de omnibus dubitandum 118. 700

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.700. У НАС НЕКОТОРЫЕ КОЛЕБЛЮТСЯ…

    Можно долго говорить о предательстве и соглашательстве людей, стоящих у кормила власти при отречении государя, но что говорить, если и теперь, после «десяти дней, которые потрясли мир», господин сенатор, у которого некогда собирался неформальный кружок правых государственных деятелей, продолжает хлопотать о выплате задержанного сенаторского жалованья.

    Насколько же несокрушимыми должны были казаться ему основы российской государственности, которые компания милюковых, гучковых, черновых, керенских столько лет трудолюбиво разрушала на его глазах, коли и, разразившаяся катастрофа не поколебала убежденности, что и дальше сенаторское жалованье будет исправно выплачиваться?

    Эти два письма — П.Н. Милюкова и племянницы А.А. Римского-Корсакова {Александр Александрович Римский-Корсаков родился в семье потомственных дворян Тверской губернии в 1850 году. Окончил юридический факультет Московского университета. Служил судебным следователем, прокурором Окружного суда и председателем Судебной палаты в Вильне, Перми, Варшаве, Пскове и Санкт-Петербурге. Действительный статский советник. В ноябре 1905 года был назначен ярославским губернатором. Активный деятель Союза русского народа, шталмейстер Высочайшего двора, член правой группы Государственного совета. Умер в эмиграции, в Белграде в 1922 году} — замечательны тем, что гниловатая сущность как либерально-буржуазных российских прогрессистов, так и монархистов-консерваторов проступает в этих посланиях в самом неприкрытом виде.

    Нет, не об интеллигенции думали Милюковы и Гучковы, воруя у России победу в войне, и даже не о ЕВРЕЯХ, права которых столь ревностно защищали. Думали они лишь о себе, только о своих выгодах и амбициях, и ради этого готовы были пожертвовать чем угодно.

    Точно так же и монархисты-консерваторы только думали, что они думают о спасении монархии и благе русского народа…

    И большевики прекрасно понимали это, а если не понимали, то чувствовали…

    «В период этой обостряющейся классовой схватки обывательский элемент еще беспечно посещал кинематографы и театры, плакался на дороговизну и ждал конца большевиков. Он оставался пассивен. Мелкобуржуазная демократия, чиновники, кооператоры, представители так называемых свободных профессий — интеллигенция саботажем боролись с Советской властью. Выбитые из колеи, совершенно потерявшие опору в массах, меньшевики и эсеры, обанкротившиеся политически, бессильные и жалкие, жили платоническим упованием на Учредительное собрание, — так, с центробалтовской простотой, которую не способны были омрачить никакие должности, писал П.Е. Дыбенко о событиях, предшествовавших разгону Учредительного собрания.

    — Эти чудаки еще верили, что в пролетарском центре, в Петрограде, возможно существование и возрождение власти из суррогата трудовых масс, из всех живых (фактически мертвых) прослоек страны.

    Они ждали момента, когда их пророк займет трибуну и, томно вращая глазами, начнет произносить бесконечные слащавые речи. Они наивно верили в непогрешимость лозунга: «Вся власть Учредительному собранию».

    Но не менее наивны были и некоторые большевики, которые не без боязни ожидали приближающегося момента, когда воссядут на свои депутатские кресла столь давно жданные представители Всероссийского Учредительного собрания.

    Тревога жила во многих сердцах. А день «суда над большевиками живых сил страны» все приближался. Наконец страна оповещена Советом народных комиссаров о дне созыва Учредительного собрания.

    Наивные кадеты, меньшевики, эсеры, представители буржуазной демократии через баррикады спешили на званый вечер. Им, очевидно, снился сладкий сон: покаявшиеся в своих заблуждениях и в пролитии гражданской крови большевики сойдут со сцены истории с опущенными головами и скажут: «Вы — законная власть всей Руси, ключи ее вручаем вам. Берите и правьте» {Дыбенко П.Е. Из недр царского флота к Великому Октябрю. Цит. по: Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. В 10 т. Т. 5. Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М.: Политиздат, 1990. С. 35}.

