Раздеть Ванессу

РАЗДЕТЬ ВАНЕССУ

Дюжина тонких коротких ножек – шесть спереди и столько же сзади – и тяжелое рыхлое тело, венчаемое парой вспученных глаз, глядевших вокруг тупо и бессмысленно. Невыносимо. Когда она отдыхала в траве или на ветке, ее можно было принять за чей-то смачный плевок. При этом называлась она удивительно поэтически – Ванесса Ио. На всей лужайке это было предметом шуток и всяких острот: мол, мама нарочно выдала ей такой билет, чтобы обмануть того, кто раздает красивые и сказочные жизни. Другие говорили, что гусеница сама изловчилась – мол, прежнее имя – то ли Мойра, то ли Ватникова – заменила более благозвучным, чтобы хоть чем-то выделяться из толпы.
Кстати сказать, ее считали чужачкой, так как в ближней и дальней окрестности таких гусениц больше не встречалось. И все же положительного в ней было гораздо больше, нежели, например, у ее соседки – местной записной красотки мухи Цэцэры, общительной, но вороватой особы, торгующей всем, что было под рукой – телом, травкой, краденым и чужими секретами. Никто и никогда не видел Ванессу злой или хотя бы сердитой. Бранного слова или осуждения от нее также было не дождаться. Наоборот – всегда знали: к ней можно запросто прийти в любое время суток, съесть ее месячный запас, и она не выскажет ни слова обиды или недовольства. Более добродушного, бессловесного, стыдливого и терпеливого существа в округе не было.
Этим пользовался Гнус Лейшман – на лужайке первый кутила и забияка. Он был изящен, строен и одевался у лучшего портного, а для шику носил саблю и сапоги со шпорами. Целыми днями он мотался по округе, влезая во всякие дрязги, драки и любовные приключения, которые непременно заканчивались для него примитивным мордобоем. По вечерам же голодный и уставший он появлялся у Ванессы – пил чай с разными вкусностями, похвалялся своими победами и признавался, мол, нигде он так не отдыхает душой, как у нее.
Еще бы, Ванесса окружала его заботой няньки и сиделки: стирала и штопала ему одежду, ухаживала за его ногтями, стригла его и, если он ложился подремать, читала ему стихи. Значения тех стихов Лейшман не понимал, но было приятно, как если бы Ванесса чесала ему за ухом.
За это Цэцэра ревновала Гнуса к соседке и часто спрашивала, что привлекает его в этой жирной куче и бесформенной развалине. Подбоченясь, Гнус Лейшман признавался, что ее княжеское имя льстит его самолюбию.
– А Цэцэра – это пошло.
– Имя! – фыркала муха. – Посмотри, как она выглядит! Манная каша с плесенью!
– Зато у нее – дар кротости. Лучшей жены не желают.
– Да как же с такой в свет идти? – изумлялась Цэцэра.
– А зачем с нею ходить? – недоумевал Гнус. – Ее свет – семейный очаг. И вообще, она пухлая и душевная. А ты хоть и броская, и синяя, но волосатая и жесткая.
- Да по паспорту я – Цэцилия, – не сдавалась муха, нескромно прохаживаясь перед Гнусом. – Посмотри на мою фигуру!
Фигура у мухи была хоть куда, это верно, и местный портной, когда ему заказывали дорогое платье, формы брал с мадемуазель Цэцилии.
Однажды утром Ванесса проснулась в предвкушении праздника. На этот день у нее выпал день рождения, и в гости напросился Гнус Лейшман, обещавший угостить Ванессу пирожными из цветочного нектара, а заодно и предложить ей руку и сердце. Поэтому Ванесса назвала гостей. Затем, убравшись в доме, она взяла деньги, и отправилась на базар, чтобы принять кавалера и гостей самым достойным образом.
Поскольку с утра уже было жарко, медлительную Ванессу, несмотря на ее двенадцать ножек, ходьба утомила. Так многие думают: мол, чем больше лапок (или копыт – кому как), тем легче и быстрее ходить. Как раз наоборот: усталость шести пар суммируется и оказывается больше усталости одной. Стало быть, и время для отдыха требуется существенно иное. Одним словом, она изнемогала, едва продвигаясь среди травинок.
Тем временем над лужайкой по своим окаянным делам летела муха Цэцэра. Увидев в траве блеск, она замедлила свой полет и разглядела изящную сумочку. С воем пикирующего бомбардировщика она пронеслась над Ванессой и вскоре скрылась из виду.
Что вместе с нею из виду скрылся и кошелек, Ванесса обнаружила с опозданием, но уставший голос в туманной дали был слишком слаб и немощен, особенно если тебя не хотят услышать.
