение в Языке безусловно имеет] . А непонятным это объединение “ла” в русском языке было потому, что соответствовало оно в нём знанию сознания, которое объяснить посредством только его замены в его объединениях уже на другое какое-то объединение невозможно, это если только через соответствующий контекст. А если вспомнить, что многие слова тогда имели помимо звуковых ещё жестовые и мимические составляющие, то можете себе представить, что это был за контекст, необходимый для того чтоб хоть как-то объяснить значение самого какого-то правила.

И одним из таких правил было правило непосредственно связанное с “дь”, - “делать” - [”дь-э” ЛА “ть”]. Само значение это объединения “читается” как [любое - на конце “э” - “дь” (произносить) как “ть”]. А его значением, следовавшим из соответствующего контекста, было [дело (действие)]. Что все вместе значило, - [если вы хотите некое объединение с “дь” выделить как некое же дело (действие), то вместо самого (дь) в его знании звучания используйте тогда (ть)]. Уже только из этого следует, что в структуре значений “дь”, а значит и “удь” в том числе, обязательно было тогда знание “дело (действие)”.

Следующей для нас подсказкой будет сама форма этого объединения, точнее полное отсутствие именно в русском языке его формы множественного числа, и наличие в нём только его формы единственного числа. А то, что нам кажется его формой множественного числа, на поверку оказывается всего лишь результатом детализации в своё время сути [Д] на “д” и “дь” (примерно как это произошло с “удь”, когда оно образовалось в результате детализации [Д] на “дь” в “уд”).

Например, из Последовательности частот звуков в русском языке следует, что сначала возникло объединение “одын”, - (нм) (F(нм) = 1195, это третий по очереди (после (вс) F=1657 и (дт) F=1288) звук сформировавшийся в древнем языке. (Из чего уже следует, что детализация [Д] произошла в языке всяко после появления в нём знания связи “объединение”, знания связи “порядок” и знания связи “множественность (ы)”. ) В смысле знание связи “множественность (ы)” таким образом изначально было связано с “од”, и в этом ничего странного (противоречащего знаниям связи древнего языка) тогда вовсе не было. А вот почему после детализации [Д] наши предки предпочли иметь в том числе и в объединении “одын” именно знания из структуры значений “дь” а вовсе не “д”, это уже другой вопрос. В смысле однажды они предпочли называть “одын” как “один”.
 
(Кстати, совсем даже не все поступили так, как это сделали русскоязычные. Родные мне вотяки (удмурты) в своём языке используют в том же значении [один] объединение с абсолютно аналогичной конструкцией, а именно “одык”. В смысле знания связи там те же, как и значения соответствующих знаний звучаний (за исключением (к), - по его месту в удмуртском объединении “одык” можно предположить частичное совпадение значений удмуртского (к) и русскоязычного (н)), а вот смягчения (”ь”) там нет. Потому как не было детализации [Д] в удмуртском языке подобной той, что была в русском языке. То же самое и с полесскими говорами, там [один] до сих пор существует как “одын”.)

(Кстати, - и здесь уже вопрос границ, - напоминаю, что за начало именно русского языка я принимаю появление его руского контекста. Потому как именно русы, - продавцы соли, - формировали посредством своей основной деятельности все остальные контексты русского языка, обеспечивая таким образом языковое единство на огромных территориях. Сама совокупность этих контекстов, точнее их языковых составляющих и стала тем, что впоследствии назвали “русский язык”. Но здесь есть интересный факт, - из знания тех топонимов и гидронимов, что сохранились в самом руском контексте сегодня, следует, что звук (ь) безусловно возник в нём, - в них всех он обязательно так или иначе присутствует. А вот второго звука, а именно (й), который тоже определил впоследствии русский язык, в нём нет, и похоже никогда не было. Скорее всего он был обретён русами не в самом руском контексте, а где-то совсем в другом месте, в результате их основной деятельности. Проще говоря, (й) был первым звуком в русском языке обретённым посредством заимствования русами знаний.) 

