За пределом риска - Анатолий Мизин

               
Эта повесть написана в   Санкт – Петербурге, в начале   2020 года. Для чтения 12 +.  Не цензурной лексики не  содержит. Фамилии и имена героев, частично изменены автором. То есть, любые совпадения случайны. Повесть посвящается моему отцу, всем ветеранам НКВД, прошедшим трудными дорогами Великой Отечественной. Всем Вам победителям! Что бы сейчас не болтали о Вас, перевирая, извращая историю, как бы ни умоляли роль, нашего Советского народа в этой Великой Победе. Вся последующая жизнь доказала правоту и наших идей, и верность наших принципов.
    С 75 – ой годовщиной Великой Победы, мои дорогие товарищи офицеры и солдаты,  и особенно Вы ветераны фронтовики,  труженики тыла! Все вы герои! Герои, пережившие, перенесшие эту войну. Одержавшие, в этой поистине Отечественной  Войне своим трудом, своим горбом, своей кровью Победу! Вечная Вам слава! Наша добрая Память и наш низкий поклон Вам ветераны!               

               
                За  пределом  риска
                (Повесть)

         Вот и твердая земля под ногами, сумрачный предрассветный лес. Пахнет прелью, грибами и еще каким-то сырым черте чем, но почему-то не слышно пенья птиц. Даже этого писка пичуг, стрекота, карканья сорок, галок. Арефьев огляделся по сторонам. Верно, как в народе говорят: - «В березовом родиться, в  сосняке молиться, в березняке веселиться, а в ельнике - осиннике удавиться». Вот и их группу занесло из всего этого Щекинского лесного массива именно на этот осинник. Он опять огляделся, пытаясь уловить хоть какое нибудь шевеление, посторонний звук. Ужель так всех раскидало? Иль по деревьям развесило?  Он сунул свой нож в чехол на поясе, осмотрелся. Нет,  купол своего парашюта он с сука, вроде аккуратно стащил  и  присыпал в яме-болотце хворостом, корягами, дерном забросал. Что б найти его надо, либо больно глазастым быть, либо опытным парашютистом-разведчиком, а он уж на этом деле точно собаку съел.  Считай двадцать восьмая  заброска. Но с таким заданием впервые. Да и фрицы, эти их «ягдкоманды» в лес за парашютистами без специально натасканных овчарок не ходят.
Вдруг прямо за спиной из подлеска он услышал хриплое, будто шипящее,
-Двадцать три.          
-Семнадцать, - буркнул он  в предрассветный сумрак и увидел, как из подлеска осторожно ступая, отгибая ветви, вышел каринастый Юрка Латышев, а за ним сгибаясь под тяжеленным ящиком рации обтянутой брезентовым чехлом, вышла их радист Лидочка.   
-Долго собираетесь, – проворчал Арефьев.
-Так вот, – мотнул головой Латышев, - эту балерину пока с дерева снимал. Да она вот еще в свою рацию вцепилась, все рычит, - нет, нет я сама! Я сама! Я, ей: - давай хоть малость помогу. Рацию хоть до хутора дотащу,  пока вроде все спокойно, облавы нет.
      Это только пока нет, -  подумал Арефьев, -  хотя не факт.  Фашисты их самолет не могли не засечь. Верняком от линии фронта ведут. Это вам не сорок первый.  Сорок четвертый, лето, почти кончается.  Учимся мы, учатся и они.  Кто кого перехитрит, передумает, чего нового измудрит.   
-А Селезнев – то Сашка? Как он командир,  не объявлялся? – прохрипел Латышев.
-Вас - то еле дождался, – недовольно проворчал Арефьев, - пошли на северо-запад к хутору. Нечего зря торчать на месте. Да по сторонам смотрите внимательней, может, где и объявится, этот наш четвертый, снайпер этот.
  Минут через двадцать хода по сырому, кочкаристому, незнакомому лесу Арефьев остановился перед могучей, разлапистой лесиной.
-Ты, чего командир? – ткнула его осторожно в спину, шедшая за ним Лидочка.
-Да вот. И нашелся наш четвертый, Сашка, – прохрипел Арефьев, -  указывая вверх на лесину – осину.
   Сашка Селезнев безжизненно висел на суку, вытянувшись под опавшими, перепутавшимися куполом парашюта  и стропами. Зацепившимися, застрявшими в серо – зеленых паучьих  ветвях, коряжистой, разлапистой осины.
-Сержант Латышев надо снять его,  да похоронить,- прохрипел Арефьев.
- А может,  живой еще? – жалобно пропищала Лидочка.          
- Какой там, – простонал Латышев, - видала, как его стропами-то захлестнуло и надо ж, прямо на шее, он даже и не дергался, нож свой не доставал. Видать сразу шею поломало. Вот тебе и первая  его заброска.
    Да, хреново все начинается, - подумал Арефьев, - ну, да и греха на мне меньше будет. Один погиб при приземлении, несчастный случай.
 Иезуитский план руководства, изначально был противен Арефьеву. Ну, да что ж  теперь. С начальством не поспоришь.    И эти, оставшиеся в живых его двое бойцов развед группы тоже, уже приговорены особой тройкой. Буквально за три, четыре дня до заброски их освободили из камер НКВД. Лидочку, как изменницу, воде бы провалившую группу подпольщиков в Белоруссии, а Юрку Латышева обвинили в мародерстве,  рукоприкладстве, злостном не подчинении приказам командования и еще ряде тяжких воинских преступлений. Разжаловали из лейтенантов в рядовые. Да и вообще, за все это по нынешним, военным  временам ему б высшая мера, смерть. И он, майор Арефьев, избран, назначен вроде как палачом. Жалко вот только этого совсем молодого сержанта Селезнева он шел  с Арефьевым, был чист,  ничем не запятнан, должен был быть его поддержкой, опорой до самого конца операции.    
  Погибшего быстро сняли с дерева, обернули труп в подранный купол его парашюта и чтоб не терять и так драгоценного, упущенного времени привязали к телу, найденную тут же, Латышевым замшелую каменюгу, так и  «схоронили», утопили труп сержанта Селезнева в болотце.   
-А ну, прибавили шагу, – прорычал Арефьев, - вон проваландались сколько. Расцвело уж. На хутор к Кузьме точно теперь, аж  к обеду заявимся.
    Пока Латышев и Лидочка поджидали его в кусточках на опушке леска, за ручьем, Арефьев, пригнувшись, почти, чуть ли не на карачках пересек неширокое засеянное овсом поле и пробрался к третьей, стоящей вроде как на отшибе  хутора беленой, потресковшейся по углам хате. В зарослях какой-то сорной травы, под самыми окошками хаты он огляделся и осторожно постучал в треснутое стекло, потом тихонько обошел хатенку и приблизился к двери. Не дождавшись ответа, он еще раз заглянул в окошко грязное, треснутое стекло окна, окна с явно оборванной занавеской. 
        Да, видать этот Кузьма не особый аккуратист - хмыкнул Арефьев, беглым взглядом окинув в окошко горницу. Но по всем условленным приметам вроде все сходится. Странно, чего ж у него его барахло  - то  все, так раскидано по хате.  Вдруг скрипнула входная дверь и во двор, вышел мужик странного вида. Во - первых, Арефьев сразу обратил внимание на одежду мужика, явно свеженькая вышиванка заправленная в черные суконные штаны, на ногах добротные яловые сапоги не больно пропыленные, верняком недавно чищенные. Видно было, что мужик нервничает и постоянно приглаживает свой русый с рыжинкой чуб огромной крестьянской пятерней. Ишь ты, селянин, где ж это тебя так стригли хуторянин, ну прям уставная прическа.
-В лесу то нынче грибов много? – прохрипел, вдруг разом пересохшими губами Андрей, - а,  каких и не знаю? Заплутал  я совсем. Мне б водички испить, – выдохнул Арефьев, внимательно глядя на мужика.
-Сыро в лесу. Вот они и прут нынче. Всякие, - кивнул мужик, - много сопливых, да мы их не берем. А коль в лесу еще кто попадется, так я  такого Кузьму и сам возьму. Ну, здорово товарищ! Значит сорок! Вроде так должно сходиться! А где ж остальные?   
      Арефьев облегченно вздохнул, расстегивая  верхнюю пуговку комбинезона. Ну, вот и ответ вроде правильный, что у них отзыв, какое бы число кто не назвал, в итоге сумма должна быть  сорок, - подумал Арефьев и тут же свалился от сильного удара по затылку,  он словно провалился в темную, душную яму.

                Глава 2.
      Он пришел в себя под потоком холодной воды, едва не захлебнувшись ею, и душным смрадом хлева.
В полутемном большом сарае, связанный он лежал на прелой, утоптанной, перемешанной с навозом соломе в окружении десятка фашистов.
-Ну, во пан! Звиняйте гер гаупман, ожил этот москаль. Грицко его ж совсем не шибко по темени приложил. Не ко времени, правда. Не успел москаль, чего требо сказать. Ну, да ничего. Зараз, все вызнаем! 
-Ну, что комуняка допрыгался? Водички ему испить! Сейчас сведем тебя к вашему иуде Кузьме, налакаешься досыта!
  Арефьев поднял глаза, едва разлепив мокрые веки. Точно, с ним разговаривает тот мужик, что вышел из хаты. В сарае он,  связанный Арефьев в окружении десятка солдат, шестеро из которых, одеты  в черные суконные штаны и мышастые немецкие  френчи без погон и нашивок. Под френчами вышиванки, а вот четверо солдат в камуфляже и сапогах с короткими голяшками.  Точно немцы. Вот к нему подошел коренастый, упитанный, ухоженный шатен, сразу видно гер. Из -  под  камуфляжа немца виден черный китель. Ну, точно эсэсовец, офицер, - подумал Арефьев.
–Ну, москаль! Вражина! Еще и скалится гад! Я тебя зараз так развеселю! Обделаешься жидко! – ревет с визгом все тот же мужик селянин в вышиванке.
   Он уж было занес кулачище над головой Арефьева, но тут, же сам отлетел  в угол сарая. А офицер эсэсовец, зло, улыбаясь, поправил перчатку на своем кулаке и, нагнувшись над Арефьевым почти по - змеиному прошипел:   
-Где есть твоя группа? Сколько вас? Цель заброски? Твое звание?
-Отвечай падаль пану офицеру! Не молчи! Мы языки - то развязывать умеем, не веришь? Спроси у Кузьмы! Нам чи жиды, чи москали, все разговорчивыми зараз стают! Умеем разговорить! Язык развязать! - прохрипел подскочивший из угла мужик полицай, потирая, ссадину на своем подбородке и по-собачьи преданно глядя на офицера эсэсовца, заискивающе рыча, глядя на Арефьева.
-Яволь, яволь! Гер гаупман. Все зараз, гарно зробим, будите дюже, довольны. И экселенсе, гер оберст не зажуриться.
     Эсэсовец  опять склонился  над Арефьевым и зло, улыбаясь,  прошипел:
-Группа где? Сколько вас? Скажешь, будешь жить…! Еще немного поживешь! Ну?!
-Да на опушке они, за полем меня поджидают, в кустах там,  под березками, вроде в овражке.   Двое их. Было три,  да один погиб при высадки. Не удачно приземлился на дерево, – прохрипел пересохшими губами Арефьев. 
– Твое имя  и звание?
–Так это тоже, как и Вы, капитан, я гер гаупман. Капитан НКВД Арефьев Андрей Николаевич. Попить бы мне?
–Гер гаупман, так это че? Я ж со своими хлопцами сейчас пойду та и враз возьму этих парашютистов. Ведь только двое их. Да мы враз управимся, – засуетился чубатый полицай.            
     Эсэсовец скривился, недослушав ретивого помощника, ткнул рукой в раскрытую дверь сарая: 
-Скрытно! Не через поле в лоб! Там, по низине через ручей!  Взвод полиции с севера по низине, оврагом, а отделение унтер офицера Шутца с юга по подлеску! Окружить и взять живыми! Все! Вперед! Шнель! Шнель!
      Один из солдат немцев выслушав, обратившегося к нему  в полголоса  гаупмана, подошел к Арефьеву и помог ему встать. Ткнул Арефьева в бок, стволом своего автомата,  улыбаясь, гаркнул:
-Пошли Иван пить! Ком, ком русиш! Васер!  Тавай, тавай. Корошо. Умный, послушный официр! Корошо!
      Когда Арефьев вышел  во двор, то там уже никого небыло. За  хатой у колодца они остановились, и фашист ткнул автоматом ему на наполненное водой, мятое ведро. Арефьев поднял глаза и увидел, что на журавле колодца повешен голый мужчина. Судя по обширным ранам, ожогам на теле повешенного, скрученные колючей проволокой, почерневшие обгорелые, закопченные руки и ноги, сразу было видно, что  его еще совсем недавно зверски пытали. Арефьев молча, зачерпнул ладонями из ведра воду и омыл ею свое лицо. Пить почему-то разом расхотелось. Подступили спазмы, того и гляди вывернет все нутро. Прощай товарищ! Война! Будь она проклята! Посмотрел он на повешенного, - прости мужик! Работа такая!
  Его мысли прервал взрыв, потом частые выстрелы на опушке леса. Арефьев осмотрелся и увидел в низинке, прямо за хатой в кустах два бронетранспортера и грузовик, возле мотоцикла стояли и курили трое немцев, по форме  солдат СС.      
Серьезно приехали по наши души фрицы. Значит все в цвет! - Подумал Арефьев. - ждали, не с кондачка засаду устраивали! Здесь значит, где-то и Гриша Близняк отирается. Иуда. С его подачи фашисты суетятся.
Мордатый конвоир вопросительно посмотрел на Арефьева, и понимающе кивнул,  протянул ему русскую, солдатскую фляжку. Арефьев жадно выпил из нее, наверное, больше половины и вернул флягу немцу. Тот, недобро глянул на него и швырнул флягу к колодцу. Конвоир опять ткнул Арефьева стволом своего автомата в спину, указывая взглядом на бронетранспортер:
-Шнель! Шнель Иван! Нато бисро, бистро …. ехать!
В бронетранспортере его уже поджидали трое эсэсовцев. Его усадили между двух солдат, и бронемашина рванула куда-то по лесной, степной дороге. Больше часа ехали молчком, только все курили. Арефьев пытался, хоть как-то определиться, в какую сторону его везут. Но его безуспешные попытки разглядеть  в едва открытые бойницы - щели хоть какие-то указатели на дороге не дали ему, ни какого представления о маршруте их следования. Вот, наконец, остановились, наверное,  КПП, въехали в какое-то большое село, а может и рабочий поселок, городок. Урча двигателем, бронемашина поползла куда-то в гору и вот вдруг, вроде въехала в ворота, остановилась во дворе перед двухэтажным, бревенчатым зданием. Раскрылись дверцы и Арефьев, увидел, как из длинного барака, от противоположного зданию забора к их бронемашине бегут солдаты в черной форме в касках на головах и со шмайсерами на груди. 
Ну, вот и прибыл Андрей Николаевич. Логово по всем статьям. Как и было предписано, задумано, - оглядевшись, подумал Арефьев.
     В полутемном подвале с узкими оконцами  почти под самым потолком Арефьеву развязали руки и он, оглядевшись, уселся на груду какого-то тряпья, привалившись спиной к сырой прохладной кладки стены. Ну что, есть о чем подумать командир. Группу не уберег, сдал по существу. Сам только по башке слегонца получил и сразу обе руки «в гору», и полный расклад, – вот, мол, я капитан НКВД, прилетел мосты рвать в глубоком тылу врага, да ваших офицеров, желательно старшего, высшего комсостава гробить. С партизанами связь устанавливать, активизировать  работу партизан Борисовского спец. отряда. Интересно пытать-то будут, допрашивать, или сразу так в расход пустят? Вон в подвале этом все стены, как пулями побиты, видать далеко не водят приговор исполнять. Вон и тряпье – то, на чем сижу, все колючее такое, видно от засохшей крови. Ну да пока, не трогают, посижу, подумаю. Что, да как. Мне б только с этим упырем, бывшим майором НКВД, Гришей Близняком  свидится. Сослуживец, мать его! Иуда, сколько людей погубил!
 Арефьев потер запястья затекших рук, и сразу на двери в подвал лязгнул засов,  в открытую дверь вошли двое полицаев.
–Ну, шо москаль пийшлы до пана оберста. Он с тобой побалакати шибко желает. А там, видать, и кончим тебя. Но бистро тэбэ вбивать, не будимо, помучаешься  комуняка. Чи повисим, чи спалим, чи в кринице втопим? Как прикажут. Вставай, давай! Чего очи - то пучишь? Гляди, враз повышибаем! Пойшлы швыдчей комуняка - прыгучий! У нас не соскочишь, враз удавку на шею, та на березу сообразим! 
  За дверью подвала Арефьев сразу понял, откуда такая нахрапистость, да словоохотливость у полицаев. В коридоре на лестнице весело о чем - то болтали, курили двое эсэсовцев. При его появлении они сразу замолкли, бросили окурки,  и, приняв строгий вид, встали по бокам конвоируемого, полицаи засеменили позади. Сразу выйдя во двор, Арефьев с непривычки остановился, зажмурившись от яркого солнца, что до этого едва пробивалось в зарешеченные оконца подвала, зато сейчас ярко палило, прямо в глаза. Он огляделся, точно, тот длинный барак у забора, видно казарма, вон и полицаи кружком сидят, курят. А вон и два бронетранспортера у забора, под деревьями, мотоциклы. Да Андрюха, отсюда, только если вперед ногами уйти можно, - хмыкнул Арефьев. У входа в здание на крыльце стоят два эсэсовца. Часовые со шмайсерами на животах застыли с каменными лицами, пропустили конвой с пленным парашютистом. Что это? Комендатура? Управа? Штаб? Почему такое смешение войск? Тут тебе и полицаи, и Армейская мехчасть, и эсэсовцы. Арефьев не стал ломать голову. Одно слово, - логово врага. Куда шел, туда и попал. Они сейчас все в кучу сбились, уж как в начале войны задачи шибко не делят. Нас бы задержать, остановить, теперь их общая задача. Там за Львовом, уж и совсем граница СССР. Польша, а там глядишь и их, как там все этот бесноватый Геббельс  тявкает,
- Тысячелетний Рейх!
Им теперь всем не до жиру, быть бы живу.
По свеже намытой деревянной лестнице на второй этаж по коридору, где у двери торчат, будто два истукана еще два эсесовца часовые. В просторной, светлой приемной три стола у окон. У самой двери высокой, обитой коричневой кожей сидит прыщавый, какой – то, будто весь прилизанный рыжий, очкастый обер лейтенант. Лейтенант сосредоточенно, что-то пишет. За вторым столом, сидя боком на краю стула, уселся толстяк унтер, в серо-зеленой армейской форме. Унтер безразлично, задумчиво уставился на противоположную стенку, как бы ни замечая, вошедших в приемную. За самым дальним от двери кабинета столом,  бойко стрекоча на пишущей машинке,  пуская, через ноздри тонкого, длинного носа  клубы сизого табачного дыма, сидит тощая, с каким-то злым, будто лисьим лицом рыжеватая блондинка. Она в светло-сером мундире с серебряным шнуром, вместо погона  на правом плече и черными петлицам, на которых поблескивают череп и молнии, а почти плоская грудь блондинки,  перехлестнута черной портупеей, из выреза ладно подогнанного мундирчика  видна светло - коричневая рубашка и черный галстук.  Арефьев на мгновенье задержался, оглядывая приемную, как тут же получил тычок в спину, от конвоира. Обер лейтенант молча, встал из-за стола и быстро прошел в кабинет, видимо доложить о том, что пленный парашютист доставлен. На мгновенье замолкла пишущая машинка, и Арефьев уловил на себе любопытный, изучающий взгляд блондинки. А этот унтер в армейской форме, но с эсэсовскими петлицами. Чего это он так чудно, как – то боком сидит за столом? Что за саквояж он все меж своих сапог тискает?
  Арефьев под конвоем двух солдат эсэсовцев прошел в светлый просторный, проветренный, залитый ярким солнечным светом кабинет. За массивным письменным столом, прямо напротив двери под большущим портретом Гитлера, в простенке, меж окон сидит розовощекий, упитанный, глядя  с веселой улыбкой, на Андрея полковник в светло-сером мундире с витыми серебристыми погонами на плечах и черным, железным крестом на короткой, толстой шее, стянутой, видимо тугим, жестким  воротником белой рубашки. Они долго смотрели друг на друга. По приятному, едва уловимому запаху Арефьев понял, что перед ним не только тот самый эсэсовский изувер, но еще и любитель хороших доминиканских сигар. 
-Оу! Вот он какой, наш дорогой гость! Арефьев Андрей Николаевич начальник отдела НКВД! А почему Вы представились капитаном? Господин майор?! Ведь так?  Ну, совсем не нужная, глупая скромность. Подыграли нашему  Тео? Напрасно. Не надо обращать внимание на его возраст и звание. Он у нас доктор наук, профессор Кениксберского университета. Если б не его острый язык, да эти  его критические памфлеты в  газетенках по поводу нашей политики на оккупированных территориях,  так он уж, наверное,  давно б  ходил  со мной на равных, а может и еще выше,   - хохотнул полковник.
– Господин полковник, виноват штандарте  фюрер фон  Гейнц Фридрих Мария?
 – хмыкнул Арефьев. 
–Оу. Какой славный тон, язык, какая осведомленность.  Какая добрая беседа у нас с Вами может получиться,  – еще шире улыбнулся полковник, - как дела, как здоровье Виктора Семеновича? Вы понимаете о ком я? Мы познакомились с господином Абакумовым еще, когда он служил в этом, как его, в Ростове на Дону. Он тогда был еще обер  лейтенантом ОГПУ. Как давно все это  было, до войны, а теперь! Такие решительные, знающие офицеры, как господин Абакумов,  несомненно, должны расти по службе! Но, такой взлет! Зам. наркома! А теперь и руководитель  такого серьезного подразделения НКВД – «СМЕРШ» - восхищаюсь им!
–Не примено передам, – улыбнулся Арефьев.
– Ах! Ха, ха! Какой Вы шутник!- расхохотался полковник, - Отто! Отто!
                В кабинет тут же влетел, тот прыщавый обер лейтенант и вытянулся перед полковником, пристально пожирая  взглядом начальника.
– Скажите Шмидту, что он может быть свободен. Сегодня мы обойдемся без его, этих медицинских штучек - щипчиков, иголочек, крючочков. Мы с майором кажется, нашли общий язык. Тео еще не вернулся? Есть еще, что-то из Берлина? Так пусть фройляйн Ирма подаст нам на стол, для продолжения нашей приятной, надеюсь, что и плодотворной беседы!  - опять хохотнул полковник, - что-то срочное   Отто? 
- Заместитель командира, этого специального батальона обер-лейтенанта Герцнера, этот пан,- скривился адъютант, - пан … Шухевич давно ожидает встречи с Вами.
–А! Этот политический деятель украинского национального движения и гаупман Вермахта, одновременно.  Пан Роман, - хмыкнул полковник, -  пусть войдет. Шранке мне звонил, что этот пан Роман уже битый час сидит у него просит дополнительно взрывчатки, оружие. Пусть войдет. У нас разговор прямой и открытый, секретов нет, - оберст хитро глянул на Арефьева.               
   В кабинет, через некоторое время вошел невысокий, коренастый, чернявый мужчина в незнакомой Арефьеву темно-синей, вроде как  бы военной форме с серебристыми трезубцами  на лацканах воротника френча и на пилотке.  Ладно, подогнанный  темно-синий френч был перетянут светло - желтой портупеей, а аккуратные, наглаженные галифе заправлены в тщательно начищенные хромовые сапоги.
-Господин Шухевич, – встал из-за стола полковник,  – Вы напрасно беспокоитесь. Оружие, снаряжение и боеприпасы в плановом порядке и в полном объеме передаются Вермахтом формированиям УПА. Вот донесения из наших частей.  Все галичанские национальные формирования, как и было условленно войдут в УПА и послужат ее костяком, ударной силой в борьбе с жидобольшевизмом! Главное то, что ваш господин «Сирый» уже нашел самую тесную и горячую поддержку в Берлине. Вся наша агентура, еще Абвера, а теперь и СД работает на вас. Вот и гаупмана Оберлендера, прикомандировывают к вашему штабу, как знатока национального вопроса Украины, высококлассного, опытного специалиста в организации национальных воинских формирований. Он ведь давно уже сотрудничает, работает с вами. Еще в Дукле, Закопане, Криницах, в наших тренировочных лагерях,  работал с солдатами  этих батальонов «Нахтигаль» и « Роланд». Очень квалифицированный, высокоорганизованный, дисциплинированный, знающий офицер.
- Пока еще «Нахтигаль» не выведена из состава полка СС «Бранденбург-800»,      
- насупился, проворчал Шухевич.
- Вопрос нескольких дней. Наша берлинская бюрократия, - ухмыльнулся полковник, - пан Шухевич, мы, конечно же, высоко ценим вашу работу и здесь на Украине, и в Польше, и в Словакии, Югославии. Особенно Ваши труды по созданию Общенационального, Европейского фронта  борьбы с большевизмом. Но вот ваш план, представленный вами в мой штаб об участии  формирований УПА в борьбе с коммунистами, здесь и на территории  Польши, и в частности в Варшаве,  по поддержанию там надлежащего порядка не выдерживает никакой критики! Что это сговор с главарями польской Армии Крайовой? Писали его под диктовку их руководителей из Лондона?  Нужно быть еще более,  решительней! Жосче! Требовательней! Нежели вы предполагаете свою работу в Польше, в тылу Красной Армии.  Так показали себя в Белоруссии! Этот, ваш отдельный 201 – вый  батальон там отличился, в этой Хатыни, а вы в Варшаве, отводите ему какую – то второстепенную роль! Бережете для своих целей? Смотрите пан Роман не просчитайтесь!   
   Шухевич несколько сник, видимо не ожидая такого поворота разговора. Слегка отошел от стола, ближе к двери.
-И это Ваша не первая ошибка! Непростительная ошибка,  – прорычал, сверкнув глазами полковник,  - то вы, тогда еще в самом начале нашего похода на Восток.  Тогда, в июне сорок первого, вместе со своим единомышленником господином Стыцько объявили по радио, чуть ли не на весь Мир,  перед самым нашем вступлением во Львов. Не согласовав с Берлином, в занятом нами Лемберге, то бишь, как там по – вашему,  - Львове,  о создании какого-то самостийного Украинского государства, верного союзника Рейха. Ваши солдаты, добровольно вступая в ряды дивизии «Галичина» так и писали в заявлениях, принимали Присягу, посвятить свою жизнь Господу богу и Адольфу Гитлеру! Отдать свою жизнь, не колеблясь за дело великой Германии!
    На территории Рейха, в рамках Рейха нет, и не может быть ни какой самостоятельности! Самостийности! Как, и в подразделениях национальных формирований, входящих в состав Вермахта! Вот вернется гаупман Оберлендер, мы с ним  разъясним и укажем Вам на ваше место в настоящих событиях! И ваши перспективы! Вы свободны! И наведите порядок в этом, своем 201-м батальоне! Совсем распустились, озверели после этих операций в Хатыни, в Гуте – Пеняцкой! Какую славу вы сеяти по Европе о нашем Вермахте и его специальных, зондер командах! Борьба с партизанами одно! Но есть, же и какие - то международные нормы, Европейские ценности! Считаете, что именно так? Вот такими «подвигами» прославитесь?  Запугаете, склоните к сотрудничеству  с нами большинство населения? Станете самостоятельным государством,  и все забудется?! Нет! И нет!  Мы хозяева везде! И мы  должны контролировать  все!  Каждый ваш непродуманный шаг это еще одно пятно на Знамени Рейха!   Самостийности им захотелось?! Рейх еще достаточно силен! И еще покажет себя миру! Работайте с гражданским населением Галиции! В «Нахтигаль» и без вас, есть, кому порядки наводить! Работать! Командовать солдатами этих подразделений Вермахта!  Идите!      
         Шухевич резко развернулся, едва не сбил в дверях фройляйн Ирму, которая с блестящим, серебряным подносом в руках вошла в кабинет полковника. 
               
