Золотая девочка, рыжий лягушонок

Когда малышка восходила по ступенькам из магазина на улицу, солнце пробилось сквозь тучи и осветило ее так, что на мгновение она зажмурилась. Вьющиеся волосы вспыхнули ярким золотом: маленькое солнышко сияло на земле, солнышко в провинциальном городке! Но оно вместе с небесным вмиг погасло, как только девочка напала на долговязого рыжего пса.  А я крикнула: «Девочка, собака даже не посмотрела на тебя, не то чтобы тявкнула! Девочка золотая, любить животных надо!»
В том неожиданном мимолетном сиянии я даже не успела разглядеть ее личика. Оно запечатлелось позже, когда она, степенно удаляясь, обернулась и под нависшими над ней хмурыми облаками отчеканила: «Ты не имеешь права делать мне замечание»! Лик ангела исказила недоброжелательность, непонятно когда успевшая накопиться в  сердечке хрупкого семи-восьмилетнего ребенка.
На этот удар сердце мое отозвалось болью. В городке, где даже природа, безвозмездно одаривающая все живущее на планете своей извечной красотой, загажена и изуродована человеком, родилась и растет девочка-солнышко с невыносимой тоской в огромных серых глазах.

- Щас отцу пожалуется, мало вам не покажется, - предупредила поднимавшаяся вверх по дороге полная женщина с такой же, как сама, толстопузой сумкой на колесиках, из которой выглядывали батон и рыбий хвост. Она остановилась перевести дух, чтобы с этими продуктами добраться все-таки до своего жилья и там за пару дней с аппетитом умять их. 
- Нет у нее никакого отца, и мать где-то юбкой метет, - осадила предупреждавшую меня другая – сухощавая с инфантильной черной таксой на поводке, - у бабки с дедом на шее сидит.
- Уважаемые, вы полагаете, что ее замесили в пробирке? – невпопад расхохотался подросток, лихо выделывавший возле нас пируэты на роликах.
Установившееся с утра в сердце моем равновесие нарушилось. На правом виске едва не лопалась жилка от пульсирующей в ней с силой крови. Прижавшись к тому же кусту, от которого его прогнали, исподлобья с грустью взирал на людей вернувшийся на прежнее место пес.
Поднялся ветер. Следом за ринувшимся вниз по дороге мальчишкой на роликах он погнал черный целлофановый пакет. Исчезла, словно растворилась в воздухе, рыжеволосая в кудряшках девочка. Но слова ее - «Ты не имеешь права делать мне замечание!»- застряли в моей голове: то и пытались проникнуть в глубину памяти, то ли остаться там, то ли что-то важное оттуда вытащить.

За лето еще несколько раз девочка попадала в поле моего зрения. Мы сталкивались в самых неожиданных местах, перебрасывались парой фраз и расходились - каждая своим путем.

Недели две спустя после истории с собакой, возвращаясь домой позже обычного, погруженная в размышления о новом творческом проекте, я просто-напросто оторопела, когда передо мной, словно из-под земли выросла та самая девчушка, в джинсовом костюмчике несмотря на жару.
- Купи ягоды, - сказала она, будто делала мне великое одолжение, и протянула ведерко из-под майонеза, наполненное спелой малиной, - сладкие, без зеленых и гнилых.
Я отмахнулась. Мол, не нужна мне малина, собранная в городе у дороги. А про себя усмехнулась, надо же, предпринимательница!
- Завтра у меня день рождения, а у бабушки денег нет на подарок. Вот я и решила ей помочь! - крикнула она, когда я подошла к своему подъезду.
Я обернулась, но девчонки и след простыл. Ладно, куплю завтра что-нибудь и подарю ей, - решила я, чтобы не тратить вечер на самоедство, обвинение себя в эгоизме, невнимании к ближнему, - красивую большую куклу, например, или медведя. Кукол я обожаю, однако квартира моя переполнена мишками, даже стойку для цветов они облюбовали. Хотя, если подумать, детки нынешние предпочитают деньги, поскольку представления наши о подарках чаще всего не совпадают с их желаниями.
- Что эта непутевая тебе кричала? – полюбопытствовала стоявшая у двери стареющая дама, моя соседка, принарядившаяся в нелепую фетровую шляпку. Отвечать ей не стоило, иначе не отвяжется. Вопросительно взирая на меня, она загородила собой вход в подъезд.

