Глава 6. Фальшивая борода

 Господин Гуус давно не выбирался из своего дома дальше, чем обитали его добрые друзья, жители Гуссии, а с каждым прожитым годом и такие путешествия становились для него все затруднительнее. Поэтому на письмо от старого приятеля, отца Фаина, с приглашением приехать погостить Алевус Гуус хотел было ответить отказом, но тут как назло началась засуха, земля перед домом вся растрескалась, благородные растения в саду пожухли и перестали радовать глаз. Скрепя сердце Гуус порвал собственноручно исписанную бумагу и принял решение отправиться в Туть.
  Приготовления заняли несколько дней, а в момент отъезда над коньком вдруг зависло серое облачко и разродилось скудным дождем. Обрадованный путешественник чуть было не отказался от своей затеи, но покуда слуги закладывали последние тюки, облачко растворилось, и небо над домом благопристойного господина Гууса вновь зияло синей пустотой.
  Удрученный Гуус махнул рукой и мысленно приготовился к долгому пути. Местечко было не близко, а письмо о приезде обогнало визитера на несколько дней и уже наверняка было прочитано.
  Отец Фаин встретил дорогого гостя у самых ворот. Он улыбался, и Алевус Гуус невольно отметил прекрасное состояние зубов старого знакомца. Видно, держать строгий пост все же полезно не только для духовного окормления, но и для телесного здравия, решил благородный гуссиец.
  - Мой дорогой брат Алевус! Проходи, проходи! Ты же устал с дороги? Как раз с утра служка принес прекрасную молодую уточку из лавки! Ведь ты не откажешь мне в удовольствии тебя попотчевать? – почти что напевал священнослужитель, таща под локоть удивленного таким приемом гостя.
  Минувшим днем как раз завершился пост, вспомнил Гуус. В животе при упоминании об уточке предательски заворочался ворчливый пёс. Алевус Гуус обвел глазами жилище проповедника. Внимание гостя привлекла картина над лестницей – множество косоликих человечков суетились среди домов, и сумбур этот больше напоминал балаган, чем благообразную жизнь. Хозяин заметил направление взгляда и с гордостью произнес:
  - Я заказал это полотно у одного из моих прихожан, достойного рисовальщика. Создатель не даровал ему таланта сочинять сюжетов, но срисовывать он мастер. Он исправно пишет иконы прихожанам – для жилищ и на карманное ношение.
  Алевус Гуус внимательно осмотрел каждого героя картины.
  - Я не понимаю, что же там творится, - заметил он.
  - О! Автор почил в веках давным-давно, но, дорогой мой брат, оцени, как тонко высмеял он суетность и суеверия! Мастер изобразил пословицы своего народа, но я попросил сделать покрупнее вот эти две фигуры – в знак того, как опасно на свой лад толковать святые слова, – хозяин указал на нарисованного паписта, занятого прилаживанием бороды Спасителю.
  - Но ведь то еретик?
  - Именно! Еретик, который тянет руки к Творцу. По-моему, именно эта сцена лучше всего удалась моему копиисту!
  Из гостиной они прошли в уютную столовую, где стол на двенадцать персон ломился от яств.
  - Наслышан о твоих успехах, брат мой Алевус, - продолжил говорить отец Фаин. – Могу тебе сказать, что ты кругом прав, не позволив скверне войти в родной город. Ты всё еще пишешь свою аналитику?
  Алевус Гуус пробормотал что-то неопределенное. Он раньше времени похвастался перед соратником победой над срамным художником Митреком, который нашел возможность все-таки показать свои богомерзкие картинки гуссийцам. Но о последнем в переписке Гуус так и не обмолвился, не счел нужным оглашать этот факт и сейчас.
  Разговеться было весьма радостно. Хозяин усадил гостя в мягкое удобное кресло и щедро плеснул вина из пузатой бутылки. Достойное воздаяние за дорожную муку!
  - Как поживает Гуссия? – поинтересовался проповедник, когда господин Гуус уже вонзил зубы в утиную ножку.
  - Засуха, - коротко ответил гость, силясь удержать во рту схваченный кусок.
  - Прискорбно. Но божья милость не обойдет стороной славный город, Творец простит ему слабость любопытства… за усердную молитву!
  После обеда была прогулка. Алевус Гуус давненько не бывал в Тути, но с радостью отметил, что городок совсем не переменился.
  - Храм наш мал, - посетовал отец Фаин.
  - А что же голова?
  - Его помощи едва хватает. Безверная нынче власть.
  Алевус Гуус покивал, памятуя о своих встречах с губернским головой. Совсем не думают власть имущие о муках, которыми карается душа за стяжательство и корысть!