Из всего этого следует, что знание “много” безусловно уже присутствовало в структуре значений “дь”, а через него и в структуре значений “удь”. Это тем более точно, что мы знаем о существовании тогда способов выделения элемента из его множества (образования формы единственного числа) в русском языке, - “ин” и “аки” (позднее “ак”). В смысле через образование объединений с объединениями “[[[Ь]-[ы]]-[Н]]” и “[[[”ак”]-[Ь]]-[ы]]”. Детальный разбор самих этих значений довольно долог, а потому и не здесь. Тем более, что здесь нам этого вовсе не надо. А надо нам только осознавать сам тот факт, что элемент можно выбрать только из его множества, и никак иначе. В смысле “дь” и “удь” по сути своей были множествами, т.е. в структуре собственных значений содержали знание “много”. (Кстати, сами способы выделения элемента из множества “ин” и “ак” потому были разными, что применялись к значениям с разными свойствами. Впрочем впереди мы ещё немного коснёмся этой темы.)

И ещё одно знание, которое безусловно присутствовало в структуре значений объединения “удь”, - мы получим его в результате внимательного изучения признаков действительности, существование которых (именно в том контексте) уже следует из первых двух полученных нами знаний. Не вдаваясь в подробности, - сделайте это самостоятельно, тем более, что это нетрудно, - сразу скажу, - этим знанием в структуре значений “дь” а вместе с ним и “удь” было “мужик”.

Но это вовсе не все знаниия из структуры значений объединения “удь”, в самом начале мы говорили о знание “меньше” в структуре значений звука (у). А он, как мы можем видеть, присутствует в структуре знания звучания объединения “удь”, а значит и в структуре его значений присутствует соответствующее ему знание признака сознания “меньше”. Интересно посмотреть, как в одной структуре значений одновременно взаимодействуют абсолютно взаимопротивоположные знания, - “меньше” и “много”. Оказывается, что на самом деле одновременно они никогда в ней и не взаимодействуют, потому как процесс Осознания каждый раз использует только какое-то одно из них. Проще говоря, так у объединения “удь” в русском языке появляются два совершенно разных значения : [принадлежность мужика и его дела коллективу (д)] и [принадлежность мужиков и их дела коллективу (д)].

 В смысле два этих знания обеспечивали этому объединению возможность одновременного его существования в русском языке (не перепутайте, - именно в языке, а никак не в процессе Осознания) в двух его формах, - множественного числа и единственного числа. А правило “деЛАть” было призвано детализировать уже эти два значения отдельно на [принадлежность мужика/мужиков коллективу (д)] и [принадлежность дела (мужика/мужиков) коллективу (д)], т.е. отделить таким образом дело от его исполнителей.

“Чудь”, “вудь”, “льудь”, “йудь”, “будь”

Но начну я вовсе не с них, а с гораздо более простого, а потому и более древнего объединения “где”. Нет, когда оно только появилось в русском языке, никаким таким вопросом оно не было и быть не могло.  Потому как сама вопросительная интонация в древнем языке совсем ещё тогда не сформировалась. Это уже следует из “прочтения” значения объединения “где” - “[Г]-[Д]ь-[э]” - [горловой звук возможностью которого является любой/любые - “э” на конце - мужик/мужики коллектива (д)]. Или, современным уже языком, - [звук сказанный мужиком/мужиками (коллектива (д)) ]. Проще говоря, в соответствии с контекстом, где это объединение “где” и использовалось, первоначальным его значением являлось предложение тому/тем, на кого оно и было направлено, произнести звук (всё равно какой), чтобы таким образом обозначить собственное местонахождение.

Уже из этого примера видно, какое значение наши предки придавали даже не значению самих звуков, а одной только возможности их вообще произносить. Потому как все тогда во всех же контекстах вели примерно схожий образ жизни, а значит и выглядели все примерно одинаково. Единственное, что выдавало в них представителей разных контекстов, это было их произношение, - в их речи уже тогда у одних могли быть звуки, которых не было у других. В смысле встречали тогда (как и провожали) вовсе даже не по одёжке, - она у всех примерно была одинаковой (точнее у всех примерно одинаково её не было), - а именно что по произношению. Именно поэтому потом большинство объединений “удь” были образованы именно со знаниями звучаний, но только никак не с соответствовавшими им значениями, - наши предки незнакомые для себя звуки уже безусловно разбирали, а вот их значения зачастую не понимали сововсем. И начнём мы с объединения “чудь”.