    Разумеется, большевики не собирались совершать такой глупости.

    После организации Чрезвычайной комиссии и начала переговоров с немцами в Брест-Литовске, события в Петрограде шли своим большевистским чередом…

    В.И. Ленин объявил, что крестьянство, составляющее большинство населения России, «не могло еще знать правды о земле и о мире, не могло отличить своих друзей от врагов, от волков, одетых в овечьи шкуры».

    Слова эти, если учесть, что человек, произносящий их, всего через три месяца разошлет по деревням продотряды, чтобы ограбить крестьян, можно считать недосягаемым образцом политического цинизма.

    Тем не менее, противопоставляя выбранным крестьянством делегатам Учредительного собрания набранных среди революционных солдат Петрограда «делегатов» Второго Всероссийского съезда крестьянских депутатов, Ленин приказал разогнать Всероссийскую комиссию по выборам в Учредительное собрание, которая так мало насчитала большевикам голосов избирателей.

    Ведать подготовкой Учредительного собрания В.И. Ленин назначил Моисея Соломоновича Урицкого.

    12 декабря Совет народных комиссаров предусмотрительно создал Главное управление местами заключения.

    14 декабря В.И. Ленин утвердил давно вынашиваемое Яковом Михайловичем Свердловым решение ВЦИК «О ревизии стальных ящиков», и большевики приступили к национализации банков и частных сейфов, хранящихся в них. В этот же день был издан первый декрет о национализации промышленных предприятий.

    После стремительной «красногвардейской атаки на капитал» большевики сосредоточили в своих руках контроль над фабриками, заводами, банками, железными дорогами, и принялись доламывать государственный аппарат {Дело «Каморры народной расправы». Архив УФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Д. 30337. Т. 3, конверт с изъятыми у И.В. Ревенко письмами}.

    15 декабря они законодательно оформили организацию «преторианской» гвардии — латышских стрелков, предназначенных исключительно для охраны Смольного и вождей революции. Латышские стрелки получили в этот день отличительные знаки — Красные звезды, которые, как было объявлено, символизируют интернациональную пролетарскую решимость (см. фото).

    — Мужик может колебнуться в случае чего! — сказал тогда Ленин. — А эти будут стоять.

    Он не стал объяснять, что мужиками он считает русских солдат, это было понятно и без объяснений. Верных латышей Владимир Ильич мужиками не считал. Латыши и были латышами. Латыши и китайцы, по замыслу Ленина, должны были заменить революционных солдат и матросов.

    В этот краснозвездный день, демонстрируя пример пролетарской решимости, Владимир Ильич провел решение об исключении кадетов из Учредительного собрания.

    Начались аресты.

    Между тем преторианцам-латышам надо было платить, а служащие Госбанка отказались передать большевикам ключи от банковского хранилища золотых запасов, и тогда комиссия, в которую входили Г. Грифтлих, А. Рогов, А. Розенштейн, А. Плат, провела схожую с грабежом, конфискацию банковских ценностей. Считается, что только из Русско-Азиатского банка неведомо куда исчезло тогда десять пудов золота…

    — Посмотрите на них: разве это правительство?.. — говорил нарком путей сообщения Марк Тимофеевич Елизаров {зять В.И. Ленина, муж Анны Ильиничны Ульяновой}.

    — Это просто случайные налетчики, захватили Россию и сами не знают, что с ней делать… Ломать, так уж ломать все! И Володя теперь лелеет мечту свести на нет и Учредительное собрание! Он, не обинуясь, называет эту заветную мечту всех революционеров просто «благоглупостью»… {Семен (Шимон) Диманштейн, с января 1918 года возглавлявший Еврейский комиссариат при Наркомате национальностей, вспоминал о словах В.И. Ленина: «Большую службу революции сослужил также тот факт, что из-за войны значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в трудный момент». Цит. по: Солженицын А. Двести лет вместе. Часть II. М.: Русский путь, 2002. С. 78–79}.

