Гл. 10. Ч. 10-11. Полицейское наблюдение

ВЕЛИКИЙ ПРАВЕДНЫЙ СТАРЕЦ СТРАСТОТЕРПЕЦ ГРИГОРИЙ

Григорий Ефимович Распутин-Новый


Глава 10

Месть врага рода человеческого


10. Торжества в Костроме и Москве. Попытка покушения в Ялте (1913 год)


Празднование 300-летия царствования Дома Романовых было продолжено торжествами в Костроме. 19 мая 1913 г. Г. Е. Распутин-Новый присутствовал в Успенском соборе на праздничном богослужении в присутствии Царя и Царицы. Григорий Ефимович был приглашен также на торжественную закладку памятника 300-летию царствования Романовых, а также на молебен перед закладкой. Но злобный дух, овладевший Родзянко, казалось, преследовал старца Григория повсюду, стремясь омрачить ему радостные впечатления от всенародного праздника.

Секретарь Св. Синода В. И. Яцкевич на допросе в Ч.С.К. (1917 г.) показал следующее: «Во время костромских торжеств Распутин шёл вслед за Царской Семьей, причём меня удивило и возмутило то обстоятельство, что Распутин был допущен в собор, где была лишь Царская Семья и обер-прокурор Саблер!» [203]

Что же удивило, и что возмутило г-на Яцкевича? Может быть то, что не он, Яцкевич, допущен в собор, а Григорий Распутин? Но его ли это дело даже не просто обсуждать решения, симпатии и желания Царя и Царицы, а откровенно возмущаться волей Государевой? Вот пример психологического настроя не только представителей духовного ведомства, но и самого духовенства, как и многих из придворного окружения Царской Семьи. Деятельность Гучкова с Новосёловым и всех тех, кто подготовил для них почву, кто информационно питал газетно-журнальную кампанию против Распутина, не прошла даром.

24 мая 1913 г. торжественные мероприятия переместились в Москву. Но и в Москве злобная молва не оставляла старца Григория. Об этом свидетельствует дневниковая запись Вел. княгини Ксении Александровны за тот день: «Без четверти 4 все собрались на ж. д. встречать Ники и Аликс, все министры, свита, начальство, дамы и т. д. И начался торжественный въезд: Ники с семейством верхом, мы в экипажах. Было красиво — масса народу и всё, слава Богу, отлично прошло. У Спасских ворот все слезли с лошадей и пошли за крестным ходом в Архангельский собор. В соборе лития за гробницей Михаила Федоровича. Ники зажег лампадку. Распутин стоял у входа — все его видели, кроме меня! Распутин снова показывал себя там всем — такое недовольство и протест среди духовенства! Говорят, Маклаков готовит доклад Ники! Как это неудачно — конечно, если бы он был министр, он не осмелился бы демонстрировать себя». [204]

Опять недовольство, опять протест. Но отчего? Видимо оттого, что и их обошёл, стал впереди, не по чину, не по званию. Не эта ли спесивость знатных, да родовитых вызывала гнев Царя Иоанна Грозного? Не те же ли спесивцы замышляли против Грозного Самодержца в те времена? А ныне их последователи обсуждали поступки своего Государя, проявляли недовольство, а вскоре будут рады его свержению. И в чём же причина? В простом, верующем мужике, которого Государю угодно было приблизить к себе? Да ведь были же для того и веские основания. Но, видимо, их никто не принимал во внимание. Помешала горделивая надменность, помрачившая разум, и зависть, застившая глаза.

Как пример того, что приходилось претерпевать старцу Григорию, когда слепая, беспричинная ненависть овладевала людьми, направляя их поступки, укажем коротко на эпизод с ялтинским градоначальником генералом Иваном Антоновичем Думбадзе. 

В сентябре-октябре 1913 г. Г. Е. Распутин-Новый приезжал в Ялту, и, конечно, посещал Царский Дворец в Ливадии. Такие визиты были не слишком частыми. По крайней мере за этот период существуют только две дневниковые записи Государя, где он упоминает о приезде Распутина. 23 сентября 1913 г.: «Видели Григория вечером». 5 октября 1913 г.: «После чая дома приняли Григория, кот. остался до 7 ;». [205]

Но, по свидетельству Р. Г. Моллова, прокурора Одесской судебной палаты, «за Распутиным часто присылали придворный автомобиль везти его в Ливадию. Думбадзе доложил Императору, что население Ялты сильно возбуждено против Распутина. Император ответил, что он имеет право жить, как он хочет, и принимать кого хочет и просит всех не вмешиваться в его семейное дело». [206] 

Итак, дух глубокой неприязни и раздражения против Распутина, витавший среди отдыхавшего в Ялте общества, особенно сильно подействовал на градоначальника Ялты генерала И. А. Думбадзе. У него возникла идея убить Распутина во время его переезда на катере в Ялту. О своих намерениях генерал Думбадзе открыто сообщил директору Департамента полиции Степану Белецкому. Тот, в свою очередь, доложил о планах Думбадзе министру вн. дел Маклакову, и покушение удалось предотвратить. Генерал Думбадзе был честным и вместе с тем горячим человеком. Но в его мозгу, воспалённом нездоровой психической атмосферой вокруг имени Распутина, было много эмоций, но мало ума и хладнокровного рассуждения. Вновь проступило отношение к Государю — отсутствие страха перед монаршей волей. Каждый, по-видимому, считал, что может сотворить, что хочет, по своему усмотрению, не считаясь с волей Помазанника Божьего!

О планах Думбадзе поведал в своих воспоминаниях бывший директор департамента полиции, а впоследствии тов. мин. вн. дел С. П. Белецкий:

«В последние месяцы моего директорства при Н. А. Маклакове, когда Августейшая Семья находилась в Ливадии, и Распутин был вызван в Ялту, от Ялтинского градоначальника, покойного генерала Думбадзе, следовавшего особым расположениям Государя и бывшего под большим воздействием генерала Богдановича*, который протежировал Думбадзе, мною была получена шифрованная телеграмма с надписью «лично» приблизительно следующего содержания: «Разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту». [207]

*[Е. В. Богданович — генерал-от-инфантерии, член Совета министра внутренних дел, по данным О. А. Платонова, входил в ближайшее окружение Вел. кн. Николая Николаевича]

Белецкий срочно отослал телеграмму мин. вн. дел Н. А. Маклакову, и «проезд [старца Григория Распутина-Нового] в сопровождении филеров состоялся без всяких осложнений». [208]   

С. В. Марков, который являлся пасынком генерала И. А. Думбадзе, в своих воспоминаниях приводит следующую информацию: «Примером такого непримиримого противника Распутина являлся мой отчим, генерал Думбадзе, приказавший в 24 часа выслать из Ялты приехавшего туда Распутина. Несмотря на вмешательство дворцового коменданта, Распутин был посажен в автомобиль и ровно через 24 часа покинул пределы не только Ялты, но и её уезда. Если Распутин и бывал впоследствии редко в Ялте по несколько дней, то только благодаря своему поклоннику, исправнику Гвоздевичу, обставлявшему его приезд строжайшей тайной от моего отчима. Их Величества об этом знали, и Государь даже осведомился об этом у него самого, на что получил ответ, что он не считает возможным допустить Распутина в Ялту по своим личным соображениям охраны, а также и просто потому, что он его не любит». [209].

