Оливка. О лапах и лапках

   Глава 1. Оливка в самоизоляции.

 Жила-была собачка, маленькая и очень любопытная, трепетно относящаяся к каждой минуте проведенной с хозяевами. Нет, конечно же, хозяева ее любили. Кормили, гуляли, расчесывали ей шерсть… Хотя, последнее Оливке не нравилось. Она предпочла бы, чтобы ее любили как-нибудь по другому, без металлических колючек расчески, которая грозилась сделать ее – Оливка – а вы уже поняли, что собаку звали Оливка,- так вот, Оливка была совершенно и полностью в этом уверена – голой. Без намека на шерстинку. Поэтому, когда хозяйка доставала корзинку с расческами, лохматый йорик сразу рычанием предупреждал расческу: «Только посмей! Я тебе зубья-то все выгрызу, у меня и самой их вон сколько!» (сколько именно, она не уточняла, памятуя о последнем визите к стоматологу, сделавшем ее улыбку несколько натянутой и лишившем Оливку ее гордости, шести – ШЕСТИ – зубов. Прям, весь верхний ряд, от клыка до клыка. И пара в глубине. «Хорошо, клыки не посмели тронуть, а то я бы, как проснулась, не отнеслась к этому так смиренно, заявилась бы в клинику, пусть эти, как их, импран.. Интар… Имплантанты ставят, чтоб как у Джулии Робертс была улыбка, от уха до уха!»). Расческа притихала и аккуратно и деликатно приглаживала шерсть, и все оставались довольны. Кроме хозяйки. Ну, да и ладно.

   В остальном с хозяевами Оливке повезло. Они ее любили, и собака отвечала им тем же. Старалась заботиться о них, приносила им игрушки, когда они скучали, не обижаясь на то, что раз за разом они капризно кидали их вдаль комнаты. «Играют,- догадывалась Оливка, а она была очень умной собачкой, - ну прям, как дети. Что с ними сделаешь, ладно, поиграю с ними». И Оливка носила игрушки, хозяева их кидали, она снова и снова приносила им игрушки обратно. И готова была играть с ними вечность. Или лизать, скажем. Нет, не то, чтобы ей это очень нравилось, но она видела, как хозяева жмурятся от удовольствия, и не могла отказать им в этой маленькой радости, вылизывая им лицо, уши, губы, даже нос порой…

   В-общем, жизнь у Оливки была счастливая. Как у всех домашних собак, которым посчастливилось найти своего человека. Кроме одного момента. Как и у всех домашних собак.

   «Один момент - скажете вы,- его легко пережить!». Но нет. Это был очень большой один момент. Весомый. Огромный. Длительный. Как вечность. Дело в том, что каждое утро, покормив Оливку, погуляв и пожелав ей доброго дня хозяева уходили. На целый день. Оставляя Оливку в одиночестве. «К другой собаке!»,- догадывалась она, но ничего, абсолютно ничего не могла сделать.

   Оливка с печальным видом ложилась на подстилку, и целый день грустно дремала, когда хозяева наиграются с другой собакой, и вернутся к ней. Ни лизать, ни приносить игрушку было просто некому. Даже прижаться теплым шерстяным бочком и положить голову на руку – некому.

   Шли дни, и среди них наступил тот, когда хозяева никуда не ушли. Они остались дома. С утра до самого вечера. И вечером тоже не ушли. Оливка не стала гадать, что случилось с той собакой, или даже собаками, к которым они всегда уходили (хотя, правды ради, как она ни обнюхивала их после возвращения, чужих запахов учуять не могла, видимо, они мылись), потому что не была злопамятной. Она поняла, что ей сегодня не надо грустить. Ее любовь наконец получит тот выплеск, о котором она мечтала, который снился ей одинокими грустными днями, когда человек – ЕЕ ЧЕЛОВЕК – всегда будет рядом, и можно будет постоянно заглядывать ему в глаза, тыкаясь в него влажным носиком и повиливая хвостом.

   Этим она и занялась. Оливка постоянно ходила за хозяевами, проверяя куда это они пошли и точно ли все у них в порядке, и зачем они запираются в ванной, и что они готовят, и вкусно ли едят,  и интересная ли у них книга, и …

   День за днем хозяева оставались дома, Оливка даже наконец поняла, что неизвестное ей прежде слово «самоизоляция» связано именно с этим; лениво слонялись из комнаты в комнату, занимались кое-какими делами, не забывая, конечно же, прогуляться с собакой, поиграть с ней, повосхищаться ее красотой и грацией.

   Первые дни Оливка была полна счастья. Пока не поняла, что уже слизала язык, стоптала лапы, и вообще, очень устала. Потому как раньше-то что было? Порадовал хозяина, поиграл с ним, проводил, и лежи себе, грусти, грусти, грусти… Ан нет, уже не грусти. Спи себе спокойно весь день, пока вечер не наступит. А теперь? Поела, погуляла, поиграла, полизала, только пристроилась под бок, чтоб вздремнуть, а хозяйке приспичило пойти куда-то. Нельзя же ее одну оставлять, мало ли. Выпросила на кухне кусок огурца, разгрызла в укромном уголке, задремала блаженно, хозяин куда-то потащился. Надо проверить, что да как. Заснула на миг, нависли в восхищении, и отнюдь не немом, хозяева, ах, шерстка, ах, животик, ах, носик…

   В-общем, ушли бы они уже, а?

   Но только, чур, чтобы вернулись. Вечером. Как раньше. И могут даже пахнуть другими собаками.



   Глава 2. Оливка на островах.

   Оливка была маленькой собачкой, давно решившей для себя, тварь она дрожащая, или право имеет. Дрожащая, на что имеет полное право, а то процентщиц на всех не напасешься. Поэтому она дрожала. В машине, если ее везли куда-то. На улице, если мимо громко проезжал мотоцикл. Дома, если что-нибудь громко падало. А если гремел салют или шла гроза, к дрожанию добавлялось громкое частое дыхание с высунутым до пола почти языком. А что, и воздуха надышалась, и старушка жива.
   Да и кто осудит за дрожание маленькую собачку, лохматым комочком свернувшуюся на коленях у хозяйки или в любовно выкопанном гнездышке из одеяла и подушки? То-то. Никто.
   Поэтому хозяйка несколько волновалась, когда собралась идти на острова на моторной лодке вместе с Оливкой: как-то она воспримет шум мотора, движение воды и обилие свежего воздуха? Ведь Оливка была городской принцессой, предпочитающей комфорт и уют всему. Ну, кроме, разве что, возможности поноситься за камнем. Тут она решительно отметала предложенные игрушки или палки, отыскивала камень и носилась за ним по грязи, траве, песку...
   Оливка тоже волновалась. Сначала, когда увидела сборы. А вдруг все уедут и ее снова оставят одну на целый день? Потом, когда увидела поводок. А вдруг, ее возьмут с собой, и ей придется ходить по разным местам, стаптывая нежные лапки, вплоть до изнеможения? Потом в машине, потому что она вообще не любила ездить в машине. Та то ехала, то останавливалась, тормозя, иногда довольно резко (в этих случаях хозяйка комментировала действия других водителей), поворачивая и так далее, от чего Оливка пыталась спастись на другом сидении, спрыгивая с коленей хозяйки, но оказывалось, всегда оказывалось, что на другом сидении так же неуютно, и машина и там поворачивает, останавливается или резво набирает скорость.  Единственное, о чем Оливка не волновалась, так это о своем волнении. Маленькая собачка имеет полное право. Дрожать и волноваться.
   Потом они приехали куда-то, где было много воды, озеро, как сказала хозяйка.
   Ну ничего себе, озеро! Что, Оливка озер не видела, что ли! За свою длинную жизнь, а жила она, по словам хозяйки, уже шесть лет (что такое «жила» и «шесть лет» она не слишком понимала, вернее, не понимала вовсе, но чувствовала, что имеет право на мнение и представления о мире), она видела не мало озер. Это же было… В-общем, если вам казалось, что вы видите конец этого так называемого озера, и противоположный берег вот-вот закончит движение воды, оказывалось, что среди зарослей тростника есть проход, или проплыв, как вам угоднее, за которым открывалось следующее пространство, а деревья вдалеке оказывались лишь группкой сосен или осин на островке, обильно рассыпанных по воде там и сям.   
   «Система озер», поправилась хозяйка. Ну, «система», так «система». Главное не менялось. Много воды и лодка, на которую стали перегружать рюкзаки и сумки из машины. И мотор. Мотор противно жужжал, когда его заводили, но Оливка не обратила на него внимания. Ее нос завороженно ловил едва заметные запахи свежести, листьев, рыбы, воды, тростника и кувшинок, птичьих гнезд, а уши вслушивались в пение птиц, кукование кукушки, надсадные крики носящихся над водой чаек. Звуков было много, но они не волновали тишину и оливкин слух, она жадно и спокойно вслушивалась в ветер, развивающий ее шерсть, лежа на коленях хозяйки. Лодка шла быстро, мотор ровно гудел, Оливка блаженно грелась на солнце, хозяйка не менее блаженно наслаждалась ее спокойствием.
   А вы что думали, с достоинством вопрошала – про себя, впрочем, - Оливка. Я только дрожать да прятаться умею? Ха! На всякий случай, она повторила свое «ха» и с триумфом посмотрела на хозяйку.
   Через несколько часов (представляете себе озеро, по котором на моторной лодке надо идти несколько часов, и это будет еще даже не половина озера? Оливка раньше не представляла…) лодку вытащили на берег у одного из островков, тщательно привязав к деревцу возле воды, Оливку аккуратно поставили на землю и она радостно поскакала по камням. Именно камням, потому что «земля» на этом, да и других островах, была понятием условным. Острова состояли из огромных валунов, среди которых были валуны поменьше, а среди тех еще меньшие камни. Неизвестно, на чем там держались деревья и ландыши, окружающие камни зелеными кольцами , не на мху же, право слово! А мха было много, он покрывал желто-зеленым жестким ковриком камни, взбирался на вершины валунов, спускался к самой воде.
   У Оливки глаза разбегались. Она никак не ожидала, что волшебное путешествие по глади воды, когда она, казалось ей, парила, а не ехала по жесткой подбрасывающей на щербистом асфальте дороге, закончится каменным раем. А это и правда был ее рай: камней – выбирай, не хочу. Большие, маленькие, круглые, плоские, додекаэдры и икосаэдры (можете посмотреть в книге, что это такое, Оливка когда-то учила наизусть, очень ей понравились слова, и наконец дождалась момента, когда могла ими блеснуть)…
   Счастливая маленькая собака то приносила хозяйке камень, тонким подлаиванием напоминая о хозяйской обязанности играть с  собой, то есть с ней, то есть, с питомцем, с трудом нашла нужную формулировку Оливка, то бросалась на мох, чесала бока, которые покусывали муравьи, с нескрываемым удовольствием втирая цепкие ростки мха в длинную шелковистую шерстку.
   -Ох, Оливка, исполненная мха, как я тебя отчищать буду?- хозяйка с наигранным отчаянием выбирала из шерсти мох, после чего Оливка с разбегу проезжала на боку по новой порции мха, чесала о него голову, да и просто набирала его в шерсть на лапах, догоняя скачущий по валунам камень…
   Чтобы вечером распластаться по спальнику рядом с хозяйкой, без задних, да и передних, пожалуй, тоже, лап, и подергивая носом, слушать сухое перестукивание листьев осины на ветру, выдающее себя за мелкие капли дождя по тенту палатки, и засыпая, мечтать о новых островах…



   Глава 3. Оливка и озеро.

   Были в оливкиной жизни и другие страницы, которые она не любила перелистывать, вспоминая. Нет-нет, закрыть глаза, вздрогнуть всем телом, от черного влажного носа до тоненького, словно каллиграфическая кисть, кончика хвоста – и забыть, забыть, забыть…
   Дело в том, что Оливка любила воду. Но в определенном виде, налитую в миску чистую свежую жидкость. Потом оказалось, что вода как пространство под днищем лодки – тоже очень даже ничего, простирающаяся вокруг гладь, кажущаяся твердой и надежной, сверкающая на солнце – приводила ее в восторг. А вот вода, падающая с неба в виде дождя – крайне не приятная субстанция. Или, скажем, душ, под которым ее мыла хозяйка – это чье злокозненное изобретение, созданное специально для мучения маленьких собачек, больше всего любящих тепло и уют? Вы видели мокрого йорка? Того самого, постыдно уменьшегося в два раза, с прилипшей к телу шерстью, потерявшей объем и красоту? Иначе как унижением, гордая собака это назвать не могла. Попранием достоинства. Издевательством. В-общем, Оливка не скупилась на эпитеты для мытья.
   Но помимо дождя и душа, вода могла принять еще один вид. Когда незыблемая гладь разверзалась под ее лапами, опускаемыми в воду, и вода охватывала, окружала ее со всех сторон. Это было ужасно.
   На озере Оливка наблюдала, как хозяйка входит в воду, чтобы, как та выражалась, плавать. Ха! Плавать! Чего только эти люди не придумают от скуки. Потому что со стороны это выглядело отвратительно. Вот – хозяйка еще есть, стоит по колени, потом по пояс в воде, а вот – ее уже нет, одна голова плавает по поверхности, а тело исчезло, и нет больше рук, чтобы носить ее, Оливку, гладить и кормить, и нет больше ног, возле которых так сладко спится. Вообще ничего, кроме головы нет. И неизвестно, появится ли вновь. Может, хозяйка так навсегда и останется плавающей головой? Брррр, от этих мыслей Оливку бросало в дрожь, и она страдальчески вглядывалась в воду, которая поглотила хозяйку.
   Но хозяйка расценивала это совсем иначе.
   -Оливка, очень жарко! Иди ко мне!
   И выйдя на берег, на удивление целой, с руками и ногами, та подхватывала собаку и начинала заходить с ней на глубину. Очень, очень далеко. Хозяйка говорила что-то то ли о трех, то ли о четырех метрах – Оливка была не слишком сильна в мерах длинны, понимая только, что это бесконечное пространство, которое отделяет ее от песка и нежнолюбимых камней.
   А потом… Глаза Оливки закрывались от страха даже при одном воспоминании об этом – ее начинали опускать. Лапы двигались, она пыталась поймать хоть какую-то опору под собой, убежать прочь, но вместо этого маленькая всеми любимая – впрочем, в этом в тот миг она вовсе не была так уж уверена – собака погружалась в воду. Вода окружала ее со всех сторон, шерсть кружилась вокруг нее подобно диковинному цветку, а она, отчаянно гребя лапами, плыла к берегу, подальше от неясной глубины под собой.
   Оливка не понимала, почему это вызывало такие восторг и радость у хозяйки и окружающих.
   А выбравшись, она с наслаждением бросалась на горячий песок, обтирая об него мокрую шерсть, втирая ее в свою шкурку. Отчего восторг хозяйки сменялся хозяйкиным же отчаянием.
   -Оливка, что ж ты творишь? Ты же сейчас превратишься в песчаную Оливку? Что мне с тобой делать?
   -А ничего,- думала собака, с восторгом катаясь по песку и удовлетворенно наблюдая, как мечется в воде хозяйка,- чем песчаная Оливка хуже Оливки водяной?
   -Ты безобразница! Сейчас придется снова мыться!
   -Ничего, ничего, песка на наш век хватит,- и Оливка облизывала нос, к которому прилипли желтые крупинки песка.



   Глава 4. Оливка в палатке.

   -Оливка, собирайся, мы едем на озеро!
   «Озеро»! Оливка ждала это слово давно. Оно означало, что вокруг будут небо, воздух, ветер будет обдувать шерстку на ее мордочке, когда лодка будет идти со скоростью пять узлов в час (Оливка не очень понимала, что бы это значило, ей казалось, что хозяйка за целый час может завязать гораздо больше, чем пять, узлов, но, возможно, от жары и отдыха она совсем разленилась… Так что, пять, так пять. Главное – это ветерок, ласкающий ее влажный нос), камни для игры и многое другое, невыразимо озерно прекрасное. Так что глаза ее заблестели еще больше, а нос в предвкушении начал ходить ходуном.
   И вот, вещи собраны и отнесены в машину. Палатка, дрова, посуда, полотенца… Оливка сидит на коленях у хозяйки, между ней и рулем, и отчаянно дышит, переживая от торможений и наборов скорости, поворотов и остановок. Путь на озеро – это самое тяжелое, но ради будущего счастья Оливка была готова потерпеть. Немного глубоких вдохов… И выдохов… И все останется позади. Рано или поздно все останется позади.
   Так получилось и в этот раз.
   -Приехали!
   Оливка радостно выскочила из машины и растерянно посмотрела по сторонам. А где лодка? Эй, хозяйка, а что это ты делаешь? Стой-стой, нет! Давай, сначала на остров…
   Увы. Хозяйка, не обращая внимания на нее никакого внимания ставила палатку прямо на берегу. Никакой тебе лодки, ветра, камней… Стоп. Камни как раз были. Много.
   -Нравится тебе Ладога?
   Хозяйка смотрела на Оливку, выкапывающую камень из песка.
   -Фррр. Это, конечно, не Вуокса, совсем, но тоже, фрр, апчхи, ничего.
   Этот день был наполнен бегом за камнями, которые выдрессированная хозяйка послушно бросала ей раз за разом. А еще была прогулка в лес, где она бежала по тропинке между валунами и опутанными паутиной деревьями, под пение птиц и кукование кукушки… В лесу было тихо, и потому шуршание в траве возле тропинки было четко слышно. И чего хозяйка так всполошилась, Оливка не поняла, хвост как хвост, тонкий, на ползуба не хвати, черный и быстрый. Подумаешь, «гадюка». Таких шуршаний в лесу  много. Если из-за каждого так переживать, нервов не хватит.
   За день собака набегалась и устала, поэтому не могла дождаться, пока хозяйка отправится в палатку, чтобы без задних, да на самом деле и передних тоже, лап завалиться на одеяло.
   Ночью на поляне, где раскинулась их маленькая палатка, жизнь била ключом. Приезжали и уезжали машины, шумели моторы лодок, как с тоской сквозь сон понимала Оливка, продолжающая мечтать об островах, говорили люди. Пару раз Оливка поднимала голову и принималась лаять, выполняя свой охранный долг, но убедившись, что хозяйка крепко спит, и потому все равно не оценит ее рвение, поэтому остаток ночи проспала, не обращая внимания на шум и людей. Зачем прерывать свой сон, когда все равно никто не видит, а спать хочется крепко и долго? И палатка, нагретая восходящим солнцем, кажется уютной крепостью, которой не страшна никакая осада?



