С Центрального входа. 15

Не решилась сказать в лицо? Позвонила бы… Прислала СМС… Нет СМС – отвратительно…
Аккуратный почерк, поперёк блокнотного листка.
«Саша, прости, я больше не могу. Я полюбила другого. Я ухожу. Ключи у соседки. Я взяла только необходимые вещи, за остальными приеду потом.    Татьяна.
 Не ищи меня. Пожалуйста.»

«Я, я, я»- только о себе… А мне «Прости»? И рука ни разу не дрогнула, написано без единой помарки, буквы одинаковой высоты и упитанности, как на образце для заполнения бланков.

Не помню, что чувствовал в первую минуту… Точно, ни боли, ни дурноты не было… Они придут позже. Знаете, так бывает, порежешься чем-то острым, из раны кровь сочится, а боли не чувствуешь, сначала… Я даже не расстроился… Не успел. Словно на скорости врезался в стену и сработала подушка безопасности, теперь сижу зажатый, ничего не понимающий.
 Что значит: «Не ищи меня»? Я - твой муж…

-«Не ищи меня. Пожалуйста», - прочла Мила, заглянув через плечо. Ненатурально ойкнула.
-Ой! Чего же это?
-Пойду прилягу, – говорю.
-Саш, давай поговорим. У меня есть опыт… Не держи в себе…
-После поговорим…

 Ушёл в комнату. Огляделся. Первое, что бросилось в глаза - кровать… Наша большая, упругая кровать! Прошедшей ночью, на ней…
 Осторожно, будто боясь потревожить кого-то невидимого, лёг на Танину половину, уткнулся лицом в её подушку и заскулил, как пёс на могиле хозяина.
Нет, она не умерла! Она всего лишь полюбила другого… Почему? За что? И когда, когда успела?

 Возможно ли в одночасье полюбить столь сильно, чтобы уйти от мужа, которому еще несколько часов назад дарила объятья, стоны, благодарные поцелуи…? Всё позабыть, потерять голову от какого-то другого…?
Наверное, она встретила его раньше, давно… В командировке или когда ездила к матери? Но тогда получается… Страшно сознавать… Получается - она обманывала, притворялась, а сама выжидала удобного момента…
Господи, что я несу? Какого момента?
Отпуска! Она ждала моего отпуска!
Зачем?
Боялась, что после её измены я не смогу работать…, проиграю пари, останусь без денег…
 Заботливая шлюха!

Нет, она не такая! Она любит, она сама меня выбрала… А наличие любовника ещё не означает, что разлюбила…
 Может я не так к ней относился? Не уделял должного внимания, был недостаточно заботлив, нежен, не говорил ласковых слов…
Что во мне не так, если уже вторая жена сбегает из дома…
Пускай в лицо скажет в чем я виноват?
Ну, где она? Где? Кто-то должен знать, куда прячутся неверные жёны? Окей, Гугал, где моя любимая?

Захотелось позвонить маме, попросить совета, утешения… Возможно она смогла бы прилететь на месяц? Хотя, вряд ли. Она не захочет жертвовать отлаженным комфортом из-за глупой девчонки, которая никогда ей не нравилась. А отец без мамы не поедет… Чувствую себя сиротой… Необходимо с кем-то поговорить. Может с Милкой?

  Но почему мне кажется, что Милка уже знала… Заранее и помогала… Её может и в Питер для этого привезли... Как я сразу не дотумкал? Эта глупейшая история с якобы бросившим её парнем…  Она даже не старалась изобразить удивление: «Ох! Чего же это? Давай поговорим…». А сама тыкалась сиськами - набухшими жабами…

Да и что я её спрошу: «Кто виноват, если от человека жёны уходят?»
Ответ очевиден: «Сам и виноват!»
Кажется, начинаю заговариваться… Надо бы парочку Доковских таблеток зажевать или лучше съездить к нему - пускай вколет галоперидончик или чего покрепче. Только полежу немного, повою на могиле… Нет, она не умерла! Она меня просто бросила, как бросают подросшего, надоевшего щенка. Поиграла, повозюкалась, а когда наступило лето… Отвезла подальше, выпихнула из машины и поехала развлекаться… Ты бежишь за ней, высунув язык, завёшь, то есть лаешь: «Вернись, гав, гав, меня забыла!» Она мельком взглянет в зеркало заднего вида, поправит чёлку и по газам… Всё, скрылась из вида. Ты по инерции долго плетёшься вдоль обочины, не веря, не понимая… Потом ложишься и ждешь, когда она вернётся, а она не вернётся… Собачья жизнь!

Терзая себя вопросами, предположениями, опровержениями, я и не думал, что смогу уснуть.
 «Твоя ль вина, что милый образ твой
Не позволяет мне сомкнуть ресницы
И стоя у меня над головой,
 Тяжелым векам не дает закрыться»

 Но уснул. На эмоциональное потрясение наложился постоянный недосып. Однако странно; душа болит так, что сам не свой, того и гляди в окно сиганёшь, и вдруг раз и захрапел. Всё равно, что уснуть на дыбе, во время пыток...