                Глава 3.
     Глядя на нее, полковник разом переменился в лице, вальяжно промурлыкал:
-Фройляйн Ирма попросите Цимермана привести сюда этого русского, ну того бывшего майора НКВД … Близняка кажется. Да, да, а все это поставьте туда на столик у окна и прикажите, что б принесли сосисок с капустой, и этот местный шпик, только пусть его порежут, кусочки потоньше. Наш гость, – посмотрел полковник на Арефьева, - несомненно, голоден, да и я что-то проголодался, кроме утренней чашечки кофе, ничего во рту еще с раннего утра небыло. Так с утра и почти весь день пролетел. Столько дел, столько дел. И все сплошная нервотрепка, - глянул с усмешкой полковник на Арефьева.
-Господин Скорцени не звонил? Чем-то  его озадачили опять  после этого бедлама в Будапеште? Ох уж этот Хорти! Союзнички тоже! Доннер ветер! Одна морока, одни хлопоты, неприятности с ними!   
  Арефьев прошел за полковником  к круглому столику у окна, и полковник осторожно налил в рюмки из резного хрустального графинчика темно-золотистый напиток. Потом осторожно взял с блюдца, кончиками своих холеных длинных пальцев черную маслину.
-Прозет, - господин Арефьев, за нашу встречу и ваше удачное приземление, - засмеялся полковник, глядя на то, как Арефьев осторожно берет хрустальную рюмочку на тонкой ножке.
– Настоящий французский Арманьяк. Вы только не глотайте его разом, это не ваша, огненная водка, почувствуйте вкус, аромат, букет этого божественного напитка. И вот, закусите маслинкой. Боже, кто-то из ваших царей придумал закусывать коньяк лимоном? Варварство! Лимон же разом, просто  напрочь,  убивает вкус, букет напитка. Учитесь господин Арефьев  жить красиво, по европейски. Так  и где ж генерал Рокоссовский планирует нанести свой основной, решающий удар? Кто будет брать Лемберг, то бишь, как там по вашему  Львов, генерал Рыбалко, или генерал Конев? Как Арманьяк? Правда, хорош? Такой мягкий на вкус,  душистый, солнечный, прямо, как будто опять в Париже, в объятьях той грудастой француженки.    
-Я не был в Париже, – проглотил маслину Арефьев.
– Ах да. Вы ж воевали в Испании. В Барселоне. В штабе  этого сумасшедшего мадьяра, который возомнил себя выдающимся интернационалистом, да еще и генералом.  Полковник хмыкнул и укоризненно погрозил Арефьеву пальцем, - но в Испанию – то Вы пробирались как и все ваши, через Париж. И акцент у вас, ну не скрыть! Эльзас, Лотарингия, Рур? Учителя немецкого  верно были оттуда?
    В это время, в кабинет тяжело ступая, и краснея от натуги, явно с тяжелым подносом вошел тот, мордатый унтер, что сидел в приемной боком на стуле, сжимая своими кривыми ногами потертый саквояж.    
- Вот видишь, Вилли на сегодня твои услуги не понадобятся, – хмыкнул полковник, - мы, кажется, нашли с нашим гостем общий язык. Благодарю тебя дружище, да и Ирма тебя отблагодарит за помощь. Я надеюсь, – опять рассмеялся  полковник. 
         Прямо за унтером, свободно, будто в свой кабинет вошел Он.
 Черный, мятый гражданский костюм, белая не свежая рубашка без галстука и с оборванной верхней пуговкой, одутловатое, сизое лицо с опухшими веками, потухший взгляд, некогда таких живых и острых карих глаз.   
-А вот и наш… старинный гость …  майор НКВД Близняк,   - поморщился полковник, - господин Арефьев, вы ж не станете отрицать, что знакомы с ним?
-Зачем же, - мотнул головой Андрей, - мы с ним вместе служили и  не один год.
-Это точно Андрюха,  – скривился Близняк, - помнишь, как мы еще финнам кишки на елки, березки мотали! Монергейму настроение, жизнь портили. А потом тебя, срочно отозвали толи в Польшу, толи в Китай забросили.
-Ненадолго, - кивнул Арефьев.
-Ну, господа я вижу, вам есть что вспомнить, – усмехнулся полковник, - но давайте ка поближе к нашим делам! Как у вас говорят, - ближе к текущему моменту!
-Полковник, а где ж вы так хорошо русский учили? – внимательно посмотрел на свою рюмку Арефьев.
- О, это тоже давняя история,  – улыбнулся полковник, - еще в 1928 году, наша работа на Кубани, в Ростове на Дону. Мы с Тео, Теодором Оберлендером помогали вам поднимать там ваше сельское хозяйство, строить образцовые хозяйства. Хозяйства с немецким порядком во всем! Агротехникой, зоотехникой, экономикой, организацией труда! Учетом, научным подходом во всем!   
-А потом в сорок первом господин Оберлендер командовал батальоном «Бергман», то есть - «Горец», заливал кровью советских людей наш Кавказ,      
- сердито проворчал Арефьев.
-Это война, господин Арефьев,  – скривился полковник, - издержки войны. Так, зачем Вы здесь?
-Ясно зачем, – хмыкнул Близняк, - по Варшаве все уточнить, или какую дезу по удару армий Конева, Рыбалко вам втюхать. Не по мою ж душу. Больно крупная рыба ты Арефьев по нынешним временам, чтоб за такой мелочью, как я гоняться! Да еще и так, внаглую. Вы что там ребята, у себя на Лубянке съели чего не свежего? Это ж  я, еще, когда идейку начальникам подкинул и сам ее реализовал, первым! Высаживается группа из четырех, пяти человек, а один из группы, желательно командир, сдает  всех своих товарищей. Чем и заслуживает доверие, у немцев. Ну, и  легенду ему в «конторе», как водится, заранее придумывают,  документально оформляют. Мол, сын врагов народа, мстит за родителей, тяжелое детство в детдоме. Дед царский генерал, еще воевал с большевиками! Ну, еще до кучи сдаст этот «командир – разведчик» всю агентуру, какую знает, какой нибудь партизанский отряд и полный алес! Полное доверие. Глубокое внедрение. Но ты – то, Арефьев какого полез?! Ты ж, еще по Абверу здесь в полный рост засвечен, фигура известная! Ну, группу ты свою вроде загубил, по Борисовскому отряду сведения, вроде какие-то дал. Так это ж все еще проверять надо!      
-А ведь он прав господин Арефьев, зачем Вы здесь? – поднял свою наполненную рюмку полковник.   
           Арефьев вроде как, неловко улыбаясь, тоже поднял свою рюмку, глядя на полковника.
-Ну вот, опять эту микстуру дудолить! Вы полковник ее уж из пипетки бы  разливали! Чего тут пить-то?! Не в голове, не в другом месте! – неожиданно громко заворчал Близняк, - за встречу могли бы  и горилки поднести.
- Господин Близняк! – укоризненно посмотрел на него полковник, -  не перебивайте наш разговор с господином Арефьевым. Вы же помните, с каким трудом Лемке вывел вас из очередного запоя?! Как вы пристрастились к этому местному пойлу?! Горилка! Да ей, впору танки заправлять! Как еще ваша печень до сих пор  выдерживает! Доктор Лемке так и сказал, что вы на грани цирроза! Еще хоть капля этой местной гадости и все! Смерть!
- А и хрен с ней! Печенка - то моя. Чего вы так беспокоитесь полковник? Лучше мне подохнуть здесь от водки, чем от пули. Хоть от вашей, хоть от их, -  кивнул Близняк на Арефьева.
- А и черт с вами! – махнул рукой полковник, - Отто! Отто! Принесите сюда эту гадость! Пусть господин Близняк упьется в очередной раз!
-И огурчиков, тех польских, пикулей этих! С каперсами! Маринованных! И сало шмат! А то вон чего придумали! Серьезный разговор затевают, с серьезными людьми, а сами с каким-то французским коньячишком все забавляются под маслинки! - зарычал Близняк.      
  В кабинет вошел тот же прыщавый обер лейтенант, неся перед собой поднос с двумя чайными, гранеными стаканами и графином, который обычно ставят на трибуну, перед оратором готовым выступить на собрании с продолжительным докладом. В графине плескалась мутная жидкость и тут же, на подносе стояли две тарелочки с кусками сала и огурчиками.
-Ну, во! Это дело! – ухмыльнулся Близняк, -  да не кривись ты  Отто так. Там - то в Гамбурге своем, в порту, поди, еще и не такое сам жрал, когда вот своей Ирмой торговал! - хохотнул Близняк, - жених! Вам бордель возить с собой не надо. Одна фройляйн Ирма всех обслужит! Ударница! Что  швейная машинка – «Зингер»!
  Обер лейтенант резко ткнул поднос на стол и свирепо, глядя на Близняка, потянулся к кобуре пистолета висевшей у него на поясе.
-Ну, во, господин полковник, – захохотал Близняк, разливая в стаканы самогон, – а все говорили, что он по русски не понимает! А он, вон сразу за люггер свой, того и гляди шмалять начнет. А что? Где я не прав? Ну конечно фройляйн  Ирма баба справная, вроде даже из балетных, но тощая, что доска и злая, видать даже в койке. А  что  Отто я не прав? Ты ж на ней свое состояние сколотил! Просвещенный сутенер от разведки!
-Замолчать алкоголик! Если бы не Оберлендер с его идеями на счет тебя, так я бы  сам тебя  давно б пристрелил! - вскочил из-за стола полковник.
-Ваш Тео на счет меня тоже зря губу раскатал! Я свое дело сделал. Вон вдоль шляха, что на Сандомир все столбы кавпаковцами увешаны! А десант, что вы в воздухе под Стопницей, месяц назад расстреляли! Кто это вам все сделал, сдал, навел?! Радио игра! А агентуру жидовскую в Лемберге, тьфу ты  во Львове?! - Близняк скривился и подвинул наполненный стакан ближе к Арефьеву.
-Давай Андрюха, по последней. Таперь твой черед  агентов, что знаешь, отряды партизанские сдавать! Злодействовать! Зачем ты здесь? Колись начальник! Прими стакан и колись, пока он своего Шмидта не кликнул, жилы из тебя тянуть, кожу на ремешки снимать с интимных мест. А эта шлюха Ирмачка все фотографировать, стенографировать будет. Потом в койке с этим оберстом все комментировать.  Пей Андрюха! Может в последний раз!            
     Арефьев поднял свой наполненный доверху стакан и посмотрел на Близняка, взял с тарелочки огурчик, краем глаза наблюдая за полковником. Полковник с брезгливым выражением лица отошел от столика к комоду у противоположной стены, на котором стояла коробка с сигарами, отвернулся и стал сосредоточенно выбирать сигару. Близняк поднес к губам свой стакан и жадно хлебнул из него, почти полстакана. Арефьев быстро, зажав огурчик, меж большим и указательным пальцем опустил правую руку под стол, и, выпрямив сжатые лодочкой пальцы с силой, резко ткнул Близняка в правый бок, под ребра, так что Близняк поперхнулся самогоном, побледнел.  Уронив свой стакан, Близняк  рухнул на пол. Полковник, тут же с сигарой в руке подскочил к их столу. Арефьев, глядя на него спокойно, с недоуменным взглядом поставил на стол свой едва пригубленный стакан, и с удовольствием захрустел огурчиком, удивленно глядя на скючавшегося на полу Близняка.
- Что с ним?! – закричал полковник, - Отто! Отто! Врача! Срочно Лемке! Или кто там еще есть! – побагровел полковник.
В кабинет своей медвежьей походкой ввалился Шмидт со своим саквояжем.
-Ах, Вилли, хоть это и не по твоей части, но посмотри, что с ним? – взволнованно прошипел полковник. 
      Унтер деловито перевернул на спину Близняка  и, глядя на то, как по  лицу Близняка выступают синие пятна, а изо рта, по подбородку течет струйка темной, почти черной крови заявил:
-Насколько я понимаю в медицине, гер оберст, он помирает. Печенка видно лопнула. Разорвалась. Не выдержала столько местного шнапса, который способен и быка свалить, а этот русский пил его ведрами, неделями.
-Я так и знал! Я так и знал, что все этим закончится! – взревел полковник. Где ж этот доктор Лемке?!
–Ушел с фройляйн Ирмой, – прохрипел унтер.
–Нашли время! - скривился полковник, - Отто! Найдите Лемке, и узнай в узле связи, когда прибудет гаупман Оберлендер? Ну, что ж  любезный, – посмотрел полковник на Арефьева, - придется вам выполнить работу этого самоубийцы - алкоголика.
     Застегивая на ходу халат, в кабинет вбежал белобрысый парняга, лет тридцати, недоуменно вереща:
-Виноват гер оберст! Я был во флигеле! Там у одного из курсантов группы «R» отравление. Этим местным шнапсом!
Арефьеву так было не привычно видеть такое, казалось бы взаимоисключающее соседство в одежде этого «доктора». Врачебный халат поверх эсесовской, обвешанной символами смерти формы.
-Посмотрите что с этим? – брезгливо скривил лицо полковник, кивнув на тело Близняка.
-Цирроз печени! Я предупреждал. Он умирает, да можно сказать, почти мертв,  - нагнулся над телом Близняка доктор, с отвращением принюхиваясь к запаху изо рта Близняка.             
-Установите по точнее причину такого  резкого ухудшения его состояния,  – подозрительно посмотрел на Арефьева полковник, - а пока пусть его перенесут к вам во флигель, в наш госпиталь, в отдельную палату. Он может еще прийти в себя?
Доктор пожал плечами:
- Всякое может быть. Хотя вряд ли. Точнее только вскрытие может показать, - смущенно промямлил доктор.
-Не спешите с этим Лемке, – хмыкнул полковник, - пусть у его постели подежурит кто-нибудь надежный. Как только он придет в себя, сразу, срочно вызывайте меня! В любое время! Это очень важно!
Отто проверти, где они берут эту гадость! Этих «виноделов»  надо тщательно допросить! Это же настоящая диверсия! Сначала эти курсанты, солдаты нашей специальной группы, теперь вот этот секретный агент. Чего там намесили, эти пройдохи?!
   