   Глава 5. Оливка дома.

   На улице было страшно. Оливка не любила туда ходить, если только не шли в парк, где можно было всласть набегаться за камнями или палками. А вот по улице – увольте. Машины громко ездили мимо, велосипеды и скейты норовили ее задавить прямо на тротуаре, а в лесу ног, окружающих ее, так легко терялись ноги хозяйки. И хотя Оливка шла на поводке и, понятно, никуда от хозяйки деться не могла, она часто растерянно останавливалась, чтобы, замерев, поймать взглядом знакомые джинсы и затрусить рядом с ними.
   Но страшно было и дома. Не только из-за громкой музыки, грозы с дождем или салюта. Дома была она – ванная. Единственное помещение, в которое Оливка никогда не просилась и старалась обходить стороной. Даже если хозяйка испытывала необъяснимый для Оливки порыв закрыться в этой маленькой комнатке, собака, испытывая сожаление по поводу пошатнувшегося психического здоровья дорогого ей человека, спокойно отправлялась в комнату лежать на диване в уютном гнезде, утоптанном ею в подушке.
   Но наступал день… Рано или поздно, он наступал. Когда хозяйка доставала из комода большое коричневое махровое полотенце. И Оливка все понимала, все-все. Ей не надо было видеть следующие приготовления, как то корзинка с расческами ( да, у нее была личная корзинка с личными расческами, но она не любила об этом говорить, максимум, могла выдавить из себя, что глаза б ее это не видели, о благодарности же не могло быть и речи) и красный, пугающе шумный и обжигающий горячим воздухом фен. Собака и так знала свою судьбу на ближайшие полчаса: душ, шампунь, бальзам, полотенце, фен, расческа.
   Нет, могло быть и хуже. Еще больше мытья Оливка не любила стрижку когтей. Когтерезка вызывала в ней панический ужас, она пыталась спрятаться, отвернуться, она даже осмеливалась огрызаться на хозяйку, а когда и это не помогало, жалобно скулила. В ее широко раскрытых от ужаса выпуклых круглых глазах рисовались картины, как хозяйка отрезает ей палец вместе с когтем и злобно хохоча выбрасывает в ведро. На самом деле такого, конечно, не происходило, ей тихонько, по миллиметру отрезали когти и отпускали на пол, поцеловав в нос и погладив по голове. Но уверенности, что в следующий раз все не закончится пальце-, а то и лапо-отрезанием, у Оливки не было. Когда-то она слышала, как хозяйка обсуждала фильм, используя слово «ужас». Она так и говорила: «фильм ужасов». Там было что-то про бензопилу. И Техас. А в другом фильме, тут Оливка фыркала от смеха, и вовсе был клоун. С воздушным шариком. Нет, если бы она, Оливка, снимала фильм ужасов, главным героем был бы когтерез. Это точно.
   Но сегодня когтерез покоился на дне корзинки, а ее подхватила хозяйка, держа под мышкой полотенце, и понесла в ненавистную ванную. "Не знаю,- думала Оливка, стоял на задних лапах в душевой кабинке и отфыркиваясь, пока ее поливали из душа теплой водой,- что хорошего находят в этом люди." Хозяйка обычно говорит, что она стала вонять и ее пора мыть. Вонять! Да она только-только нагуляла свой природный запах, шерстка пропиталась улицей, едой, метками, которые она тщательно оставляла для других собак у каждого фонарного столба, пылью и другими, не менее важными для ее собачьего сердца и носа, ароматами! И опять начинать все сначала. Заглушать едкий запах бальзама, которым так восхищается хозяйка. Мол, свежестью и чистотой она пахнет. Ну уж нет. Свежестью и чистотой она пахнет после леса, после травы, по которой можно кататься и которая так приятно щекочет бока. Но никак не после душа, который заставляет ее испытывать жуткое унижение, когда ее шерсть намокает и облепляет ее маленькое тельце, от чего она становится раза в два меньше. И тогда Оливка не знает, от чего она так сильно дрожит: от холода или стыда.
   А потом ее, завернув, словно младенца, в полотенце, так что наружу торчит только мокрый холодный нос, который хозяйка зачем-то целует, несут к дивану, на котором уже разложены орудия пытки: фен, расческа, массажная щетка, пуходерка, ножницы – хозяйка не упускает возможности заодно подрезать ее шелковистую шерстку на лапах или животе.
   В-общем, это день, который Оливка отмечает в календаре черным. День, когда она несчастна. Когда мир отворачивается и отрекается от маленькой и еще вчера всеми любимой собачки. День, когда она отчаянно жалеет, что родилась йоркширским терьером.
   Но если вы думаете, что она так это оставляет, вы очень сильно ошибаетесь. У нее, конечно, нет фена, расчески и когтереза. Но Оливка знает и умеет, как показать хозяйке свою смертельную обиду. И поэтому сегодня она не придет спать к ней под бок и не уткнется носом в сгиб локтя. Ну уж нет. Она повернется, ээээ, скажем, спиной, или хвостом, как вам угоднее, и так будет спать себе, не удостаивая подлизывающуюся к ней хозяйку даже взглядом. Пусть пострадает. Как пострадала она.



   Глава 6. Оливка в разочаровании.

   Это было особенное лето, не похожее на другие. Ведь обычно как было? На полтора-два месяца Оливку отвозили к бабушке и оставляли там, безжалостно бросали. Нет, конечно, хозяйка утирала крокодиловы слезы, тысячу раз целовала ее в черный блестящий нос – но что толку, если потом она закрывала дверь и уходила. К другим собакам. Наверняка.
   Когда хозяйка, наконец, возвращалась за ней, уверяя, что она самая-пресамая любимая, единственная собака, самая красивая и умная, что она, хозяйка, весь отпуск только о ней и думала и скучала – ага, а чего было тогда оставлять,- скептически думала Оливка, - собака придирчиво ее обнюхивала в поисках следов преступления. Явных следов не было, вроде как. Ну, спаниэля гладила хозяйка. И вот, какая-то такса долго сидела рядом с ней, оставив едва заметный ароматный след на ее юбке. А на коленях, кажется – фу! – сидела кошка. Зачем-то. Странная она какая-то, зачем кошку брать на колени? Но все это мало убеждало Оливку. Она отчаянно ревновала и страдала.
   В это же лето дни шли за днями, а хозяйка ее никуда не отвозила. То есть, наоборот, отвозила, в тысячу прекрасных мест, одно лучше другого, река сменялась озером, а то – заливом, палатка ставилась то на песчаном, то на каменном берегу, то на траве среди сосен.  И везде можно было найти камни или, на худой конец, палку, которые без устали бросала ей хорошо выдрессированная хозяйка. А бабушка… Они заезжали к ней в гости, но уезжали обратно вместе.
   В-общем, это было прекрасное, многообещающее лето, когда Оливка вновь полюбила слово «гулять», в котором таилось столько сюрпризов.
   Так было и этим утром.
   -Оливка, собирайся, мы едем за город.
   За город! Это было любимое слово. Или два слова? А какая, собственно, разница, если за этим скрывалась радость свободы!
   И они поехали. Машина, руль, дорога – все такое знакомое и каждый раз не знакомое. Оливка вставала на задние лапы, опираясь передними на руку хозяйки, и выглядывала в окно, проверяя, куда они едут, знает ли она эту дорогу, или впервые на ней. Путь был длинный, но чем длиннее путь, тем интереснее приключение, изогнутый дугой оливкин язык захватывал воздух, а глаза щурились. Собака была счастлива.
   -Приехали.
   Что??? Куда приехали? Оливка смотрела по сторонам и не понимала. Машины, дома, улицы – ради этого стоило ехать в машине почти три часа?
   -Пойдем гулять.- И хозяйка прицепила к ошейнику поводок и начала вышагивать по пыльной мостовой между каменными, а порой и деревянными домами, останавливаясь, чтобы сделать кадр на телефон или просто поглазеть на какие-то совершенно неинтересные развалины. Оливка семенила сзади, обиженно и недоуменно поводя носом.
   Разве можно хождение по улицам называть словом «гулять». А «за город» - это как? Ведь она точно слышала это слово. Или эти два слова. Но разве можно город назвать «за городом»? Оливка испытывала такое чувство, будто ее обманули в самом сокровенном, словно показали мороженое жарким днем, поманили, да прямо на глазах и съели. Впрочем, она же не ела мороженое. Ну, кусок огурца. За кусок огурца она бы поборолась. И вот, протянув ей кусок огурца, рука отправила его себе в рот. Не в рот руки, а в человеческий рот, рот того человека, которому принадлежала рука. Оливка слегка запыхалась, раздраженно понимания, что совсем запуталась в аналогиях. Но вы-то поняли, о чем она. О страшном обмане. О том, что ее увезли, практически насильно – сейчас она была уверена, что предчувствовала и сопротивлялась – из города, чтобы гулять…по городу. Уф. И даже иначе – УФФФ. Ну разве так можно? Странные эти люди, и идеи у них странные, и представления об отдыхе и «за городе» - тоже странные.
   Потом хозяйка зашла в какой-то двор и села за столик, чтобы съесть обед и отдохнуть. Для Оливки принесли тарелку с водой – «какие воспитанные люди»,- отметила она и напилась после бессмысленного хождения между рядами домов. И пока хозяйка ждала заказ, собака нашла-таки для себя развлечение, выкапывая из дорожки камни и принося их хозяйке.
   -Оливка-Оливка,- ласково упрекнула хозяйка,- будь аккуратнее, а то сейчас довыкапываешься. Выкопаешь камень из фундамента, и дом Бюргера обвалится. То-то выборжцы будут тебе благодарны!
   -Какого-такого бюргера,- думала Оливка, тащя в зубах громадный камень, чуть меньше ее головы,- и если будут благодарны, то почему бы и нет?
   -Ирония, Оливка, это называется ирония. Я не всерьез. Не надо подкапывать дом.
   А позже они все-таки доехали до озера. «Беличий залив». Красиво, но белок там Оливка не увидела. Да не очень и хотела. Там был песчаный берег, теплая вода, набегающая на ноги хозяйки, снявшей кроссовки и носки, там был ветер, солнце и камни. А что еще надо? Ну уж конечно, не Выборг!



   Глава 7. У Оливки выходной.

  К походам, палаткам, озерам и лесам Оливка привыкла этим сумасшедшим летом. Она влюбилась в плеск воды под дном лодки, идущей по озеру, по ветерку, обдувающему длинную шерстку на ее мордочке. Ей нравилось подставлять нос потокам воздуха, отчего шерсть взлетала и, облегая ее маленькую аккуратную головку, послушно струилась вдоль тела до самого хвоста. Спать в палатке, забравшись в спальник к хозяйке, как оказалось, уютно и сладко. А в песке на берегу было множество камней всех размеров, на любой вкус, выбирай – не хочу.
   Она и выбирала, испытывая особенное пристрастие к огромным каменюкам, размером почти с ее голову.
   -Оливка, ну что ты притащила! Как ты это только поднять сумела?
   А Оливка сумела. С трудом, приноравливаясь своим, лишившимся пары-тройки ( на самом деле, шестерки, но от такого количества гордость собаки немного страдала, поэтому она предпочитала не вдаваться в подробности) зубов ртом, и несла, высоко подняв голову. Большие камни ей нравились не только чувством подвига, которое они в ней вызывали. Откровенно говоря, их лучше было видно издалека. Представляете, сколько камней она потеряла, рыская в траве, куда, как она отлично видела, хозяйка их кинула? А теперь вообразите, что вы не человек, а собака. Маленькая собака. Очень, надо сказать, маленькая собака, сантиметров двадцать от земли. Вообразили? Попробуйте углядеть с такой высоты лежащий в траве камень. То-то. Поэтому огромный тяжеленный камень, и точка. Что бы там хозяйка ни говорила про остаток зубов, который она , Оливка, грозится потерять в борьбе с игрушкой. Но Оливка относилась к камням со всей серьезностью, не как к каким-нибудь там игрушкам-забавам. Поэтому о зубах не думала и выкапывала лапками из песка свои камни, и носила их без устали и перерыва.
   Ничего этого быть не могло дома, в квартире, или в городе. Только на свободе природы, в которую окунулась собака, отдав ей свои восторг и преданную любовь, и выходя с надеждой к двери всякий раз, как хозяйка куда-нибудь соберется. А уж если хозяйка достает огромный рюкзак, Оливок двадцать-двадцать пять в него легко бы поместилось 6- прикидывала собака,- то радость пронизывала ее насквозь. Если бы она могла помочь, она бы помогла. Если бы она знала, где хранится это чудовище упаковочной мысли, она бы утром приносила к ногам хозяйки его, если бы…
   Поэтому очередное путешествие на машине Оливка переносила с радостью и трепетным ожиданием. Правда, путешествие в этот раз было длиннее, чем прежде, но собака терпеливо перебралась на заднее сидение, и просто легла спать, не беспокоясь уже о дороге, которую прежде так пристально изучала, доверившись хозяйке за рулем, которая изредка сверялась с картой, и все ехала и ехала вперед по узкой извилистой дороге, посмеиваясь на воздушных ямках, заставляющих оливкин желудок подниматься до глаз, чтобы через миг ухнуть вниз обратно, на свое место в теплом животике.
   Как оказалось, приехали они в лес, что не удивило Оливку, к озеру, что так же было знакомо, и скалам. А вот это было необычно и интересно.
   Карелия. Это слово Оливка слышала раньше. Вроде, Ладога была в Карелии. Ладожское озеро – поправилась она про себя.
   -Да, это Ладога, но дальше на север. – подтвердила хозяйка ее догадку.
   Озеро озером, но скалы? Громадные камни, которые не то, что в зубах, хозяйка в руках их никуда не унесет. Да хозяйка рядом с ними выглядела меньше, чем Оливка рядом с походным рюкзаком. Намного меньше. А уж как выглядела она сама, собака решила не думать. Она помнила муравьев, которых видела в лесу, но это сравнение ей не нравилось, поэтому она быстренько отмела его, как и саму мысль. Пока муравьи снова не вспомнились.
   Громадные, на оливкин вкус, камни, на которые хозяйка кивнула и заметила, что это, конечно, не горы, но по своему тоже прекрасны. Горы? Если они больше этих громадин, то Оливка категорически против того, чтобы встретиться с ними.
   Скалы, на которые они пошли гулять, забираясь наверх сначала по тропинке между деревьев, поросшей высокой травой, такой, что хозяйке пришлось взять собаку на руки, чтобы не потерять в зелени, а потом и по неровным царапающим глыбам, цепляясь пальцами за трещины и выступы. У Оливки пальцев не было, вернее, были – и есть!- возразила себе собака – но не приспособленные природой к подобным трюкам, поэтому хозяйка или несла ее в одной руке, использую для страховки только вторую, пока собака обозревала все с высоты, или закидывала Оливку наверх, а потом забиралась к ней. И опускала на землю – на камни, на камни!- продолжала уточнять Оливка – когда поверхность была более-менее ровной.
   От прогулки захватывало дух, мешало только волнение хозяйки, переживающей, что собака упадет в пропасть, и постоянно подзывающей Оливку к себе.
   -Иди рядом, не убегай, свалишься еще вниз, как я потом жить буду?
   -Хм, можно подумать, что Я потом буду жить как-то лучше,- иронизировала собака, но послушно бежала рядом с хозяйкиной ногой.
   На скалах росли сосны и мхи.
   -Удивительно, как они держатся на камнях, не падая вниз?- Оливка с изумлением рассматривала корявые корни деревьев, вцепившиеся в скалы, ищущие трещинки, куда можно загнать корешок, чтобы ухватиться, получить еще одну опору, не то северный ветер опрокинет их в пропасть, на раскинутые руки-ветви их собратьев, не рискнувшись забраться в такую высь…
   Собака так набегалась, так надышалась соснового горного воздуха, что на следующий день, когда услышала из палатки, что хозяйка собирается куда-то без нее, даже не расстроилась. То есть, в глубине сердца она, конечно, расстроилась. А вот у лапок, у хвоста и даже у ушек на расстройство не было сил. Она блаженно посапывала, разлегшись в пустой палатке, нагреваемой солнцем, отчего воздух внутри делался теплым и густым, и когда хозяйка, прощаясь, погладила ее по голове, обещая днем вернуться, лишь лизнула ей руку и вновь легла дремать.
   -Оливка, пойдем гулять! – позвали ее через пару часов. Хозяйка все еще пропадала где-то на озере, а потому какой смысл вставать, когда она заслужила себе день отдыха? И Оливка просто перевернулась на другой бок, показав зовущим свою спину, и продолжила спать, слегка перебирая лапками, когда во сне подбиралась слишком близко к краю скалы…
   -Тебе не стыдно? Оливка, ты целый день дрыхнешь! Вон, с хозяйкой на байдарках кот пошел плавать на острова!
   Собака посмотрела на говорящего и отвернулась, улыбаясь. Кот! Это ее ничуть не удивило, что еще можно ждать от кошек. Ни одна здравомыслящая собака, ну уж точно, ни одна здравомыслящая – она повторила длинное красивое слово, щекочущее язык – Оливка такой глупости бы не совершила.
   -У меня выходной. Я сплю.
   И собака, слегка потянувшись, свернулась калачиком на хозяйкиной кофте, и вновь заснула, ожидая, когда вернется хозяйка из своего странного путешествия на байдарке, и они пойдут гулять, и снова будет летать камень, а она будет его приносить… А пока хозяйки нет, можно спать.




   Глава 8. Оливка на экотропе.

