Глава XV Отречение

Как никогда отчётливо понимал, что готов к отречению. Но, не видел в этом спасения для России. Наоборот, тем самым вводил её в пучину развала.
Все, кто ещё буквально вчера щеголяли перед ним красотой и парадностью своих мундиров, во время праздничных парадов, теперь, вдруг, в одно мгновение захотели его отречения, прикрываясь при этом мнением толпы, ссылаясь на то, что сама армия тем самым будет сохранена в такое сложное для страны время, когда идёт война с Германией. Но, разве эта условность, которой для них является теперь отречение, сможет сохранить армию, отвечавшую за внешнюю целостность границ и порядок внутри страны?
Видел; процесс разрушения монархического строя уже не остановить. Начавшись давно и незаметно для него, уже не может быть остановлен, так, как не будет сдерживаем ничем тем, что прежде, ещё так недавно хранилось в душах каждого Русского человека – любовью к монарху.
Знал сколько мучений, крови, лишений, принесли Романовы Русскому народу. Но, так же и понимал, что нет у него другого пути развития, кроме, как монархического. Считал; Романовы, начиная с Александра I, являлись глубоко Православными монархами. Чувствовал; именно с этого изменения, произошедшего в сознании предков и началось перерождение подхода к управлению страной. Теперь Романовы несли ответственность за своих немецких предков.
Никогда не боялся народа, хотя и знал, как страшен тот во время бунта. Хорошо помнил историю. Не мог более хранить в себе ответственность за страну перед Богом, так, как видел; то, что требуется от него сейчас для сохранения порядка, прежде всего опасно для самой страны. Только неистовый, страшный террор мог остановить процесс, что заполнил собой головы тех, кто повёлся за античеловеческими, неприемлемыми для России учениями Маркса и Энгельса.
Видел, как умирал во дворце его дед, будучи подорван на бомбе террориста. Тогда впервые задумался над тем, нужен ли он этой стране. Было неполные тринадцать лет, когда это случилось. Не каждый ребёнок в таком возрасте оказывается перед подобным выбором, касающимся будущего страны. Решил для себя; будет справедливым царём, несмотря на пускающий уже свои ростки, подобно раковым метастазам террор. Понимал, но не мог объяснить толпе, что тот, в случае его смерти. легко может обернуться против неё, так, как верил предсказаниям о том, что он последний Русский царь. Запомнил на всю жизнь, увиденные в глазах умирающего монарха великодушие и Веру. Сильную, великую, основанную на искуплении всех многочисленных ошибок своих предков, в том числе и причастности к цареубийству Павла I своего прапрадеда, во время дворцового переворота в 1801 году.
Знал, что таинственно пропавший в 1825 году Александр I, на самом деле не умер, а уйдя от светской жизни, стал старцем. Но, в семье не было принято об этом говорить.
Неужели и мне предстоит продолжить искупление вины за все грехи царской семьи Романовых, включая и этот? Пронзила мысль, хотя и раньше часто приходила ему в голову.
Ситуация накалилась до предела. Являясь главнокомандующим, покинул ставку, не послушав Алексеева, как раз, когда от него ждали решительных мер. В первую очередь чётких указаний о том, как действовать в связи с мятежом в Петрограде, и во вторую, программного заявления, которое могло бы успокоить страну. Не мог находиться среди враждебно настроенного генералитета. Это лишало его возможности здраво оценивать ситуацию, влияло на душевное спокойствие, такое важное в моменты принятия ответственных решений.
И, сейчас в царском поезде, метавшемся между Псковом и Бологое, не в силах пробиться в Царское село, где ждала его с детьми Императрица, любимая жена, Александра, с ещё большей силой ощутил, как никогда прежде растёт давление ответственности за вину своих предков, становящейся ещё более важной для него в этот день.
Но, если это не спасёт вверенную мне Богом страну, более того, не позволит даже навести в ней порядок, умерив революционный пыл взбунтовавшегося народа, должен ли я предпринять хоть, что-то, что могло бы позволить не сделав лучше, таким образом хотя бы попытавшись, остаться честным перед Богом до конца?