Муха же, (чего скрывать?) заметила, с чьего плеча добыла свой трофей. Но не возвращаться же из-за такого пустяка, рассудила она, тем более что рынок скоро закроется.
В неразрешимой печали Ванесса Ио ни с чем поплелась назад домой. Оставшийся день она оплакивала вечеринку, помолвку и свою судьбу. Потом вздохнула и сказала себе, что должно быть так надо, и изящный господин Лейшман обязательно поймет ее скорбь и развеселит ее какой-нибудь приятной выходкой – например, захочет раздеть ее. На душе стало легче, и она занялась маникюром, а дело это очень тонкое и кропотливое. Конечно, она не сороконожка, но даже 12 лапок привести в порядок требуется уйма времени.
От этого дела ее отвлек шум, происходящий в соседнем доме, где квартировала подловатая Цэцэра. Ванесса выглянула в окно и увидела, что во дворе соседки царит необыкновенное оживление. В ранних сумерках жуки натягивали гирлянды из ярких разноцветных фонариков, заливавших двор волшебным светом. Муравьи и тараканы расставляли во дворе столы, другие тут же накрывали их праздничными скатертями, сервировали и выставляли угощение. Несколько майских жуков корячились, устанавливая самовар. Кузнечики и сверчки расчехляли свои скрипки и дудки, и они сами начинали издавать радостные мелодии. Хозяйка, облаченная в новое платье с блестками, сидела посередине двора, и две жужелицы делали ей прическу. В калитку входили первые гости, изумленно оглядывали двор, дарили хозяйке подарки и затем растворялись в общей сутолоке предвкушения гульбища.
Ванесса все поняла – вероломная муха гуляет на ее денежки. В этот момент в дом Ванессы вошла нарядная Пчела с бочонком меда, и очень удивилась, не обнаружив праздничной атмосферы. Ванесса бросилась объяснять, каким трагическим образом она сегодня лишилась всех средств, но Пчела рассеянно успокаивала Ванессу – мол, как деньги ушли, так и придут.
– Пойдем к соседке, – предложила она горемыке, указывая в сторону соседнего дома, в котором царила кутерьма, – отвиснем. Сегодня там вся лужайка.
– Это невозможно! Тот пир на мои средства!
Однако разбираться в чужой междоусобице – себе дороже. Наспех попрощавшись, Пчела ретировалась, прихватив бочонок. Через окно Ванесса видела, как пчела расцеловалась с мухой и вручила ей мед.
Пришло еще несколько гостей с подарками. Они тоже, выслушав ужасную историю об ограблении и о соседском вероломстве, беспечно принялись успокаивать ее.
– Подумаешь, беда: сегодня потеряла, завтра найдешь.
Забрав подарки, они заспешили к Цэцэре, где уже играла музыка, плясали гости, раздавались смех и визг, и звенела посуда.
Наконец заявился долгожданный Гнус Лейшман с изящной коробочкой пирожных из цветочного нектара. Он недоуменно оглядел пустой стол в полумраке и непраздничный наряд хозяйки.
– А угощение и шампанское? – спросил он обиженно, суча ножками. – Я весь день ничего не ел и не пил.
У Ванессы полились слезы, и она стала рассказывать о постигшем ее горе. Рассказ получился жалостливым, так как Ванесса считала, что жалость – ворота в любовь. Но Гнус уже косил блудливым глазом в окно, за которым блистало празднество.
– Я думал, музыка и гам – твои. Цэцэра увидела меня и кричит – танцуй к столу! А я – к тебе. – Он оглядел унылый потолок, пол и стены и приободрился. – Ты не расстраивайся – сегодня потеряешь, завтра найдешь.
Ноги уже несли его к двери.
– Но разве мы не можем попить чаю с твоими пирожными и почитать стихи? – с надеждой воскликнула Ванесса.
Но Гнус Лейшман сослался на занятость. И на вопрос – куда же он спешит, ответил, что забежит к соседке съесть пару бутербродов – весь день ничего не ел! – и дальше, по делам.
– Но как ты можешь идти к ней в мой день рождения! – воскликнула в отчаянии Ванесса.
– Да, она не знает стихов, зато она хорошая хозяйка. У нее в руках все горит, а стол ломится даже в будни.
– Но она же бреется и не пользуется дезодорантами! У нее низкое воспитание! А репутация!
– Ты же сама говоришь, там наши деньги. Вот и поем свое. Хочешь, принесу чего-нибудь?
Не дожидаясь ответа на свое бессовестное предложение, Гнус забрал коробочку с пирожными и удалился, независимо позванивая шпорами и сабелькой.
С крыльца бедная Ванесса видела, как появление бравого Гнуса Лейшмана было встречено овацией, как Цэцэра повисла у него на шее, расцеловала и посадила за стол возле себя.
