Мои предки - переселенцы

Мои предки – переселенцы

«Обгоняем две кибитки и толпу мужиков и баб. Это переселенцы. Я гляжу на них и думаю: порвать навсегда с жизнью, ...пожертвовать для этого родным краем и родным гнездом может только необыкновенный человек, герой...»
А. П. Чехов
(«Остров Сахалин», 1895 г.)


Ушло первое поколение – семья дедушки. Им, на рубеже конца XIX – начала ХХ веков, досталась доля хлебнуть лиха «тяжкого труда землеробов на родине, а потом – страданий при переселении в Сибирь. На второе поколение – наших отцов – пали испытания на выживание в суровые годы Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. Нас – третье поколение, рождённых в первой половине ХХ века, теперь седых и лысых, – не покидает прошлое, как деревья, посаженные нашими дедами и отцами. Заметно осиротели наши ряды. Лишь память ещё увязывает в порядок распадающуюся жизнь.
Затрагивая тему о наших предках, невольно приходишь к грустной мысли о том, что последние десятилетия у многих людей молодого поколения изжила себя святая когда-то потребность, даже обязанность, знать своих предков – дедов и отцов. А ведь, слушая воспоминания моих родителей о прошлом, я с ними словно проживаю минувшую, в сущности, историю нашей страны.
В пору моего детства в деревне со всеми – будь то знакомые или неиз-вестные – обязательно при встрече принято здороваться. Как и у всех украинцев, и мы дети с родителями обращались на «Вы». Будучи ещё малым школьником, я однажды поздоровался при встрече с пожилым дядькой. У нас состоялся такой диалог.
– Доброго ранку! Скажить мени, як тебе зовуть, хлопчык?
– Моя здешняя фамилия Петренко, – отвечаю.
– Нэ разумию. Як прозвыщэ дида, батько?
– Дед мой Иван Михайлович, а отец Леонтий Иванович.
– Добрэ. Так я разумийю.  Цэ вы будэ Скрыпалэвы. Щесливойи дорогы, до побачэння!
– До побачэння, дидусь! – расшаркался я.
До тридцатых годов крестьяне паспортов не имели и, как издавна, чаще назывались прозвищами. Мой дедушка, Иван Михайлович, на родине, до отмены крепостного права в 1861 году, у барина был крепостным скрыпачем, играл на скрипке по приглашению на свадьбах и праздниках. С того времени за нашей семьёй бытует «фамилия» Скрыпалёвы.


После отмены крепостного права крестьянин получал ряд гражданских прав через общину. Половина крестьянских дворов имели мало земли. Крестьянин разорялся, почти даром сдавал свою землю в аренду и уходил на заработки.
По рассказам моих родителей, мой дедушка с семьёй жили не то в Пол-тавской, не то в Черниговской губернии Украины. В 1865 году было разрешено свободное переселение на Алтай крестьянам из западных областей России. В конце восьмидесятых годов ХIХ столетия дедушка с братом в числе ходоков направились в Сибирь. Дошли до Усть-Чарышской пристани на реке Оби в Алтае. Затем возвратились на родину за семьями.

 

В то время с Украины и России пришло в Сибирь много переселенцев. Шли обычно многочисленными неразделёнными семьями из трёх-пяти поколений, объединявших родных по прямой линии: братьев холостых и женатых, сестёр, племянников, детей, которых у них набиралось от трёх до двенадцати. У моей бабушки в то время было пятеро детей. Семья состояла их трёх сыновей и двух девок. Отец мой был последним ребёнком, самым младшим, в семье. Двое старших сына были женаты, каждый имел детей. Вся семья состояла из четырнадцати человек.

 

Весной продали дом, скот, какой был, посевы. Всё шло за бесценок.  Ткацкий станок, берды, другое имущество, нажитое ещё пращурами и наполняющее дом и пристройки, просто дарили родне и соседям.