  А ведь каждый смертен, и мир покинувши, узрит деяния свои свершенные и не свершившиеся.
  Осень подходила к Тути будто крадучись, пожухлые от зноя листья начали опадать под ноги, напоминая о скоротечности жизни. Два почтенных мужа прогуливались по безлюдным улочкам, изредка нарушая тишину одухотворенными беседами.
  - Уезжают молодые, - снова пожаловался отец Фаин. – Хотят суетиться и пристраиваться там, где уже крутятся большие колеса. Здесь им кажется тоскливо.
  - Неужели все разъезжаются?
  - Не все, разумеется. Толковые юноши ещё не перевелись, есть те, кто понимает, как крепок родной дом. Знаю я одного отрока, который готов следовать наставлениям наших мудрых предков. Едва не смутил его ветреный брат, но мы вовремя вразумили и не дали отпасть от истины.
  Они обошли строение кругом и снова вернулись на улицу, по которой гуляли.
  - Отец Фаин, позвольте вам воздать похвалу! Храм ваш – истинно божий дом, как благолепно смотрится!
  - Сие есть чаяния мои и паствы. Свою посильную жертву несут духовные дети в наши закрома.
  - А что же вы не выстроите ещё один храм?
  - Да помилуй, брат мой Алевус! Кому же доверю я проповедь в новой молитвенной обители!
  - Неужто нет достойных преемников?
  Отец Фаин скорбно покачал головой:
  - Не опытна братия, а содержать приход – дюжий труд!
  Алевус Гуус с почтением воспринял эти слова. Ежели бы каждый священствующий так радел за дело своё, не завелось бы в Чернавии скверны вроде Митрека и его пособника Хасепа.
  - А не потешишь ли ты меня, брат мой, не составишь ли компанию завтра? Давненько я не совершал конной прогулки по окрестностям! Говорят, на конный двор привели молоденьких лошадок – загляденье!
  Алевус Гуус давно не сидел в седле, но отказать доброму другу не посмел. Поэтому утром они отправились за пределы Тути, на конюшню, где конники сразу же подвели двух снаряжённых лошадей.
  Пыхтя, благочестивый господин Гуус взгромоздился в седло и последовал за радушным хозяином, который сидел верхом как влитой.
  - Благолепие-то какое, брат! – воодушевленно произнес тот, когда лошади поравнялись.
  Гуус что-то пробубнил в ответ, силясь удержаться и не уронить лицо.
  - Слышал я, отец Фаин, из Гуссии прибыл к вам на попечительство сиротский приют?
  - О да. Живут птенцы в старом корпусе больницы, трудятся душевно – ходят за больными и усердно молятся вместе с матушкой. На мой взгляд, жена эта слишком хлопотливая, негоже чадам прививать вкус к наукам столь усердно.
  - Что же вы думаете делать?
  - Мои соратники, книгочеи, ходят к детям и учат их правильным книгам. Я же хочу постараться убавить влияние матушки, больно хлопотливая, - повторил отец Фаин, подгоняя свою лошадку.
  - Вы говорите, отец Фаин, чада живут в больнице? – переспросил Алевус Гуус.
  - Да, к излишествам мы их не допускаем. Иначе молитвенный труд будет неискренен, а ведь сирота – любимец Творца!
  - Как же так, - робко возразил господин Гуус. – Не сказано ли в Писании, что все мы одинаково любимы Отцом нашим Небесным?
  - Да что ты, брат мой! Зачем тогда подвиг юродства, коли не быть ближе к Создателю?
  - Но разве юродство – это не личный выбор праведника?
  - Но сказано: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко… - отец Фаин многозначительно воздел палец к небу. – Заслонившимся от Его милости недоступен свет благодати, горе ждет их!
  - Так ведь блудный сын вновь стал любим отцом своим!
  - Вот именно, что вновь. А отчее проклятье тяжелее материнского, ибо отец отводит проклятое дитя от сердца и разума своего.
  - Но мать всегда может смягчить гнев отца, не потому ли мы возносим молитвы благочестной Матери?
  - Только покаяние и отказ от соблазнов есть путь прощения, - отец Фаин снова подогнал коня.
  Домой возвратились они уже за полдень. Обед был уже на столе.
  После трапезы отец Фаин повеселел, забыл утренние разногласия и принялся готовиться к завтрашней службе. Негоже надолго бросать приход, даже ради дорогого гостя. Дабы окончательно вернуть к себе расположение, господин Гуус напросился утром сопровождать пастыря.
  Его разбудили рано – в комнату постучалась служанка дома, жена молодого священника. Алевус Гуус не выспался, но от желания задобрить хозяина так и не отказался. Поэтому хоть и нехотя – покинул постель и собрался в храм.