В октябре 1913 г. Григорий Ефимович благополучно возвратился из Ялты в Петербург, где вскоре переехал на новую квартиру генерал-майора в отставке Алексея Порфирьевича Веретенникова по адресу: Английский проспект, дом 3. До этого он проживал: у Лохтиных (Литейный проспект, 37), у Сазоновых (Николаевская улица, 70). Из села Покровского в новую квартиру приехали дочери на учебу в частной гимназии Стеблин-Каменской. Вместе с ними помогать по хозяйству приехала и Екатерина Печеркина.

Об этом периоде времени дошли свидетельства почитателей Григория Ефимовича Л. Молчанова и А.Ф. Филиппова. Так, Филиппов указывает на нервность, которая была свойственна Григорию Ефимовичу в это время и которую он проявлял наряду с  «необыкновенной чуткостью». [210]

В свою очередь Л. Молчанов в показаниях на допросе в Ч.С.К. (1917 г.) указал на то, что «речь его была отрывистая и не вполне связная. Он не сводил глаз с собеседника, и в глазах его была какая-то сила. Движения его были характерны для неврастеника — он порывисто вскакивал, руки его всегда что-то перебирали. В тот период Распутин пил мало и на всём периоде его жизни лежала печать скромности». [211]
Считаем, что особенности поведения старца Григория в тот период явились следствием внешнего психологического давления, откровенной травли, а также сильнейших внутренних переживаний. Многочисленные выпады, раздававшиеся  в его адрес со всех сторон, не могли не травмировать его чуткую душу и не отразиться на его внешнем поведении.

То, что Григорию Ефимовичу было очень тяжко в атмосфере враждебности и клеветы, значит, не сказать ничего. Конечно, он неимоверно страдал, как и любой смертный человек в подобных обстоятельствах, но он терпеливо продолжал нести свой крест ради своих Венценосных Друзей, ради спасения Царевича. 


11. Полицейское наблюдение


Коснувшись участия министра внутренних дел и его подчинённых в судьбе старца Григория, самое время приступить к разговору о наблюдении за Григорием Ефимовичем со стороны полицейских структур. Данные этого наблюдения и свидетельства лиц, ответственных за его проведение, легли в основу доказательств, якобы, порочного поведения Григория Распутина, дали пищу для обвинения в пьянстве, кутежах, оргиях, разврате.

Политическая сыскная полиция Российской Империи, в просторечии «охранка», накануне революции структурно имела два основных крыла: особые отделения политического сыска (охранные отделения) в составе Департамента полиции и Отдельный корпус жандармов, деятельность которых тесно переплеталась. Отдельный корпус жандармов возник на основе и как результат преобразования III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, которую при Государе Императоре Николае I возглавлял граф А. Х. Бенкендорф. По сведениям историка Ф. М. Лурье: «Деятельность Отдельного корпуса жандармов тесно переплеталась с подразделениями политической полиции, возникшими после ликвидации III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Они руководствовались одними инструкциями и распоряжениями одного начальника, часто решали одни задачи, иногда подменяли друг друга. Поэтому последние тридцать семь лет существования жандармерии следует рассматривать в неразрывной связи с учреждениями Департамента полиции.»**

**[Лурье Ф.М. Политический сыск в истории России, 1649-1917 гг. М.: Центрполиграф, 2006] 

Напомним, что шефом Отдельного корпуса жандармов с 1913 г.  по 1915 г. являлся В. Ф. Джунковский, а начальником Департамента полиции с 1912 г. по 1914 г. С. П. Белецкий. Деятельности и того, и другого против Распутина будет отведено особое место. Всех руководителей политического сыска в разные периоды времени в отношении крестьянина Григория Ефимовича Распутина-Нового объединяла следующая характерная особенность: за ним следили, как за политическим преступником, вроде революционера, или иностранным шпионом, врагом Отечества.

В начале 1909 года распоряжением министра внутренних дел Петра Аркадьевича Столыпина за Г. Е. Распутиным-Новым было установлено негласное полицейское наблюдение со стороны Петербургского охранного отделения. Пост начальника охранного отделения в то время занимал Александр Васильевич Герасимов.

Причиной для установления такого наблюдения послужили, во-первых, возросшая известность Григория Распутина, его посещения высокопоставленных особ, в частности, дома Вел. княгини Милицы Николаевны, но, главным образом, участившиеся встречи сибирского крестьянина с Царём и Царицей, которые происходили и в Александровском дворце, и в доме Анны Вырубовой.

Ещё одной причиной могла служить информация, полученная от епископа Тобольского и Сибирского Антония (Каржавина), который отдал распоряжение Тобольской Духовной Консистории возбудить дело о хлыстовстве Распутина. Сведения с родины Григория Ефимовича, по данным Герасимова, запросил Дворцовый Комендант Владимир Александрович Дедюлин. На официальном уровне лишь после указания Столыпина, Герасимов, как руководитель тайной полиции, обязанный проверять всякого подозрительного на предмет благонадежности, и сам сделал запрос в полицейские структуры Тобольска о крестьянине села Покровского. По воспоминаниям Герасимова и Курлова получается, что события в Тобольске и Петербурге, развивались параллельно и взаимозависимым образом, т. е. Тобольское дело «питало» Петербург, а Петербург влиял на ход разбирательства в Тобольске.

Относительно решения П. А. Столыпина Царь Николай II был поставлен в известность, отчего наблюдение носило как бы официальный характер. Официальное наблюдение за Григорием Распутиным-Новым было снято по просьбе Царицы Александры Феодоровны уже через несколько дней. О том, что официальное наблюдение было прекращено, свидетельствует и тов. мин. вн. дел Павел Григорьевич Курлов. Однако, по утверждению Герасимова, неофициальное наблюдение продолжалось всё время.

После смерти Столыпина сменивший его на посту мин. вн. дел Александр Александрович Макаров 23 января 1912 г отдал распоряжением возобновить слежку за Г. Е. Распутиным-Новым с целью сбора компромата. Непосредственным поводом для установления наблюдения послужила история с епископом Гермогеном и иеромонахом Илиодором. Наблюдение вели полицейские агенты (филеры). [212]

Однако уже 12 июня 1913 г. по приказу нового министра внутренних дел Николая Алексеевича Маклакова официальное наблюдение за Григорием Распутиным было вновь снято, а агенты, находившиеся в Тобольской губернии, отозваны. Но, как выяснилось, негласная слежка по-прежнему не прекращалась. Контролировал её начальник Отдельного корпуса жандармов и одновременно товарищ мин. вн. дел при Маклакове — Владимир Фёдорович Джунковский.

После покушения на Григория Ефимовича 29 июня 1914 г. по распоряжению мин. вн. дел Н. А. Маклакова официальное наблюдение за Григорием Распутиным было возобновлено и даже усилено, а по просьбе Царя и Царицы были приняты меры для его охраны, в частности, приставлены агенты Петербургского охранного отделения Даниил Терехов и Пётр Свистунов. Впрочем, агенты Терехов и Свистунов, часто сопровождая его в поездках и ближних, и дальних, дежуря в его доме, всё же находились при старце Григории не безотлучно. Григорий Ефимович волен был отпускать их по своему произволению. С назначением министром внутренних дел А. Н. Хвостова, ответственным за охранные мероприятия был назначен полковник Михаил Степанович Комиссаров. Однако вскоре, в марте 1916 г., он был отстранён от этих обязанности, поскольку отказался участвовать в организации убийства Григория Распутина.