   Машина ехала по шоссе, извилистому, словно речь хозяйки, когда она пытается что-то объяснить Оливке, а собака дремала сзади, устроившись в гнезде, выкопанном ею между спинкой и наброшенным на сидение одеялом.
   -Оливка, ты опять устроила гнездовье собак?- хозяйка улыбалась, оглядываясь на нее. Да Оливка и сама улыбалась. Ей было тепло и безопасно, а это главное. Для нее – главное, а остальные – Оливка была в этом уверена – тем более думают о том, чтобы ей, маленькой собачке, всеми любимой, было хорошо. Так что да, она опять устроила гнездовье собак. Что бы это ни значило в хозяйкиных устах. Кто их разберет, этих людей, когда они шутят, когда говорят всерьез.
   А машина ехала и ехала, привычно долго. В окна заглядывали облака или сосны, если шоссе пролегало среди леса, Оливка хорошо видела начинающие деревенеть зеленые шишки на ветках, склонившихся к дороге. Когда ей наскучило дремать или глядеть вверх, собака, взволновавшись от предчувствия нового, поднялась, чтобы посмотреть на дорогу.
   Дорога была незнакомой, но в это счастливое лето она уже так много раз ездила по незнакомым дорогам, что это не могло ее испугать. Или могло? Представляете себе, что значит быть маленькой собачкой, зависящей от любви людей и их внимания к ней? А если ее забудут? Не заметят, что она не лежит клубочком сзади? Уедут без нее? Ее коротким лапкам понадобятся месяцы, чтобы добраться до дома. А если ее унесут вороны? Или чайки? Или черные огромные птицы, которых она однажды видела на берегу залива, хозяйка тогда объясняла ей, что это не привычные серые вороны, а их родственники, вороны, выделив первую букву «о» смешно произнесла хозяйка тогда? Не доверяла Оливка этим громким крикливым птицам, ой, не доверяла. Вдвоем-втроем они легко могли поднять на воздух малыша-йорка и унести, чтобы скормить своим птенцам либо самим пообедать.
   -Бррр,- Оливка поежилась от ужаса.
   Или вот другое. А вдруг, хозяйка притворяется, что любит ее, а сама хочет завезти ее в лес, и там бросить?
   От страха Оливка чуть не подпрыгнула до потолка и принялась пристально смотреть на дорогу, запоминая повороты, чтобы вернуться. Она-то точно любит хозяйку и без нее никак не сможет жить.
   -У меня даже нет камней, чтобы кидать на дорогу, отмечая путь…
   Но тут хозяйка обернулась, и протянув руку между сидениями, потрепала ее по голове. И успокоившись, уверившись в человеческой к ней любви, собака улеглась на свое место. Не может быть, чтобы ее бросили. Этого просто не может быть…
   -Выскакивай, мы приехали!- хозяйка открыла дверь машины, чтобы Оливка могла выйти наружу.- Мы сейчас пойдем гулять по экотропе. Видишь указатель?
   И правда, возле тропы ( «ничего себе – «тропа» - подумала Оливка – «целая дорога, по ней стая собак легко пробежит») стоял столбик со стрелкой, показывающей вперед и надписью «экотропа».
   Ну ладно, экотропа, так экотропа. Главное, чтобы на экотропе были экопалки и экокамни, остальное Оливку не беспокоило., с ними она могла преодолеть любой путь. А они нашлись
   И пока хозяйка рассуждала о птицах, чьи голоса слышались из леса, о соснах и березах, о красоте ландшафта – а с высоты своего роста Оливка не особенно замечала эту красоту, если бы хозяйка не сообщила ей, что они идут по гряде Вярмясельскя («ну и словечко, язык сломаешь»- удивилась Оливка), она бы и не заметила особо изменений вокруг, немного вверх, немного вниз, то в горку, то с горки – «с гряды»- поправила ее хозяйка, ну ладно, с гряды,- пока хозяйка рассуждала о природе вокруг, Оливка носилась вперед и назад за прилежно бросаемым ей камнем. Природа-природой, а о собаке забывать нельзя, думала Оливка, неся камень обратно к ногам хозяйки.
   Единственное, что ее удивляло, так это то, что они шли и шли и шли, она давно уже перестала бегать за камнем, потом за палкой, потом за другим, найденным ей на дороге, камнем, а до экотропы так и не могли дойти. Регулярно возникающие возле дороги столбики указывали, что экотропа впереди, но этот «перед» никак не наступал. Вместо этого они, сделав круг (или овал?) по лесу, вернулись обратно к машине.
   -Обман, кругом (или овалом?) обман,- решила Оливка. –Нет никакой экотропы. Мираж. Недостижимая цель.
   А впрочем… Какая разница, если по дороге она всласть набегалась, напилась из симпатичной коричневой лужи, что почему-то вызвало приступ то смеха, то ли слез у хозяйки:
   -Оливка! Другого места для водопоя не нашлось?
   -Не нашлось,- с достоинством повернула маленькую головку к хозяйке собака. – Не нравится, не пейте, а мне и тут хорошо.
   А еще наелась черники и земляники, темнеющих по сторонам от тропы, по которой они шли. Хозяйка срывала их и на ладони протягивала собачке, которая аккуратно съедала их. А когда хозяйка не видела, деловито обкусывала ягоды прямо с кустов. Почему когда не видела? Вот смешные, разумеется, чтобы хозяйка не решила, что Оливка и сама может прокормится и не перестала собирать для нее ягоды. Может-то может, но съесть горсть ягод с ладони приятнее и вкуснее, чем объедать по одной с веточек.
   Так что Оливка осталась вполне довольна прогулкой. Лапки гудели, усталость наваливалась на глаза, обещая сон по пути домой. А экотропа… Что ж, когда-нибудь они дойдут до нее. Наверное, там еще больше камней и ягод. Главное, чтобы не птиц. А то, кто их знает. Вдруг, они там специальные, огромные, и питаются маленькими собачками?



   Глава 9. Оливка в лесу.

   В лесу поспела черника, и хозяйка, прихватив ведерко и Оливку, отправилась за ягодами.
   Оливка любила ягоды, самые разные: сладкую чернику; сахарный арбуз (она слышала, что арбуз тоже ягода, и хотя это ее очень повеселило – видели вы эту ягодку? Не каждый куст сможет ее выдержать на своих ветках), при случае щеголяла знанием; красную пузатую черешню; мелкую землянику; черную ароматную смородину (красную, наоборот, не любила за кислый вкус)… В-общем, в ягодах таились бездны вкуса и удовольствия. И черника была не исключением. Оливку не пугал даже чернеющий после поедания ягод язык. Он пугал хозяйку, собака же в зеркало не смотрелась и ни мало не переживала по поводу своего внешнего вида.
   Надо сказать, Оливка не только маленькая, но и весьма деликатная особа, собака то есть. Поэтому ягоды она любит есть поднесенными ей на руке, разделенными на небольшие кусочки, чтобы она могла одними губами ухватить лакомство и изящно съесть, не унижаясь грубым разгрызыванием. К счастью, хозяйка понимала тонкую оливкину душу, и не травмировала ее неподобающими предложениями. А если кусок оказывался, на оливкин взгляд, великоват, то извинялась и разделяла его на более мелкие части. Все-таки, хорошо выдрессированная озяйка – основа собачьего благополучия.
   Черники в лесу было много. Невысокие кустики, усыпанные ягодами, порадовали хозяйку. И Оливку, которая тут же подбежала к ней за своей порцией. Потому что сухой стук ягод о дно ведра подсказали умной собаке, что сбор начался. Хозяйка протянула ей на ладони чернику, которую Оливка слизнула и, щурясь от радости, съела. Чтобы побежать исследовать лес.
   -Ты далеко не уходи, тебя из-за кустов и не видно же!
   -Ага!- и Оливка побежала дальше обнюхивать корни и торчащие из мха пеньки.
   После того, как Оливка в очередной раз подбежала к хозяйке, с ожиданием в глазах заглядывая той в руки, хозяйка решила научить ее пастись самостоятельно, и подняла кустик рукой, демонстрируя ягоды на веточках.
   Оливка посмотрела на хозяйку, на кустик, и ухватив передними зубами ягоду, тихонько потянула ее. Та не поддалась, крепко держась за веточку.
   -Не зрелая, а значит и не сладкая,- поняла Оливка и без всякого дальнейшего интереса отошла от куста.
   -Смотри, Оливка! Сама ты бы съела черники больше, чем я тебе нарву. Вот сколько захотела бы, столько и съела. Я же помню, что ты умеешь, в прошлом году сама обкусывала ягоды! Ты ж, ленивая эдакая разбалованная собака!
   -А мне больше того, сколько дадут, и не надо,- Оливка, посмеиваясь, заскочила на колени присевшей на корточки хозяйке, и немедленно устроилась клубочком.- Мне и так хорошо!
   -Оливка?! А как же я чернику буду собирать?
   -А зачем ее собирать?- Оливка смотрела полуприщуренными глазами на зелень кустов в синих брызгах ягод, будто дождь только-только прошел, и лес еще не успел высохнуть на солнце, и синие капли щедро рассыпались по черничнику, по хозяйкиным, синим же, пальцам, она вдыхала прелый лесной запах мха и опавшей, успевшей пожелтеть, хвои, и наслаждалась летом.



   Глава 10.Оливка и еж.

   «Лес – это очень хорошо, очень,- думала Оливка, пробираясь между веток, лежащих на мху, и кустиков черники и брусники, протискиваясь сквозь густую высокую траву – прям, джунгли, а не лес умеренной полосы,- но я искренне не понимаю, почему?» Почему в лесу есть не только черника или там земляника, не только высоченные деревья, под которыми хозяйка с радостными возгласами собирает шишки, или птицы, издающие разнообразные звуки где-то там, куда ей не дано заглянуть. Но оно и к лучшему – птицы сами по себе, она, Оливка – сама по себе. Не дружим, не враждуем, у каждого своя ниша, никто никому не мешает. Но ведь помимо всего этого, чего самого по себе уже достаточно, лес наполнен другими запахами, шепчущими ее носу, что где-то тут… Или, скажем, там… Проходили, пробегали, прокрадывались какие-то неведомые животные.
   «Наверняка – чудовища, питающиеся маленькими собачками»- думала Оливка, продолжая следовать за хозяйкой, боясь упустить ее из вида, чтобы не заблудиться среди сосен и осин.
   Хозяйка бродила от дерева к дереву, вглядываясь в траву, усыпанную желтыми уже березовыми листочками, наклоняясь, чтобы заглянуть в темноту под густыми лапами низеньких елок, раздвигала папоротники… Она называла это «собирать грибы». Оливка понюхала эти самые грибы и пришла к выводу, что на хозяйку напала очередная блажь. Потому как смысла в поиске и сборе этих грибов она не увидела. Пахнут сильно, но на съедобное не похожи. То ли дело черника. Вот это – другое дело, сладкая, сочная… У Оливки чуть слюни не потекли от одного только воспоминания.
   Теперь же они были вынуждены ходить по лесу, пока хозяйка пыталась набрать ведерко грибов. Удовольствие было сомнительное, лес был мокрый после ночного дождя, трава – слишком уж густая и высокая для Оливки, а запахи – излишне пугающие, чтобы собака могла получать искреннее удовольствие от прогулки.
   -Оливка, иди сюда, смотри, кого я нашла!
   Оливка побежала на голос хозяйки, преданно и радостно глядя на нее в надежде на вкусное. Или, по крайней мере, на то, что их сомнительное приключение подходит к концу.
   -Оливка! Ты даже не заметила? Пробежала рядом и не увидела???
   Собака недоуменно оглянулась вокруг. Но лучше бы она этого не делала. Потому что у нее за спиной, прямо у кончика ее хвоста, на земле лежало нечто. Хозяйка стояла на корточках, заглядывая под это самое нечто, пытаясь тихонько нечто потрогать и сфотографировать прямо с земли…
   Нечто было округлое, коричнево-серое и колючее. Хозяйка утверждала, что внизу, под колючим нечто, есть мягкий черный носик, круглые глазки и лапки с длинными коричневыми когтями. Оливка, отошедшая подальше, уверенно заявила, что проверять эти сведения она не намерена, ей хватает слов хозяйки, которой она всецело доверяет. Она видит круглый колючий комок с торчащими из него ушами. И даже если это нечто, по утверждению хозяйки, называется ежом, Оливку эти подробности абсолютно не волновали. Она усиленно занималась деревом, возле которого стояла, всем своим видом показывая, что история со встречей с нечто для нее закончена.
   -Ладно, Оливка, пойдем дальше.
   И хозяйка, к оливкиному ужасу, пошла. Туда, за это нечто, мимо которого она так легкомысленно пробежала на хозяйкин зов.
   -Ну, что же ты?- хозяйка оглянулась на собаку.- Догоняй!
   Ага-ага. Оливка сделала шаг вперед и тут же – два назад. Сунулась было в траву слева, но заросли не пускали ее.
   -Оливка, не отставай!
   Обойти ежа справа не было возможности. Пройти мимо него второй раз – ни за что! Особенно теперь, когда Оливка хорошо его рассмотрела. Слева же была трава. А хозяйка стояла прямо, но, кажется, не собиралась спасать оливкину честь. Ну чего бы ей стоило просто взять ее на руки и перенести? Ведь она же много раз это делала в других ситуациях.
   -Оливка!
   И закрыв глаза и задержав дыхание, Оливка решилась. Нет, не пройти рядом с колючим чудовищем. Она яростно кинулась в траву и смогла прорваться сквозь нее.
   -Вот, умница!- хозяйка потрепала Оливку по голове. А Оливка, напротив, не чувствовала себя умницей. Да и хозяйку так назвать не могла. Поэтому она уверенно вывернула на дорогу и категорически отказалась заходить обратно в лес. Грибы ваши не вкусные, ни для еду, ни для игры не годные, лес какой-то не приятный, ежи там всякие. С нее довольно.
   -Ну ладно,- вздохнула хозяйка.- Хватит с нас грибов. Поехали домой.
   -Домой, домой, домой,- принялась напевать Оливка, направляясь в сторону машины.
   -И в самом деле, пора,- заключила хозяйка, глядя на темнеющее к дождю небо.




   Глава 11. Оливка. И Люси...

   Это случилось теплым осенним днем, когда желтые листья неспешно падали с деревьев, подхватываемые теплым пока ветерком, который играл с ними, гоняя по асфальту между ног идущим по своим делам людей. Солнце пригревало, а тяжелые зимние куртки покоились там, где пролежали все лето, и никто не торопился их доставать, радуясь сентябрю и хорошей погоде и не задумываясь о холодах.
   Итак, это случилось в конце сентября, когда мама, придя с работы, аккуратно поставила что-то на пол.
   -Идите знакомиться! Это Люси, она будет у нас жить.
   Оливка, выбежавшая на встречу маме, изо всех сил виляя хвостом, замерла, в недоумении глядя на маленький пятнистый комочек с тонким хвостом, стоящий на тонких лапах посередине коридора.
   В смысле: «жить у нас»? В смысле: «знакомиться»? Это еще кто и, главное, зачем? Вопросов в оливкиной голове было больше, чем мама была готова дать.
   Она сидела под кустом шиповника, совсем одна, пытаясь играть с колючим голым стволом, а над ее головой розовел круглый цветок…
   -Вот только не надо этой поэзии, меня ей не прошибешь. Люси ваша – чудовище, и точка. – И Оливка обиженно ушла в комнату.
   Но чудовище несмело, слегка покачиваясь, то ли от малолетства, то ли от счастья, что ее взяли домой, пришло в комнату и бессловно заняло лежак. Оливкин лежак! Такой родной, такой мягкий, такой уютный! Оливка не знала, что ей делать: возмущаться или оплакивать свою несчастную судьбинушку.
   -Брось, ты давно в нем не лежишь, поделись с ребенком!
   -Не лежу! Но ведь могу и полежать? – Оливка подошла было к своему собственному месту, но Люси прогнала ее шипением. Да-да, чудовище еще и шипело. И как оказалось в следующие дни, когда Люси окончательно освоилась, имела острые когти на быстрых лапах, которыми без жалости охотилась на оливкин хвост.
   А Оливка… Она чувствовала себя ооочень несчастной и лишь смотрела на хозяйку огромными круглыми глазами, стараясь не поворачивать морду в люсину сторону, видимо, надеясь, что если она будет делать вид, что чудовища не существует, ему не останется ничего иного, как исчезнуть…..



   Глава 12.   Оливка на конюшне.

   Появление в доме маленького котенка серьезно осложнило жизнь маленькой собачки, которая на время (а мама ставила на Люси, что она будет крупнее Оливки - что абсолютно не сложно) перестала быть самой маленькой и, как ей кажется, самой любимой. Что, разумеется, не соответствует действительности. Это про любовь, а не размер. В-общем, Люси совершила захват лежака, ее лоток стоит рядом с оливкиной пеленкой, а ее миска...Да. Рядом с миской нашей принцессы из королевского дома Йорков. А что делать? Оливка придумала, что делать. Собственно - ничего. Кажется, она рушила, что это просто мяукающая галлюцинация, надо было в лесу быть осторожнее и не грызть, что попало, и просто ждет, когда галлюцинация исчезнет. Не взирая на то, что галлюцинация пытается играть с ее хвостом, преданно виляющим маме, чтобы она обратила все свое внимание на нее, на Оливку, а это вот пятнышко, носящееся по полу - его просто нет, смотреть на него не надо, и вообще, любите меня скорее, а то я обижусь.
   Чтобы как-то утешить собачечку, мама решила взять ее с собой в конюшню. Ну, в конюшню - это громко сказано, ибо, как я уже говорила, в конюшне живет собакодав кавказец, на раз съедающий и более крупные экземпляры, поэтому Оливке предстояли полтора часа в машине. Зато до и после - прогулка в полях, да и дорога на коленях у хозяйки - она лучше, чем посещение конюшни. На подъезде к конюшне мама увидела пасущихся лошадей и решила сходить пообниматься. Прихватив с собой Оливку.
   Это был ценный урок. Во-первых, "пообниматься" в этот раз приобрело очень конкретное значение. Потому что одна из лошадей решила, что любит маму и соскучилась по ней. Поэтому она ходил за мамой, а значит, и за Оливкой, клала ей – маме, а не, к счастью, Оливке - голову на плечо, обнимала ее своей шеей, и вообще. "Вообще" - это лошадь пыталась искать у мамы в карманах сушки, но их там отродясь не было, так что это она зря. Но не найдя ничего, лошадь не ушла разочарованно по своим лошадиным делам, как вы могли подумать, а продолжила не отпускать маму ни на шаг.
   Заодно - и это второе - она познакомился с Оливкой. Видели нос лошади? А Оливку видели? Поэтому когда он – нос - обнюхивал Оливку, у мамы возникло чувство, что сейчас он ее внюхает, и все. Только ее и видели. Что до Оливки..... Выпучив глаза, замерев и стараясь даже не дышать, она, кажется, надеялась, что если она не будет замечать ЭТО, то ЭТО исчезнет.
   -Ха, Оливка, не тут-то было. И смотри, какое ЭТО большое. Будешь обижать Люси, я ЭТО домой приведу (не спрашивайте, "как" - Оливка же не спросила). Так что подумай, кто лучше, маленький котенок или большая лошадь.
   Оливка, на всякий случай, подтвердила, что котенок лучше. По крайней мере, нос у него горааааздо меньше.



   Глава 13. Оливка, Люси и обиды.