“Чудь”

Сразу замечу, все эти объединения типа “чудь” не были и быть не могли чьими-то там самоназваниями, потому как возникали они в русском языке и значили те множества мужиков коллектива (д), на которые они и были направлены. Более того, в некоторых случаях (как например в случае с “чудь”) гораздо правильнее говорить даже не о разных языках, а о разных контекстах русского языка. Потому как та же чудь, которую так называли, говорила практически на таком же русском языке, как и те, кто её именно так и называли. Единственное, что тех и других вообще тогда отличало, так это привычка чуди вместо (ц) там, где это было надо (с точки зрения остальных русскоязычных), говорить (ч). Потому правильно “читать” значение “чудь” как [[”ч”]-[удь]], в смысле [удь, которая в своём языке использует звук (ч)]. А дальше включается закон больших чисел, и в самом языке остаётся то объединение, самих носителей которого больше. (Естественно, что сама чудь себя чудью не считала и само это объединение по отношею к себе не использовала.) Поэтому специально сейчас заморачиваться по поводу значения [Ч], чтобы понять значение самого объединения “чудь” не стоит, потому как его в нём попросту нет. (Тем более, что где-то в этой книге я его уже объясняю.)

“Вудь”

Это объединение тоже возникает в русском языке, но при очень интересных обстоятельствах. Когда, примерно три тысячи лет назад, русскоязычные вернулись с Запада на Восток в места, где не были уже почти пятьсот лет (бассейны Вятки, в том числе Чепцы, верховьев Камы) , и где однажды и возник руский контекст русского языка, с которого русский язык собственно и начинался, то они обнаружили довольно грустную картину, - местное население использовало тот самый древний язык, который пятьсот лет назад только-только начал становиться русским. Проблема была в том, что те русскоязычные, которые за пятьсот лет перед этим ушли оттуда, успели за это время в своих путешествиях набраться множества знаний и так развить и сам их русский язык. А вот те, что остались, знаний новых почти совсем не набрались, а потому и сам язык у них был к моменту встречи уже и не очень-то русским по сравнению с тем, что был у любителей путешесивий. Больше всего их поразило, что местные до сих пор как встарь называли воду “ву”, хотя во всей Европе этому значению давно уже соответствовало двухслоговое знание звучания. Потому и назвали они их “Ву-удь”, - [[”ву”]-[”удь”]] , в смысле [удь, которая (до сих пор) называет воду “ву”].

На самом деле знаний в обоих этих названиях “Чудь” и “Вудь” гораздо больше, чем я здесь сейчас рассказал. В смысле не рассказал совсем, а лишь упомянул о самих значениях этих объединений. А потому сейчас очень коротко, о чём я так и не рассказал:

- форма единственного числа (элемента множества) у этих объединений образована посредством “ак”, но несколько по разному, - “чудак” (нет смягчения) и “вотяк” (есть смягчение), в смысле у “чудь” с “уд”, а у “вудь” с “удь”. Из чего следует, что объединение “чудь” образовалось в русском языке раньше объединения “вудь” (ещё в процессе детализации [Д] на “д” и “дь”) и было тогда оно “чуд”. (Из этого вообще много чего следует, - и направление тогдашней экспансии русскоязычных, и примерное время, когда всё это происходило, и пути по которым это происходило, и т.д., и т.п., - только мы сейчас совсем не об этом, а потому и не будем.);

- “ак”, - отдельная песня, здесь уже влияние контекста “К”, потому как вовсе не “чудин” или “вудин”, вопрос, - где в русском языке (в каком его контексте) могли возникнуть именно эти формы? В смысле, кто именно тогда оказывал наибольшее влияние на русский язык? ;

- ещё тысячу лет назад будучи знанием звучания “вудь”, оно буквально потом за пару сотен лет поэтапно меняется на знание звучания “воть”, вопрос, - почему, и насколько при этом меняется само его значение? 

- и т.д., и т.п., продолжать можно довольно долго.


