Поздний адюльтер

- Ну вы как поживаете, Алексей Николаевич? - обратился к  другу при встрече Иван Павлович.
Когда-то они вместе работали в небольшой энергокомпании и даже плотненько дружили, были не разлей вода. Иван Павлович жил в частном доме, недалеко от Алексея Николаевича, квартира которого располагалась на первом этаже в двухэтажном панельном доме. Оба они были уже давно пенсионерами, ежедневно во дворе играли в шахматы.
- Да живу, не жалуюсь. Всё прекрасно - не без гордости ответил Алексей Николаевич.
- Говорят, жена у вас болеет. А в последнее время вы какой-то не по случаю весёлый. Не зазноба ли появилась? А? Тряхнул стариной? Есть ещё порох в пороховницах? - настойчиво любопытствовал Иван Павлович.
- Зазноба... зазноба... - прошептал Алексей Николаевич, но любопытства Ивана Павловича по этому деликатному вопросу удовлетворять не стал. Зачем ему лишние разговоры!

Алексей Николаевич старательно следил за своей репутацией и никоим образом не хотел сажать на неё хоть бы самое маленькое пятнышко. Видите ли, он наивно полагал, что то, чего не известно народу, его как бы и нет. Вот завёл он себе подружку, да, но никому об этом не сказал, держит этот факт в большом секрете. Ну а что, помыкался он в своей жизни, погоревал. Правда, с последней женой они живут уже двадцать четвёртый год, нормально живут. Эти годы, которые он провёл с женой Ликой были самыми лучшими годами в его нелёгкой судьбе. Не будь этих лет, очень неказистой была бы его жизнь. А так, хоть толику счастья ухватил.
Много учиться ему не довелось, всего-то образования четыре класса, но вряд ли кто подумал бы, что он и читает по слогам, и многого-многого не знает. Но солидный вид, сдержанность были ему на пользу. Некоторые, кто его не знал лично, даже видели в нём профессора. А что, каждое утро Алексей Николаевич начинал с чтения газет, просмотра по телевизору новостей. Летом он газеты читал за столом во дворе перед домом. Рядом с детской площадкой. Но и разумеется ежедневные партии в шахматы, правда, это после завтрака, похода в магазин и оздоровительного моциона с женой. Видом своим и манерами он выражал культурность. Правда, жизнь наложила на него свой отпечаток, часто он взрывался, даже по самым незначительным пустякам. И лететь бы ему, как шелудивому псу, за дверь, как выставляли его прежние жёны, но последняя попалась терпеливая, настойчивая, не отправила бузотёра за дверь, а упорно воспитывала, да не занудно, а исподволь, незаметно, по многу раз объясняя, почему нельзя себе позволять того или иного поведения.

Жизнью в детдоме были заложены многие поведенческие черты, никоим образом не способствующие мирной нормальной жизни. Так, там Алексей приобрёл такие привычки, как непомерная жадность, готовность к бою за самое малое «моё». Да, пожалуй это и было в нём плохое. Вроде немного, но как оно портило отношения. Зато и хорошего он усвоил в детдоме немало. Так, он прислушивался к тому, что ему старались втолковать, если это было ценно. Прекрасно исполнял пожелания и вменённые ему обязанности, если об этом его просили, а не грубо требовали, был неленив, старателен, в нормальной обстановке, где не надо было огрызаться, был обходителен, вежлив.

Первая жена была женщиной недалёкой, высокомерной, нетерпеливой. В ней не было того женского тепла, которое обвораживает мужчину, делает его покладистым. Кроме того, Нюра, вошедшая в возраст «сорок пять - баба ягодка опять» вдруг прозрела и стала предъявлять мужу претензии по мужской части, мол, стручок твой даже не стрючок, а обрубок и её не устраивает. Двадцать лет жили, скандалили все годы, да, но жили, стрючок устраивал. На двадцать первом году баба, как с цепи сорвалась. В общем, Алексей Николаевич оказался за дверью. Как часто с мужчинами бывает, остался без своей квартиры и даже без маленького чемоданчика хотя бы с самым необходимым. А Нюра потом ходила по соседям и хвасталась, как ловко оттяпала у стрючка всё-всё-всё.