               
                Глава 4.
      Солдаты, видимо санитары  вынесли из кабинета тело Близняка, и сразу в кабинете появился хромой фельдфебель с ведром воды и шваброй.
-Гюнтер прибери все здесь. Протри стол,  на комоде  и подоконники,  – кивнул полковник, - и поживей, у нас еще тут долгий разговор. Будем дожидаться гаупмана Оберлендера. Он скоро должен быть. А вы господин Арефьев кушайте, кушайте. Надеюсь, происшедшее не испортило вам аппетит?   
-Да что это с ним? – хмыкнул Арефьев, - насколько я его знаю, у него было всегда отменное здоровье,  – удивленно сказал Арефьев, - еще там, в Финляндии мы на морозе пили чистый спирт канистрами и закусывали его одним,  таким белым, чистым снегом. Видимо наступил предел и у Гриши Близняка.
- Все мы уже на пределе от этой войны, – скривился полковник, - хотя бы, какой отдых. Передышка. Ход событий, жизнь так загнала нас. Такие темпы невыносимы! Скорей бы уж Тео вернулся! Вы знаете, какой он выдумщик. Изобретательный человек по части отдыха, разрядки. Он просто гений по части восстановления душевных и физических сил,  в любой ситуации. Помню  летом сорок третьего мы стояли в каком-то вашем захолустном южном городишке. Скукотища, жара, пожары, расстрелы, авионалеты. И тут Тео, он тогда только приехал с Кавказа, кажется из  Пятигорска. Так вот, он нашел где-то труппу местного, вашего театра и организовал тут же, в каком-то клубе, кажется железнодорожников спектакль для войск гарнизона. Как сейчас помню, пьеса называлась «Фронт», автор тоже, какого-то ваш … Корнейчук.  Труппа отнеслась серьезно к работе,  эта вещь говорят, даже вроде ставилась, еще до войны  в вашей столице, в Москве. В Большом театре перед Сталиным. Тео сам прочитал пьесу и строго настрого запретил режиссеру, что - либо менять, вычеркивать из ее текста. Все, как перед вашими вождями. Не сменив ни одной  фразы, слова, мизансцены.
  Конечно  же, никто и не ожидал чего-то иного.  Мы, немцы в пьесе, конечно же, показаны   сущими критинами, салдофонами, палачами -  изуверами, агрессорами, жаждущими войны, побед.         
  Но вы! Ваши командиры, командармы! Это же стадо тупых подхалимов, интриганов и подонков. Презирающих друг, друга! Презирающие общечеловеческие, европейские ценности! Один только этот образ - начальника  разведки Армии, кажется полковник Удивительный, так  он вполне серьезно возомнил, что он видит всех людей насквозь и способен выявлять врага только по его внешнему виду. И дар у него этот, якобы от того, что он еще до службы в армии, то ли три месяца, то ли три года отработал на заводе слесарем, в рабочем коллективе и там обзавелся этой, как у вас говорят, - «рабочей косточкой». А эти ваши красные генералы. Напыщенный снобизм, тупость, откровенная трусость, любовные многоугольники, многоходовки. Черт ногу сломит, кто кого любит и против кого, кто дружит. И вся пьеса поставлена на непримиримой борьбе, - в виденье драматурга, -  борьбе хорошего с очень хорошим,  – «… А  есть ли необходимость реформ в Армии? Формировании подвижных танковых соединений! Придание их пехотным дивизиям. Да еще и обеспечивать все это устойчивой радиосвязью»?! И все это перед самым началом войны?! Поразительно!
    Господин Арефьев, хохотал весь зал! Конечно же, прежде всего мы, те, кто хоть как-то знали, понимали русский язык. Но и все остальные, как у вас говорят: - «За компанию». Уж очень заразительно мы смеялись. Сразу стало понятно, почему нам удалось, в столь короткий срок продвинутся так далеко по вашей территории. Завоевать большую часть, по существу всю Европейскую часть СССР! Благодаря, этой затеи Оберлендера все отлично разрядились, отдохнули от повседневной рутины войны!    
-У нас еще говорят: - хорошо смеется тот, кто смеется последним, - сурово улыбнулся Арефьев.
-И так! Что такое борисовский специальный отряд? Где он? Когда и как они планируют соединиться с поляками? Где Рокоссовский планирует нанести свой основной, решающий удар? Я уверен, что концентрация ваших резервов на южном участке фронта это блеф! Кстати группировка на юге ни сколько не сильнее, чем у нас. И на Севере вы увязли в боях с Норвежским корпусом!  Надеетесь, что они вслед за финнами тоже выйдут из войны? Что это? Уж не думает ли генерал Рокоссовский сыграть с нами ту же игру, что и ваш генерал Брусилов, еще во времена той, Первой мировой?!
-Я не столь глубоко посвящен в стратегические планы командования. Хотя исторический опыт отвергать бы не стал, – улыбнулся Арефьев, разглядывая на просвет стакан с самогоном.
- Оставьте эту гадость,  - поморщился полковник, - давайте еще по рюмке Арманьяка и отвечайте на вопрос,  это, наконец, глупо, оказаться у нас в центре разведки всей Армии « Юг», средоточии разведки  группы Армий «Центр» и вот так не зачем? Увидеть меня? Ирму? Услышать мой привет генералу Абакумову?  Выпить хорошего французского Арманьяка? Господин Арефьев мы не дети. Что вы имеете предложить? Что хотите знать? Все эти игры надоели и вам и нам! Наше поражение в Белоруссии грандиозно, но не смертельно! Не стоит так трагедизировать обстановку! Рейх еще силен! И последнее слово еще за нашим чудо, сверх, – оружием! Это принципиально новое слово в ведении войны! Вы от такого удара не сразу оправитесь! А может и никогда! Ваши союзники это мираж! Англосаксы всегда ненавидели и ненавидят Россию, хоть царскую, хоть большевицкую. Вы разведчик, поездивший по миру. Неужели вы не предполагаете возможности сепаратной сделки между нами и вашими нынешними союзниками? Они вам и помогали-то только для того, что б вы измотались в борьбе с нами, а мы увязли, поистратились в борьбе  с вами! Но Европы они вам не отдадут! Не отдадут вам! Попомните мои слова! Я не Оберлендер, я не высказывал публично своей точки зрения  по вопросам нашей национальной политики на оккупированных территориях. В конце концов, каждый народ заслуживает того, чего он заслуживает! Нас немцев незаслуженно растоптали, унизили, ущемили по итогам той,  Первой мировой войны! Отняли у Германии ряд территорий, стеснив, оставив нас без природных ресурсов! Значительно урезав численность наших вооруженных сил! Запретив иметь, развивать нам артиллерию, танки, авиацию, флот.  Но мы исправили, устранили эту несправедливость! Но надо ж было еще, и  остановить ваш жидобольшевизм, который буквально расползается по миру! Наверняка Оберлендер прав, что все экономические кризисы, беды в Европе, в Мире дело рук кучки банкиров. Этого европейского еврейства! Поверти Арефьев, завоеванная нами Европа живет под нашим «гнетом» вполне привычной для нее жизнью, просто мы устанавливаем свой новый, железный порядок! Порядок во всем! А что у вас? Что вы имеете предложить ей? Колхозы, митинги и собрания по каждому поводу?! Дискуссии? Равенство, братство всех народов? Чушь! Пустые прожекты! Это только война с нами мобилизовала вас на интенсивный труд, плодотворную, качественную работу! Тотально! Во всем! Сплотила народы СССР. Но почему в руководстве вашего государства,  столько оголтелых жидокоммунистов?! Если б мы взяли Москву, то первым кого б я вдернул, это вашего Мехлиса! В своих пропагандистских потугах и партийно-большевитском цинизме, партийном терроризме он один переплюнул и нашего Геббельса, и наших Гимлера! Кальтенбрунера! Арефьев, давайте на чистоту! И у вашего  генерала Абакумова по молодости были серьезные неприятности, и по части женщин, и по части его несдержанности по вопросам этих яко бы большевистских идей, генерируемых Мехлисом и компанией! Оглянитесь Арефьев! Современный мир совсем не тот, что вам рисуют ваши кремлевские вожди! Что б найти дикарей и недочеловеков совсем не надо ехать, лететь куда-то в Африку,  в Гоби, Гималаи, в джунгли! Посмотрите здесь в центре Европы эти полудикие племена! Что здесь в Карпатах, что в Альпах, да хоть и у вас на Кавказе!            
Все эти галичане, хорваты, албанцы, грузины, татары, чеченцы,  да мало ли еще кто?! Но удивительно, что  сотни, тысяч их добровольно хотят служить Великой Германии, воевать в наших рядах.  Воевать с вами! С нами вся Европа! А вы не хотите учитывать исторический опыт и опять рветесь «освобождать» ее! Как вы это делали еще в войне со шведами, турками, французами. Ну, ну давайте! Давайте, лейте кровь своих солдат! Не жалко?! Европа вам все равно никогда не будет благодарна. Вы сейчас по существу вышли к границе СССР, остановитесь! В Германии есть люди с кем по этому вопросу можно и нужно разговаривать! Договариваться!  Поверьте, Арефьев, народы Европы под нашим, немецким правлением будут жить хорошо, определенно,  по строгому нашему порядку! Новому нашему порядку! В рамках нашей политики. В конце концов, не забудьте о том огромном военном потенциале, что накопила, за столь короткий срок Германия. Мы попробовали пойти на Восток и прямо скажем не очень удачно. Но это не поражение! Это урок! Тяжелый, суровый урок для Рейха! Урок для Германии!  Сила нашего нового оружия сверхъестественна! Вы даже не предполагаете на пороге, чего,  какого мы открытия! Сделана уже большая часть работы! Наши самолеты – снаряды ФАУ  бомбят Лондон! Наши  самолеты «Хенкель» с двигателями на реактивной тяге сверх быстрые! Это господство в небе! Наш подводный флот с двигателями на водороде практически обладает не ограниченным ресурсом!   Еще немного и мы достанем  до Нью-Йорка,  Вашингтона! Остановитесь! Дайте нам возможность перегруппироваться! Передохнуть! Собраться с силами! Перенацелиться! И мы свернем шею этим англосаксам. Этой старой, лживой компании плутократов! Ведь вы же правильно говорите и поете в своих песнях: - «…Мы молодость Мира… и его возводить молодым!».  А Европа, Европа ей старушке хочется спать в тепле, покое и уюте, сытно, сладко жрать, как у вас говорят - от пуза! Но все это она будет иметь, делать по нашим молодым, немецким, четким, строгим часам! Хорошо поработал?! Хорошо отдохни! Вкусно поешь! Внеси свой вклад в общее дело!  Разве я не прав майор?! 
Чему вы все улыбаетесь? В вашем-то положении!
     Арефьев со вкусом выпил свою рюмку коньяка и внимательно посмотрел на полковника.
-Поражаюсь Вам господин фон Гейнц, какая каша у вас в голове к концу лета сорок четвертого образовалась. Да ведь и не только у вас. Поверти мне там, в Москве мне не раз  приходилось беседовать со многими вашими коллегами, для которых война уже окончилась и им,  попавшими в наш плен. На отдыхе у нас, им такое просветление в их нацистские головы наступило.  И все они как один только и твердят о «роковой ошибке» похода на Восток! О «генерале Морозе», нашем Российском бездорожье, сорвавшем все ваши «гениальные, просчитанные,  такие выверенные планы».   Нет уж господа, ни о какой нашей остановки, ни на каких границах не может быть и речи! Не каких передышек! Мы придем, возьмем  Берлин! И знаете, чем закончится эта война?
           Судом народов! Кого-то из вас, конечно же, ваших вождей, в первую очередь всех в петлю, ну а кого-то и просто в психушку! В тюрьму! До скончания века! Так, что история и тем более ее ход, уж явно не за вами! 
     Полковник не глядя, сгреб со стола стакан с самогоном и словно сомнамбула проглотил больше половины, что в нем было налито. Потом брезгливо поморщился и резко ткнул стакан на стол.
-Чего ж так волноваться, психовать гер оберст?!  Во! С расстройства и оскоромились полковник!  Пали  от  аристократического, изысканного Арманьяка до крестьянского самогона! – захохотал Арефьев.
     Полковник встряхнул головой, словно прогоняя наваждение,  зло прорычал:
-Приедет Оберлендер и  Шмидт вытянет из тебя все, что ты знаешь! И не знаешь! Будешь выть от боли, как собака! Молить о пощаде! А потом тебя повесят! Но прежде ты поймешь, что история это не наука! Это религия! А все историки жрецы, передергивающие факты, выстраивающие произошедшие, происходящие события так, как угодно их сегодняшним покровителям – вождям, хозяевам! Фюрерам!
Глупец! Упрямый глупец! Тебе выпал шанс прикоснутся к созданию, построению новой жизни! Новой Европы! Да Германия, это только, тот стальной наконечник европейского копья, в которое прочно входят все наши дивизии «СС».  И эти: - «Данмарк», «Валония», голландские дивизии СС «Недерланд», «Лансдорм», французский  легион «СС», дивизии СС Литвы, Латвии, Эстонии. И это скопище диких, необразованных, полуграмотных скотов, -  дивизия «Галичина», да и  ваша РОА с русской 29 – ой дивизией СС во главе с этим  колхозным бригадиром Каминским.  Да  чертова уйма всех этих нацистских формирований, готовых вцепиться, в глотку большевизму! Советской России! Ну, придете вы в Европу, освобождать ее, а куда ж денете эти национальные - нацистские формирования? В Сибирь? На Калыму? Что ж успехов вам! Только представьте, каких усилий вам это будет стоить! Во что вам это обойдется!            
-Ха, ха! Фридрих, что за диспут? Так громко! Так горячо, так заразительно! По всему штабу слышно! Я уж думал доктор Геббельс у вас!
  В кабинет вошел уже знакомый Арефьеву тот коренастый гаупман. Но на этот раз он был уже не в комбинезоне поверх формы, а в светло - сером мундире с крестом, значками и нашивками. Он щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог и прошел к столу. 
               
                Глава 5.
 
-О! Тео! Наконец – то!  – распростер в объятьях  руки полковник, -  где ж тебя, столько, носило? Что у тебя нового? 
-А новости у нас гер оберст следующие,  – с ухмылкой, глядя на Арефьева, подошел к комоду гаупман и стал тщательно выбирать сигару.
-Четырнадцать часов назад на том полустанке, что под Стопницей, русские до батальона численностью. Наверняка и при спецподразделении НКВД, совместно с поляками, бандой этой Армии Крайовой буквально разграбили наш 501-й батальон тяжелых танков. В ночном бою  русские захватили и угнали 16 наших новейших машин, исправных и с полным боекомплектом. Я еле, еле удержал командира батальона майора фон Легата от самоубийства, ведь он и так был ранен в ночном бою с этими польскими бандитами. Черт знает, как русские узнали о прибытии на этот участок фронта, именно на эту станцию, наших новейших «Королевских тигров».
-Катастрофа! - разом посерел лицом  и будто сник полковник,  словно в затмении протянул руку и хлебнул самогона уже из стакана Арефьева, одиноко стоявшего на столике.
- Доннер ветер! – рыкнул оберст – и ошалело посмотрел на Арефьева. 
- Майор, это что? Это и есть ваш борисовский отряд?! Тео! Близняк обожрался этой гадости! Лемке говорит, что он теперь вряд ли выживет! Кто будет работать с группой «R»? Здесь по операции «Генерал» и там в Варшаве?!   
-Гер оберст, - подошел к столу с сигарой гаупман, - со мной, вот только что из Берлина разговаривали в таком тоне, что будто бы я лично являюсь виновником всех провалов перечисленных вами. Лечу в Берлин без малейшей надежды на что-то хорошее для себя. Вы уже слышали, фюрер своим личным приказом велел этому эфемерному Шернхорну  дополнительно направить еще помощь, груз  оружия и снаряжения,  и наградил его Рыцарским крестом.
-Черт знает что, - скривился полковник, - увидеть бы этого вояку, застрявшего в этой чертовой Белоруссии, в лесах, в тылу наступающей Красной Армии со своими солдатами! Что там у него? Полк, дивизия? Столько времени он уж торчат в тылу у русских и только одни просьбы о продовольствии, медикаментах, снаряжении, обмундировании и в последнюю очередь об оружии, взрывчатке, боеприпасах.
-Говорят, что из Берлина, туда в Белоруссию, в эти леса, в расположение его части  была направлена  комиссия с проверкой, установлением более прочной связи, координации усилий. И это уже  ни в первый раз. А видимых результатов все пока нет! - хмыкнул гаупман.
-Черт знает что, - скривился оберст, - и опять мы, разведка виноваты!       
      В приемной  послышался шум.
-Ну, вот и машина за мной, - повернулся к двери Оберлендер.
   В кабинет вошел обер лейтенант Отто, за ним майор в черной форме и лейтенант в полевой куртке со знаками СС,  с автоматом на шее.
-Фон Легат примите мои искренние сочувствия, - встал из-за стола полковник.
-Что мне ваши сочувствия. Мне б во время ваши развед. данные о нападении русских и этих польских бандитов, – прорычал майор танкист, эсэсовец.
-Не забывайтесь майор! – скривился оберст, – произошедшее с вашим батальоном  и для нас тоже трагическая неожиданность! Желаю вам всем господа, что б там, в Берлине подошли к этим трагическим событиям с пониманием. Доброго вам пути!
-Спасибо, господин полковник! – хмыкнул, как бы отвечая за всех Оберлендер. 
И все вошедшие только что, поспешно вышли из кабинета полковника.   
-Так, что господин Арефьев продолжим наш разговор? Нужно пригласить Вилли, что б вы были более откровенны?
- Господин Гейнц, - поморщился Арефьев, - прекратите вы все стращать меня  этим вашим толстозадым коновалом. Я здесь совершенно случайно, по ошибке штурмана, мои погибшие люди направлялись  для активизации партизанского движения. А я должен был встретиться с командованием Польской Армии Крайовой,  уточнить время и размеры нашей помощи Варшавскому восстанию.
-Так, так! Уже интересно, - потер ладони полковник, - значит все - таки Восстание?! Когда? Где  вы должны встретиться с этими бандитскими главарями? Каковы размеры предлагаемой вами помощи? Как вы собираетесь ее  осуществлять? Какая роль отводится в этом Армии генерала Рокоссовского?
-Черт меня дери, полковник, - потер ладонями, вески Арефьев,- вы уж действительно гоните события так, что не продохнуть. А у меня после этого месива, что вы мне тут наливали, да бессонной ночи в ваших подвалах голова буквально раскалывается.
-Что, просите передышки? - ухмыльнулся полковник.
-Хотя бы часа три поспать, - состроил страдальческую  физиономию Арефьев, - да не переживайте Вы гер оберст. Каких либо серьезных обязательств  полякам  со стороны нашего Верховного Главнокомандующего нет. Я слышал, что Иосиф Виссарионович крайне не доволен всей этой Варшавской затеей, тем более  что это Правительство в изгнании даже не соизволило сообщить ему из Лондона, что вообще готовиться такое восстание. Не оправданные ничем, не нужные жертвы, не оправданные потери. Сталин, так и сказал, что считает, эту Варшавскую затею необдуманной, военной авантюрой!   Все эти политические игры, по задумкам англичан, лишь лишние жертвы, в этой и без того кровавой войне,  - проворчал Арефьев.
Полковник, задумавшись, покивал, и, кашлянув, проворчал, 
-Мы под вашим натиском уходим из Варшавы, вы только готовитесь ее занять. И тут это восстание, - хмыкнул полковник, - знакомая схема. 
Тут же назначаются, формируются уже готовые, еще там в Лондоне органы местной власти. И вы уже не завоеватели, освободители! Не хозяева положения, а такие же, как и мы, оккупанты, которые еще  и  должны считаться с поляками, согласовывать с их властями каждый свой шаг. Проводить все войсковые операции на их территории, под их контролем, с их согласия.   
-Дайте отдышаться полковник, - мотнул головой Арефьев,
-Не тяните время майор, - выпустил клубы дыма, поводя перед носом Арефьева  сигарой Гейнц.
-Боже полковник, Вы, что ж от Абакумова и манеру ведения интенсивного  допроса переняли, - скривился Арефьев, -  армия генерала Рыбалко будет передислоцирована на Юг, а Рокоссовскому еще до Варшавы далеко, да и тылы  растянуты. Армия Конева перенацелина на взятие Праги, направляется в Чехию.   Дайте мне хоть часа три поспать.
-Вы разведчик майор, умейте мобилизоваться, - поморщился полковник, - при любом исходе этого восстания  ваши дальнейшие действия, ваши задачи?
-Внедрить своих людей в ряды этого лондонского  руководства восстанием, а по возможности и самому уехать в Лондон, - выдохнул Арефьев.
-Заявление похожее на правду, - кивнул полковник, - очень смелый план. Похоже, все-таки ваше руководство не очень доверяет своим союзникам. Да уж, после такого демарша Армии Андерса Сталин вряд ли проникся, доверим к этим Лондонским прохиндеям!
-Это заботы высшего руководства. Нашего высшего руководства, господин Гейнц. Ваши - то руководители тоже стараются контролировать действия своих союзников. Контролировать по всем направлениям и всеми способами.
-Да уж, щепетильность в разведке совершенно не нужный атрибут майор, - кивнул полковник, - то есть Ваше прибытие сюда, как шаг к полякам, к польскому руководству восстанием? Только ход без приглашения и с заднего двора!
-Да, да, гер оберст, - устало улыбнулся Арефьев, - как яркий пример, это и  работа вашего  Скорцени, что тогда в Италии, что вот сейчас в Венгрии, с господином Хорти, - поморщился Арефьев.
   Во дворе вдруг неожиданно, заливисто зачавкал крупнокалиберный пулемет, и все здание штаба потряс взрыв, потом еще один взрыв прогремел, где-то в стороне, но так близко, что в комнату посыпались стекла из разбитых окон кабинета.
  Тут же в двери кабинета вбежал бледный, взволнованный обер лейтенант.
Встревоженный полковник, словно стряхивая пыль и невидимые осколки стекол со своего мундира, не в силах произнести ни слова вопросительно посмотрел на обер лейтенанта.
   Обер лейтенант, поправив портупею дрожащим, визгливым  голосом едва выдавил из себя:
- Гер оберст! Нужно срочно пройти в подвал! Авианалет! Русские!
- Майн гот! Черт их дери! Доннер ветер!  – заревел полковник и уставился на Арефьева, – это, что?! Вы что ли навели их на это богом забытое захолустье? Навели свою авиацию?! Вот уж право событие! Столько мы сидели в тишине, сколько ваша авиация пролетала и все мимо. Наш майор Шранке заверил, что при его системе маскировки и строгом режиме передвижения по объекту у ваших летчиков не должно возникнуть ни малейших, каких, либо подозрений по нашему штабу. А тут! Отто может это случайный налет? До фронта отсюда добрая сотня километров.   
- Три дня назад было девяносто семь,  гер оберст, - щелкнул каблуками обер лейтенант, - это все, вероятно  из-за этого идиота, из роты охраны. Шранке, наверняка уже проводит расследование. У солдата не выдержали нервы, вот он и обстрелял из зенитного пулемета русский штурмовик, а тот вдруг вернулся и отбомбил! 
- Какие бы не были результаты  расследования, - прорычал полковник, - паникера, демаскировавшего объект расстрелять!
-Гер оберст! Русские бомбили и флигель группы «R», - прохрипел обер лейтенант.
-Еще не легче! Есть жертвы?! Пойдемте,  посмотрим! Во дворе сейчас, вроде стало спокойно. Наверняка самолеты уже улетели.  Чего ж в подвале - то отсиживаться? 
 И полковник, ловко надев свою фуражку, выскочил из кабинета. Отто свирепо глядя на Арефьева, ткнул его в бок стволом своего, разом обнаженного люггера, кивнул на дверь, явно предлагая следовать за полковником.
По широкому, неузнаваемо изменившемуся, затянутому дымом и гарью  двору в панике сновали люди, мотоциклы, машины, грузовики, бронетранспортеры. В самом дальнем углу, за рощицей  еше дымились развалины длинного одноэтажного строения. Куда и устремилась вся группа во главе с оберстом. Перед разрушенным флигелем, прямо на траве, среди обломков кирпича, битых стекол и ломаных досок, кусков бревен. На  наспех брошенных армейских одеялах уже лежали рядами раненные, пострадавшие от бомбежки. Над ними сновал тот врач эсэсовец в белом халате, доктор Лемке, за ним санитары в белых куртках и пара медсестер в странных серых длинных платьях с белыми передниками и с громоздкими белыми  наколками, чепцами на голове.   
 Арефьев шел в группе,  вдоль рядов, лежащих раненных, за полковником, чувствуя у себя прямо с боку ствол пистолета обер лейтенанта. Одиннадцать рослых, молодых, в основном русых солдат, окровавленные лежали под березками. 
- Фройлен Ирма и лейтенант Юнг там вон, отдельно от всех, у того угла. Бедная девочка, даже юбку надеть не успела, так и лежит без всего, как есть на грязной солдатской куртке. Говорят, что они были вместе, с этим сопляком лейтенантом на узле связи, когда во флигель угодила русская бомба, - кивнул полковнику доктор, отвернувшись от очередного, осматриваемого им раненного.   
 Обер лейтенант Отто резко повернулся и пошел в указанную доктором сторону, за ним и конвоируемый им Арефьев. У развесистого куста рябины под березкой на куртке лежала необычайно бледная, синюшная Ирма, ее заостренный подбородок был весь в крови, а разом осунувшееся лицо искажено гримасой боли. Тут же с боку, в стороне от нее на шинели вытянувшись, лежал рыжий лейтенант, пристально глядя, остекленевшими голубыми глазами в небо.      
-Н… да, - проворчал, тот толстомордый унтер, но уже без потертого  саквояжа в руке,  неожиданно для Арефьева, оказавшейся рядом с ними, и, глядя на обер лейтенанта,  унтер проворчал, 
- Юнга, так вроде вот сразу, наповал. А  фройлен, вроде осколком в спину. Тоже хорошего мало. Вроде, вот тоже помирает, - проворчал унтер.
 Тут же Арефьев увидел, валящийся в траве, рядом с раненой Ирмой лакированный офицерский шлем. Немецкий офицерский шлем еще той, теперь такой далекой  Первой Мировой войны.
Унтер, неуклюже, но быстро обошел тело Ирмы, небрежно пнул шлем, проворчал,
-Беспутная девка и сейчас – то, наверное, перед этим молокососом Юнгом в койке решила потанцевать?! Шифровальщики – чертовы. Молодежь никчемная! Так ведь  и  не пожили! Все – то ни во время, все второпях, наспех!
Ворча, унтер нагнулся над трупом рыжего лейтенанта и стал зачем – то шарить по карманам у мертвого лейтенанта.
-Отто! Отто! – раздался требовательный зов оберста и обер лейтенант, оторвав свой внимательный, настороженный взгляд от Ирмы  направился к полковнику.    
   Арефьеву показалось, что лицо Ирмы на миг изменилось и он,  присев на корточки подле нее нагнулся к ее губам, краем глаза глядя на увлеченного своим делом унтера.
-Портфель.  Портфель. Там в штабе под лестницей, в ведре под тряпкой, - едва прошептала Ирма.   
С трудом понял, услышал Арефьев из мертвенно синих губ  шепот Ирмы.
Арефьев резко поднялся, оглядываясь вокруг, поправил, прикрыл Ирму полой куртки,  на которой неловко лежала фройляйн.
-Что? Померла? Отмучилась грешница, - хмыкнул унтер, разглядывая какие-то бумажки, видно обнаруженные им в кармане убитого рыжего лейтенанта.
   Прямо в воротах вдруг прогремел взрыв, и повсюду началась беспорядочная стрельба. Арефьев видел, как оберст вместе с лейтенантом Отто бросились к бронетранспортеру. Среди беспорядочного стрекота шмайсеров Арефьев с радостью уловил отчетливые, отрывистые очереди ППШа и ППД.
-Что там интересного обнаружилось? Господин унтер офицер Шмидт?! – выдохнул, не слыша своего голоса Арефьев.
К мордатому унтеру быстро подбежал, тревожно поглядывая в сторону ворот, незнакомый Арефьеву, какой-то майор СС,
-Что там Вилл? Что – то важное? 
-Последняя сводка из Берлина гер Шранке, - скривился унтер, - этому Каминскому, который теперь командует  29 – ой, ну той Локтевской бандой, фюрер присвоил звание бригаде фюрера!
-Быстро, - хмыкнул майор эсэсовец, - после гибели этого колхозного быдло Воскобойника Каминский довел численность двухсот полиции этой Локтевской Республики до пяти тысяч и вот теперь по Армейским меркам он   генерал – майор.
-А, - махнул рукой унтер, - какая разница гер Шранке, русские вздернут и  генерала. Еще и с большим удовольствием!
 У ворот опять прогремел взрыв и рухнул забор, через дыру в котором сразу с ревом и грохотом прорвался бронетранспортер, в котором  видимо были  оберст Гейнц и обер лейтенант Отто!
-Ладно, Вилли отходим в тот угол, за этот чертов ангар, там должен быть еще бронеавтомобиль, этой сверхсекретной группы! Брось все к черту! Вон Гюнтер машет рукой, давай, скорее, пока есть хоть какой - то шанс выскочить  из этого ада! Оберст вон долго не рассуждал! Рванул с Отто, только их и видели! – кричал унтеру  майор эсэсовец.
  Набегу, унтер резко обернулся и выстрелил в Арефьева. Андрей от резкого удара в бок остановился, изогнулся и упал. У Андрея будто потемнело в глазах, и он как подкошенный повалился на землю.            
        Жить! Жить! Как не во время все это случилось! Все кричало в  Арефьеве.  А он вцепился рукой, сжимая меж пальцев клок травы, чувствуя острую, нестерпимую боль в левом боку, под сердцем. Черт! Вот вроде все и окончилось! А что он успел?!
Задание не выполнено! Он только вступил на порог этого дела! Сверх важной работы! Такой нужной сейчас его Родине! Работы такой,  архи  важной в будущем! Жить, надо выжить….  И он потерял сознание.
    

