Мистические истории, часть 2. Таинственный дом

Эта история произошла в августе того года, когда я пошёл в первый класс. Мы с мамой в июле, как обычно, отдыхали в Одессе, живя у моей бабушки. Надо сказать, что жила она в то время в весьма респектабельной части города, в самом центре, на улице Бебеля (в наши дни — Еврейская), напротив здания МВД Одесской области. До знаменитой Дерибасовской от этого дома — рукой подать (четыре небольших квартала пешком по Пушкинской улице), а чуть дальше – и Оперный театр, и Приморский бульвар, и знаменитый Дюк с не менее известным «вторым люком». Правда, до моря надо было идти весьма далеко.

Но разве для бешеной овцы семь вёрст — это крюк? Как не так! Мы с мамой ходили на море, на пляж "Ланжерон", ежедневно, и это было просто здорово!

В тот самый день до нашего отъезда (отпуск у мамы заканчивался в самом начале августа) оставался всего один день. Мы сходили на море, поели по дороге мороженого и знаменитых не меньше Дюка одесских креветок, которых одесситы с оттенком пренебрежения называют «ра;чки», вернулись к бабушке и немного отдохнули после длительной прогулки. Я думал, что на этом «программа дня» будет исчерпана, и уже предвкушал, что просто выйду во двор (ага, тот самый типичный одесский дворик, разновидности «каменный мешок») погулять и покачаться на качелях. Но неожиданно мама сказала, что мы с ней идём в гости.

Мне это показалось очень странным. Ведь мы уже успели побывать в гостях. практически у всей родни! Но это было весьма забавно, и я, обожавший приключения и новые знакомства (а почему бы там не быть другим детям?), с радостью оделся и пошёл следом за матерью.

Мы шли по Пушкинской, прошли мимо Археологического музея и Музея морского флота. Потом миновали Приморский бульвар, пройдя мимо Потёмкинской лестницы и Дюка (конечно же, поглядев на него «со второго люка», что всегда вызывало у меня весёлый смех). Полюбовались Воронцовским дворцом (который, кстати, был в то время Дворцом пионеров) и быстрым шагом перешли через вечно трясущийся на ветру Тёщин мост.

А дальше мама неожиданно свернула куда-то влево, быстро провела меня мимо бутафорского колодца и столь же бутафорского мостика (обычно там любят фотографироваться одесские новобрачные), и нырнула в какой-то проход между стенами теснящихся около обрыва (над которым и проходит Тёщин мост) домов. Я не запомнил, сколько времени мы шли. Наверное, минут десять, не больше. Но неожиданно мы попали в очень интересный дворик. С не менее интересным домом, который высился неподалёку. Сам обрыв был закрыт некой высокой стеной серого цвета, так что и архитектурные красоты Одессы, и портовые краны, и Тёщин мост были наглухо закрыты.

Двор был совсем не «каменным мешком». Я бы назвал его небольшим сквером. Во дворе росло множество невысоких деревьев, между которыми стояли как скамейки для отдыхающих, так и детские качели и «лазилки», и, что совершенно удивило меня, мраморные садово-парковые скульптуры удивительного качества, изображавшие то ли муз, то ли нимф.

В самом центре этого двора-сквера виднелась небольшая белая беседка, смотревшаяся очень изящно и даже как-то «боязливо» на фоне высоченного серого дома с красивыми фигурными балконами.

В беседке за массивным мольбертом сидел самый настоящий художник, около которого крутился мальчишка примерно моего возраста. Художник мне показался очень старым, хотя, наверное, это всего лишь детское впечатление; до сих пор помню восклицание одной из воспитанниц детского хора, в котором я работал концертмейстером: «Никита Евгеньевич, вы, оказывается, моложе нашей учительницы, а я думала, вы такой старый!» К слову, в то время мне не было и тридцати.

Но вернусь к своей истории. Художник, бородатый худой мужчина в узких очках, был одет в простые коричневые вельветовые брюки и полосатую рубашку. Увидев подходившую к нему маму, мужчина широко улыбнулся и положил палитру на скамейку, опоясывавшую беседку. Он радушно пожал мамину руку и, ответив на моё «здрасьте», завёл с моей матерью долгий скучный взрослый разговор о каких-то житейских проблемах.

