Одухотворить быт - найти музыку в повседневности

(о музыкальности малой прозы А.П.Чехова)

                Вступление
О музыкальности драматургии и художественной прозы А.П.Чехова написаны десятки монографий, статей, несколько диссертаций. Почему же для литературоведов и лингвистов именно чеховская музыкальность является приоритетной областью исследований?
Ответ на этот вопрос нам подсказывает прежде всего сам автор в письме В.Соболевскому: «Корректуру я читаю не для того, чтобы исправлять внешность рассказа, обыкновенно в ней я заканчиваю рассказ и исправляю его, так сказать, с музыкальной стороны ». Однокурсника Чехова Г.И.Россолимо особо поразило то, что «подчас, заканчивая абзац или главу, особенно старательно подбирал он последние слова по их звучанию, ища как бы музыкального завершения произведения ». Это наблюдение Россолимо особо ценно в свете тезиса Ю.Тынянова: «Сильная позиция слова (в конце ряда) может привести к оживлению метафоры». Данный критерий введён Ю.Н.Тыняновым для разграничения поэзии и прозы, но в случае с Чеховым он является показателем поэтичности его прозы. По словам А.Г.Головачёвой, «в поэтике чеховской пьесы некоторые музыкальные цитаты несут нагрузку реплики, бытового штриха, музыкального аккомпанемента». Исследовательница отнесла их к «второстепенной функции»  текста…
Парадокс в том, что в детстве служба из-под палки в церковном хоре не охладила любовь Антоши к музыке. Будучи старшеклассником, предоставленным в Таганроге самому себе, он не пропускает ни одной новой оперы. В доме своих друзей Дросси Антоша слушал целые квартеты. В старом бабкинском доме Чеховых звучали произведения Бетховена, Глинки, Листа, Чайковского . По свидетельству современников, Антон Павлович любил петь с писателем Потапенко — «правда, не романсы, а церковные песнопения. <...> У него был довольно звучный басок. Он отлично знал церковную службу и любил составлять домашний импровизированный хор... под аккомпанемент Игнатия (Потапенко), игравшего на скрипке, она (Лика Мизинова) исполнила серенаду «Валахская легенда» итальянского композитора Брага. Так родился лейтмотив «Чёрного монаха» и окончательно определилась его форма…»  А Павел Егорович Чехов с удовлетворением отметил, что молодой писатель после строительства мелиховской церкви спел вместе с крестьянами заутреню (чем весьма расположил их к себе).
Композитор Д.Шостакович отметил: «...Многие чеховские вещи исключительно музыкальны по своему построению, например, повесть «Чёрный монах» я воспринимаю как вещь, построенную в сонатной форме».
Подобная оценка со стороны мирового корифея музыки сподвигла Н.М.Фортунатова констатировать тот факт, что при изучении творческого наследия Чехова «оставаться в старых, отделённых одна от другой резкими «демаркационными линиями» сферах исследования оказывается уже невозможным. Необходимо использовать опыт смежных дисциплин, осваивать «пограничные» пустующие земли…» . Российскому исследователю вторит американский литературовед Д. Максвелл: «Творчество Чехова носит, в значительной степени, синкретический характер, который и объясняет существенные новаторские построения в его искусстве. Проза не только сочетается с драмой, но все словесное творчество Чехова является комплексом, включающим в себя элементы из других областей, в частности, музыки и зрительных форм искусства».
В данной нашей работе мы не претендуем на то, чтобы раскрыть всё богатство музыкальных оттенков малой прозы А.П.Чехова (для этого понадобилось бы выразить невыразимое), однако совет Д.Максвелла может быть весьма ценным в плане привлечения к анализу текстов практической фонетики, которая позволяет в процессе обучения студентов избегать иллюзорности (не говорим: спекулятивности, чтобы никого не обидеть) в раскрытии темы музыкальности малой прозы А.П.Чехова. В нашей работе мы не затрагиваем «рождение симфонии благодаря смещению планов». Наша задача более скромная: показать, как насыщенность чеховской прозы аллитерациями и ассонансами, применение неочевидной рифмовки, использование в речи героев звукоподражаний в качестве квинтэссенции образа выводит диалог Чехова с читателем на качественно новый уровень, обеспечивая исследователю приятные сюрпризы при каждом новом прочтении текста.

