Повесть Та самая тишина

                ПОВЕСТЬ
 




                ТА САМАЯ ТИШИНА


                Глава 1


    Так уж случилось, что в канун самого почитаемого в нашей семье праздника – Нового года, я остался дома один. Был вечер 31-го декабря. Несмотря на то, что я придерживался традиции встречать Новый год дома, я ее нарушил. Позже я благодарил себя за это.

    Весь день я был занят приготовлениями к любимому празднику. К вечеру настроение внезапно омрачилось из-за перспективы встретить Новый год в одиночестве. В мгновение у меня промелькнула спасительная мысль. Выйдя на улицу, я почувствовал некоторое облегчение. Шел снег, и это придавало особое очарование всему вокруг. Поток людей вливался в предновогодний карнавал и излучал необыкновенную энергию добра и красоты.

    Неожиданно подул сильный ветер, и я стал мерзнуть. Домой возвращаться не хотелось. Я продолжал бесцельно бродить по городу. Свет в окнах квартиры моей тети Армик заманил меня к ней...

    Тетя суетилась на кухне. Будучи чуткой женщиной, она почувствовала мое настроение и, отложив свои дела, предложила сыграть в нарды. С самого начала игра шла вяло, без ожидаемого ража. И мы поняли, что отвлечься не удастся. Чтобы скоротать вечер и заполнить пустоту неловкости, я попросил тетю Армик,
участницу Второй Мировой войны, рассказать и вспомнить что-нибудь интересное.
Я, как и большинство молодых людей, о войне знал по прочитанным книгам, рассказам взрослых, по кинофильмам. Признаться, в детстве мне не нравилось, когда родные касались военной темы. Я с трудом досматривал фильмы, живописующие эту страшную мясорубку ХХ века. Хотя при этом самозабвенно увлекался игрой в войну вместе с дворовой ребятней.

    Рассказ тети Армик потряс меня до глубины души. И хотя она вела повествование от имени своей подруги, я сразу же догадался, кто был героем этой истории, в которой явно ощущалась боль от всего пережитого... Я настоял, чтобы она говорила от своего имени. Совсем еще юную регулировщицу в один из осенних дней 1942 года охватили серьезные сомнения,  когда  она находилась на посту, располагавшемся в бескрайнем лесу европейской части Советского Союза. Тогда советские войска делали свои первые, не совсем успешные, но отважные шаги в наступательных операциях. Одна из таких операций проводилась частью, где служила и Армик, юная карабахская девушка, оставившая учебу в институте и добровольно вступившая в ряды Советской Армии.

    Армик вспомнила свою первую встречу с реальной войной. В тот день ее принимали в члены партии. В практике военных  лет часто перед ответственными действиями советских войск проводился прием особо отличившихся военнослужащих в ряды партии. Собрались все коммунисты. Вдруг в небе показались немецкие истребители. Первый снаряд разорвался совсем рядом. Но как бы ей ни хотелось не выдать страха, инстинкт мигом загнал ее под стол. Затем все вокруг загрохотало, поблизости разрывались снаряды, погибали люди, с которыми она только что разговаривала. Это напомнило ей картину страшного стихийного бедствия. Тогда ей показалось, что земля приходит в движение и горит. Как было страшно! После этого она надолго потеряла душевный покой, физически ослабла. Но выстояла!
 
    “А что случилось там, за лесом?”– задавалась вопросом Армик. Сопровождавший наступление шквал артиллерийской стрельбы внезапно стих. Прошло уже полтора часа, но не было слышно ни одного выстрела. “Что же там произошло такое?– продолжала беспокоиться девушка.– Никто не подъезжает к моему посту, не спрашивает, как проехать к действующим частям. Почему меня не извещают ни о чем? Наверное, это маленькая передышка. Может быть, командный состав в срочном порядке корректирует план дальнейшего наступления?”– раздумывала она в состоянии неопределенности и страха.

    Армик то нервно топталась на месте, то, не упуская из зоны видимости свой пост, устремлялась как можно ближе к линии фронта . Но, увы, лес без конца и края не позволял ей увидеть, чем заняты передовые части. Возвращаясь на прежнее место, к своему посту, она успокаивала себя надеждой, что скоро ей сообщат о дальнейшем плане действий.

    “Что делать? Оставить свой пост и пойти узнать, что случилось?– беспокоилась она.– Подожди немного,– успокаивал ее внутренний голос,– скоро тебя сменят. ”
Время шло. А кругом по-прежнему царила гнетущая тишина. Только изредка до нее доходил гул движущихся танков и другой техники. “Наверное, наши наступают.– промелькнуло в голове.– Но уже пора, чтобы меня кто-то сменил!”

    Мозг работал напряженно. “Что же все-таки случилось?” И тут же себя успокаивала: “А что тут такого, что тебя не сменяют? Так было не раз, и даже однажды пришлось стоять на посту двое суток без сна и отдыха. Да, но тогда заранее предупредили, что моя смена продлевается. Понимая серьезность обстоятельств, я сама упросила оставить меня на посту. Как страшно! Ни души! Ноги начинают мерзнуть. Где Рая? Почему ее нет до сих пор?– предчувствуя неладное, она все больше поддавалась страху.–  Нет, здесь что-то не так. Случилось нечто непредвиденное! Как колотится сердце! Даже в висках чувствую его стук. Как же узнать,что произошло?..”

    Начало смеркаться, в лесу становилось темнее. “Что делать? Как быть? А если..,– вдруг осенила мысль.– Как я раньше не дога- далась!” Она быстро разыскала поблизости самое высокое дерево и начала забираться на него. “Надо побыстрее, а то стемнеет, и ты ничего не увидишь”,– подстегивал ее внутренний голос .

