К звёздам за счастьем

– Скажите, зачем Бог даёт человеку жизнь? Зачем Он, отправляя тебя в плавание, отбирает вёсла, когда ты ещё мал и слаб? В чём замысел и есть ли какой смысл твоего прихода в этот недобрый и опасный мир? Почему один рождается на счастье, а другой на страдания и бедствия? Почему у одного мамки и няньки окружают человека любовью с пелёнок, а другой радуется, что его нашла собака в мусорном контейнере? А скольких не нашла…

Судьба каждого – это непредсказуемый набор случайных чисел, и ты сам себе генератор. Не расслабляйся, просчитывай, заглядывай вперёд и вновь, и вновь «кидай свою монетку", а вдруг в результате повезёт. Но жизнь не алгоритм, который всегда можно заново воспроизвести и предсказать. Жизнь – это… не понимаю и не знаю, что и зачем…

Она не ждала ответа. В душе наболело, накопилось, и требовалось «выпустить пар», а я просто оказалась рядом...

– Вся моя жизнь – это эксперимент на выносливость. Счастья мне не запрограммировали. Мне его выделяли по чуть-чуть и ровно до тех пор, пока я не расслаблялась, а затем грубо опускали и жестоко, словно головой об асфальт, били. Выжила – умница, давай теперь по-другому ударим…
Как только я начала себя осознавать, то догадалась, что со мной, что-то не так. Лишали покоя сны – красивые и страшные, лёгкие и тяжёлые одновременно. Я чувствовала себя пленницей неясных тревожных предсказаний.
В детстве я почти каждую ночь летала. Летала в ночной, иссиня-черного бархата, бесконечной дали неба, подсвеченного переливами лунного света. Покой в невесомости был неописуемым истинным счастьем. И вместе со мной летали звёзды. Летали и падали. Падали и гасли…, но я ловила их сачком, а они всё равно гасли и чёрные угольки сгоревших планет быстро заполняли его. Сачок становился тяжёлым, звёзд на небе оставалось всё меньше и меньше, и я в кромешной темноте чужого мира, не зная куда мне лететь дальше, начинала громко звать маму. Я не понимала, где находится земля и паника, до паралича, охватывала меня. Мама прибегала и голос ласковый успокаивал, а я, всхлипывая, причитала, что на небе погасли всё звёзды. Мне было очень страшно. Она укутывала меня в большой, как одеяло пуховый платок и выносила на крыльцо.
– Смотри, – говорила тихо и нежно прижимала к себе, – все звёздочки на месте.
И я, как дотошный звездочёт внимательно водила глазами по тёмному небосводу, словно пересчитывала ночные светила, успокаивалась и засыпала у мамы на руках. Её распущенные густые волосы пахли дождём, а сама она, мне помнится, земляничным мылом… такого покоя и бесконечного счастья я больше в жизни не испытывала…
Мамы вскоре не стало…

Равнодушные,  с приторно неискренними улыбками инспекторы, увезли меня в детский дом. И теперь, когда мои звёзды во сне, падая, гасли, и я плакала, никто больше не брал меня на руки, и не выносил на улицу. «Тихо, – недовольно ворчала, спросонья, нянечка, – всех перебудишь, плакса».

И я стала «Плаксой» – другого имени у меня не было. Так меня дразнили дети и воспитатели, стоило мне лишь расстроиться. Рано поняла, что в жизни нельзя быть слабой и огромной силой воли отучила себя плакать вовсе. Постоянно контролируя свой сон, перестала и кричать ночами, просыпалась сразу, лишь только поднималась к небесам. У меня больше не было лёгкого тела и сил для полёта.
Говорят, дети, летая, растут во сне. Может поэтому я и не выросла, что не позволяла себе больше летать?

Скажите, возможно ли побороть тоску по маме там, где ко всем одинаковый подход? Накормлены, одеты… Я искусывала губы в кровь, наносила себе раны, чтобы заглушить желания прижаться к ней, ощутить на лице лёгкие щекотливые прикосновения её волос с запахом летнего дождя, услышать голос. Засыпая, молила Бога увидеть маму во сне… Он не слышал.