Всё же убеждённый в правильности данного решения генералом Алексеевым, дал распоряжение генералу Н. И. Иванову о подготовке карательной экспедиции, направленной на подавление бунта в Петрограде. 25 Февраля отдал приказ о роспуске государственной думы, которая теперь находилась в двусмысленной ситуации, с одной стороны опасаясь подхода к Петрограду предполагаемой «карательной экспедиции», с другой оказавшись осаждена толпой революционно настроенных солдат и рабочих. Пришедших под её стены, к Таврическому дворцу.
В результате депутаты, формально подчинившись приказу императора о роспуске, решили собраться под видом «частного совещания», поручившему совету старейшин выбрать временный комитет членов думы, и определить дальнейшую роль в начавшихся событиях.
27 Февраля на заседание совета старейшин был сформирован орган власти – Временный Комитет государственной думы, возглавленный М. В. Родзянко.
Как впоследствии стало ясно – вмешательство государственной думы создало некий центр уличного и военного движения, обеспечив его знаменем и лозунгами. Тем самым превратив восстание в революцию.
Как только возобновлялась связь, приходили телеграммы. И все они, как две капли воды были похожи одна на другую. Но, больше всего удивила та, что была от брата:
- «Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне создавшуюся небывало роковую обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войны, столь необходимый для блага и будущности России и спасения династии, вызывает ПРИНЯТИЕ СВЕРХМЕРЫ. Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым КОЛЕНОПРЕКЛОНЕННО МОЛИТЬ Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, ПЕРЕДАЙТЕ ЕМУ ВАШЕ НАСЛЕДИЕ. ДРУГОГО ВЫХОДА НЕТ. Как никогда в жизни, с особо горячею молитвою молю Бога подкрепить и направить вас. Генерал-адъютант НИКОЛАЙ.»
Какая же величайшая степень предательства проникла в моё окружение, первое, что пришло в голову после прочтения телеграммы. Все, кого считал здравомыслящими сторонниками монархии, оказывались на поверку предателями, один за одним проявляясь в своём видении ситуации, склоняя его, императора к отречению.
Уехав из ставки, был лишён связи с Петроградом, с верными ему людьми, с теми, в ком был уверен. Здесь же таковых не наблюдалось. Подозревал, что многие телеграммы, те, что особенно нужны были для принятия правильного решения, просто не доставлялись, терялись, уничтожались изменниками, примкнувшими к революционерам.
Между двумя и тремя часами пополудни генерал Рузский вошёл к Государю, в сопровождении генералов Данилова Ю. Н. и Савина С. С, взяв с собой подобные Великокняжеской, тексты телеграмм главнокомандующих, полученных из ставки.
- Вот, прочтите государь, - протянул ему телеграммы Рузский.
Государь, приняв их из его рук, начал читать. Все молча ждали.
Затем обрисовав вкратце обстановку, Рузский дополнил:
- Для спасения России, династии сейчас выход один — отречение от престола в пользу наследника.
Не верил ему. Вздрогнул. Боялся этих слов, не желал их услышать. Но последние дни только об этом и слышал из уст многих приближённых к ставке генералов. Невольно начал задумываться о правильности такого решения, не в силах найти себе поддержки за отсутствием сторонников альтернативного. Ответил:
- Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия.
- Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не позволяет возможности; события несутся с такой быстротой и так ежеминутно ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями… Я прошу Ваше Величество выслушать мнение моих помощников, оба они в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди, - почтительно разъяснил Рузский.
Сказал:
- Хорошо, но только прошу откровенного мнения.
Просил, но знал; не будет здесь, да и есть ли оно вообще среди всего окружения, полностью предавшего его.
- Не вижу другого выхода из создавшегося тяжёлого положения, кроме принятия предложения председателя Государственной думы, - произнёс генерал Данилов.
Просмотрев в сторону Саввина, спросил:
- А вы такого же мнения?