    Без особого труда она взобралась на дерево. Вспомнилось детство... Когда дети с их двора – мальчики и девочки – соревновались между собой, кто быстрее вскарабкается на самую высокую сосну в роще, которая располагалась в котловане, примыкавшем  к их двору, она всегда оказывалась впереди. Ее престарелая бабушка каждый раз предосудительно цокала языком, называя ее мальчишкой в юбке.

    “Еще немного, и я доберусь до макушки. Какое высокое дерево! Как оно называется? Не могу вспомнить. Что это? Я вся дрожу. Надо немного передохнуть, а то еще упаду.”

    “Хватит, лезь выше”,– через секунду приказала себе Армик. Поднявшись на самую верхушку и отдышавшись, она обвела взглядом окрестности. Солнце уже садилось за лесными просторами и окрашивало макушки деревьев в огненно-красный цвет. Деревья располагались близко друг от друга. Ветер со стороны захода солнца приводил в трепет деревья, и они покачивались, как волны. Картина завораживала настолько, что хотелось броситься в объятия напоминающего  море  крон  деревьев.  Повернувшись к северу, Армик увидела совсем другую картину. Почему-то на советских позициях кое-где стояли немецкие танки, а вдали виднелся немецкий патруль. Она еще не смогла до конца оценить обстановку, как вдруг ее осенило: “Наши войска отступили... А что будет со мной? Почему меня не предупредили? Я же почти окружена. ”

    Быстро спустившись вниз, Армик решила: “Надо, пока окон- чательно не стемнело, уйти. Уйти во что бы то ни стало... ”
 
                Глава 2

    Взяв с собой карту с указанием направления и местоположения населенных пунктов, Армик устремилась на восток. Военная специальность помогла ей в первые критические минуты быстро сориентироваться в глухом и сумрачном лесу. Наступление вечера уже было повсеместным, установилась полная темень. Только изредка в том месте, где лес был редким, Армик видела на небе серповидный месяц и кое-где звезды, прикрытые тонкой пеленой облаков. Пользоваться компасом уже стало практически невозможно. Отчаянное желание побыстрее отдалиться от злосчастного места сковывалось темнотой и криками лесных зверей. Постепенно глаза адаптировались. И ее движения стали напоминать повадки опытного обитателя леса, ищущего спасительный выход в опасной для жизни ситуации. Частично успокоившись, Армик наметила план передвижения.

    “Если такими темпами перемещаться и дальше, то, наверное, завтра к полудню я доберусь до наших. Дай бог, чтобы ничего непредвиденного не случилось. И все же обидно, почему меня никто не предупредил?”.

    Кое-где на пути встречались легко проходимые неглубокие болота. “А что со мной будет, если на пути попадутся вязкие болота?”.

    Сильное напряжение и усталость начали давать о себе знать. Ноги уже не подчинялись: они сильно отяжелели и словно пеклись в сапогах. Продолжать путь в таком состоянии не имело смысла. Надо было снять сапоги и немного передохнуть. Армик разыскала поблизости большой кустарник, который смыкал проход между двумя деревьями. Сбросив вещмешок, она прилегла прямо на землю, слегка укрывшись листвой кустарника. Немного спустя она уже спала крепким сном. Казалось, ничто не могло ее разбудить, но она вскочила на ноги, услышав пронзительный крик филина. Спросонья она не сразу поняла, что произошло. Сердце бешено колотилось.

    “Наверное, меня поймали. Я окружена? Нет. Никого не видно”,– в панике размышляла она. Услышав тот же крик, она догадалась, что это филин и успокоилась. В детстве она в душе жалела бабушку из-за ее невежества и суеверия. Относительно филина ее суеверная бабушка говорила, что его крик предвещает несчастье. И теперь, вдруг вспомнив ее слова, она невольно забеспокоилась и решила спешно покинуть место своего привала. Взяв вещмешок, Армик устремилась вперед. Была поздняя ночь...

    Внезапно  все  видимое  пространство  осветилось.  Армик  не растерялась. Она знала, что немцы навешивали прожектора таким образом, чтобы свет от них распространялся на несколько километров. Значит, немцы совсем рядом, с тревогой подумала она. Зато ей стало легче двигаться вперед по освещенному пути. Усталость как рукой сняло. Она была одержима желанием поскорее вырваться из опасных тисков леса... Свет постепенно начал убавляться, и вскоре над лесом воцарилась прежняя тьма.

    Вдруг она почуяла запах. “Что за запах? Запах горелого? Откуда?” В очередной раз за сегодняшний день на нее напал страх. На миг она обессилела, опустилась на колени и расплакалась навзрыд. Но потом, как бы испугавшись своего плача, быстро встала. Немного успокоившись, она решила обследовать местность и только затем продолжить путь.

    Опять уловив в воздухе запах горелого, она, подобно опытному хищнику, принюхалась, чтобы определить его направление.Вначале она хотела рассчитать свой путь таким образом, чтобы уйти подальше от этого запаха. Но простое любопытство взяло верх. Армик пошла в направлении запаха. Едкий запах все более усиливался. Пройдя еще немного, она резко остановилась. В темноте слева от себя она увидела полуобгоревший штурмовик. Хвостовая часть испускала тлеющий дым. Армик стояла как вкопанная, тело покрылось холодным потом, затем ее охватил сильный озноб, и она начала выбивать дробь зубами. Захотелось побыстрее убежать с этого места, но ноги опять перестали слушаться. Сделав над собой усилие, она попыталась уйти, как вдруг до ее слуха донеслись стоны.

