Солдатский клуб

        «И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди…
И Ленин – такой молодой,
И юный Октябрь впереди!»
Строевая песня перед вечерней поверкой.

 
— А что, товарищ старший лейтенант, — говорил я перед самым Новым Годом, слегка дрожащим голосом, — не кажется ли вам, что эта песня чересчур пафосна для роли строевой песни?
— Что вы этим хотите сказать, рядовой?
— Как что? Ведь эта песня звучала на церемонии закрытия двадцать седьмого съезда ВЛКСМ и её доверяли петь только знаменитым нашим певцам таким, как Кобзон и Лещенко.
— То есть вы имеете вопрос, что замполит немного того, доверив эту песню сброду солдат? Так что ли?
— Ну нет же, конечно, просто для бодрости духа и для музыкального отдыха, одновременно, требуется более упрощённый вариант, что ли. Ведь мы, например, не поём же, водя хоровод вокруг ёлки, гимн Советского Союза?
— Ах, вон оно что! Хорошо, записываю вас, боец, в самодеятельность. Репетиция завтра вечером в клубе, попрошу не опаздывать. Как раз эту песню про Ленина и споёте со сцены на наш армейский новогодний огонёк.
— Да я… Не то, что…
— Запомни, воин… А лучше запиши: под номером один – командир всегда прав; и под номером два – если командир не прав, то смотри пункт первый.
— Но я ещё…
— А ещё, ты – пока никто и звать тебя никак, но только армия сделает из тебя человека! Кругом!
— Есть!
— Отставить! Какую песню хотел предложить?
— Дык, эту… Как её… «Кап-кап-кап, из алых глаз Маруси…»
— Капает прямо на копьё?
— Ну да…
—  За Одессу ещё мне тут спой… Бегом в расположение казармы!

Наследующий день я подошёл к армейскому клубу. Около входа жался огромный жирный чёрный кот, в ожидание, когда кто-то откроет дверь для его беспардонного величества. Ничего я не имею против котов, но тут какая-то злость взялась, казалось бы, совершенно из неоткуда. Да только прилетела вдруг она, что котяра такой вот вроде беспомощный, но свободный зараза, и ходит там, где ему вздумается и жрёт, что хочется. В одну доли секунды мяукающее существо, поддетое с размаха моим бессовестным сапогом, уже летело в предновогодний сугроб. Кот отряхнулся довольно шустро от снега, посмотрев на меня такими жалостливыми глазами, что я не смог больше терпеть…
— Запомни, ты – дерьмо собачье! — выпалил я медленно и с расстановкой. — Только Советская Армия сделает из тебя человека!

Сказал и подумал о том, что настоящий солдат получается не из помывки полов, не из уборки плаца и чистки туалета. Его строит таковым и возвышает над окружающими удивительная человеческая готовность принять как должное, пусть про себя с некоторым нытьём, те невероятные тяготы с лишениями, добавляя словесно постоянно всех падших женщин и их матерей, но выполняя свой долг, несмотря ни на какие невзгоды – несмотря ни на что.

Чтобы далеко не ударяться в эти размышления, остановлюсь, пожалуй, на солдатском клубе более подробно. Ведь клуб, в какой бы то не было воинской части, выступает непременным очагом и распространителем культуры. Если нормально работает клуб, значит солдат в свободное время смотрит интересные фильмы, участвует в организации ансамблей и занимаются самодеятельностью. Отсюда, вне всякого сомнения, отношение к службе меняется в лучшую сторону и не даёт времени на другие негативные действия.

Вообще-то трое человек должны при клубе находиться постоянно: заведующий клуба, киномеханик и художник. Перед Новым Годом должность завклуба заняла служащая СА. Прибыл новый командир части и его дочке предоставили такое рабочее место. Вы представляете себе, что это такое? Я прекрасно представляю! Ведь до неё почти всем управлял замполит, потому что киномеханик в лице завклуба всё-таки не дотягивал, чтобы сделать какую-либо постановку в стиле патриотической идеологии. Да и слушались солдаты неохотно. То и дело разносилось эхом в пустом зрительном зале на репетиции:
— Воины, вы, чё? Совсем озверели?

