Митроха в гостях у Василихи

–  Ну, привет, привет, Степаныч! Ты, я гляжу, опять завернул! Эт ты молодец! Бабка твоя, Василиха, прям не нарадуется. Во, грит, Господь мне под старость сподобил, какого унука подарил. Ну прям чуть ли не кажный месяц приезжаить, и всю подарками завалил. Холодильник, бывало, пустой стоял, ложить-то неча было, а счас прям всё забито. А мне много ль надо, а он ешь, бабуль, ешь, я, грит, тебя боле не брошу, не в жисть! Ты у меня одна из родни осталась, я по гроб жизни должон  тебе! Во! Ты вот скажи, Степаныч, правду она грит, аль брешеть? Чо молчишь? Врёть поди. Я тоже грешным делом подумал, што врет.  А может, нет?
– Дед, ты меня хорошо должен знать
– А как жа!
– Ну вот так, я тебе когда-нибудь соврал? Сказал неправду?
– Ды ить, навродях и нет. А чаво табе врать, када все табе знають! Было вроде чуток, када ты идей-то скиталси, нихто не знал, иде ты. А таперь чаво – ты весь на виду. Тока вот про бабку я всё жа сумлеваюсь, можить, врёть?
– А пошли, я тебя прокатну, сам убедишься, да и бабку проведаешь.
– А эта, – и дед звонко щёлкнул себе по горлу, – будить, поднесешь?
–Да ладно, только чуть, а то опять с тобой приключится...
– А чо  со мной сдеется, ничо не приключиться, поехали.
         Степаныч завёл машину, усадил Митроху на переднее сиденье и они тронулись. Митроха всё оглядывался на заднее сиденье, где лежали несколько пакетов с продуктами и подарками для Василихи, пытаясь разглядеть бутылку. Но всё было упаковано крепко и не понять, есть ли бутылка или нет.
      Подъехали к дому Василихи, Степаныч хотел открыть дверку кабины, чтобы выпустить Митроху, но тот сам проворно открыл и выскочил наружу. Степаныч собрал пакеты с заднего сиденья и вытащил бутылку из бардачка с какой-то замысловатой наклейкой. Митроха аж слюну чуть не проглотил и заулыбался довольный. Открыв калитку, зашли во двор, и им навстречу из сеней выскочила хозяйка, бабка Василиха.
– Ох ти, кто приехал, унучек ты мой родной! Один ты меня не забываешь, старуху, и приезжаешь! Как ты там, родимышнай, как там сношинькя наша?
    Бабка суетилась и, забегая вперёд, всё заглядывала внуку в глаза. И сразу видно было, что она очень довольна его приездом. На деда не глянула. Он поплелся сзади, за Степанычем. Зашли в дом, избушку о трёх окнах, но чистенькую и прибратую. На полу половики самотканные. Кровать в углу вся в подзорах и вышитым покрывалом покрыта. Печка чисто побелена и прикрыта занавеской, тоже не новой, но чистенькой. Да и сама хозяйка, как и избушка, выглядела опрятной и ухоженой. В переднем углу под образами, стол косырём (ножом) скобленый, у стола широченная лавка и один стул, видать, для гостей. Митроха хотел сесть на этот самый стул, да Василиха его оттолкнула, приглашая:
– Садись, унучик, садись, дорогой, ухадилси, поди, с дороги-то! А ты, лоб сначала перекрести, а потом садись на лавку вон, – и сурово глянула на Митроху.
     Он постоял, потоптался у двери, затем нехотя, по-быстрому перекрестился и сел на указанное место. Степаныч прошёл к столу, положил пакеты и начал разворачивать их. Митроха во все глаза глядел, чего там внучок привёз Василихе. А внучок разворачивал и складывал продукты в небольшой холодильник, стоявший в другом углу у двери. Было всё: и колбаса, и рыба копчёная, и сало тоже копчёное, и много ещё чего в красивых упаковках. Холодильник был забит под завяз. Василиха крутилась у печки, доставая чугунки со стряпнёй, как она выражалась.
     Степаныч принёс стакан гранёный, с горки, и сел на стул, напротив Митрохи.
– Ну и как? Теперь веришь?
– Да ить как жа, верю, верю. И за какие жа заслуги, Василиха, табе господь наградил таким унуком? Ить я яво помню вот таким соплюком, а ныня, гля, прям как в кине, твою мать! – Он неожиданно захлюпал носом. –А мне, нам с бабкой, нихто так не проведует, ить некому, тудыть твою в коромыслу, не сподобилась моя бабка такой радости нам принесть, нету у нас никого! – и заплакал дед, горькой слезой.
     Степаныч быстренько открыл бутылку, плеснул в стакан немного, но помня Митрохины причитанья, долил чуть ли не до верха… Бабка принесла закуски и села рядом с Митрохой, вытирая слезы.
– Вот ты гришь,  никаво у табе нету. Я тожа раней так думала,  а вишь как получилось. Все мы под Богом ходим. Давай-ка вон выпей, да успокойси, неча душу трепать.
     Степаныч взял бутылку в руки и показал наклейку:
– Дед, глянь, чего пить будешь. Виски называется, заграничная водка такая, так что успокойся и выпей.
    Дед рукавом вытер слезы и,  понюхав хлебушка, осторожно начал пить. Махнув до конца стакан, он долго морщился, бабка быстро сунула ему в руки кусок колбасы и велела:
– Закусывай!..
     Он послушно зажевал, успокаиваясь.
– Да, вот таперь  я, Василиха, табе верю, вижу, как унук за тобой ухаживаеть! Золотой ты мужик, Степаныч, вот нашёл бабку и не забывашь. Ежлив бог и вправду есть, то он табе всё зачтёть. Давай яшо налей, не разобрал я штой-то, какая она эта виска.
– А плохо не будет, дед, а то как прошлый раз опять в больницу попадешь.
– Не боись, я ученай, счас выпью и домой. -  А потом добавил. – А она не выдохнется? – и показал на бутылку.
    Степаныч всё понял и ответил, налив Митрохе еще полстакана: – Вот ты сейчас выпьешь, закусишь и я тебя отвезу домой вместе с бутылкой, а там как бабка твоя решит, так и будет.
– А куды она денется, – и Митроха уже залпом выпил, затем, взяв в руки колбасы с хлебом, встал, – поехали! – и пошёл на выход.
     Василиха перекрестила за ним дверь:
– Вези, унучик, а то ить не дойдёть! Степаныч вышел во двор, закурил, а от машины донеслось:
– А мы пить будем! И гулять будем! А смерть придет, помирать будем!
А Степаныч подумал: «А ведь молодежи-то в деревне нет совсем. Неужто вымрем?!