                Основная часть
      1. Насыщенность аллитерациями и ассонансами

В малой прозе А.П.Чехова мы видим, что выбор имени героя может быть продиктован созвучиями (что характерно для музыкальных произведений и поэзии).
А) К примеру, в рассказе «Мститель»
«— Мне нет надобности ни стрелять, ни убивать, — угрюмо солгал Сигаев».
В данной авторской ремарке трижды повторяется фонема «г», дважды повторяются «л» и «с», четырежды повторяется фонема «а». Помимо богатства аллитераций и ассонансов, эта фраза таит в себе квинтэссенцию характера главного героя: он постоянно лжёт себе, воображая себя деятельным героем шекспировских трагедий и итальянских вендетт, и угрюмо следует по пути наименьшего сопротивления, избегая принятия ответственных решений («сигануть» на диалекте значит бежать, ретироваться).
В целом рассказ «Мститель» в плане звуковой инструментовки одно из самых совершенных произведений. Уже во втором предложении первого абзаца в связи с планами мести Сигаева нарастает напряжение:
«Лицо его выражало гнев, скорбь и бесповоротную решимость».
[л'iцО jiвО выр^жАлъ г'н'Еф, скОрп' и б'иезпьвьрОтнуjу*  р'иешымьс'т']

*Во временя А.П.Чехова приставка "без" писалась и произносилась только через "З"

Как видим из фонетической транскрипции, три однородных члена в конце фразы построены по принципу восходящей звучности: в первом (г'н'Еф) «г» и «н» мягкие, во втором (скОрп') всего одна звонкая (сонорная «р»), в то время как в последнем словосочетании шесть звонких в эпитете [б'иезпьвьр;тнуjу] (звонкие «б», «з» и «в» + три сонорных [сверхзвонких] «р», «н» и «j») и в последней словоформе два сонорных («р» и «м») плюс гласная верхнего ряда «ы».
В следующем абзаце появляется приказчик магазина, напряжение спадает, что выражено в обилии глухих мягких фонем:
[Пр'икАщ'ик … францУз'истая ф'игУрка...] -
Восходящая звучность в данных примерах показывает нарастание эмоционального напряжения, которое контрастирует со спокойным тоном приказчика. Смена стиля вендетты на бытовой план и перепады тональности не дают читателю устать, и потому этот чеховский шедевр поглощается на одном дыхании.  Вместо трагедии в стиле Шекспира следует всего лишь приближение бытовых дрязг, и обманутые ожидания читателя выражаются в финале фонетическим провалом – (с'Еть д'л'А п'ер'ие;п'Елоф): шесть глухих и шесть мягких согласных фонем в одной синтагме (вместо обилия звонких твёрдых фонем в первом абзаце (р^зм^жжОнныjе чьриепА, б'иезпьвьрОтнъу^ р'иешымьс'т').
Подобных примеров, когда выбор фамилии или имени героя продиктован соображениями созвучия, множество и, конечно, они отмечены критиками.
Б) Е.Фарино и Р.Шубин отметили звукосимволизм в рассказе А.П.Чехова «Лошадиная фамилия». «…Отчество Евсеич анаграмматически созвучно с искомой фамилией знахаря Овсов (ср. частое в народе имя Авсей вместо Евсей). По принципу автореферентной загадки забытую фамилию он должен был искать в своем имени (в себе)».
«И магическая сторона действия, связанная с тем, что Овсов был знахарем, магом и волхвом и что в рассказе свершилось непроизвольное колдовство над самим приказчиком, забывшим слово, приближается к сверхсмыслу и сверхслову самого произведения».
В) Ещё одна изюминка – звукосимволическая паронимия в рассказе «Попрыгунья» отмечена профессором А.Кубасовым. Обманутый муж предлагает Ольге Ивановне:
Кушай рябчика. Ты проголодалась, бедняжка, -
после того, как она изменила ему с художником Рябовским («Рябушей» – как его называет героиня). Данная деталь говорит о многомерности чеховских персонажей: талантливый учёный может быть весьма недальновидным супругом.
Г) Аллитерации и ассонансы в речи чеховских героев могут быть маркерами маскулинного и феминного начала в герое. Как тонко заметили А.Кубасов и Р.Шубин, в рассказе «Контрабас и флейта» на фонетическом уровне мужество контрабаса выражается в обилии взрывного звука Б при его описаниях:
«Каждую субботу контрабас завивался, надевал галстук бантом и уходил куда-то глядеть богатых невест». Говорит он «глухим басом» с неизменными обращениями «батенька», «накажи меня Бог». В то время как в изображении флейтиста Ивана Матвеича неоднократно повторяются губно-губной (билабиальный) «в» и мягкий «л»: «Иван же Матвеич изображает из себя маленького, тощего человечка. Ходит он только на цыпочках, говорит жидким тенорком и во всех своих поступках старается показать человека деликатного, воспитанного»).
Д) И наконец, аллитерации в чеховской прозе могут привносить нотки комического зооморфизма. В повести «Три года» доктор Белавин называет себя «старым двужильным ослом», однако обилие в его речи фонемы «Р» дополняет образ старого брюзги и навевает параллели с цепным псом:
«Почему на мне этот сюРтук, а не гоРячечная Рубаха? Я веРю ещё в пРавду, в добРо, я дуРак идеалист […] ».
Для дочери доктора Юлии его напев «Ру-ру-ру» является сигналом недовольства и скверного настроения.