 

С большим обозом, нагруженным пожитками, переселенцы шли, ехали на повозках в незнакомую им страну Сибирь. Железной дороги ещё не было. Перевалили через Урал, впереди – равнины. За Омском стали встречаться деревни старожилов. Далее баржами, пароходом добрались до устья реки Чарыш. В дороге многие в семьях умерли от болезней и голода.

 
В устье реки Чарыш дедушка построил шалаш, оставил семью и со старшим сыном, дядей Матвеем, направился вверх по течению. На пути им встречались различные деревни, привольные поля. Но вот они увидели два живописных селения на крутом берегу над полукругом раскинувшимися озёрами, с лугами в пойме реки. Узнали, что эти деревни называются Коробейниково и Нижне-Озёрное. Хорошее место выбрали мужики сотни лет назад на краю поймы реки Чарыш – между несколькими маленькими речушками в окружении озёр. Глаз не могли отвести мои предки от картины этого лугового простора.
Земля немереная, плодородные поля с перелесками, роскошные сенокосы в степи разноцветной. Такого добра на Украине и не видывалось. Решила безземельная семья дедушки найти лучшую долю здесь.


На новом месте первым делом надо было построить дом. Как и все украинцы при заселении, дедушка построил «лытую» хату, то есть со стенами из круто замешанной глины с соломой. До окон выкапывалась в земле яма, затем «…нарубають колья и в два ряда задэ побьють. Потом залывають две доски глиной и соломы кладуть». Крыли такую хатку соломой и камышом. На окна натягивали пузыри животных. Пол в хатке был глиняным. Внутри получалась большая комната с печью. К хате пристраивали «сенки». Выкопали также в земле ямы (землянки), в которых летом нужно было держать скотину. На зиму же малых ягнят и телят перегоняли оттуда в дом, чтобы они не замёрзли. Сразу же построили и баньку. Семья из четырнадцати человек устраивалась спать на печи и на нарах, сколоченных из досок.

 
Первые годы жили бедно, работали все «до седьмого пота». Легко прижились к местным старожилам. Обедневшая за дорогу семья дедушки сразу же начала батрачить на сибиряков-старожилов, то есть первых переселенцев в Сибирь, которые пришли на Алтай в XVII-XVIII веках и за две сотни лет стали обустроенным и зажиточным местным русским населением, состоящим из групп православных крестьян-казаков, русских, украинцев и белорусов.
Украинцы выделяли себя по губерниям прежнего жительства: Черниговские, Полтавские, Харьковские и т.д., и называли себя «хохлами». Однако все они вливались в состав русских. Край села Коробейниково, который пристраивался украинскими переселенцами, так и назывался «хохлы», край старожилов – сибирским, или «кацапы».

 

Огромным трудом от арии до зари за относительно короткое время семья дедушки довела своё хозяйство до зажиточного уровня. Построили двухэтажный дом-пятистенок с амбаром и всеми пристройками для содержания дойных коров, лошадей и другого скота. Включили во внутренний двор свои традиционные срубные, саманные. Плетневые амбарушки, сарайчики, пуньки. Весь двор оградили. Приобрели сенокосилку, плуг и прочее.



Пятистенок на каменном фундаменте

И внутри, и снаружи дома старались сделать всё похожим на тот роди-тельский дом на Украине, и, конечно же, с множеством расшитых руш-ников на иконах в святом углу, на зеркалах.

 

Вначале в этом доме жили всей семьёй вместе, общим хозяйством. По-том, по мере накопления средств, для семей дядьёв Матвея и Григория, построили рядом отдельные дома. Выделились им также доли пахотных земель. Трое дочерей дедушки со временем вышли замуж и обрели такие же многодетные семьи «родственников».
Дядья приобрели себе и обработали как можно больше земли за счёт излишков её у старожилов и коренных жителей Сибири. Стало возможным исполнить заветную мечту – иметь достаток и благополучие в крестьянском хозяйстве. Этому сбыться помогла столыпинская земельная реформа (1905-1907 гг.), по которой переселенцам поощрялась хуторско-отрубная застройка переселения, а обработанная земля их отдавалась в частную собственность крестьянину.

