Ненавистное имя. Ч. 6. Эвакуация

       Когда отец жил с ними, Борис не пил и не дрался.
Иван жалел сына, о коем больше всего болело сердце, изводилась душа. Для хлебнувшего лиха на войне, подбирал такие целебные слова, в которых больше всего нуждалась сыновья душа. Любил Лизу, ветреную внучку без царя в голове, певунью, плясунью и хохотунью, любимым занятием которой было дуракаваляние. Младшая Лиля была полным собранием девчачьих капризов, но он не пасовал перед её многочасовым выматывающим нытьём и истериками, не мытьём, так катаньем, все собі і тільки собі*, с каждого сострижёт, хоть шерсти клок. Фамилия ей Итого в самый раз. Дитя, а  мамку об коленку ломает. Старался находить общий язык со строгой невесткой Софьюшкой. Учительница.
        Десять лет несвободы вместили Великую Отечественную войну, десятки миллионов погибших, отняли у его детей детство и юность, сделав взрослыми, а он… не стал героем, заработал астму и поседел. – Всего лишь, – признавался он самому себе. – Обязан наверстать. Муситы**.
Как объяснить это Лизуньке, что надо навещать дочерей, которые ему дороги. Она будет цепляться за одежду, бежать следом и истошно кричать на всю улицу: – Деда, родненький, не уезжай! Умоляю! Я обещаю, что буду тебя слушаться, и не буду валять дурака! Дедуля!
Зато, когда он вернётся, внучка повиснет на шее, а он, сдерживая слёзы, серьёзно глядя ей в глаза, скажет:
– Когда я ехал к тебе, поезд неожиданно остановили, – проводница нажала на «стоп-кран».
Зрачки Лизы расширялись: – Деда! Почему? Кто-то отстал от поезда?
– Нет.
– Авария?
– Нет, моя девочка. Когда поезд остановился, и пассажиры выглянули в окна, на рельсах увидели зайчика.
– Зайчика? Живого? – Лиза заваливала дедушку вопросами. – Дедуня, он был больной? У него болели лапки?
– Нет-нет, он был в прекрасной физической форме. Он поскакал к составу и громко спросил: – Едет ли в этом поезде Иван Сафонович?
–  Я услышал своё имя, разволновался, но ответил: «Да! Есть! Это я!»
– Куда ты едешь? – строго спросил зайка.
– К своим внучкам.
Зайчик улыбнулся и сказал: «Вот тебя я и поджидал на дороге», достал из узелка бумажный свёрток и передал мне. – С этими словами дедушка доставал его из дорожной сумки и передавал внучке: – Хлебушек от зайчика.
Хлеб сей был животворным, волшебным. Хлебом жизни, который заповедовал Божий Сын.
Лиза, став мамой, принося домой гостинцы, прежде, чем положить их на нежную детскую ладошку, рассказывала про храброго зайца, не побоявшегося остановить целый поезд, чтобы передать подарок. Став бабушкой, Елизавета поняла, как детские слёзы разрывают любящее сердце.
          Иван никогда никому не рассказал, как пережил десять лет лагерей. Но от своих ребят знал историю их спасения в день своего ареста, как голодовали, цеплялись за жизнь, как выживали.
          Недалеко от дома матери располагался госпиталь, и сестрички частенько прогуливались под его окнами, кокетничали с больными, выполняли их просьбы: сходить за фруктами, булочками, принести свежую газету. Обе шустрые, ладные, невысокие, грудастенькие и голубоглазые, только Катя блондиночка, а Галя – брюнетка. Девочек приметили сердобольные нянечки, затем медсёстры, стали нагружать их несложной работой и подкармливать. В тот день, когда отца увезли в НКВД, сёстры с младшим братом по дороге к госпиталю решили пройти мимо родного дома в надежде хоть глазком увидеть маму. И увидели её, выходящую из ворот:
– Детоньки мои, сюда, сюда!
Переглядываясь, девчонки нерешительно двинулись к матери, но Борис идти отказывался. Сёстры силой затащили брата во двор. В тот день в жизнь детей вошло слово «эвакуация».
       Уютный городок Балта, где проживала семья Бесядынских, распологался в Подолии на юге дореволюционной России по обоим берегам Кодымы-реки, притока реки Буг. А на северо-западе в 218 км – Одесса. Считается, что Балта получила своё название от турецкого слова «топор» – «болта».          
В 1924-1929 годах  Балта была столицей Молдавской Автономной Советской Социалистической Республики в составе Украинской ССР.
Когда была объявлена мобилизация, все мужчины в возрасте до сорока пяти лет были военнообязанными и по призыву ушли на фронт. Пехотный полк, стоявший на северной окраине Балты, ушёл в сторону Молдавии, и воинских частей в городе не осталось. Пятого августа 1941 года город был захвачен немецкими войсками. Малоимущие уходили пеше.
           Нагрузив пожитки на скрипучую телегу, мать уселась на место возницы, девчонки вскарабкались по бокам, а Борке места не хватило. - Тому що хлопець!***     Они влились в живую, стонущую и плачущую толпу. Борис был вынужден идти пешком, чёрте куда, гудели стёртые в кровь ноги, хотелось курить, пить, есть и хоть немного отдохнуть. Но надо, надо было идти, идти, идти. Ботинки стоптались и просили каши, носки изодрались, а обозы с людом тащились то через поля, то по дорогам, то плутали по лесам. Когда над головами очередной раз раздался угрожающий прерывистый рёв немецких двухфюзеляжных самолетов, Борис сорвался. Рванул в лес и схоронился за деревом. Тишком-нишком, укрываясь ото всех, слышал, как сёстры аукали и кляли бунтаря, но мальчишеские амбиции взяли верх. Брат не вышел из укрытия, его сморила усталость, и он забылся тяжким беспробудным сном.
Какие могут быть сумасбродства и капризы, когда война?! Беспощадная изуверка, убийца, не щадящая выходок слабых?! Но Борька был пятнадцатилетним подростком, пусть капризным, но ребёнком, впервые столкнувшимся со страшной действительностью: со смертью! Не осознающим, что это, потерявший отца, презирающий изворотливых сестёр-приспособленок и отвергшего мать! Он не выдержал испытаний, выпавших ему. Обозы ушли далеко, а он радовался и дурковал, как чертёнок. Когда понял, что его никто не ищет и не будет искать, когда дошло, что он остался один на  один со своим "я", испугался. Борис блукал по лесу, крича во всю глотку от страха и отчаяния, ещё не осознавая, что испытания только начинаются в его судьбе.

*) Всё себе и только себе - пер. укр.
**) Ты должен - пер. чешск.
***) Потому что парень - пер. укр.