Помимо отрывков, насыщенных аллитерациями и ассонансами, в прозе А.П.Чехова встречаются и

Примеры неочевидной рифмовки.
А) В рассказе «Учитель словесности» главному герою досаждают собаки в доме невесты:
"Злую Мушку кормили по десяти раз в день, она по-прежнему не признавала Никитина и ворчала на него:
  - Ррр... нга-нга-нга...
А в последней главе ему делает замечание коллега по работе:
- Вы не читали даже Лессинга! Как вы отстали! Боже, как вы опустились!Маня опять стала пить воду. Он взглянул на ее шею, полные плечи и грудь и вспомнил слово, которое когда-то в церкви сказал бригадный генерал: розАн.— РозаАн, — пробормотал он и засмеялся. В ответ ему под кроватью заворчала сонная Мушка:— Ррр... нга-нга-нга..."
Имя Лессинга в рассказе упоминается 5 раз, и каждый раз в родительном падеже, что позволяет ему рифмоваться с рычанием Мушки: -нга, -нга. Помимо комического эффекта, рифмовка обогащает подтекст, косвенно давая понять читателю, что и учитель Шебалдин недолюбливает Никитина и досаждает ему.
Б) Во второй главе того же рассказа Никитин признаётся после свадьбы:
"Но на это свое счастье я смотрю как на нечто такое, что свалилось на меня случайно, точно с неба".
Таким образом невеста Маня ассоциируется с небесной манной и рифмуется со сметаной, горшочки с которой она собирает для получения масла («Учитель словесности»). Рифмовка эта, помимо внесения эротических оттенков, ещё раз акцентирует сытую жизнь в поместье Шелестовых.
Некоторые советские критики, не в меру увлечённые разоблачением мещанства, преподносили восклицание Никитина в финале: «Меня окружает пошлость» – как трагедию:
  «Если в ранних его (Чехова) рассказах семья в основном удобная и удачная мишень для острот и Чехов чаще всего и охотнее всего писал о несуразицах, царящих в семье, то в зрелый период творчества – это внимательное и грустное исследование причин, факторов, по которым брак делает людей взаимно несчастливыми».
  Не менее часто современники А.П.Чехова и литературоведы, обратившиеся к чеховскому наследию через столетие, утверждали, что в его творчестве не найти сцены семейного счастья. К примеру, В.Гейдеко, отмечая, что «адюльтер у Чехова – нечто пошлое, заурядное, обыденное», добавляет: «И чем, собственно, адюльтер отличается от фальши и скуки «добропорядочной» семейной жизни. Ничем… ». Однако там, где критики усматривали дисгармонию и неразрешимую трагедию, прищуренный взгляд писателя-доктора с улыбкой видел всего лишь необходимость смены пластинки. Ведь и манна небесная может приесться, а мысли о пошлости и побеге посетили Никитина с первым пением жаворонков.