Из пояснения, данного бывшим директором Департамента Полиции на допросе ЧСК:

«Выступление А. И. Гучкова с кафедры Государственной Думы по поводу влияния Распутина повлекло за собой: принятие мер к охране его личности, в силу полученных указаний свыше министром А. А. Макаровым, воспрещение помещения в прессе статей о нём и наблюдение за Гучковым, которое потом мною, при назначении ген. Джунковского, было снято. Вместе с тем, А. А. Макаровым было предложено мне наблюдение за образом жизни Распутина. В силу этого мною с полк. Котеном***  был выработан план охраны, сводившийся к командированию развитых и конспиративных филеров, коим было поручено, кроме охраны Распутина, тщательно наблюдать за его жизнью и вести подробный филерный дневник, который, к моменту оставления мною должности, представлял собой в сделанной сводке с выяснением лиц, входивших в соприкосновение с Распутиным, весьма интересный материал к обрисовке его, немного односторонне, не личности, а жизни. Затем в Покровское был командирован филер на постоянное жительство, но не для охраны, так как таковая, из постоянных при Распутине филеров, в несколько уменьшенном только составе, его сопровождала всегда и не оставляла его и при поездках, а для сотрудничества, ибо на месте, как выяснилось, агентуры завести и нельзя было, так как служащий элемент, поставленный Распутиным, держался им и мог бы ему передать и специальные наблюдения за ним, а крестьянство местное жило с ним в хороших добросовестных отношениях, и он многое сделал для своего селения.

***[Михаил Фридрихович фон Котен (Коттен) — начальник Московского и Петербургского (с 29.12.1909 по 1914) охранного отделения, генерал-майор Отдельного корпуса жандармов, растерзан толпой 4 марта 1917 г. близ Гельсингфорса]


Такая система двойственного наблюдения продолжалась до моего ухода. Сведения о Распутине докладывались Котеном министрам, товарищам и мне, а то, что поступало в письменной форме, я держал у себя, — в служебном кабинете и не сдавал в департамент; и при своём уходе я эти сведения в форме дела оставил в несгораемом шкафу, внеся его в опись, представленную мною Н. А. Маклакову, но на другой день, по требованию Маклакова в числе нескольких других дел, его заинтересовавших, ему сдал и это дело. У себя лично я только оставил копию сводки его образа жизни»****.

****[Щёголев П.Е. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства. — Л.: Государственное издательство, 1924-1927// Том 4// Показания О.П. Белецкого. С. 148-149// Книга на сайте «Милитера» («Военная литература»): militera.lib.ru и militera.org]

После отставки Белецкого наблюдение за старцем Григорием не прекращалось. Об этом свидетельствуют воспоминания Джунковского, как и показания (воспоминания) Белецкого.

Содержание первичного донесения унтер-офицера Прилина говорит о том, что сведения агентов «столыпинского» и последующего за ним периодов носят совершенно, если можно так сказать, «безобидный» характер. Т. е. даже при самой большой фантазии там трудно увидеть что-либо, выходящее за рамки бытовых эпизодов. Нельзя же назвать предосудительным посещение магазинов, церквей, поездки в Царское Село, в родную слободу Покровскую пусть и в сопровождении женщин. И даже приёму почитательниц у себя на квартире не придавалось того гнусного содержания, которое вскоре станет отличительной чертой полицейских донесений.

Однако при Белецком и Джунковском тон донесений стал меняться, всё более приобретая скандально-пасквильный характер. Механизм подобного рода превращений удобно рассмотреть на примере первичного донесения унтер-офицера Прилина и написанного на его основе доклада ротмистра Калмыкова вышестоящему начальству. Документы, в частности, приведены в книге Владимира и Марины Смирновых «Неизвестное о Распутине. PS». Донесение унтер-офицера Прилина относится к декабрю 1909 г., когда Григорий Ефимович после того, как погостил у епископа Гермогена в Саратове отправился вместе с правящим архиереем в Царицын к иеромонаху Илиодору, а далее уже только с Илиодором в Покровское.

Донесение унтер-офицера Прилина — ротмистру Калмыкову:

«Секретно.
Распутин Григорий Ефимович отроду имеет около 45 лет, крестьянин Тюменского уезда села Покровского, семейный, занимается хлебопашеством, постоянно ездит в Россию, бывает даже в Петербурге, имеет даже знакомство с Милицей Николаевной, которая была в 1907 году в селе Покровском, посылает постоянно из России деньги переводом Распутину. Живет богато, помогает бедным своим односельчанам. Образ жизни ведет трезвый. Иеромонах Илиодор был в селе Покровском, был с той целью, чтобы расширить церковь больше. Хотел пожертвовать двадцать тысяч. По этому поводу приезжал, где пробыл около пятнадцати дней. Около 20 декабря выехали вместе с Распутиным по сведениям в Петербург. 4 января 1910 года. Унтер-офицер Прилин». [213]
На основании донесения унтер-офицера Прилина был составлен доклад Калмыкова, который через три дня был предоставил начальнику Тобольского губернского жандармского управления полковнику Добродееву. Доклад Калмыкова в целом повторяет донесение Прилина, за малым, но существенным отличием: из текста Прилина почему-то изъята фраза о трезвенном образе жизни крестьянина Григория Распутина, зато введена невесть откуда взятая и совершенно голословная информация о пьянстве и кражах, якобы допущенных Распутиным. Однако, если о прошлом, за давностью лет, можно немного приврать, то о настоящем врать бесполезно, т. к. жизнь Григория Ефимовича на виду у всех, а потому Калмыков вынужден писать правду

Доклад ротмистар Калмыкова — полковнику Добродееву:

«Секретно.

По собранным на месте данным оказалось, что Григорий Ефимов Распутин возраст имеет около 45 лет, крестьянин села Покровского Тюменского уезда, семейный, занимается хлебопашеством и вообще в домашнем быту ведет образ жизни, как и все его односельчане, исполняя всю крестьянскую работу. Смолоду он отличался разными поступками, то есть пьянствовал, занимался мелкими кражами и прочее. Затем куда-то исчез и на родине появился снова лет пять тому назад духовно переродившимся, то есть стал необыкновенно религиозным.

Помогает бедным советом и материально. В средствах не нуждается, так как почти со всех концов России получает денежные переводы от разных лиц, включая сюда и высокопоставленных.

В народе слывет «праведным», «прозорливым». Иногда ездит в Россию, бывает в Москве и Петербурге, как указывают, у высших духовных лиц, а весной 1907 года к нему инкогнито изволила приезжать Ея Императорское Высочество великая княгиня Милица Николаевна. Иеромонах Илиодор приезжал в Покровское с целью, как говорят, расширить местную церковь и хотел на это дело пожертвовать 20 000 рублей, но почему-то факт этот осуществлен не был. Пробыв в Покровском около 15 дней, Илиодор выехал вместе с Распутиным 20 декабря минувшего года, как слышно в Петербург. Когда Распутин вернется обратно в Покровское, сведений не имеется.

7 января 1910 года. Ротмистр Калмыков». [214]

Насколько серьёзно было отношение полицейских чинов к наблюдению за старцем Григорием Распутиным-Новым, и насколько точны приводимые ими свидетельства, можно судить на примере сведений, сообщённых по этому вопросу начальником Петербургского охранного отделения в период с 1906 по 25 октября 1909 г. А.В. Герасимовым в книге его воспоминаний «На лезвии с террористами».

