Вертеп

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


  Прошло несколько дней с условного срока, по которому приходилось отсчитываться.
  - Теперь надо здесь поставить подпись. Пишите разборчивей. И тут, посмотрите, как закалякано. Вы грамотный? – она вскинула брови.
  - Ну конечно, грамотен я, а вы? Вот здесь я зачеркнул...
Она покраснела, увидев свою ошибку.
  - И здесь: видите?
Спор не мог продолжаться долго, они вздохнули оба.
  - Ладно, не права, но и вы...
Спор грозил продолжиться.
  - Хватит об этом, я всё подписал: видите?
  - Так выходит... – она задумчиво посмотрела ему в глаза.
  - Вот-вот, то и выходит. Теперь я свободен?
Она ещё хотела что-то сказать, но кивнула "на выход". "Кто таких пускает, - думал князь, - к таким вопросам? Совсем ведь...", - но мысли прервали.
  - Барин, мы уж ждём, вот... – слуга махнул шапкой в сторону кареты.
  - Подъезжайте.
Спорить было некогда, слуга поторопился: могли оштрафовать за стоянку в неположенном месте, кареты подъезжали с улицы, но князь распорядился и...
  - Мигом! – слуга с шапкой в руке бежал к лошадям.
Ехали по безлюдным улицам, день только начинался: народ толпился возле булочной, давали свежевыпеченный хлеб в одни руки два батона, разрезанных пополам. Так показывали, что хлеб для нищих, а для бар, так называли зажиточных, которые покупали за свои деньги, не нарезали, а укладывали в пакеты, чтобы дольше хранили аромат хлеба.
  - Останови, - князь вышел из кареты, люди расступились. – Почём хлеб? – спросил он у вышедшего из лавки мужичишку.
  - Дак это бесплатно, - бегающими глазами он говорил обратное.
  - Проходи, - князь вошёл в лавку, - за кем я?
Люди усмехались.
  - Тогда я пройду. Вот что, любезный, - князь обратился к лавочнику, - я тебе как наказал? Чтобы ты, - он хотел сказать "сволочь", - не продавал эти батоны...
  - А дарил...
Эту усмешку из толпы он пропустил мимо ушей.
  - Сегодня же... – когда князь волновался, он начинал заикаться, выходило смешно, он расталкивал людей, пробираясь к прилавку, оттолкнув лавочника, - ступай! – он стал раздавать хлеб по два батона в руки.
Скоро хлеб закончился, люди стали расходиться.
  - А эти деньги я возьму, пусть нищие на паперти получат. Сказал же! – досада жгла. – Завтра в другую лавку завезут муку, с ним подпишу контракт, а эти деньги верни!
Князь шутить не любил, обмана не терпел.
  - Завтра приходите вон туда! – он указал столпившимся людям на соседнюю лавку через дорогу. – Там будут давать.
Люди молча расходились, они привыкли платить, а даром, как хотел князь, не привыкли брать. Лавочник знал эту уловку и пользовался, не давал беднейшим (ради кого и была эта акция задумана), а тем кто мог платить, делал скидку, небольшую. Когда князю доложили об этом, он рассвирепел. Еле сдерживая гнев, он обрушил его на ни в чём неповинного Тимофея, слугу.
  - Как?.. – он кричал, захлёбываясь словами, и один раз стукнул табуретом об пол, что означало: гнев на убыли.
Утро было непростое: надо было навестить... не под арестом, но условный срок – это отчёт и каждое утро отчитывался в полицейском управлении у дежурного. Эту "курсистку" видел впервые: как туда попала? Обычно это были полицейские в чинах не ниже унтер-офицерских, а эта... как её назвать? Что за мода пошла? Но "моды" из этого не вышло: до вечера не доработала барышня, "безграмотная молодка", так обозвал её про себя князь Пётр Афанасьевич Юсуфьев.
Получилось странное обстоятельство...
  - Вот так и получаются шедевры жизни, - сказал отец князя, рассматривая протокол судебного рассмотрения, ему показали в связи... с этим по порядку.
К князю нагрянули гости. Веселились, шалили и девушек услаждали... шампанское и прочее. Нагрянул и старый отцовский друг, его не ждали, но каким-то образом оповестили: сын его "развлекух" напридумывал, так сказали. Он разбираться не стал – всё свалил на князя, ему и ответ держать. Суров был седой отец семейства: все дети в него, а один, Антон, "ничей", так и выразился. Женитьба не помогла, "мыкался" по друзьям, придумывая на ходу развлеченья, чтоб не повторялись. Друзьям было весело – терпели и прощали, но до такого не доходило, чтоб в полицию и прокурору, а он сделал: "Пусть неповадно будет", - сказал и не простил в суде. Князю объясняться не дали, он и не стал бы: подставить друг мог сам, для него – такая же "хохма", подставлять того, кто принимает. В доме отказано (сразу в трёх): не захотели связываться с "безумным старцем", а князю теперь этого мало. Что подставил – пусть, но в суде объяснить... тоже "хохма"? Те две недели с утренним вставанием князю пошли на пользу: он сумел три дела поставить на ноги. С булочной – это так, давно задумывал, но два других...
"Через год будут дивиденды", - обнадёжил управляющий. Маленький заводик по выпуску колбасной продукции на экспорт из мяса дорогой мясной породы овцебыков. К этому надоумил родственник по матери, ему не терпелось "нажиться" самому, но вот деньги не позволяли, вернее, их не было совсем. Князь предложил возглавить производство, но пожалел вскоре: родственник не был работником и даже директором стать не пожелал, только деньги получать. Ещё производства нет, а ему вынь да положь.
  - Вот что, Аркадий, - сказал князь при встрече, - вот тебе деньги, больше от меня не получишь. Идеи давать и я могу, а сделать... в общем, бери и не приступай к обязанностям: мне работник нужен – трудяга.
На том расстались. Долго потом расхваливал себя, когда деньги пошли, а про оклад ни за что – говорить побоялся, лентяем назовут.
И последнее дело, начатое тогда же, было "успение" всего, что связывало его с холостяцкой жизнью – женитьба. Девушку знал давно, хорошего рода, состояние невелико – так что ж, своих денег хватает. Стал готовиться к свадьбе, друзей пригласил только тех, "кто верой и правдой" влачил холостяцкое существование, а подлеца на порог не пустил, и отцу дал зарок не пускать всего рода "подлецкого" никого.
  - Что ж, что ж, я не против, - был ответ отца, ему тоже не приглянулась история.
Через два года после рождения малыша, пара перестала принимать гостей и уединилась в загородном имении, думали, ненадолго, но потом остались: дети рождались один за другим.
"Вот и вертеп", - сказал отец семейства, обнимая жену и маленького только родившегося ребёнка. Дети толкались, желая погладить крошку, создавая шум, перебиваемый смехом.