“Люди”

Именно так и никак иначе, потому как объединения “людь” - “ль-удь” - [[”ль”]-[”удь”]] в русском языке никогда не было. Как не было и формы единственного его числа “людин”, как способа выделения элемента из его множества (тем более “людак”, - способ выделения элемента из его множества “ак” появляется в русском языке гораздо позже, чем “ин”).
С другой стороны допустить, что детализация [Д] как и в случае “один” произошла уже непосредственно в самом объединении, тоже невозможно, - F(лр) =1130, а это значит, что и сам звук (л), и объединение в котором он присутствует, возникли значительно позже того, как детализации [Д] уже произошла. Короче, - билиберда полнейшая! Приятность этих недоразумений в том, что именно только посредством их и можно точнее понять сами значения слов. А потому попробуем ещё раз.

Мы до сих пор никак не упоминали объединение “люд”, - “льуд” а оно между тем (в отличии от прочих похожих) в русском языке есть. Значение его “читается” как [[”ль”]-[уд]], в смысле [уд, который в собственной речи использует (звук) “ль”]. И это значение (что следует из “прочтения” самого объединения), никак не совпадает с тем значением, что есть у него сегодня, - [множество людей]. Потому как этому значению должно соответствовать в языке знание звучания “люды” - “льуд-ы”, а его в нём нет. А есть форма множественного числа “люди” - “льудь-ы”, которой в нём быть не должно. Спрашивается, - что здесь не так? Чтобы понять в чём здесь дело, следует вернуться к самому началу.

А в начале мы определили значение “уд” как [принадлежность (того представителя формы Жизни “человек” на которого оно и направлено) коллективу (д)]. Именно, что принадлежность, но только не сам представитель (на которого оно и направлено). А что если направлено оно не на одного какого-то представителя, а сразу на много? Ведь в случае одного коллектива даже при большом количестве представителей сама принадлежность у них будет одной. А вот в случае нескольких коллективов да при нескольких представителях, количество самих принадлежностей становится тоже несколько (в смысле много). Таким образом знание связи “множественность (ы)” в объединении “уд-ы” всегда относилось не к количеству представителей, а к количеству возможностей их принадлежности. Проще говоря к количеству коллективов, к которым они (представители) могли принадлежать. И уже с этим, вновь обретённым знанием, уточним значения объединений “люд” и “люди”.

Итак, “люд”, - [представители (не только мужики), использующие в своей речи (звук) “ль”, возможностью которых является принадлежность их к нескольким коллективам (д)]. И “люди” - “льудь-ы” - [мужики, использующие в своей речи (звук) “ль”, возможностью которых является их принадлежность нескольким коллективам (д)]. Сами эти значения подтверждаются контекстами в которых эти объединения и формируются. Похоже, что когда русь впервые столкнулась с людьми (людом), те уже тогда представляли из себя не один какой-то коллектив “люд”, а именно несколько коллективов. В отличии же от руси их “родственники” нашли людей, когда те были одним ещё коллективом, и таким образом они смогли образовать в своих родственных языках форму единственного числа этого объединения, а именно “людин”. (Напоминаю, единственным признаком совместности, который и определял тогда ту или иную группу людей как коллектив, являлся признак п-п генетической информации между его членами. В смысле это безусловно были разные коллективы, - их члены не занимались п-п генетической информации друг с другом, но в них всех использовался звук (ль). )


Йудь

Чем больше мы будем знать примеров объединений с “удь”, тем точнее мы будем знать само его значение, и случай с “йудь” тому подтверждение. Все знают имя Йуда, как и его контекст, где оно и использовалось, - Библию. А ей, и мы знаем это точно, всяко уже примерно десять тысяч лет. В смысле само это объединение “йуд-а” значит принадлежность человека на которого оно направлено к коллективу йуд. Позднее в нём происходит детализация значения [Д], а вместе с ним и детализация значения самого объединения. Остаётся предположить, что как и в предыдущих случаях в его значении у первого элемента, - в этом случае это звук (й), - используется не его значение [Й], а именно что его знание звучания “й”. Но не тут-то было, - объединение не образует в русском языке привычных нам форм единственного числа как способ выделения элемента из его множества вроде “йудин” или “йудак”. А образует совсем другую, конструктивно нам ещё не знакомую форму “йудей” - “йудь-э-й”. Интересна она тем, что так (й) образует связь с самим собой, но уже в составе объединения. Из чего можно заключить, что никакого знания звучания (й) в нём не используется, а используется именно его значение. Не вдаваясь в детали, - это долго, тем более сейчас и не нужно, - так мы придём к выводу, что только способ выделения элемента из множества “ак” основан на знании п-п генетической информации, а всё другие нет. Проще говоря, из самого существования подобной конструкции формы единственного числа как способа выделения элемента из его множества следует, что признак совместности “п-п генетической информации” для коллектива йуд был вовсе не главным (не определяющим). В смысле коллективы йуд возникали не на основании национального признака, а на основании совсем уже иного признака. Другое дело, что со временем национальный признак становится там главным, в смысле йуды так формируются уже как народ. Впрочем, рассказ об этом не задача этой книги, а потому не здесь.