    Экспроприация 27 декабря ознаменовала начало разрушения русской финансовой системы, но это побочный результат, главным для большевиков было то, что им удалось решить свои текущие финансовые проблемы.

    Нет-нет… Мы не разделяем мнения, что все изъятые ценности были поделены непосредственно между большевистской верхушкой {Соломон Г. Среди красных вождей. Лично пережитое и виденное на советской службе // Литература русского зарубежья. Антология в шести томах. М.: Книга, 1991. Т. 2. С. 274}. Хотя никакого учета изъятому золоту не велось, вожди большевиков, как нам кажется, присвоили себе только часть его. Остальные средства были пущены на финансирование «дополнительной революции», как назвал Лейба Бронштейн (Троцкий) роспуск Учредительного собрания.

    Первоначальный план «дополнительной революции» строился на некоем подобии соблюдения законности.

    20 декабря вышло постановление Совнаркома, согласно которому Учредительное собрание должно было открыться 5 января 1918 года при наличии кворума из 400 депутатов.

    Напомним, что из 700 депутатов 175 были большевиками, 91 депутатское место принадлежало кадетам и правым партиям, исключенным пять дней назад из Учредительного собрания. Итого — для «законного» закрытия Учредительного собрания (700–175—91 + 1) недоставало 35 голосов.

    На подкуп этих депутатов большевикам тоже требовались средства…

    Как происходила перевербовка левых эсеров, видно на примере 68-летнего Марка Андреевича Натансона.

    «Нас, однако, очень утешил старик Натансон, — вспоминал Лейба Бронштейн (Троцкий). — Он зашел к нам «посоветоваться» и с первых же слов сказал:

    — А ведь придется, пожалуй, разогнать Учредительное собрание силой.

    — Браво! — воскликнул Ленин. — Что верно, то верно! А пойдут ли на это ваши?

    — У нас некоторые колеблются, но я думаю, что, в конце концов, согласятся, — ответил Натансон» {Банковское дело было объявлено монополией правительства, правительству предоставлялось «право конфискации, реквизиции, секвестра, принудительного синдицирования различных отраслей промышленности и торговли и прочих мероприятий в области производства, распределения и государственного финансирования»}.

    Отметим тут, что сам Лейба Бронштейн (Троцкий) непосредственного участия в «дополнительной революции» не принимал, поскольку вел в это время переговоры с немцами в Брест-Литовске, а это значит, что воспроизведенный им разговор Ленина с Марком Натансоном происходил ранее, еще до отъезда самого Бронштейна…

    «Подготовку он (Ленин. — Л.С.) вел со всей тщательностью, продумывал все детали и подвергал на этот счет пристрастному допросу Урицкого, назначенного, к великому его прискорбию, комиссаром Учредительного собрания. Ленин распорядился, между прочим, о доставке в Петроград одного из латышских полков…» {«Добытые деньги переводятся, как правило, в драгоценные камни… Склянский пользуется в Москве репутацией «первого покупателя бриллиантов»; попался в Литве на досмотре вывозимый багаж зиновьевской жены Златы Бернштейн-Лилиной – и «обнаружены драгоценности на несколько десятков миллионов рублей» (Маслов С.С. Россия после четырех лет революции. Париж: Русская печать, 1922. Кн. 2. С. 190)}.

    Вот так…

    Похоже, что слова Лейбы Бронштейна — это не столько описание «дополнительной революции», сколько рецепт ее.

    И трудно отделаться от ощущения, что именно этим ленинско-троцкистским рецептом и руководствовалась «семья» Б.Н. Ельцина, когда производила свою «дополнительную революцию» в 1993 году.

    Та же псевдозаконность, тот же обман, тот же подкуп депутатов и воинских частей, готовых за деньги на любое преступление…

    Ну а то, что называлось это «семья», а не партия большевиков, — значения не имеет. Главное, что результат был достигнут. Как и большевикам, «семье» удалось разрушить и разворовать нашу страну.