     Использование звукоподражаний в качестве характеристики образа
А) В рассказе «Володя большой и Володя маленький» пятикратное повторение младшим Володей бессмысленного звукоподражательного слова «Тара... рабумбия!» призвано передать пустоту и бессмысленность внешне блестящего прозябания героев. Помимо, этого Тарарабумбия – завуалированная отсылка (точнее: автореминисценция) к фразе из чеховских писем: «тараканить женщин».
Софья Львовна говорит Володе младшему, что могла бы стать ангелом, если бы окружающие мужчины видели в ней человека, а не игрушку. Ангел и тараканы – такова ненавязчивая аллюзия (осложнённая автореминисценцией) на Ф.М.Достоевского: в романе «Братья Карамазовы» ангелом, которого «точит червь» назван послушник Алёша.
Б) В первой половине повести в «Овраге» причитание «Ох-тех-те» Варвары касается бытовых вопросов: необходимости женить Анисима, украденных у соседей баранов… Это на первый взгляд созидательное беспокойство Варвары по мере развития рассказа всё более дисгармонирует с серьёзными ударами судьбы: Анисима судят и ссылают в Сибирь, Цыбукины теряют любимого внучка, а припев Варвары не меняется. В промежутке между «Ох-тех-те» Варвары (теперь это уже звуки наседки, не способной защитить своих цыплят) раздаётся «крик, какого еще никогда не слыхали в Уклееве, и не верилось, что небольшое, слабое существо, как Липа, может кричать так».

Внимание к музыкальному строю чеховского текста позволяет порой избегать некорректного прочтения. К примеру, в рассказе «Попрыгунья»
«И казалось, что роскошные зеленые ковры на берегах, алмазные отражения лучей, прозрачную синюю даль и всё щегольское и парадное природа сняла теперь с Волги и уложила в сундуки до будущей весны, и вороны летали около Волги и дразнили ее: «Голая! голая!»
При механическом чтении данного отрывка учащиеся неверно ставят ударение: воро'ны летали… и говорят о том, что ударение падает на второй слог.
Между тем, если в слове дразнили поставить ударение на первом слоге (как произносят на родине Чехова в Таганроге), в пяти из семи словоформ фразы получается ритмический рисунок дактиля:
вОроны I ^- - I летАли I-^ -I Около I ^ - - I ВОлги и I ^ - - I дрАзнили I ^ - - I её I - ^ I гОлая I ^ - - I гОлая I ^ - - I

Помимо ритмического рисунка, ударение на первом слоге подсказывает и смысловая доминанта: «…и во'роны летали около Волги и дразнили ее: «Голая! голая!» (вОроны-самцы подчёркивают стыд героини после первой супружеской измены, усиливая тем самым психологизм: обнажение Волги дано глазами Ольги). Перед нами ещё один пример неочевидной паронимической рифмовки: Волга – Ольга – голая. Таким образом и в этом рассказе выбор имени главной героини продиктован созвучиями (как и художника Рябовского).
«Деформация звука ролью значения – конструктивный принцип прозы; деформация значения ролью звучания – конструктивный принцип поэзии », – заметил в своё время Ю.Н.Тынянов. Как видим, у А.П.Чехова ритмизация достигается не в ущерб смыслу, а наоборот, помогает уточнить смысловые оттенки, и в этом, пожалуй, один из секретов гармонии чарующей чеховской прозы.

Заключение
На наш взгляд, тезис А.Г.Головачёвой относительно того, что музыка в произведениях Чехова, помимо внесения смысловых мотивов, выполняет зачастую и «второстепенную функцию…» (имеется в виду аккомпанемент) нуждается в корректировке. Наши наблюдения показывают, что музыка, ритм играют в прозе Чехова первостепенную, текстообразующую функцию. Музыкальность у Чехова проявляется не только в цитировании серенад, романсов, опер. В зрелом творчестве писателя музыкой выверяется и выбор имени героя, и сцепление между абзацами и их последовательность, и речевые особенности персонажей. Созвучия в малой прозе Чехова способны обогатить подтекст и привнести нотки комического зооморфизма. Наиболее часто в малой прозе А.П.Чехова ритмизация касается последней фразы абзаца. Она же становится смысловой доминантой.
Современный поэт-песенник Леонид Агутин сетовал на то, что в русском языке преобладают согласные и ему не хватает гласных, а потому он вынужден прибегать к звукоподражательным словам (типа хоп-хей-ла-лей и т.д.). Использование звукоподражательных слов, неочевидной рифмовки и паронимии помогает сделать речь героев А.П.Чехова более напевной (Варвара из рассказа «В овраге» и др.), может подчеркнуть размеренное течение жизни, но порой становится сигналом к разрушению устоявшегося быта. Зачастую музыкальность помогает стянуть сюжетные линии к развязке. Она способна привносить гармонию и смягчать разорванность бытия.
Л.Е.Кройчику принадлежит глубокое афористичное замечание относительно умения Чехова «показать Бытие через быт». Эта феноменальная способность кроется в умении найти музыку в повседневности – одухотворить быт.