                Глава 6.
            Пришел в себя майор Арефьев от  такого настойчивого писка в ушах и яркого солнечного света. Он лежал в удобной, мягкой, чистой постели. В чистой, просторной, с  высоким потолком комнате. Едва, открыв глаза, он попытался пошевелиться, как  сразу над ним склонилась женщина в халате, иль каком – то нарядном светлом платье  с приятным, таким нежным лицом, обрамленным, такими чудными,   даже веселыми, русыми кудряшками.  Она испуганно посмотрела на него и что-то нежно залопотала на не знакомом ему языке.  Такая сбивчивая ее речь, все громче и громче звучала в комнате, в ушах Арефьева, казалось, заполнила все пространство, выплеснулась за пределы комнаты. Вот распахнулась дверь в дальнем углу, в конце комнаты и в палату, вроде даже отталкивая друг друга, боком втиснулись в неширокую дверь незнакомый Арефьеву мужчина в белом халате. За ним сразу ввалился Юрка Латышев в свеженькой гимнастерке с капитанскими погонами и ярким орденом Боевого Красного Знамени на груди. Потом вошел полковник Берзень, один из замов Абакумова. Полковник застыл на пороге, с любопытством глядя на Арефьева, пропуская вперед лейтенанта.  Лейтенанта, их Лидочку. Лидочка первой подскочила к кровати и осторожно присела на край постели, схватила руку Арефьева и уткнулась в нее своим заплаканным лицом.       
-Живой! Живой Андрей Николаевич! – плакала Лидочка, целуя, тиская руку Арефьева. 
Доктор, подойдя к кровати, сурово глядя на Лидочку, отодвинул ее от Арефьева и стал сам осматривать его, ощупывать, проверять пульс, температуру, проверять повязку на его груди, внимательно заглядывать в глаза Андрея, осматривать его перебинтованные раны. Наконец, окончив свой осмотр, он сердито кивнул, посмотрел на полковника, Латышева, Лидочку и с каким – то приятным, слегка шипящим акцентом проворчал,
-Теперь можно. Но, как условились, не больше пяти минут. Вот сестрам еще надо его перевязать, сделать уколы. Ему еще необходим отдых. Ранение очень серьезное, хотя  пуля и  прошла навылет, но  наверняка задето легкое. Нужен полный покой, постельный режим. Не перенапрягайте, не утомляйте его.      
      Никаких расспросов, ни каких претензий Арефьев не услышал от, навестивших его друзей. Полковник только пожал его руку и слегка, приобняв Андрея за плечи прохрипел,
-Давай поправляйся, отлеживайся. Есть, вот тебе заданьице одно, которое только ты можешь выполнить. Этот оберст фон Гейнц отдал богу душу в том бронетранспортере, при бегстве с этой сверхсекретной базы, а вот его, ну, этот обер лейтенант Отто, хоть и тоже раненный, но смог сбежать. И теперь верняком выплывет, где - нибудь в Варшаве. Очень на это рассчитываем. Документы, что в портфеле, тебе Линда передала уже в Москве. Потому – то и я  здесь. Наш генерал велел тебе горячий привет передать, от него лично. Пожелал тебе скорейшего выздоровления. И вот Андрей орден твой, второй орден «Боевого Красного Знамени», ты лежи, лежи. Потом на гимнастерку приколешь. Место - то найдешь? Герой! Да не кривись. Как это за что? Ты ж почитай один, без оружия, вот так в полный рост к этим гадам заявился! Вот он, мол, я ответственный работник НКВД. Как будите бороться с польским сопротивлением, Варшавским восстанием, что бросите против Армии Рокоссовского, что предпримите против генерала Рыбалко?          
Они ж Андрей, после этого удачного, как им казалось, покушения на командующего фронтом Ватутина, вот судя по документам из известного тебе портфеля, серьезно готовили группу своих головорезов, чтоб организовать покушение, устранение генерала Рыбалко. Да, да. Вот хоть так хотели оттянуть, сорвать наше взятие Львова.
Сорвать наше наступление на Севера - Западе, освобождение Польши! Да и этого подонка, предателя Близняка, ты очень вовремя ликвидировал! Многие тебе благодарны! Скольким людям он жизнь покалечил,  гад – ползучий. Что там, в Москве,  что здесь в тылу врага. Одно слово – предатель! Сколько наших людей погубил паскуда. Смерть через него приняли. А ты говоришь, за что тебе орден? Носи и этот орден Андрей Николаевич  заслужил, заработал! Ну, а что там дальше будет, так как бог даст, судьба распорядиться. Поправляйся Андрей и вперед, на Берлин. По всему видно, - немец выдохся! И войне этой скоро. Очень скоро конец! А за документы, что в портфеле были, тебе особое спасибо от Виктора Семеновича.  Эту немецкую коминтерновку Линду Фрейк, он сам лично, перед самой войной, вроде как завербовал. А потом эта Линда, куда  - то запропала. Ни следов, ни концов. Что ж и такое бывает в разведке. И вот тебе - на! Выплывает, как Ирма Вольф, сотрудница штаба руководителя разведки группы Армий «Центр». Абакумов сначала не поверил. Видно, больно хлипкая, не  надежная эта девица была, так ему показалось. Да и вербовка эта, вербовкой не назовешь. Мало ли, чего по пьяной лавочке, под одеялом покажется. Кто ж знал, что и он так взлетит и ее так судьба,  помотает, да так вынесет.
Ан видишь, как все сложилось. Ее, говоришь, уж и в живых нет. А пользы нам, сколько от нее было. Да и Витя наш горюет. Лишился ценного агента. Ладно, Андрей ты давай выздоравливай и опять в седло, в строй. Не залеживайся. Поправляйся герой. Наш генерал,  да и все мы очень на тебя  рассчитываем, надеемся.
  Полковник не стал больше вдаваться в подробности ни о Линде Фрейк, - Ирме Вольф и ее «знакомстве» - связи с генералом Абакумовым. Пожал еще раз руку Арефьеву и вышел из комнаты. Лидочка еще раз чмокнула Андрея в щеку и выскользнула за полковником. Капитан Латышев, с преданностью глядя на Андрея, положил коробочку с его орденом, который он до этого, казалось бы, внимательно разглядывал, осторожно положил коробку  на тумбочку у кровати и, склонившись еще раз, пожал руку Арефьеву, виновато прохрипел,
-Вот, а меня вроде как реабилитировали. И звание мне, и орден вот за Сталинград, что я еще там получил, вернули. А этого хлыща, что на меня доносы сочинял, самого на фронт отправили. Да, вот вроде говорят он сам, где - то под Михайловкой, при форсировании Днепра погиб. Вобщем  ни – то пропал, ни – то погиб. Вы Андрей Николаевич поправляйтесь. Нам еще с Вами воевать, товарищ майор. Мы с Лидочкой на Вас зла ни держим. Служба, есть служба. Парни вот из Борисовского отряда во время подошли, да нас и выручили, а вот Вам хлебнуть пополной пришлось. Вы отлеживайтесь, поправляйтесь. Если,  что так мы вот тут рядышком, за стенкой.
  И капитан Латышев неловко поклонился Арефьеву, ткнул своими губами его в щеку, выскочил из комнаты.
Андрей Арефьев еще долго лежал, мучительно соображая, что ж это такое? Вроде как кусок его жизни, вот так выпал у него из памяти. И вот теперь эта комната, в явно не деревенской хате. Этот писк, не у него в ушах, в его голове, а где – то, там за стенкой. Это ж, верняком азбука Морзе, там за стенкой работает рация. И этот неожиданный визит полковника Берзеня, зама генерала Абакумова, можно сказать правой руки генерала. Наконец и этот врач, явно поляк, и медсестра. Где он? Где немцы? Латышев и Лидочка остались живы. Их выручила, эта Борисовская оперативная группа НКВД.
   Арефьев еще долго лежал, глядя в высокий чисто побеленный, ровный потолок, пытаясь вспомнить все, произошедшее с ним, беспокойно ворочался, размышлял. Пока  его веки разом отяжелели  и он, наконец, заснул.
Спал он расслаблено без сновидений. Слыша только сквозь сон, как брякали о коробочку стерилизатора, что стояла на его тумбочке шприцы, а потом эта миловидная медсестра осторожно стала ваткой со спиртом растирать ему вену на правой руке и осторожно сделала укол. Он проснулся только от ее настойчивого прикосновения к его щеке. Он едва приоткрыл глаза и увидел все ту же красавицу  медсестру,  которая смущенно прошептала,
-Надо покушать, пан майор. Потом можно спать.
-Где я? – прохрипел Арефьев.
- В Подлясах, пан майор, - удивленно кивнула медсестра, - это база полка пана Казимежа Собецкого,  Армии Краевой. Вы ж в Польше пан майор.
    И когда ж это меня сюда занесло?  Пожал плечами Арефьев и сразу ощутил боль в груди, где – то под сердцем.
 Э, Андрюха, видать зацепило тебя на этот раз  не на шутку. Как там наш дед Макар все говорил, - отыгрался хрен на скрипке.
  Ну, какой сейчас покой? Вот еще чуток, может еще пару дней,  поваляюсь в койке под присмотром этой пани и за дело. Вон и Латышев уж сразу видно копытом стучит, застоялся без дела. Опять этот писк за стенкой. Сколько ж у них там раций работает? Только все и пищат, пищат без  умолку. Арефьев попробовал выбраться, освободиться из-под одеяла. Но к нему сразу не слышно, откуда – то, от изголовья подскочила, будто плавно подплыла медсестра, ласково, певуче шепча,
-Ой, ой, не можно пан, не можно. Надо тихо лежать, сил набираться. Вот сейчас пану майору укольчик поставим, и пан уснет. Доктора - то сейчас нет, вышел до дому пан доктор, тоже отдохнуть, покушать надо. Сколько Вас выхаживал.  Нас  тут всех загонял. 
   После укола Андрей действительно заснул и проснулся, только тогда, когда уже солнышко спряталось за занавеску второго, крайнего, что у двери окна.
Часа полтора точно проспал,  подумал Арефьев, оглядывая комнату. В палате никого не было, и на это раз он смело попробовал освободиться из-под, аккуратно подвернутого, заправленного вокруг него одеяла, спустил ноги на гладкий, теплый пол. Придерживаясь за спинку кровати,  он робко, не уверенно сделал шаг к столику у окна и сразу почувствовал сильные руки, что подхватили его под мышки.
-Ох, какой у меня нынче беспокойный пациент.
    Услышал у себя за спиной сердитый мужской голос доктора Арефьев.
-Что пан майор, так срочно надо встать и за дела приниматься?
      Андрей с помощью доктора дошел до столика и опустился в кресло у окна, у столика, на котором лежала книга, видимо принадлежащая медсестре. Сидя в кресле, Андрей испытывал радость. Еще пару, тройку дней он поваляется и пойдет. Сам пойдет. Нет, братцы шалите! Без меня войну окончить! Я еще сгожусь! Еще смогу! К нему неслышно подошла медсестра и белой кружевной салфеткой, иль платочком,  от которого так приятно пахло цветами, какими – то травами стала вытирать его разом вспотевший лоб, щеки. Потом помогла ему подняться из кресла и отвела в кровать.               
Лежа в постели, Андрей все думал. 
   Ну, все завтра сам попробую, да вот, хоть  по стенке обойти всю  эту палату, комнату. Не черта залеживаться. Так все и пролежу. А мужики без меня и войну закончат. Вот, вот опять и эта пани Магда с тарелкой в дверях появится. Буду так в койке валяться, да жрать. А люди без меня воевать? Нет, хорош Андрюха. Завтра в поход по палате. Не спеша, без суеты. Авось, так и разгуляюсь, разойдусь стороной с этой костлявой бабкой с косой. Движение – жизнь. Главное знать меру. Правильно еще мой дед Михаил Иванович говорил, - в жизни можно сделать все,  если в молодости не надорваться. А молодость у Арефьева была тоже сплошная учеба, служба, работа, напряг.
      
                Глава 7.
       Утро началось с тщательного,  долгого осмотра Андрея врачом. Потом к Андрею заявился полковник Берзень. Полковник как обычно солидно, не спеша раскрыл свою папочку и разложил бумаги на столике у окна. Стал читать их вслух, поглядывая на Андрея, наверное, ожидая от него вопросы. Но Арефьев все слушал и молчал.
-Вот такие вот дела Андрей Николаевич. Сам видишь отлеживаться, залеживаться тебе совсем некогда. Лондонские паны вот операцию «Буря» задумали. Хотят всю Польшу, разом против немцев поднять. Понимаю, ты совсем еще слаб, доктор тоже так считает. Но тебе, край через неделю надо приступать к работе. Будишь работать в паре с капитаном Латышевым. Вы вроде в приятельских отношениях. Он в тебе уверен, да и ты, вроде ему доверяешь. Так, что сомневаться друг в друге, у вас причин нет. Главное там, в Варшаве тебе не ошибиться, не встретить твоих «закадычных» врагов. Что опять же крайне маловероятно. Все ведь вроде к тому шло. И в штабе у этого фон Гейнца только об этом все и говорили, планировали. Так что будь готов ко всему майор. Твоя главная задача, попасть в состав этой миссии в Лондон. Уж больно нужен Виктору Семеновичу свой человек там. Он тебе доверяет. Так и велел мне передать тебе. Попробуй с этим Тадеушем Пельчиньским сойтись, влезть в его окружение, а там видно будет. Определишься на месте, по обстановке.
      В самом конце июля Арефьев и Латышев были в Варшаве, в одном из отрядов Армии Крайовой. Два русских офицера, Власовца, бежавших из фашистского плена довольно быстро вписались, влились в боевую группу пана Марека, бывшего ротмистра Войска Польского. Уланский полк, где служил Марек Злотницский, в тридцать девятом был разгромлен немцами под Варшавой.   И пан Марек, избежав плена, долгое время укрывался в квартире своей сестры в  Варшавском пригороде Прага. Подрабатывал, в ближайшем кафе игрой на аккордеоне,  помогал хозяйке кафе в ведении, ее хлопотного и не безопасного, по нынешнем временам хозяйства.  Судьба свела его, как – то  с Антонием Хрусьцельем, одним из руководителей Армии Крайовой. Так пан Марек стал командиром сначала боевой группы, а затем и отряда, подпольной  Армии Крайовой. Как, бывший офицер Войска Польского пан Марек держался вне, то есть, подальше от политики и поэтому с радостью был готов оказать помощь двум офицерам, бежавшим из немецкого плена, хоть и офицерам Красной Армии, но желающим сражаться за свободу его многострадальной, милой его сердцу Отчизны, Польши. Так Арефьев и Латышев оказались в отряде пана Марека Злотницкого. Проявив себя, как опытный,  отчаянный,  расчетливый командир Арефьев, вскоре оказался у пана Хрусьцеля, в штабе будущего восстания.  Знакомясь со сводками, донесениями из отдельных отрядов, этой подпольной Армии Крайовой Арефьев только еще раз убеждался  в  слабой, не продуманной подготовленности задуманной в Лондоне операции «Бурджа» - «Буря».  Поражали действия штаба будущего восстания. Во главе восстания Лондонским правительством был назначен Тадеуш Коморовский, который за свою напористость и отчаянный, безумный нахрап носил кличку «Бур». Отрядам, этой подпольной Армии Крайовой  просто не хватало оружия, боеприпасов. Не обученные люди, посуществу с голыми руками рвались вступить в бой с подразделениями регулярной немецкой армии. Тут же  на стороне фашистов готовы были сражаться с восставшими и банды УПА, РОА, мусульманские батальоны, да мало ль всякого отребья сбежалось с частями побитого, отступающего  из  России Вермахта. Поспешно бегущего к границам  Рейха. Бронетанковые дивизии СС « Герман Геринг», «Викинг»,  «Мертвая голова» господствовали на улицах, разрушенной, разоренной Варшавы. Перед самым восстанием из Варшавы в леса, по распоряжению Правительства в изгнании были выведены отдельные отряды Армии Крайовой, для того, чтоб активизировать действия местных партизан против немецких захватчиков по всей Стране. Как впоследствии оказалось отряды, вооруженные в основном автоматическим оружием, что в значительной мере ослабило силы восставших в Варшаве. Операция «Буря» должна была быть действительно всенародной и ошеломляющей, как для врагов,  так и для союзников, Поразить всех своим размахом. Правительство в изгнании, стремилось, хотело убедить своих Английских покровителей-союзников, что Правительство Польши в изгнании не зря сидит у них в Лондоне, ест их хлеб, получает от них субсидии и другую помощь. Нужно было показать, что Правительство в изгнании не только постоянно грызется меж собой за портфели и «жирные подачки», но и вот готовит, проводит такие крупномасштабные акции. Восставшие,  были готовы, имея в руках только охотничьи ружья, да бутылки с бензином, «Коктейли Молотова»   атаковать танки фашистов. Арефьев с восхищением и ужасом смотрел на творящееся вокруг него. Через Латышева направлял сводки – радиограммы Лидочке, а та уж  в Москву. В планах операции «Буря»  не раз подчеркивалось о захвате власти в освобожденных районах, противодействии Армии Людовой, Польскому комитету национального освобождения НПКО, сформированным в Москве. Но, ни слова не говорилось об оказании, какой либо помощи, взаимодействию с войсками наступающей Красной Армии. Более того в директивах из Лондона указывалось, - не допускать части Красной Армии в освобожденные Армией Крайовой районы, всячески противодействовать их органам власти, сформированным при поддержке Красной Армии на местах, устранять, то, есть убивать активистов НПКО и Армии Людовой.   
     1 августа 1944 года было объявлено о начале Варшавского восстания в рамках операции «Буря». Настал час «W», о котором с пафосом и гонором объявил  пан Бур - Коморовский, возглавивший, по заданию Лондонского Правительства Польши восстание в Варшаве. Арефьев с капитаном Латышевым не раз принимали участие в боестолновениях с немцами, неравных боях с фашистами, часто восхищаясь мужеством восставших, их стремлением к свободе, освобождению Польши. Победе. Первые дни восстания вообще были успешны, как бы перекрывали героизмом людей и как бы вялой, нерешительностью фашистов все просчеты, все ошибки составленного, там, вдалеке, в Лондоне плана восстания.   
Как то вечером, весь в грязи и копоти к Арефьеву подошел Юрка Латышев и тихо, оглядываясь, по сторонам прохрипел,
- Слушай пан майор, тут вот какой – то капитан, вроде всем русским, бывшим офицером РОА, представляется, ну из прибалтов, видать, акцент вроде их, видно  из латышей, составляет списки дислокации отрядов восставших. Принимает заявки на оружие. Обещает горы золотые, и не только стрелкового оружия, да хоть минометы,  гранаты, мины,  патроны цинками. И все это, вроде нашими самолетами будет, там, в предместьях Варшавы, на Севера – Востоке в пуще, в лесу с парашютами наши сбросят.
- Покажи как Юра мне этого, раскаявшегося  Власовца, капитана  – кудесника, - проворчал Арефьев, -  в тех радиограммах, что мы с тобой из Центра получали, вроде никаких сообщений о таком воздушном мосте не было. Может и правда, наш Верховный переменил свое мнение, да и решил помочь полякам. Такой пожар в тылу фашистской армии грех не поддержать, не активизировать.               
-Майор, да этот капитан уже предъявил командиров некоторых отрядов, и те подтвердили получение от него нашего оружия. Пойдем в штаб к пану Мареку, этот капитан там должен быть сегодня.
   В штабе, расположенном в подвале полуразрушенного, некогда жилого дома,  штабе  Севера – Западного района царила обычная суета и неразбериха. Кто – то пытался связаться по городскому телефону, перепутанные провода телефонной линии свисали в оконце подвала и тянулись до разрушенной, разоренной квартиры на втором этаже, хотел  связаться с какой - то Язей. Здесь же, за полуразрушенной перегородкой белокурая паненка бойко работала на ключе радиостанции, передавая радиограмму, видимо в Лондон, иль в какой вышестоящий штаб. Самое страшное, что понял Арефьев, уже на второй день своего пребывания в восставшей Варшаве, в окружении пана Пельчиньского, делегата Лондонского Правительства. В Варшаве,   по существу общего руководства восстанием на месте небыло! А все приказы, поступающие восставшим из Лондона, были расплывчаты, не своевременны, абстрактны. Бур Коморовский втянулся в решение тактических задач и не владел обстановкой в целом. О помощи в форсировании Вислы войскам Красной Армии вообще нигде не упоминалось. Вот и восстание вспыхнуло, началось  в Варшаве, как только поползли такие смутные слухи, что кто – то видел русские танки в Миньск – Мазовецки, Варшавской дачной области Свидер, районе Кобылка, что в восьми километрах от Праги Варшавской. Судьбоносное решение было принято под давлением генерала брони Леопольда Окулицкого и Тадуша Пельчиньского. Объявив, о начале восстания  1 августа 1944 года Бур - Коморовский, который только, что сам  узнал, что еще 28 июля правительство Великобритании отказало Польскому правительству в изгнании оказывать помощь восставшим. Отказ последовал, из – за  непримеримой, упрямой позиции Президента Польши Миколайчика в вопросе установления Польских границ в послевоенной Европе. И явной враждебности всего Польского правительства в отношении к СССР. А ведь Польша находиться в сфере действий Красной Армии СССР.  И  вооружать, какие – то  подпольные формирования  в тылу у наступающей Красной Армии, не входило в планы союзников СССР.   Это наносило бы явный вред Антигитлеровской коалиции и нарушало бы все Тегеранские договоренности. Еще в 1943 году Черчель, Рузвельт и Сталин согласились, что восточная граница Польши и СССР должна проходить по линии Кирзона, договор еще  от 1921 года.    
-Да уж, - хмыкнул на выводы Арефьева Латышев, - им там, в Лондоне, лишь бы запалить, а как здесь потом все кончиться, так опять же есть, чем оправдаться. Не точным выполнением их приказов. Не своевременным выполнением восставшими указаний Лондонского руководства. Указаний Штаба отсюда за тысячи верст, штаба, не видящего, не ведающего всего этого ужаса. Вон только и говорят, что по лесам под Варшавой море оружия в тайных схронах лежит, только сюда завезти его не успели. Вот и воюют теперь, чем придется! Стратеги, рукамиводители хреновы! Маму их! – ругался Латышев.
 Положение  восставших, поистине было ужасающим. Это видели и Арефьев и Латышев, постоянно прибывая в рядах повстанцев, в гуще восстания. Вот и на этот раз,  растолкав толпу в единственной большой комнате подвала, со сводчатым потолком комнате, едва освещенной большой кирасиновой, видимо, какой – то еще крестьянской лампой, под потолком. Юрка Латышев указал Арефьеву на капитана в мятой, великоватой ему старой гимнастерке, кое, как перетянутой, перекрученной портупеей, который, что - то сосредоточенно записывал на листе бумаги, заправленной в потертую планшетку. Внимательно,  слушая парня в немецкой плащ накидке с новеньким нашим ППШа на груди. Чуть в стороне Андрей увидел, того мордатого унтера СС, но на этот раз унтер Шмидт был в какой – то заношенной, неопрятной гражданской одежде и ботинках на толстой подошве с высокими, зашнурованными берцами. Унтер мирно беседовал с кудрявым парнем на голове,  которого была лихо сдвинутая набекрень, вроде казачья папаха – кубанка. Черт, сколько же их здесь? Арефьев едва протиснулся к капитану и удивленно пробасил,
-Вот так встреча гер обер лейтенант Отто, если не  ошибаюсь?
В это время в дальнем углу комнаты, где - то у рации прогремел взрыв,  и лампа под потолком качнулась, погасла. В неразберихе, в потемках, пока при свете карманных фонариков, зажигалок  разобрались, что это рванула лимонка, вроде небрежно  висевшая на поясе у одного из бойцов охранения. Убрали убитых, оказали помощь раненым. «Капитан» Отто и унтер Шмидт, будто сквозь землю провалились. Арефьев с трудом нашел командира отряда Марека, в отряде которого, на территории которого они находились в данный момент, и дал ему подробное описание внешности Отто и  Шмидта.       
     Черт!  Что же затевают фашисты? Внедрив своих людей, профессиональных разведчиков в ряды восставших. Арефьев еще долго ломал голову, анализируя события, сопоставляя факты, и пришел к выводу. Фашисты точно устанавливают очаги восстания и крушат их по одному. Стягивая вокруг них танки, артиллерию и казаков Атамана Краснова, банды УПА. Планомерно, с немецкой тщательностью гасят, душат восстание. Латышев только, только передал ему радиограмму, в которой  сообщалось, что ставкой Верховного Главнокомандующего, в Москве принято решение, организовать воздушный мост и с помощью авиации наладить снабжение восставших оружием и боеприпасами, продовольствием и медикаментами.
-Ну, вот и еще одна задачка для этого обер лейтенанта Отто, выяснить, установить места приема груза из Москвы, - хмыкнул Арефьев, -  организовать его захват, или уничтожение. Как получится. И «прикармливал» этот Отто восставших верняком оружием из захваченных фашистами наших посылок. Вон, как в доверие влез. Командиры отрядов, начальники штабов восставших районов в рот ему заглядывали, готовы были поделиться с ним любыми сведениями. А как же человек связанный с наступающей Красной Армией, чуть ли не личный посланец Сталина. Мало ль чего этот хлыщ им тут про себя не наплел, нагородил. Ладно, надо не зацикливаться только на поимке этого Отто, а помочь восставшим в бесперебойной приемке груза, оружия и всего прочего. Всего того, что отрывает от себя наша Армия, наша Страна, оказывая помощь восставшим в  тылу врага. Так мы окажем реальную помощь в продвижении наших войск на Запад. Приблизим Победу над врагом.
     В этот же день Арефьев узнал, что фашисты, в основном отряды колобарционистов, из УПА, РОА и казаки атамана Краснова активно выходят на площадки приема груза для восставших, лесные площадки в основном находящиеся  в  Юга – Восточных предместьях Варшавы и, перебив партизан, иль просто опередив их, захватывают груз. Среди казаков атамана Краснова, даже появились группы, которые перепродают повстанцам захваченное  оружие, медикаменты, продукты из посылок, сброшенных нашей авиацией.               
               