 


      Традиционным считалось в семье для мужчин ведение всего полевого хозяйства, уход за лошадьми, заготовка сена, дров. Женщинам приходилось работать и по дому, и по хозяйству: заботиться об огороде, кормить семью, ухаживать за скотом, птицей, доить коров, быть на полевых работах в страду. При этом малолетних детей они брали с собой в поле.
Для пошива одежды в семье, как и прежде на родине, выращивали в основном коноплю. Женщины вымачивали её в реке, сушили, трепали, пряли, а затем вязали из неё полотна или ткали холсты на ткацком станке.

 
 
Дети рано привлекались к труду взрослых членов семьи. Батько вспоминал, как он помогал взрослым братьям на пашне боронить, в жатву вязать снопы, пасти лошадей в ночном. Подростком (в 12-14 лет) он учился строить по хозяйству, работать в поле наравне со взрослыми, а уже в шестнадцать лет на всех работах считался равноправным работником.

 

Сёстры отца помогали во всём бабушке. Она учила их готовить пищу, прясть пряжу, вязать чулки и варежки, вышивать. К четырнадцати годам сёстры старались одолеть шитьё приданного, ткать ковры и дорожки.

 

В пору моего детства бабушка настойчиво поучала мою маму, как носить по-украински, и дома, и в поле, сорочку (спидныцу) или сбористую юбку поверх с поясным передником (плахтой), или из шерсти сарафан с передником и пр. «Дуняшка, пиды к мэнэ. Я х;чу подывытыся, як цэ будэ добрэ украйинською», – говорила она маме.
Помню маму красивой статной брюнеткой. Она закручивала волосы узлом на затылке и прикрывала их или мягким «повойником», сшитым из льняного полотна («очипок»), или платком «хустком». Мама любила носить укороченный безрукавный «гэрсэт». В праздники надевала «пару» и фартук и, конечно же, украшения из бус и серёг. Как и все украинские переселенки, она надевала женскую свитку, суженную в талии и длиной до середины бёдер.

 
 Костюм с «гарсэтиком» переселенок                Типы «очипков»


Как начал помнить себя, мы, хлопчики и отец,  носили сорочку и штаны из холстины. Двое моих младших братьев до пяти лет бегали одной длинной сорочке. Как реликвию (оберег) мама перешила мне, и я носил отцовскую вышиванную сорочку.