    “Кто-то стонет или я ослышалась?” Через мгновение она снова услышала стоны. “Боже мой, в самолете раненый человек. Надо непременно его спасти,– подумала Армик.– А вдруг самолет немецкий, и у раненого есть оружие?”

    Сомнения развеялись, когда она увидела на части крыла самолета пятиконечную звезду. Она заволновалась и стремительно подбежала к самолету.

                Глава 3

    С неимоверными усилиями ей удалось вытащить раненого летчика из самолета. Проникнуть в кабину было невозможно – дверцы заклинило при падении. Ей пришлось взобраться на крышу и ползком дойти до передней части. Лобовое стекло было разбито. Усевшись на корпус, она начала пяткой сапога осторожно выбивать остатки лобового стекла, чтобы суметь проникнуть  в кабину. Ощутив под ногами человеческое тело, Армик быстро нагнулась и хотела поднять его, но, притронувшись, шарахнулась. На полу кабины лежал мертвый летчик. Она уже вылезала из кабины, как вдруг опять услышала стоны. Сделав над собой еще одно усилие, она снова спустилась в кабину. Стоны раздавались совсем рядом и, нагнувшись, она увидела лежащего у кресла летчика в бессознательном состоянии. Приподняв и обхватив его за талию, она попыталась вынести его через лобовой проем самолета. Однако носовая часть самолета находилась высоко, и она поняла, что ей не удастся спустить раненого на землю.

    “Что же делать? Кажется, в вещмешке есть веревка. По крайней мере еще вчера она там была. Она-то мне и нужна”,– подумала она. Найдя веревку, Армик снова пробралась в кабину самолета. Обвязав раненого летчика веревкой чуть выше талии и уложив его с наклоном вниз по выему для лобового стекла, но так, чтобы тот не свалился, Армик быстро спустилась вниз. Держа один конец веревки в руках, она начала медленно тянуть ее к себе. Подхватив раненого в воздухе, она свалилась вместе с ним на землю, но смогла защитить его от падения, приняв весь удар на себя. “Как же узнать, насколько тяжело ранен летчик? Отчего он без сознания?– рассуждала Армик, осматривая раненого.– Вроде бы ниоткуда не кровоточит, и нет переломов... ”

    Под тусклым светом, исходившим от луны, было невозможно правильно оценить состояние раненого. Армик надеялась, что летчик находится в шоковом состоянии и вскоре к нему вернется сознание. Временами он издавал стоны, и Армик радовалась: “Значит, живой!” Она решила немного подождать, пока к летчику вернется сознание. А за это время, может, ей тоже удастся отдохнуть.

    “Что это? Мои руки в крови? Как сильно жжет в ладонях! Где я так сильно поранилась? Наверное, порезалась осколками лобового стекла,– рассуждала Армик.– Надо остановить кровь и перевязать руки, они мне еще пригодятся. Тем более сейчас, когда мне придется тащить раненого на себе. ”

     Перевязав ладони небольшими кусочками марли, Армик встала и подошла к раненому,  которого  оставила лежать рядом с самолетом. “Не приходит в сознание. Так он до утра может не придти в себя.”

    Взвалив на плечи летчика, она, кряхтя под тяжелой ношей, пошла вперед. Поначалу она чувствовала гордость за себя – одна-одинешенька прорывается к своим, да еще спасает раненого советского летчика. Но вскоре идти вперед и нести на себе раненого, который был намного тяжелее нее, удавалось с огромным трудом. “Надо немного передохнуть, а то потеряю все силы и не смогу добраться до наших войск”,– рассуждала она. И сама себе отвечала: “Нет, рано отдыхать, пройду еще метров триста.“

    Устраивая короткие передышки, Армик потихоньку продвигалась вперед. В тот момент у нее было одно желание: как можно скорее встретиться с однополчанами. Мысль о возможности быть схваченной немцами была для нее недопустимой – из-за обостренного чувства любви к Отчизне, привитого ей родителями, в особенности матерью, представительницей славного рода Пирумовых. Братья Даниэл-бек и Погос-бек Пирумовы в мае 1918 года возглавили знаменитую Сардарапатскую битву, победа в которой положила начало современной армянской государственности...

    “Когда же закончится эта ночь,– с тоской подумала Армик.– Может быть, при свете дня я лучше рассмотрю местоположение близлежащих селений и по компасу смогу сориентироваться. А так я наугад, истощая силы, двигаюсь на восток.”

    Предположив, что она, наверное, достаточно отдалилась от немцев, девушка приняла решение передохнуть и дождаться утра. Опустив раненого летчика на землю и подложив под его голову вещмешок, Армик прилегла рядом. Раненый продолжал изредка стонать, не приходя в сознание. Армик никак не удавалось заснуть. Ей не впервой было ночевать в походных условиях, но сейчас, видимо, не хватило вещмешка под головой. Кроме того, ее пугало неровное и прерывистое дыхание раненого совсем рядом.

     “Постарайся уснуть,– уговаривала себя Армик.– Сон прибавит свежих сил и снимет напряжение от сегодняшнего дня, ты отдохнешь и успокоишься. ”
Она старалась не думать ни о чем, но мысли одна за другой назойливо лезли в голову. Она ворочалась на земле в попытке поудобнее расположиться, но, увы, никак не удавалось заснуть. Армик встала и начала прогуливаться, думая, что это поможет. “Ты непременно должна заснуть”,– диктовал ей мозг. Она снова прилегла на землю. Казалось, сон покинул ее навсегда. Тогда она вспомнила упражнение с языком, которое она проделывала дома, когда на нее нападала бессоница. Упражнение заключалось в том, что кончиком языка надо сильно надавить на небо, затем вернуть язык в прежнее положение и повторить, при этом не забывая в уме сосчитать количество надавливаний. Досчитав до двадцати, Армик заснула. В лесу было тихо. Ничто не нарушало покоя. Даже ночные птицы и звери не издавали ни единого звука. Только изредка тихо стонал летчик...