- Я человек прямой, и поэтому вполне присоединяюсь к тому, что сказал генерал Данилов, - сдерживая сдавливающий приступ рыданий, сказал Саввин.
Наступило всеобщее молчание. Длившееся около двух минут.
Сидел в раздумье, опустив голову. Затем встал, и перекрестившись сказал:
- Я решился. Я отказываюсь от престола.
Перекрестились и все.
Обняв генерала Рузского и тепло пожав всем руки, император медленными задерживающимися шагами прошёл в свой вагон.

Примерно в три часа дня, вскоре после этого написал телеграмму генералу Алексееву: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. НИКОЛАЙ»
Однако телеграмма об отречении в пользу двенадцатилетнего цесаревича не была отправлена ни в ставку, ни председателю государственной думы Родзянко. Под давлением свиты поменял своё решение. Понял; такое отречение разлучит с единственным сыном.
Позже, когда к нему прибыла делегация, от Родзянко отрёкся за себя и за царевича, лишив при жизни власти прямого наследника, передал её Великому князю Михаилу Александровичу.
Если бы не встреча с полковником Доманевским, посланным от государственной думы, который сообщил Иванову, что «вооружённая борьба с восставшими только осложнит и ухудшит положение», не направился бы в Александровский дворец. Принятый Александрой Фёдоровной среди ночи, прочитал позже доставленную телеграмму от Алексеева, где предлагалось «изменить тактику» ввиду предполагаемого восстановления порядка и законности в столице.
Текст которой показался туманным. Несмотря на это, движимый возможно и самим провидением, решил придерживаться именно того способа действий, который предлагал императору при получении от него назначения, — не вводить войск в Петроград, пока обстановка не станет окончательно ясной. Позже, узнав, что к месту стоянки его эшелона приближаются части, перешедшие на сторону революции, и не желая в сложившейся ситуации допустить каких-либо столкновений между георгиевским батальоном и Царскосельским гарнизоном, возвратил состав в Вырицу, избранную для стоянки как узловую станцию.
В ночь с 1 (14) марта на 2 (15) марта получил телеграмму от Николая II: «Царское Село. Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать. Николай. 2 марта 1917 г. 0 часов 20 минут».
2 (15) марта со своим эшелоном направился на станцию Александровскую, где находился выделенный в его распоряжение Тарутинский полк, но доехал лишь до станции Сусанино, где эшелон загнали в тупик, а ему вручили телеграмму от комиссара Временного комитета Государственной думы А. А. Бубликова, действующего по согласованию с Родзянко, следующего содержания: «По поручению Временного комитета Государственной думы предупреждаю вас, что вы навлекаете на себя этим тяжелую ответственность. Советую вам не двигаться из Вырицы, ибо, по имеющимся у меня сведениям, народными войсками ваш полк будет обстрелян артиллерийским огнём».
В телеграмме так же было объявлено: «Ваше настойчивое желание ехать дальше ставит непреодолимое препятствие для выполнения желания его величества немедленно следовать Царское Село. Убедительнейше прошу остаться Сусанино или вернуться Вырицу».
Не стал предпринимать активных действий.
Вскоре была доставлена депеша от императора, отменявшая предыдущие указания о движении на Петроград. По результатам переговоров императора с главнокомандующим Северным фронтом генералом Рузским, все войска, выделенные ранее в распоряжение генерала Иванова, останавливались и возвращались обратно на фронт.
Таким образом террор по отношению к восставшему народу был отменён так и не начавшись. Была ли это отмена, или некая отсрочка, могло показать только будущее. Новая власть, готовящаяся сейчас в революционном котле Петрограда, неминуемо выплеснулась на народ массовым террором в скором будущем.
Командующим Петроградского округа после отречения Николая II и отставки Иванова стал Лавр Корнилов, который в соответствии с приказом Петросовета 8 (21) марта 1917 арестовал царскую семью в Царском Селе. На положении арестованного, оказался, и сам Николай II в Могилеве, но на следующий день смог воссоединиться с семьей в Царском Селе.