               
                Глава 8.
    Уже на третий день восстания немцы, будто очухавшись, бросили на восставших новые подразделения танков и солдат – штрафников зондер – полка СС « Дирпенвангер» генерала фон Формона. Вместо генерала Фишера, губернатором Варшавы был назначен обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах Зелевский.   
Фашисты, остервенело, бросили в бой даже авиацию. Сровняв с землей, безжалостно разрушив две трети города. На начало восстания немецкий гарнизон Варшавы насчитывал около 20  тысяч человек. В рядах восставших, бойцов Армии Крайовой по данным Лондонского правительства в изгнании насчитывалось более 50  тысяч лиц обоего пола, начиная с 13 –ти летнего возраста.
  Командиром восставших, на тактическом уровне, был назначен Анджей Хрусьцель, кличка «Монтер», он тут же доложил в Лондон, что уже 4 августа восставшим удалось захватить ряд стратегически важных объектов, включая некоторые мосты через Вислу, железнодорожный вокзал, и частично телефонную станцию, ряд важных опорных пунктов немцев в  городе.
     Но Арефьев - то знал, что повстанцам не удалось в полной мере воспользоваться эффектом внезапности, так как фашисты знали о начале восстания. Заранее подготовились к обороне и, используя танки, артиллерию смогли удержать большую часть стратегически важных объектов, а в ряде случаев и вернуть себе ранее утраченные позиции.      
Уже к 17 – ти часам  5 августа фашисты при поддержке танков и авиации, при участии 608 –го полка Вермахта, батальонов азербайджанского полка. Сводного штурмового полка СС « Рона», бронепоезда при нем. Пятого казачьего полка, под командованием полковника Бондаренко полностью выбили, освободили от восставших  такие районы Варшавы, как Охота и Воля. Блокировали отдельные очаги повстанцев в центре Варшавы, применяя авиацию, танки, артиллерию приняли меры, что б  уничтожить их.
  Понеся значительные, тяжелые потери,  повстанцы приняли решение вывести отдельные отряды Армии Крайовой из Варшавы в леса Варшавского повята. В Варшаве продолжать бои.  Восстание продолжалось, в рядах бойцов остались теперь около тридцати тысяч бойцов Армии Крайовой.
Не смотря на тяжелое положение Вермахта, на фронтах в России и на Западе Европы немцы бросали, подтягивали к Варшаве все новые части. Части хорошо вооруженные, полнокомплектные, имеющие боевой опыт, особенно в уличных боях.
           Уже 2-го августа Бур – Коморовский направил в Лондон, в Правительство Польши радиограмму, -
«Поскольку мы начали  открытые бои за Варшаву, мы требуем, чтобы Советы помогли нам немедленной атакой извне»!
Тогда же он обратился с требованием  о десантировании 1-ой Польской отдельной парашютной  бригады генерала Станислава Сосабоневского из состава Польских вооруженных сил, сражающихся с фашистами на Западе, в Италии. И еще, что б самолетами было доставлено и сброшено восставшим оружие и боеприпасы.
5 - го августа восстание в районе Варшавской Праги было полностью подавленно, разгромлено. Выходящие из окружения бойцы Армии Крайовой захватили концлагерь Генсиувка, освободив 3836 человек, среди которых было около 400 евреев. Бои шли в уцелевших, центральных районах Варшавы. Пользуясь разветвленной сетью подвалов и каналов канализации, водоснабжения восставшие перемещались по городу, меняя позиции, продолжали вести бои с фашистами.         
    Помимо сведений из штаба Хрусьцеля – Монтера, Арефьев черпал сведенья из разговоров, бесед, документов получаемых Тадеушем Пельчиньским, личных наблюдений. Его отчеты ежедневно передавала Лидочка, находившаяся при штабе, в отряде пана Марека в центре Варшавы, передавала донесения Арефьева  в Центр, в Москву. Капитан Латышев воевал в отряде Армии Крайовой, сражающегося в районе Варшавы Воля.
    Пользуясь своим положением человека от пана делегата от Правительства в изгнании, человека из Лондона, Арефьев перемещался из отряда в отряд, с объекта на объект. И старался сложить, представить полную картину Варшавского восстания. Дни, сутки в постоянных, бесконечных боях, в его прямой работе, летели для  Андрея быстро, незаметно.      
   В начале сентября стало ясно, что Варшавское восстание почти полностью подавленно, разгромлено. Во время одной из встреч с Лидочкой Арефьев узнал, что в одном из центральных храмов Варшавы, в рядах отряда восставших, которые вели непрерывный бой с превосходящими силами фашистов почти десять суток погиб капитан Латышев. Немцы, отчаявшись сломить сопротивление этого отряда, вызвали авиацию и бомбардировщики,  буквально за считанные минуты сравняли с землей этот костел и близлежащие к нему жилые дома. Похоронив под обломками героических бойцов за свободу и мирных жителей Варшавы. И это был не единственный пример из повседневной жизни Варшавского восстания.
10 сентября в сводке, в Лондон штаб восстания доложил, что положение Армии Крайовой критическое, что по их сведениям рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, лично выехавший из Берлина в восточную Пруссию, в Познань, где занимается формированием и направлением, вновь сформированных частей  на подавление восстания в Варшаве. Гиммлер отдал приказ, атаковать всеми силами Повислье, чтоб организовать там прочную оборону против, надвигающихся войск  Первого Белорусского фронта, армий Рокоссовского, Первой армии Войска Польского.
  12 сентября в предместье Варшавы, в Пиршове  собрались все руководители восстания, и был создан общий комитет войск Армии Крайовой, Армии Людовой и Корпуса безопасности Польши. Общее командование, вооруженными силами Польши, руководство которым, в Лондоне было передано генералу Юлиану Скоковскому.
  29 сентября 1944 – го года фашисты начали решительное наступление в районе Мокутов, где повстанцы капитулировали 27 сентября. 29 сентября немцы атаковали Жолибож, защитники которого сдались 30 – го сентября.
При этом немало бойцов - восставших под командованием подполковника Владислава Рокицкого не сложили оружие, а  через подземные каналы ушли в район Центр, продолжать вооруженную борьбу с фашистами.
29-го сентября фашисты в районе Кампинос вступили в последний бой с восставшими. 19-я танковая Армия Вермахта, усиленная пехотой из корпуса генерала Баха – Зелевского   (около пяти тысяч человек) атаковали повстанцев.
     Подготовленный штабом 2-й дивизии 1-й Армии Войска Польского план эвакуации за Вислу бойцов Армии Крайовой был, отвергнут командиром группировки Армии Крайовой подполковником Недзельским, так, как он накануне получил приказ из Лондона, - «Сдаваться в плен только немцам»!
   С каждым днем Арефьев все ясней сознавал, что Варшавское восстание в военном смысле против фашистов, а в политическом против СССР.
Принять помощь Советской России, чтоб противостоять Красной Армии. Таков был иезуитский план Польского правительства в изгнании, принявшего в Лондоне решение 2 октября 1944 – го года Варшавское восстание прекратить, повстанцам капитулировать. Правительство Польши  в изгнании во главе с новым Президентом Польши Владислав Рачкевичем отстранили от командования Армии Крайовой генерала Казимежа Соснковского. Назначили  Тадеуша Бур – Комаровского командующим польскими вооруженными силами.
 На 1 октября 1944 года повстанцы, потеряв в боях до 17 тысяч убитыми и до 6 тысяч ранеными. Потери среди мирного населения Варшавы составили, примерно  до 200 тысяч человек.
   По приказу генерала Бур – Коморовского восставшие прекратили огонь.
        2 – го октября, Бур – Коморовский в штабе немецкого генерала Эриха фон дем Баха – Зелевского подписал капитуляцию, согласно которой все бойцы Армии Крайовой признаются немцам военнопленными, а жители Варшавы подлежат немедленной депортации. В числе военнопленных бойцов Армии Крайовой, вновь в плену у немцев оказались, более тысячи офицеров и шесть генералов, некогда регулярной Польской Армии.               
   Арефьев еще долго вспоминал Варшаву тех дней. Город, почти весь разрушенный, когда – то красавиц город, теперь  до 85 процентов лежащий в руинах. По едва расчищенным улицам Варшавы бредут толпы выживших, уцелевших мирных  жителей города, депортируемых немцами. Кого на принудительные работы в Германию, кого в концлагеря на смерть. Понуро проходят рядами, стараясь держать строй, обезоруженные бойцы Армии Крайовой. И все это, скопище людей, проходит под пристальными, насмешливыми взглядами победителей – фашистов, немцев.
    И еще это фото, где ссутулившись, неловко протянув руку для рукопожатия, неопрятно одетый, в какой-то гражданской заношенной, мятой одежде Бур Коморовский жмет руку, будто стыдливо глядя в сторону после подписания договора  о капитуляции, смеющемуся во весь рот немецкому генералу Эриху фон дем Баху – Зелевскому.   
   Все это отложилось, прочно осело в памяти Арефьева навсегда, на всю оставшуюся жизнь.
               
                Глава 9.
   Лидочка, как и было условленно, осталась с партизанами, дожидаться, наступающую Красную Армию, а Арефьев с группой пана Пельчиньского ушел на Север, к морю. Для Андрея опять потянулись тревожные дни бесконечных переходов по лесам, болотам. Тревожные ночевки у костра, в продуваемых ветром, промокаемых под мелким, осенним, холодным дождем, наспех сооруженных шалашах. Деревни попадались на их пути редко, в основном сожженные, разграбленные, отступающими фашистами. Да и пан командир старался, почему – то вести свой малочисленный отряд скрытно, не вступать в контакты с населением. Населением, как правило, нищим, обозленным, обобранным Вермахтом и тем ненасытным кодлом всяких колаборантционистов - антисоветчиков, что бежали стаями с немцами, за ними из Росси, с Востока. Иногда  отряду пана Пельчиньского, состоявшему из пятнадцати человек везло, выпадал ночлег, в какой нибудь деревенской хате, иль лесной сторожке. Андрей всегда пристраивался поближе к пану Еже, не молодому,  опрятному пану, бывшему до войны профессором Варшавского Университета.            
    Пан Еже, всегда с ухмылкой, глядя в глаза Андрею, не громко говорил,
- Что ж пан Анджей, так и до Лондона добежим. Найдешь там себе, какую молодую, состоятельную мисс и осядешь в Европе. Тебе теперь после всех твоих приключений на глаза вашему усачу с трубкой, что в Кремле сидит опасно показываться. Тебя вместе с вашим генералом Власовым могут на одной веревке удавить, иль на Калыму «греться» с киркой отправят.
-Что Вы пан Еже, - хмыкнул Андрей, пуская клубы дыма из цигарки, глядя на язычки огня в печурке, - где я и где этот генерал Власов.
-Да уж, - потянулся на табурете пан Еже, запахивая на себе овчинный крестьянский армячок, что он в последнее время носил поверх некогда франтоватого Варшавского костюмчика и всегда белой рубашки  с галстуком. Зевнув пан Еже, продолжил, глядя тоже, как и Андрей на огонь в печке,
- Вот вы когда с Риббентропом договор подписали, что Гитлер на Советы не нападет? В 39 – м? А наш Юзэк Пилсудский с Гитлером еще в 1934 году сговорился, что Войско Польское совместно с Германским Вермахтом в Европе новый порядок установит. Нам отойдет часть Чехии, Белоруссии, Украины. Одно слово Речь Посполита от моря до моря! Да вот в тридцать девятом наш маршал Рыдз-Смигла расплевался со швабами из – за  раздела Украины  и пошло! За две недели всю Польшу разгромили, разорили. Да еще и призыв поляков в части Вермахта организовали. Почитай 200 тысяч поляков в частях Вермахта в России против Советов воевали. Такое пан Анджей не забудется, не простится, хоть вашими вождями, хоть вашими солдатами Красной Армии, жителями порушенных, разоренных, соженных городов и  сел  России. А сколько людей поубивали, да в Германию, в рабство угнали!  Так, что тебе одна дорога, один путь. Осесть здесь в Европе, затаиться, затеряться и ждать когда вся эта Война окончится. Народ мирно заживет. А там уж видно будет. Как судьба повернет, куда тебя вынесет. 
             Как-то на шоссе,  аж под Цехановум их отряд столкнулся с такой же беспорядочно бредущей по шоссе группой, по форме одежды Андрей понял, что это были власовцы. Уж и не вспомнить из-за чего, как завязалась перестрелка. Но после боя, в одной из хат придорожной деревеньки их предводитель пан Пельчиньский  недосчитался пятерых своих бойцов. Гибель троих видели многие члены их отряда, а вот пан Ежи и еще один счетовод из какой – то Варшавской  конторы пропали бесследно.
Ну вот, - подумал Андрей, - пан Ежи меня все подбивал затаиться. А тут сам, как только случай представился, слинял, сбежал по тихому, да еще и этого счетовода с собой сговорил. Ладно, он уже мужичонка в годах. Решил сам, когда для него война кончилась.      
         Одного раненого в живот бойца пан Пельчиньский оставил в хате, на попичение старика  хозяина, его жены и ее контуженной, немой сестры. Теперь уже   впятером они отправились дальше. Обошли стороной, этот разоренный, пустынный Цеханув и там, в лесу наткнулись на кем - то брошенный грузовик. Быстро, среди бойцов сыскался толковый механик – водитель и они, усевшись в кузове машины, продолжили свой путь на Север, к морю. Через час их, такого комфортного, быстрого пути на шоссе с проселка, из близлежащего леска выехали три немецких мотоцикла и первая же очередь из пулемета, что торчал в коляске мотоцикла, прошила насквозь кабину грузовичка. Погиб водитель и пан Зигмунд, что сидел с ним рядом в кабине.  Все оставшиеся в живых быстро соскочили с заглохшей, съехавшей в кювет машины и оставшимися у них гранатами закидали немецкий патруль. Потом молча, быстро схоронили своих убитых товарищей. И пан Пельчиньский решил, что им  так до моря не добраться, а следует затаиться, перезимовать в каком, близлежащем городке и жать англичан, американцев. Должен же кто-то из них придти освобождать Польшу? Так уж случилось, что в марте 1945 года, только Арефьев, Пельчиньский, да  хорунжий Дроздецкий таким промозглым, весенним утром отправились из Дзялово, городка, где пережила зиму их группа в Солот, городишко совсем рядом с портовым городом Гданьск. Еще в Дзялово они потеряли двух своих бойцов. Там  на  явочной квартире они встретили парней из НПКО, из Армии Людовой и горячий на слово хорунжий Дроздецкий не сдержался, а потом и стал стрелять в этих, в общем - то мирно, встретивших их, своих политических противников. Слово за слово и началась свара. Андрей, иль как его уже привыкли звать поляки Анджей, попытался было успокоить Дроздецкого. Но хорунжий выхватил из-за голенища своего сапога Браунинг и выстрелил в пана Матыя, одного из вожаков местного НПКО, сразу началась стрельба. На шум в квартире прибежал немецкий патруль, и Арефьев с Пельчиньским с большим трудом вырвались из этой кровавой неразберихи. Переночевали в сыром, холодном подвале, а утром Пельчиньский привел Андрея на квартиру к пану Збигневу Прокружлому, бывшему адвокату. Одному из некогда состоятельных панов, сочувствующих Пельчиньскому, его давнему знакомому.  Пан Збигнев, как он заявил сразу Пельчиньскому, - что он, как и все поляки против швабов, но вне политики. С призрением относится к деятельности Польского правительства в изгнании, что сидит в Лондоне.
   Не жаловал пан Збигнев и НПКО, Армию Людову, что были, по его убеждению, созданы по указке, и при содействии Москвы. Через пана адвоката Пельчиньский передал радиограмму в Лондон, что он жив, что вот сейчас находиться  в Солоте со своим другом, бывшим власовским офицером Анджеем Арефьевым, что они готовы перебраться в  Гданьск.  А оттуда морем, при содействии Правительства в изгнании и английских спецслужб готовы вернуться в Лондон, чтоб сообщить мировой общественности истинное положение дел в Польше, результаты Варшавского восстания.  Включиться в борьбу с Советами, СССР. Армия, которых не поддержала, должным образом Варшавское восстание. Красная Армия рвется на Берлин, к захвату большей части Европы. И дальнейшее промедление, активных действий Второго фронта, чревато тем, что коммунистическая зараза разольется по всей Европе. Взволнованный Пельчиньский исписал два листа бумаги, на что пан  адвокат, только хмыкнул, но взял это пространное послание, ушел к своим давним знакомым из Армии Крайовой, у которых была тайная рация и которые имели связь с Лондоном. Через пару часов, как обещал пан Прокружлый,  домой он не вернулся и Пельчиньский с Арефьевым прождали его всю ночь, беспокойно прислушиваясь, ловя любые шаги на лестнице в подъезде, сжимая в руках взведенное к бою оружие. Наконец, утром в квартиру адвоката позвонил, какой - то чумазый, тощий оборванец. Запыхавшийся мальчишка, постоянно оглядываясь, не переступив порог квартиры, сбиваясь, проглатывая слова, сообщил Андрею и Пельчиньскому, что стоял за портьерой в дверях комнаты,  сжимая свой «Вальтер», посланец сообщил, что пан адвокат ранен, и находиться сейчас у своих давних друзей. Что на прежней конспиративной квартире его поджидала засада швабов.  Пан адвокат чудом остался жив. Ему удалось связаться с Лондоном и пану Пельчиньскому с его другом нужно срочно пробираться в Гданьск.  Там в пивной «Злата дыня», что рядом с  портом, найти надо  механика, иль дворника этого заведения пана Юрека, сказать ему, что они от пана Стаха - «Серого», что по четвергам служит мессу в костеле « У Фомы»  и этот механик  им поможет.
Как только дверь за пацаном закрылась, из-за портьеры вышел взбешенный Пельчиньский,
-Я так и знал! Вот и этот пан адвокат, сочувствующий нашему делу нас бессовестно со своего хвоста сбросил! Отсыпается, поди, у какой девки под боком, а вы, мол, сами выкручивайтесь! Либеральная интеллигенция! Сволочи! Дьявол их забери! Только и могут, что все судачить о свободе, демократии, утираясь салфеткой, да под чашечку кофе с коньяком петь, - «Еще ж Польша не сгинела»!   Лизоблюды -  либералы подлые! Бред, какой – то. Толи механик, толи дворник, да еще и мессу служит в костеле! Хотя сейчас всякое может быть! Ну и хлыщ этот пан Прокружлый! Адвокат! Как был жуликом, так им и остался! Пройдоха!     Езжайте в порт, в Гданьск! Там вас Гестапо, СД сцапают! А он, вроде как опять не причем. Зато, когда время придет, полезет за наградами. Как же? Он укрывал, содействовал борцам сопротивления! Рисковал своей шкурой! – долго ворчал Пельчиньский.
-Ладно, пан Тадеуш, пошли в подвал ночевать, а поутру,  разберемся, как нам по быстрому до Гданьска добраться. А то здесь можем и патруль швабов дождаться. Не доверяю я этому адвокату приятелю вашему.
-Там, в Гданьске сейчас, наверное, швабов полно! Какие пивные, какие механики, дворники?! Верная смерть! Провал! – взвился Пельчиньский.
-А у нас другого выхода нет, - посмотрел грустно на него Арефьев.
      