   -Да, это очень странно,- думала Оливка, издалека наблюдая за Люси.
   А Люси, не имея понятия о пристальном внимании, ходила на мягких лапках по дивану, норовя перепрыгнуть на столик. Все бы ничего, но на столике стояла тарелка с бутербродами, и Оливка точно знала, что хозяйка не имела ни малейшего желания ими делиться. Во всяком случае, ни разу за всю их совместную жизнь, а это было ну очень много, сколько Оливка себя помнила, с ней никто ничем не делился.
   -Попка огурца на кухне, когда хозяйка кромсала салат, ведь не в счет?- подумала Оливка.- Нет, конечно не в счет. Попка огурца – это совсем другое дело. Это ж не бутерброд на тарелке. За бутерброд можно и по носу схлопотать.- Оливка поежилась, а потом с затаенной надеждой продолжила наблюдать за Люси.
   Люси же с негромким мяуканьем пыталась приноровиться, чтобы перескочить на столик, залезала на колени к хозяйке, подныривала под ее руку, обходила то справа, то слева, тихо, но выразительно требуя свою долю от ужина.
   -Неужели ей дадут бутерброд?- недоумевала Оливка.- Сколько хозяйка будет терпеть это безобразие???
   От возмущения она даже заворчала на котенка, но тот не обратил на нее внимания, поглощенный видом тарелки. А хозяйка вела себя в высшей степени странно. Не пытаясь прикрикнуть на Люси, она просто раз за разом опускала ту на пол. После чего настырная кошка залезала на диван и снова оказывалась возле столика.
   Раз, два, три, десять – Оливка не одобряла люсино поведение. И дело даже не в том, что та норовила украсть еду. В глубине души Оливка знала, что будь она хоть немного больше и моги дотянуться до стола…. Ну, да что об этом говорить, маленький йорк мог только печально вздыхать, да ждать милости от хозяйки. Или от судьбы – это если хозяйка зазевается да выронит что-нибудь. Что упало, то пропало, как известно.
   Нет, дело было в другом.
   -Надо же и гордость иметь, -думала Оливка.
   Вот, если бы ее, Оливку, хозяйка отпихнула в сторону, чтобы она сделала? Известное дело. Ее тонкая душевная организация была бы ранена, она бы почувствовала себя обиженной, не любимой, одинокой, несчастной… Чтобы не заплакать, Оливка перестала перечислять. Так вот, она ушла бы на свой лежак, отвернулась от этого жестокого мира, и лежала бы так долго-долго… Час. Или два. Пока хозяйка не придет, чтобы погладить ее, попросить прощения и заверить, что она очень любит ее и больше никогда не обидит. Конечно, тогда Оливка простит ее. Но в глубине ее глаз нет-нет, да и промелькнет болезненная тень…
   А эта? Вот эта Люси – у нее что, совсем нет сердца? Ей что, совсем все равно? Хозяйка скидывает ее на пол, а та и ухом не ведет. Изогнется, словно змея, обойдет вокруг ножки стола, и снова лезет на колени.
   -Наверное, она очень голодная,- сообразила Оливка.- Она так хочет есть, что даже не замечает, что ей не рады. Бедная. Может…- Оливка с сомнением посмотрела на свою миску, но отринула мысль поделиться едой, как не стоящую.- И все равно. Я не одобряю такого легкомыслия,- заключила она. Радуясь, что хотя Люси и не получила по носу, что было несколько обидно, поскольку ей-то бы по носу дали, но ведь и бутерброд тоже не получила.



   Глава 14. Чудовище за дверью.

   В один из первых дней своего появления в новом доме Люси заметила, что за дверцей шкафа живет чудовище. Оно посматривало на нее грозно, вставало боком, дразня и пугая, вздымало дыбом шерсть и распушало хвост.

   Люси была еще слишком мала для сражений с чудовищами, поэтому ей приходилось довольствоваться тем немногим, что ей подарила природа. Впрочем, это было не мало: в ее арсенале были угрожающее шипение, вздыбившаяся вдоль хребта шерсть и хвост, от ярости и страха увеличивающийся в несколько раз и становящийся похож на ершик.

   По нескольку раз в день проходила Люси мимо шкафа, и, право же, она бы не стала этого делать, в глубине своей котеночьей души побаиваясь живущего за дверью, но увы, дом, в который ее принесли был не так уж и велик, и избежать встречи со шкафом – а значит, и с чудовищем,- было просто невозможно.

   Поэтому Люси тщательно следовала ритуалу, подсказанному инстинктом, хотя она и не знала такого слова: заметив дверь и чудовище, она, не отрывая взгляда от него, поворачивалась боком, чтобы выглядеть хотя бы немного больше, чем маленький котенок, распушала шерсть от загривка до кончика хвоста, и проскакивала взад-вперед пару раз на вытянутых лапках, отталкиваясь от пола лишь пальчиками. Чудовище за дверью всячески пугало и дразнило ее, повторяя ее маневры, но не выходило, видимо, опасаясь ее. Чего Люси пока хватало.

   Шло время, Люси подрастала, и наконец, почувствовала себя в силах сделать шаг навстречу неизвестному и проучить его покрепче, чтоб ему не повадно было сидеть за дверью и пугать ее. Поэтому она разбежалась, не забыв применить все свои средства одновременно (как то: боковую походку, пушистый хвост, вздыбленную шерсть и шипение), и прыгнула на чудовище.

   И сползла вниз, скользя когтями по гладкой поверхности зеркала.

   Что до Оливки, то она с недоумением наблюдала за люсиными маневрами. За дверью жила какая-то собака, она это знала, но хозяйка не обращала на нее внимания да и собака не спешила выйти из-за двери. Так чего ради поднимать такой шум и шипение?




   Глава 15. Безрадостное утро.

  Однажды утром хозяйка взяла в руки Люси, посадила ее в сумку и ушла. Ушла с Люси, оставив Оливку совсем-совсем одну. Ушла гулять, играть, обнимать, радоваться и смеяться – но не с Оливкой. С Люси.
   Оливка лежала, свернувшись клубком на подушке, и грустила. Ей казалось, что она никогда не сможет веселиться. А уж о прощении для Люси и речи не могло идти. И даже для хозяйки. Наверное.
   -Хотя,- вздохнула Оливка,- хозяйку она простит. Уже простила.
   Потому что дуться на весь мир, конечно, приятно, но ужасно одиноко и холодно.
   Оливка подняла ухо, услышав, что хозяйка вместе с мерзкой кошкой-разлучницей возвращается.
   -Оливка! Мы вернулись!
   -Ага,- мрачно подумала собака,- наигрались. Ну и ладно.
   -Оливка! Пошли гулять!
   -Гулять? Она битый час гуляла с этой усатой, и не нагулялась?
   Выпустив Люси из сумки, хозяйка взяла в руки оливкин свитер, отчего у той опустились руки. То есть, лапы. Потому что она знала, что если ей надевают свитер, значит, на улице совсем холодно. И когда красный свитер с огромной белой снежинкой на спине («Очень смешно, да?- обижалась Оливка) облегал ее тельце, Оливка садилась на пол и делала вид, что не может двинуться с места.
   -Бедная собачка, тебе так неудобно в одежке? Потерпи, малыш.
   Да нет, неудобно ей не было. Она просто не хотела идти в холод и мрак, что ждали ее снаружи.
   Но хозяйка подхватывала ее на руки, и несла вниз по лестнице. Всегда одно и то же. Вот и теперь, надев Оливке свитер и ошейник, хозяйка вынесла ее на улицу.
   -Бррррр,- поджимала Оливка лапки,- бррр. Домой-домой-домой. Пойдем быстрее назад, домой, в тепло.- Ее лапки намокли, от холода пальчики сводило, хвостик поджался под живот, а ушки прижались к голове. И все это – несмотря на унизительный свитер, призванный, по уверениям хозяйки, греть ее.- Если ТУТ хозяйка была с Люси…- Оливка впервые за последний час назвала котенка по имени,- то мне ее искренне жаль. Пожалуй, я не только не ревную, но и сочувствую ей. Наверное, Люси было очень плохо. Я даже разрешу ей поесть из моей миски. Мой корм.
   -И с хвостиком поиграть?-уточнила хозяйка.
   -С хвостиком? Нет! Хвостик – это сугубо личное.
   -Ну ладно,- улыбнулась хозяйка.
   И только Люси сидела в углу, дуясь на весь несправедливый мир. Ведь хозяйка не только посадила ее в сумку, но и отвезла к ветеринару, который сначала засунул ей градусник в такое место, о котором и говорить-то не прилично, а потом сделал ей укол. Прививку от бешенства. А разве она бешеная? Это вон собака бешеная. Только подойдешь к ней сзади и попробуешь поиграть с таким заманчивым, движущимся справа-налево хвостиком, как она огрызается и отгоняет ее, Люси. Лучше ей прививку сделайте!



   Глава 16. О сне.

   Оливка и Люси довольно сносно сосуществовали на одной территории.

   Люси смотрела на Оливку свысока: с высоты стула, спинки дивана или подоконника,- Оливка же старась ее не замечать или отмахивалась, огрызаясь, как от надоедливой мошки, когда котенок пытался напасть на нее или начинал играть с ее хвостом. Или просто вставал у нее на пути, аккурат между Оливкой и хозяйкой.

   -Не лучшее место,- замечала снисходительно хозяйка, пытаясь одновременно приласкать кошку и собаку, чтобы никого не обидеть.

   -Никого не обидеть!- возмущалась Оливка.- раньше надо было думать, а не собирать под кустами осенний урожай кошек.

   -Оливка! - хозяйка с укором, который не могла вынести Оливка, смотрела на собаку, отчего та отходила немного и ложилась спиной ко всему жестокому миру.

   А Люси подобные материи не интересовали. Обиды, ласки, игры, охота – это все были мгновения в ее наполненных днях, ей некогда было обижаться, а ласка ее не особенно интересовала. Во всяком случае, не тогда, когда хозяйка пыталась ее гладить. Она предпочитала сама выбирать время для этого, а не идти на поводу у чужих желаний и представлений о прекрасном. Поэтому даже когда собака с рычанием нападала на нее, скидывая с кровати на пол, она просто смотрела на нее своими круглыми глазами, и скакала дальше по своим делам. Чтобы набегавшись по квартире, на мягких лапах подойти к спящей Оливке и прилечь рядом, положив голову на ее круп.

   -Жестковатый, кстати. Надо перестать таскать корм из собачьей миски. Надо ее откормить. Может, помягче спать будет…   
 
   И тихонько мурлыкала Оливке, дергающей сквозь сон ухом.               




   Глава 17.О гастрономических предпочтениях.

  Оливка всегда гордилась своим тонким вкусом, отдавая предпочтения огурцам, болгарскому перцу и хурме перед всем другим, но с удовольствием поедая так же яблоки, груши, бананы, апельсины с мандаринами, персики, виноград, финики, курагу… Список можно было продолжать бесконечно. Исключение составляли зелень и капуста, которые Оливка жевала, а потом сплевывала по углам. И картошка, которую она и за еду-то не держала.
   Да-да, сейчас набегут сторонники ЗОЖ и расскажут, что животным все это нельзя.
   -Животным? - Удивлялась Оливка.- А где вы видели животное?
   На самом деле, хозяйка давала ей все без должного фанатизма, отрывая совсем уж маленькие, на оливкин взгляд, кусочки. «Могла бы и побольше…»
   -Куда тебе больше, с твоими-то панкреатитом и гастритом! – Оливка не понимала этих слов, но чувствовала в них враждебность по отношению к ее любимым деликатесам.- И куда ты просишь мандарин? Он кислый, тебе нельзя кислого. Живот болеть будет.
   -Живот? У меня? От мандаринки? Да не в жизни!- и Оливка принималась рыскать в поисках завалившегося за стол кусочка. Хотя мандарины, почему-то, никогда не заваливались. Но это – если не искать. А если поисков не оставлять, не оставлять надежду, то когда-нибудь да завалится, уверяла себя собака.
   Когда в доме появился котенок, Оливка не почувствовала в нем себе конкурента. Ну, по отношению к хозяйской руке – да. Но не к еде же.
   -Кошки ничего не понимают в еде.
   И правда, Люси ела свой сухой корм, иногда ела ее сухой корм, но и только. Чем очень радовала Оливку. Пока однажды котенок не обнаружил на подоконнике лежащие помидоры. Это был миг, когда все узнали, что Люси ест не только сухой корм, но и помидоры. С тех пор она не забывала наведаться на кухонный стол, проверить, остались ли еще в миске помидорки. И если да, то ухватив зубами один, спрыгивала на пол, и нисколько не таясь, принималась его пожирать.
   -Да-да, именно пожирать. Вы видели, как кошки едят помидоры? Разве это можно назвать деликатным словом «есть», «поедать», «принимать пищу»? Да они же жрут, право слово,- Оливка негодовала. Но не слишком. Ее нос оставался безучастен к запаху томатов.
   Безучастность ее оказалась поколеблена, когда Люси начала утаскивать хурму прямо из рук хозяйки.
   -Хурму???
   Да, глаза ее не обманывали, усатая бестия ела хурму.
   -Хорошо, что кошки не любят цитрусовые,- повторила она вслед за хозяйкой, и ошиблась.
   Апельсины, мандарины – все это Люси тоже с удовольствием ела, с негромким криком прибегая к хозяйке, когда та принималась чистить фрукты. Впрочем, Оливка зря жаловалась на это, ведь она и сама была тут как тут, преданно вглядываясь в хозяйкины руки.
   -Оливка, не переживай так, Люси, вон, бананы не любит совсем.
   -И огурцы!
   -Да, и огурцы. Так что все огурцы и бананы – в твоем распоряжении. Ну, не все, конечно, маленькие кусочки. А цитрусовые тебе и так нельзя.
   -Даже мааааалюсенький кусочек?
    -Ну, мааааалюсенький, редко, можно. Но только малюсенький!
   И Оливка грызла огурцы с морковкой, пока Люси с урчанием полдничала помидором, и думала о том, что несовпадение вкусов – залог мирных и дружеских отношений.



   Глава 18. Обыденное.

   Вчера показывали бесконечный сериал из кружащихся, подхватываемых ветром на нашей высоте шестого этажа, падающих снежинок. Люси, замерев на подоконнике, обхватив изящные длиннющие лапы хвостом, завороженно смотрела его, не требуя развития сюжета и не жалуясь на однообразие.
   Сегодня же, когда погода отказала ей в развлечении, она разочарованно повернулась спиной к окну, и принялась с невинным интересом оглядывать стены, прикидывая, до куда она допрыгнет, и что она еще не держала в своих коготках, от чего сердце похолодело, в хозяйке, не в Люси, и ей пришлось отвлекать котенка от идеи скинуть на пол святого Франциска или развязать ленты на обуви у тильды, висящей над комодом...
   А на крыше напротив лежит снег, игнорируя лишь ржавые места кровли, и рыжие пятна среди белого волнистого покрова навевают на хозяйку тоску о пляже, почему-то. О чем думает Люси, глядя на них, никто не знает. Скорее всего, сожалеет, что птицы попрятались, лишив ее еще одного развлечения: мысленной охоты, развития стратегии, и характерного пощелкивания, заслышав которое, я радуюсь, что Люси сидит за стеклом, и птицам грозит лишь увидеть ее пузико в прыжке, когда она бросится на окно, пытаясь добраться до пролетающей мимо, явно с издевающимся дрознящим видом, вороны.
   Оливка об окне не думает вообще, оно гораздо выше ее интересов йорика, достигающего в холке едва ли 25 сантиметров...
   Зато Оливка думает о жизненной несправедливости, такой частой и обыденной. Ей, живущей с хозяйкой скоро уже семь лет, приходится довольствоваться кормом, который ей насыпают в миску с утра. А это шерстистое чудовище, появшееся всего-то несколько месяцев назад, ведет себя как хозяйка и везде пихает свои длинные усы.
   Например, кто-то посоветовал хозяйке не кормить Люси сразу, как встанет, мол, кошка привыкнет, что получает еду сразу, и превратится в домашнего тирана («ага, а так, можно подумать, она не тиран!»), и тогда всю оставшуюся жизнь хозяйке придется вставать в шесть, а то и в пять, если Люси приспичит, утра, чтобы покормить кошку, иначе скандал обеспечен. Хозяйке сия мысль показалась здравой, и Люси стала получать завтрак не раньше десяти утра. Оливка, получавшая порцию корма часов в восемь, лишь посмеивалась.
   Но пытаться оставить голодной кошку – мысль утопическая, как на своей шкуре узнала хозяйка. Потому что советник забыл предупредить, что оставлять при этом на ночь на столе пиалу с курабье – вещь лишняя. Ибо, как уже замечала Оливка, наглая котейка запрыгивала везде, куда хватало длины ее лап. А лапы у нее тонкие и длинные.
   -Загляденье,- отмечала хозяйка.
   -Уродство какое-то, прости Господи,- сочувственно отвечала Оливка, с удовольствием оглядывая свои короткие лапки.
   Итак, утром комната огласилась хозяйкиными воплями, потому что весь стол оказался усеян крошками печенья.
   -А что такого?- жмурилась на свет Люси, допивая чай из чашки, в которую она залезала лапой, подрагивая, стряхивала лишние капли, а потом облизывала,- курабье это, конечно, не помидор, и не хурма,- слегка вздохнула она с сожалением,- но тоже очень даже ничего.
   И довольная тем, что смогла сама добыть себе пищу, отряхнув лапы, пошла смотреть в окно. Снег сегодня не обещали, но ветер был достаточно сильным, чтобы закрутить полиэтиленовый пакет и поднять до уровня крыши. Вот их-то, ветер и пакет, и уселась ждать Люси, пока Оливка, свернувшись клубком на кровати, грезила о камнях, бросаемых ей, об островах и палатках, в-общем, о тех радостях, которые были совершенно не доступны кошачьему уму. В отличие от ее, собачьего, преданного хозяйке всецело, не то, что эта усатая, ходит то там, то сям, где удобнее, там и сядет. Никакого участия в жизни семьи!



   Глава 19.Рождественское.