Герасимов был одним из тех, кто относился к Распутину негативно. В этом он был солидарен со Столыпиным. Трактовка событий Герасимовым вызывает ряд вопросов. Для него Распутин и Вырубова — «тёмные силы», его личные враги и враги Государства, страшнее революционеров. Герасимов не ограничивается этим, но дерзает предъявлять претензии Царю и Царице за их, якобы, чрезмерное увлечение «мистицизмом», так Герасимов склонен называть проявление православной веры у Русских Самодержцев. При этом он равняет глубокую веру Царя и Царицы с оккультными опытами высшей петербургской знати. Разницы он не видит. 

Но приведём выдержку из воспоминаний Герасимова, как пример совершенно безответственного отношения к вопросу о Распутине, что поможет нам составить понятие относительно того, насколько точно передана информация о Распутине, и какова цена подобным свидетельствам. Итак, сначала цитата, без купюр:

«Это имя [Григория Распутина] я впервые услыхал в конце 1908 года от дворцового коменданта генерала Дедюлина. Во время одной из наших встреч он задал мне вопрос, слышал ли я что-либо о некоем Григории Распутине? Это имя было мне совершенно незнакомо, и я поинтересовался узнать, почему им озабочен Дедюлин. Тогда Дедюлин рассказал мне, что человек, носящий это имя, за несколько дней перед тем был представлен государыне Александре Федоровне. Встреча их состоялась на квартире фрейлины Вырубовой, доверен¬ного друга царицы».

Прервем цитату, т. к. уже в этом месте Герасимов допускает, скажем так, неточность. Знакомство Царя и Царицы с Григорием Распутиным произошло в доме Вел. княгини Милицы Николаевны в 1905; затем Григорий Ефимович был приглашён в Царский дворец в 1906 г; и лишь в 1907 г с ним знакомится Анна Вырубова, тогда ещё фрейлина Аня Танеева. Это знакомство произошло опять же в доме Милицы Николаевны на Английской набережной. В связи с тем, что данные Герасимова явно расходятся с реальностью, правомерно поставить вопрос, возможно ли руководителю охранного отделения, который должен был быть в курсе всех событий, касающихся жизни Царя и его Семьи, допускать такие неточности? И не будет ли более правильным назвать подобное явление — искажением фактов. Не говорит ли это о том, что отношение Герасимова к вопросу о Григории Распутине с самого начала было слишком предвзятым и не вполне серьёзным. Отсюда он и позволяет себе «вольности» в освещении вопроса о Распутине, вольности, которые граничат с фантазией, как будет видно далее. Но продолжим цитату.

«Распутин выдает себя за «старца», интересую¬щегося религиозными вопросами, но по своим годам далеко ещё не может быть отнесён к числу стариков. Дедюлину он показал¬ся подозрительным. Никаких сведений об его прошлом он узнать не мог, и допускал, что в лице Распутина он имеет дело с рево¬люционером, быть может, даже скрытым террористом, который таким путем пытается подойти поближе к царскому дворцу. Так как у Вырубовой бывал и царь, который мог там встретиться с Распутиным, то Дедюлин просил меня с особой тщательностью навести о последнем все справки.

Я занялся этим делом. С одной стороны, я поручил своим агентам поставить наблюдение за Распутиным; с другой стороны, я навел справки в Сибири на его родине относительно его прошло¬го. С обеих сторон я получил самые неблагоприятные о нём сведения. Из Сибири прибыл доклад, из которого было видно, что Рас¬путин за безнравственный образ жизни, за вовлечение в разврат девушек и женщин, за кражи и за всякие другие преступления не раз отбывал разные наказания и, в конце концов, вынужден был бе¬жать из родной деревни.

Мои агенты, следившие за Распутиным, подтвердили эти сведения о плохой его нравственности; по их со¬общениям, Распутин в Петербурге вёл развратный образ жизни.

Они не раз регистрировали, что он брал уличных женщин с Невско¬го и проводил с ними ночи в подозрительных притонах. Опроси¬ли и некоторых из этих женщин. Они дали о своём «госте» весьма нелестные отзывы, рисуя его грязным и грубым развратником. Было ясно, что это человек, которого нельзя и на пушечный выст¬рел подпускать к царскому дворцу».

Вновь прервем цитату. На каком основании делает свои выводы Герасимов? Его предвзятость и тенденциозность очевидны, что следует хотя бы уже из того, что Герасимов даёт характеристику Распутину за тот период времени, когда о Распутине ещё ничего не было известно полиции, поскольку наблюдение, начатое Столыпиным в начале 1909 года, велось всего несколько дней и затем было прекращено по повелению Императрицы. Об этом пишет П. Г. Курлов в своих воспоминаниях. То же подтверждают, в частности, О.А. Платонов и Э. Радзинский. Картина, нарисованная Герасимовым, противоречит утверждениям Спиридовича о том, что в этот период времени Григорий Ефимович «не безобразничал», об этом же свидетельствуют показания людей, близко знавших старца Григория.  Как сопоставить разговор о кутежах, женщинах, аферистах с утверждениями, что в этот период времени Григорий Ефимович вёл праведный образ жизни (см. в тексте показания Филиппова, Молчанова, Георгия Сазонова, Марии Головиной, Гущиной, Ден, Вырубовой, унтер-офицера Прилина). Значит, информацию о проститутках и притонах была заимствована Герасимовым из позднейших отчётов, которые, как уже было сказано, стали появляться при мин. вн. дел Макарове и его товарище Джунковском в 1915 году, а затем при Хвостове и Белецком (1915-1916 гг.). Но к Герасимову поздние отчеты не имеют никакого отношения.

Далее, Герасимов утверждает, что им были получены материалы с родины Распутина, порочащие его. Если это и так, то легко понять, от кого были получены эти материалы.  Напомним, что именно в это время проводилось расследование по делу о принадлежности Распутина к секте хлыстов. Как уже было показано ранее, дело было возбуждено по доносу священников Покровской слободы отца Петра Остроумова и отца Фёдора Чемагина, а также Тобольского священника Александра Юрьевского с подачи Елизаветы Казаковой. До вынесения конкретных определений было ещё далеко. Как следует из материалов дела, никаких «порочащих» сведений так и не было получено в ходе следствия (см. «Приложение»). По поводу беспочвенности обвинений в «кражах» уже было сказано выше. Откуда же эти сведения были почерпнуты? Да всё оттуда же. Информаторы Герасимова пользовались только теми сфабрикованными донесениями, где были даны уже готовые, конкретные определения, состряпанные на основе доносов отца Петра, слухов, распространяемых Елизаветой Казаковой и ей подобных. Что касается донесений противораскольнического миссионера священника Никодима Глуховцева, то для того, чтобы найти там что-либо порочное, одного огромного желания мало, нужно обладать непомерно развитым больным воображением.

Итак, Герасимов в своих воспоминаниях просто повторил поклёп, возведённый на Григория Ефимовича его недругами, поклёп, который не имел под собой никакого основания кроме нездоровой фантазии.  Герасимов продолжает:

«Когда я доложил Столыпину полученные мною сведения, я к глубочайшему изумлению узнал, что председатель совета министров не имеет никакого представления даже о существовании Распутина».