                Глава 10.
          Пасмурным, ветреным утром они выбрались из своего убежища, даже не проверив, вернулся ли к себе пан  адвокат. Прячась за заборами, развалинами сгоревших домов выбрались на окраину городка. Обошли кустами, овражком пост на выезде из города и пошли по пустынной дороге, пролесками вдоль дороги, оглядываясь по сторонам. Через полчаса сбежали в кусты у обочины, пережидать колонну автомашин, на которых ехали немцы. Наконец к обеду они догнали скопище, толпу людей, уныло бредущую по дороге, как оказалось тоже в сторону Гданьска. Беженцы.
Андрей тут же пристроился помочь, вроде уже такой немолодой, видно уставшей пани,  толкающую перед собой  не то тележку, ни - то кресло каталку, к которому были приторочены чемодан и узлы. В кресле сидел сгорбленный, кое как  укутанный пледом и пальто старик. Оказалось, что это отец пани Ядвиги, что они  уж почти как месяц добираются из своего дома в разрушенной Варшаве в Гданьск к сестре пана профессора. Нет, до Солота их на автомобиле довез друг пани Ядвиги, немецкий офицер Генрих Штольц, но вот, в Солоте его задержал патруль. Генрих  оставил их у пани Регины, своей давней знакомой и уехал в комендатуру, было это почти три недели назад. Пани Регина узнала через знакомых, что Генриха, со скандалом определили в какую – то зондер команду и срочно оправили на фронт. Так что теперь они сами не знают, как будут добираться до Гданьск? Как, встретит их тетя Кристина, с которой она, пани Ядвига не виделась уж много лет, а ее отец пан Станислав, так и вообще рассорился с сестрой еще в тридцать восьмом из – за бабушкиного наследства. Так, что и они тоже бегут в Гданьск, в неизвестность.
Так вот, слушая грустный, бесконечный рассказ разговорчивой пани Ядвиги, прерываемый ее горестными стонами,  они брели по обочине в толпе таких же беженцев. Сторонясь автомашин, грузовиков груженных, какими – то ящиками, хмурыми солдатами, да легковушек с напыщенно суровыми немецкими офицерами.
К вечеру у одной из деревушек, иль небольшого хуторка, поместья их, всю толпу беженцев остановил немецкий патруль. Стали проверять документы у беженцев. Пользуясь, малочисленностью патруля и, честно говоря, отсутствием должного рвения со стороны солдат патруля Анджей Арефьев с Пельчиньским по дну заболоченного, заросшего ивняком овражка сбежали. Переночевали в каком-то сарае, на прелом, сыром сене и утром осторожно выбрались за хутором на шоссе. Прячась за деревьями, уже голыми опавшими кустами пошли дальше. Через час они увидели на дороге, что – то вроде телеги иль коляски, которой правил пан в коричневом меховом жилете и альпийской шляпе. Пан, все что – то ворчал, нахлестывая серого мерина, который едва плелся по шоссе. Андрей вышел на обочину и подошел к тележке.
   Стараясь, как можно приветливей улыбаться, Андрей поздоровался с возницей.
-Чем пан так расстроен? – спросил Андрей.
-Так это ж, бесово племя, со своими тарахтелками! Совсем вот маго Рашика спугали! Язька, дура с ними укатила, покататься! Вот и узел свой оставила! Поди, они ей накатают! В первом же лесочке подол задерут, та и бросят дуру! Прости меня матка боска,  за эту дуру безродную!  Горемычную.
Оказалось, что  попутчица возницы Язька, девка, чуть больше двадцати лет отроду, которая жила на их хуторе у пана Радэка с прошлой весны. Вроде пришла к ним, откуда – то из - под Варшавы. О себе рассказывала мало, все с его сопливым сыном Вацеком женихалась. И вот теперь видно пропала.
Выяснилось, что пан Радэк едет до Гданьска, до сестры, так повидаться, да кой чего из продуктов поменять на эти городские штучки, так необходимые в их деревенском хозяйстве.               
    Вышедший, к ним, из-за дерева, подошел к телеге пан Пельчиньский, сразу присоединился к разговору. Не жлобясь, протянул пану Радэку свой портсигар, из которого  возница щедро угостился тремя городскими цигарками. Одну сунул за ухо, другую положил в свою франтоватую шляпу, а третью тут же закурил, щелкнув перед носом удивленного Пельчиньского красивой серебристой, явно немецкой зажигалкой.
Так, куря и болтая ни о чем, они двинулись дальше по дороге. Пельчиньский через полчаса пути с разрешения пана Радэка удобно устроился на тележке, позади возницы, потом и Андрей уселся с краю коляски. Так они проехали по дороге еще с час. Их обогнала колонна грузовиков, потом вереницей промчались с десяток мотоциклов, в колясках которых, если не сидели за пулеметами угрюмые немцы, то коляски были доверху набиты чемоданами, узлами.
Эва, швабы драпают, - хмыкнул пан Радэк, - поди, в Гданьске их, какой пароход поджидает. Только нам, вот бежать некуда, та и незачем. Здесь наш край, наша Отчизна. Ну,  придут русские, а может и англичане с американцами, та пусть хоть негры. Уживемся со всеми. Нам что Людова, что Крайова. Мы в политику не лезем. Не нашего ума это дело. Только б не грабили, в колхозы не сгоняли, та девок наших не трогали, не обижали.      
Эва, паны, гляньте, как у моста, вроде пост какой, документы проверять опять будут. Лишь бы мою поклажу не тронули. Матка боска, что за день!      
     Андрей с Пельчиньским тут же спрыгнули с коляски и тихонько подались в лесок, по обочине дороги. Быстро спустились к реке и стали наблюдать за происходящим на мосту. Пост на мосту был из солдат на трех мотоциклах. В коляске одного из них сидел грузный немец, все оглаживающий себя по щекам, да поправляя пулемет. В коляске второго мотоцикла сидела, вроде женщина в какой-то толи меховой, толи плюшевой жакетке. С женщиной болтал солдат, сидящий на задним сиденье этого мотоцикла. То и дела прихлебывая из фляжки, он вроде невзначай хлопал по груди женщину и все скалился. Остальные пятеро солдат, во главе с рыжим  унтер-офицером бойко рылись в вещах, подъехавших к мосту телег, колясок, иль просто тележек.
- Ну, все нам их всех не переждать, да и швабы во вкус вошли, вроде с этого мосточка быстро не собираются, - проворчал пан Пельчиньский.
- Куда ж им собираться? У них вроде здесь пост, - хмыкнул Андрей.
- До Гданьска, как пан Радэк говорил отсюда вроде километров десять, иль того меньше. Надо же так глупо застрять, - выругался Пельчиньский.
В это время на мосту,  к проверяющим, подъехал пан Радэк. Что-то, объясняя унтеру, стал размахивать руками. В это время там, у перил в коляске одного из мотоциклов прогремел выстрел, и толпа беженцев бросилась беспорядочно бежать через мост, проч от поста. Им вслед, тут же рыкнул пулемет. Но вот два мотоцикла с ревом и треском рванули за мчащимися от моста телегами. Андрей с Пельчиньским выскочили из – под мостка и тут же Андрей не вынимая из кармана свой Люггер выстрелил, через полу куртки в немца, того толстяка пулеметчика, что маялся, оглаживая себя в коляске мотоцикла. Долговязый рыжий немец, что восседал до этого  на заднем сиденье, валялся тут же на затоптанных досках моста, сжимая в руке фляжку, а женщина, иль девица, что была рядом, с эти солдатом утирала слезы, грязным, обветренным кулаком, в кулаке она держала, какой – то странный, видимо старинный пистолет. С реки, у моста, слышались крики и плеск воды. Быстро, глянув через плечо, Арефьев увидел в воде мокрого немца, который громко ругаясь, вылезал на заболоченный берег речушки, цепляясь за пожелтевший камыш.
   Не дожидаясь финала сцены, Андрей оттолкнул от мотоцикла зареванную, растрепанную девку с бутылкой, какой - то жидкости в руке и вскочил на сиденье, завел двигатель, вывернул руль и рванул по мосту, тут же заметив, что пан Пельчиньский кулем свалился в коляску мотоцикла. Они быстро проскочили по мосту и уже, выехав на шоссе, увидели впереди, возвращающиеся к мостку телеги, повозки беженцев в окружении, подгоняемые двумя, выехавшими преследовать их мотоциклами. Арефьев быстро свернул с шоссе, едва не перевернувшись, проскочил через кювет, а пан Пельчиньский, наконец – то разобравшись, удобно усевшись в коляске, дал короткую очередь из пулемета, что торчал перед ним в коляске, очередь в сторону переднего мотоцикла со швабами, что ехал, впереди, этой сгрудившейся толпы телег – повозок. Проехав, по полю еще с сотню метров они соскочили с мотоцикла, бросив его у большой груды камней. Камней, видимо собранных на поле и сложенных горкой на краю участка. Быстро сбежали в ложок, по дну которого бежал не большой ручей на краю поля, участка и пошли по ручью вверх, как им казалось в сторону Гданьска. Минут через десять остановились, прислушиваясь. Нет, ни треска мотоциклов, ни стрельбы у них за спиной не слышно. Пан Пельчиньский тут же присел на корягу и прохрипел,
-А ловко ты пан Анджей мотоцикл - то водишь. В том рву, что у дороги, я думал, вот сейчас перевернемся, я из люльки выпаду и конец. Ан, нет проскочили.  Ну, видно и на этот раз Матка Боска за нас.
    Андрей поправил ремень, что подпоясывал его овчинный ни то полушубок, ни то куртку и присев к ручью умыл вспотевшее, грязное лицо.
 Поздно вечером они, хоронясь в развалинах, прячась за обгорелыми, покосившимися заборами, рискуя нарваться на какой, пикет, патруль, добрались до какого – то особняка, окруженного железной оградой, с тусклым огоньком в оконце каменной будки у ворот. Часового у ажурных ворот небыло. И Андрей, крадучись подошел к оконцу, заглянул через него в будку. За столом у самой двери сидел старик в сером пальто, подпоясанном ни то шарфом, ни то скрученным женским платком. В углу у двери, тут же стояла двустволка. Старик, что-то прихлебывал из большой глиняной кружки. Оглядевшись по сторонам,  Андрей осторожно постучал в оконце. Дед, даже не шелохнулся, так же продолжая  глотать из кружки, улыбаясь и что-то приговаривая,  видно, испытывая от своего напитка удовольствие. Чуть слышно Андрей зло выругался и пошел к воротам обе половинки, которых были перемотаны меж собой металлической цепью.      
 Арефьев попробовал пролезть в щель между створок ворот, но щель оказалась не достаточно велика.
    Пан Пельчиньский потянул его за рукав, указывая на прут в заборе. Андрей, даже и ни обратил на него внимание, когда шел вдоль забора к воротам. Арефьев взялся за холодный, слегка ребристый прут и почувствовал, что тот легко пошел в сторону. Только сейчас, при тусклом свете едва, пробивающимся из оконца будки Андрей увидел, уже тщательно затертые следы на парапете изгороди, куда был вставлен прут. Ну, едри их мать! Паны чертовы! Все - то у них с подвохом, с секретом. Поди, сам пан хозяин особнячка, когда по пъяне, по-тихому возвернутся домой желает, такую лазейку и придумал, - хмыкнул Арефьев и пролез в ограду, за забор, пошел к сторожке. Дверь в будку оказалась не заперта. В маленькой тесной комнатенке было сыро и душно, Андрей сразу почувствовал сладковатый запах алкоголя. Старик сразу было дернулся за ружьем, но Андрей  резко и решительно усадил его обратно на табурет у стола и, сунув ему под нос свой люггер, в котором по его памяти, еще оставался один патрон, хриплым голосом, грозно, посоветовал деду, - не беспокоится. Не шуметь без толку.   
   Старик внимательно смотрел, куда - то через плечо Андрея. Арефьев понял, что за его спиной, на пороге стоит пан Пельчиньский. Старик прищурил глаза и удивленно замотал головой, изумленно, едва прошептал,
- Никак Вы пан Тадеуш? Вы ж вроде там, далеко должны быть, в Лондоне? Как часто Вас пан Збигнев с пани Софией вспоминали.
-Что они? Где они? – проворчал Пельчиньский.
-Где ж им быть. Пан Збигнев, как всегда все мотается по делам, а пани  София с паненкой Гражиной дома, иной раз погулять выдут, да какие нынче прогулки. А я Вас пан Пельчиньский еле признал. Всегда такой франт, всегда такой ухоженный.
-Война, время такое Ерема. Ты - то как? 
-Спасибо за заботу пан Тадеуш. Слава Всевышнему, пока ноги носят. Да вот, из обслуги то всего я да Мирка с Язькой остались, старые уже. Одна Марыська  при пани Софии, так она сирота, куда ей деваться. А все кто куда разбежались. Кого швабы вот забрали.  Да вот, а  нам - то   куда бежать? Это молодые все разбежались. В доме нынче пусто. Этот шваб, когда приедет с девками своими. Да вот и его уж давно невидать. Девок вроде в порту видели, у пана Смиглы в шинке, ресторации этой дьявольской с беспутными девками,  а этот Отто, швабское отродье, поди, опять, куда воевать умотал, крохоборничать. Беспокойная, подлая у него служба. Все, с этим швабским полковником мотается. С малых лет вот так, привык при ком - то болтаться, прислуживать. Прости его Матка Боска. Одно слово выродок, полукровка – прыщавая.
-Нам бы, вот тоже ночь,  где прислониться, - проворчал Пельчиньский.
-Так пошли в дом, я вас через людскую по - тихому проведу. Там и найдем, где отдохнуть, прилечь. Умоетесь, поспите, в порядок себя приведете, а там, по - утру и пани Софии с паненкой представитесь, позавтракаете.
-Ну, пошли, - расслабленно проворчал Пельчиньский.
    Они опять вышли в темный, продуваемый сырым ветром двор и обошли особняк, оказались в каком-то глухом дворике, спустились по лесенке, к двери в подвал и пан Ерема, с явным трудом, лязгая ключами, открыл тяжелую дверь в просторную, теплую комнату, по стенам которой были расставлены столы, лавки, а на стенах висели полки уставленные посудой, кувшинами.  Отдельно, на полке  у окна стояли кубки и несколько деревенских крынок.
Пан Пельчиньский устало опустился на лавку у стола и прохрипел,
-Попить бы, чего?
-Ох, хо, хо, - посмотрел на них Ерема и поставил на стол большое глиняное блюдо, вытащил из – за голенища своего сапога нож, и, вынув, из шкафа завернутый в тряпицу каравай, еще раз посмотрел на Пельчиньского, хмыкнул и стал нарезать толстые, щедрые куски сероватого, ноздрястого хлеба. Потом, отодвинув кубки, снял с полки крынку, завязанную белой салфеткой, проворчал,
-Вот посмотрим, чего тут у Язьки нашей припасено?
Развязал салфетку и налил по половине кружки кислого молока.
  Перекусив, Пельчиньский с Арефьевым улеглись здесь же на лавках, бросив на них драные полушубки, еще какое – то тряпье, что дал им пан Ерема. Сам же  егерь, сторож Ерема, добавив в печь дров, пошел ночевать в сторожку у ворот. Пан Пельчиньский все беспокойно ворочался, ворчал,   
-Вот уж точно холопский прием. Надо было настоять, разбудить пани Софию. Помылся б, поболтали, поужинали и в постельку, к Софочке под бочок, иль ее на бочек, - мечтательно просопел пан Пельчиньский протяжно зевнул и заснул с храпом и присвистом.
  Андрей же  долго не думал, его мучило только одно, как быть дальше? Вроде все идет, как и было задумано, но вот здесь,  он один, черте где. Без связи. Без четких, ясных перспектив, дальнейших действий. Скоро сорок пятый. Войне вроде конец. Немцы, иль как их здесь все зовут, швабы точно выдохлись. Великому Рейху конец и ни какое чудо оружие их не спасет. Американцы, англичане, больно вяло пытаются давить на немцев с запада. А фашисты продолжают кидать на Лондон свои ФАУ, которые очень резво производят, где-то под Дрезденом. Их подлодки шныряют в океане. Продолжают наводить страх на флот Владычицы морей. Только наша Красная Армия продолжает упорно, неся большие потери, наступать на Берлин, спешит по пути к Победе, ломая хребты всем этим европейским монархиям. Все правильно, - «Кто не с нами, тот против нас». Фашисты наверняка ведут переговоры с американцами, англичанами по поводу заключения с ними сепаратного мира, за спиной СССР, на выгодных для Рейха условиях. А все эти национальные лидеры, Правительства в изгнании, готовы тянуться перед своими хозяевами. « Чего изволите? Любой каприз за ваши деньги»! За считанные дни, недели легли, распластались под фашистами, приняли их новый порядок, сформировали свои дивизии на войну с Советской Россией. Сопротивление, партизаны все это безжалостно и тут же подавлялось фашистами. Вон, даже чехи, вроде сами и выдали немцам тех парней, что угробили, этого кровавого упыря Гейдриха. Эх, Европа. Нам тебя не понять, да и мы для тебя загадка.  Ближе к утру уснул и Арефьев.
   Проснулся Андрей от топота и лязга, бряканья посуды.  Открыл глаза, с любопытством разглядывая двух опрятно одетых женщин, что сновали по комнате, кухне, что - то готовя, разогревая на плите посреди комнаты.
Уже умытый и вроде побритый пан Пельчиньский, в каком - то клетчатом пиджачке и белой рубашке, в отглаженных брюках, заправленных в мягкие коричневые сапоги, крутился, напевая, поправляя воротник рубашки перед зеркальцем на стене у двери. Мотнув с улыбкой Андрею головой в сторону, как бы указал Арефьеву на, сложенные аккуратной стопкой, прямо на столе рубашку, брюки и  голубой шерстяной джемпер. Быстро переодевшись и приведя себя в порядок, они пошли вверх по неширокой дубовой лестнице, где навстречу им попалась молодая паненка в ладном передничке поверх серенького длинного платья  и кружевном чепце. Она, опустив глазки, остановилась на площадке лестницы  и, опустив в руке серебряный  поднос, непривычно для Андрея поклонилась, слегка присев. Пан Пельчиньский остановился и ласково погладил по щеке девушку, промурлыкал,
- Привет Марыся, что пани  София, как себя чувствует? Какое у нее настроение?
Не поднимая глаз, девушка прошептала,
- Ожидает вас к кофе, все убивается, что пана Збигнева давно дома нет.