   С самого появления в доме Оливка приучила хозяйку, что прием пищи – это святое. Хозяйкин прием пищи, в смысле. В смысле, Оливка должна сидеть на коленях у хозяйки, пока та сидит за столом. Вы не подумайте, Оливка очень воспитанная собака, и никакого попрошайничества себе не позволяет, стянуть кусок с тарелки не пытается, максимум, слизать пару крошек, упавших возле нее. Если таковые упадут.
   Так они и жили, хозяйка садилась за стол, Оливка прыгала рядом, пока та не поднимала ее на колени, где собака сворачивалась клубочком, чувствуя себя в центре мира и жизни. А то, что еда это жизнь, она знала совершенно точно своим собачьим умом.
   Появление в доме Люси внесло свои коррективы. Потому что кошка оказалась абсолютно не воспитанной, как сделала выводы Оливка, наблюдая за тем, как Люси запрыгивает на стол и пытается пристроиться к тарелкам, а хозяйка ее спускает на пол, даже не отшлепав – этого Оливка понять не могла. Преступление должно быть наказано, преступник должен понести наказание!
   -Оливка, ты повторяешься. И потом, ну, какое это преступление? Она же еще маленькая…
   Ага, маленькая! Видели молодого жеребенка? Вот и Люси такая. Раза в полтора уже длиннее Оливки.
   -Просто ты у нас девушка миниатюрная.
   -Ничего не миниатюрная, в самый раз, чтобы помещаться на коленках.
   -На коленках…Это да. В самый раз,- улыбнулась хозяйка, потрепав Оливку по голове.
   В общем, надо сказать, к соглашению с Люси хозяйка пришла. Правда, не к такому, какое ожидала Оливка. То, что теперь на нее, лежащую на коленях у хозяйки, с высоты хозяйского плеча будет взирать кошка, она не ожидала. Хозяйка, кажется, тоже. Потому что, слегка сгибаясь под Люси, чтобы той было удобнее устроиться у нее на плече, она порой замечала, что через несколько месяцев, когда Люси станет еще на килограмм-полтора тяжелее, это будет непросто.
   -Но то ж через несколько месяцев,- Люси смотрела сверху вниз на обеденный стол, на манящие тарелки и довольно щурилась.
   Наступил Сочельник, а с ним на стол начали выставляться разные вкусные вещи. Ушки с маком, ушки с грибами, ушки с картошкой…
   -Где они взяли столько ушек? Пожалуй, ближе к следующему Рождеству надо будет особенно беречь уши, вдруг они не найдут там, где берут, и примутся за мои?- Оливка озабоченно почесала ухо. – Хотя…- она посмотрела на люсины ушищи.
   -И вовсе не ушищи, смотри, какие аккуратненькие,- хозяйка погладила Люси.
   -Ушищи,- упрямо повторила Оливка, не смеющая признаться в ревности,- вот ее уши, ушищи, очень даже подойдут.
   Кроме ушек, на столе были пряные пряники («Тавтология»- обрадованно сообщила Оливка, блеснув словарным запасом – «а вот и не соглашусь.- ответила хозяйка.- Пряники? Пряники. Пряные? Очень. Можешь понюхать!» И Оливка, сунув нос в тарелку с пряниками, слегка чихнула обалдевшим от различных смешивающихся и расходящихся запахов специй носом), немецкий Штоллен, английский рождественский кекс, красная рыба и глинтвейн. И рождественские облатки.
   Облатки – это такие белые плоские штуковины, хозяйка утверждала, что это рождественский хлеб, но Оливка прекрасно знала, как выглядит хлеб во всем его многообразии, и на хозяйские шутки не велась. «Ничего общего с хлебом»- смело заявляла она, глядя на куски бумаги, лежащие на тарелке. Потому что, на ее взгляд, если это и было на что похоже, так на бумагу. Ну, на картон. И охота людям есть картон? Она в детстве попробовала один раз книгу, так мало того, что хозяйка подняла крик, что она съела библиотечную книгу, так и удовольствия ноль, честно говоря.
   За сочельниковской трапезой – Оливка с трудом по слогам произнесла это слово, и не была до конца уверена, что сказала его правильно,- хозяйка сидела за столом с зажженными свечами, фигурками вертепа и красивыми салфетками, на коленях у нее лежала Оливка, а на плече возвышалась Люси.
   -Я точно капитан Сильвер,- смеялась хозяйка, вся в ожидании, что кошка сейчас завопит громким хриплым голосом: «пиастры, пиастры!».
   Животные с недоумением посмотрели на хозяйку, не поддержав ее веселья.
   -А вот классику надо знать,- вздохнула хозяйка.
   Но Люси больше интересовали не пиастры, о которых она ничего не знала, а еда на столе. Хозяйка преломила облатку, и дала ей кусочек. И жмурясь от удовольствия, кошка съела его. И посмотрела на хозяйку своими круглыми желтыми глазами.
   -Ну что с тобой делать? Ладно, возьми еще кусочек. Знаешь, в польских деревнях издавна есть обычай делиться в Сочельник облатками с домашней скотиной. А еще есть предание, что в ночь на Рождество животные обретают голос. Вот только разговаривать с ними опасно, они могут случайно сказать, когда ты умрешь. Вот смешные поляки – с животными разговаривают, да?
   -Ага,- дружно ответили Оливка и Люси, фыркнув в усы. Потому что усы есть и у собак, и у кошек. И если фыркать, то как раз в них и попадешь.
   -Мяу, дай еще кусочек облатки!



   Глава 20. И еще немного. Рождественского.

  -А елку в этом году мы ставить не будем, пожалуй.- Сказала хозяйка, строго глядя на Люси.
   -Как не будем ставить елку? – у Оливки от огорчения даже затряслась нижняя губа.- Какое же это Рождество без елки, без рисовой каши, без ветчины?...- впрочем, это был уже текст не Оливки, а котенка Финдуса, про которого хозяйка читала книжки своему сыну, но Оливка была с ним полностью согласна. Ну, кроме рисовой каши, никогда она не понимала приверженности шведов к рисовой каше на Рождество, пусть это каша и с корицей и всякими другими рождественскими вкусностями, эти вкусности она тоже не понимала; вот ветчина – другое дело, ветчина это величина понятная, однозначно приятная, по крайней мере, на запах, попробовать-то ей хозяйка ее не давала…- Как это мы не будем ставить елку?- повторила она.
   -Какую еще елку?- Люси, подрагивая кончиком хвоста, примеривалась, сможет ли она одним прыжком достичь висящего на стене календаря и сбить его на пол.
   -Такую вот,- и хозяйка легким шлепком задала ей противоположное от календаря направление.- Вы себе представляете, какой здоровый, во всех отношениях, интерес вызовет елка у этой бестии? Здоровущий просто! Люси ж разнесет и елку, и все игрушки. Так что придется ограничится парочкой безопасных украшений.
   -Хм, самое лучшее украшение дома – это я.- Люси самодовольно посмотрела по сторонам.
   -Ага, как же,- мрачно закончила разговор Оливка и ушла на диван, где свернулась калачиком, спиной ко всем, выражая свое отношение к этому миру без рождественской елки.
   А хозяйка ничего не сказала, она достала со стеллажа коробку с игрушками, повесила стену над обеденным столом пару плоских соломенных звезд, постелила на стол красную дорожку с оленями и красивые рождествеские салфетки, поставила свечи, ангела и маленький вертеп, а рядом – домик, маленькая кнопка в основании которого зажигала огонек в заснеженном окошке… Венок Адвента давно висел на стене – Оливка привыкла видеть его на столе, но четыре недели назад, когда хозяйка достала венок из коробки, она задумчиво посмотрела на золотистые цветы и шишки, которыми он был украшен, посмотрела на Люси, и молча повесила его на стену, да повыше.
   -Оливка, ну разве это все хуже елки?
   Оливка посмотрела на стол, посмотрела по сторонам и завиляла хвостиком. Может, она и привыкла к елке на Рождество, но не бояться менять традиции, не привязываться к чему-то одному – это очень здорово, чувствовала она в глубине своего сердечка, ведь Рождество – оно не в елке.
   -А где?- поинтересовалась Люси, для которой это было первое Рождество в ее жизни.
   -Да где-где, в нас самих, глупышка,- взяла ее на руки хозяйка.
   -Да. В нас самих,- и Оливка забралась на колени к хозяйке, где было так тепло, уютно и надежно.



   Глава 21.О наглости и кротости.

   Однажды Оливка пришла с прогулки. Ну как, не сама пришла, вместе с хозяйкой, одну ее на улицу не пускали, да она и не рвалась: что там делать, одной-то? Ни камень никто не кинет, ни мячик…
   Итак, Оливка вернулась домой и терпеливо ждала, пока хозяйка разденется, чтобы потом снять и с нее свитер и ошейник с прицепленным к нему поводком. Да, она была в не любимом ей свитере. В нем, конечно, было теплее на зимней улице, этого у свитера не отнять, и собака это понимала, но не могла не чувствовать и некоторой унизительности этого красного куска ткани с огромной белой снежинкой на спине.
   -Оливка! В магазине был только такой, что поделать, смирись. Я бы с удовольствием купила другой, но ничего, что подошло бы тебе, просто не было. Ты же у нас…миниатюрная девочка.
   Оливка вздыхала, но думала, что золотой лев Плантагенетов был бы уместнее на ее спине истинного Йорка.
   -Скромнее надо быть, Оливка!
   Из комнаты вышла Люси и с интересом обнюхала Оливку в свитере («Тебя только не хватало, усатое чудовище, посмеяться над моим унижением!»), после чего заинтересовалась поводком, ухватила конец и потащила добычу в комнату.
   Почему за ней послушно поплелась Оливка, Люси не поняла. А Оливка не поняла вообще ничего. Потому что в первый раз в ее собачьей жизни ее выгуливала кошка.
   -Это уже слишком.
   -Оливка, не возмущайся, давай, я спасу тебя.- Хозяйка отцепила поводок от ошейника, потом сняла с Оливки свитер.- Пошли, дам тебе печенье в утешение.
   Печенье Оливка любила. Получала она его не часто, в-основном после разных не приятных процедур вроде расчесывания и чистки зубов, то есть, пару-тройку раз в день. Хозяйка, кажется, считала, что таким образом сгладит доставленные Оливке моральные – «и физические! Вы не представляете, какая это боль, когда расческа своими стальными зубьями проходит по шерсти или в пасть засовывают огромную щетку с, тьфу ты, зубной пастой. И тот, кто решил, что если паста будет со вкусом печени, то собаки будут с радостью подставлять свои зубы, пусть сам чистит свои зубы пастой, хоть со вкусом печени, хоть со вкусом огурцов!» - страдания. Ну, или приучит ее кротко и терпеливо все переносить ради последующей печеньки. На самом деле, Оливка четко разделяла страдания и удовольствия. Расчесывание – это одно, а печенье – совсем другое. Они абсолютно не связаны, и вкус печенья не давал ей забыть, что эта же рука, которая открывает пачку, только что измывалась над ней.
   Но печенье,- повторила Оливка про себя,- она любила. Печенье было специальное, малюсенькое, круглое, как мелкая галька, вроде той, что была летом на берегу озера.
   -Оливка, держи, умничка моя. Люси, и ты здесь? На, и тебе печенье.
   -Стой, стой, стой, хозяйка, как «на печенье»? Это печенье для собак, для собак, а не кошек, прочитай внимательно!
   -Оливка. Нельзя быть такой жадной. Надо делиться с братьями меньшими.
   -Меньшими?- задохнулась возмущением Оливка.- Ты ее видела? Да эта бестия больше меня уже в полтора раза!
    А вот Люси не возмущалась. Она грызла печенье, не особо вслушиваясь в собачью трескотню.
   -И чего сердиться? Пачка большая, нам обеим хватит… Во всяком случае, мне - точно. Как там говорится? Наглость – второе счастье? Мур.   



   Глава 22. Оливка и поэзия.

   Оливка много времени проводила в уютном гнезде, которое выкапывала себе передними лапками, отодвигая край одеяла или пледа и устраивая себе теплое лежбище. Свернувшись маленьким клубочком и положив морду на подушку, Оливка дремала, размышляла, мечтала и сочиняла стихи.
   Да-да, в ее йоркширской голове звучала поэзия, да еще какая! К сожалению, хозяйка не уделяла внимания ее дарованиям, и лишь появление Люси дало Оливке надежду на постоянного и, надеялась она, благосклонного слушателя. Вместо этого котенок носился по всей квартире, вовлекая в движение все, что попадалось ей на пути. Ни о каком внимании речи быть не могло. Люси бегала справа налево и слева направо, снизу вверх и сверху вниз, оказываясь в мгновение ока на диване, подоконнике, столе, стене, под велосипедом, а потом уже на велосипеде. Только что ее хвост виднелся между ботинок на нижней полке обувницы, и вот, ее мяуканье доносится уже из-за дверей.
   У Оливки слегка кружилась от этого голова. «Никакого внутреннего порядка!- сердилась она.- Как можно ухватить красоту жизни, если не замереть, созерцая ее, медленно протекающую сквозь тебя?»
   У люсиных бегучести, прыгучести и текучести было и другое последствие. Пока Оливка должна была довольствоваться случайно упавшими на пол крошками да хозяйкиными милостями в виде кусочков огурца или яблока, Люси была вольна добывать себе пищу сама, вопрос стоял лишь в хозяйкином внимании. Или невнимании. Которое мгновенно оборачивалось Люси, сующей свой нос в тарелки. Прямодушное сердце йорка разрывалось от этой наглости. Ну и, немного, от зависти.
   -Люси,- позвала она кошку.- Я сочинила песню. Про нас.
   -Про нас? Ну-ну,- прищурилась Люси, усаживаясь поудобнее.
   И Оливка затянула песнь. Вот она.
   Нагло тырит помидорки
   С подоконника Люси.
   А Оливке снятся рыбки
   И селедка Иваси.
   (-Есть такие консервы рыбные,- объяснила она Люси)
   Ест кальмара, мандарины
   (-Да-да, я видела, как хозяйка дала тебе кальмара!
   -Не надо завидовать,- мурлыкнула кошка)

   Страшный зверь, усатый зверь,
   А Оливка спит на лавке,
   Ждет, когда откроют дверь…
   Там, за дверью есть хозяйка,
   Режет попки огурцов,
   (-А что поделать, если про все останое хозяйка говорит, что мне это вредно. Гастрит, понимаешь ли, и этот, как его, панкреотит. Придумала наверняка, чтобы не делиться со мной)

   -Люси, брысь, то для Оливки,
   А не для твоих усов…
   Хитро щурясь на окошке,
   Прыг – и снова на столе,
   Люси знает, что ей попки,
   Если мир подвластен ей.
   (-Ну, это я немного преувеличила, конечно…
   -Сомневаюсь!)

   Прыг на полку, сток на лавку,
   Смотрит с пола бедный йорк.
   Люси, поделись с подругой,
   Дай ей лакомый кусок…
   -Кусоооок,- распелась Оливка,- лааакомыыыыый кусооок.
   -Мда.- Спрыгнула с кровати Люси, пофыркивая и посмеиваясь в усы,- А ты знаешь, что говорить о себе в третьем лице – один из признаков шизофрении? – и ускакала боком по коридору.



   Глава 23.О порядке и хаосе.

  Появившись в доме, Оливка не особенно изменила и обременила жизнь хозяйки. Покормить, поменять воду, сходить на улицу, побросать на улице мячик, потом палку, потом камень, потом еще раз камень, и снова камень, и так минут тридцать, побегать, поносить ее, Оливку, на руках, потому что она устала, или испугалась, или у нее замерзли лапы, подождать, пока она обнюхает все углы и напишет ответа на все письма и телеграммы, оставленные ей в этих углах другими собаками, вернуться домой, почесать брюшко, погладить за ушком, покидать любимую игрушку – в-общем, ничего сложного.
   То, что хозяйка к этому добавила мытье, расчесывание, стрижку, чистку зубов и поездки к ветеринару – это ее проблемы. Оливка об этом не просила и в любой момент была готова отказаться от всего этого.
   -Так что,- с удовлетворением завершала Оливка,- от ее появления жизнь хозяйки стала лишь еще спокойнее и упорядоченнее. Ведь теперь ей приходится соблюдать режим дня, вставая утром рано, не зависимо от дня недели и занятости, чтобы вывести ее, маленькую любимую собачку, на улицу. А режим дня – это очень важно и полезно.- Оливка слышала об этом где-то.
   А вот вместе с Люси в дом ворвался хаос.
   -Доктор Хаус?- интересовался мальчик.
   -Доктор бы нам не мешал. Лечащий от бешенства,- мрачно думала собака.
   Для начала хозяйка поубирала на верхние полки стеллажей все, что по ее мнению могло привлечь внимание котенка. Все мелкие и не очень вещи. Потом пришлось унести в другую комнату горшки с фиалками, чьи листья принялась пробовать на вкус кошка. Потом пришло время какого-то вьющегося длинного цветка, с которым Люси принялась играть, обрывая побеги. Хозяйка обрезала самые длинные из них и повесила над окном кашпо, куда и поставила цветок, чтобы котенок не мог добраться до него.
   После чего Люси обратила внимание на любимую хозяйкину бегонию. Она и раньше посматривала на нее, но цветок не казался ей достаточно привлекательным. А теперь она открыла, что из него можно выкапывать корни и носиться с ними по всей квартире. Хозяйка прихватила цветок под мышку и удалилась в дальнюю комнату.
   А потом, проведя ревизию люсиных игрушек и обнаружив, что их осталось-то кот наплакал («еще только кота нам тут не хватало»- всполошилась Оливка), и заглянув под диван, отправилась в ванную за длинной палкой. И достав из-под дивана пять мячиков, один сезалевый шарик с хвостиком, одну рыбешку и две меховые мышки, а также, почему-то зажигалку, хозяйка заметила:
   -Оказывается, я всю жизнь пишу с грамматической ошибкой. «Котострофа» пишется через «о», и только так. Проверочное слово «кот».
   -Ну, не «кошка» же,- и Люси удалилась в свою корзинку.



   Глава 24. Немного Экклезиаста.

