Дурдом на марше для Вадима-2. Глава 17

 - Не привык ты к такому обращению, скотина? - ехидно поинтересовалась она у фотографии.

     И сама ответила:

     - Терпи, подонок... Я дольше терпела...

     Затем она приняла еще глоточек для храбрости и начала долгий пьяный разговор вприхлебку...

     Сначала девушка боялась даже начинать серьезный разговор.

     Но потом Машка постепенно распалилась пропорционально дозе принятого алкоголя и стала выплескивать на портрет весь свой накопившийся за прошедшие годы гнев пополам с обидами и выводами, рождавшимися в ее пьяном мозгу и своей неумолимой очевидностью сильно пугавшими ее...

     Поначалу она говорила тихо, но, довольно быстро вновь войдя в дозу алкоголя, приличествующую скандалу с мордобитием, начала вопить во всю глотку...

     Этот ее страшный крик раненого зверя и не менее страшную исповедь услышали, подойдя к двери родители.

     Лариса хотела срочно открыть дверь и вколоть дочери что-нибудь успокоительное, но Леонид Николаевич не позволил ей это сделать.

     - Леня, - шепотом убеждала Лариса, - мы должны срочно помочь Машке.

     - В ее случае лучшая помощь - это наше невмешательство.

     - Почему?

     - Машке необходимо выпустить наружу свои эмоции. Пусть оторется...

     - Леня, истерику необходимо купировать...

     - Не надо...

     - Почему?

     - Сколько можно повторять? - разозлился Леонид Николаевич. - Машке полезно излить в этом крике все накопленные эмоции, а нам с тобой будет полезно узнать, что именно с ней происходит и что она чувствует.

     - Я не согласна... У нее может не выдержать сердце...

     - Пусть орет. - шикнул на Ларису доктор Лазарев. - Слушай и радуйся, что она нас не слышит...

     - Как можно такому радоваться?

     - Тогда радуйся тому, что наконец-то познакомишься с дочерью поближе...

     - Я помочь ей хочу. - взмолилась Лариса Александровна.

     - Я тоже. Но помощь бывает разная. Что хочешь, Ларка, - но сейчас я тебя к Машке не пущу, даже если придется тебя связать.

     Лариса, понимавшая логичность доводов Лазарева, вынуждена была подчиниться.



     Воспользовавшись тем, что дочь в своем помутнении не слышит ничего, кроме своего крика, родители тихо вошли в прихожую и стали слушать... После первых же страшных слов дочери потрясенная Лариса предпочла поскорее достать из кармана и включить диктофон, который всегда носила с собой и как средство от ГАИшников, и как средство защиты в суде от неадекватных пациентов.

     - Что, Мишка, ты думаешь, что я ничего не понимаю, как дурочка из переулочка? - вопила на портрет озверевшая Машка.- Ведь ты меня считал дурой? Правда?

     - Ничего себе. - охнула Лариса.

     - Молчи и слушай. - приказал Леонид Николаевич.

     - А я совсем не дура сейчас... И тогда дурой не была... А кем я была? - немножко запуталась Машка.

     И тут же сообразила:

     - Я была очень чистой и наивной девочкой, правда, не очень доверчивой, долго не поддававшейся на твои ухаживания, но однажды все же поверившей в то, что ты бегаешь за мною, как собачка, потому что любишь меня... Я была глупой влюбившейся в тебя девушкой... Но, как теперь выясняется я тебя и не знала по-настоящему... Сначала я не понимала и не принимала твоих ухаживаний, даже боялась их... А потом, когда влюбилась, то любила, наверное, не тебя, а свою мечту о тебе, о ласке, о нежности и... о ребенке.

     Девушка всхлипнула и продолжила:

     - Ты думаешь, что я не понимаю, что твои родственники считают меня виновной в твоей гибели?

     Мать в прихожей зажала себе рот, чтобы не закричать от сострадания.

     - Наверняка, твои уверены в том, что ты погиб, исполняя какой-то мой идиотский каприз. - продолжала девушка. - На то они и твои родственники, чтобы простить или оправдать любой твой поступок... Но мы-то с тобой, Мишка, знаем правду... Ту правду, которую я никогда не рассказывала никому, чтобы сохранить у людей светлую память о тебе-скотине...