Люди, как звери, всегда сбиваются в стаи, в которых слабым не место. И сильным тоже, если он претендует на роль вожака. Каждый, по своим возможностям и способностям, занимает свою нишу и, наверное, это правильно, иначе не будет порядка. Иначе придётся жить по закону курятника. Вот такой курятник и был в нашем детском доме, когда меня на шестом году жизни туда привезли. Менялись директора, воспитатели, и среди детей шла постоянная борьба за лидерство. Воспитанники, хоть и были сыты, одеты, но не все помнили и знали, что такое любовь, милосердие, душевность. Жестокая школа жизни до конца выбивала из нас остатки потерянного детства.

Спустя некоторое время обстановка изменилась в лучшую сторону, да и я освоилась, стала более кусачей. Обжилась, привыкла – человек в итоге ко всему привыкает, главное – не сломаться. Я выстояла. И на пике моего благополучия, в одиннадцать лет, вдруг нашлась родная тётка и, вопреки моей воле, увезла меня в Ташкент. Две девочки, двоюродные сёстры, приняли меня во штыки и опять пришлось выживать в борьбе за своё место уже в этой стае. Теперь я с тоской вспоминала детский дом, и пусть у меня не было прежде таких красивых платьев, и я никогда до этого не ела персики и дыни, меня тянуло назад до слёз, которые я вновь, боясь показаться слабой, прятала.

Вскоре тётя родила ещё одну дочку, и меня сделали нянькой. Уверена, что понадобилась я именно для этого. Дошло до того, что перестав кормить грудью, она поселила меня в отдельную комнату с ребёнком и ночами напролёт, я успокаивала и укачивала малютку. Мне перестали сниться сны, осталась лишь одна мечта – выспаться. Измученная, я позабыла о маме, детском доме и обо всём на свете, хотела только одного – спать, спать и спать.

И как-то вдруг, во сне, я вновь полетела к звёздам. Тело невесомое, душа лёгкая, но звёзды падали и гасли. Они вновь падали и гасли. Как-то раз мелькнуло мамино лицо. «Мама», – истошно завопила я и проснулась. В комнате горел свет, дико верещал ребёнок, и вся семья с осуждением смотрела на меня. Неблагодарная, что обогрели, приютили, нагло спала и звала во сне маму. Малышка выпала из кроватки, возможно получила сотрясение, покалечилась и это оставили на моей совести.

С тех пор звёзды мне ни разу больше не приснились – они все, похоже, для меня погасли, но стали мучить другие кошмары. Плачет ребёнок в кресле. Оно очень низкое, я наклоняюсь и беру его на руки, но они вдруг слабеют, вмиг возникает нестерпимая боль в шее, голове и руки мои, в бессилии опускаются. Ребёнок падает. Я дико кричу, пытаясь его поймать и… просыпаюсь. Чувство страха, вины и вот тогда, в первый раз, я не захотела жить… Перестала есть, разговаривать и отказывалась ходить в школу. Мои ночные крики вскоре всем надоели, и уж совсем неожиданно у меня нашлась бабушка. Мать отца. Оказывается, у меня был ещё и отец, и даже живой.

И вновь несёт меня поезд в неизвестность. В Тверскую область.
Бабушка была старой, угрюмой, целыми днями возилась в огороде и ей требовалась помощь. Я пыталась, как могла, но толку от меня было мало, видимо ожидали большего. «Безрукая, – кричала бабка, – вся в мать».
Мне едва исполнилось четырнадцать, когда вернулся из тюрьмы отец. Весь какой-то чёрный, страшный; взгляд недобрый, подозрительный; ладони, как лопаты и пучки волос из ушей. Испугалась!
Слышала, как бабка ему деньги давала.
– Купи, – говорит, – сиротке часики, как будто от себя. Отец, всё же.