Солдаты встали вряд и по очереди пытались читать патриотические строки из различных стихотворений в угоду Советской Армии и Родины в целом. Кто-то плохо выучил, кто-то просто переминался с ноги на ногу, потупившись в пол.
— Вы, чё творите, изверги? При прочтении этих замечательных стихов, находясь в положение подготовки таких великих праздников, как седьмое ноября, ну и нового года тоже, на лицах солдат просто необходимо должна блуждать патриотическая задумчивая улыбка! Улыбка, мать вашу так, а не оскал идиота непредсказуемого,  предвкушающего увольнение в женское общежитие.

До меня доходит очередь, начинаю петь сначала тихо, постепенно наращивая обороты. Со второй строчки закатываю глаза в потолок…
— «Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг».
— Твою дивизию! — орёт старлей благим матом.
— А что? — удивлённо я смотрю в его сторону.
— Тебе чё, голых баб в первый ряд посадить, чтоб башка твоя поворачивалась куда положено?

А тут, вдруг такое…
— Здравствуйте, мальчики! — вошла в зал новая заведующая клубом.
— Здравия желаю! — ответил старлей, пока солдаты пробовали что-то сказать, заикаясь,.

Рты раскрылись в каком-то непредвиденном предвкушении, у кого-то даже защёлкала челюсть. А замполит вышел из клуба и до самого праздника больше не показывался.

Вскоре на сцене появилась ёлка, а следом за ней и Дед Мороз. Жанна, так звали нашу новую заведующую, выбрала поздоровей одного из солдат, нарядила его в шубу, повесив бороду с усами, вручив здоровенный мешок с подарками. Кстати, они с этим солдатом потом поженились. Бывают чудеса под Новый Год, я сам убедился в этом. Солдатик этот был, конечно, красавец – могучий парень–сибиряк, а она так себе. Я бы на гражданке даже внимания никакого на неё не обратил, а тут… Ну просто все пялились, не отрывая взгляд свой. Ей видимо это очень нравилось, да и о замужестве подсуетилась неплохо. Впрочем, если бы мне тогда сказали, мол, женись на ней. Женился бы, даже не задумываясь.

Жанна чувствовала себя вольготно и свободно, до той самой степени, когда ощущают себя королевой бала в образе снегурочки. Ей явно нравилось быть в окружение солдатиков и постоянно ощущать на себе воздыхательные обольстительные взгляды. То кокетливо поправляла платьишко, то невзначай дотрагивалась рукой до одного из нас… И видя наше помутневшее состояние, всякий раз пыталась нелепо пошутить.
— А что, мальчики, вправду говорят, что вам в кисель бром подливают?
— Не знаю… — отзывался один из нас.
— По вашему виду не похоже, — смеялась она, да так звонко, что все солдаты подхватывали вслед, гогоча.
— Можно, если что, и на мне проверить, добавляют или нет. — вдруг ударило в мою бестолковую голову и я моментально выпалил.
— Я те щас проверю! — схватил шутника за шкирку добрый дедушка  Мороз и попытался скинуть меня  со сцены в зрительный зал. —  Ты чё, боец, охренел от беззаботности? — орал через пышную бороду новоявленный ревнивец, каких свет не видывал. — Ты, сука, совсем нюх потерял? Я те, бляха, на ёкарный Магадан! — задыхался Дед Мороз от возмущения.

Но я совсем не унывал, вылезая из ямы зрительного зала на сцену. Отбрёхивался, как только мог, что имел ввиду не то, о чём все подумали и мой язык всему на свете враг и что его я сей момент отрежу. Очень уж не хотелось лишаться такого окружения, когда здесь – в армии, можно также запросто жить почти как на гражданке, хоть чуть-чуть затмевая грубые казарменные распорядки. Я старался, как только мог, чтобы получить в своё распоряжение ещё больше текста, дабы по более времени проводить в клубе на продолжительных репетициях.