                ***

    Армик приснился сон. Как будто она окружена несметным числом фашистов, и они травят ее собаками, от которых она едва отбивается. Вдруг в небе появляется ее жених Армен, вооруженный и одетый в военную форму, и начинает одного за другим истреблять фашистов. Освободив возлюбленную из окружения, Армен спускается на землю и хочет ее обнять. Но в тот момент, когда он подхватывает Армик на руки, его смертельно ранит вражеская пуля...

    Под утро начало холодать. Установилась пасмурная погода. Холод разбудил и вывел ее из состояния безутешного горя. “Как хорошо, что все это было во сне”,– подумала она.

    Вдруг до нее донеслось жалобное: “Пить.” Быстро сняв флягу, опустившись на колени и приподняв летчику голову, она приложила к его губам горлышко. Раненый сделал всего один глоток. “Кажется, он пришел в себя,– решила Армик.– Надо определить, где его раны. ”

    Она начала осмотр раненого. “Интересно, вроде не видно серьезных повреждений. Отчего тогда он теряет сознание?”– удивленно подумала она. Сняв с него шлем, она увидела возле левого виска неглубокое углубление, покрытое комом запекшейся крови. “Вот почему он теряет сознание. Надо перевязать рану. Но у меня только несколько маленьких лоскутков марли. Лучше их приложить к ране и надеть шлем”,– решила она.

    В лесу продолжало моросить. Надо было двигаться вперед. Достав из внутреннего кармана шинели карту, она уточнила вероятное местоположение советских войск. “Наши отступили, наверное, к деревне Ясенево. Ведь до наступления там находился
командный пункт части. И вероятнее всего, отступили туда, откуда началось наступление. А расстояние от Ясенево до моего поста в лесу составляло двадцать три километра. Если учесть, что я прошла примерно тринадцать километров, то мне осталось преодолеть еще десять километров, что займет у меня как минимум больше одних суток.”

    Благодаря компасу, Армик с немалым трудом удалось сориен- тироваться и определить направление деревни. Однако ее сильно огорчил тот факт, что вместо того, чтобы строго двигаться на восток, она за ночь немного сместилась на север. “Какая досада,– расстроилась она.– Придется пройти еще лишних четыре-пять километров.”

    Взвалив на себя раненого, Армик снова пустилась в путь. Она задумалась об увиденном сегодня ночью сне. Мысленно Армик перенеслась в то недалекое прошлое, когда впервые встретила высокого и статного юношу и сразу влюбилась в него. Открытый лоб с глубоко посаженными вдумчивыми и словно искрящимися глазами придавал его лицу особое обаяние. Каждый раз она находила в Армене что-то необычное и не переставала удивляться его неуемной притягательности. Перед войной влюбленные обручились и собирались летом пожениться, но война расстроила их планы.

    С тех пор, как Армена мобилизовали, она потеряла с ним связь. Вслед за ним добровольцем ушла на фронт и она. В душе она надеялась на фронте встретить своего любимого. Недавно даже был такой случай: она стояла на посту и пропускала колон- ну машин с солдатами. Замыкал колонну грузовик с несколькими солдатами в кузове. Все солдаты сидели и держались за борт, только один стоял на краю кузова и рассеянно смотрел вдаль. Армик сразу же его заметила. Он был поразительно похож на Армена.  На какое-то время их глаза  встретились.  Она  почувствовала,  что парень тоже заволновался, поймав взгляд девушки, и долго старался его не упустить.

 
    “Как хочется узнать, где сейчас Армен, жив ли?– задавала себе вопрос Армик.– А может, мой сон и есть весточка от него?”

    Нахлынули воспоминания, и она постаралась до мелочей воссоздать в памяти все, что было связано с женихом. Это ей придало сил и отогнало мрачные мысли.
Только тяжелая ноша возвращала ее в действительность. Раненый не приходил в сознание. Передвигаться с такой ношей стало крайне тяжело. Силы постепенно покидали ее. Почти целые сутки она ничего не ела. А запасы еды, которые у нее были вчера, она съела еще на посту, когда сильно проголодалась. Стараясь не обращать внимания на “зов” желудка, она отчаянно шла вперед.

    “Надо хотя бы выпить водички. Баклажка у меня почти полная”,– подумала Армик. Спустив раненого, она сняла флягу. Сделав несколько глотков, подумала о том, что надо оставить воду раненому: “Она ему нужней”.

    Голод все сильнее давал о себе знать. Мысли о еде не покидали ее, ни о чем другом она не могла думать. “Как обидно!– посетовала она.– Вокруг столько деревьев и кустов, а ничего съедобного не найдешь. Не стрелять же мне в дичь – этим я выдам себя. Знала бы, что останусь одна без еды в этом проклятом лесу, набрала бы вчера ягод рябины возле моего поста. Уже не могу! Может, все- таки передохнуть?”

    Армик присела на землю. Ноги ныли от невыносимой боли. Она сняла сапоги и начала массировать пятки и икры ног. Боль немного утихла.

