Детство. Радости и страхи

Детство.  Радости  и  страхи   


Родилась  я  в  Сибири,  в  маленьком  городке  Белый  Яр,  недалеко  от  Монгольской  границы.  Когда  мне  исполнился  год,  мама  вернулась  со  мной  на  юг  Коми  АССР,  в  небольшое  родное  село  Слудка.  Папа  родом  с  Сибири,  он  поехал  в  Коми  за  нами.   
Сколько  я  себя  помню,  родители  всегда  пропадали  на  работе,  а  вернувшись  домой,  занимались  хозяйством.  Жили  мы  на  натуральном  хозяйстве.  В  магазинах  в  те  времена  продавалась  только  соль,  сахар  огромными  кусками,  масло  сливочное  в  огромной  коробке,  хозяйственное  мыло,  спички,  макароны    и  слипшиеся  «подушечки»,  это  такие  маленькие  конфеты  без  оберток.
   
Детство  мое  проходило  в  обязательных  в  то  время  детских  учреждениях,  сначала  ясли,  о  которых  ничего  не  помню,  затем  детский  сад.  Садик  располагался  в  бывшей  барской  усадьбе.  Несмотря  на  многочисленные  внешние  покраски,  старые  деревянные  стены  постепенно  подгнивали  и  разваливались.
Я  садик  не  любила.  Но  у  моих  родителей  не  было  выбора.  Они  меня  задабривали,  покупали  самые  лучшие  игрушки.  Подарки  мне  нравились,  но  отношение  к  садику  это  не  меняло. 
Меня  много  оставляли  с  тетей  Машей.  Она  даже  какое - то  время  жила  у  нас,  нянчилась  со  мной,  пока  родители  работали.
Помню,  как  тетя  тащит  меня,  орущую  во  все  горло,  за  руку,  а  иногда  и  за  шкирку,  в  детский  сад.
- Не  пойду!  Не  хочу!
Упиралась  я,  прижимая  к  груди  новую  говорящую  куклу. 
Бедная  тетя  Маша,  как  она  меня  терпела.

Я  не  всегда  сопротивлялась. 
Мне  нравились  дни,  когда  мама  вела  меня  в  садик  через  сельскую  пекарню,  в  которой  она  тогда  работала.
С  утра  она  растапливала  печку,  а  я  бежала  к  огромным  чанам,  в  которых   медленно  бродила  и  пыхтела  утомленная  за  ночь  опара.  На  поверхности  опары,  тяжело  вздыхая  и  наполняя  пекарню  кисловато- сладким  запахом,  поднимались  и  лопались  пузыри,  опьяняя  воздух. 
Мне  нравилось  вдыхать  запах  забродившего  теста  и  наблюдать  как  небольшие  порции   ароматной  опары  выползали  за  край  огромной  посудины.   
Я  фантазировала,  что  это  огромный  живой  осьминог  осторожно  высовывает  щупальцы   из  бочки.  Озираясь  и  прощупывая  местность,  он  пытается  незаметно  улизнуть  от  мамы.  Когда  щупальцы  подбирались  к  самому  полу  и  уже  готовы  были  уползти  за  двери  пекарни,  я  их  ловила  и  возвращала  обратно  в  чан.
Опара  прилипала  к  пальцам  и  тянулась  за  моими  руками.  Я  смеялась,  облизывая  вкусные  пальцы,  довольная,  что  трюк  с  побегом  не  удался. 
- Не  ешь  сырое  тесто,  живот  будет  болеть. 
Ворчала  мама,  перемешивая  опару  и  добавляя  в  нее  сладкой  муки.

Растопив  печь  и  перемешав  тесто,  мама  вела  меня  в  садик,  который  находился  за  ручьем  на  небольшой  возвышенности,  сразу  за  пекарней. 
После  садика  мы  опять  шли  через  пекарню,  она  работала  в  две  смены.  Запахи  в  ней  менялись. 
Вечером  в  ней  пахло  свежеиспеченным  хлебом.  Я  наблюдала,  как  мама  огромной  деревянной  лопатой  вытаскивала  из  огненного  жерла  формочки  с  золотистым  хлебом.  На  другой  лопате  стояли  уже  готовые  формочки  с  сырым  тестом.  Мама  быстро  задвигала  их  в  огромный,  пылающий  жаром  и  огнем,  рот  большой  русской  печки.  Затем,  обжигаясь,  вываливала  на  стол  золотистые  горячие  буханки  и  раскладывала  их  по  полкам. 
Я  получала  горячую  хрустящую  корочку  белого  хлеба,  смазывала  ее  маслом,  и  наблюдала,  как  масло  тает  и  протекает  в  мякоть.  Цвет  хлеба  желтел,  а  потом  хрустящая  корочка  попадала  мне  в  рот!
Я  и  сегодня  променяю  любой  деликатес  на  хрустящую  корочку  белого,  свежеиспеченного  хлеба  с  маслом.
 
Мои  самые  страшные  воспоминания  в  садике - это  тихие  часы.
Моя  кровать  стояла  в  дальнем  углу.  Окна  в  спальне  закрывались  портьерами.  В  темноте  утомленные  дети  быстро  засыпали.   
И  вот  тогда  из  угла  начинали  выползать  чудовищные  пауки. 
Их  было  много  и  всех  мастей.   
Я  цепенела  от  страха  и  не  могла  отвести  от  них  глаз.  Когда  паук  заползал  в  мою  кровать,  я  начинала  дико  орать. 
Меня  наказывали,  ругая,  что  мешаю  спать  остальным,  и  ставили  в  угол  к  тем  же  паукам.  Это  повторялось  почти  ежедневно. 
Тихий  час  был  для  меня  пыткой. 
Мой  сосед  по  кровати,  а  позже  по  парте,  Витька,  периодически  умудрялся  спасать  меня.  Когда  воспитательница  выходила  из  спальни,  или начинала  дремать,  мы  быстро  менялись  местами,  накрывались  с  головой  одеялом  и  счастливые  засыпали. 
Все  дразнили  нас  жених  и  невеста. 
Я  страдала  от  этого,  но  страх  перед  пауками  был  сильней. 
 
После   тихого  часа  был  полдник.  После  еды  нас  выводили  на  улицу,  ждать  родителей.  На полдник  часто  давали  манную  кашу  и  теплое  молоко  в  стаканах,  в  которых  образовывалась  пенка.  Я  ненавидела  и  то,  и  другое,  и,  естественно,  не  пила  и  не  ела  этой  гадости.  В  наказание  меня  запирали  одну  в  столовой  и  выключали  свет.  Так  я  и  сидела  в  темноте  и  страхе,  с  отвратительным  запахом  теплого  молока,  пока  мама  не  приходила  за  мной.   
Маме  приходилось  съедать  мою  манную  кашу  и  выпивать  остывшее  молоко.  Тарелка  должна  была  оставаться  пустой,  иначе  уходить  домой  не  разрешали.

Я  до  сих  пор  ненавижу  манную  кашу  и  не  пью  молока.
И  боюсь  пауков.


Февраль 2020
Хельсинки