Поскитался Алексей Николаевич по знакомым да по вокзалам, познакомился с одной торговкой. Ну как торговкой... Пенсионерка она была, овощи сажала, за ягодами-грибами ходила, всё, что получала, продавала возле продуктового магазина. Агния её звали, в молодости родила дочь, а замуж никогда  не выходила, может быть поэтому была холодна, как глыба льда. К тому же жадность в ней обнаружилась непомерная, куда там сравниться с жадностью Алексея Николаевича. До такой степени была жадна и холодна, что выгнала свою дочь, как только той исполнилось пятнадцать лет, заподозрив, что та претендует на её квартиру.
Поскольку у Алексея Николаевича квартиры не было, а жизнь Агнии была скучна из-за отсутствия мужчин, она привела его к себе, но жизнь сразу не задалась, и года не прожили. Представляете, он жадный, она такая жадная, что рвёт и мечет. С первого дня заявила, что деньги врозь, за квартиру платит он. И никакого общего кошелька. Хотя, надо заметить, что Алексей Николаевич не был нахлебником. Кроме того, Агния в свою комнату, их у неё было две, врезала замок. Без разрешения Агнии, понятно, Алексею Николаевичу вход туда был воспрещён. Доходило до комичного, Агния считала, сколько кусков хлеба съел за обедом её муж, сколько выхлебал супа. В общем, не жизнь, а ад адский. 
Дипломатичностью Агнюша явно не страдала, пожили они как ершистый кот со злой собакой, да ушёл Алексей Николаевич. Сбежал. Опять вокзалы, опять знакомая или даже дальняя-дальняя родственница пригрели горемыку. Больше года мыкался. Знакомые не понимали, почему не везёт хорошему вроде мужику.  Агнию встречал у магазина, та тоже не понимала, почему он сбежал. А он адом уж сыт был.

Однажды встретила знакомая старушка Палиха жениха-неудачника. Прочла ему внушительную мораль на тему обуздания характера.
- Не умеешь ты, Лёша, жить. Нежно надо с женщинами, ласково - причитала Палиха, поглаживая старого друга по спине.
Эта её мораль была вступлением к предложению. Давай, говорит, я тебя познакомлю с хорошей женщиной. С мужем она рассталась, зверь был неисправимый, да и умер он уже. Женщина культурная, педагог. Хорошая пара получится из вас двоих, если не подведёшь.
Алексей Николаевич уже в свою удачу мало верил. Но ведь хуже-то не будет. Чтоб хуже было, надо очень постараться. В общем дал он своё неуверенное несмелое «добро».
- Только, у меня ведь жилья нет - переминаясь с ноги на ногу сообщил он Палихе.
- Да знаю я. Почему и имею желание пристроить тебя - ответила Палиха. - Есть у неё жильё.
- И ещё у меня... проблема... - покраснев прошептал Алексей Николаевич.
- По которой Нюрка выгнала? - увидев пунцовое лицо жениха, пробовала угадать Палиха. - Ох. Не проблема это. Загуляла твоя Нюрка. Вам не «по шешнадцать». Вкусила она зелёного винограду, а показалось, что заимела.
Алексей Николаевич в успех мероприятия не верил нисколько. «Но ведь хуже не будет. А вдруг» - тешил надежду.
На том и разошлись.

На другой же день Палиха помчалась к невесте налаживать контакты.
- Открывайте, к вам с хорошей вестью - изо всех сил стучала в дверь Палиха, приговаривая.
Дверь открылась, в проёме дверей стояла дочь Лики.
- Ну, что так громко долбим, где пожар? - улыбаясь подруге матери, спросила Вера.
- Зови, скорей зови мать - стоя в дверях, торопила Палиха - жениха невесте нашла.
- И даже не войдёте? - отошла от двери Вера, приглашая Палиху в дом. - А невесты нет.
- Как нет? А где же она - испугавшись, спросила Палиха.
- На курорте невеста. Ожидайте, когда-нибудь приедет - огорошила неожиданной новостью Вера.
Палиха растерялась, потопталась на месте, обещав зайти позже, поплелась к выходу.

Приехала невеста с курорта. Загорелая, статная. Только прослышала Палиха, привела жениха, буквально за руку, да и оставила. Живите, мол, да радуйтесь. Не дети, не бузите, ищите консенсус. Живите дружно.
Жених в дом вошёл - руки в брюки. Ни чемоданчика с вещами, ни букетика цветов. Да и то, может бежать придётся от невесты, какие тут цветы, ещё нахлестает ими по мордасам. А чемоданчика и не было. То, что было, в дом нести стыдно. Но разве это важно в жизни.   