В силу иных приёмов работы в хозяйстве, погодных и других условий сибирской среды, бытовавшая некогда на родине одежда украинских переселенцев сменялась на местную, сибирскую – «осибирячивалась». Так, дедушка и все мужчины его семьи в зимние морозы поверх кожушка стали носить «тулуп», сшитый из обработанной овечьей шкуры, мехом внутрь, и «доху» из овчин собаки и волка, с высоким воротником, но мехом наружу. Перешли также на валенную обувь из шерсти овцы – «пимы», или валенки. Женщины стали носить «пиджаки» из овечьей шерсти. Вместо «чоботов» и «черевиков» – ботинки из кожи овечьей шкуры.
Наравне с традиционной едой (галушки, варэники, бублыки, аладьи, блыны, борщи, кулачи, саломат, сало) в питании занимать место стали более дешёвые в Сибири основные старожилческие мясные блюда: пельмени, мясо тушёное и жареное, колбасы и др.
В 1914 году грянула империалистическая война. Моего отца, как бессемейного, сразу же призвали в армию. Он воевал пулемётчиком, был контужен и ранен. Вернувшись домой в село Коробейниково в 1917 году, отец увидел развалившееся семейное хозяйство, больных и беспомощных, обовшивевших родителей. Надо было налаживать запущенное. Решил жениться.
Мама (в девичестве Шарапова) была самой младшей в семье старожилов. Её отец Шарапов Тихон Михйлович с двумя сыновьями (мои дяди Яков и Владимир) были известными на селе плотниками, имели пятистенный дом, мастерскую, надел земли.
Моим родителям удалось привести в порядок запущенное хозяйство. Без особой беды в 1918 году пережили грабежи и бесчинства белогвардейцев адмирала Колчака. Отец рассказывал, как в 1919 году его в числе дюжины односельчан, с лошадьми и санями, под угрозой расстрела мобилизовали белочехи, убегающие от наступающей Красной Армии через сёла Алтая в Китай. Воспользовавшись ночной неразберихой отступающих, односельчанам удалось скрыться вместе с лошадьми и убежать домой.
Разорённая. Голодная, истощённая мировой войной, революцией и гражданской войной наша страна была в 1921 году вынуждена перейти к продовольственной политике «принуждения», основанной на выкачивании из деревни хлеба жёсткой продразвёрсткой. Эта мера оказалась малоэффективной и не была выполнена. Антикризисный способ был заменён продналогом и получил название НЭП (новая экономическая политика). Продналог был меньше продразвёрстки. С введением его у крестьянина появилась возможность продавать на рынке по свободным ценам излишки сельхозпродукции сверх твёрдо установленной налогом. Была введена единая валюта – червонец. При НЭПе стало реальным беспредельное выращивание хлебов и обогащение крестьянина, что помогло решить продовольственную проблему в стране. Сельчане богатели.
Чем больше распахивалось земли, тем удалённее отступали пашни и другие угодья. Поэтому до двух десятков домохозяев – в основном середняки, в их числе и мой отец – решили отселиться из села Коробейниково в небольшой посёлок на свои разработанные поля в восемнадцати вёрстах, так называемые выселки. Сообща выселенцы разваливали свои дома, перевозили и снова собирали их на выселках. Отцу ставить наш дом помог дедушка Тихон Михайлович.
Место для посёлка облюбовали вдоль берега небольшой речки Кудрихи, среди моря травы и пропасти земли. К концу двадцатых голов все выселенцы из середняков быстро выросли в зажиточных крестьян, организовали машинное товарищество «Авангард». Оно обеспечивало коллективу товарищества возможность приобретать через кооператив сельхозинвентарь в кредит, а от себя сдавать хлеб государству.

 