Вновь невероятное утверждение, а в устах начальника политического сыска просто лживое, поскольку Столыпин уже был хорошо знаком с Распутиным, кстати сказать, по рекомендации самого Царя. Напомним ещё раз, что Григорий Ефимович Распутин был приглашён в дом министра внутренних дел П. А. Столыпина, чтобы исцелить его дочь, пострадавшую в результате покушения на Столыпина на Аптекарском острове (1906 г.). Как же сопоставить одно с другим? Может быть, Пётр Аркадьевич не решился открыть своё знакомство после всего того, что услышал о Распутине от Герасимова, и, как честный человек и верноподданный, не мог пройти мимо такой информации, не известив обо всём Царя? Возможно и так.  Во всяком случае, в поведении Столыпина наблюдается некоторая странность. Возможно, эта странность появляется только в версии событий, предложенной Герасимовым. Но, ни то, ни другое не добавляет убедительности к рассказу Герасимова, а возникшая в связи с этим путаница не просто подвергает большому сомнению истинность рассказа Герасимова, но заставляет допустить, что все изложенное им относительно разговора Столыпина и Царя о Распутине —  выдумка от начала до конца. Вызывает только недоумение, с какой целью Герасимову понадобилось городить столько небылиц. Но судите сами.

«Чрезвычайно взволнованный, он [Столыпин] сказал мне в эту нашу пер¬вую беседу о Распутине, что пребывание такого рода тёмных субъектов при дворе может привести к самым тяжёлым последствиям. «Жизнь Царской Семьи, — говорил он, — должна быть чиста, как хрусталь. Если в народном сознании на Царскую Семью падёт тя-жёлая тень, то весь моральный авторитет самодержца погибнет — и тогда может произойти самое плохое.» Столыпин заявил, что он немедленно переговорит с Царём и положит решительный конец этой истории.

Это своё намерение П. А. Столыпин осуществил во время ближайшего доклада Царю. Об этом докладе у меня сохранились отчётливые воспоминания [подчеркнуто составителем]. Столыпин — это было необычно для него — волновался всю дорогу, когда мы ехали в Царское Село. С большим волнением и нескрываемой горечью он передал мне на обратном пути подробности из своей беседы с Царем. Он пони¬мал, насколько щекотливой темы он касался, и чувствовал, что легко может навлечь на себя гнев Государя. Но не считал себя вправе не коснуться этого вопроса. После очередного доклада об общегосударственных делах, рассказывал Столыпин, он с боль¬шим колебанием поставил вопрос:

— Знакомо ли Вашему Величеству имя Григория Распутина? Царь заметно насторожился, но затем спокойно ответил:

— Да. Государыня рассказала мне, что она несколько раз встречала его у Вырубовой. Это, по её словам, очень интересный человек, странник, много ходивший по святым местам, хорошо знающий Священное писание, и вообще человек святой жизни.

— А Ваше Величество его не видали? — спросил Столыпин: Царь сухо ответил:

— Нет.

— Простите,  Ваше Величество, — возразил Столыпин, — но мне доложено иное.

— Кто же доложил это иное? — спросил Царь.

— Генерал Герасимов, — ответил Столыпин.

Столыпин здесь немного покривил душой. Я ничего не знал о встречах Государя с Распутиным и поэтому ничего об этом не говорил Столыпину. Но последний, как он мне объяснил, уловивши некоторые колебания и неуверенность в голосе Царя, понял, что Царь несомненно встречался с Распутиным и сам, а потому ре¬шил ссылкой на меня вырвать у Царя правдивый ответ.

Его уловка действительно подействовала. Царь после некоторых колебаний, потупившись и с как бы извиняющейся усмешкой, сказал:

— Ну, если генерал Герасимов так доложил, то я не буду оспаривать. Действительно, Государыня уговорила меня встретиться с Распутиным, и я видел его два раза... Но почему, собственно, это вас интересует? Ведь это моё личное дело, ничего общее с политикой не имеющее. Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых? Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?

Столыпин, тронутый беспомощностью Царя, представил ему свои соображения о том, что повелитель России не может даже и в личной жизни делать то, что ему вздумается. Он возвышается над всей страной, и весь народ смотрит на него. Ничто нечистое не должно соприкасаться с его особой. А встречи с Распутиным именно являются соприкосновением с таким нечистым, — и Столыпин со всей откровенностью сообщил Царю все те данные, которые я собрал о Распутине. Этот рассказ произвёл на Царя большое впечатление. Он несколько раз переспрашивал Столыпина, точно ли проверены сообщаемые им подробности. Наконец, убедив¬шись из этих данных, что Распутин, действительно, представляет собой неподходящее для него общество, Царь обещал, что он с этим «святым человеком» больше встречаться не будет».

 Невозможно скрыть явного противоречия сведений Герасимова имевшим место фактам. Государь сам предложил Столыпину в письме от 16 октября 1906 г. познакомиться с Распутиным, который желал благословить его больную дочь. Ещё раз предоставим читателю текст этого письма:

«Пётр Аркадиевич!

На днях я принимал крестьянина Тобольской губернии — Григория Распутина, который поднёс мне икону Св. Симеона Верхотурского. Он произвёл на Её Величество и на меня замечательное сильное впечатление, так что вместо пяти минут разговор с ним длился более часа!
 
Он в скором времени уезжает на родину. У него сильное желание повидать вас и благословить вашу больную дочь иконою.

Очень надеюсь, что вы найдете минутку принять его на этой неделе.

Адрес его следующий: СПб, 2-ая Рождественская, 4. Живет у священника Ярослава Медведя». [215]

Итак, Царь информирует Столыпина о том, что сибирский крестьянин был принят в Александровском дворце несколько днями раньше и преподнёс Царской Семье икону св. прав. Симеона Верхотурского. По свидетельству Анны Танеевой, Столыпин воспользовался предложением Царя, благодаря чему дочь Столыпина была исцелена молитвами старца Григория. Кстати, это событие повлияло на молодую фрейлину в её решении лично познакомиться с Григорием Ефимовичем. И Государь, и Столыпин — умные люди с прекрасной памятью. Представить, что оба они способны были так лукавить друг перед другом, если не сказать более определенно — лгать, просто невозможно. Вот цена свидетельствам Герасимова. Дальнейшая передача подробностей о Григории Распутине, рассказанных Герасимовым, становится бессмысленной.

К сожалению, Герасимов прав лишь в одном — в том, что П. А. Столыпин, действительно не любил старца Григория Нового. Казалось бы, после совершенного в 1906 г. исцеления дочери, Столыпин должен был быть благодарным Распутину. Но, к сожалению, этого не случилось. Видимо, он отнёс наступившее улучшение здоровья дочери естественным причинам. А своё отношение к Распутину Столыпин сформировал по сведениям, предоставленным через Герасимова агентами полиции. Но если сведения о Распутине поступали подобно тому, с какой добросовестностью излагал события Герасимов, неприязненному отношению Столыпина к Распутину удивляться не приходится. Премьер-министр был просто дезинформирован. Но с каким легковерием эта дезинформация была воспринята, вот, что удивительно! Несомненно, что причина этого кроется в духовной сфере.

Всё же закончим цитату из книги Герасимова: «Чтобы положить конец этому положению, становящемуся по¬ложительно нестерпимым, я предложил Столыпину выслать Распутина в административном порядке в Сибирь. <…> Полученное сведение о прибытии Распутина на родину я со¬общил Столыпину. Он был рад, что дело обошлось без ареста.