   Считая себя натурой созерцательной, Оливка очень не одобряла суетливость Люси.
   Нет, безусловно, с этим она не спорила, бывали минуты и даже часы, которые кошка проводила, разлегшись в корзинке («А ведь это была моя корзинка для фруктов»- замечала хозяйка. «М-да, эта ваша Люси тот еще фрукт»- фыркала в ответ собака), на стопке чистого белья или спинке дивана, а то и в некогда ее, оливкином, лежаке.
   Но гораздо больше, во всяком случае, в эти минуты Оливка как никогда чувствовала, как мгновение может быть вечностью, Люси носилась. Она не ходила, не бегала, это все было не для нее. Кошка носилась по квартире как метеор, пытаясь сунуть свои любопытные усы в тысячу мест за раз.
   Хозяйка готовит? Стирает? Гладит белье? Люси тут как тут, помяукивая, а заодно пытаясь съесть неосторожно оставленный на холодильнике цветок, отодрать обои и допрыгнуть до висящего на сушилке под потолком белья.
   -Люси,- Оливка оторопело смотрела на нее,- у нас потолки высотой почти четыре метра!
   Оливка не знала точно, что означает эта цифра, как и не отдавала себя полностью отчет в своем маленьком росте, но однозначно понимала, что пол, на котором она крепко стоит всеми четырьмя лапами, и потолок, нависающий где-то так высоко, что даже подумать об этом страшно, находятся если не в разных мирах, то в разных измерениях точно.
   -Ага-ага,- отвечала подпрыгивая и цепляясь за обои когтями кошка, щелкая зубами в охотничьем азарте.
   Если хозяйка, упаси Бог, подметала пол, Люси уже сражалась с метелкой. Или проверяла температуру воды в ведре, не упуская возможности завороженно последить за стекающими по стенке ведра каплями.
   Едва хозяйка грозным окриком: «Люси!» сгоняла ее со стола, где кошка пыталась сгрызть свечу («Да накормите вы уже это вечноголодное существо,»- молила Оливка), как та уже выуживала длинной лапой провод, спрятанный от нее под подушкой.
    -Неееет, это суетливое чудовище, не знающее покоя, не по мне. Я собака маленькая, смирная и спокойная, проблем не приносящая. Хозяйка, зачем тебе было нужна эта шерстистая бестия, суетящаяся без меры и пихающая свой нос везде?
   -Оливия-Энрика.- Хозяйка внимательно посмотрела на йорка, а йорк так же внимательно посмотрел на хозяйку, зная, что полным именем ее называют в крайних случаях.- Это ты-то спокойная? Стоит мне прилечь, что ты устраиваешь? Едва кто-то рядом шевельнется, встанет или, не дай Бог, пройдет, кто поднимает лай на весь дом?
   -Что?- У Оливки от обиды поник хвостик.- Я же охраняю тебя! Твой отдых, твой сон! Объясняю, что ты устала, тебя нельзя тревожить!
   -И поэтому вскакиваешь на каждый шорох, даже если он в соседней комнате или на лестничной площадке, где кто-то прошел?
   -Ну да. Я ведь ЗАБОЧУСЬ о тебе.
   -А вовсе не суетишься?
   -Ну да.
   -Да, Оливка, с таким другом и враг не страшен. Я люблю тебя. Суета сует…
   -Все суета,- закончила счастливая Оливка, сворачиваясь клубочком.



   Глава 25. Оливка на улице.

   Оливка с нетерпением ожидала конца зимних каникул. По неведомой ей причине хозяйка перестала уходить на работу («совсем как летом»,- насупилась собака), зато занялась ее, Оливки, выгулом. И выводила ее на улицу два, а то и три и даже пять раз.
   -Собаки любят гулять,- убеждала ее хозяйка.
   -Иди-иди, без тебя дома лучше,- мурлыкала Люси, укладываясь в корзину.- Твои прогулки полезны для здоровья. Твоего. И моего.
   -Молчала бы она, вон, уже попа в корзинку еле помещается, а она все туда же, учит меня.- Оливка с дрожью позволяла надеть на себя свитер, ошейник с поводком, и покорно брела за хозяйкой.
   На самом деле, не так уж и покорно. Потому что если по лестнице она худо-бедно еще спускалась, то выйдя за дверь и ощутив лапами всю холодную прелесть улицы, о которой ей живописно рассказывала хозяйка, пока ходила со свитером в руках за ней, семенящей как можно дальше от коридора, свитера, ошейника и поводка, желательно на уютный теплый диван в безопасность пледа,- Оливка замирала подняв правую лапу и с укором смотрела на человека.
   Она не понимала, как хозяйка, утверждающая, что любит ее, может так над ней издеваться, раз за разом выводя в этот кошмар. То дождь, то снег, то лед под лапами, то песок, то грязь, то лужи. И всегда – холод. Холод и холод. Он охватывал малютку-йорка, заворачивал своей отвратительной пеленой, лишал сил и желаний. Всех, кроме одного: домой. И второго: «Иди уже на работу, а? А меня оставь дома!»
   Увы, наступало утро, хозяйка пила свой кофе, одевалась и…
   -Оливка, гулять!
   -Брррр. Сколько можно? Вчера же уже были там. И позавчера. И поза-поза…- Оливка не успевала договорить, ворот свитера перекрывал ее пасть.- Были!- заканчивала она.
    И покорно садилась, ожидая ошейник. Раз уж не удалось спрятаться, выбора уже не было. Эта тиранша, самодурка и сатрапка – или слово сатрап не склоняется? – задумалась на мгновение собаченка – не важно! Эта жестокая женщина все равно схватит ее своими жестокими руками и понесет на этот жестокий холод.
   -Ты повторяешься,- мурлыкнула Люси.
   -Не твое кошачье дело,- огрызнулась Оливка.
   На улице, кроме холода («ну, повторяюсь, но как иначе донести свое отношение к этому времени года?»), встречались другие собаки. А Оливка, как вы помните, была («Ничего и не «была»! Я есть и сейчас, и да, самый настоящий йоркширский терьер, с родословной!»- гордо высказалась собака) йорком, маленьким, высотой-то всего сантиметров 25 и весом меньше двух килограммов («Вообще-то, о весе девушек говорить не прилично!»). Поэтому, хотя она очень любила останавливаться у столбов, читая послания, оставленные другими собаками, и то чиркая пару строк, а то оставляя и более обширное письмо в ответ, она предпочитала ограничивать свои контакты с другими особями собачьего рода именно таким, виртуальным образом.
   Другие собаки наводили на нее дрожь. Настолько, что она забывала обиду на хозяйку, и пряталась у той между ног, точно зная, что это самое безопасное место. Исключения бывали. Конечно. Пару-тройку раз она издали чувствовала в приближающейся собаке дружескую ей натуру, и тогда взаимной радости не было предела. Но это случалось редко.
   -Крайне редко,- поправила ее хозяйка.
   -Что ж, я натура изысканная и избирательная.
   -Пугливая и дикая.
   Но Оливка предпочитала делать вид, что не слышит как ее оскорбляют.
   -Нельзя, слышишь, нельзя, там немощная стоит.- Это хозяин ретивого, резвого и проникнутого каким-то избытком дружеских чувств джек-рассел-терьера, натянув поводок не подпустил питомца к йорку.
   -Немощная???- хозяйка, не упускавшая случая уколоть Оливку, считала, что, все же, только ей, как хозяйке, позволено иронично высказываться по поводу своей собаки, и потому грозно нахмурившись глянула на человека, ведущего джек-рассела.
   А Оливка и бровью не повела: «Да хоть блохой назовите. Главное, не подходите ко мне. Ты видела его лапы? Он же раздавит меня, просто не сумев вовремя затормозить, чтобы меня обнюхать. Да и не надо меня нюхать. Совсем не надо. Я девушка стеснительная.»
   -Лучше б ты лаять стеснялась, когда я сплю.
   -Опять ты об этом? Я тебе собачьим языком объясняю: я забочусь о твоем спокойствии.
   А дома навстречу выбегала соскучившаяся по йорку Люси и клала ей голову на холку. Впрочем, через миг она приходила в себя, устыдившись публичной нежности, и кусала Оливку за спину. Просто, чтобы показать ланкастерский свой характер.



   Глава 26. Оливка и таинственный жилец.

   Оливка была в недоумении. Она знала, по крайней мере, ей казалось, что она знает всех, кто живет в квартире: хозяйка, мальчик («Какой он «мальчик», дылда, на пару йорков выше хозяйки»)…
   -Оливка, ничего и не дылда. Не хитрое дело быть выше меня, я, вообще-то, очень даже, эээ, короткая.
   Кроме людей, в квартире живет она, Оливка, и это усатое чудовище Люси. О ком же говорит по утрам хозяйка, когда сообщает о разрушениях, причиненных Ночным Люсем?
   Вот и сегодня, войдя в комнату и посмотрев на стол, хозяйка призвала себе на помощь Господа Иисуса и ангелов небесных, а на голову Ночного Люся – гром и молнии.
   -Опять Ночной Люсь шуровал на столе? Как, ну как он скинул со стены звездочку? Я же специально ее повыше повесила, да и взяла плоскую, чтобы она не привлекала внимания…
    -Мама, ты посмотри на мой стол! Ночной Люсь устроил погром, опрокинул пробковую доску и раскидал все по столу…
   «О Боже, только еще одного жильца нам не хватало! Я едва привыкла к кошке, которая везде носится и охотится на меня, так еще и Ночной Люсь появился и утраивает погромы. Не хочу. Не буду. Спасите-помогите!»- Оливка не только была в недоумении, но и, откровенно говоря, панике, отчаянии и безнадежной печали. Для малютки-йорка это все было чересчур. Собака спрятала нос в плед и чувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы.
   -Ага, «слезы». Просто кто-то ел мандарины, на которые у кого-то аллергия.
   -На мандарины не может быть аллергии. А душа у меня чувствительная и слезы настоящие,- Оливка обиженно закрыла глаза, демонстративно решив не обращать ни на кого внимания. Даже на Люси, которая решила попрыгать прямо по ней, не деликатно покусывая ее при этом.
   -Люси! Оставь собаку в покое!
   Оливка продолжала бездвижно лежать, размышляя, что по сравнению с ночным безобразием, возможно, гиперактивный котенок не так и плох. Во всяком случае, за три месяца она привыкла к Люси и почти подружилась. Иногда, конечно, она раздражала, особенно когда нападала на нее из-за угла или принималась играть с ее хвостиком, или подъела корм из ее миски, хватая сразу побольше сухого корма в пасть и отбегая , чтобы доесть корм в укромном месте, зная, что сейчас ее окликнут гневным голосом и уберут миску. Да, в-общем, она довольно сильно и часто раздражала Оливку. Собака оглянулась на Люси, которая перестала прыгать на ней, улеглась рядом и положила голову ей на спину.
   «Хотя…Она довольно милая».
   -Люси! Ты зачем прокусила флешку?- завопил из другой комнаты мальчик.
   Оливка в прозрением посмотрела на кошку.
   -Так это ты? Это ты – Ночной Люсь, устроитель погромов и безобразий? Ну и наглая же ты!
   -Не наглая, а раскованная. Не всем же быть такими зажатыми, как ты. – И Люси отвернулась от собаки, вылизывая свою пятнистую спинку.



   Глава 27. Кошка, которая гуляла сама по себе.

   Оливка была в недоумении. Она знала, по крайней мере, ей казалось, что она знает всех, кто живет в квартире: хозяйка, мальчик («Какой он «мальчик», дылда, на пару йорков выше хозяйки»)…
   -Оливка, ничего и не дылда. Не хитрое дело быть выше меня, я, вообще-то, очень даже, эээ, короткая.
   Кроме людей, в квартире живет она, Оливка, и это усатое чудовище Люси. О ком же говорит по утрам хозяйка, когда сообщает о разрушениях, причиненных Ночным Люсем?
   Вот и сегодня, войдя в комнату и посмотрев на стол, хозяйка призвала себе на помощь Господа Иисуса и ангелов небесных, а на голову Ночного Люся – гром и молнии.
   -Опять Ночной Люсь шуровал на столе? Как, ну как он скинул со стены звездочку? Я же специально ее повыше повесила, да и взяла плоскую, чтобы она не привлекала внимания…
    -Мама, ты посмотри на мой стол! Ночной Люсь устроил погром, опрокинул пробковую доску и раскидал все по столу…
   «О Боже, только еще одного жильца нам не хватало! Я едва привыкла к кошке, которая везде носится и охотится на меня, так еще и Ночной Люсь появился и утраивает погромы. Не хочу. Не буду. Спасите-помогите!»- Оливка не только была в недоумении, но и, откровенно говоря, панике, отчаянии и безнадежной печали. Для малютки-йорка это все было чересчур. Собака спрятала нос в плед и чувствовала, как на глаза ей наворачиваются слезы.
   -Ага, «слезы». Просто кто-то ел мандарины, на которые у кого-то аллергия.
   -На мандарины не может быть аллергии. А душа у меня чувствительная и слезы настоящие,- Оливка обиженно закрыла глаза, демонстративно решив не обращать ни на кого внимания. Даже на Люси, которая решила попрыгать прямо по ней, не деликатно покусывая ее при этом.
   -Люси! Оставь собаку в покое!
   Оливка продолжала бездвижно лежать, размышляя, что по сравнению с ночным безобразием, возможно, гиперактивный котенок не так и плох. Во всяком случае, за три месяца она привыкла к Люси и почти подружилась. Иногда, конечно, она раздражала, особенно когда нападала на нее из-за угла или принималась играть с ее хвостиком, или подъела корм из ее миски, хватая сразу побольше сухого корма в пасть и отбегая , чтобы доесть корм в укромном месте, зная, что сейчас ее окликнут гневным голосом и уберут миску. Да, в-общем, она довольно сильно и часто раздражала Оливку. Собака оглянулась на Люси, которая перестала прыгать на ней, улеглась рядом и положила голову ей на спину.
   «Хотя…Она довольно милая».
   -Люси! Ты зачем прокусила флешку?- завопил из другой комнаты мальчик.
   Оливка в прозрением посмотрела на кошку.
   -Так это ты? Это ты – Ночной Люсь, устроитель погромов и безобразий? Ну и наглая же ты!
   -Не наглая, а раскованная. Не всем же быть такими зажатыми, как ты. – И Люси отвернулась от собаки, вылизывая свою пятнистую спинку.



   Глава 28. Оливка, Люси и печенье.

   Как уже неоднократно говорилось, Оливка была очень умной собакой. Настолько, что никак не могла понять, почему про нее говорили, что она «была», когда она очень даже «есть». И может до смерти зализать любого, кто, сомневаясь в ее существовании, вздумает почесать ее за ухом. Прямо сейчас.
   А начать лучше всего с хозяйки. Очень уж Оливка любила ее лизать. Особенно, если она пользовалась кремом. Крем – это ж деликатес какой-то. Крем для тела, крем для лица, крем для рук и даже для ног. Вылизывать хозяйкины, соответственно, тело, лицо, руки и ноги (и почему хозяйка начинала хихикать и говорить, что ей щекотно, Оливка не понимала, но не переставала тщательно вылизывать своим маленьким теплым язычком хозяйкины стопы, не забывая пальцы – «Ай-ай, хватит, Оливка!»).
   Оливка была умным йорком, и помимо прочего, знала команды. Она умела сесть, когда ей говорили «сидеть» и поднять лапу по команде «дай лапу». Хозяйка за это давала ей что-нибудь вкусное. Кусок огурца, финика, кураги или огурца. Конечно, собака могла все это сделать и просто так, она вовсе не была так уж меркантильна, но если хозяйке так хочется ее порадовать – зачем ей мешать? Оливка искренне любила хозяйку, и не хотела доставлять ей огорчений.
   Была и еще одна команда, с которой приставала к ней хозяйка. Ее смысла Оливка не очень понимала. То есть, она, безусловно, знала, что значит «лежать», но не могла понять, зачем ей ложится, когда хозяйка (или мальчик, к нему Оливка благоволила меньше, но если он приходил с угощением, она, скрепя сердце, слушалась и его) держит в руке что-то вкусное. Очень0очень вкусное. Пусть, это не баночка с кремом и не попка огурца, но малютка-йорк был готов проглотить все, чем с ним поделятся. А сидя проглатывать гораздо удобнее.
   Хозяйка нашла выход, и, зажав в кулаке печенье, опускала руку перед Оливкиным носом и клала ее на пол. Руку с печеньем – на пол. С вкусным печеньем из хрустящего пакетика. С замечательным собачьим печеньем. Оливкин носик уверенно тянул за собой собачью голову, ниже и ниже, к полу, и она укладывалась перед кулаком, наслаждаясь ароматом, дразнящим ее. И вот тут-то хозяйка разжимала ладонь и, хваля Оливку, отдавала ей лакомство.
   «А чего, собственно, хваля,- удивлялась Оливка, в мгновение ока разгрызая печеньку,- можно подумать, она сомневалась в ней.»
   А вот Оливка не сомневалась. Она была уверена, что она умница и прелесть что такое. Поэтому зачем ей ложится, когда печенье ей должны давать просто за то, что она есть.
   Единственно, что ее раздражало, так это то, что на хруст пакетика рядом мгновенно материализовывалась Люси. Спала ли она или ходила где-то по своим кошачьим делам, стоило хозяйке запустить руку в пакетик, Люси была тут как тут, делая вид, что она абсолютно не заинтересована в печенье.
   -Люси, сидеть.
   «Ха-ха»- Оливка чуть не подавилась крошкой. Где это видано, чтобы кошка выполняла команды? Она слов-то не понимает. Люси хоть «сидеть», хоть «лежать». Будет стоять и буравить хозяйку своими круглыми желтыми глазами.
   Но хозяйка протянула руку, опустила круп кошки на пол и…
   Оливка от обиды и возмущения даже задрожала: хозяйка похвалила Люси и дала ей печенье.
   -Это… Это… Ты же даже не умеешь выполнять команды!
   -Да?- прищурилась Люси.- А зачем мне их выполнять? Я умею есть печенье, а это важнее.
   Оливка ушла бы в угол, обидевшись на несправедливый мир, но она на самом деле была умной собакой. И умела считать. Поэтому она увидела, что пока Люси получила одно печенье, ей самой досталось гораздо, гораздо больше: на «одно, два, три печенья».
   -Жизнь несправедлива,- утешила ее хозяйка,- по очень вкусна.
   И дала ей еще одно печенье.
   А Люси вспомнила про вазочку с курабье на столе, и мурлыкнула.



   Глава 29.О философии.