Посидели вместе жених да невеста. Вечером Лика разоткровенничалась с Верой, мол, женишок-то хоть изрядно  потрёпанный жизнью, конечно, но перспективный, понравился, оставить можно ли?
- Мне что, тебе жить. Я уйду, дверь закрою и вся недолгая. Вам жить.
Так, Вера ушла, а запоздалые жених с невестой остались.
- А я уж думала, жизнь моя закончилась и придётся прозябать одной - делилась дочери чувствами Лика.
Притирка двух стариков проходила болезненно. Наконец, научился Алексей Николаевич жить в роли мужа, желанного, любимого. Кладезь душевных качеств открылась в человеке. Мужем стал, дедом. Дети Веры души в новоиспечённом деде не чаяли. Вот так и пролетела почти четверть века.
Старость не радость. Он слепнуть стал. Жена вот захворала.
 
С самого детства как-то уж очень не везло Алексею Николаевичу. Когда ему было пять лет, умерла с голоду его мать. Жили они в маленьком сельце. Тяжело жили, да вот ещё и война началась. Отца сразу конечно на фронт мобилизовали. А народ жил под лозунгом: Всё для фронта, всё для победы. Год прошёл, как бушует война. Жизнь стала и вовсе несносная. Мать целыми днями работала, едва успевала забежать детей покормить да и опять на работу. Однажды проснулись братья, а их было трое - мал, мал, меньше, а мать не встаёт и не встаёт. Уже и кушать очень захотелось деткам. День они терпели, два терпели, а мама всё спит и спит. Потом стали искать по шкафам съестное. Кое-что нашли. Сухари. Крупа. Не варёная крупа как-то не лезла в горло. Ну пшено может быть повкусней, а остальное вообще не нравилось. Грибы сухие пожевали. Да что могут решить дети двух, трёх и пяти лет.
Хоть и запрещала мать выходить на улицу без спроса, да как же её спросишь, если ничего она не отвечает. Наконец  на пятый день решился и вышел Алёшенька на крыльцо, плакал очень горько. Соседи услышали, прибежали. Сказал он соседям, что мать не встаёт. Спит и спит, а они кушать хотят. И в доме холодно, зуб на зуб не попадает. 
Соседка, бабка Матрёна вспомнила, что дыма из их печной трубы и правда уж много дней не видела. И дед Прохор сказал, что никого из них во дворе не видел, думал даже, что может быть уехали куда-то. Не догадались быть понаблюдательней, старые уже, у самих проблем полон рот, а здоровья нет. Но хорошо, что хоть сейчас откликнулись, пришли, посмотрели, правда очень разволновались. Бабка Матрёна сбегала к себе в дом, принесла немного испечённого хлеба, литровую банку козьего молока, покормила детей. Да всё причитала, чтоб они медленно ели, неспешно, а то животики могут заболеть от того, что долго уже не ели.
Дед слетал в сельсовет, доложил председателю о случившемся ЧП. Рассказал о смерти Анны, матери детей, о бесхозных голодных детях, оставшихся сиротинками,  неделю сидящих возле мёртвой матери. Впрочем, двое малышей уже лежали, не могли подняться.
Двоих малышей Матрёна временно на руках унесла к себе в избу. Алёшенька сам шёл следом. Прохор хлопотал о похоронах. Схоронили горемыку на следующее утро. Детей председатель сельсовета сама увезла на грузовике. Рейсовый автобус ходил редко, но как на нём ослабших везти.
Постелили в грузовике старые одеяла, уложили детей. Секретарша с ними сидела, а председатель в кабине. Часа четыре тряслись по ямам да рытвинам, наконец доехали до детдома. Неохотно приняли детей, а как не принять, куда же им деться, бедолагам.

Голодно и неуютно было в детдоме, младший брат Сёма умер ещё в раннем возрасте, через два года, перед победой в войне, а средний, Коленька, болел сильно, но кое-как выжил. Разделили по разным детдомам Коленьку и Алексея. Лет двадцать они друг друга не видели. Случайно нашлись, через очень дальних родственников. Как выжил Алексей, сам и теперь вспоминает с дрожью в теле. Но - что было, то было. Не вечно же жить прошлым. 