    “Пить,”– простонал раненый летчик. Дав ему немного попить, Армик впервые внимательно посмотрела на него. Летчик был очень бледен! Под глазами вырисовывались в широкую дугу сине-желтые пятна, лицо было исцарапано, лоб местами помят. “Вряд ли выживет,– подумала Армик,– а жаль! Такой молодой! Какая жестокая штука эта война! Что она делает с людьми!”

    С трудом снова взвалив летчика на себя, она двинулась в путь. Ноги настолько ослабли, что, казалось, вот–вот она рухнет тна землю. Но потом откуда-то у нее появлялись силы, и она шла вперед.

    Вскоре на ее пути встретился долгожданный рябинник. Деревья рябины с оранжево-красными гроздьями располагались настолько плотно друг к другу, что образовали заросли. Спустив раненого на землю, она, возбужденная неожиданной удачей, подбежала к рябиннику. Гроздья рябины сами давались ей в руки, и она жадно глотала ягоды. Наевшись, она решила запастись ими и насыпала их в вещмешок.
“Попить бы еще водички, и будет полный порядок. А раненый? Он только воду и пьет, может, оставить ему? Хотя бы сделать глоточек...” И слегка пригубив, она быстро встала, взяла вещмешок, взвалила летчика на спину и пошла дальше. “Теперь только вперед”,– скомандовала себе Армик.

    “Сразу чувствуется, что силы вернулись. Только опять почему-то урчит в животе. Вроде бы наелась, а все равно чувствую голод. Вот если бы грибы... Ладно, остается забыть о голоде и идти вперед. Уже сутки я в дороге, а наших все нет. И тишина какая, ”– тревожилась Армик.

    Целый день Армик с перерывами шла вперед, она уже едва тащилась, но желание поскорее встретиться со своими придавало ей силы. “Не расслабляйся,– приказывала она себе,– этим ты только себя погубишь. На твоей совести не только твоя жизнь, но и жизнь раненого, которого ты решила спасти.”

    “Не могу идти дальше. Все тело ломит, ноги не слушаются. Чего я добилась, вызволив из сожженного самолета раненого? Сама еле плетусь, силы на исходе. Кроме того, я не уверена, выживет он или нет, а я все тащу и тащу его на себе, почти уже ползком. Я так и себя погублю, и его. ”

    “Хватит нюни распускать,– прервал ее размышления внут- ренний голос.– Армик, ты же не такая. Посмотри на его страдания, неужели они тебя не трогают? Большая часть пути позади, осталось совсем немного. Не забывай, что ты спасаешь советского летчика и прорываешься с ним к своим. Отдохнешь чуть-чуть, и тебя покинут дурные мысли.”

    Армик решила передохнуть. Солнце уже садилось за горизонт. “Как быстро день прошел, а я все еще в пути, к тому же сильно истощена. Если я завтра не доберусь до своих, то вряд ли буду способна идти вперед.”

    Прикорнув рядом с летчиком, Армик быстро заснула. Сон был настолько крепким, что она не услышала шума пролетевших над головой немецких самолетов. Только где-то за полночь она проснулась от холода – ее сильно знобило, в горле першило.
“Кажется, я сильно простудилась,– решила она,– только этого мне не хватало. Заболеть здесь в лесу – значит умереть. Что делать? Дождаться утра или не медля двинуться вперед? А вдруг я опять, как вчера, смещусь к северу? Все равно надо идти вперед. Возможно, движение и поможет мне забыть о простуде.”

    Собрав остатки своих сил, она продолжила путь. Состояние ее все более ухудшалось, тело ныло от боли, сковывавшей ее движения. Ей приходилось все чаще отдыхать, но и это почти не прибавляло сил. “Где ты, моя милая мамочка?– вспомнила Армик свою мать Тамару, которая не раз ее ставила на ноги во время болезни.– Ты меня сразу бы вылечила. ” Когда она болела, мать  не отходила от ее постели. Сядет рядом и возьмет ее руки в свои. Бывало, откроет она ночью глаза, а мать все сидит у изголовья. “Мама, почему ты не идешь спать?”– спрашивала Армик, а мамины глаза наполнялись слезами, и она, проведя нежными руками по ее лбу, отвечала: “Доченька, я всегда успею. Вот выздоровеешь, и я спокойно засну. ”
“Милая моя мамочка, твое сердце, наверное, чувствует, что со мной происходит недоброе. Да, ты сидишь рядом с моей кроватью и тихо плачешь, плачешь по мне. Не плачь! Я жива и буду жить, чтобы ты, моя кроткая, добрая мама, никогда не страдала от горя. Эх, была бы ты рядом со мной... ”

    Мысли о матери снова перенесли Армик в прошлое, она почувствовала тоску по родным и в то же время ощутила мощный прилив сил и облегчение.

    “Пить”,– в который раз попросил раненый. Армик машинально сняла флягу, но была удручена – там оставалось воды всего на несколько глотков. Как назло, в этот миг ей тоже сильно захотелось пить. “Что же делать? Мне тоже необходимо выпить, мой организм потерял много жидкости, надо восполнить ее потерю, не то сил не будет. А раненый может потерпеть”,– посчитала она.

    Поднеся флягу к губам, она снова услышала: “Пить”. В этой позе она и застыла, не в состоянии сделать глоток. К горлу подкатил неприятный ком, она разрыдалась. Затем поднесла к его губам флягу, и тот высушил содержимое до дна. Она взглянула на него с такой завистью, как будто он отнял у нее самое дорогое. Некоторое время она сидела в состоянии опустошения – без всяких мыслей и чувств.

