17 Немцы в городе

               

          С годами он все больше задумывался, что означали  поздние приезды Александры, от кого охраняли, боялись, что она сбежит, или ее убьют? Такие, как Александра, опасны любой власти.

         Он вглядывался в далекое прошлое, смутное,  с редкими просветами, не дающими полной картины событий,  утратившими с годами четкость, но продолжал верить в их реальность. Правда, когда всматривался в досознательный период своей жизни, выныривали зайцы, клоуны, всякая чушь, но кое-что сохранилось, так сказать, золотой запас, то, что нуждалось в расшифровке, но пока с этим туго. Один из эпизодов у городского вокзала был напрямую связан с Александрой, он даже записал в общую тетрадь с коричневой обложкой. Пытался искать в завалах, не нашел. 

           Это был еще деревянный вокзал, со временем в городе построили кирпичный, но деревянные полустанки долго сохранялись. Их строили по одному проекту. В лесу за городом проходили уроки физкультуры, и у родителей  просили деньги на электричку. На обратном пути всегда находился паникер,  выскакивал не на той остановке, за ним еще кто-нибудь, пару раз попадался  Петр,  шли домой по шпалам, до темноты. Родители двигались навстречу из города, боялись не злых людей, а  волков и медведей.

        Как Петр оказался с матерью на привокзальной площади тогда еще деревянного, свежевыкрашенного, утопающего в зелени вокзала, он, конечно, не помнил. Да это и неважно, главное, он видел на привокзальной площади много военных с автоматами (у некоторых на поводках огромные овчарки), окруживших толпу женщин в серых одеждах и серых платках.  Под резкий окрик женщины опустились на колени, похоже на волны  серой воды.   Раньше помнил лица арестанток, но с годами они стали невыразительными,  как одинаковые скульптуры из серого камня,  в памяти доминировали кусты акации, ярко-зеленая трава, солнечное чистое небо и даже запах свежей краски.

       Подъехала военная машина, вышла  Александра в форме и громко заговорила, по-немецки.  Крики  Александры, лай собак, все нервничали, он увидел, как мужчина бьет женщину в платке,  она падает, закрыв голову. Ему стало страшно.

        Когда еще жили мирно с отцом,  прогуливались вдвоем в сосновом леске, он стал  вспоминать  пленных немок на вокзале в Нижнем Тагиле, и там же была Александра.  Отец не поверил, какие немки, о чем он,  их привезли  из Германии в сорок седьмом, когда Петр еще не родился. В сорок девятом их вернули назад, ему был от силы год, что он понимал тогда.
       
         Может, это были матерые эсэсовки? Нет, их судили, а вот отечественные пособницы фашистов могли быть. Бывало, кто-то путал, и, вместо того, чтобы  выгрузить этап на тихой станции в окрестностях города, их привозили на центральный вокзал, поэтому все нервничали, время было такое, могли и расстрелять.
 
           Петр настаивал, что слышал немецкую речь,  Александра тоже говорила по-немецки.   Что он делал с матерью на вокзале?  Петр не знал. У матери спрашивать бесполезно, она даже не пыталась вспомнить, некогда.
      
            Но Александра не имела никакого отношения к охране, она была на высокой должности, у нее были другие задачи. Отец не вдавался в подробности. Петр настаивал, это была она, ничего он не путает. Может, в кино видел? Александра  красивая, легко принять актрису за нее. Снимали кино, вот что он видел. В то время? Сомнительно. Отец пожимал плечами и переводил разговор на  безобидную тему о своем босоногом детстве.

          Когда появился интернет, Ефим с помощью внучки  нашел информацию   о лагере немок из Восточной Пруссии.  Их везли в сорок седьмом году на Урал через всю страну, больных, истощенных, умирающих. Года через два  лагерь закрыли.  Война уже окончена, зачем их везли?  Как рабочую силу?
          Ведь нас учили, что советский солдат принес свободу угнетенным, что он великодушен.  Жесткими быть надо, война требует сильных личностей, но жестокость замешана на садизме, это не допустимо.

         Ефим не согласился:  смысл есть во всем, как и логика, они неразрывно связаны, а в чувствах нет главного, - будущего, потому что переживаешь о том, что было и что есть.
          Петр напомнил о коммунизме как светлом будущем. Так это ж настоящее, мало ли о чем мы грезим. О будущем надо было думать, а не мечтать, вот почему бывшие враги живут лучше нас.