   Гулять Оливка не любила. Будучи собакой созерцательной, с философским складом ума, она предпочитала холоду тепло и мокрости сухость. И все это было у нее дома. Так зачем подниматься с дивана и спускаться с шестого этажа? Да еще пешком! Шесть этажей лестниц, вниз и вниз. Чтобы потом, по тем же ступеням, наверх, наверх и – уже запыхавшись и высунув язык – наверх. Почти до чердака. До самой крыши.
   Ну уж нет. Дома и думалось, и мечталось, и спалось гораздо лучше.
   Конечно, когда на улице светило солнце, и лето было в разгаре, Оливка любила выехать на природу, чтобы нагуляться и наиграться на год вперед. Но только летом. Переносить неприятности, посланные ей судьбой, например, зиму, стоически, она была категорически не согласна. Невзирая на всю свою любовь к философии и философствованию. Потому что философия это, конечно, здорово,  но мокрые лапы – это мокрые лапы. И никакой Сенека не мог их сделать сухими. В отличие от теплого махрового полотенца. И центрального отопления в квартире.
   В-общем, когда наступала зима и на улице стояла премерзкая погода («Кстати, у них там в Италии теплый климат, посмотрела бы я, какими стоиками были бы все эти многомудрые философы в зимнем Петербурге!»), и хозяйка выносила Оливку на улицу, мол, иди, погуляй во дворе, Оливка, едва высунув нос из подъезда и ощутив на нем дыхание зимы, дрожа вставала у двери и всем своим видом демонстрировала полнейшее несогласие с нахождением под снегом и ветром.
   -Домой-домой-домой.
   Хозяйка, вздохнув, брала ее на руки, относила на пару метров от подъезда и опускала на землю.
   С удивлением посмотрев на хозяйку: «Она серьезно? На самом деле думает, что я вот так сейчас возьму и передумаю?» - Оливка семенила к двери.
   Надо сказать, обе отличались упорством. Хозяйка продолжала ее относить подальше от двери, а Оливка продолжала возвращаться на свое место возле входа в подъезд. До тех пор, пока сердце у хозяйки не дрогнет, и она не решит вернутся домой с не слишком, на ее взгляд, удачной прогулки.
   -Очень даже удачной. Не успели замерзнуть насмерть!
   Услышав звук открывающейся двери, в коридор выскакивала Люси и бросалась к Оливке. Обнюхав друг друга, убедившись, что все живы, все целы, все дома, коротко лизнув друг друга, животные вспоминали о реноме и резко отходили.
   -Ты все еще здесь, усатое чудовище?
   -Тебя привели обратно? Я надеялась, хозяйке хватит ума оставить тебя где-нибудь. Но что с нее взять: человек.
   И Оливка отправлялась на диван, чтобы выкопать себе в пледе гнездо и свернуться в нем калачиком.
   -Ну чем я не Диоген?- засыпая, подумала удовлетворенная жизнью и уютным гнездом Оливка.
   -Разве что, тем, что гнездо - не бочка?



   Глава 30.Территория.

  За четыре месяца, прошедшие с появления Люси, собака и кошка притерлись друг к другу, приспособились к совместной жизни.
   -Научились не замечать друг друга!
   Хозяйка так не думала. Ей сверху было виднее. Но оливка предпочитала иметь свое мнение. Ее собачья жизнь потекла своим чередом, почти не пересекаясь с жизнью кошачьей. Если не считать некоторых моментов, к которым весьма болезненно относился маленький йорк, тем паче, что кошка, кажется, насмехаясь над ней, всячески подчеркивала свое превосходство.
   -Какое там превосходство? То, что ты можешь сидеть на холодильнике и смотреть на меня сверху вниз, еще не делает тебя ни лучше, ни главнее!
   Первым таким моментом были колени хозяйки. То есть, они, конечно, были не моментом, а местом. Хотя притягивали к себе и Оливку, и Люси, не хуже, чем клей Момент.  Чаще всего на них забиралась собака и лежала, демонстрируя стремление пробыть на этом месте до конца своих дней. Люси смотрела издалека, зная, что Оливка огрызнется на нее, стоит ей даже просто слишком приблизиться. Но порой, когда Оливка ложилась рядом, прижимаясь теплой спинкой к бедру хозяйки, смотревшей фильм или читающей книгу, Люси контрабандой неслышно подходила и устраивалась на коленях. Оливка посапывала во сне, а кошка блаженно растягивалась во всю свою кошачью длину.
   -Люси, скоро ты будешь больше меня!
   Еще был корм. И если Оливка – а она была девочка очень умная и воспитанная, поэтому с первого раза поняла хозяйкины объяснения («Фу! Фу, я сказала, это люсин корм!») –  больше не таскала корм из люсиной миски, то Люси, стоило ей войти в комнату, сразу проводила инспекцию в оливкиной миске и быстренько набирала в пасть побольше корма, потому что знала, что в следующий миг раздастся окрик хозяйки: «Люси! Брысь!». Отскочив от миски, словно ничего не случилось, кошка забиралась под диван и уже там, в спокойной обстановке, грызла собачий корм.
   -Украденный корм!- поправляла ее Оливка.- Давай все называть своими именами.
   -Добытый на охоте. – Люси упорно не желала отказываться от одного из источников питания.
   Следующим перекрестком их устремлений был плед. Хозяйка недоумевала, чем их так привлекал красный флисовый плед.
   -Красный – геральдический цвет Йорков. Ничего удивительного, что я всего лишь хочу того, что принадлежит мне по праву.
   Но по праву силы плед принадлежал Люси. Потому что хозяйка складывала его и клала на спинку дивана, куда малютка-йорк забраться не мог, а гибкая сильная кошка запрыгивала одним движением и укладывалась спать.
   Но если Люси была в другой комнате или инспектировала кухню… Оливка запрыгивала на диван и требовала, чтобы ей сняли со спинки плед. И потом, выкопав в нем гнездо, укладывалась в него. Потому что кошке, она была уверена, все равно, где спать. А ее благородная королевская душа требовала красный плед. И надо признать, что черный нос и черные пуговки глаз и правда смотрелись очень мило на красном фоне.
    -Оливка, какая же ты красавица!- хозяйка смотрела на нее с умилением.
    А Оливка лишь пожимала плечами: это и так всем известно.



   Глава 31.О верности и ветренности.

   Обладая благородным и преданным сердцем Йорков, Оливка вот уже пять с половиной лет хранила верность своей любимой игрушке.
   -Любовь к одному поросенку, понимаешь ли,- поддразнивала ее хозяйка.
   Но Оливка была не чувствительна к иронии, когда дело касалось поросенка.
   Безусловно, были мячики, шишки, палки и камни, особенно, камни, с которыми она помогала играть хозяйке, принося ей их раз за разом, чтобы та могла размять косточки, бросая их вдаль. Но стоило ей потерять камень, с которым играла хозяйка, как та брала другой, и Оливка без сожаления оставляла поиски первого.
   -Оливка, ты же собака! И не можешь найти камень. Даже я вижу, где он лежит.
   «Конечно, с такой-то высоты и не то можно увидеть. А с двадцати пяти сантиметров (Оливка специально запомнила, что говорила хозяйка о ее росте) много ли разглядишь, когда трава бывает выше моих ушей»- думала Оливка, озадаченно ходя кругами.
   -Ладно. Я другой нашла.
   И хозяйка бросала новый камень, а Оливка с облегчением оставляла бессмысленное хождение среди зарослей травы и мчалась за камнем.
   Но ни один из них она и не думала приносить домой. Потому что дома был он. Ее маленький розовый («Ну, уже не такой и розовый»,- возражала хозяйка) поросенок. Тряпичная игрушка. Пятачок, друг Винни Пуха.
   Винни Пуха она никогда не видела, да и не желала видеть, предпочитая, чирбы поросенок был ее другом, а не чьим-то там еще.
   С поросенком она играла дома. Подсовывала хозяйке под руку и едва слышно рычала, если та не понимала намек сразу и не бросала ей игрушку. Бегала за ним. Отдыхала, положив на него голову. Спала, принося его с собой в хозяйкину кровать и роя лапой, чтобы хозяйка подняла, пуская ее – и поросенка вместе с ней – одеяло, в тепло. И свернувшись возле бока хозяйки, она спала вместе с любимой игрушкой. Единственной любимой игрушкой.
   Именно поэтому Оливка с таким неодобрением наблюдала за Люси. Кошка, постоянно охотящаяся за новыми впечатлениями, не вызывала у нее никакого сочувствия, когда мальчик или хозяйка сгоняли ее со стола, где она пыталась зубами снять с пробковой доски гвоздик, или от стеллажа, где она проводила ревизию в поисках подходящих, на ее низкий ланкастерский взгляд, вещиц, с которыми можно было бы поиграть, гоняя их по полу или подбрасывая вверх и снова ловя.
   Мячики. Палочки с привязанными к ним бантиками. Меховые мышки. Мячики с колокольчиками внутри. Мячики с кусочками меха внутри. Мячики с хвостиками. Рыбки. А еще пробки от бутылок. Крышки. Резинки для волос. Зажигалки. Ключи. Флешки. Розарий.
   -Люси, куда потащила розарий! Только не надо мне говорить, что ты пошла молиться, а ну-ка отдай!
   Хозяйка припрятала четки, а Люси пошла дальше. На свою охоту. Чтобы утащить в зубах очередную добычу.
   Оливка смотрела на все это, качая головой.
   -Это просто распущенность! Остановись уже на чем-то одном!Нельзя быть настолько не разборчивой.
   Люси смотрела на собаку немигающими совиными глазами.
   -Зачем? Это же абсолютно не интересно. Зачем играть с убитой мышью, когда мимо пробегает живая?
   -Люси,- простонала собака.- Это не мышь. И ты ее не убила. Это пластиковая крышка от бутылки.
   -Ну и что!- и ловким движением лапы кошка загнала крышку под диван. Туда, где крышку ждали мячики, рыбки, зажигалка, резинка для волос и все остальное, что удалось стащить шерстистой воришке.
   Оливка положила голову на поросенка. Ну нет, она бы так не смогла. Этой кошке безразлично все. Нет ничего, что было бы ей дорого, чем она бы дорожила… «Я бы так не смогла!»- подумала, засыпая, Оливка.
   «Я тоже»,- подумала Люси, мягко ступая, чтобы лечь рядом с йорком.



   Глава 32. Историческая справка.

   -Ты знаешь, что древние египтяне поклонялись кошкам?
   День у Оливки и Люси начался со спора, да так и продолжался. Оливка не поняла, в какой момент они перешли к глобальным вопросам отношений собак, кошек и людей, потому что началось все с крошки печенья, упавшей на пол, которую они обе заметили и обе претендовали. А хозяйка подняла, да выкинула в ведро. Хотя, Оливка была в этом уверена, если бы Люси не побежала к столу сломя голову да еще мяукая при этом, хозяйка бы ничего не заметила, и она бы спокойно съела эту крошку. Оливка, не Люси, само собой. С чего бы ей делится с кошкой крошкой, да еще не так, чтобы большой. А в результате они обе оставлись ни с чем. И Люси потом еще высказывается о неуклюжести собачьего рода и врожденной грации и охотничьих инстинктов, доставшихся ей, якобы, от ее предков (а вот это надо будет уточнить, наверняка кошка как обычно преувеличивает и ставит все с ног на голову) – львов.
   И вот тут-то Люси и прибегла к последнему, решающему в ее глазах, аргументу. Древним египтянам. Любят кошки козырнуть этой картой. Подумаешь, статуэтки хранятся в Эрмитаже. Можно подумать, Люси была в Эрмитаже! Вот она неоднократно ходила рядом, когда хозяйка брала ее с собой гулять по набережной Невы или даже за мост, к Петропавловской крепости, такой высокой, что у Оливки захватывало дух, и такой далекой, что лапы отказывались бежать, и хозяйке приходилось брать ее на руки. Так вот, Эрмитаж… Он как раз по пути. Но Люси даже рядом не была! А внутрь с животными не пускают. Даже с Оливками.
   Люси фыркнула.
   -Между прочим, там живут эрмитажные коты. О них знает весь город. Они несут службу, охраняя египетский зал от мышей.
   -Можно подумать, мышам нужны эти куски камня в форме кошек!- оскорбленная до глубины души Оливка судорожно искала, что сказать кошке.- А в честь собак назвали звезды. Созвездие гончих псов, слышала?
   -Мррр. Но тебе до гончих псов как… Как до звезд.
   Надо сказать, по мнению хозяйки, Люси и правда перешла границы. Это было грубо и несправедливо. В конце концов, Оливка не виновата, что происходила из королевского рода Йорков, а не, скажем, биглей или каких-нибудь многочисленных хаундов. Поэтому она взяла Оливку на руки, утешая ее.
    -Люди издревле поклонялись кошкам,- не унималась Люси.
   Оливка вопросительно посмотрела на хозяйку.
    -Оливка, не знаю, чему или кому поклонялись люди в древности, я тут ни при чем. Я католик.- И хозяйка, потрепав ее по голове ушла на работу, любить своих собак и поклоняться за ее спиной кошкам. Наверняка.
   -Оливка! У меня больная спина, мне не до поклонов перед кошками!
   А Люси исполнилась ликования.
   -Слышала? Она котолик!
   -Мне показалось, что она сказала кАтолик.
   -Хм. Конечно же, кОтолик. Проверочное слово «кот».- И Люси исчезла за дверью.
   -Ну, не «кошка» же,- буркнула ей вслед Оливка, сворачиваясь калачиком.



   Глава 33. Оливка и усатый воришка.

  Оливка внимательно наблюдала за Люси. Эта изящная кокетливая кошка, без конца таскающая с хозяйкиной полки тюбики с кремом и ватные палочки, катающая по полу баночки с какими-то там косметическими средствами – хозяйка утверждала, что они для красоты, но мальчик резонно вопрошал, зачем тратить столько денег, если результата нет как нет? После чего хозяйка, захлебнувшись на миг от возмущения угрожала мальчику, что купит ему новые очки, раз он в старых ничего уже не видит. Так вот,- извилистая, как змея, мысль Оливки вернулась к кошке – Люси.
   Люси, поддевающая лапой крем или загоняющая под диван гигиеническую помаду, Люси, грызущая ватный диск, Люси, горящими от вожделения глазами смотрящая на искрящиеся в свете лампы бутылочки с туалетной водой (этого Оливка совсем уже не понимала, где в доме находится туалет, она знала, и неоднократно сопровождала хозяйку, чтобы с той там не случилась какая-нибудь неведомая беда, и зачем держать воду из туалета на полке, да еще в красивой бутылочке, собака не понимала, считая это очередной человеческой блажью) – зачем ей это все?
   Хозяйка называла ее маленькой воришкой, поднимая с пола очередную люсину добычу или успевая убрать на верхнюю полку, выхватывая из-под самых люсиных когтей, протянувшихся к очередному предмету.
   -Маленькой??? Да она уже в два раза больше меня! По крайней мере, в длину.
   Мальчик же, смотря, как на застывшую на подоконнике кошку, и правда похожую на статуэтку, утверждал, что она просто хочет быть красивой, как настоящая женщина.
   -Красивой?- хозяйка с подозрением смотрела на мальчика,- Ты же утверждаешь, что все это не помогает.
    -Ну, она же этого не знает,- нашелся мальчик, и уткнулся дальше в свой телефон.
    Кошка же, насмотревшись на ворону, сидевшую на крыше напротив, отправилась по своим делам. Дел у нее каждый день было множество. И основным была постоянная инспекция ее территории в поисках чего-нибудь, что заинтересовало бы ее усы.
    А усы ее интересовались всем, что мало-мальски подходило по размеру. То есть, что было не больше ее. Все, что она могла утащить в зубах, утолкать лапой, смести хвостом. Поэтому через мгновение она появилась на диване возле мальчика с конфетой в зубах.
    -Спасибо, Люси.- Мальчик забрал у кошки конфету, развернул фантик и отправил леденец в рот.
    Люси разочарованно посмотрела на него, и исчезла. Чтобы появиться на столе возле вазочки с конфетами.
    -Похоже, хозяйка права. Она просто воришка. Мелкая усатая воришка. И бесстыжая, к тому же.
    -Люси! Будешь есть много конфет, у тебя на попе вскочит прыщ.
    -Она носит конфеты мне,- вступился за кошку мальчик.
   -Значит, прыщ вскочит у тебя.
   А Оливка, усмехнувшись, ушла. Прятать поросенка, пока Люси и его не стащила.



   Глава 34. Утро в доме.

  Ночью Оливка спала в хозяйкиной кровати, забравшись под одеяло и прижавшись к теплому боку или спине, а если становилось совсем уж жарко – когда зимой батареи включали на полную мощность,- вылезала, не просыпаясь до конца, из своего укрытия и сворачивалась в ногах у хозяйки.
   Люси же проводила ночи в комнате мальчика, что казалось Оливке абсолютно справедливым. Она вообще предпочла бы, чтобы Люси отправлялась спать туда, откуда пришла, но поскольку никто не относил ее обратно под куст шиповника, да и вообще на улицу не выпускал, пусть, по крайней мере, спит подальше от нее и, главное, от хозяйки. Например, с мальчиком. Мальчик – это хорошо. Оливка на него не претендовала. Пусть будет в полном распоряжении Люси. На здоровье. И спокойной ночи!
   Но утром хозяйка, повинуясь неведомому Оливке капризу, шла за кофе, а возвращалась с чашкой и кошкой. Хотя очевидно, что пить кофе с кошкой неудобно. Шерсть в рот лезет. И вообще.
    Хозяйка же, поставив чашку возле кровати, забиралась вновь под одеяло и брала в одну руку книжку, а в другую кофе, погружаясь в свой утренний ритуал просыпания. Собака сворачивалась калачиком у нее на коленях, чтобы не упустить последние минуты сладкой дремы.
   Так они полулежали-полусидели вдвоем, пока небо за окном светлело, шум метлы дворника мерно доносился со двора, а хозяйка маленькими глотками неспешно пила кофе. Оливка любила эти утренние минуты, когда суета еще не охватила мир, слегка противящийся новому дню, а ей не надо вскакивать, чтобы преданно следовать за хозяйкой, занимающейся делами и собирающейся, опять собирающейся, куда-то уходить, по пятам. Любила. До появления в их доме шерстистой бестии.
   Люси, изящно изогнувшись вокруг двери, бесшумно проходила в комнату вслед за хозяйкой, и отправлялась на стол, выпить воды из чашки. Ей было безразлично, что это хозяйская чашка. И что у нее стоит ее личное блюдце с водой. А, блюдце! И Люси шли уже к оливкиному блюдцу, чтобы попить воды и из него. Оливка смотрела на все это сквозь шерсть. Ибо была благородный йорком. С длинной шерстью.
   После водопоя («это водохлеб какой-то, а не кошка»,- думала Оливка с отвращением и негодованием) Люси садилась возле кровати, глядя на хозяйку и лежащую у нее на коленях Оливку своими желтыми немигающими глазами. А потом начинала обходить кровать, примериваясь. И вот – прыжок. Сталкивающийся со встречным прыжком Оливки, с рычанием сбрасывающей Люси с кровати.
    Маленький йорк не собирался уступать свое законное место возле хозяйки. Несмотря на то, что кошка была уже в два раза длиннее ее, а когти у Люси изначально были гораздо острее, и со временем лишь стали крепче и длиннее, а зубы – острее, на стороне Оливки были преданность и уверенность в своем праве.
   Люси отступала, но не сдавалась, и Оливка раз за разом сгоняла ее, рыча и подтявкивая.
   Возможно, Люси и правда хотела тоже полежать в уюте раннего утра, а может, ее забавляло дразнить собаку и заставлять ту против воли участвовать в игре по ее, люсиным, правилам. Но хозяйке было жаль кошку.
   -Что вы тут за катавасиюю устроили?
   -Скорее, котолюсию,- отдуваясь заметила Оливка, поглядывая сквозь падающую на глаза шерсть на побежденную кошку.
   А хозяйка, подвинувшись, и придерживая торжествующую собаку рукой, давала Люси место в ногах, где та, с наглым видом, немедленно ложилась и, закрыв глаза, прикидывалась спящей тут испокон веков. Оливка вздыхала, но, удовлетворившись, что не пустила усатое чудовище непосредственно к хозяйке, ложилась, положив голову на руку хозяйке, и погружалась в дрему.
   -Оливка, а как я буду пить кофе?
   Оливка этого не знала. И это ее совершенно не беспокоило.