     - Какую правду? - вырвалось у испугавшейся Ларисы. - Что она скрывает?

     - Молчи. - напомнил ей Леонид.

     - Мы-то с тобой знаем, - продолжала Машка - что и в тот день, как и во все остальные дни наших встреч, не ты исполнял мои капризы, а, как обычно, я, сцепив зубы, исполняла твой очередной дурацкий, идиотский каприз, который на сей раз вышел боком и тебе, и мне, и моему ребенку!

     Мать молча сжалась, словно в ожидании удара...

     - Это не я, а ты, придурок, хотел отметить нашу помолвку в кафе-мороженом, - продолжила Машка, - да еще не в обычном, а в самом пафосном в Москве. Это не мне, а твоей аристократической глотке, чтобы нажраться мороженого до блевоты,  каждый раз нужно было переться именно в это кафе... Мне всегда достаточно было и лотков ЦУМа... Это твоей "эстетической" натуре для удовольствия непременно требовались вид из окна на гостиницу "Националь", металлические, не очень хорошо вымытые  креманки, которыми до тебя воспользовалась не одна тысяча человек... Ну, и, конечно, услужливые официантки, строившие тебе-красавцу глазки... Куда же без них?

     Лариса Александровна прислонилась к стене, чтобы не упасть.

     - Нажрался мороженым до блевоты, спесивая твоя рожа? - язвительно поинтересовалась девушка. - Нахлебался коктейля и шампанского досыта?

     Она сделала глоток водки и продолжила...

     - Ты вместо коктейля и шампанского крови своей досыта нахлебался, придурок, и ребенка нашего убил, и меня калекой на всю жизнь оставил, самодурная твоя харя... Да! Калекой! Я никогда не употребляла этого слова по отношению к себе даже по секрету от всего мира. Я пыталась отодвинуть его от себя и надеялась, что у меня получится... От инвалидности отказалась... А зря... На всю жизнь силы моей не хватило... Сломалась я... Осознала, что калека я... И теперь употребляю это слово применительно к себе по секрету от всех... Калека я! Калека! Калека во всех смыслах! И калекой меня сделал ты, мерзавец! И брату твоему многострадальному ты такую гадость сделал, что он стал психологическим калекой, и теперь, чтобы иметь силы жить, будучи врачом, баранку крутит. Доволен, мерзавец? Всем насрал по полной программе, паскудник!

     Лариса Александровна потихоньку сползла по стене и села на пол.

     - Ведь предлагала же я тебе пойти в ЦУМ. - все сильнее и сильнее распаляясь, продолжала Машка. - Ведь там мороженое было не хуже, а гораздо лучше, чем в том сраном кафе, и намного, кстати, дешевле... И, между прочим, гораздо чище... Хотя бы потому, что стаканчик брали бумажкой и съедали... И ни одна сифилитичка к этому стаканчику не прикасалась...

     - Она так брезглива? - шепотом удивился Леонид Николаевич.

     - Да, - ответила Лариса, - Машка болезненно брезглива...

     - А ведь ты, пижон хренов, отлично знал, что я брезглива... Что я брезгаю даже закрытой студенческой столовой... А уж в этом злачном месте меня от их посуды просто воротит... И то, что мне безразличен пафос того места ты, скотина, тоже знал... Между прочим, на парапетке мы бы смотрелись правильнее. Студентам и на парапетке должно быть сладко...

     Леонид Николаевич кивнул, словно соглашаясь со словами дочери.

     - А когда нажрались бы сладеньким до блевоты, - вопила девушка, - так напротив ЦУМа пирожковая для "опохмелки" таких придурков, как мы, имелась... с кафетерием... с бульончиком куриным и вкусными жареными пирожками с мясом...

     Леонид Николаевич одобрительно кивнул.

     - А в ЦУМ мы точно пошли бы другой дорогой... - прокричала девушка. - Понимаешь, козлина дохлая? Другой!!! Не пошли бы с Трубной прямо на бульвар Петровский, страшный, повернули бы налево на Неглинную, и ты бы с тем пьяным козлом разминулся бы и жив бы остался, и ребенок наш жив был бы...

     Крик на секунду оборвался. Лариса Александровна напряглась...


Продолжение следует...