Будь

Последнее объединение из тех, что содержат “удь”, и которое мы здесь ещё рассмотрим. А последнее оно потому, что рассмотрение оставшихся новых знаний (значения “удь”) нам вряд ли добавит. Интересно оно тем, что не имеет, и похоже не может иметь форм единственного числа как способа выделения элемента из его множества. А всё потому, что значением его является значение [“б” возможностью которого является значение “удь”], в смысле никаким множеством оно просто быть не может, - интегрированным значением [Б] является знание признака сознания “быть” (а значение “удь” мы уже знаем). Из чего следует, что значение самого объединения это форма действия. Если бы...

Всё было бы “окей” и мы с вами безусловно были бы в шоколаде, если бы не одно вопиющее противоречие, а именно, - в объяснении значения объединения “будь” я использую объединение “быть”, которое возникло гораздо его позже и уже совсем по другим правилам. В смысле именно оно и возникло уже в соответствии с правилом “деЛАть”, в то время как в “будь” его и близко ещё нет, отсюда все недоразумения. В смысле дополнительные значения у таких объединений, в нашем случае это [действительность, которая ещё предстоит] - “будь”. И это вовсе не какое-то редкое исключение, нет. В русском языке с тех времён сохранилось достаточно слов оканчиваюшихся на “ть”, но глаголами (действием) при этом совсем не являющихся. Впрочем на этом мы пожалуй пока и закончим, а иначе так можно весь русский язык разобрать.

И в заключение приведу пример практического применения только то полученных нами знаний. В 1769 голу известный исследователь Урала, просто умница, Николай Петрович Рычков беседовал с безвестной вотянкой, тоже умницей. О чём и записал потом в своём "Журнале, или Дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства 1769 и 1770 годов". А именно: “Вотяки называют себя "Удь морд" и "Черемиса Уды"”. Но два имени слишком много для самоназвания, а потому, чтобы уберечь потомков от возможных ошибок, он тут же добавил: "Так вотяки отвечают на вопрос "Какой ты природы?". А вот на вопрос "Как называется ваш народ?" они отвечают "Уды".

Короче, понятно, что ничего не понятно? Только вот не надо сейчас пенять человеку, писавшему эти строчки четверть тысячелетия (!) назад, если и сегодня лингвистики до сих пор ещё не представляют, что есть слово, знание звучания слова, его значение, и т.д. Хватит орать! - начинаем спокойно разбираться.

Итак, при примерно одинаковых значениях “уд” и “удь”, в их устойчивых сочетаниях мы находим разные знания связи “порядок” и разные вторые их элементы. Не вдаваясь в значения объединений “морд” и “черемиса”, - нам это пока и не надо, - отметим только, что [морд] является возможностью “удь”, в то время как “уды” сами являются возможностью “черемис-а”. А это не что иное, как кратное описание структуры тогдашнего вотского сообщества. Таким образом получается, что удмурты, это удь возможностью которой является “морд”, и которые в свою очередь сами являются возможностью черемис. Проще говоря, удмурты, это мордское племя черемисского народа.

А то, что удмуртское знание звучания “уды” со значением [племя] Николай Петрович принял за самоназвание удмуртов, так это вполне возможно. Если бы было оно уникальным. А потому допустить, что часть генетически идентичных удмуртов жила тогда на Алтае, а часть у нас, на Урале, - извините, я на это пойтить никак не могу.

