Детство

 
Родилась  я  в  Сибири,  в  маленьком  городке  Белый  Яр,  недалеко  от  Монгольской  границы.  Когда  мне  исполнился  год,  мама  вернулась  со  мной  на  юг  Коми  АССР,  в  небольшое  родное  село  Слудка.  Папа  родом  с  Сибири,  поехал  в  Коми  за  нами.   
Сколько  я  себя  помню,  родители  всегда  пропадали  на  работе,  а  вернувшись  домой,  занимались  хозяйством.  Жили  мы  на  натуральном  хозяйстве.  В  магазинах  в  те  времена  продавалась  только  соль,  сахар  кусками,  масло  сливочное  в  огромной  коробке,  хозяйственное  мыло,  спички,  макароны  и  слипшиеся  конфеты  «подушечки».   

Детство  мое  проходило  в  обязательных  детских  учреждениях  того  времени,  сначала  ясли,  затем  детский  сад. 
Садик  располагался  в  старом  одноэтажном  здании.  Несмотря  на  многочисленные  внешние  покраски,  деревянные  стены  подгнивали  и  разваливались.
Я  садик  не  любила.  Но  у  моих  родителей  не  было  выбора.  Они  меня  задабривали,  покупали  самые  лучшие  игрушки.  Подарки  мне  нравились,  но  отношение  к  садику  это  не  меняло. 

Мои  самые  страшные  детские  воспоминания  связанны  с  садиком. 
Тихий  час,  иначе  полуденный  сон.  Окна  в  спальне  завешивались  портьерами,  утомленные  дети  быстрее  засыпали  в  темноте.  Моя  кровать  стояла  в  дальнем  углу.  Когда  наступала  тишина,  из  угла  начинали  выползать  чудовищные  пауки.  Их  было  много  и  всех  мастей.  Я  цепенела  от  страха  и  не  могла  отвести  от  них  глаз.  Если  паук  заползал  в  мою  кровать,  я  начинала  дико  орать.  Меня  наказывали  и  ставили  в  угол  к  тем  же  паукам.  Я  стояла,  трясясь  от  страха  и  всхлипывала.  Воспитатели  ругались,  что  я  мешаю  спать  остальным. 
По  соседству  с  моей  кроватью  стояла  кровать  Витьки,  который  геройски  спасал  меня  от  пауков.  Когда  воспитательница  выходила  из  спальни  или  начинала  дремать,  мы  быстро  менялись  местами,  накрывались  с  головой  одеялом  и  счастливые  засыпали.  Дети  дразнили  нас  женихом  и  невестой.  Я  страдала  от  этого,  но  страх  перед  пауками  был  сильней.
Тихий  час  в  садике  был  для  меня  многолетней  пыткой,  повторяющейся  из  года  в  год,  пока  я  не  пошла  в  школу. 

После  тихого  часа  был  полдник. 
Нам  часто  давали  молочную  манную  кашу  и  теплое  молоко  в  стаканах,  в  которых  от  долгого  стояния  образовывалась  тоненькая  плёнка.  Я  ненавидела  и  манную  кашу  и  молоко.  И  никогда  к  ним  не  прикасалась. 
Из  столовой  выходить  не  разрешали,  пока  всё  не  съешь.  Воспитатели  в  те  минуты,  наверное,  меня  ненавидели.  Они  запирали  меня  одну  в  столовой  и  выключали  свет.
Все  выходили  гулять  на  улицу,  дожидаясь  родителей.  Я  сидела  в  темноте,  плача  от  страха.  Отвратительный  запах  теплого  молока  добивал  меня,  но  заставить  себя  выпить  его,  я  была  не  в  силах.  Когда  приходила  мама,  она  съедала  холодную  кашу,  запивая  молоком. 
-  Такая  вкусная  еда,  я  не  понимаю,  почему  ты  упрямишься  и  не  ешь  её.
Недоумевала  она.
Я  до  сих  пор  ненавижу  манную  кашу  и  не  пью  молока.  И  ужасно  боюсь  пауков.

Обследование  на  глисты.
Это  ещё  одно  гестаповское  испытание,  регулярно  проводимое  в  детских  учреждениях  того  времени.  В  часы  взятия  анализов  детский  сад  напоминал  камеру  пыток.  Дети  плакали,  прячась  от  хищных  взрослых  под  кроватями  и  столами.  Их  силой  оттуда  вытягивали  за  руки  и  за  ноги.  Воспитатели,  озверев  от  массового  сопротивления,  уже  не  контролировали  себя  и  грубо  тащили  детей  к  медикам.  Уложив  несчастного  поперёк  колен  медсестры,  стягивали  с  него  штаны  и  шлёпали  по  розовой  заднице  от  всего  сердца.    Дети  дико  орали  и  извивались,  словно  змеи,  пытаясь  высвободиться  из  цепких  рук.  Воспитатели,  сильно  придавив  их  попки  и  сжав  ножки,  говорили  медработникам.
-  Давай  быстрей,  иначе  не  удержим.
Те,  тоже  озверев  от  шума  и  гама,  грубо  совали  деревянные  палочки,  перекрученные  сверху  ваткой,  в  нежный  детский  анус.  Грубую  палочку  старались  запихать  поглубже,  чтоб  был  результат.  Вот  тут  ребёнок  орал  уже  по - настоящему  от  боли  и  ужаса.  Не  понимая  происходящего,  дети  были  шокированы  грубостью  медицинского  персонала  и  воспитателей. 
Боль  со  временем  проходила,  но  страх  после  насилия  гестапо  оставался  глубоким  шрамом  в  их  маленьких  душах  на  всю  жизнь.
Господи,  сколько  же  комплексов  привили  детям  необразованные  и  безнаказанные  взрослые.  Хорошо,  что  времена  меняются.