Мне шёл шестой год. Отсюда я начал помнить себя. Помню, как на нас, ребятишек, наводили ужас громыхающие и ревущие первые трактора «Форзон» и «Жандир». Были закуплены веялки, плуги, жатки. Товарищество стало называться артелью. Отец в своём хозяйстве построил амбар, ригу, вырыл колодец. Он имел два добрых коня (Карька и Рыжка), с десяток овец, корову с тёлкой.  На выселке построили дом, где разместили начальную школу, там же – ясли и контору.
В 1928-1929 годах в стране началась очередная большая крестьянская реформа – производственное кооперирование в деревне – «сплошная коллективизация». Последовало объединение («укрупнение») разрозненных артелей «выселков» в коллективные хозяйства (колхозы). Нашу выселку перевезли за семь вёрст и объединили с выселкой села Нижне-Озёрное. Весь скот и имущество стали объединять. Со всем, что было нелегким трудом нажито, любовно сделано, крестьяне неохотно расставались.  За отказ вступить в колхоз крестьянина с семьёй лишали всех прав и, как «лишенца», раскулачивали (конфисковали имущество в пользу колхоза). Конфискации подлежали орудия и средства производства, скот, жилые и хозяйственные постройки, корма, семена. Сами кулацкие семьи лишались свободы, высылались в северные необжитые районы края.
Под категорию кулаков попадали крестьяне, имеющие мельницу или маслобойку, крупорушку, сельхозмашины, а также те, которые занимались торговлей или коммерцией.
В селе Коробейниково на деле произошло так, что вместо 3-4% настоя-щих кулаков в раскулаченных оказались середняцкие и того беднее семьи, что составляло 15-20%. Раскулачивание испытала и семья моего родного дяди (старший брат отца) Григория Ивановича. У них отобрали дом, лишили всех прав и, как многих сельчан, всех их  – жену Марию, сына Василия, дочь Мавру – насильственно, «в чём были они», погрузили в трюм баржи, в цистерны из-под горючего,  и сплавляли вниз по Оби, в Нарым.  Это было гиблое, болотистое, необжитое место в тайге за Васюганом. На пристанях трупы умерших в пути выбрасывались в воду.
Старший сын дяди Григория Ивановича (братка Фёдор) не смог вынести такой несправедливости по отношению к своей семье. Демобилизовавшись из Красной Армии, он тайно на лодке вывез родных. Но дяди Григория с ними уже не было.
В начале тридцатых годов ХХ столетия из зерновых районов страны были изъяты для нужд индустриализации все запасы зерна, в том числе и семенной фонд.  Разразился невиданный голод. Страна покрылась сетью лагерей, посёлками спецпереселенцев (кулаков и их семей). Сотни тысяч оторванных от земли хлеборобов превратились в бесплатную рабочую силу на стройках пятилеток.
Чтобы завершить этап коллективизации, колхозникам разрешалось расширять личные подсобные хозяйства. В нашей семье отец держал корову и тёлку, с десяток овец; разводили кур, гусей; имелся огород.
За предвоенные годы в колхозе многое построено, приобретено различной сельхозтехники. Деревня была освещена электричеством. Однако колхозники трудились «от зари до зари». Большая часть тех деревенских сверстников моего детства, которые ныне ещё живы, в тридцатые годы были подростками и вместе со взрослыми на свих плечах несли нелёгкий труд и лишения. Личный пример самозабвенно трудолюбивых отца и матери порождал и у нас, двенадцати-тринадцатилетних пацанов, внутреннюю потребность заботиться о близких и исполнять любое порученное нам дело. Стоило начаться весенней или осенней страде, мы подключались помогать родителям пахать, косить сено, убирать хлеб. Мы заменяли мужчин, особенно на работах, которые женщинам не по рукам.
Довлели государственные планы-пятилетки. Кроме сельхозналогов на колхозы были введены налоги на все виды продуктов из личного подсобного хозяйства колхозника: мясо, яйца, шерсть, овчину, молоко.
Великая Отечественная война выбила самых сильных и здоровых мужиков, осиротила семьи, оставила без рабочих рук поля. Вернулись с войны инвалиды. Из нашей фамилии не вернулись с фронта два сына дяди Григория и тётки Арины Ивановны,  два моих родных дяди – мамины братья Яков и Владимир. У каждого из них остались по двое-четверо сирот в семьях Мой отец погиб в 1943 году в бою за город Великие Луки. Он воевал миномётчиком под знаменем Сибирской Дивизии. У мамы нас, детей, осталось четверо.
Одновременно с призванными на войну мужчинами в 1941 году мобилизовали из нашего колхоза для работы с десяток ребят – шестнадцатилетних школьников девятых-десятых классов. Нас немного подучили в ФЗУ (фабрично-заводские училища), и до конца 1942 года мы работали на заводе боеприпасов в городе Барнауле, заменив в цехах ушедших на фронт мужчин.
**  **
Ни одно из событий не оказало такого огромного влияния на развитие Сибири, как массовое переселение сюда жителей Украины в конце ХIХ – начале ХХ столетий. Диаспора украинцев в Западной Сибири составляет ныне более полумиллиона человек. Сибирская земля для них стала родной.
Малочисленное население, обилие степных, удобных для земледелия пространств, возможность ведения обширного скотоводческо-земледель-ческого хозяйства в Алтайском округе с давних пор привлекали к себе крестьян-земледельцев из европейской части России.
Преодолевая огромные трудности, переселенцы приобрели здесь и сохранили за собой как можно больше земли, сумели многое сделать в освоении этой местности.
В обобщённых материалах по переселению в уезды Западной Сибири отмечается, что за период конца XIX – начала ХХ веков почти половина всех переселенцев шли на Алтай. Каждый год давал Сибири сотни тысяч новых пахарей. Посевная площадь догнала быстро старую земледельческую европейскую Россию (из Записки П.А. Столыпина, 1911 г.).