Дурдом на марше для Вадима-2. Глава 20

  - Если бы ты послушал меня и соизволил зайти в рыбный магазин за селедочным маслицем и копченой салакой, которой до истерики, до дрожи вдруг захотела моя беременность, ты бы, мерзавец, остался жив, а тот лихач вылетел бы на тротуар тогда, когда мы с тобой были бы внутри магазина. Все, что мы с тобой услышали бы - грохот и звон разбитого стекла, но все были бы живы и здоровы.

     Девушка опять сделала крохотный перерыв на глоток водки и продолжила:

     - Но нет... Ты на рыбку для моей беременности зажлобился. А чего жлобиться-то было? Я же не купить рыбку тебя просила... Я просила у тебя несколько минут на покупку... И на деньги твои я не претендовала... Никогда... Я бы сама за себя заплатила... Я и в кафе за себя всегда сама платила, и вообще везде... И еще радовалась, что тебя в ресторан не тянет... С ужасом думала, что на то, чтобы заплатить за себя в ресторане, у меня денег не хватит... Не просить же было у мамы, и так еле-еле сводящей концы с концами, но не разрешающей мне перевестись туда, где было мое самое настоящее место - на вечернее отделение... Я ведь копила деньги на ресторан... Боялась оскандалиться и копила... В столовую студенческую обедать почти не ходила... Как же... Нельзя было ударить в грязь своей нищей мордой перед барствующим кавалером... А ты этого не замечал... А я боялась унижения...

     Лариса тихо, но возмущенно охнула.

     - Ты же даже не мне, а своему ребенку тогда рыбки даже не за свои, а за мои деньги пожалел, скотина дохлая! - рявкнула Машка, вернувшись после сумбурных воспоминаний к главной теме своего горького повествования. - Только сформулировал красиво... Постеснялся прийти в пафосное кафе с пахнущей покупкой в моей сумке... А она бы не пахла... У меня всегда с собой на всякий случай пакеты в сумочке лежат... И тогда лежали... А даже если бы и унюхали официантки запах рыбки? Какое их собачье дело было бы? Никакого... Следовательно, ты перед ними меня постеснялся, пылко влюбленный говнюк...

     Машка сделала глоток водки и продолжила:

     - А не пожалел бы ты нам тогда рыбки - так жив бы остался и еще неизвестно сколько лет, до самого развода, мне бы нервы мотал, потому что мама права - я долго с тобой-козлом прожить, скорее всего, не смогла бы...

     Лариса горестно кивнула.

     - Зануда... - прошипел Лазарев.

     - Да-да, - продолжила девушка, - не смогла бы. Я хоть и любила тебя, чудака, безумно, хоть и была совсем молоденькой неопытной и наивной девушкой, хоть и поверила в то, что ты меня любишь, хоть и заставляла себя думать, что все мужчины ведут себя со своими женами именно так, как ведешь себя со мной ты, но где-то там, в душе, понимала, что это неправильно! Что ты мне врешь!

     Лариса в изнеможении прикрыла глаза.

     - Ты убеждал меня в том, что именно так и правильно, - взвыла Машка, - и я верила тебе... Старалась верить... Изо всех сил старалась... Но сейчас понимаю - я бы не так уж долго смогла прожить с тобой и твоим самодурством.

     Лариса горько кивнула.

     - Сама я не привыкла капризничать, - с горечью поведала девушка, - и тебя со временем понимать бы перестала, особенно твое транжирство. Знаешь почему? Потому что деньгами я швыряться не умею по сей день.

     И вновь Лариса согласно кивнула...

     - А ты умел и любил транжирить... - возмущенно продолжала девушка. - Тебе родительских денег было не жалко... Ты не задумывался, как им достаются эти деньги... И братец твой умеет транжирить, хотя и иначе... Совсем иначе... Мне нигде ни за что платить те позволял... Сам платил... Красиво деньгами сорил... Видимо, думал произвести на меня впечатление. Дурак... Глупый дурак... Ведь меня его транжирство не вдохновляло, а возмущало точно так же, как когда-то возмущало твое и транжирство, и жлобство одновременно... Даже больше, потому что Вадим так легко и красиво сорит не чьими-то, а своими деньгами, заработанными тяжелым и опасным трудом...

     Лариса, уже не сдерживаясь, молча плакала, размазывая по лицу слезы и тушь...

     - Что, Мишка, удивлен? - язвительно поинтересовалась Машка заплетающимся языком.

     И сама же ответила на свой вопрос:

     - Конечно, удивлен. Я ведь четырнадцать лет честно отплакала. Теперь так и вдовы не плачут...

     Лариса согласно закивала головой, словно дочь видела ее.

     - Хотя, если честно, - продолжила Машка, - я оплакивала не тебя, козлина паскудная, а своего погибшего ребенка... Он ведь был уже живым... Я уже начинала чувствовать его шевеление... Вот и оплакивала ребенка...

     Лариса горестно охнула.

     - Тебя бы я оплакивать не смогла... - презрительно сообщила портрету Машка. - Да и не захотела бы... Но для матери и для всего остального засраного Лазаревско-Мартыновского алкогольного бомонда я была образцовой вдовой, оплакивавшей тебя. Ложь... Чудовищная ложь, которую я сама и придумала...

     Лариса изумленно открыла рот.

     - А что в итоге? - рявкнула Машка.

     И опять сама ответила на свой вопрос.

     - А вот что. Мать считает меня за сумасшедшую и мечтает показать психиатрам.

     Лариса зажала рот руками.

     - И ведь правда основания у нее к этому почти что есть. - продолжила девушка. - Она ведь врач, айболит придурочный... Она видит, что я нелюдима, что живу сама по себе, к общению с людьми не стремлюсь. Для нее, заразы медицинской, это - симптомы... Чем не объект для лечения? Только не понимает моя дурноватая мамаша, что, благодаря не столько тебе, сукин сын, сколько ей, заразе самодурной, я людей, как огня, боюсь, особенно новых...

     Лариса вновь оцепенела. А дочь продолжала заплетающимся языком свою страшную пьяную истерику-беседу с мертвым...


Продолжение следует...