Иногда  мама  водила  меня  в  садик  через  сельскую  пекарню,  в  которой  она  работала.  Пока  она  растапливала  печку,  я  бежала  к  огромным  чанам,  в  которых  бродила  и  пыхтела  утомленная  за  ночь  опара.  На  её  поверхности  поднимались  и,  тяжело  вздыхая,  лопались  большие  пузыри,  наполняя  пекарню  кисловато - сладким  опьяняющим  запахом  теста.  Я  любила  запах  забродившего  теста.  Поднявшееся  тесто  стекало  за  край  огромной  посудины.  Я  фантазировала,  что  это  огромный  осьминог  осторожно  высовывает  свои  щупальцы,  пытаясь  незаметно  улизнуть  от  мамы.  Сползая  к  самому  полу,  осьминог  направлялся  к  дверям  пекарни.  Я  ловила  его  и  возвращала  обратно  в  чан.  Опара,  прилипая  к  пальцам,  тянулась  за  моими  руками.  Я  смеялась,  облизывая  вкусное  тесто,  довольная,  что  трюк  с  побегом  не  удался. 
-  Не  ешь  сырое  тесто,  живот  будет  болеть. 
Говорила  мама,  перемешивая  опару  и  добавляя  в  нее  муки.
Растопив  печь  и  перемешав  тесто,  мама  вела  меня  в  садик,  который  находился  напротив  пекарни  за  ручьем,  на  холме. 

После  садика  мы  с  мамой  опять  шли  через  пекарню,  она  работала  тогда  в  две  смены.  Запахи  в  ней  менялись.  Вечером  в  ней  пахло  свежеиспеченным  хлебом.  Я  наблюдала,  как  мама  широкой  деревянной  лопатой  вытаскивала  из  огненного  жерла  хлеб  с  золотистой  корочкой.  Обжигаясь,  вываливала  на  стол  золотистые  горячие  буханки  и  раскладывала  их  по  полкам.  На  другой  лопате  уже  стояли  готовые  формочки  с  сырым  тестом.  Мама  быстро  задвигала  их  в  огромный  рот  русской  печки,  пылающий  жаром  и  огнем.
Чтоб  я  не  путалась  под  ногами,  меня  сажали  за  стол  и  давали  горячую  хрустящую  корочку  белого  хлеба.  Смазав  ее  маслом,  я  наблюдала,  как  тает  масло,  проникая  в  мякоть  и  цвет  хлеба  желтеет.  Затем  я  медленно  жевала  эту  тёплую  хрустящую  корку  хлеба.
Для  меня  и  сегодня  лучшим  деликатесом   является  хрустящая  корочка  белого,  свежеиспеченного  хлеба  с  маслом.
 

Родители,  пропадая  вечно  на  работе,  пригласили  к  нам  пожить  мамину  младшую  сестру  Машу.  Она  жила  у  нас  несколько  лет,  пока  я  была  маленькая. 
Помню,  как  она  тащит  меня  орущую  во  все  горло в  детский  сад,  за  воротник  нового  красивого  пальто.
-  Не  пойду!  Не  хочу!
Упиралась  я,  прижимая  к  груди  новую  куклу. 
-  Ну  как  не  хочешь?  Надо  идти!
Уговаривала  меня  Маша.   Как  она  меня  терпела,  она  и  сама  была  ещё  ребёнком.
Пользуясь  возможностью,  предки  решили  сходить  на  индийский  фильм  с  любимым  Радж  Капуром.  Уходя,  посоветовали  нам  запереть  дверь  изнутри.  Маше  было  чуть  больше  десяти  лет,  а  мне  около  четырёх.  Поиграв  немного  и  разомлев  от  жаркой  печки  буржуйки,  мы  уснули.  Спали  мы  здоровым  богатырским  сном,  ни  один  враг  не  мог  нас  добудиться.  Утром,  проснувшись  и  сев  за  стол  завтракать,  мы  увидели  вместо  окна  дыру,  забитую  фуфайками,  подушками  и  одеялами.  Мы  никак  не  могли  понять,  что  произошло.  Оказалось,  что  родители,  вернувшись  после  фильма,  не  могли  до  нас  достучаться.  Промёрзнув  час  на  морозе  и  испугавшись,  что  с  нами  произошло  что - то  ужасное,  они  решили  проникнуть  в  дом  через  окно.  К  счастью,  окна  ветхой  избушки  находились  на  уровне  земли.  Отец  вынул  раму,  чтоб  попасть  внутрь.  Увидев  нас  мирно  посапывающих  в  теплой  постели,  они  забили  окно  теплыми  вещами  и  тоже  легли  спать.
Вот  скажите,  как  можно  так  крепко  спать  и  не  слышать  грохота  дверей  и  вытаскиваемых  окон?  Над  нами  долго  подшучивали,  что  можно  было  дом  разобрать  по  брёвнышкам,  мы  бы  не  проснулись.  Оставалось  только  завидовать  нашей  крепкой  нервной  системе  в  этой  мирной  глуши  лесов. 


Февраль 2020
Хельсинки