         Марина скачала карту Нижнего Тагила послевоенного периода, лагерь был рядом с его домом.  Отец, конечно, знал, он тогда работал секретарем райкома партии, знал и молчал.
          Отца давно нет, не спросить, почему он не оставил воспоминаний о том времени. 
      
           В школе распределяли адреса немецких друзей для переписки, Петру дали письмо от девочки по имени Эльза, из Йены. Она собирала марки, и Петр решил отдать письмо Сергею, но передумал и  переписывался с ней года два, обменивались марками. Однажды она прислала бандероль с  приятно пахнущим мылом в красивой обертке, умеют же, обрадовалась  мать, шоколад ей не понравился, безвкусный как замазка. Наш шоколад был куда вкуснее.
         По совету Сергея отправил открытки с видами Нижнего Тагила, как он сказал,  ей будет приятно посмотреть на то, что построили пленные немцы.   
       
         Когда Сергей, катаясь на подножке товарного вагона, сорвался и попал под колеса, лишившись руки и ноги,  долго лежал в больнице и наслушался разных историй.
         Немцы, попавшие в Сталинградский котел, строили металлургический комбинат. Пленных было много, сейчас можно найти в интернете точную цифру, Марина находила, где-то записано, строили не только комбинат, но и центральную улицу Ленина, Петр считал ее  самой красивой  в городе, гордился памятником отцу и сыну Черепановым на Театральной площади. Пусть не они первые изобрели паровоз, но ведь были настоящими изобретателями.   

        Про женский лагерь разговоров с Сергеем не было, но много историй о том, что немцы работали на заводе вместе с нашими уголовниками  и перевыполняли норму. Бараки, в которых жили, содержали в идеальной чистоте, как и дорожки, чего хочешь, западная культура.
        «Не веришь? – возмущался Сергей, - рассказывали очевидцы, бывшие уголовники, лежали в туберкулезном отделении, в основном сидели в курилке, а я  подслушивал, что еще делать в больнице».
         Про культуру от уголовников чудно слышать, видимо, Сергей добавил от себя,  он увлекался  западной литературой, брал книги и журналы в библиотеке. К джазу приобщил тоже он.

          Учительница немецкого языка пришла в их пятый класс   во втором полугодии. От сына классной руководительницы они узнали, что она в войну служила в нашей армии переводчицей. Возможно в конце войны. 
           Светлоглазая, светловолосая, с тонким изящным носом, стройная, в сером строгом  костюме, держалась прямо,  но показалась  типичной немкой, какими их рисуют на карикатурах: круглые ледяные глаза и длинный узкий нос. Таким клювом стены крушить. На первом уроке она долбила немецкие звуки и слова, требуя правильного произношения, но  от ее  взгляда и резкого голоса пробивала дрожь, -  не получалось повторить правильно. 

          За последней партой сидели две  девочки: высокая и стройная рыжеволосая Лида Клейн и маленькая блондинка Галя Мамедова, -  незаметные, на переменах сидели в классе. Пугливые,  их редко вызывали к доске, учителя спрашивали с места, они ошибались, краснели, учились так себе, на тройки.

          Очередь дошла до них. Петр повернулся в их сторону и подумал, обе упадут сейчас в обморок. Встала  Лида Клейн,  откинула  за плечи косу и легко заговорила на немецком с учительницей.  Потом встала беловолосая  Галя и заговорила не хуже Лиды. Втроем проговорили до конца урока.
          На глазах  изумленных зрителей лицо учительницы оттаяло, порозовело и подобрело, она превратилась в красавицу.  Точь-в-точь Александра у них в гостях за праздничным столом.
          Возможно, он совместил ее образ  с учительницей немецкого языка, отсюда немецкая речь, хотя, по словам отца, Александра знала только руский и понимала украинский.

         С  именами девочек происходили метаморфозы. Лида к окончанию школы стала Линдой, и еще «е» в фамилии сменилась на «я»,  а  Галя  Гузелью, еще  раньше ее  стали называть Гулей.