И вот теперь, жена Алексея Николаевича болела, а он завёл себе молодую подружку. Моложе его самого лет на тридцать. Нет, сам он конечно искать себе подруг не стал бы. Как говорят, от добра добра не ищут. Но уж очень неотступно вилась возле него эта женщина. У женщины была дочь, девочка тринадцати лет, отстающая в умственном развитии. Куда бы когда Алексей Николаевич ни шёл, Галина Харитоновна всегда оказывалась рядом. Естественно, встречалась как бы случайно. Ласковых слов наговаривала, будто мёд из сотейника лила. Намекала, что жена Алексея Николаевича стара уже, умрёт скоро, а он одинок останется, да к тому же подслеповат. Ещё назойливо остерегала своего протеже от потери квартиры. Вот, говорила, умрёт твоя жена, да и уплывёт ваша квартира её дочери. А он останется несолоно хлебавши. Поскольку терял уже Алексей Николаевич квартиру, то верил в эту байку теперь безоговорочно. И стал побаиваться.

Засели слова Гали ему в мозг и зудили дни и ночи. Вот однажды пришла Вера проведать мать. Долго сидела она возле кровати больной. Смотрела в её выцветающие глаза, гладила руку. Временами Лика уходила в забытьё, шептала что-то несвязно. Тут Вера вдруг услышала, что  Лика разговаривает с кем-то. И говорила она не с дочерью. Прислушалась Вера и слёзы побежали из её глаз.
Мать шептала: - А будут у меня ещё дети?
Смотрела Вера на старую женщину и тихо всхлипывала. Вот они, наши потаённые мысли. Когда организм перестаёт контролировать нас, спрятанные глубока мысли выходят наружу. Вера знала, что её мать всю жизнь переживала, что не могла больше родить. Виной был внебольничный аборт, сделанный подружкой-фельдшерицей. Сколько ни лечилась потом Лика, всё было без толку. Даже фаллопиевы трубы ездила проверять, врачи говорили, что трубы проходимы, но так и не случилось ожидаемой беременности. И вот теперь всё ещё эта проблема затмевала мысли больной старой женщины. 
- Конечно будут. Непременно будут у тебя дети, - стараясь не всхлипнуть, успокаивала свою бредящую мать Вера.
Женщина удовлетворённо ушла в себя и уснула. 
Алексею Николаевичу показались подозрительными эти долгие разговоры-пошептушки. Ему казалось, что говорят они о квартире, договариваются, как поступить, как ею распорядиться. Он так разволновался, что вызвал милицию. Ему показалось, что уже нависла над его квартирой угроза. Вера разборок и скандалов избежала, ушла, не стала разбираться. Да и не претендовала она ни на что, не собиралась ничего отбирать у мужа своей матери.

В общем, всё чаще стал Алексей Николаевич отлучаться из дому то в магазин, то в аптеку или ещё по каким неотложным делам. Жена его, Лика, всё больше лежала. Одиноко ей, тоскливо было часами лежать в пустой квартире. Вот и смерть скоро, как там, неизвестно, никто ещё оттуда не возвращался, не рассказывал, каково на том свете.
Чем больше муж её прогуливался, тем быстрее здоровье Лики сходило на нет. И уже не скрывал от себя Алексей Николаевич мысль о том, что желает уже скорой смерти своей жены. Перед его глазами неотступно стоял манящий образ молодухи.
«А что, успею ещё пожить с молодой» - размышлял он сам с собою.

Однажды вызвал Алексей Николаевич неотложку, совсем плоха жена стала, на боли в ногах, в голове и в зубах жаловалась беспрестанно. В неотложке приехала молодая фельдшерица и без обиняков предложила Алексею Николаевичу сдать его жену за город, в заведение вроде профилактория.
- Там всё, что надо, сделают - ничуть не смущаясь заверила фельдшерица.
- Всё, что надо, это что - попытался уточнить Алексей Николаевич.
- Ну, подготовят к уходу без задержки - объяснила сотрудница неотложки.
Уставшему от болезни жены человеку показалось, что дело будет завершено эвтаназией и он конечно с удовольствием сдал свою жену эскулапам. Он вместе с медиками отвёз её в загородное заведение.
Через три дня навестил жену. Она слёзно просила его забрать её из этого сомнительного заведения с его сомнительными процедурами. Алексей Николаевич сначала и слышать не хотел об этом, но через неделю уступил слёзным просьбам жены, жалко её стало, забрал.