  Тот действительно был тесноват. Прихожан набралось много, казалось, места нет даже для солнечных лучей, пробивавшихся из-под купола.
  Тутийцы и тутийки молились усердно, господин Гуус даже позавидовал тайно этому старанию, ибо в родной его Гуссии жители потеряли такую несокрушимую связь со святым местом и погрязли в помыслах о наращении статуса в миру. Когда же молитвенная часть завершилась, отец Фаин восшествовал на ступеньку алтаря и произнес нравственную проповедь, не забыв упомянуть, что каждый должен, уходя, воздать благодать во славу дома Создателя.
  - То малая жертва, коей не стоит скупиться, - изрекал проповедник. – Творец принёс большую, когда среди наших праотцов ходил по земле и принял муки от невежественных казнителей. Те же, чьи сердца сейчас сжимаются в тисках скупости, помните: ни одного пятака никто не унесёт с собой в складках погребального платья, а оставленный здесь, он склонит чашу весов, на которые встанет душа ваша пред светлыми небесными вратами! Ибо жертва Святой Институции – это довесок к исповеди, это второе причастие под сводами святой обители!
  Прихожане расходились, оставляя на низком столике подношение. Проникся словами этими и господин Гуус, положивший тяжёлую золотую монету посреди жертвенной россыпи. Он не стал дожидаться отца Фаина, а неспешным ходом проследовал по узким улочкам к гостеприимному дому.
  И лишь поднимаясь по ступенькам крыльца, вспомнил господин Гуус притчу об изгнании торговцев из храма. Брови благочестивого гуссийца сами собой поползли вверх по лбу, а изо рта так и вырвалось:
  - Да как же!
  Опоение сладостными голосами певчих улетучилось. Алевус Гуус расшагивал по гостиной, дожидаясь хозяина, чтобы задать терзавший его вопрос. Отец Фаин, как назло, задерживался. Когда наконец хлопнула входная дверь, господин Гуус едва не опрометью кинулся навстречу пастырю.
  - А, дорогой мой брат! Да ты, верно, голоден? Следовало приказать подать обед, пока меня не было, что же ты?
  - Отец Фаин, я в смятении! Видел я, какое впечатление на паству произвела ваша проповедь, вот только последние слова её никак не идут у меня из головы. Разве есть в Писании хоть слово о весах пред небесными вратами?
  Отец Фаин оторопел было на миг, но тут же снисходительно улыбнулся:
  - Ох, брат мой! Как иначе, если не явственными образами, должен говорить я с моей паствой? Как, если не с помощью привычных им мер и полумер, и четвертьмер я могу объяснить им необходимость жертвы?
  - Отец Фаин, - с сомнением проговорил Гуус, - но в святой Книге сказано, что храм – не место для торгов…
  Отец Фаин сжал челюсти и процедил:
  - Не оскорбляй меня, дорогой друг, я не базарный торговец! А храм свой должен я содержать в надлежащем состоянии!
  - Но голова вам платит жалование! Я верный сын Институции, я знаю цену моим словам! – тоже закипел благочестивый Гуус.
  - Уж не хотите ли вы сказать, милостивый господин, - отец Фаин прищурил глаз и двинулся на гостя надутым голубем, - что в храмовом хозяйстве вы разбираетесь получше моего?
  - В хозяйстве разбираюсь и в молитве усерден! – воскликнул Гуус, тоже выпячивая грудь.
  - Да за такие слова вас, сударь, в прошлые лета секли бы розгами!
  - Меня-ааа? Ро-озгами? – у господина Гууса аж пелена перед глазами протянулась. – Да моими руками, - он потряс ими в воздухе, едва не мазнув по носу подошедшего оппонента, - моими и моих соратников такие, как вы, стоите у аналоя! Вы забыли, как ваших предшественников подняли на алтарь из забытья и безверного мракобесия?
  - Кто – вы? Вы подняли? Да такие, как вы, только и могут что с рисоваками воевать и пасквили строчить! Вы! Ваша борода моей не чета! Не мне перед вами каяться, а вам передо мной и моими братьями! И это вы будете мне пенять за мою проповедь? Аналой передо мной, я читаю священную книгу!
  - Да вверх ногами держите! – рявкнул Гуус.
  Праведная борода отца Фаина затряслась от ярости, глаза выпучились, шея вытянулась, как у кобры.
  - Пошшшел вон! – прошипел проповедник. – В моем доме! Мне!.. Анафема, чтобы духу твоего тут не было!
  Алевус Гуус смачно плюнул и бросился за своими вещами. Картина над лестницей всеми глазами проводила благородного гуссийца, но старый капюшонник, вязавший льняную бороду спасителю человечества, так и не поворотил своей головы.