— Это самый мирный исход, — говорил он. — Дело обошлось без шума, — а вновь сюда Распутин не покажется. Не посмеет. — И в заключение уничтожил своё постановление о высылке Распу¬тина». [216]

В красочном описании событий вокруг Г. Е. Распутина-Нового Герасимова превзошёл председатель Гос. Думы М. В. Родзянко. Представление Государю Столыпиным высочайшего доклада о Распутине предварила встреча Столыпина с Григорием Ефимовичем, которая произошла в кабинете премьер-министра, и о которой Герасимов почему-то ничего не сообщает. Но Родзянко, излагая рассказ Столыпина, пишет, что во время этой встречи Столыпин, якобы, ощутил, что в Распутине заключена «большая сила гипноза и что он на меня [т. е. на Столыпина] производит какое-то довольно сильное, правда отталкивающее, но всё же моральное впечатление». Со слов Родзянко, Столыпин, преодолев гипноз, «прикрикнул на него и, сказав ему прямо, что на основании документальных данных он у меня в руках и я могу его раздавить в прах, предав суду по всей строгости законов о сектантах, ввиду чего резко приказал ему немедленно, безотлагательно и притом добровольно покинуть Петербург и вернуться в своё село и больше сюда не появляться». [217]

Описание встречи дано от лица самого Столыпина, и всему этому верить, конечно, нельзя. Ведь Столыпин уже был знаком с Распутиным, который помог его дочери. Неужели он был настолько неблагодарным? Кричал, как человек, не умевший держать себя в руках, скорее всего, сам Родзянко, кричала, мучилась его нечистая душа, его больная совесть. Но, как же было на самом деле?

После анализа событий, изложенных в мемуарах Герасимова и Родзянко, следует всё же представить истинную картину случившегося. Для чего обратимся к воспоминаниям генерала П. Г. Курлова, бывшего в то время товарищем министра внутренних дел.

Кстати, и по его поводу высказался Герасимов: «Высокопоставлен¬ные друзья Распутина, недовольные репрессиями против него со стороны политической полиции, приложили все усилия к тому, чтобы поставить во главе последней своего человека. Они правильно понимали, что только распоряжение аппаратом полиции даст ключ к действительной власти. Подходящим кандидатом на пост высшего руководителя политической полиции в этих сферах сочли Курлова — в прошлом того самого минского губернатора, покушение на которого с разряженной бомбой допустил Климович. Он в это время был видным деятелем крайних правых организаций, и делал себе в высших кругах карьеру тем, что обличал «мягкость» и «либерализм» правительства Столыпина. Последний не¬которое время противился назначению Курлова, но должен был уступить, после того как Государыня во время одной из аудиенций сказала ему:

— Только тогда, когда во главе политической полиции ста¬нет Курлов, я перестану бояться за жизнь Государя.

Уклониться от назначения Курлова после этого стало невозможно — и поэтому я, вернувшись из четырехмесячного отпуска, нашёл его на том посту товарища министра внутренних дел, который был почти обещан мне. Конечно, после назначения Курлова стало невозможно и думать о высылке Распутина, — а потому, по¬следний уже летом 1909 года снова появился в Петербурге. Теперь уже не делали секрета из его сношений с дворцом». [218]

Сам П. Г. Курлов по поводу Распутина пишет следующее:

«Хотя он [Григорий Распутин] участия в политической деятельности, относящейся к сфере департамента полиции, не принимал, но, вследствие того, что Распутин бывал во дворце, в то же время вращался в среде подозрительных дельцов и проживал в квартире привлекшего на себя внимание поли¬ции редактора журнала «Русское богатство», Петербургское охранное отделение установило за Распутиным наблюдение, о котором, как об обстоятельстве в тот момент несерьёзном, я даже и не знал.

Однажды вечером, зимой 1909-1910 гг. П. А. Столыпин передал мне по телефону о полученном им распоряжении прекратить учреждённое за Распутиным наблюдение и приказал это исполнить. Я дал соответствующие указания охранному отделению и, признаться, занятый другой, более важной работой, в дальнейшем об этом забыл.

Через несколько дней, после очередного доклада, П. А. Столыпин задержал меня и сказал, что он должен сегодня в три часа дня принять Распутина, а потому просил меня быть к этому времени в его кабинете, сесть за одним из боковых столов, не вмешиваться, под видом рассмотрения бумаг, в разговор и, по уходе Распутина, высказать ему моё мнение.

К назначенному времени я находился в министерском кабинете, куда дежурный курьер Оноприенко вскоре ввёл Распутина. К министру подошёл худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П. А. Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чём-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек. Министр молчал и только перед уходом Распутина сказал ему, что если его поведение не даст повода к иному к нему отношению, то он может быть спокоен, что полиция его не тронет. Вслед за тем я высказал министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого му¬жика, что называется — себе на уме, и не показался мне шарлатаном.

— А нам всё-таки придётся с ним повозиться, — за¬кончил П. А. Столыпин нашу беседу.

Через две недели я получил приказание представить министру, по имевшимся в департаменте полиции данным, письменный доклад о Распутине. Данные эти касались, главным образом, его частной жизни, в которой отмечались кутежи, заканчивавшиеся иногда скандалами, любовь к женщинам и сношения с целым рядом аферистов, его, по-видимому, эксплуатировавших. На мой вопрос о цели этого доклада П. А. Столыпин ответил, что он имеет в виду представить его Государю Императору. Я решился посоветовать министру этого не делать, так как содержание доклада, затрагивавшего только частную жизнь Распутина, могло показаться Императору стремлением очернить человека, пользовавшегося его благоволением. П. А. Столыпин моего мнения не разделил, но по возвращении вечером из Царского Села вызвал меня к себе и, возвращая доклад, заметил, что я был прав, так как Государь Император, выслушав его, не обмолвился ни одним словом и просил перейти к делам очередного доклада». [219]

Из рассказа Курлова всплывает совершенно иная картина взаимоотношений Петра Аркадьевича Столыпина и Григория Ефимовича Распутина-Нового, так же, как и реакция Государя на доклад Столыпина носила принципиально иной характер, нежели в изложении Герасимова. Всё было гораздо прозаичнее, по-деловому спокойно, далеко от внешних эффектов и истерик, как стремится изобразить события тот же Родзянко. Всё же небольшого упрёка заслуживает и Курлов… Ну, не было в тот период времени, и не могло быть, ни кутежей, ни женщин в том смысле, какой вкладывает Курлов, ни, тем более, аферистов. Если это и прилипло каким-то боком к Григорию Ефимовичу, то гораздо позже — 1915-1916 гг., но не в 1905-1914 гг. (до ранения), когда все, хорошо его знавшие, свидетельствовали о чистоте его жизни и глубокой духовной настроенности.

Из показаний Георгия Сазонова (Ч.С.К., 1917г):

«Столыпин требовал от Царя удаления Распутина. Он принёс на доклад дело департамента полиции о Распутине и доложил всё, что ему известно компрометирующего и о том, что он, к великому соблазну общества, ходит в баню с женщинами. На что Государь ответил: «Я знаю, он и там проповедует Священное Писание». И после доклада приказал Столыпину выйти вон, а доклад бросил в камин». [220]

Любые действия старца Григория Нового пытались обернуть против него, зачастую высасывая компрометирующие свидетельства из пальца. Поступки Григория Ефимовича трактовались в намеренно извращённом духе, раздувая из мухи слона. Быть может, единственным способом избежать этого для Григория Ефимовича оставалось — вовсе не дышать, чтобы никак себя не обнаруживать. Но стоило пошевелиться, как тут же всё фиксировалось и истолковывалось против него. Как пример того, каким образом деятельные усилия полиции приводили к рождению мифов, можно привести знакомство Григория Ефимовича с неким господином Герасимом Дионисиевичем Папнадато.