Алексей Николаевич сетовал, что дочь Лики не приходит. Беда была в том, что почему-то вдруг неожиданно Вера слегла, не имея возможности посещать свою мать.
Соседи матери говорили Вере, что ею интересовалась некая особа, выспрашивала, выпытывала всякие подробности. Соседка Зоя рассказала, что данная особа, подружка  дальнего родственника Алексея Николаевича, которая совсем недавно неведомо как развела его с женой, намеревалась выйти за него замуж, проводила какие-то нехорошие обряды, причём страшные обряды. В разговоре с Зоей эта "родственница" обмолвилась, что работает проводницей поезда. И она надоумила родственника иметь виды на квартиру.
- А что, дед старый, не упускай такую возможность - зудела она своему будущему мужу, о чём, проходя мимо них в подъезде, слышала Зоя, когда они выходили из дверей, - в гости приходили. Вид у этой невесты был потрёпанный, лицом казалась какой-то почерневшей. Но её шустрость и наглость так с неё пёрли, даже мимоходом нельзя было не заметить. Мельком, краем уха вроде бы Зоя слышала, как у дверей проводила эта дама какие-то обряды на распыл, на поруху здоровья, шептала про смерть, делала какие-то подклады.

В общем, привёз муж жену обратно. Медики заверили, что дело сделано честь по чести, конец скоро. Хотя, какая уж тут честь. Алексей Николаевич названивал Вере, стыдил, усовещал, но Вера подняться с постели не могла, совершенно не понимая, что же с ней произошло. Врачи никак не могли объяснить эту вдруг навалившуюся на Веру немочь.

Через день после приезда из сомнительного заведения Лика умерла. Вера, собрав все силы, встала и поехала к матери. Подготовка к похоронам прошла спокойно. Палиха, которая уже и сама ходить не могла, из дома не выходила, позвонила знакомым,  пригласила женщин, которые помыли покойную. Так полагалось. Вера смотрела на свою мать, на её щуплое белое тело. А ведь когда-то Лика имела лишний вес, выглядела дородной женщиной. Вера хотела помочь женщинам, но те отстранили её, сказав, что не следует родственникам этого делать. Одели Лику в приготовленную ею заранее одежду.
Алексей Николаевич хлопотал изо всех сил, бегал по учреждениям, как белка в колесе: пригласил милицию, дабы удостоверить, что труп не криминальный, посетил поликлинику, взял справку, чтобы обойтись без вскрытия, в магазине похоронных принадлежностей сделал необходимые заказы. Ещё были ЗАГС, Пенсионный фонд, почта. Пришли дальние родственники, друзья.

Зря беспокоилась Лика о своих похоронах, всё прошло в целом нормально. Похоронили её достойно. Правда, странные вещи происходили накануне. Сидела Вера вечером у гроба матери. В сон её клонило, слабость сказывалась, но спать при покойнике нельзя, примета такая. В квартире была она одна. Явилась какая-то дама. Представилась односельчанкой, по рождению из одного района. Подошла к гробу. Вера смотрела на даму. Та, якобы прощаясь, подложила что-то под подушку и быстро удалилась. Вера не стала смотреть, что именно подложила дама, никаких сил не было двигаться. Но, уходя, дама как бы нечаянно уронила, глядя на Веру: - Колдуют на тебя, на смерть. И на мать колдовали. И это не я, у меня свои дела. Придёт скоро муж виновной, жди.
Скоро, почти следом, действительно заходили двое мужчин, дальние родственники Алексея Николаевича. Взяли пятаки, которые лежали на глазах покойной, и тоже быстро удалились. Вера и им ничего не сказала, хоть чувствовала, что недоброе затеяли посетители. Вскоре наконец пришёл Алексей Николаевич. Грусти в его глазах не было.

После похорон Вера слегла с инсультом. Алексей Николаевич был счастлив. Летал к своей зазнобе, будто у него были крылья за спиной. Галя настаивала, чтобы он оформил на неё квартиру, он обещал, но позже. Прошло больше года. Наконец, Галя поняла, что жилья Алексей Николаевич ей не отдаст, и при очередных выяснениях отношений высказала ему всё, что о нём думала. Да, много неприятного услышал мужчина от своей зазнобы. Как же ему было плохо после этих слов. Их связь прервалась.
Теперь сидел целыми днями он дома, порой не имея сил выйти на улицу. А ведь они могли бы с женой ещё дружно жить. Если бы. Если бы не позарился на молодое тело. И так ему стало печально. Жена снилась, звала к себе. Жена в гробу, оттуда уже не вернёшь. Печаль и позднее раскаяние стали разъедать душу Алексея Николаевича. Да что же сделать, сильны мы задним умом, а после драки кулаками не машут. Слаб человек, грешен. Легко искушаем.
В скором времени однажды утром позвонили Вере, сказали, что Алексей Николаевич умер. Спросили, претендует ли она на что-то. Вера ответила, что не претендует ни на что. Жива осталась и ладно.