    От напряжения Армик проголодалась, ее опять стали мучать мысли о еде. “Это от нервного срыва,– успокаивала себя Армик.– Вот поем ягод рябины и чуточку передохну, тем более, что стемнело.” Достав дрожащей рукой из вещмешка припасенные ягоды, она начала их есть. Горьковатый вкус ягод несколько ее освежил, даже боль в горле слегка ослабла. Однако заснуть не получалось.

    Стояла глубокая ночь. Вдруг в метрах двадцати от себя она увидела блестящие глаза какого-то зверя. Она быстро нащупала рукоятку автомата. Глаза приближались, но, как бы почувствовав опасность, неожиданно исчезли из поля зрения. Армик от страха боялась даже шевельнуться. Ей стало казаться, что весь лес переполнен хищными зверями.

    “Это был волк,– почти была уверена Армик.– Помню, как я  в детстве долго упрашивала папу, чтобы он хотя бы раз взял меня с собой на охоту. Была такая же осенняя ночь. Папа преследовал зайца. И вдруг из-за деревьев показались точно такие же глаза, ярко блестевшие в ночи. Как я тогда перепугалась! “Деточка, это волк”,– спокойно пояснил папа. “А почему у них глаза так сверкают и как будто меня изучают?”– спросила я. Тогда папа ответил: “Из всех хищников волки самые коварные, хитрые и умные. А глаза ночью сверкают почти у всех хищников. ” Папа хотел убить того волка, но я упросила его не делать этого.”

    Прислонившись спиной к дереву, Армик немного задремала. Деревья шелестели листвой. И всякий раз, когда до нее доносились звуки, похожие на шушуканье, она вскакивала: ей казалось, что сверкающие глаза подстерегают ее...

    Начинало светать. Впервые за два дня она услышала нежное пение птиц. Это наполнило ее душу спокойствием, стало как-то легко. Армик решила продолжить  путь.  Она  хотела  встать, но не смогла. Сколько она ни пыталась подняться, все было безуспешно. Поясница буквально разрывалась от боли. “Неужели я  не  смогу  двигаться?”–  запаниковала  Армик.  Она  прилегла  на живот и постаралась встать на четвереньки, но и это ей не удалось. На миг отчаяние закралось в душу и парализовало ее волю к действию. Армик снова встала на четвереньки и повторила попытку приподняться. Сделав пару шагов, она поняла, что ей не удастся тащить на себе раненого. “Что же мне делать, как быть? Я непременно должна прорваться к своим, и я не могу его здесь оставить. Но как? Я даже не могу нормально стоять на ногах. ” Армик снова прилегла на землю и  задумалась  ненадолго.  “А что, если перемещаться по-пластунски и тащить его на спине?”– подумала она.

    Перекинув руку раненого через плечо, чтобы тот не упал, Армик ползком стала уходить вперед. Она задыхалась. С одной стороны, простуда, с другой – тяжелая ноша придавливали ее к земле. Силы настолько иссякли, что она вынуждена была большей частью отдыхать, нежели двигаться. Приступ боли охватил с новой силой и словно пригвоздил ее к земле. “Неужели я умру?”– в ужасе подумала она. Казалось, ничто уже не выведет ее из этого состояния. Минуты воспринимались как вечность. Она не смогла вспомнить, что заставило ее сделать первое движение, затем второе... и так дальше.

    Измотанная, почерневшая от грязи и ободранная, примерно  в полдень Армик услышала журчание ручейка. Быстро орудуя руками, она ползком устремилась в направлении шума и увидела едва заметный узенький ручеек. Он пробивался сквозь корни деревьев, травы и камушки, образовав небольшой водоем. Этот ручеек напомнил ей себя, и сердце защемило от боли и жалости к себе.

    Она подползла к ручейку. Освободив спину от раненого, она окунула лицо в холодную, кристально чистую воду. Поток воды струился по ее лицу так мягко и нежно, что ей показалось, будто ручей жалеет ее и хочет приласкать. Она еще и еще раз погружала лицо в эти воды. Совсем скоро Армик почувствовала физическое облегчение и смогла уже встать. Достав баклажку, она начала наполнять ее. Вдруг она увидела в воде свое отражение. “Меня не узнать,– подумала Армик.– Как я изменилась! Лицо осунулось. А глаза! Испуганные, как у загнанного  зверя!  Я  ли  это?  Нет, это не дело, надо взять себя в руки!” Твердо встав на ноги, она быстро сняла с себя шинель, сбросила на землю и, засучив рукава, нагнулась и начала жадно пить воду. Силы постепенно вернулись к ней, и она решила немного пройтись.
Она невольно вспомнила Армена, ту пору, когда они вместе проводили время на природе. Эти встречи как-то по-особому располагали их к откровению, а заряда счастья хватало на долгое время. Особенно полюбилось им местечко у горной речушки, протекавшей близ их города. В ясные дни вода в ней была такой же прозрачной, как у этого ручейка. А в самые жаркие дни от нее даже сводило зубы, настолько она была студеной. Влюбленным нравилось набирать в руки камушки и бродить вдоль берега по разные стороны, бросая их по очереди в быстро текущие воды. Когда один из них забывал бросить камень, оба, остановившись, поворачивались друг к другу, встречались глазами и долго не отводили их. В них было столько любви, восхищения и грусти, да,грусти. Почему-то грусть всегда была спутником их любви...

    Воспоминания об Армене и вода успокоили и укрепили Армик. Подойдя к летчику, она внимательно вгляделась в него. Он был так бледен, что казалось, в нем перестала струиться кровь. Заросшая щетина придавала его молодому лицу старческое и страдальческое выражение. Пальцы рук настолько исхудали, что их можно было приписать мертвецу. Только частое неровное дыхание напоминало о том, что летчик все еще жив...