С. П. Белецкий:

«В обществе моего времени ходило много легенд о демонизме Распутина, причём сам Распутин не старался никогда разубеждать в этом тех, кто ему об этом передавал или к нему с этим вопросом обращался, большей частью отделываясь многозначительным молчанием. Эти слухи поддерживались отчасти особенностями нервности всей его подвижной жилистой фигуры, аскетической складкою его лица и глубоко впавшими глазами, острыми, пронизывавшими и как бы проникавшими внутрь своего собеседника, заставлявшими многих верить в проходившую через них силу его гипнотического внушения.

Когда я был директором департамента полиции, то в конце 1913 г., наблюдая за перепискою лиц, приближавшихся к Распутину, я имел в своих руках несколько писем одного из петроградских гипнотизёров к своей даме сердца, жившей в Самаре, которые свидетельствовали о больших надеждах, возлагаемых этим гипнотизёром, лично для своего материального благополучия, на Распутина, бравшего у него уроки гипноза и подававшего, по словам этого лица, большие надежды в силу наличия у Распутина сильной воли и умения её в себе сконцентрировать. В виду этого, я, собрав более подробные сведения о гипнотизёре, принадлежавших к типу аферистов, спугнул его, и он быстро выехал из Петрограда. Продолжал ли после этого Распутин брать уроки гипноза у кого-либо другого, я не знаю, так как я в скорости оставил службу и, при обратном моём возвращении в министерство внутренних дел, проследка за Распутиным этих данных мне не давала».  [221]

Из донесения полицейского агента наружного наблюдения:

«1 февраля 1914, по имеющимся сведениям, Григорий Распутин, проживающий в настоящее время в Петербурге (Английский проспект, 3, кв. 10); будто бы берет уроки гипноза у некоего Герасима Дионисиевича Папнадато (Гавань, Малый проспект, 13-26, кв. 7). Согласно приказаниям Его Превосходительства г-на Товарища Министра было установлено наружное наблюдение, со 2 по 11 февраля включительно, каковое результата   не дало. В дальнейшем последовало распоряжение Его Превосходительства наблюдение прекратить, так как, по имеющимся сведениям, Папнадато предполагает принять участие  в открытии какого-то лечебного заведения и только после этого войдет в сношения с «Русским». Подполковник Еленский» [222]

То, что подобного рода донесения однозначно служили обвинительным актом, не стоит объяснять. Действительно, именно гипнозом объясняли необыкновенные способности Григория Распутина. Мистика, гипноз, оккультизм — всё это было близко и понятно празднолюбопытствующей публике и всегда вызывало нездоровый интерес. Если это не откровенная ложь в духе выписок из полицейского «журнала наружных наблюдений», то что же предосудительного было в знакомстве старца Григория Нового с неким Герасимом Папнадато? Да собственно, ничего. Простой человек, крестьянин Григорий понятия не имел, что такое гипноз и с чем его едят. Интерес, конечно, мог возникнуть, как ко всякой блестящей, яркой вещи. И по своему обычаю всё проверять опытно, Григорий Ефимович мог посетить г-на Папнадато, чтобы разобраться, что же это такое, чем балуются господа, и как их лучше отвадить от таких богопротивных развлечений. Но дотошному Белецкому, цель деятельности которого в отношении Распутина состояла в том, чтобы составить на него компромат, разбираться в мотивах поведения Григория Ефимовича некогда, он строчит донесения и даёт показания, пребывая в состоянии полного бесчувствия к голосу совести.

Согласно выводам историка Олега Анатольевича Платонова, донесения агентов в этот период, ни до покушения, ни после, не могли дать никаких оснований для обвинения Григория Распутина-Нового в чём-то предосудительном. Как не было собрано такого материала и в последующие годы. Откуда же взялась информации, источником которой, якобы, были филерские донесения о проститутках, безудержном разгуле, беспробудном  пьянстве, оргиях? На этот вопрос вновь даёт исчерпывающий ответ О. А. Платонов.

Благодаря исследованиям О. А. Платонова, удалось воссоздать картину наблюдения и выявить весьма существенные его особенности, важные с точки зрения конечной оценки и выводов. Согласно Платонову, все материалы полицейского наблюдения можно разбить на три категории. Первая из них — первичные, черновые записи агентов. На основе первичных агентурных сведений, которые поступали в Департамент полиции, там ежедневно писались «дневники наружного наблюдения», это вторая категория. Первичные донесения агентов на этом этапе претерпевали некоторые изменения, назовём их редакторской правкой с возможностью внесения существенных корректировок или даже дополнений.

Но главным источником сведений, призванных опорочить имя Г. Е. Распутина-Нового, является не собственно сам дневник наружных наблюдений, а так называемые «Выписки из дневника наружных наблюдений», которые представляют собой не просто литературный вариант дневников, а, так сказать, попурри на заданную тему, плод творческой фантазии, взлёт писательского вдохновения — можно назвать, как угодно. Это третья категория уже не столько полицейских, сколько литературно-полицейских документов. «Именно эти «Выписки» приобрели широкую известность, так как неоднократно публиковались в печати». [223]

Добавим, что именно этими выписками оперируют и сегодня противники старца Григория, выставляя их как свидетельство истины. На самом же деле «Выписки» являются свидетельством не истины, а самого низкого и подлого обмана. Как выяснил О. А. Платонов, так называемые «Выписки» представляют отпечатанные на машинке материалы без подписи. А главное в том, что эти выписки не содержат подлинных донесений агентов, без которых их нельзя составить. Как пишет Платонов, «выписки есть, а подлинных донесений нет». [224]

О. А. Платонов предполагает, что подлинное авторство «Выписок» принадлежит всё тому же Дувидзону, который плотно сотрудничал с департаментом полиции. За подробным разбором материала по филерским донесениям и «выпискам» вновь отсылаем к книге О. А. Платонова. Достаточно полно эта тема разобрана и в книге В. Л. и М. Ю. Смирновых. Приведём оттуда несколько примеров, чтобы лучше представить технологию фабрикаций.

«Выписки» от 7 июля 1915 г.: «7 июля приходил из села Коврижки дьякон и целовал Распутину руку».

Комментарий краеведов Смирновых: «На территории Тобольской губернии, а ныне Тюменской области, села с таким названием никогда не существовало и не существует, стало быть, не было и дьякона из этого мифического села и целования рук». [225]

В «Выписках» от 9 сентября 1915 года весьма художественно изображена ужасная сцена избиения родного отца, почти святотатства. Сцена эта хорошо известна по многим книгам, и не может не вызвать чувств содрогания и презрения у всякого добропорядочного человека. На это и был сделан расчёт. Особенно смакует описание, не скрывая издевки, Эдвард Радзинский, как, впрочем, и многие другие авторы, разделяющие чувство Радзинского по отношению к русскому мужику. Приведём эту сцену, но намеренно исключим оттуда все имена, как не имеющие ко всему описанному никакого отношения, оставим лишь голый остов чьей-то нездоровой фантазии: «Когда … находился у брата своего … и тут же было несколько других лиц, пришёл туда же отец … и начал ругать сына … самыми скверными словами. …, как бешеный, вскочил из-за стола, вытолкнул отца во двор, свалил его на землю и давай его бить кулаками. Отец кричал: «Не бей подлец!» Пришлось их силой расталкивать. После осмотра у отца оказался подбитый глаз с огромным кровоподтёком, так что закрыло весь глаз. Оправившись, старик стал ещё пуще ругать сына, грозя ему рассказать всем, что он ничего не знает, а «только знает … (прислугу) держать за мягкие части». После этого пришлось … силой удерживать от вторичного нападения на отца. Оба они были пьяны».