                Глава 11.
          Пройдя через большую светлую, обставленную по стенам диванами комнату они вошли  в комнату поменьше, здесь за длинным, массивным  столом сидели две пани. Обеи светловолосые и оби в белых, кружевных блузках, заправленных в черные юбки, одна из пани была слегка полноватая, лет тридцати с хорошим хвостиком, а другая, скорее паненка, девочка подросток. Но Арефьев сразу уловил в ней, что-то знакомое. Этот, будто высокомерный, чуть испуганный взгляд из-под тонких белесых бровей, острый, вдернутый подбородок. Вот уж точно, накинь на блузочку мундирчик и обер лейтенант Отто, хоть  к бабки не ходи. Подумал Андрей, здороваясь с хозяйками. Пельчиньский сразу прошел к этой пышной блондинке и, обняв ее за удивительно тонкую талию, прилип поцелуем к ее дебелой, полноватой шеи, все мурлыкая ей, что - то в ее розовое ушко,
-Ах, пани София! Ах, проказница! Кругом война, грязь, хаос, а Вы все цветете! И как это  Збышек не боится оставлять на долго такое сокровище. 
       Да уж видно давно этот пан Збигнев проглядел, свое сокровище, - подумал Арефьев, - внимательно глядя на девочку. Ей то,  поди, лет пятнадцать, шестнадцать. Ну, копия Отто, только, наверное, в юности. В комнату неслышно вошла девушка, что встретилась им на лестнице и,  извинившись перед панами, стала расставлять на столе чашки с парящим, ароматным кофе. Судя по накрытому к завтраку столу, в этом доме нужды не знали. Посредине стола стояла ваза с аппетитно блестящими, золотистыми эклерами, тут же стояла ваза с черным, будто присыпанным пудрой виноградом, гроздь которого лежала на желтых, не очень крупных краснобоких яблоках.               
Перед Андреем и Пельчиньским девушка поставила тарелочки с кусками золотистой, видно только, только пожариной курицы. От такого обилия и ароматов у Арефьева засосало под ложечкой, а хозяйка весело глядя на них, со смехом выпалила,
-Судя по вашему виду, пан Тадеуш, такой завтрак вам не повредит, да и из Лондона не увидят как вы  тут «страдаете» за свободу Отчизны.
-Очень благодарим тебя  София, ты всегда была щедрой хозяйкой, - проворчал, вроде как смущенно Пельчиньский, заправил за ворот пиджака салфетку, придвинул к себе тарелку с курицей.
А хозяйка, требовательно, побрякав ножом по тарелочке, сказала,
- Марыся, пойди к пану Збигневу в кабинет, принеси коньяк. Выпьем по рюмке господа за такую долгожданную и совсем неожиданную, для меня уж точно, встречу. Сколько Вы пан Тадеуш у нас не были?   
-Да уж с прошедшего рождества, точно, - хмыкнул пан Пельчиньский, - перед своей поездкой в Варшаву. Ну, точно, почти год.
Тут же на столе появилась бутылка французского коньяка и хрустальные рюмки.
    Да видно, что хозяин не плохо с оккупантами, этими швабами клятыми ладит. Вон даже и коньяк этот из их погребов, что они сперли, реквизировали у французов, - подумал Арефьев. С удивлением Андрей увидел и рюмку с коньяком в руке у девочки подростка. Она жеманно держала меж пальцев рюмку, и чуть прищурив глаза, с нескрываемым удовольствием пригубило, отпила из рюмки.
На закуску девушка Марыся поставила на стол блюдо с крошечными тарталетками с черной, поблескивающей, будто маслянистой  икрой и изящную, хрустальную плошку с глянцево блестящими маслинами. Андрей глянул, на сырную тарелку с аккуратно нарезанными ломтиками сыра подумал, - ну вот и вся Европа на столе. Ешь, не хочу. Все согласно новому порядку.
     Плотно позавтракав, все дружно поднялись из - за стола,  прошли в кабинет, где пани София, уединившись за китайской ширмой, уединились  с паном Пельчиньским в кресла, и пан Тадеуш стал ей весело рассказывать  о своих приключениях в Лондоне, в Варшаве.  Дальней, такой тревожной, утомительной  дороге сюда,  до Гданьска. 
  А девочка Хелена, дочь пани Софии устроилась на широком кожаном диване у окна, уложив, себе на колени альбом с фотографиями, стала его разглядывать, переворачивая страницы с фото, вяло, будто нехотя  комментируя их пану Анджею,  усевшемуся рядом. Из – за ширмы был слышен, то нарочито грубоватый бас пана Пельчиньского,  то заливистый хохот пани Софии.
На одной из страниц Хелена задержалась, рассказывая Андрею о лицах, изображенных на фото. В группе, явно фривольно разодетых девиц, занятие которых не вызывали сомнений стоял в серединке гер  Отто.  Был он в штатском сюртучке и рубашке со стоячим воротничком, с белой бабочкой под остреньким вздернутым подбородком. Слегка отставленная, как бы оттопыренная нога и тонкая трость, на которую видимо чуть опирался Отто. Все это фото, явно хмельной, разудалой компании, было явным диссонансом в этом альбоме с фото разодетых дам и господ, дедушек и бабушек с перстнями на пальцах, холеных рук и драгоценными колье на их пышных грудях. Фото всех этих увядающих, увешанных драгоценностями красавиц наводили тоску.
Андрей задумался о причинах, появлении в этом семейном альбоме фото Отто в компании этих девиц. Перевернув страницу, появилась и разгадка. Фотография  с Отто, уже в форме лейтенанта Вермахта, еще один, какой – то грузный пан с пышными усами в темном, в тонкую полоску костюме, а посреди этих, подобострастно стоящих по бокам, сидел в кресле полковник  фон Гейнц. Сразу за спиной полковника стоял, весело улыбаясь. Да, да он, Оберлендер. В черном, гражданском, строгом костюме белой рубашке с темным галстуком, аккуратной прической. Вот, вы где голуби все слетелись. Голуби. Скорее стервятники, на падаль, - хмыкнул Арефьев, подумал, - что этот боров с усищами,  в полосатом костюме, наверное, хозяин этой виллы. Тогда не понятно, почему все так по будничному. Ни тебе охраны. Ни тебе обширного штата обслуги. И вот такой  хлебосольный, приветливый прием одного из лидеров, командиров Варшавского восстания, делегата Правительства Польши в изгнании, посланца из Лондона. Черт их всех тут дери, все так перемешалось все так закручено, перемешано, перекручено. И Отто с портовыми шлюхами, и этот барон фон Гейнц полковник Абвера, СД в компании, в доме известного преуспевающего, даже в эту лихую годину, виноторговца пана Зигмунда. Да уж семейный фотоальбомчик.
 От мыслей Арефьева оторвало, какое – то ни то сопенье, ни то  стон. Он оторвал свой взгляд от  альбома. Стонала Хеленка, она распростерлась на спинке дивана и, задрав ногу, обтянутую розовым шелковым чулком, уложив ее на валик дивана, приподняла юбку так, что было видно резинку,  поддерживающую тонкий, почти прозрачный чулок. Шарила своей рукой, где то, там у себя под юбками, между ног, блаженно закрыв глаза.
- Хелена тебе плохо?! – вскочил  Арефьев с дивана.
-Нет мне хорошо, - не открывая глаз, прохрипела Хелена, дыхнув на Андрея спиртным перегаром. А чего ты вскочил? Иди ко мне, разве тебе не хочется?
-Нет, - буркнул Арефьев, глядя на то, как из-за ширмы вышла, поправляя юбку пани София, и улыбаясь ему губами со смазанной помадой, строго проворчала,
-Хеленка, негодница, прекрати. Что пан Анджей о нас подумает. Это так неприлично. Ты ж совсем ребенок. Вот вернется отец.
-Лучше б Отто скорее вернулся, - простонала Хеленка и поднялась с дивана, не глядя на Арефьева, пошла к окну.
  Андрей нагнулся, поднял с пола упавший альбом  и увидел у дивана почти пустую бутылку из-под коньяка. И когда только успела, - удивился он. Вот уж семейка, - хмыкнул Арефьев, - глянул опять в альбом и увидел эту лисью мордочку Ирмы со страусиными перьями в волосах ее взбитой прически и в сваливающемся с ее острых, прямых  плеч платье.
    Почему он сразу не увидел ее? Она ж вот стоит прямо справа, рядом с Отто, вроде улыбается, держит меж пальцев в черной кружевной перчатке тонкий длинный мундштук с сигареткой.               
Не заметил, потому, что все они, как один утомленно, криво лыбятся в объектив, видимо не получая удовольствия от этого снимка, от общения друг с другом, от этой жизни, такой взбалмошной и такой никчемной.
И как это Абакумов ее в постель уложил? Видно выпил сам лишнего, - хмыкнул Арефьев. Извинился и вышел из кабинета.

                Глава 12.
           Ранним утром, переночевав в такой удобной, свежей, мягкой постели, в комнате на втором этаже Арефьев вышел покурить, подышать на широкий, длинный балкон, где столкнулся с Пельчиньским.
-Ну, стерва сопливая. Дрянь развратная. Напилась и устроила нам истерику на всю ночь. Все к тебе рвалась, пока мы с Софой ее, в ее спальне не заперли с Марыськой.
-Бедная Марыся, - хмыкнул Арефьев, - чего только за кусок хлеба не натерпится.    
-Ладно, нам еще тоже сегодня надо в порт до этого, как его  пана Юрека, - чуть слышно, зло выдохнул Пельчиньский, плотнее заворачиваясь в просторный, теплый халат,  видимо принадлежащий хозяину дома.
    Нет, нам до таких отношений ввек не дорасти, - подумал Андрей, - что б вот так, делить жену, с кем попало, служить, прислуживать каждому, кто сильнее, да нахрапистей. Нет уж, такие Европейские ценности нам не к чему. И задарма ненадь господа буржуи! Живите своей сволочной, смешанной кодлой. Нам только не мешайте, не лезьте в нашу жизнь, - подумал Арефьев и пошел к себе в комнату, одеваться, собираться. Вон вроде, опять небо на дождь  собирается. Пойдем в порт, встретим там этого пана Юрека, а там глядишь и до Лондона, доберемся. Бог даст,  Удача выпадет. Ну а там уж, что Родина прикажет! Что партия велит! Ты Арефьев майор НКВД, мужик служивый. Под козырек и пошел исполнять.            
    Почти прошмыгнув по разным задворкам, относительно пустым улочкам они под предводительством  Сташика, пятнадцатилетнего парнишки, внука Еремы  оказались на окраине порта. Воздух вокруг был будто пропитан запахами моря, пеньки, смолы и солярки. Недолго покрутились, огляделись у какого – то длинного склада и пошли по забору туда, к торчащим на горизонте кранам. Малец бежал впереди, оглядываясь по сторонам, смотрел, чтоб не напороться на патруль. Наконец, меж гор бочек и ровных рядов, уставленных друг на дружку контейнеров, Андрей увидел свинцово – зеленоватое море. Море, в котором стояли на рейде два белых, закопченных корабля, и третье, какое – то закопченное, неопрятное, низко сидящее в воде судно дымило трубой.  Там же невдалеке, на горизонте видны были два, наверное, военных корабля. На всех, увиденных кораблях Андрей разглядел ненавистные знамена со свастикой. Там же невдалеке шныряли три военных, серых, сливающихся по цвету с морем юрких, быстрых, видимо миноносца.
Да,  и  как же они думают морем отсюда выбраться, подумал Андрей и почувствовал, что его кто – то тянет за рукав. Оторвав взгляд от моря и судов в нем, Андрей посмотрел вниз. Согнувшись за грудой, каких – то ящиков, его тянул к себе  пан Пельчиньский, а меж ровного ряда контейнеров, им навстречу шли толпой, видимо матросы, позади группы матросов шел патруль трое солдат. Еще двое солдат в черной форме тащили их проводника, парнишку Сташика, который всхлипывал на ходу и пытался утереть кровь из своего разбитого носа. Один из конвойных о чем – то все рычал Сташику, страшно пучил глаза и все пытался пнуть, такого юркого, сопливого задержанного.
Присев за ящики, Андрей увидел в руке Пельчиньского браунинг и сам тут же выхватил из-за пояса свой люггер. Толпа шла на них, и не заметь их  патруль, уж точно не мог. Поднявшись из-за ящиков, Андрей выстрелил в одного из патрульных. Но и матросы не стали разбегаться, а тут, же замолчав, обступили ящики, преградив путь к бегству неизвестным пришельцам в их порт,  наверняка диверсантам. Замешательство длилось, буквально секунду и тут же загремел браунинг Пельчиньского. Прижимая руку к животу, у ящиков свалился здоровяк матрос, что стоял ближе всех к Андрею. Арефьев же вторым выстрелом свалил второго патрульного, изготовившегося уже дать очередь в них из своего шмайсера. Позади матросов,  в самой гуще их толпы вдруг прогремел взрыв, и не отдавая себе отчета,  Андрей бросился по проходу меж контейнеров прочь. Наконец, свернув в узкую прогалину, он остановился, чувствуя за собой, чьи – то торопливые шаги и прерывистое дыхание. Рядом с ним опустился на такую твердую, утоптанную, укатанную землю пан  Пельчиньский.
-Лихо это мы, - едва прохрипел он.
-Другого выхода не было, - будто оправдываясь, ответил, вытирая потный лоб Арефьев.               
-Придется возвращаться, - простонал Пельчиньский.
-Если Сташика взяли то там, у пани Софии наверняка засада, - прохрипел Андрей.
-Так и здесь нам опасно, - вновь, будто взмолился пан Пельчиньский.
-А, пошли, поглядим, - махнул рукой Андрей.
    До промозглых, дождливых сумерек они проходили, хоронясь от каждого звука вокруг виллы, пока Андрей не заметил в дверях будки пана Еремы худощавую фигурку Сташика. Голова паренька была смешно перемотана большим белым бабьим платком, а сам он будто прихрамывал.
   Уже знакомым путем, известным пану Пельчиньскому способом они пробрались во двор, к будке – сторожке, где испуганный  пан Ерема, едва не свалился с лавки, на которой сидел и Сташек. Старик видимо смазывал  чем - то  опухшее, красно – синее ухо внука. На плече у паренька лежал этот белый бабий платок, что Арефьев видел ранее на голове Сташека. При виде, вошедших паренек вскочил с лавки и весело затараторил,
- Ой, ой пан Ерема. Хватит меня этим вонючим зельем бабки Ганки мазать. И так все заживет и ухо почти болеть перестало. Шваб толстобрюхий, чуть было не оторвал мне его! А лихо вы пан Анджей с люггера своего палить по ним стали, ну а я под шумок и подкатил под них свою «бомбочку», да вот за ящики зацепился, штаны порвал, да колено зашиб, еле сбежал от них. Вы с паном Пельчиньским вроде много этих швабов побили. Троих точно. А матросы эти, датчане были, потому - то они за вами и не побежали. Видать сами больно перепугались. Больно нужно кому за этих швабов своей шкурой рисковать, собственный лоб под пули подставлять.
-Ладно, - проворчал пан Ерема, больше тебе в порту показываться нельзя! Опасно! Посиди тут, на дворе!
-А как же нам, - прохрипел Пельчиньский.
-Подумаем панове, может, чего и сообразим, - хмыкнул в ответ Ерема.               
      Так в ожидании, в безделье прошли для Андрея еще два дня. 
Наконец ранним утром в его комнату вбежал пан Пельчиньский и, торопясь зашипел,
-Все пан Анджей, кончился наш веселый отдых! Софии звонил пан Збигнев, он вместе с Отто, та еще с каким – то важным  швабом сегодня к обеду будут дома. Собирайся поскорому, пойдем с паном  Еремой  этого пана Юрека шукать.
    Собрались, не теряя времени, быстро проверили, снарядили свое оружие, и под предводительством пана Еремы опять подались в порт. На этот раз они шли не знакомой Андрею дорогой. По пути им встречались редкие прохожие, груженные, мешками, ящиками подводы, грузовики. Прошла колонна бронетранспортеров. На перекрестке их даже остановил патруль. Рыжеусый унтер с любопытством все вертел в руках Яремин аусвайс и еще, какую – то справку, бумажку с печатями, орлами, потом  сердито что-то прорычал, сунув документы обратно Ереме.  Мельком глянув на удостоверения пана Пельчиньского, пана Анджея Зхаржевского «Арефьева», развернулся  от них к своим солдатам патруля, закурил и патруль,  отправился дальше вдоль улицы, вдоль развалин домов, о чем-то громко разговаривая, видимо обсуждая, какую - то более важную проблему для них на сегодня.      
-Славные это документы для нас пани София организовала, через этого группенфюрера Розенау. Подлец, мясник, но за деньги готов на все, - проворчал пан Пельчиньский.
-Это моя справка от бургомистра, с благодарностью за участие в ликвидации последствий бомбардировок города и работе по очистке улиц у этого командира патруля вызвала такое недоумение, - хмыкнул пан Ярема.
  Ну, вот и ваша «Злата тыква» смотрите в ней сами своего пана Юрека. Они подошли к, казалось бы, чудом, уцелевшему среди развалин особнячку красного кирпича с такой непривычной, прогнутой, причудливой, на манер китайской крышей. У этого заведения вдоль дорожек покрытых битым кирпичом ковылял, придирчиво всматриваясь в вялую, пожелтевшую  травку, еще такой вялый  газончик, с грабельками в руке и ведерком в другой, неестественно скрюченной правой руке седой мужик в длинном брезентовом фартуке и немецком кепи без орла и пуговок на его лохматой, седой  голове. Арефьев глянул на мужика и, чуть было не вскрикнул. Латышев, точно капитан, Юрка Латышев. Едва, сдержав себя Арефьев, прошел мимо, и они втроем вошли в этот чудной  ресторанчик.             
Как оказалось, кроме большого зала, с веренице аккуратно расставленных столиков, и эстрадой в центре зала, в конце зала за тяжелой шторой была,  дверь на лестницу в длинный коридор второго этажа, с множеством дверей, отдельные кабинеты. Где «отдыхали» посетители, в основном, загулявшие матросы с девицами, что только что трясли юбками перед ними на эстраде. Арефьев представил, как это заведение выглядит по вечерам, особенно весело здесь было, наверное, в мирное время.  Тут же на встречу Пельчиньскому вышел на лестницу, щегольски одетый, будто весь прилизанный, напомаженный  пан, улыбаясь Пельчиньскому, как старому знакомому. Заверещал противным, писклявым  тенорком,
-Ой, ой пан Тадеуш. Кои веки Вас у нас небыло. Как там наша пани Терезия? Покорила Лондон, проказница? Вот и ваш приятель Оберлендер давненько у нас небыл. Наверное, уже генерал? Вы, то, как пан Пельчиньский? Надолго у нас? Желаете приятно провести время?  У нас много новеньких, из прежних почти никого не осталось. Вот я, да пани Эльза. Желаете, позову нашу старушку – хохотушку, ей последнее время, что - то нездоровиться. Так и немудрено в такое время, с девицами сплошные проблемы. Нервы, нервы. Особенно, когда эти подводники, детки адмирала Дэница оравой сюда заявятся. Война.  А какие были славные времена пан Тадеуш? Наши гусары, уланы, моряки! И вот теперь, еле концы с концами сводим. Каждый день авионалеты, тревоги, обыски, какие-то претензии от Властей. И все нам в убыток.
-Ах, успокойтесь пан  Халецкий, - сердито прорычал Пельчиньский, - я вот с приятелями здесь по делам, зашел на секунду, шли мимо, решил заглянуть. Говорите, что Тео,  тоже у вас давно не показывается? Пан Ярема, вы вот с паном Анджеем пока пройдитесь, выйдите на воздух, у меня вот к пану Халецкому есть пара небольших, интимных вопросов. 
   Выйдя на крыльцо, пан Ярема, криво улыбаясь, проворчал негромко Арефьеву,
-Пара вопросов у него, поди, опять кокаину решил прикупить борец за свободу. Стесняется, помнит времена, когда я еще служил в полиции, гонял их, эту разудалую компанию наших панов, да всех этих швабов. И ведь солидное панство,  а этот фон Гейнц даже из баронов, и ведь в летах уже. Нет, вот, как напьются, обкурятся, нанюхаются и пошло всякое безобразие, то с паненками, то друг с дружкой. Особенно этот мерзавец Отто. Всех веселить, да ублажать панов, горазд был. Матка боска, чего только с этой службой не насмотрелся я, чего только не ведаю. Эх, пан Анджей вас то, как в этот Садом с Гоморрой занесло?            
-Война, пан Ерема, - ухмыльнулся Арефьев.
-Который час панове? Бег Бен еще не звонил? Вроде и обедать пора, а я вот в Пабе у Генри перекусил и что-то до сих пор не хочется есть.
  Арефьев будто обомлел, ведь это пароль пана Юрека, которого они так искали. Перед ними стоял тот хромой, седой мужик в брезентовом, огромном фартуке и драной меховой поддевке, что до этого мел дорожки. Мужик мял в руках свой немецкий кепи, внимательно глядя на Арефьева.
- У Генри всегда отменный Эль, после которого и закусывать - то не хочется. Если только, его пана Генриха, крошку Мэри по ляжке не погладить, а так вроде и сыт на весь день, - выдал отзыв Арефьев.
-Пойду Пана Пельчиньского покличу панове, - хмыкнул, внимательно, глядя на мужика и Арефьева,  пан Ерема,   пошел с крыльца в дверь ресторана.
    Седой мужик, как только скрылся с крыльца Ярема,  неловко обхватил левой рукой запястье правой руки Арефьева, выдохнул, чуть слышно,
-Ну, будь здоров Андрей Николаевич.
-Капитан Латышев, Юрка ты? – посмотрел внимательно в глаза седого Арефьев.
-Что, пан майор. Так меня в этом костеле присыпало, покорежило, что и Вы вот меня еле признали?
-Живой, живою Юра, - тискал в обеих руках руку Латышева Арефьев.
-Чего про меня то. Вы - то тут, как без связи? Опять один в этом серпентарии.
-У тебя - то связь есть?
-А как же, - усмехнулся Латышев, - вся группа считай в сборе. Лидочка вон там, за парком у самого моря квартирует. Вам свой горячий привет велела передать. Рация при ней.
  Ну, и а я вот, через пана Марека здесь осел. Ему ведь тоже свои глаза и уши здесь нужны, что б эти Лондонские паны – теоретики, чего опять не закрутили. После этой Варшавской бучи, здесь все, в Польше осторожнее, осмотрительнее  стали. Просто так на лозунги, призывы трудно купить, а наш Марек, так и вообще Сталина зауважал, социализм не социализм, а справедливое государство для всего народа после войны строить собирается. Конечно же, при нашей поддержке. Ладно, там, в Лондоне Вы со связью определитесь, там вроде есть наш человек, пароль отзыв как у нас был на «сорок». Он сам Вас найдет. Латышев сразу замолчал, как только хлопнула входная дверь. Арефьев оглянулся к ним  шли пан Ерема и пан Пельчиньский. Ерема все что – то рассказывал Пельчиньскому, у которого было хмурое, озабоченное лицо.
Латышев тут же кивнул Пельчиньскому, как старому знакомому и прохрипел,
-Я уж тут пану Анджею, малость рассказал, что Вам в порт лезть со стороны Ладыбы, развалин этих опасно. Вот вы и напоролись на патруль охраны порта в прошлый раз. Шуму наделали, до сих пор усиленный режим охраны сохраняется. Там даже псов пустили и наряды увеличили. Диверсантов ловят. Больно много вы швабов положили. Теперь опасаются. Какое – то здесь, на подходе к порту большое судно с людьми русская подлодка в море потопила. Так вот и здесь теперь ухо востро держат. Пойдете в группе беженцев, через главные ворота. Вот ваши пропуска. И пан Юрек протянул пану Пельчиньскому, а затем и Анджею зеленоватые бумажки с красной чертой по диагонали.
-Это что за отметка, - поморщился Пельчиньский, развернув свой пропуск? 
-Так это значит, что это вы не просто пассажир, а вот Вы санитар с этого судна. Халат, шапочка, маска, там, у пана Халецкого все припасено. А вот пан Анджей пойдет на этом же пароходе кочегаром, там тоже ему вещички собраны. Разлучитесь ни надолго панове, ну, да не беда. Госпиталь стационарный там недалеко на острове Волин. Швабы нынче все туда, по этому пути, к себе в Рейх бегут. Вы только там, на судне по аккуратней. Я пана Анджея предупредил, там и среди пассажиров, и  среди команды агентов СД хватает. Сдадут Гестапо, не поморщатся. Им теперь диверсанты на каждом углу мерещатся. Удачи вам панове. Я пойду, и так с вами заболтался, еще, кто увидит. Донесут. Здесь кругом швабов полно, по подвалам отсиживаются. Бежать в Рейх собрались. Да застряли. То русские подлодки, то английские бомбардировщики, вон говорят, как Дрезден раскатали, камня на камне не оставили. А тут посреди двора поляки о чем – то сговариваются, грех не сообщить, не донести в Гестапо.
       В пестрой, разноголосой, разношерстной толпе беженцев Арефьев с Пельчиньским, ранним утром следующего дня подошли к воротам порта, где дежурил, проверял документы, пропуска бдительный немецкий наряд.
-Эй, Тадди, пан Тадеуш, - замахала рукой дама из группы, уже прошедших контроль, толпящихся на площадке за воротами порта беженцев.
-Пани ошиблась, - смущенно засопел Пельчиньский, глядя жалобно в глаза унтера СС, что в это время разглядывал его документы. Эсесовец окинул взглядом даму, потом внимательно посмотрел на Пельчиньского, к Пельчиньскому тут же подошел какой – то господин в штатском с модным котелком на голове и форсистой бабочкой под подбородком. Взял жестко за руку Пельчиньского и что – то шипя ему в ухо, с улыбочкой потащил его к двери двухэтажного здания с флагом, украшенным свастикой,  здание белой громадой торчало невдалеке посреди двора, словно айсберг среди развалин. И груд контейнеров, низких пакгаузов.  Следующим подошел к унтеру Арефьев.
-Дьявол тебя побери! – зарычал на него унтер, - твоя «Принцесса Грета», уж под порами, проспал бездельник! Давай бегом к четвертому пирсу, да смотри у меня не опоздай, гер капитан Редер с тебя шкуру спустит, он сегодня злой, проходил полчаса назад. Быстрым шагом Арефьев пошел по площади порта, от ворот, соображая, где ж этот четвертый пирс, да и, зачем ему теперь эта «Принцесса Грета» с ее свирепым капитаном, когда он остался один? Что с Пельчиньским? Теперь ему Арефьеву, какой смысл пробираться в Лондон, без Пельчиньского?
Проходя мимо, какой – то, видимо трансформаторной будки, у которой валялись оборванные провода, Арефьев остановился. Из – за угла будки, тут же вышел, тревожно озираясь по сторонам раскрасневшийся Пельчиньский, и, схватив под руку Арефьева, потащил его вправо, по проходу, заставленной контейнерами площадки.
-Гер Ульрих сказал, - нам туда, - проворчал он. Это шлюха Белла, мало того, что сама с каким – то сомнительным швабом, вроде коммерсантом в Рейх до этого чертова Кельна собралась, так и здесь знакомых высматривает. Пришлось вот этому прохвосту тысячу фунтов, этому гестаповцу Ульриху отдать. Пошли быстрей он сказал, что наше  судно срочно уходит в море, вроде, чья – то подлодка замечена. Вон эти эсминцы на рейде шныряют, проверяют фарватер. Наверняка сменим курс и непонятно, когда будем на этом чертовом  острове Волин.
  Запыхавшиеся, взмокшие они прибежали на пирс, у которого стояло судно с витиеватой надписью на борту « Принцесса Грета», а у трапа еще толпилась жиденькая кучка народа с чемоданами, узлами, баулами. Тут же стояли солдаты, отбрасывая в отдельную кучу багаж, который не пропустили на судно.
-Марш скорее к себе в кочегарку! – проворчал Арефьеву офицер моряк, что стоял у трапа, проверяя документы.
- Так, так еще один санитар! Вилли этот ваш забирай его к себе в лазарет, будет, кому горшки таскать,  да клистиры ставить, - хмыкнул офицер.
К Пельчиньскому и Арефьеву тут же подскочил матрос в белой куртке с красным крестом на рукаве и потащил их по борту к какой-то двери.
-Тебе на самый низ, - прорычал он Арефьеву, - там тебя встретят, там и переоденешься, может быть, сразу на смену поставят к котлам. Там сейчас работы много. Подлодки здесь шныряют, будто сельди в банке, - проворчал он.  Ну, а нам пан Тадеуш на вторую палубу, там вас наш доктор тоже определит куда, к делу приставит. Гремя сапогами по лесенкам, они отправились, по трапам. Каждый на свое место.
     Четыре часа у котла, изнурительная работа лопатой, кидая уголь в прожорливую, гудящую, горящую топку, пролетели для Арефьева почти не заметно. Потом, где – то там, наверху, за обшивкой загремели взрывы.
-Вот дьяволы! Это видать эсминцы гоняют от нас эту подлодку! Нас бы не зацепили! – прохрипел один из коллег Арефьева, утирая ветошью подбородок. Передохни маленько. Пока можно. Пойди, попей воды. Вон как со свежечка – то взялся лопатой махать. Сам – то откуда?
-Из Розенхайма, из Баварии, - буркнул Арефьев, глотая воду из мятой большой кружки.
-Это где? - удивленно посмотрел на него кочегар.
-Под Мюнхеном, - ответил Арефьев. 
-Ну, так по твоему говору и понятно. Эк, тебя занесло!
-Так, вот после ранения под Курском меня здесь оставили, ходил механиком на буксире, здесь в порту. Да вот потопили наш буксир и меня после госпиталя к вам.
-Это та, чтоль калоша «Минога», которая?
-Она, - хмыкнул Арефьев.
-У меня приятель с миноносца, что здесь в порту службу несет, рассказывал, что эту англичанку, что ваш буксир потопила, они тоже накрыли. Вот значит, какие дела. Жизнь, камрад ты мой! – проворчал новый знакомый.
    Дальше Андрей, не поднимая головы, махал лопатой.  Не глядя на часы, что белели в конце вереницы котлов у трапа наверх. Он еще раз, может быть и два слышал там за бортом грохот взрывов. Смена, вахта. Ее не бросишь, не убежишь в укрытие. Да и где здесь укрыться? Зарыться в уголь? Так море тебя само и укроет. Захоронит, в безвестной могиле майора НКВД Арефьева Андрея Николаевича, в кочегарке немецкого судна «Принцесса Грета», да еще и с документами, какого - то шваба, так вот без славы, без почестей, в окружении, среди врагов. Как и небыло такого.
   После изнурительной смены Арефьев, будто провалился в сон, сон без сновидений. Проснулся только от топота в кубрике, с трудом выбрался из своей койки и бестолково огляделся. Болели мышцы, шумело в ушах, а вокруг бестолково суетились незнакомые люди. Люди что – то рычали друг другу, громко переругивались. Ба, да это ж  ему, что-то говорит этот, с побитым оспой лицом здоровяк, тот кочегар, с которым он вчера отстоял смену. Нет, Андрей, надо собраться, сконцентрироваться. Ты, сейчас среди немцев, на их корабле, работаешь в кочегарке. И все они должны быть знакомы тебе, ты должен стать одним из них.      
       