А он их пропил в тот же день. Ввалился среди ночи пьяный, обещал всех убить и в первую очередь меня, приблудную. Бабка плакала, прижимала меня к себе и это была единственная ласка после смерти мамы. Один раз, в горячке, он разбил мне голову стулом. Хлынула кровь, и бабка вмиг засыпала рану солью, кинув её махом из литровой банки прямо мне в лицо. Соль попала в глаза, рот и дико щипала рана на лбу. Но кровотечение становилось. После отец ушёл, и я его больше никогда не видела. Бабушка, скучая по сыну, в сердцах как-то упрекнула, что ежели бы не было меня, он остался.

А вскоре она умерла. На этом моё детство и закончилось. Я научилась не просить, не жаловаться и рассчитывать только на себя, никому не веря. Мне было шестнадцать лет, и я уже работала, доучивалась в вечерней школе, а ещё ночами мыла полы в ней. Одной, без воспитателей и родственников, мне стало легче. Я повзрослела, но по-прежнему кричала ночами, пытаясь поймать падающего ребёнка.

Я кричала в общежитии, кричала, когда вышла замуж.
Знаете, подобное притягивает подобное. Нас с мужем свела не любовь. Неприкаянность, сиротливость, потерянность, но я оказалась более стойкой. Будучи изгоями по жизни, мы мечтали о большой семье и работали без устали. В отпуске он ездил на лесозаготовки или в Казахстан на уборку зерна. Я работала на конвейере на военном заводе и, быстрая, получала чуть меньше директора. Мы вступили в жилищный кооператив, но дети у нас не получались. Вернее, у меня. Сон, где я не могу удержать ребёнка, оказался пророческим.

Началось упрёками, закончилось побоями. Я предлагала усыновить, а он кричал, что с покалеченной психикой уроды, типа нас, ему не нужны. Вскоре у него родился сын и я, бросив всё, с одним чемоданом уехала, как только получила развод. Делить ничего не стала – мне это было слишком тяжело.

И так я оказалась в вашем городе. Работу на заводе нашла быстро, сняла комнатку на окраине. Особо ни с кем не сближалась. А когда встали фабрики и заводы, устроилась в налоговую инспекцию секретарём.
До чего же я была счастлива в кругу образованных и благополучных людей. Я полюбила свою работу, мне нравились коллеги. Когда я немного делилась, рассказывая кое-что из своей жизни, они проявляли милосердие и стремилась обнять, узнав, что я сирота. Я оттаяла душой и ходила в инспекцию, как на праздник.
Нравы там были не очень. Постоянно вспыхивали симпатии, возникали отношения и, хотя почти все имели семьи, измена не считалась грехом. Её не то, чтобы скрывали, о ней не говорили, но делали так, что она становилась общим достоянием. За это не осуждали, главное – оставайся внешне верным семьянином, заботливым отцом, либо матерью и… немножечко подгуливай дальше. «Левак укрепляет брак», – шутили, но логика этого мне не до сих пор не ясна, впрочем, кто без греха… говорят.

Я не участвовала в гулянках, держалась немного обособленно, пока не влюбилась. Влюбилась, потеряв голову, и вновь полетела к звёздам. Моя душа парила надо мной и я, как во сне, словно невесомая, взлетела от счастья.
Приехал новый начальник инспекции. В самый первый день я принесла ему на подпись документы и сердце моё, словно атомный реактор, выбросило такой чувственный жар, что я едва не потеряла сознание. Он мне после говорил, что испытал такой же прилив чувств. Домой мы с ним поехали вместе, и с тех пор не расставались. Коллеги ситуацию не приняли.

Нескрываемые чувства считались вне игры, это было нарушение установленных правил флирта.
Какие только слова ни кидали мне вослед, тыча пальцем в спину. Каждый норовил толкнуть, каждый даже из тех, кто изменял направо и налево мужьям. Меня стали демонстративно избегать и при случае – унижать. Моя любовь и моё счастье встали всем поперёк горла.

Но с людьми, я знаю, всегда так. Пусть человек даже чист, но, выживая, он тоже вынужден принимать правила игры. Может и не каждый осуждал, но облаяли меня в общих интересах, в итоге все. Поверить, поддержать, рискнуть собственной шкурой ради чужого благополучия труднее, нежели, поддавшись стадности, закидать человека дерьмом.

