Акварелью по забору гл. 18

ГЛАВА 18

       - Замкнуто,- убедился Вовка, подёргав за дверную скобу. Попробовал высадить дверь плечом, затем ногой. Никакого эффекта.
       - Достану,- ухмыльнулся он, заметив не закрытое ставнями окно. Кирпич, взятый под навесом, угодил точно в крестовину. Оконная рама покорно ушла в темное чрево комнаты.

       Палтус спал за столом, склонив нечесаную голову на скрещенные руки. Рядом стоял котелок с ведьминым варевом. Из дверного проёма соседней комнаты, падал призрачно-синий свет, не погашенного на ночь светильника, оставляя на пьяной роже пастуха адовы блики и тени.
       - Вставай камбала,- Вовка выплеснул содержимое котелка пастуху на голову. Это подействовало. Палтус, полураскрыв мутные глаза, раздвинул сухие белёсые губы в кривой ухмылке.
       - А-а, докторишка. Перевязку делать не будем. Я тебя боюсь. У тебя все пациенты пе-ре-до-хли. Водку принёс? Наливай. Где стакан?- он пошарил рукой по столешнице, смахнув на пол тарелку с арбузными корками.
       - Ты свой юмор дебильный, на мне решил отточить?- Вовка навис над ним, как айсберг над «Титаником».
       - Ты про что, уточни? Про медовуху, родео на корове или про Пашку? Может, про то, как я Быньку на тебя назюкал?- издевательски захрюкал Палтус:- Помнишь, мне на опохмел, спиртяжку зажал? Я обид не прощаю. Чего теперь? У меня в запасе, ещё пара трюков для тебя найдётся, не уходи. Вместе посмеёмся. Я без шуток плохо сплю.
Последнее слово Палтус договорил уже в полёте. Долю секунды, его раскоряченная фигура прикрывала дыру на стеновых обоях. Затем, без стука, стекла на пол и уютно расположилась среди арбузных корок. Секунду спустя, пропитанный алкоголем, никотином, и ещё какой-то, неведомой гадостью воздух заколыхался от его гундосого храпа.
       Ночь не кончалась. Серые космы воды из стелющихся облаков пригибали травы к земле, и невозможно было понять: это дождь, или река, вышедшая из берегов.
Часы, напитавшись влагой, остановились.
Идти было некуда и незачем.
Вовка притулился на первом попавшемся брёвнышке, где и остался сидеть, обхватив свою белобрысую и порожнюю от всяких мыслей голову, шершавыми, как наждак, ладонями.
Он чувствовал себя куском рафинада, постепенно растворяющегося в обволакивающей влаге.
Дрожь истязала холодное и усталое тело, ровно, до той поры, пока оно - тело, ещё испытывало надежду на лучшие времена.
Потом, вдруг, стало тепло и покойно.
Вовка, с интересом, рассматривал откуда-то сверху своё, лежащее на сырой траве, согбенное тело. Он пытался отвести в сторону, мешавшие осмотру, ветки черёмухи, но ладони проходили сквозь прутья, не встречая сопротивления.
       - Странно,- думал он:- Не хватает сил отодвинуть ветви. Это сон? Во снах, всегда побеждают обстоятельства. Или явь?.. Особой разницы не ощущаю. Вся моя жизнь была неким подобием этого сна.
      
       Вовку выписали из больницы через месяц после той злополучной ночи, когда его окоченевшее тело подобрали, идущие на утреннюю дойку колхозницы.
Учебный семестр уже начался, а ему требовалось ещё навестить родителей.
 Бутылка «Плиски» лечащему врачу, склонила чашу весов в сторону условно-досрочного освобождения. «Досрочного» - потому что, выпустили на неделю раньше. «Условного» - потому что, дал обещание долечиться  самостоятельно.

       Солнце, сменившее летнюю ярость на осеннюю негу, неназойливо-ласкающими прикосновениями, чудным образом находило те струны в его душе, звучание которых привносило покой и уют. Безветрие притупляло ощущение бега времени. В прибольничном палисаде, выспевшие до цвета лососёвой икры – тяжёлые гроздья калины, бесстыже намекали на свою съедобность и полезность.
Бремя страстей, в недавнем прошлом, обуревавших всё живоё, разрешилось уже: либо, их материальным воплощением, либо горькими плодами понимания их иллюзорности и тщетности.
       - Никитин, ну как ты, жив? Завотделением сказала, что тебя выписали. Уф, еле успела,- кокетливо стрельнула изумрудными глазками молоденькая симпатичная медсестричка из реанимационного отделения.
       - Нет. Я умер... ровно месяц тому назад… Шучу,- Вовка натянуто улыбнулся:- Я собирался зайти, попрощаться. Поблагодарить тебя. Я только сегодня узнал, что твоими стараниями вернулся к жизни. Оказывается ты, без перерывов, пять суток дежурила около меня, пока я был без сознания. Спасибо. Я твой должник.
       - Что ты Володя? Я лишь выполняла назначения врача. Какие благодарности?! Прежде всего… это долг…
       - Каждого советского медика и просто хорошего человека. Ты это хочешь сказать?- усмехнулся Вовка.
       - Да… Нет. Не важно… Скажи… Карина, она кто тебе? Ты звал её в бреду… Я не из простого любопытства спрашиваю,- девчушка зарделась и в смущении отвернулась.

       Вовка долго смотрел на её «легкомысленные» каштановые кудряшки, трогательно выбивающиеся, из-под белоснежного колпачка и обрамлявшие грациозную шею, на тонкие, нервные пальцы, теребившие пуговицы халата.
Он взял её за руку, повернул к себе лицом и приобнял за плечи:- Карина?.. Иллюзия…великая…химера…была. Она мне… никто… теперь… Так…лишь…фантомная боль… Я правильно понял…ты неравнодушна ко мне? Ну вот, твои чудные глазки влагой подёрнулись. Милый человечек, я не стою твоих слёз. Если бы ты не воскресила меня, я бы ничуть не обиделся. Но, как говорила одна знакомая…это судьба. Дай мне немного времени…я приду за тобой. Обещаю.
Он, не оборачиваясь, шагнул с крыльца.

       - Почему нет? В жизни всё должно быть логично и просто,- подумал он, притворив за собой ржавые больничные ворота.
       Створки с гильотинным лязгом захлопнулись, как Вовке показалось, будто отсекая от него два прошедших месяца лета.
В общаге, куда он зашёл узнать последние новости и забрать некоторые вещи, его ожидал сюрприз. Среди почтовых конвертов, лежавших ворохом в ячейке с литерой Н, он к своему удивлению, обнаружил письмо от Карины. Оно было кратким:- Здравствуй Володя! Прости меня. Я перед тобой виновата, но я не могла иначе. Я уехала домой сразу же, после нашего с тобой ночного разговора. Сам понимаешь, оставаться было глупо. Дела мои, так себе. Поболела, вышла замуж. Часто вспоминаю тебя. Будь счастлив. Не исчезай.


2009-2012 г.г.