Меня разбудило поскрёбывание в дверь. Прежде чем спросить: «Кто?», взглянул на часы - ого 9 часов! Неплохо так придавил!
-Кто?
- Мила. Саш ты вооще кушать собираешься? Я готовила, старалась, а он задрых без задних ног. Короче, еда в духовке - сам подогреешь. Я побежала.
-Куда в такую рань?
- Сигаретки кончились.

 Чудеса, да и только. Милка приготовила еду! Танюха обалдеет…
И тут я вспомнил, как вообще мог забыть? Меня бросили. А значит никто не обалдеет, никто не скажет: «Доброе утро, милый!» и никто не поцелует…

  Проснулся окончательно. Дождавшись, когда за Милой закроется дверь, встал.
Помылся, почистил зубы, побрился, ещё не хватало зарасти щетиной, тем более что она у меня растёт клочками и на брутальность не тянет…
-Так, где тут пожрать?
 Оголодал. Оказывается, страдая лёжа, тратишь уйму калорий.

 Понимаю, в моём положении пристойнее голодать, худеть, бледнеть и всё такое, но жизнь берёт своё... Значит ли это, что я успокоился и перестал страдать? Нет, просто пытаюсь отвлечься, переключиться на что-то привычное, сиюминутно-необходимое…  Это не жор, а нервная реакция организма. Впрочем, зачем анализировать: не хочешь - не ешь! Так просто. Вот бы и с любовью так…
Достал из духовки стеклянную кастрюлю… Ба! Тушёное мясо по-французски с картофелем и черносливом. Даже остывшее пахнет восхитительно. Ну, кто бы мог подумать, Милка…

Разогревать не стал. Не было сил. Набросился на еду, словно кот на рыбу: «Мяу! Мяу! Мало!». Разом махнул. Запил чайком, еле добрался до кровати. Лёг пузом кверху, лучше переваривать чем переживать.  Вновь задремал.

Прошло несколько часов. Клацнул металлическим язычком замок. Зашаркали осторожные шаги, послышался двухголосый шепоток. Женский - Милкин, другой – мужской, басовитый.               
-Поэт, ты что ли?
-Не ждал? - взлохмаченная, рыжая голова заглядывает в комнату.
-Заходи, заходи.
Он вошёл и встал, широко расставив ноги, снизу похожий на металлическую опору высоковольтных проводов.
Я хотел подняться, но Поэт своей лапищей придавил к кровати.
-Лежи, расслабляйся! Небось думаешь, какого… он припёрся? Отвечаю! Разведка донесла: ты тепереча … холостой и вроде, как … отпуске?
-Вроде как…
-Ну, ну … … и отлично. У меня, братишка, конкретное… предложение…  Не махнуть ли нам …, на … малую … мою Родину?

 Было неловко беседовать лёжа, но поэтам нравится, когда слушатели валяются у их ног. Смирившись с горизонтальным, в некотором смысле, поверженном положением, продолжил разговор. Впрочем, разговора как такового не было. Поэт разразился монологом, который, к сожалению, дословно не помню и не смогу воспроизвести, но некоторые обороты, говор, образы, щедро сбрызнутые матом, не грязно-мутным, тяжёлым, вырвавшимся из утробы земли, а воздушно искрящимся, словно капли росы на розовой кожице душистого яблока или набухшие водой куски подтаявшего снега, отрывающиеся от общей массы, стекающие с почерневшей щепы деревенской крыши, срывающиеся и падающие вниз, бухающие о жестяной, прохудившийся таз, неизвестно зачем прислонённый к бревенчатой стене…,  навсегда останутся образцом фольклорного повествования.
 
Прошу не судить строго, попытаюсь коротко, без выражений, пересказать монолог Поэта и чем он в итоге закончился:
Далеко-далеко-о в тех самых местах, где когда-то находился скит, о котором Мельников-Печерский писал в «В лесах и на горах», в тех местах, где до сих пор нет ни электричества, ни газа… , где не берёт смартфон, а мировые новости раз в две недели привозит и пересказывает водитель автолавки… В общем, в какой-то нереальной глухомани прошло детство будущего Поэта.  И когда в угарном воздухе мегаполиса он почти позабыл о нём; легконогом, вихрастом, первозданно невежественном, но беззаботно свободном, оно неожиданно напомнило о себе письмом тётки.

