Когда муж философ

Николай Силянов вырос без отца. Тот ушёл из семьи, когда мальчику было всего три года. Коля его и не помнил.
Рос он очень болезненным и хилым ребёнком, мать возила его по всем больницам края, даже в Москве на консультации была. И – не зря: подростком Николай почти не болел, а потом и вовсе перестал знаться с медициной.
Но характер уже сформировался: был он тихим и незаметным в классе, не завёл себе ни друзей, ни врагов. Так спокойно и совсем неплохо он окончил школу, успешно сдал экзамены в институт, а получив диплом, вернулся домой.
       Работать стал преподавателем философии в колледже и, кроме этой самой философии, ничем больше не интересовался. Уравновешенного, непьющего и грамотного парня приметила бухгалтерша колледжа Настя Шишкина. Женить его на себе ей большого труда не стоило: Николай остро нуждался в женской опеке, к которой привык с малых лет.
Родители Насти встретили будущего зятя приветливо, но, честно сказать, были от него не в восторге. Настин отец – кузнец и по виду, и по силе – пробурчал, когда Николай уже был за дверьми:
– Ни рыба ни мясо.
           Его жена согласно покивала, но добавила:
– Уж что Бог дочери послал…
Настя первое время мужем была довольна: не пьёт, дружбу с дворовыми мужиками не водит, а аккуратный какой: сам носки свои стирает, рубашки гладит! И тёща это в нём оценила:
Настин-то отец сроду такое бы не стал делать.
– И тебя хозяйкой в доме признаёт, свои права не качает, обновкам твоим радуется, побрякушкам разным, – выискивала она в Николае хоть какие-то положительные качества, пытаясь компенсировать главный его недостаток: не был зять ни добытчиком, ни рукастым мужиком – только и знает, что книжки читать да непонятные ей беседы затевать.
Однажды, после монолога зятя о каком-то Канте, мать, чтобы не ломать голову, кто это, где живёт и что он такое наделал, раз Николай взялся говорить о нём с восторгом, даже глаза закатил, спросила Настю о нём. Настя только отмахнулась:
– Да помер уже этот Кант, мам, ты-то, зачем меня тоже им донимать взялась?
– Помер? А с чего тогда у Николая лицо было радостное? –изумилась мать.
– Так две тысячи лет тому назад помер. Чего ж о нём сегодня-то плакать?
– Господи! – ничего не поняла тёща Николая, но после, как только он начинал похожий разговор, она как бы спохватывалась:
– Ой, совсем забыла, мне же сегодня домой пораньше надо!
           Дома их друг от друга стояли далековато, и со временем Настиных родителей это стало радовать: пусть живут за глазами, как им нравится.
Нравилось, похоже, это и Николаю. Настю же стало всё больше и больше раздражать то, что муж, кроме философии и дивана, ничего и никого не любит.
Он так и не научился водить машину, которую им, как и квартиру, подарили её родители,пришлось самой ходить на шофёрские курсы. Не мог Николай забить и гвоздь в стенку, повесить люстру, ввинтить шуруп…
        Всю сложную работу за время обустройства сделал Настин отец. Но – сделал и ушёл и весь инструмент с собой назад унёс. В доме только маленький молоточек затесался. Николай умудрился и им палец себе отбить, полочку по Настиной просьбе на стену устраивая. Теперь и просить его о подобном «подвиге» у Насти желания нет – сама всё берётся делать.
         Вот и сегодня, пытаясь повесить в кухне часы – подарок коллег, она постепенно закипала: ну не лез в стену этот треклятый гвоздь!
Бросив всё, она вошла в зал.
Николай лежал на диване, что-то помечая на полях книги, и участливо спросил:
– Не получилось?
– Нет! – Сердито ответила она и добавила: – В других домах мужики эту работу делают! А ты хоть бы дрель да шуруповёрт купил, и то бы спасибо сказала…
Николай оторвал взгляд от книги, что-то своё подумал, переспросил:
– Сказала бы? Правда?
        – Что? – Не поняла Настя. Она всё ещё думала, как повесить часы до прихода матери – собрались вечером отметить Восьмое марта. Мать обязательно нагрузится солониной из погреба, отец в отъезде, а она, вот – не успевает. Придется Николая к ней посылать.
– А мне что – трудно? – Поднялся с дивана муж. – Пробегусь по свежему воздуху.
– Рано ещё, – часа через два, – напомнила Настя.
– Знаю, я сначала не к ней, – с какой-то странной ноткой в голосе проговорил Николай и вышагнул в коридор.
         Настя знала, что мать с некоторых пор стала избегать долгого общения с зятем. Подумала: «А вдруг он сразу к ней пойдёт? О чём говорить станут: мать – про огород, он – про очередного философа? Надо бы её предупредить, чтоб пораньше  собралась. Набрала номер телефона, трубку никто не поднимал, хотела было уже нажать на рычаг, как услышала запыхавшийся материнский голос:
– Алё!
– Из погреба только? – поинтересовалась Настя. – И попросила: – Много не набирай, тяжело будет. Хотя к тебе Николай зайдёт, поможет.
Мать помолчала.
       – Мам, – не сразу продолжила говорить Настя, – у меня сегодня такое желание появилось развестись с ним!..
– Вот те раз! Чего так?
– А надоело быть и бабой, и мужиком.
– Сама выбирала, – не то успокоила, не то укорила мать. – У других ещё хуже, а живут. Твой хоть деньги в дом приносит. А хочешь как у Ирки?
          Настя жалела двоюродную сестру. У той муж не только не работает, а пьёт, Ирку бьёт, дочка их к бабке сбежала.
– Разведётся она, – говорила в это время мать. – Инструмента в доме нет. Поди и купи, да подари ему в праздник!
– В чей?
– А вот в наш, бабий. Может, хоть стыдом своего философа проймёшь, если по-другому не получается. Нет, правда, Настёна, магазин под боком, минут десять хватит сходить…    
           – Я подумаю, – готовясь закончить разговор, пообещала Настя. И снова попросила: – Много солонины не набирай.
К вечеру, когда уже был накрыт стол, и они с матерью, присев к нему, ожидали, когда Николай закончит своё переодевание, тот вошёл в зал, держа перед собой довольно-таки серьёзную коробку. Вид у него был торжественный, а глаза – си-
яющими.
– Тебе! – протянул он коробку Насте. – Ты обещала сказать
мне за это «спасибо».
Что в его коробке, Настя поняла: из того же магазина, в той же упаковке она принесла свою час назад. Чтобы не испортить праздник, улыбнулась, вручая подарок мужу:
– Тут ещё одна дрель и ещё шуруповёрт. Надеюсь, теперь ты…
            Это кто другой мог бы смутиться, начать извиняться, что-то объяснять в своё оправдание, осмыслив далеко не потешную ситуацию, только не Николай. Он же отнёсся к произошедшему  по-философски:
– Вот ведь как хорошо, Настенька, – весело проговорил он, –инструмент нужный, и теперь будет даже про запас. Наконец ты повесишь свои часы. Умница моя!
        Он искренне обнял жену и поцеловал в щёчку. Тёща, наблюдавшая за происходящим на её глазах, тайком вздохнула, подумав: «Нет, похоже, нашего горбатого и могила не исправит!»