    Взвалив на себя раненого, Армик снова тронулась в путь. Усталости как не бывало, и  она  сравнительно  легко  несла  его на себе. Но уже спустя немного времени боль снова пронзила поясницу, начали возвращаться прежние ощущения. Они так сильно ее сковали, что двигаться стало невмоготу. Захотелось пить. Опорожнив больше половины содержимого фляги, она прилегла.

    “Пить”,– простонал летчик. Она приподняла голову раненого и дала ему выпить . В баклажке оставалось совсем немного воды, но она была спокойна. То, что она недавно встретила ручеек, говорило о том, что поблизости есть вода, и ей удастся заполнить флягу.

    “Как хочется есть! А рябина совсем не утоляет голод. На мое несчастье, тут нет грибов. Придется довольствоваться ягодами.” Достав из вещмешка горсть оставшихся ягод, Армик нехотя начала их жевать. За два дня ягоды размякли и на вкус стали менее горьковатыми. Покончив с едой, Армик встала и взвалила на себя раненого. Но, увы, даже один шаг ей оказался не по силам. Пришлось присесть. Смирившись со своей участью, она прилегла на живот и ползком пошла вперед. Вскоре на пути ей встретилось прямоугольное углубление в земле, заполненное водой.

    “Лесной колодец,– с радостью подумала она,– наверное, кто-то из путников в лесной глуши вырыл колодец и придал ему такую форму. Надо заполнить флягу, пока не стемнело. ” Осушив до дна оставшуюся во фляге воду, Армик нагнулась над колодцем и, едва касаясь поверхности воды, опустила в нее флягу. Фляга, булькая, начала заполняться водой. И вдруг, какое  несчастье, она выскользнула  из рук и упала на дно колодца. Попытка достать ее из углубления оказалась тщетной.

    Армик помыла лицо раненому, кое-как напоила его из ладони, затем, сама утолив жажду, по-пластунски устремилась вперед.

    Сумерки сгустились. Становилось пасмурно. Армик с трудом ползла по сыроватой земле, вдобавок руки цеплялись за валявшиеся повсюду сучья. Боль в пояснице и во всем теле усиливалась, она потихоньку всхлипывала. В довершение ко всему начался сильный дождь. Двигаться дальше стало практически невозможно.

    “Я насквозь промокла. Может, подождать под кроной того широкого дерева, пока дождь не закончится, и только потом продолжить путь? Нет, лучше идти вперед, ведь дождь может лить целые сутки, и что тогда?! Придется мне переждать под деревом. Нет, ни в коем случае, я без запасов еды и воды, обессиленная, не могу позволить себе такое безделье. Это равносильно смерти. Я лучше продолжу путь.”

    Она с неимоверным трудом продвигалась вперед . Проливной дождь почти сводил на нет ее усилия. Собрав волю в кулак, Армик кое-как доползла до дерева. На счастье, под ним оказалось почти сухо, и она, уложив раненого головой на вещмешок, присела рядом. “Я вся мокрая, вода капает с шинели. Надо как-то обсохнуть. Но как? Костер не разведешь – сразу заметят. Когда же закончится этот дождь?” А дождь все усиливался, будто лил из ведра. Раненый летчик тоже промок до нитки. Была поздняя ночь. Армик почувствовала, что мерзнет. Ее бросало то в жар, то в холод. Коснувшись лба раненого, она увидела, что тот пылает от жара. “Мы сильно простыли! Наверное, не дотянем до утра. Мурашки бегают по спине. Пожалуй, движение помогло бы мне, хоть как-то согрело бы. ” Армик попыталась привстать, но не смогла. Тогда она прижалась к раненому, чтобы согреться и заодно согреть его.
Ночь была на исходе, когда она заснула. Во сне ей привиделось, что она вместе с раненым летчиком наконец-то завершает прорыв и встречается с советскими войсками. Все восхищаются ее героизмом, а командующий армией приказывает всем собраться и в присутствии всех объявляет ей благодарность. Самое удивительное же, что свою признательность ей прилюдно выражает раненый летчик – совсем здоровый, стройный, мужественный.

    Армик начала просыпаться. Первое, что она увидела – это робкий бледно-золотистый луч солнца, который пробивался сквозь листву векового дуба. “Сон это или явь?”– подумала Армик. Слабые осенние лучи солнца, едва коснувшись земли, передавали ей свое тепло. Земля нежно парилась. Легкий ветер срывал пожелтевшие листья с деревьев. И те, долго кружась в воздухе, нехотя ложились на влажную землю. Все радовало ее. Чарующая красота леса заставила на мгновение забыть о том, что происходит вдали, за пределами леса. Внезапно раздавшийся грохот разрывающихся снарядов возвратил ее в жестокую действительность, внеся в ее душу смятение. Она так испугалась, что, забыв обо всем на свете – раненом летчике и боли в пояснице, без оглядки бросилась бежать. Стрельба не прекращалась. Снова давшая о себе знать острая боль остановила ее, и тогда она вспомнила о раненом, которого впопыхах оставила лежать под деревом.

    Повернув обратно, Армик из последних  сил  еле  доползла до раненого. Она вся испачкалась в грязи, шинель местами была изодрана в клочья. Попытавшись взвалить на себя раненого, Армик поняла, что вконец обессилела. Она уже не могла ни повернуться, ни тем более наклониться. “Что это, я не в силах двигаться? Я погибла. Выходит, зря мучалась? Нет, не зря! Вот отдохну малость и сразу же восстановлюсь”,– подбадривала она себя. Прижав раненого к себе, она отчаянно собрала остаток сил, чтобы двинуться вперед. Но это вызвало такую сильную боль в пояснице, что она потеряла сознание.