   Глава 35. Об условном и безусловном.

   Люси пыталась дрессировать хозяйку. К сожалению, она мало поддавалась дрессировке, не желала ничему учиться, но Люси не сдавалась. Каждое утро, едва хозяйка входила в комнату, чтобы приготовить себе первую чашку кофе, кошка с коротким мурлыканьем бросалась к ней и начинала обтираться о ее ноги своей изящной маленькой головкой с аккуратными ушками, убеждая хозяйку, что она очень, очень-очень рада ее видеть, что она соскучилась и хочет, чтобы ее погладили, потому что мальчик всю ночь спал, вместо того, чтобы уделять ей, Люси прекрасной, внимание. Он даже свои пяточки, с которыми было бы так чудесно поиграть, хватая их коготками, спрятал под одеяло. И вообще, вон там стоит пакет с кормом, а миска совсем пуста, ни единой корминочки, и бедному Ланкастеру (вон, в миске Йорка полно еды!) нечем поживиться…
   Оливка смотрела на это с затаенной ревностью, но не без радости. Потому что ей казалось, что усатая бестия выбрала не правильную тактику.
   -Люди не понимают ваших кошачьих намеков. Их сердца прямодушны, а души благородны. Совсем, как у нас, у собак.
   Люси фыркнула, обнажив острые клыки, которых Оливка побаивалась, уж больно длинные и острыми они были.
   -Ты не понимаешь, но это для собаки естественно,- снисходительно сообщила она.- Моя тактика основана на психологии. Если на хозяйку сразу надавить, требуя выполнения моих условий, она откажется. А вот если ее постепенно приучить, чтобы она решила, что это – ее условия, что она сама хочет дать мне еды, чтобы я не умерла с голода, то потом…
   -Потом?..- глаза у Оливки округлялись все больше по мере того, как кошка говорила. У нее даже задергался нос, пораженный коварством и хитроумием этой вот, такой невинной и равнодушной – на первый, очень ошибочный – взгляд кошки.
    -А вот уже потом, когда она будет достаточно выдрессирована и будет знать, что первое, чем она должна заняться, когда проснется, это не кофе-книжка-мальчик, а моя королевская особа, можно будет уже регулировать время. Потому что пока я готова терпеть голод до звона будильника. Но это только пока. Потом же я смогу будить хозяйку тогда, когда захочу есть. Как только я захочу есть. И ни минутой позже.
   Оливка дрожала от ужаса, глядя на изящного тирана, сидящего перед ней в позе египетской статуэтки.
   -Да, богине не пристало ждать.
   Да это не богиня! Это какая-то захватчица, Вильгельм Завоеватель, Макиавелли и Наполеон в одной кошачьей шкурке! Сатрап! Тиран! Деспот! Оливка была переполнена возмущения.
   -Ты закончила?- Люси посмотрела на йорка свысока и прыгнула на стул одним движением, лишь слегка шевельнув хвостом.
   -Я?!!! Нет!
   Но на самом деле, закончила. Вернее, у Оливки закончились слова, которыми она могла бы назвать это чудовище. Не будьте к ней строги, она, все-таки, была всего лишь маленьким йорком. И недостаток филологического образования не позволил ей найти должное количество слов, какие она хотела бы высказать этой ланкастерской усатой морде.
   -Не переживай, Оливка,- утешила ее хозяйка.- На каждого Ланкастера найдется, когда-нибудь, свой Тюдор.
   Но правда была в том, что хозяйка не поддавалась дрессировке. Виной был ее характер или недостаток умственных способностей, в чем не сомневалась Люси, не высказывая, впрочем, эти свои мысли вслух, поскольку не желала нарушать хрупкое равновесие в отношениях с собакой, которая была излишне, на ее вкус, предана хозяйке и не терпела сторонней критике по отношению к ней,- но точно было одно: хозяйка наливала себе кофе и шла в кровать с чашкой, наклонившись лишь за тем, чтобы погладить ее по голове. И все. Никакого корма.
   -Ну что, Павлов, добилась условных рефлексов?- торжествовала Оливка.
   Люси равнодушно отворачивалась к окну, не подавая и вида, что ее могут задеть подобные мысли. Она была выше всего этого.
   И поедая корм («Подожди. Откуда у тебя корм?» - «Я с вечера оставила себе немного на утро, спасение утопающего дело лап самого утопающего» - «Ты тонешь? В комнате, на полу?»- изумилась Оливка и потрогала пол лапой), Люси обдумывала новую стратегию. Потому что, что бы там ни было с условными рефлексами, она, безусловно, была очень умной кошкой.
   -А ты, Оливка, очень умная собака!- и хозяйка ее поцеловала.
   -Ага. Для йорка.
   -Ты смеешься надо мной?- подозрительно посмотрела на кошку собака.
   -Безусловно… Нет.
   И Люси направилась к оливкиной миске, чтобы стащить корм, пока никто не видит.



   Глава 36. Люси пропала.

   -Люси пропала!
   Хозяйка, волнуясь и торопясь, не ходила – бегала по квартире, заглядывая во все угла, включая пространство под душем и за холодильником. Последнее было излишне, там разве что мышь поместилась, но никак не рослая кошка-подросток размером с полторы Оливки.
   -Ты на лестнице смотрел? Она не выбежала, когда ты в квартиру входил? Ты уверен? В темноте могла проскользнуть…
   «Прошмыгнуть было бы точнее по отношению к этой бестии в кошачьем обличии…»- Оливка не принимала участие в поисках, резонно считая, что не ее это дело. Да и горе не ее. Кошкой больше, кошкой меньше… Второе ей, кстати, больше нравилось. Когда кошкой меньше. А то с тех пор, как в их доме стало кошкой больше, тишина и покой покинули их жилище. Да еще приходится делиться с этой кошкой хозяйкиными вниманием и – Оливка горестно вздохнула – любовью.
   -Оливка, я тебе много раз говорила, любовь неделима. Она просто есть. И ее на всех хватит.
   Собака грустно посмотрела на хозяйку. Так может говорить только человек, который никогда не обнаруживал, что его любимые коленки, на которых он собирался прикорнуть, заняты усатым чудовищем, высокомерно дремлющим и не подающим вида, что оно в курсе о совершенном им захвате. Мол, так все и должно быть. И что тут собственно такого? У Оливки дрожали уши и хвост от возмущения, но приходилось уходить, не солоно хлебавши, то есть, сладко не подремавши и демонстративно рыть гнездо на кровати. Так что любовь – она такая. Сложная штука.
   А хозяйка между тем открыла дверь и выбежала на лестницу, подзывая Люси. Но ни на лестнице, ни у входа на чердак – нигде не было кошки.
   -Если ты решила уйти, уходи. Попробуй, поищи еще, где тебя будут кормить и позволять сидеть на плече. Имей в виду, помидорок и мандаринок тебе там не предложат!
   Хозяйка, кажется грустила, и Оливке стало немного жаль. Не Люси, конечно, а хозяйку.
   -А может, ее и не было? Может, она просто приснилась нам?- с надеждой посмотрела собака. – И я точно знаю, что это был кошмар,- добавила она про себя.
   -Не было? А кто же… Кто же устраивал ночной тыгыдым? И таскал помидоры с подоконника? И ел хурму? И требовательно мяукал, чтобы с ним поделились апельсином? Кто крал с комода розарий и цепочки, прогрыз крем, разгрыз флешку и уничтожил поголовье фиалок? А еще… - и хозяйка достала из-под холодильника зубную щетку и три крышки от бутылок («Не зря она, все-таки, за холодильник заглядывала,»- порадовалась за хозяйку Оливка)- кто закатил под диван, кровать и другие укромные места кучу всего? Я и не думала раньше, что там столько места, что туда поместилось все это, и еще осталось. А кто же точил когти об обои над кроватью? И пил воду из лейки?
   Хозяйка призадумалась.
   -Хм, Оливка. Пожалуй, она нам не приснилась. Но совершенно точно, что без Люси будет гораздо спокойнее. И никто не будет хватать тебя за хвост. И есть корм из твоей миски, спрятавшись под тумбочку, чтобы никто не заметил…
   -И…Никто не будет лежать рядом, когда хозяйка уходит, и на душе становится тоскливо, и кошки скребут? То есть не скребут, а, наоборот, лежат рядом, положив узкую изящную головку на мою спинку? И не с кем будет подурачиться, играя в «царя горы» и сбрасывая с кровати, чтобы знала свое место? И даже будет не от кого охранять хозяйку, отгоняя лаем и рычанием? И?...
   Оливка вскочила и принялась бегать по квартире, вынюхивая и выискивая Люси, вместе с хозяйкой и мальчиком.
   -Ты такая трогательная…
   Оливка замерла перед шкафом. Голос шел оттуда. Как этот чертенок смог открыть дверцу шкафа и проскользнуть внутрь, Оливка не понимала. Но гораздо больше ее занимало, почему Люси не отозвалась на голос хозяйки раньше, вместо этого с удовольствием наблюдая за суматохой.
   -Ну…Вы все – такие трогательные…
   -Это не означает, что нас надо трогать своей когтистой лапой.
   Люси смотрела из вороха одежды, в которой она устроила себе лежанку, круглыми немигающими глазами, которые порой пугали малютку-йорка, но сейчас, на самом деле, радовали, хоть собака и не показывала вида. Или думала, что не показывала. Потому что хвостик предательски вилял, вызывая в кошке охотничий зуд.
   И Люси выпрыгнула из шкафа.



   Глава 37. А может, лучше бы она, все-таки, пропала?

   У Люси был день активности, и она, наконец, добралась сперва до комода, куда были перемещены все мелкие вещицы, привлекающие ее сорочью сущность, как-то цепочки, кольца, монеты, ключи и флешки, а оттуда и на подоконник, принявший на себя миграцию фиалок с других окон.
   Хозяйка смотрела на все это с неудовольствием, которое и не пыталась скрыть, а Оливка – как раз таки с удовольствием, предвкушая, как Люси наваляют, которое она как раз скрывала. Чтобы Люси потом не наваляла ей, во-первых, и чтобы не расстраивать хозяйку, во-вторых. Потому что та не любила и очень переживала, если кошка с собакой и мальчик испытывали негативные чувства. Оливка не очень понимала, что значит негативные чувства, потому что про негатив она знала одно – из него получают позитив. А это что-то очень хорошее. И значит, негатив это, по-тен-ци-аль-но – с трудом выговорила собака – позитив.
   -Не все так просто, Оливка, не все так просто,- вздохнула хозяйка.
   -Ничего себе, «просто»! Вы пробовали выговорить слово «потенциально», если Вы просто малютка-йорк, да еще и без верхних зубов!
   -Только без передних верхних зубов, не прибедняйся, клыки у тебя все на месте!
   За комод Люси была наказана закрытием в другой комнате, где она плодотворно использовала время, разбросав по полу четыре расчески («я и не знала, что у нас их столько»), трое маникюрных ножниц, щипцы для ногтей, два пинцета, несколько тюбиков крема, пару документов и просроченную страховку для поездки заграницу.
   Со вторым хозяйка решила бороться радикальнее.
   Нет, не кошкоубиением, а кошкоотучением. Достала из глубин памяти что-то про скотч, который надо раскладывать в желаемых кошкой и не желаемых хозяевами местах, липкой стороной к верху. Мол, не любят кошки, когда к их лапам скотч прилипает. Фу какое-то. Разложила бумажный скотч по подоконнику и по краю комода. Чем сразу вызвала нездоровый ажиотаж в люсе-кошачьей среде.
   -Вау. Вау-вау, новая игрушка!
   И Люси принялась когтями отдирать кусочек скотча с края комода, за чем с нескрываемым уже очень негативным ужасом наблюдала Оливка. Потом схватила его в зубы и унесла добычу на пол, играть. Наигравшись, пришла за следующим куском. Взять в зубы, отодрать от себя его лапой, потрясти лапой, снова взять в зубы - захватывающее приключение, хозяйка, спасибо. Наконец, скотч прилип к одному усу. И оказалось, что лапой не стянуть, а хватать зубами бесполезно.
   Оливка злорадно наблюдала, не вмешиваясь, в надежде, что Люси решит не связываться больше с комодом. И подоконником. Не тут-то было. Через пару минут она прижала морду к столешнице, потом лапой прижала скотч и оторвала его от себя. После чего побежала к комоду.
   -А может, все-таки, откроем дверь на лестницу и отвернемся?- с робкой надеждой спросила у хозяйки Оливка.



   Глава 38. О лапах и лапках.

   И Оливка, и Люси любили спать на красном пледе. Но если Оливка была щепетильна, и лежала на нем лишь если никого дома не было – тогда ее йоркское величество, возлегая на красном геральдическом цвете, вполне переживало свою ответственность за страну, то бишь, за квартиру, то Люси было безразлично, когда и как развалиться на теплом флисе. Ее не волновали такие мелочи, как прослойка между пледом и диваном в виде лежащий под ним – и на нем – вздохнула от сложности ситуации Оливка – хозяйки.
   -Кто первый встал, того и тапки.- Люси свернулась на пледе, не обращая внимания на хозяйку.
   -Ну, тогда я как раз первая и встала. В смысле, легла.
   -Так ведь под плед, а не на.
   Оливка и хозяйка понимающе переглянулись. Наглость кошки не поддавалась никакому описанию. Также описанию не поддавалась, на оливкин взгляд, и хозяйкина снисходительность, прямо-таки потакание этой  усатой морде.
   Люси устраивала беспорядок («Наоборот, Оливка, она помогает нам поддерживать порядок, посмотри, сколько вещей нам пришлось убрать, спрятать или просто выкинуть, чтобы Люси до них не дотянулась своими когтями и любопытным носом!»), пила воду из чашек и ела печенье со стола («Но мы сами виноваты, оставили все на виду!»), лежала в ящике с бельем, загоняла мелкие предметы под диван или холодильник («Оливка! Она молодая сильная кошка, ее тело требует спортивных занятий!» - «Парашютный спорт не подойдет?» - «Оливка! Как ты можешь такое говорить!» - «Ну, тогда хотя бы спортивный туризм. Рюкзак я готова ей помочь собрать»), живо интересовалась едой, лежащей в тарелках («Просто я очень вкусно готовлю, вот еда ее и привлекает» - «Ага, посмотрела бы я на нее у помойки, ты ж ее просто не выпускаешь, спорим, она бы и в баке копалась с тем же усердием?»), грызла цветы и выкапывала их из земли («Нуууу….Мне давно пора пересмотреть количество горшков с цветами в доме. Возможно, их пора сократить») и даже, грациозно пройдя по столу и плите («Хозяйка! Огонь-то зажигай!»), интересовалась, что там хозяйка моет в раковине.
   -Скажите спасибо, что она еще не научилась холодильник открывать.
   -Еще?!!!
   -А что, мне кажется, до этого не далеко. Потом не жалуйтесь!
   Но хозяйка ласково смотрела на развалившуюся на ней кошку и старалась не потревожить ее нечаянным движением.
    -Ну, это если нечаянным? А если нарочным?- И Оливка тащила своего поросенка, чтобы с ней поиграли.
   -Оливка. У тебя же есть лапы («Ну да, четыре, и все – моя гордость»), сама покидай игрушку.
   Собака грустно и обиженно смотрела на хозяйку и, подтолкнув мордой поросенка к краю дивана, сбрасывала его вниз, чтобы, спрыгнув, взять в зубы и снова принести к хозяйке. Конечно, так можно было играть. Но не интересно. Никакого азарта и восторга. А шерстистая бестия между тем преспокойно спала. Не обращая внимания на трагедию, разыгрывающуюся под самым ее боком.
   -Теплым, кстати, боком-то.
   Оливка смотрела на свои лапы, на лапы Люси, которые подросли и стали больше и мощнее ее лап, на хозяйку. У хозяйки лап не было. Но были ноги и руки. И все это было так странно. Люси бегала, играла, скакала, устраивала погромы, воровала – все своими черными лапами с копытками. Она могла бегать. Быстрее или медленнее, по настроению, ходить, копать гнездо для себя на кровати. Ее собачьи лапы верно ей служили, и лишь мерзли, если на улице было снежно, дождливо и слякотно. Хозяйка использовала руки и ноги по-разному, но тоже как-то справлялась.
   «Какое многообразие заложено в нас…» Оливку тянуло на философию, это часто случалось в минуты покоя и одиночества, которое могло настигнуть даже в обществе.
   -Даже в обществе Люси?
   Ой, в обществе Люси надо держать ухо востро, а хвостик при себе, пока его не цапнула когтистая лапа. Но если кошка спит… То да. Даже в обществе Люси.
   -Мама! Ты будешь кофе?
   -Да. Но я не могу встать. У меня лапки.
   Оливка и стоящий в дверях мальчик одновременно с недоверием посмотрели на хозяйку.
   -Да лапки. Вот они, лежат на мне. Принеси мне кофе сюда. Пожалуйста.
   И мальчик пошел за кофе, а Оливка… Она бы совсем расстроилась и заревновала, но вспомнила, как хозяйка сидела в машине, держа в руках руль, а она положила ей голову на левое предплечье. И хозяйка так и ехала, не тревожа ее и переключая поворотники правой рукой, протягиваясь к ним через руль.
   «Наверное, она говорила правду про неделимость любви, которой хватит на всех»-подумала Оливка. Но на всякий случай – исключительно для профилактики – порычала на повернувшуюся во сне кошку.