Список использованной литературы
Чехов А.П. Полн. Собр. соч. и писем в 30 томах. Письма, том VII. М., Наука, 1977.
Чехов А.П. Полн. собр.соч. в 18 томах. Том 8. М., 1977.
Чехов А.П. Полн. собр.соч. в 18 томах. Том 9. М., 1977.
Чехов А.П. Полн. собр.соч. в 18 томах. Том 10. М., 1977.

Балабанович Е.З. Чехов и Чайковский. М., 1986.
Гейдеко В. А. А.Чехов и Ив.Бунин. М., 1987.
Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М., Сов.писатель, 1982
Головачёва А.Г. Литературно-театральные реминисценции в пьесе А.П.Чехова «Чайка» // Филологические науки. М., 1988.
Кройчик Л.Е. Поэтика комического в произведениях А.П. Чехова. Воронеж, Изд. ВГУ, 1986.
Кубасов А.В. Проза А.П.Чехова: искусство стилизации. Дисс. … д.ф.н. Екатеринбург, 1999.
«Мелиховский летописец: Дневник Павла Егоровича Чехова»/ сост. А.П.Кузичева, Е.М.Сахарова. - М.; Наука, 1995 год. Источник: http://chehov-lit.ru/chehov/bio/melihovskij-letopisec.htm Дата открытия: 07.12.2020 17:35.
Рейфилд, Дональд. Жизнь Чехова. М., 2015.
Панамарёва А.Н. Музыкальность драматургии А.П.Чехова. Дисс… к.ф.н. Томск, 2007.
Теория литературы в 2 томах. Под ред. Тамарченко Н.Д. Том I. М., "ACADEMIA", 2004.
Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., Наука, 1977.
Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. Л., "ACADEMIA", 1924. Дата открытия 22.11.2020 21:24.
Шубин Р.В. Заколдованное слово в рассказе А.Чехова «Лошадиная фамилия» // Международная конференция, посвящённая памяти акад. Левона Мкртчяна. Ер., ЕГУ, 2003.
Шубин Р.В. Подтекст Чехова (организация подтекста на субвербальном уровне) // Актуальные проблемы литературы и культуры. Вып. 3. Часть I. Ер., ЕГЛУ, 2008.
Фарино Ежи. К невостребованной мифологемике «Лошадиной фамилии» Чехова // Институт славяноведения Польской академии наук, 1999; №1.
Фортунатов Н.М. О чеховской прозе. М., 1974.


Ключевые слова: аллитерация, ассонанс, зооморфизм, звукосимволизм, автореминисценция, аллюзия, дактиль.

В данной статье автор показывает, как насыщенность чеховской прозы аллитерациями и ассонансами, применение неочевидной рифмовки, использование в речи героев звукоподражаний в качестве квинтэссенции образа выводит диалог Чехова с читателем на качественно новый уровень. В зрелом творчестве писателя музыкой выверяется и выбор имени героя, и связь между абзацами, и речевые особенности персонажей. Созвучия в малой прозе Чехова способны обогатить подтекст и привнести нотки комического зооморфизма.


TO SPIRIT LIFE - FIND MUSIC IN EVERYDAY LIFE
(On the musicality of short prose by A.P. Chekhov)

Key words: alliteration, assonance, zoomorphism, sound symbolism, autoreminiscence, allusion, dactyl

The author of the article tries to show how wide usage of alliterations and assonances, the use of unobvious rhyming, as well as the use of onomatopoeia in the speech of Chekhov’s heroes as the quintessence of their images, brings the writer’s dialogue with the reader to a qualitatively new level. In Chekhov’s mature works music verifies the choice of the heroes’ names, the compositional relationship between paragraphs, as well as the speech characteristics of the characters. Consonances in Chekhov's short prose are able to enrich the subtext and inject elements of comic zoomorphism.

Актуальные проблемы литературы и культуры, 2020, декабрь. Ер., Изд. Государственного университета им.В.Я.Брюсова.


Сведения об авторе: Мартиросян Константин Генрикович,
канд. филол. наук, доцент кафедры мировой литературы и культуры Ереванского государственного университета языков и социальных наук им.В.Я.Брюсова. Дважды лауреат Пушкинской премии среди преподавателей-русистов зарубежья (Москва 2016, 2020).
E-mail: konsta78@mail.ru