(Кстати, о самих мордах. О них в европейских (и русском в том числе) языках одни только гадости, и связаны они в основном с убийствами, - “murder” - “убийство”. В крайнем случае это морда (зверя), как у русскоязычных. А вот у удмуртов не так, у них в языке о мордах самые тёплые воспоминания, та же “морда” у них вовсе и не морда, а рыболовная снасть. Более того, из “прочтения” удмуртского объединения “морд” следует, что у них это был [принадлежащий мне, говорящему дух (бог)] (значение удмуртского объединения “урт” - [дух]). Многие народы ведут историю от собственных богов, но, скажите, что должно было с удмуртами такое потом случиться, чтоб значением “морд” у них стало сначала [чужой человек], а потом и вовсе [чужой] и/или [человек]? Впрочем, это отдельная большая история, а потому и не здесь.)

И уже совсем напоследок, ещё один краткий пример анализа слова в русском языке.
“Корова” - [домашнее животное (корова)]. Похоже, что структурой его является [[[”к”]-[ор]]-[ов]]-а]. (К) потому в кавычках, что его в руском контексте русского языка, когда это знание туда было заимствовано, не было, а значит и не было у него в нём значения. А был он в контексте “К” русского языка, откуда это знание - “корова” - и было заимствовано. Значит в значении самого объединения “корова” присутствует вовсе не его значение, а знание его звучания. Тем более, что у русскоязычных уже тогда была привычка так помечать названия заимствованных вешественных знаний, тем более, если это были домашние животные: кот, кошка, коза, кролик, курица, конь (а вот собака получается была своя, местная)  В смысле так они указывали откуда само это вещественной знание когда-то получили.

Значением объединения “кор” является [знание “к”, возможностью которого является совместная работа мужиков сопровождаемая громким криком (ор)] . Значением “коров” является [знание “к”, возможностью которого является совместная работа мужиков сопровождаемая громким криком (ор), возможностью которого является общее владение (ов)]. Ну, а “а” на конце объединения, это знание связи “принадлежность (а)”. - Очень коротко, а потому достаточно.

(Кстати, господа Мордюковы, Мордашковы, Маргасовы, Мордасовы, и пр., а также Мордвиновы и иже с ними вся прочая мордва, - значение “морд”, посредством которого образованы все ваши фамилии, знаменует собой огромный пласт Истории всех “русскоязычных” народов (с тех пор, как оно возникло, из того ещё русского языка выделилось потом помимо самого русского языка много ещё каких языков). Потому как возникли эти ваши фамилии из прозвищ, которые сами появились в русском языке именно в то самое время, т.е. три с половиной тысячи лет тому назад, когда на территорию Восточной Европы (Русской равнины) пришли эти самые морды, а вместе с ними и слово “морд” в русский язык. Потому забудьте все эти байки недалёких умом лингвистиков про некие морды зверей в ваших фамилиях, - когда сами морды (которые человеки) уже были, как и все эти ваши прозвища, переднюю часть головы зверей так тогда никто ещё и не называл, - и ведите свою родословную правильно.

Более того, в Европе нет сегодня такого языка, где так или иначе это объединение бы не участвовало. Подчёркиваю, именно само объединение целиком во всех этих языках является заимствованным, т.е. на значимые объединения оно разделено в них быть не может. Впрочем это отдельная книга этой серии, а потому об это не сейчас и не здесь.)

И в завершение, - да, я мог выбрать любое другое объединение (модуляцию), - “ун”, “ак”, “ай”, “ду”, “ла”, “ль”, и т.д, - они все интересны, о них всех есть что рассказать. Просто всего в одной книге никак не расскажешь, а выбрать что-то надо было обязательно, вот я и выбрал “уд”, тем более, что мне с ним так повезло.


Господа, вы прочитали версию файла для Проза.ру. Если у вас есть что сказать, пишите в личку, так даже может я и отвечу. Уж точно не отвечу на всякого рода здесь рецензии, потому как это лишь одна из форм срача, в смысле обыкновенное ****обольство без всякой ответственности за собственный базар (типа телешоу пропагандонов). Тем более, что я просто их не читаю.Да, и не забудьте представиться. А меня, кстати, зовут Скругин Игорь Петрович, и я не люблю дураков.