Отдаться унынию ей помешали очередные гости: с шумом распахнула калитку делегация клопов, короедов и долгоносиков, но, услышав грустную историю, медлить не стали – перекочевали в соседний двор.
Следом еще пришли гости, но сдавшаяся Ванесса сказала, что они ошиблись адресом. Жужжа и пища, гости умчались туда, где веселье поднималось в гору.
Неожиданно в прихожей раздались новые шаги. Ванесса думала, что пришли очередные искатели праздников. Но в комнату собственной персоной ввалилась Цэцэра. Она была весела, а глаза хмельно разъезжались в разные стороны, лапки лезли с объятиями, а губы с поцелуями.
– Пошли, соседка, повеселимся, у тебя же сегодня день рождения.
Ванесса горько сказала, что не может этого сделать, и подруга отлично знает, почему. Цэцэра сделала вид, что не понимает, о чем речь. Тогда Ванесса уточнила – подруга отлично видела, у кого украла сумочку.
– Ну и что? Ты так ползла, что любой забрал бы ее у тебя. А я – подруга, считай, что я по твоей просьбе сбегала, все купила, накрыла и гостей собрала – на твой день рождения. А у тебя бы ничего не вышло. Ты гусеница – брр! Деньги не пошли бы тебе впрок. Ты разоришься на одной только обуви. А лицо! А формы! Посмотри на себя: все сокровища мира не сделали бы тебя красавицей. А я блистаю, сверкаю. Я – везде. Там, где я, там фурор. Красота – явление общественное, а век у нее – короткий. Одних нарядов сколько надо! Так что пошли, подруга, не пожалеешь – ты наверно и не видела настоящего-то бала?
– Но господин Лейшман обещал сделать мне предложение! – в страдании заломила лапки несчастная Ванесса.
– Нашла, кому верить. Голодранец и вертопрах. У него знаешь сколько невест? У него – где стол, там и свадьба.
Но Ванесса нашла в себе мужество не верить, и наотрез отказалась от приглашения. Муха назвала ее дурой и ушла, хлопнув дверью и оставив после себя запах духов и самогонки.
Усевшись на скамейку, Ванесса предалась грустным размышлениям. Теперь ей казалось, что она не права – надо было принять приглашение. Хоть соседка и нечестна на руку, но совесть у нее все-таки есть, иначе бы не пришла со своим нелепым приглашением. Теперь казалось Ванессе, что она обидела соседку отказом. У таких особ подобные приглашения – как признание вины, раскаяние и просьба о прощении. Она стала думать о том, как загладить свою собственную вину.
В этот момент она услышала в соседнем дворе ужасные крики и вопли. Она выползла на веранду.
Гости метались по двору как безумные. Одни кидались к калитке, сооружая свалку. Другие лезли через забор во двор Ванессы, ища укрытия на ее террасе и в доме.
Комнату наполнили насмерть перепуганные мошки, жучки, букашки, мухи, бабочки. Они прятались за печкой, под лавками, в чулане и на чердаке.
На вопрос хозяйки – что случилось, они, парализованные страхом, кое-как поведали: на торжество под видом ухажера Цэцэры явился Каратур, и когда все захмелели, достал свою мерзкую паучину и набросил ее на хозяйку.
Ванесса бросилась из дома. Умея только ползти, все же ей удалось довольно быстро доскрестись до дома соседки. Во дворе она увидела, как жуткий Каратур опутывает хозяйку. Та не сдавалась и отчаянно отбивалась и кусалась. Вдобавок, Гнус, успевший хлебнуть вина для храбрости, бросился на ее защиту. По сравнению с большим и страшным Каратуром он выглядел курьезно и беспомощно, но его сабелька, исследуя все витальные отверстия супостата, здорово ему мешала.
– Немедленно оставьте ее! – гневно воскликнула Ванесса, но вышло некстати и пушисто.
Паук оглянулся и, пораженный сдобным видом гостьи в дверях, замер. Вдобавок, ее вспотевшее тело блестело аппетитной глазурью, и паук почувствовал обильное слюноотделение. Воспользовавшись паузой, Цецэра заорала на Каратура.
– Чего пялишься, козел! Я красивая, а она вкусная, неужели не понятно? Она тебе – на завтрак, обед и ужин. А я в зубах застряну и загнию. Тебе это надо?
Подобрав слюни, Каратур  бросил муху и переключился на гусеницу и, пока Гнус Лейшман, приняв хозяйку, помогал ей привести себя в порядок, стал увлеченно и методично опутывать кроткую Ванессу своей гадкой и липкой снастью.
– Ты не пожалеешь, – хлопотала вокруг него Цэцэра, вполне оправившись. – Она жирненькая, там одного белка на стаю таких как я. Чистый крэм! А витамины! Вот пиршество! А я – для престижу. Тебе же не нужен престиж – от него гастрит и простатит.
