Полиглот

Совсем залежался на лунопёке. Опасно. Пролежни образуются. Выгибаю спинку. Десантируюсь с подоконника. Всю жизнь проспать – не для меня. А Павлик свился жёлтыми кольцами. Дурной. Неужели непонятно – ни молока, ни сырого мяса больше не будет? Тычусь мордочкой в запотевшее стекло. Павлик плашмя лупит хвостом. Отскакиваю. Главное – наладить диалог. Но как? Если языки изначально заточены на разновекторность? Вот если бы у нас было единое наречие. Единый обработанный совершенный язык? Практически санскрит? Не хило?
Начинает гадко подпахивать Валенсией. Подползаю на передних лапках. Как же разит! Непристойно даже. Под юбкой, оказывается, ещё одну носила. Фу. Прошлый век. Ну что же. Ведь ты меня кормила-поила-глистов-выводила. Посмотрим, как обстоят дела с твоим языком. Ох. Мамочки. Да у тя протез. Протест. Ха. Кажется, начинаю постигать вкус языка. Через каламбур. Кажется, это так называется? Ну что же – недурно. Весьма. Интересно, такие сочные языки только у самок или у самцов тоже? Вполне интригующе. Проглатываю оставшуюся плоть и спрыгиваю с окоченевшего синего лица. Не по себе. Оборачиваюсь к запотевшему стеклу. Павлик не сводит с меня зелёных глаз. Мольба во взоре. На своём балакает. Раздвоенный язык демонстрирует. А толку? Всё равно не фига не разобрать. Вероятно, просит освободить. Хрен поймёшь этих «павликов». Какие последствия будут для меня? Надеюсь, никаких. Гм. Не проглотишь меня, ежели волю дам? Туплю. Друг друга нельзя понять, пока разными средствами выражаем мысли и чувства.
Ну что же. Где-то здесь хитрый механизм? Валенсия несколько раз промывала место обитания Павлика. Давай-ка вызволим тя, Пабло. О, выползает – красава. Животное. После тебя слизь на ковролине. Перекантоваться бы в спальню. Заперто. Не успеваю сообразить, как тут же жёлтый хвост увесисто сбивает дверную ручку. Павлик мощно наносит удары, пока не ломает замок. Наконец-то проникаем в место уединения самцов и самок. И здесь вонизм страшной силы. Запрокинув голову и открыв пасть, ой, вернее рот, покоится мясистый увалень. Ммм…у мужских особей, наверное, свой язык? Да что ты будешь делать? Павлик-тварь! Не прикладывая усилий прижал меня хвостом к шкафу, а сам нырнул в разинутую пасть увальня!
- …никто же не обличит нас по нелицеприятному правосудию своему, - усмехается Павлик, облизывая кроплённые губы.
- Ну и как тебе? Достаточно. Отпусти мя.
Павлик расслабляет склизкий хвост. И я – весь в слизи – приземляюсь на линолеум.
- А мужескый языкъ зело питателен бысть, - Павлик сворачивается на распухшем животе бывшего носителя языка, - Растолкуй вельми, отчего месяц таков багровъ на Небеси?
- Это называется лунное затмение. И оно продолжается уже всю ночь. Если ещё ночь. Обычно на полное затмение уходит не более 108 мин. А теперь…как будто всё наружу…
- Особливо языкъ, - усмехается Павлик, - Аще чьловiци суть мертвы. Теперь волю имам – идон, куда очи мои рассудят.
- У них еще дочка была, - сокрушаюсь.
- Дщерь? – оживляется Павлик, стремительно сползая с живота. – Ведаешь, где домина ея?
- Ну…вроде на первом этаже, здесь же, в этом доме живёт.
Павлик сбивает меня с лап, протискиваясь кольцами в пенальный коридор.
- Думаю, это неэтично – есть языки детей.
- Будь в покое, друже. Детскый языкъ – это не языкъ матери али отцовъ языкъ. Предвкушаю его. Азъ есмь поглотитель языцевъ. Азъ есмь обязан ведать все языцi. ВСЕ.
- А ты…даже и не пытаешься скрыть свою кровожадность. Всё – наружу.
Долго возимся со входной. Тем не менее выскальзываем в парадную, полную трупов. Павлик извлёк всё мёртвые языки. Но в квартире на первом дочери наших бывших хозяев не обнаружилось. Мой спутник зашипел:
- все должны быть мертвы? Азъ подумал: предстоит общаться с твоим видом. Любопытно, твой языкъ такой же шерстяной, как и ты?
Павлик стискивает меня жёлтыми кольцами.