Еще одна встреча произошла в середине августа, вечером, когда сумерки клонились к ночи, и улица отдыхала от звонкоголосой малышни. Девочка сидела на траве у асфальта, в легком платьице, понурив медную головку, рядом у дерева - велосипед. Мимо проносились автомобили, обдавая ее пылью и выхлопными газами.
- Машина сбила? С велика упала? Где болит?- бросилась я к ней, доставая на всякий случай из сумки мобильник, чтобы вызвать скорую помощь.
- Бабушке и дедушке пенсию принесли. Они водки купили и напились. Потом подрались, - растягивая слова, вещала она, будто сказку городу на ночь рассказывала. – Дедушка выгнал бабушку и закрылся на ключ. Бабушка колотила в дверь руками и ногами. Потом плакала, кричала, что дедушка выпил из нее всю кровь... А мама все не едет, - ее глазищи, напоминавшие в наступающей темноте сырой асфальт, наполнились влагой, но она удержала ее, не дала выплеснуться на щеки.
Не успела я и слова произнести, чтобы как-то утешить ее, как возле нас появилась зареванная женщина в халате и домашних тапках, подхватила велосипед, схватила за руку девочку и молча потащила ее через дорогу к сиявшей окнами грязно-розовой пятиэтажке.

В последний раз мы с девчонкой виделись в конце августа. С обеда я бежала на работу, через лесок, чтобы сократить путь до офиса. Присев у канавы, в которой дети в начале лета играют с головастиками, а иногда гоняют плавающих в ней уток, она держала в руках лягушонка и что-то пыталась сделать с ним. Привет! – крикнула я, помахав ей рукой, и поинтересовалась, чем она там занимается.
- Корону из фольги вырезала, а она не держится на лягушачьей голове, - сказала девочка и швырнула серебристый символ монархической власти на воду.
- Для лягушки? Корону? Зачем? – удивилась я, переходя к ней по доскам, брошенным через канаву.
- Для царевны-лягушки, - уточнила она серьезно и окинула меня недоуменным взглядом, как человека, не имеющего понятия о самых элементарных вещах, - есть же среди них хотя бы одна царевна! Когда я училась в первом классе, - тараторила она, не давая мне и рта открыть, - на новый год мы разучивали сказку «Теремок», учительница сказала: «Ты будешь лягушкой!» Знаешь, как я расстроилась! Потому что хотела быть Мальвиной, девочкой с голубыми волосами, а не скакать, как дурочка, на четвереньках. Мама успокоила меня, тогда она еще с нами жила, она мне пропела, что я буду не простой лягушкой, а царевной, и сделала мне обалденную коронищу! Царевны же, даже если они лягушки, на четвереньках не скачут. Теперь я уже второклассница. Но в эту школу больше не пойду. Мы с мамой уезжаем на Дальний Восток. Там земли и работы завались, и денег немерено. Завтра бабушка повезет меня в Питер к маме.
- Ну что ж, прощай, золотая девочка, рыжий лягушонок! – потрепала я ее кудряшки. - На работу спешу, а так бы еще поболтали.
- Не рыжая я, - возразила она и полушепотом, приблизившись ко мне почти вплотную, чтобы никто больше не узнал ее секрета, поведала, - когда меня укусила собака, мама покрасила мне волосы, чтобы характер вырабатывался, чтобы я тямтей-лямтей не росла.
Теперь понятно! А я все удивлялась, куда подевались с ее лица веснушки. Рыжая, а без конопушек!
- Подожди, - остановила она меня, когда я, не зная, как реагировать на ее признание, собралась уходить, - у меня есть для тебя подарок. Дай руку и закрой глаза.
… Девочка со смехом убегала. А я, оцепенев, уставилась на сидящего на моей ладони холодного рыжего лягушонка и не понимала, почему не визжу, не стряхиваю брезгливо его в канаву?  И почему я так и не узнала имени этой золотой девочки?
Больше я ее не встречала. Может и вправду уехала она вместе с мамой на Дальний Восток и живет себе там припеваючи, как самая настоящая Царевна. А может, до совершеннолетия ютится в одном из детских домов нашей необъятной страны, куда ее непременно отправили бы, если бы мать не образумилась.