Гнус Лейшман тоже утратил к Ванессе интерес и сосредоточился на призовой рюмке, поднесенной жилистой хозяйкой ему и Каратуру – за сговорчивость!
Ванесса хотела кричать, но Каратурт деловито залепил ей рот и затем любовно пеленал ее обильное и сочное тело. Радуясь своему нежданному избавлению, муха Цэцэра обратилась к пауку продолжить банкет вместе.
– А ваш трофей полежит в сторонке. Дома разденете!
Каратур загоготал, приветствуя скабрезную шутку смачным поцелуем хозяйки в щеку, волосатый в волосатую, и перебрался к столу. Хозяйка призвала музыкантов. Испуганно озираясь на косматого душегуба, они выбрались из щелей, взялись за инструменты, и робко зазвучала музыка. Вернулись и гости, трусливо озираясь по сторонам, и вскоре веселье ударило в небеса с прежней силой.
И тут хмельная и счастливая Цэцэра с бокалом в лапках поднялась, пошатываясь, и провозгласила:
– Торжество по случаю ее спасения плавно перетекает в свадьбу с ее спасителем Гнусом Лейшманом.
Смачный поцелуй был громок и звучен, как вантус.
Последнее, что услышала бедная Ванесса, когда вопли восторга затихли, Цэцэра объявила Каратура шафером. После этого ее сознание угасло.

Утро сменилось полуднем, прежде чем гости снова собрались вокруг свадебного стола. Появились молодожены. Оба выглядели какими-то потасканными, унылыми и злыми.
– Почему я не Каратур? – философски произнес Гнус Лейшман, обильно похмеляясь. – В Ванессе весу на десять Цэ-цэ, если в штуках. На ней - как на перине.
И тотчас получил оплеуху от своей нелепо сфабрикованной жены.
Меж тем Каратур, опохмелившись, поблагодарил хозяйку тем же волосатым, что давеча, поцелуем, выбрался из-за стола и приковылял к своему трофею, тюком лежавшему в стороне. Когда он взгромоздил его себе на горбатую спину, произошло нечто невообразимое: тугой тюк внезапно лопнул сам собой, как скорлупа ореха, и оттуда вылетела бабочка неземной тропической красоты. Паук бросился к останкам того, что было саваном, но они были пусты.
Бабочка же, плавно шевеля крыльями несбыточных расцветок, парила над праздничным столом. Неземной ее взгляд блуждал по закускам и посуде, словно видел все это впервые. Удивительная ее талия, восхитительно стройные линии, небесная грация поражали воображение присутствующих до немоты. Гнус Лейшман моргал, что-то пытаясь изречь, но вместо слов рождались катыши. Мадам Цэцэра Лейшман выпучила глаза и не изящными жестами выражала свое животное изумление.
– Простите меня, – прозвенела бабочка. – Я здесь случайно, простите, что нарушила…
Мадам Лейшман что-то поняла, откашлялась, и голос ее оказался некстати грубым.
– Простите… Ванесса… госпожа…. Можно, я буду твоей… вашей парикмахершей?
Ванесса мечтательно задумалась.
– Парикмахершей… может быть… А что это такое?
– Это когда патлы превращают в романс.
– Что такое патлы?
Мадам Цецера замялась и вдруг нашлась, дернув себя за пряди волос:
- Посмотрите на меня.
Бабочка ответила, что все равно не понимает.
– Согласна на прислугу, – не сдавалась муха.
Ванесса ответила, что если ей так хочется, то может лететь с нею.
– Не могу, – выдохнула Цэцэра Лейшман.
– Почему же? – слегка удивилась Ванесса, открывая и закрывая чудные глаза с огромными ресницами.
– Куда ж мне лететь? Я наелась.
– Ну, как хочешь, – ласково произнесла Ванесса и обратила свои очи к Гнусу Лейшману. – Вы что-то хотите сказать?
– Пусть только попробует, – неожиданно и страстно прохрипела за него мадам Цэцэра, заметив мужнее тяжкое волнение в сторону диковинной гостьи.
– Ну, как знаете…, прощайте, славные…
Она взмахнула крыльями – южный ветер подхватил ее, и вскоре она растаяла в таинственной глубине небе, как мечта.
А гости? Они не растерялись – налегли на угощение, чтобы поскорее заесть чудо, вместо мечты понеся хотя бы полный желудок. Гнус Лейшман выпил большую рюмку водки, чтобы недостатки жены поскорее утратили контуры, а промашка забылась.
Каракурт тоже был недоволен. Оставшись без трофея, он снова нацелился на хозяйку, но родственный статус шафера сделал бы его контратаку неприличной в глазах общества. Про себя он злобно решил никогда больше не примешивать к работе личных отношений.