        Гулю он провожал после предновогоднего вечера в школе. Жила она у самого завода,
надо пройти заснеженное поле, летом  картофельные огороды. Но за полем только заводской забор, там нет жилья. Гуля засмеялась. Он обнял ее и попытался поцеловать.

        По колено в снегу прошли поле и ступили на расчищенную дорожку, ведущую  к двери в половину его роста, Гуля постучала:  открыла женщина, Петру показалась лилипуткой, нет, нормальная,  пол был  низкий,  посмотрела на него, улыбнулась, пригласила войти.
         Внутри был тепло, но дымно, слезились глаза. Когда он вышел и огляделся, увидел несколько таких курятников, к ним были проведены электропровода. В воздухе пахло дымом.    

         Жизнь менялась в лучшую сторону, появились хрущевки, убрали железнодорожные линии, проходившие по поселку. Гузель пригласила его на день рождения в новую квартиру, пришли одноклассники, мать накрыла стол и ушла в другую комнату не мешать веселиться  молодежи.

         Петр  зарегистрировался в интернет – клубе на Одноклассниках и стал общаться с  Мишей Петровым. Они дружили, вдвоем ездили на улицу Ленина в магазин «Филателия» за марками, вместе посещали фотокружок и увлекались джазом, приходили слушать к Сергею.
         В году десятом или  позже, уже не помнит, Михаил приехал в гости. Как-то поспорил с Еленой, она сказала, что он приезжал в девяносто пятом, но тогда Одноклассников не было.
         Михаил  приехал один, хотя, по его словам, у него крепкая семья и любящая жена. Он  возмущался, что Крым не российский, и все молчат в тряпочку. Петру казалось, что упрек ему лично. 
         
         Петр спросил, не слышал ли он от кого-нибудь о лагере немецких женщин, что говорится, без задней мысли,  Михаил завелся: «Нам это зачем, они сами к нам полезли, жалеть их не собираюсь. Не забывай, что американцы сбросили атомные бомбы на города Японии». Последний аргумент Петра сразил, он не нашелся, что ответить. Да, сочувствовал женщинам, как сочувствовал бы всем пострадавшим. Убивали? Да, виновны, но ведь был Нюрнбергский процесс. Вот и хватит, - подытожил Михаил.
      
         Петр не удержался, стал оправдываться:
             
                - Я разве что-то говорю, но знать историю надо, белых пятен быть не должно, это как плесень, расползется, не вытравить. Я не судья никому, потому что поздно родился. И теперь я сижу в последнем ряду, как писал Ницше, - повторял Ефима, - и наблюдаю, понимаешь? В последнем ряду. История непрерывна, как время, зачем ее насильно прерывать. И разве тебе неинтересны судьбы  этих женщин?
                - Нет, не интересны.
         Больше не обсуждали.

         В последний вечер перед отъездом они выпили  лишку, и Михаил устроил скандал. Обошлось без драки, но осадок остался.

         Ссора началась с того, что  заговорили о Чабане. Михаил вместе с ним работал год  до поступления в вуз, тогда в школе было два выпуска: десятые и одиннадцатые классы, поступить в институт он мог, но хотел в университет. 
      
         Чабан в войну  сидел в Бухенвальде, лагере смерти, и выжил.  Его вернули на родину,  и он попал в лагерь, как  шутил, за то, что не умер в Бухенвальде. Он  жил в доме напротив Петра, носил валенки, как галоши, чуть выше косточки,  лысый, темнокожий, всегда шутил, был трезвенником,  пить ему запретили врачи после того, как вырезали часть желудка. Те, кто прошли войну или концлагеря, умели радоваться жизни. Для них самое страшное уже позади, живи и радуйся. Не в упрек,  не означает, что каждому нужно через это пройти.

        Петр вспоминал шутки Чабана, веселый был человек, знал много анекдотов, и не заметил, что Михаил  стал закипать, наконец, не выдержал:
 
                -  Ты тут прохлаждался у моря, отец строил тебе дворец в Крыму, а Чабан сгорел на работе.
                - Как сгорел? – ужаснулся Петр.
                - А так, из Бухенвальда вышел живым, а  на  участке термообработки сгорел,  на спецодежду попало горящее масло. Не спасли, его хоронил весь завод.    Тебе, конечно,  нет дела.

         Оба напились, схватились за майки, Алиса и Елена разняли  и увели спать.