    Когда она очнулась, ее слух уловил человеческие голоса. “Неужели это русские? Наши. А где они? Их не видно. ” Повернув голову в направлении доносящихся голосов, она увидела трех советских солдат, приближавшихся, как ей казалось, к ней. От радости она заплакала. “Закончился мой прорыв! Я спасена!– промелькнуло в голове.– Сейчас они подойдут поближе и заметят нас. ”

    Не дойдя до них, солдаты повернули направо. Армик попыталась окликнуть их, но голос ей отказал. “Все! Это конец,– подумала она,– они уходят, а я даже не могу их позвать на помощь. Что же делать?” И тут ее осенила мысль – привлечь их внимание автоматной очередью. Едва сделав усилие и нажав на спусковой крючок, она снова потеряла сознание...

                Глава 4

    “Так закончился мой прорыв. Я еще долго лежала в госпитале,– рассказывала тетя Армик.– Первые дни я не приходила в сознание. Когда наконец пришла в себя, то увидела сидящего рядом с моей койкой незнакомого солдата. Только потом я узнала, что это был один из тех трех солдат, которые меня нашли в лесу. А летчик, кстати, выздоровел гораздо раньше, чем я,– заметила тетя.– Мы еще долго переписывались, но к концу войны я перестала получать от него письма. Я упорно пыталась узнать, что с ним и где он? И в один из дней узнала: он погиб... Я долго не находила себе места. Спасая его, я вложила в него и частицу себя, своей жизни, и с ним как будто что-то ушло и от меня. Он был еще так молод и так много мог сделать после войны.”

    Вспоминая о спасенном летчике, тетя Армик прослезилась и некоторое время смущенно всхлипывала. Видя, как она переживает, я постарался перевести разговор на другую тему. И так как наиболее удобной мне показалась новогодняя, я и воскликнул: “Тетя Армик, уже 11 часов, надо успеть накрыть стол!”

    – Карен, дорогой, я не докончила,– едва слышно произнесла она.– Помнишь, с чего я начала свой рассказ? Со страшной тишины, которая предшествовала моему окружению...
 
    - Конечно же, помню,– в ожидании чего-то особенного ответил я.

    - Я оказалась очевидцем еще одной тишины, но уже в самом конце войны... Наши войска стояли под Берлином. Тогда я уже была начальником поста, который,  как и в прошлый раз, располагался в лесу. Настроение у всех было приподнятое, боевое. К полудню я заметила, что перемещение наших через мой пост заметно уменьшилось и вскоре совсем прекратилось. Надвигалась тишина. Она затянулась надолго, воцарилась повсюду. Я заволновалась в предчувствии недоброго. “Неужели я опять попала в окружение?” Лишь однажды за этот день нарушилась эта зловещая ти- шина. К моему посту подъехала генеральская машина. Генерал поинтересовался, как проехать к нашим частям. Затем спросил: “Не знаете, чем вызвана эта тишина?“

    - Нет, не знаю,– ответила я .

    - Вы одна дежурите?– снова задал он вопрос.

    - Да, одна.

    - Боитесь?

    - Очень боюсь,– призналась я генералу.

    “Ну как не бояться,– обратился генерал к двум офицерам, сидевшим в машине.– Совсем еще юная девушка. Интересно, выдержит ли эту гнетущую тишину тот, кто приказал ей одной здесь стоять?” Машина уехала.

    Тишина все нарастала. Она была настолько угнетающей, что в ушах страшно звенело, голова разламывалась от невыносимой боли. А сердце: как оно бешено стучало! Это состояние мне было знакомо из той тишины. “Я попала в окружение”,– уверяла меня моя интуиция. В полночь я окончательно убедилась в этом и твердо решила разбудить смену и, пока не поздно, вырваться из окружения. Я стремглав побежала к домику в лесу, где спокойно спали девушки-регулировщицы. “Девочки, мы попали вокружение! Не теряйте времени, одевайтесь, надо прорываться”,– выпалила я с порога.
 
    Мы уже выходили из дома, как вдруг Раю осенила превосходная мысль: “А может, правильнее сначала забраться на крышу и, как только рассветает, рассмотреть в бинокль расположение войск и затем двинуться?” Так мы и сделали, полезли на крышу и стали дожидаться зари. Вдруг все вокруг загрохотало. Небо заполыхало от снарядов, и казалось, что, расколовшись на части, сейчас упадет на голову.

    На рассвете мы разглядели, что наши войска остались на прежних позициях, а к нашему посту подъезжает машина. Я что было мочи побежала к посту. Мой начальник, полковник Денисов, уже искал меня: “Арамян, где ты, Арамян?”– кричал он. Едва дойдя до него и попросив разрешения обратиться, я услышала: “Арамян, победа! Слышишь, доченька, победа!!!”

    Всю свою жизнь я вспоминаю картины военных лет. В первый раз, очутившись на посту, я впервые столкнулась с тишиной, ставшей предвестником окружения и моего последующего прорыва. Такая же тишина настигла меня в мае 45-го, но это уже была другая тишина – тишина надежды.

    Тетя Армик закончила свой рассказ, и на мгновение в комнате воцарилась тишина.

    Бой курантов возвестил о начале Нового года ...


Степанакерт
Январь-февраль 1986 г.