 Та плакалась племяшу, что шибко соскушнилась об нём, а здоровье её не ахти… Тута ещё Шишмора повадилась кур баламутить, нестись не даёт. Болотник-чупаха спать мешает: ночью в сапёлку дудит, днём по коровьи мычит. Да в позапрошлом годе на святки, шиликуны приходили колядовать - ужасти какие синие, а волосики у них чернявые...
Тётка хухнала и грозилась: «…ежели не сподобится и нонча приехать, то назло ему помрёт, а Степанычу накажет, коль заявится племяш на похороны, марызнуть его по башке, оттаскать хорошенько за рыжие кучеряшки»…
 
Устыдился Поэт, и вправду сказать, лет пятнадцать к родной тётке рожи не казал. Поехал. Глядь, а от деревни-то четыре дома только и осталось, да и те скособочились, стены, кое-как на подпорках держатся. Лес уж вплотную к избам подступил, и медведь вдоль околицы косолапит, то ли берлогу на зиму присматривает, то ли сожрать кого задумал… Степан Степаныч – дедок лет восьмидесяти, топтыге гектар овса засеял, чтоб не баловал, а сам с берданкой и тремя псами - не пустобрёхами, кажду ночь, вдоль плетня прохаживается, караулит, стало быть. Медведь весь овёс, до последнего колоска объел и с другого края через луга полез. Корову у Клюнихи чуть не задрал. Клюниха та постарше Степаныча будет, только не помнит на сколь. Баяла, будто Стёпка народился, когда она дролю своего на фронт провожала. А на какую войну? - не припомнит… Спепаныч с ней не согласный, считает, что она годков себе приписала, чтобы пенсию поболе получать. Клюниха от обиды аж трясётся вся, криком кричит: «Набухвостит невесть шо. Я вона счас затовонажу по брилам-то поганым, шоб не брехал!» Только руки у бабки негодные - две коряги негнущиеся, не слушаются уже, корову и то толком подоить не смогает.  Гонит её на луга. Корова умная, придёт, уляжется в траву и давай мычать. Тут к ней из болотца ужи сползаются молоко высасывать…

 Ходил Поэт и по грибы в дальний бор, за Гривочки, за речушку Кривосиху, по кабаньей тропке… Плутал, плутал, будто леший его кружил, да вдруг и вывел. Оказался он в яблоневом саду. Смотрит: что за диво-дивное? Постоял, полюбовался и только опосля допёр! Раньше здесь тоже деревня была. Токма поумирали все. Дома развалились, брёвна сгнили, кирпичи рассыпались или увёз кто, огороды деревьями, да кустами поросли… Остались среди леса с десяток старых яблонь, будто сады Семирамиды посреди урмана. Яблоки на них родятся пахучие с необычным хвойным привкусом. На этот запах и вкус слетаются отовсюду мушки да жучки всякие, оттого, наверное, и пауки на тех яблонях отъевшиеся, величиной с кулак будут. Опутали ветки паутиной, словно белые шали развесили…

От деревенских пауков да змей Поэт перешёл к соблазнам райцентра. Ещё бы, посёлок городского типа - средоточие цивилизации: две телепрограммы ловит, книжный магазин имеется, кафэшка… И девки не испорченные, не за деньги, просто так дают. Да уж какие раскрасавицы, не то, что питерские-корюшки. Всё из них так и прёт. Глазки пучеглазые, волоокие, губки пухлые, медовые… груди - мячики, попки - тазики…
-Твоя лохушка, небось в Италию слиняла, … греть. Но ты, Алексашка, не… найдём тебе деваху…

Мне не понравилось, как Поэт непочтительно выражается о Тане, я поднялся с кровати. Он, видно, неправильно это истолковал, приняв за проявление интереса к райцентровским девкам.
-«Все бабы … , каждая готова
Свою … отдать в чужие руки
Упасть в постель по первому же зову
К любому, кто готов её от скуки…»
И Танька твоя, такая же – …, шалава, курва…

Он не успел договорить. Я ударил. Точнее ткнул, неосознанно метя в рот. Хотелось заткнуть обратно в лужёную глотку непотребные слова. От захлестнувшего бешенства настоящего удара не получилось, к тому же я промахнулся и попал чуть выше, по кончику носа. Раздался хруст, будто на оконном стекле ногтем раздавили навозную муху. Поэт оторопел, из ноздрей поползли розовые сопли. Побагровев, он замахнулся. Огромный, сложенный из толстых пальцев с рыжими волосками кулак завис надо мной. Я и не пытался увернуться. Наоборот, вытянул шею, приблизив к нему лицо. Хотелось, чтобы он долбанул со всей дурной силы, вышиб нафиг мозги, чтобы уже и не думать... Но он сконфузился, опустил руку, спрятал за спину, затем другую. «Прибрал руки…» - вспомнился Ставрогин из «Бесов».

Задрав голову вверх, чтобы кровь не сильно текла, он медленно повернулся, сразу став похожим на избитого, но несломленного киношного арестанта, и вышел, оставляя на ламинате красную пунктирную линию, которую не следовало переступать…

А я опять улёгся на кровать и стал разглядывать своё отражение на потолке. Скажу честно – в тот момент я себе нравился.
Через несколько минут в комнату проскользнула Милка с мокрой тряпкой в руке. Согнувшись, она принялась оттирать кровавое многоточие. Тёрла и бросала на меня взгляды, полные непритворного уважения.
Ну кто мне объяснит, почему надо дать кому-нибудь в морду, чтоб женщина тебя зауважала?