                Глава 13. 
    Из беспорядочного гомона вокруг и рева рябого кочегара Арефьев понял, что вчера на их судне погиб их Чиф, то есть механик. При взрыве оскользнулся на трапе, слетел вниз и сломал себе шею. Видно хватил вчера лишнего у своей Лотты в лазарете, а может и вновь, как всегда разругались. 
-Вот значит, какая глупая смерть, - проворчал Гюнтер, тот новый знакомый Арефьева, рябой кочегар.
-Столько в море и так вот глупо пропал наш гер Вернер, о комингс шею сломал.  Вот сейчас стоим. Кэп запросил буксир, вроде винт погнуло, иль эти подлые Чарли, чем нас зацепили. Надо в док вставать смотреть чего произошло. А то так и затонем в двух шагах от берега.
       До утра судно простояло, недалеко от берега, а утром с большим трудом отбилось, от невесть откуда, налетевших английских бомбардировщиков,   поплелось, будто побитая собака дальше. На малых оборотах, они едва дотащились да какого - то, видимо рыбацкого порта и стали на рейде. Юркие лодки, шлюпки и катера сняли с борта «Принцессы Греты» всех пассажиров, а Германа Шеллиха, по документам которого значился Арефьев, капитан тоже списал на берег, как ненужного новичка, да еще и так тяжело контуженного, там в далекой России, под Курском, под этой чертовой Прохоровкой. Кэп посчитал, что ему такие уже богом отмеченные калеки на судне не нужны. Пусть этот танкист на берегу воюет за Фюрера, доказывает свою верность Рейху. Вместе с ранеными из лазарета  судна на берегу оказался и, претворившись больным, санитар Рансдорф, то есть, пан Пельчиньский и они вдвоем,  сами на попутной санитарной машине, за пятьсот долларов доехали с ранеными до Шурбельзунда, в этом приморском городке был железнодорожный вокзал. Но попасть на вокзал, подвергшийся многочисленным  авианалетам  английской и американской авиации, было тяжело, а уж сесть в поезд так и вообще не реально. Чего только не наслушались Пельчиньский с Арефьевым от многочисленных, желающих уехать отсюда на Запад, навстречу, наступающим американцам и англичанам беженцев. Под большим секретом одна уже пожилая, прилично одетая фрау сообщила, что ее сестра рассказала ей о варварской бомбардировке Дрездена английской и американской армадой бомбардировщиков. О каком – то синем, голубом свечении над руинами, этого старинного немецкого города. Говорят, что там строилось, создавалось учеными это немецкое чудо оружие, с которым они, немцы  должны были покорить, поставить на колени весь Мир. А еще сестра слышала от беженцев из Померании, что вмести с поляками на Германию идут, какие – то русские уголовники, головорезы со своим генералом Рокоссовским во главе, что они, эти русские бандиты  первым делом выпивают весь шнапс и  насилуют всех немецких женщин. Начиная с малолетних девочек, детей и кончая восьмидесятилетними фрау. Ужас, ужас, бедная Германия. Скорей, скорей к англичанам, американцам под их крыло. Под их защиту. Они, то не допустят такого варварства, такого безобразия! У них то, вроде схожие с нами понятия о цивилизации, культуре. Ох, ох эти варвары с Востока! И зачем только Фюрер полез туда, раздразнил, разозлил этих кровожадных варваров.
   Андрей с потаенной ухмылкой слушал эти вопли, все тверже понимая, что этим разодетым, раскормленным, так утонченно воспитанным  фрау без толку доказывать, рассказывать о русских сожженных, разрушенных их мужьями, сыновьями городах и селах России. Зверски замученных в лагерях сотнях тысяч, а может и миллионах ни в чем не повинных людей, убитых только за то, что они не являются богом избранными арийцами, не приемлющими фашистскую идеологию, навязываемый им образ жизни. Нет, господа заплатите по счетам сполна! Время пришло!
   Почти неделю, просидевши в Шурбельзунде, снимая коморку в лачуге у пропойцы рыбака, совсем не типичное явление для прижимистой, добропорядочной, надзирающей за каждым своим жителем Германии. Арефьев и Пельчиньский совсем уж было отчаялись. Но вот как – то ясным, морозным утром Андрей, бредя без дела по небольшой базарной  площади у Ратуши, наткнулся на знакомую даму. Коротенькая светлая каракулевая шубка - жакет, длинная черная юбка до щиколоток, до теплых коротких сапожек на невысоком каблучке и эта пуховая белая беретка на знакомых каштановых кудряшках.
-Фрау, фрау, - едва промычал Андрей, тронув даму за плечо.
 Она оглянулась и, глянув по сторонам, прижалась к его груди.
-Андрей Николаевич, товарищ майор, - едва слышно запричитала она, уткнувшись ему в  толстое кашне, что он наматывал теперь ежедневно, под легкую осеннюю куртку, спасаясь от, так не ожиданно навалившейся  стужи и пронизывающего, холодного ветра с моря.
-Я ж передала в Центр, что Вы с Пельчиньским в Лондон отправились, - всхлипнула Лидочка, - я здесь вот уже третий день, все хожу без толку. Немцы здесь объявили срочный сбор командиров субмарин. Что – то замышляют фашисты, вот и этого Адмирала Денница вроде, как Гестапо отпустило пока. А может, и так дезу запустили, что б с толку сбить.  Его ж вроде после этого покушения на Гитлера тоже расстреляли.  Что – то готовят фашисты.
-Что они сейчас могут готовить, кроме как бегства своих вождей, - хмыкнул Арефьев, - ты одна здесь?
-Почти, - потупилась Лидочка, - тоже вот надо еще связного встретить.
-Ладно, не говори, не грузи меня лишней информации и тебе и мне спокойней будет. Я здесь с паном Пельчиньским, пока застряли  у Гера Брейда, там на самом берегу,  за кладбищем. Пельчиньский ищет своих, вроде отсюда хочет до Италии рвануть, вобщем до встречи в Лондоне родная. Удачи тебе. И они расстались.
      
   Расстались, чтоб не встретиться никогда.  Как стало известно сейчас, почти через семьдесят лет после Великой Победы.   Из общедоступных материалов известно, что господин Оберлендер стал в пятидесятые годы прошлого столетия депутатом от Баварии, заседал в Бундестаге ФРГ, был советником  по национальным вопросам при НАТО. В 1964 году по требованию Правительства СССР должен был бы быть выдан, России, предстать перед Советским судом, как военный преступник, на руках которого кровь советских людей, замученных, убитых фашистами во время Войны на оккупированной фашистами территории СССР. Но Правительство ФРГ, Американская оккупационная администрация, посчитали, что материалов собранных и представленных КГБ СССР не достаточно для выдачи и суда Оберлендера.  В частности о личном участии гаупмана Теодора Оберлендера  в расстреле подпольщиков, в Пятигорске, его военных преступлениях, в южных районах СССР, на Кавказе  в период 41 - го, 44 - го.  Потому - то и этот военный преступник почил в бозе, дожив до достаточно преклонного возраста.
        Лидия Андреевна Безверхая, сразу по возвращению в СССР, служила  в СМЕРШ, приняла участие  в войне с Империалистической Японией, затем проходила службу на базе ТОФ, острове Русский, что под Владивостоком, демобилизовалась.  Преподавала английский, немецкий, французский языки в средней школе Магадана. Откуда уехала в начале восьмидесятых. Умерла в 1989 году, похоронена  в Новороссийске, куда переехала по состоянию здоровья в 1988–м. Ее ратный труд был отмечен орденами Отечественной Войны 1-й и 2-й степени, орденом Боевого Красного Знамени и орденом Красной Звезды. За работу в школе ей было присвоено звание «Заслуженный учитель Российской федерации». 
 Капитан НКВД Юрий Степанович Латышев погиб в апреле 1947 года на территории Литвы при проведении спецоперации по уничтожению бандподполья. Ликвидации крупного соединения «Лесных братьев» и отрядов Армии Крайовой. Ю.С. Латышев есть среди награжденных Польским крестом участника Варшавского восстания, а так же является кавалером трех орденов Боевого Красного Знамени, ордена Красной звезды.      
     Последняя радиограмма от Андрея Николаевича Арефьева легла на стол наркома НКВД Лаврентия Павловича Берия в 1951 – м году. Радиограмма из Лас Аламаса, американского Центра ядерных исследований.
     Пан Пельчиньский долгое время после войны заседал в Сейме Польши, как участник Варшавского восстания был награжден Польским крестом Варшавского восстания. Скончался в 1985 году, на восемьдесят  седьмом году жизни,  у себя в поместье под Варшавой, похоронен там же.
       
                Глава 14.
                (послесловие)
     В современной истории Польши Варшавское восстание рассматривается, как ключевое, поворотное событие в истории Второй мировой войны. Поднимите материалы тех лет читатель, и вы вотчую убедитесь, прочтете сами все те истеричные вопли, просьбы к Сталину от «заклятого друга СССР» Уинстона Черчилля – «… об острой необходимости ускорить наступательную операцию Красной Армии на Востоке, что б спасти положение войск союзников, возглавляемых прославленным генералом Монтгомери на Западе, в Арденнах. Где армия союзных войск, героически сражалась в окружение этих головорезов Альпийских стрелков. Элиты фашистской Армии».
 Да, да речь шла именно о тех батальонах фашистской дивизии Эдельвейс, что была наголову разбита на Кавказе, в Приэльбрусье нашими курсантами командного пехотного училища, что находилось в  Ордженекидзе. Элита фашистской Армии, словно стая побитых собак, позорно бежала к себе в Фатерлянд, и, зализав дома, по госпиталям раны, шишки, после этой взбучки, что они получили в России, от плохо вооруженных, слабо оснащенных. По существу поднятых по тревоги, мало опытных в боях, в горной войне русских парней, почти мальчишек. И вот теперь в марте 44-го эти горные стрелки, альпинисты были брошены Фюрером против союзных войск, в свои, почти родные Арденны. Каждый бой за Альпийскую деревушку расценивался союзным командованием не меньше, как Сталинградская битва, а генерал Монтгомери, как герой, спасающий Европу.
Варшавское же восстание современные «историки» Польши расценивают, как поворотный момент в ходе продвижения Красной Армии по освобождаемой от фашистского ига Европе. Совершенно не вспоминая, что вся эта наступательная операция «Багратион» была начата и проводилась командованием Первого Белорусского фронта, генералом Рокоссовским, ускоренно подготовленной, с  плохо оснащенными, такими растянутыми тылами. Через подчас непроходимые болта Белоруссии. И вот когда, советские танковые соединения вышли к Висле им не только не помогли захватить плацдармы на крутом левом берегу этой, поистине водной артерии Северной Европы, но и не сохранили, не захватили не одного моста через Вислу. Измотанные многокилометровыми, тяжелыми переходами бойцы Красной Армии встали с пустыми баками своих танков и почти без боеприпасов, продовольствия на подступах к восставшей Варшаве, где  фашисты, по существу уже разгромили, задушили восстание. Технический перерыв по воспоминаниям командующего 1-м Белорусским фронтом,  генерала Рокосовского был просто необходим и солдатам Красной Армии и бойцам  Первой Армии Войска Польского, что пришли освободить свою столицу, красавицу, теперь разрушенную, разоренную фашистами Варшаву.
 «С помощью Красной Армии, против СССР». Такую директиву получили командиры отрядов Армии Крайовой. « В безвыходном положении сдаваться в плен только немцам». «Избегать всяческих контактов с частями Красной Армии. Не оказывать им ни какой помощи. В случаи требования с их стороны о сдачи оружия, проникнуть на освобожденную АК территорию оказывать вооруженное сопротивление. Подразделения Красной Армии и Войска Польского, НПКО, сформированные на территории России враждебны нам. Наша безопасность, независимость пока только за немецким щитом»!               
  Это не из Гебельсовских листовок, это строки из директив, направляемых из Лондона, правительством Польши в изгнании командованию восставших в Варшаве, командирам отрядов Армии Крайовой.
 Понеся значительные потери, Красная Армия и 3 я дивизия Войска Польского взяли в начале октября 1944 - го года Варшаву. Пошли дальше освобождать Польшу, оставив на ее полях, в боях за ее свободу и независимость более полумиллиона воинов Красной Армии. Части Войска Польского плечом к плечу с Красноармейцами штурмовали, брали Берлин. А вот теперь эти лживые историографы судачат, глубокомысленно морща лбы, что вот если б Красная Армия не остановилась под Варшавой, не понесла б такие потери при ее освобождении Советы, коммунизм и дальше бы хлынул по Европе.
Да, да господа и Гвардии младший лейтенант Витька Мизин на своей тридцатьчетверке проехал бы и по Елисейским полям, заехал бы и в Мадрид, сбросить последнего в Европе фашистского диктатора генерала Франко, дожившего, правившего Испанией, аж до 1975 года. 
  Нет, не доехал бы мой отец до Испании. Потому что, освободив в 1944 - м Кишинев, Бухарест, Будапешт его машина подорвалась на фугасе под Веной, а отец, провалявшись почти год по госпиталям, оказался в спец. подразделении НКВД и до 48 – го года «крошил» бандеровцев в Карпатах. Бил отряды Армии Крайовой на Мазурских болотах в Польше, добивал «лесных братьев» в лесах Литвы. Война для него окончилась аж в 1948 – м. «По случаю твоего рождения сын. Все закончил разом и навсегда родной.  Приехал с твоей мамой Аней в Омск, к своей матери, твоей  бабушке Раисе Семеновне, по месту призыва, в распоряжение Омского УВД», - шутил всегда отец. Но это совсем уже другая история, которую я рассказал в романе «Песьи мухи», изданной издательством «ДЕАН» Санкт - Петербург в 2009 году «Петроцентр» Правительства Санкт-Петербурга.               
   Историография современной России рассматривает Варшавское восстание, как плохо организованную, непродуманную военную авантюру. Но мы, как и миллионы поляков скорбим, отдавая почести в Дань памяти  Героям Варшавского восстания.  Ежегодно 1 августа, в День памяти жертв этого всенародного Восстания, чтим память и не только поляков, поднявшихся, против кровавой тирании фашистов.  Чтим, также память жертв  погибших узников фашистских концлагерей.
  А извиняться нам, нашей Стране России пред современными польскими Властями, народом Польши не за что! Измотанная, обескровленная Красная Армия, просто не смогла оказать помощь восставшим по совершенно объективным причина. А вот ваши иезуитские планы, - « С помощью Красной Армии, против Советов, против СССР».  Просто провалились господа.  Как и планы фашистских вождей, поставивших перед своим изворотливым головорезом Скорцени, задачу сорвать Тигиранскую конференцию. Конференцию глав стран антигитлеровской коалиции.
  Ваши лидеры с их  абсурдными требованиями, выдвигаемыми при личных встречах с Черчиллем, Сталиным, Рузвельтом, не смогли разрушить, разорвать единства вождей стран антигитлеровской коалиции.  Что ж теперь - то искать виновных в той Варшавской трагедии. Виноваты ваши, тогдашние руководители. Да и теперешние лидеры Польши тоже, стремящиеся любой ценой занять место лидера Европы, унизить, обвинить во всех грехах, давно уж не большевицкую Россию.
  И так, как ответ на вопрос оберста  Фридриха фон Гейнца, - куда ж мы денем все - то фашистское отребье,  что останется после этой, ужасной,  самой кровавой в истории человечества войны? Этот ответ содержится в радиограмме разведгруппы майора Арефьева, радиосообщении, в котором говориться, что уже в сентябре 1945 года на территориях временно оккупированных САШ и Великобританией, территориях, освобожденных союзниками, на Западе Германии, под Дортмундом, в Арнсберге, Липпштадте. Англичанами и Американцами были собранны, сформированы около двухсот тысяч военнопленных, бывших солдат Вермахта, в основном войск СС, которые проходят военную подготовку под руководством английских офицеров – инструкторов. Вооружение, оснащение, снабжение продовольствием данных частей взяло на себя Американское Правительство. Среди солдат вновь сформированной армии открыто говориться, что их готовят, для начала, ведения Третьей мировой войны. Войны против Советов, против России. Вот и оправдание этой, казалось бы, ненужной, варварской бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки, проведенной в августе 45-го американцами, что б показать миру, всему человечеству каким сверхоружием они обладают! И чем может кончиться эта война для непокорных! Стоит только начать, считали новые заправилы, поджигатели войны, поборники такого выгодного им нового порядка, как и миллионы затаившихся по миру, избежавших суда народов фашистских головорезов из войск СС. Признанных, еще Нюренбергским Международным трибуналом, как преступная организация.  Вот, мол,  опять сбегутся под  знамена СС из Южной Америки, поборники нового порядка из немецких  поселений Аргентины, Гандураса, Бразилии,  что основал еще их фюрер в середине тридцатых, теперь уж прошлого столетия. Городов и весей Европы, да хоть из Антарктиды, где еще их фюрер Адольф Гитлер планировал строительство, создание баз фашистской Германии.
  Прошло 75 лет со Дня той Великой Победы. Как карточный домик рассыпались планы противников России. России идущей своим путем, надеемся в светлое будущее. А политика грабежей и, каких либо рейдерских захватов, человеконенавистничества, возвышения по расовым признакам обречена на провал господа! Эти истины приведены еще в святом писании тысячи лет назад.               
Мало?! Прочтите своих философов – мудрецов, дипломатов! И этого мало?!
Что ж господа, тогда издохните под таким тяжелым, хмурым, низким небом ядерной зимы. Нам вроде есть чем вам ответить! А лучше всего не задирайте! И  как  сказал наш Президент В.В. Путин в декабре 2020 года, - « …ребята, давайте жить дружно»! 
               
                Автор повести Мизин Анатолий Викторович
                полковник милиции в отставке, председатель Совета
                ветеранов  Оперативного Управления и Дежурной части               
                ГУ МВД России по Санкт-Петербургу и Ленинградской
                области.