Комментарий Смирновых: «Описание очень образное. Только вот в донесении ротмистра Калмыкова начальнику Тобольского жандармского управления, идущему под грифом «Совершенно секретно», чёрным по белому написано, что 9 сентября 1915 года Распутин был в Тюмени, у мещанина Стряпчего». [226]

Чтобы не было сомнений в справедливости выводов, сделанных Смирновыми, приведём и само донесение, благо, текст его доступен, благодаря публикациям О. А. Платонова: «9 сентября 1915 года Распутин приезжал из Покровского в Тюмень на свидание с сыном — ратником ополчения 2-го разряда, зачисленного в 7-ю роту 35-го запасного стрелкового батальона. Останавливался у тюменского мещанина Стряпчева, а также гостил у настоятеля Тюменского монастыря, а 12 сентября вернулся в Покровское». [227]

И Платонов, и Смирновы продолжают ряд разоблачений, ссылаясь на «сводные таблицы», приложенные к подлинным донесениям агентов, «что Распутин не мог кутить с Рубинштейном и неизвестными женщинами 26 апреля 1915 года, как пишет неизвестный автор «Выписок», по той простой причине, что Распутин и Рубинштейн не были ещё знакомы между собой. Их знакомство произойдёт позднее. <…> 

По тем же сводным таблицам, строго хронологически фиксирующим все встречи и знакомства Распутина, легко установить, что не был он 8 декабря в ресторане «Астория» с Джанумовой, и в ночном ресторане «Вилла Роде» и т. д.». [228] [229]

Пьер Жильяр в своих воспоминаниях, стремясь сохранить точность в передаче событий, вынужден привести эпизод, отражающий подлинную реакцию Государя и её причины на постоянные попытки лиц из царского окружения опорочить Григория Распутина: «Однажды Государю передали весьма подробное расследование о разгульной жизни старца. Просматривая его, он заметил, что в день и час, в который произошёл один из указанных в расследовании фактов, Распутин как раз находился в Царском Селе. Этого было достаточно, чтобы убедить Государя, что весь доклад представляет из себя сплошную клевету». [230]

Сменивший Макарова на посту мин. вн. дел А. Н. Хвостов, и его товарищ С. П. Белецкий, назначенный вместо Джунковского, также не брезговали возможностью «подправить» первичные документы. Именно в бытность Алексея Николаевича Хвостова на посту мин. вн. дел характер сведений в дневниках наружного наблюдения меняется и приобретает стиль опереточного водевиля. А. Н. Хвостов попытался воспользоваться отчётом департамента полиции за этот период времени (вторая половина 1915 г. — первые два месяца 1916 г.), чтобы ещё раз дискредитировать Григория Распутина в глазах общества, на сей раз добавив обвинение в шпионаже в пользу Германии. Но дальше намерений и угроз в адрес Распутина дело не пошло. На просьбу начальника дворцовой охраны генерал-майора А. И Спиридовича передать ему материалы, Хвостов ответил отказом, так же как не передал он доклад департамента полиции и лично Государю на высочайшей аудиенции. При этом Хвостов сочинил и тут же поведал Белецкому историю о том, как Государь был возмущён сведениями изложенными в докладе, тогда как Государь его даже не видел (более подробно о деятельности А. Н. Хвостова см. далее).

По верному заключению Смирновых, С. П. Белецкий, будучи директором департамента полиции, выплачивал репортеру В.Б. Дувидзону гонорар за грязные статьи о Распутине, о чём Белецкий сообщил членам Ч.С.К. в 1917 г. [231]

Из обзора доступных сведений относительно полицейского наблюдения за Григорием Распутиным следует следующий вывод: все сведения о Распутине истолковывались крайне тенденциозно, являя собой, по сути — кривотолки, которые не могли по определению отразить реальную картину. И само наблюдение, и трактовка первичных донесений полицейских филлеров вышестоящим полицейским начальством носило откровенно заказной характер. Требовательный заказ состоял в том, чтобы те выводы, которые, как результат слежки за Распутиным, были вынесены для широкого ознакомления, должны были удовлетворить заранее возбуждённому в обществе интересу и прочно закрепиться в умах как высокопоставленных лиц, так и простого обывателя. На примере репортёра Дувидзона становится понятным, что полиция действовала рука об руку с представителями популярных печатных изданий. «Сведения» просачивались в прессу, а пресса питала и создавала фактуру для полицейских донесений. Как следствие, над Григорием Ефимовичем тяготел пресс нездорового любопытства, отражая болезненное состояние людей. Публика, пытаясь проникнуть в «тайны» царской жизни с обязательным разоблачением в финале, желала видеть в старце Григории непременно шарлатана. Слишком однобокая реакция большой массы людей наводит на мысль, что сценарий пьесы был написан заранее и вброшен в общество, подготовленное к «правильному» восприятию сюжета своим морально-нравственным состоянием. 


Ссылки:
Торжества в Костроме и Москве. Попытка покушения в Ялте (1913 год).
203. Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 220. со ссылкой на ГАРФ, ф. 660, оп. 1, ед. хр. 24;
204. Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М: Прогресс, 1998. С. 372.
205. Дневники Императора Николая II. М: Орбита, 1991. С. 424, 426.
206. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 224.
207. Белецкий С.П. Воспоминания. Архив русской революции, изд. Гессен,. Берлин, Том 12, 1923 г. // по изданию: «Былое» Петроград. Репринт. С. 8
208. Там же. С. 9
209. Марков С.В. Покинутая Царская Семья. Составление и предисловие С.В. Фомина. М: Паломник. 2002, с.40
210. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 224.
211. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 230.
Полицейское наблюдение
212. Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 179.
213. Смирнов В.Л., Смирнова М.Ю. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 54; со ссылкой на ГАТО, ф. И-239, оп. 1, д. 90, л. 199.
214. Смирнов В.Л., Смирнова М.Ю. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 54-56; со ссылкой на ГАТО, ф. И-239, оп. 1, д. 90, л. 200-201.
215. Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М: Прогресс, 1998. С. 295.
216. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М: Товарищество русских художников, 1991. С. 161-165.
217. Родзянко В. М. Крушение империи. Сборник «Гибель монархии». М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 100.
218. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М: Товарищество русских художников, 1991. С. 171.
219. Курлов П. Г. Гибель императорской России. М: Захаров, 2002. С. 192-193.
220. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 164.
221. Белецкий С.П. Воспоминания. Архив русской революции, изд. Гессен,. Берлин, Том 12, 1923 г. // по изданию: «Былое» Петроград. Репринт. С. 15-16.
222. Платонов О.А. Жизнь за Царя. Правда о Григории Распутине. М: Лествица, 1999. С. 270 // со ссылкой: ГАРФ, ф. 111, оп. 1, д. 2981/а, л.9.
223. Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 209; со ссылкой на: ГАРФ, ф. 111, оп. 1, д. 2975, 2978, 2980.
224. Там же.
225. Смирнов В.Л., Смирнова М.Ю. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 56.
226. Там же.
227. Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 290; со ссылкой на ТФГАТО, ф. 4239, оп. 1, д. 183, л. 79.
228. Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 210.
229. Смирнов В.Л., Смирнова М.Ю. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С.57.
230. Жильяр П. Император Николай II и его семья. Вена: Книгоиздательство «Русь», 1912; репринт, Москва, 1991. С. 133.
231. Смирнов В., Смирнова М. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 62-63.