Люди все немного с гнильцой. Они легче переносят наши скорби, нежели наше счастье. Удача и радость друга, коллеги и даже родственника – это трудное испытание.
Мой милый начальник, клятвенно обещая развестись, не торопился, но настолько сладко пел, что я поверила. Да, я ему искренне верила. Трудно мне дался этот год. Оплёванная всеми, я хотела уволиться, но он просил остаться, обещая заступиться. Я любила, терпела, преданно служила и получила вознаграждение – случилось чудо: ребёнок.

– Ну, всё, – сказал мне любимый на это, – пора завязывать. Я привожу жену, мы ради детей решили сохранить семью, а твой – не входит в мои планы, поверь – это лишнее. Я ничем не буду тебе помогать, – протянул деньги на аборт.
Я не помню, как шла. Мне хотелось не плакать, хотелось выть, но слёзы высохли много-много лет назад. Человек не плачет, когда ему не на что надеяться, когда он ничего от жизни уже не ждёт. Не помню, как вышла и о чём думала... шатаясь, отступилась, и кувыркалась, как тряпичная кукла, вниз по лестнице на первый этаж, оставив на какой-то ступеньке своего единственного ребёнка.

Судьба в какой-то раз, испытывая меня на прочность, вновь нанесла жестокий удар.
В больнице провалялась больше месяца. Один раз, как-то холодно, не по-доброму, ко мне приехали коллеги. Лукаво наблюдая, рассказали, как молода и красива жена начальника. Он не приехал и не позвонил. Спустя время, когда я увольнялась, признался, что не любил, но поклялся никогда не забыть моей любви...
– Прости, – так просто сказал, обыденно, – тебе же было со мной хорошо.

Вот и вся моя жизнь.

Как-то в грозу возвращалась домой. Была ночь, улицы полоскал дождь, молнии вспышкой света вспарывали небо и грозовые тучи жестоко его рвали. Мне захотелось стать частью этой стихии и погибнуть в ней. Я не видела смысла жить дальше, боясь новых потрясений.

Поднялась на крышу девятиэтажного дома. Хотелось оттолкнуться и прыгнуть, чтобы взлететь. «Убей меня!» – кричала, поднимая руки. Чем сильнее грохотал гром, тем громче орала я. Но молнии били мимо, и я поняла, что ещё не до конца испила свою горькую чашу.

Что ещё нового приготовила мне моя, проклятая кем-то, судьба? Чьи грехи я искупаю своей нелёгкой жизнью?  Зачем я вообще появилась на свет?
Сегодня ночью мне приснилась девочка лет восьми. В школьном платье, с большим портфелем и это, я знала во сне, была моя девочка. Я запомнила её лицо и врезались в память огромные карие глаза. Может это та девочка, что я потеряла, пришла ко мне Ангелом…, а может другая, что ещё ждёт впереди? Ведь мои сны всегда сбываются. И сегодня я не кричала, сегодня мне было хорошо.

* * *

Она замолчала. Я не знала, что ей ответить, не находила слов, смогла только слегка обнять, при этом мне стало стыдно за свои жалобы на жизнь. У меня до сих пор живы родители, у меня есть любящий и любимый муж, дети, а я что-то, неблагодарная, всё ропщу.
Вспомнилось, что и сама я, поддаваясь общим интересам, могла осудить и обидеть… До чего же мы все легки на расправу.
А ещё мне так сильно захотелось полетать во сне… Надо же, удивлялась, она сачком ловила звёзды...

Мы расстались на остановке. Сидя у окна в автобусе, я проводила взглядом невысокую, стройную, худенькую женщину, искренне желая ей счастья. Она сняла с головы платок – мы шли из церкви, встряхнула головой, и пригладила рукой густые пышные волосы. Она была очень красива. Больше я её не видела.
Сказали, что покинула город навсегда.

– Нет! – подумала я. – Она не уехала, она улетела к своим далёким мерцающим звёздам за счастьем, за своей кареглазой девочкой…

28.01.2021