Я же переключился на мальчишку, белобрысого пострелёнка, одетого в шорты и простую футболочку, как и я. Мы познакомились и очень скоро вовсю болтали с Данилой о коллекционных «модельках» автомобилей, о футболе, о морских судах и тому подобном. Потом, оставив взрослых общаться, мы с Данилой начали носиться по двору, качаться на качелях, даже в шутку подрались.

Время пролетело незаметно. Начало смеркаться, и мама, подозвав меня, попрощалась с художником и потянула меня к выходу со двора. Уже выходя, я кинул взгляд на беседку и сидящего там живописца. На прощание я помахал Дане рукой и он повторил мой жест, широко улыбнувшись.

Я хорошо помню, как мы вышли со двора, прошлись по Тёщиному мосту, дошли до Потёмкинской лестницы, спустились и сели на троллейбус — очень устали за этот день от такого количества беготни.

Ну, а по возвращению в Кишинёв у меня неожиданно обнаружили стригущий лишай и вместо второй поездки в Одессу, на сей раз, с папой, мне пришлось лечиться. Так что в Одессу я попал уже на следующий год.

И, конечно же, когда мы с мамой гуляли по Тёщиному мосту, я спросил у неё, пойдём ли мы к Даниле. Ответ матери поразил. Она удивлённо произнесла: «Какому ещё Даниле? Сын мой, ты что-то перепутал!» Я в не меньшем удивлении замолчал. Всякий раз, когда я заговаривал об этом мальчике и его отце-художнике, мама утверждала, что я сочиняю.

И всё же однажды, когда мне было уже лет десять, мать «раскололась», поведав мне, что именно тогда я и заразился лишаём, когда мы с Данилой играли во дворе-сквере. От самого Данилы. И именно поэтому мама больше не общается с той семьёй.

Ну, не общается, и не общается. На замечательных каникулах в Одессе это никак не отразилось.

Прошли несколько лет. И я, гуляя по Одессе уже самостоятельно, решил зайти в тот самый двор и посидеть в памятной беседке — а, может быть, даже увидеть таинственного художника и его «лишайного» сына! Я прошёл сквер с фигурными мостиком и колодцем, но не увидел никакого прохода в упирающейся в этот сквер стене высокого жилого дома. Знающие меня люди прекрасно осведомлены, что меня остановить невозможно, и, если мне позарез нужно куда-то попасть, я пройду хоть в Кремль. Конечно же, обойдя несколько окрестных улиц, я нашёл проход в ту часть города, где должен был находиться тот самый двор. Но перед моими глазами открылся совершенно незнакомый квартал! В котором не было ни малейших признаков серого дома с балконами, да и никаких беседок и красивых парковых скульптур я не увидал!

В одном из обнаруженных мной тесных одесских двориков я остановил какого-то пожилого прохожего и спросил его, как мне найти серый дом со скульптурами и беседкой. Прохожий изумился и ответил мне, что в этом месте никогда не было подобных строений и скульптур, а если мне нужно что-то похожее, то я должен идти в «Пале-Рояль», который находится около Оперного театра. То же самое мне ответили и несколько других людей, которых я встретил, бродя по незнакомым закоулкам «задворок Тёщиного моста».
 
Я снова задал вопрос о доме, художнике и Даниле матери, когда вернулся в Москву, где в то время жил и работал. И она в совершеннейшем изумлении ответила мне вопросом на вопрос: «А что ты имеешь в виду? Никогда мы там с тобой не бывали, не было никакого художника и мальчишки по имени Данила, может быть, ты что-то напутал?»

Перед тем, как написать этот рассказ, я вызвал — спасибо современным гаджетам и Интернету — на экран смартфона карту того самого «пятачка», где я побывал в далёком 1982-м году. И ничего не обнаружил. Какие-то дома там, разумеется, стоят. И даже очень тесно. Есть в их числе и жилые постройки, и какая-то средняя школа. Но никаких признаков места, которое меня так поразило в детстве.

Ни намёка на милый засаженный невысокими деревьями скверик с беседкой и мраморными музами-нимфами на высоких каменных пьедесталах.

Где же я тогда побывал? В параллельном мире? В иной Вселенной? Может быть, в другом времени или измерении?

Это так и осталось для меня Тайной. Тайной, покрытой мраком.

Загадкой, которую, по-видимому, мне так и не суждено будет разгадать.