Дед и Егор Ширинкин

  По возрасту Валерьян Егорович приближался к девяностолетнему рубежу, но память, на удивление, имел светлую. Дед Ширинкин, так все называли его в селе, по многим вопросам имел мнение вопреки общепринятому и себя называл «протестантом».

 Егор пытался объяснить деду значение слова «протестант», а тот своё:

- Я протестант, потому что протестую. За мои протестантские мысли могут сделать меня арестантом. А вот тут дудки им: для арестанта я из возраста вышел. И я так просто не сдамся, потому что у меня есть знаки отличия, - подняв палец, с гордостью произнёс Валерьян Егорович.

- Чем же ты отличился? – поинтересовался внук.

- Эх ты, генелогическое дерево не знаешь, - с обидой произнёс дед.

- Наверное, генеалогическое древо, - усмехнувшись, поправил Егор.

- Бес его знает, какое, а ты должон знать, что дед у тебя в семьдесят шестом, семьдесят восьмом и в восемьдесят первом годах получил государственные награды «Победитель социалистического соревнования».

- Ну, это не государственные награды, а поощрения местного масштаба, - заметил внук.

- Много ты понимаешь! Ещё выдавали памятные красные ленты на всю грудь, которые, правда, бабушка твоя использовала на пугало. Сказала, что горобцы красного боятся. Да брехня это! Они что, воробьи эти, буржуйских кровей, что ли? – чувствовалось, что Валерьян Егорович немного расстроился малозначимой ценности его наград.
 
- Не обижайся, дед, – сказал, прикоснувшись к руке старика, Егор.

Желая загладить вину, внук поинтересовался:
- А грамоты у тебя сохранились?

- Что ты меня гладишь, как барышню?! Конечно, сохранились грамоты. Помнишь, как ты в 5 классе хотел сдать их на макулатуру, а я бросился, как боец на амбразуру, спасать их от тебя? С тех пор лежат мои документы в старом дипломате твоего отца.

- Демагоги, не проголодались? – поинтересовалась бабушка. – Может, вы сыты духовной пищей? Тогда я борщ и мясо-грибные манты отдам Барсику.
 
- Твой Барсик и так уже в будку с трудом пролазит, а тут родные люди от голода глотки готовы друг другу перегрызть. Вот так, внук, и живу: последний кусок делю с Барсиком. Накрывай, бабушка, свою скатерть-самобранку.

  Валерьяну Егоровичу всегда нужны были слушатели. Бывало, благодарную аудиторию заменял дворовый пёс Барсик, сарайный кот Василиск или домашний любимец Пушок. Но больше любил старик всё-таки «людскую» аудиторию. С этой целью и ходил, как на работу, каждое утро в контору. Жил Валерьян Егорович недалеко от административного здания акционерного общества и каждый день, пока мужики ждали разнорядку, проводил, как он говорил, политпланёрку. Темы были самые разные, но касались они всегда деревенской жизни.

  Побывав в местном клубе на концерте, утром дед Ширинкин выдал:

- Ну, что это за концерт?! Бывало раньше, как выйдет Филиппыч на сцену да как растянет меха, любо-дорого послушать. А сейчас включат какую-то шарманку. Вроде как играет, а душа не разворачивается. Это как выхолостить быка и пустить в коровье стадо. Вроде и коровы рядом, и знаки внимания проявляют, а интереса у быка нету. Эх! А певуньи какие были! Любо-дорого послушать, посмотреть, и есть на чём взгляд задержать. Глазами по всей фигуре пройдёшься. Где надо, взгляд остановишь. А сейчас кто там в клубе поёт? Всё училки да воспиталки. Худющие, как малолетки недокормленные.

  За «красноречие» Колька Дудкин назвал Валерьяна Егоровича пресс-секретарём. Старик почесал маковку в раздумье, а дома выдал внуку, гостившему в очередной раз у деда с бабушкой:

- Какое-то матершинное прозвище придумал мне Колька Дудкин, назвал сексетутом или секретутом. Слово какое-то мудрёное, не запомнил точно.

- Вечно ты, дед, всё утрируешь. Он назвал тебя, наверное, пресс-секретарём. У президента есть пресс-секретарь, который, кстати, умеет давать ответы на неудобные вопросы. Ты у нас тоже за словом в карман не полезешь.

- Это сравнение мне по нутру. Что б я без тебя делал? – улыбнулся дед. – Последник ты мой.

- Почему последник? Ты хотел, наверное, сказать «наследник»?

- Всё ты цепляешься к моим словам. Просто ты, Егор, последний мужичок из рода Ширинкиных, поэтому я и назвал тебя последником. Я ещё живой, а ты уже хочешь моё наследство присвоить, хочешь завладеть моей машиной.
 
- Дед, сто лет мне нужен твой «Запорожец»! - воскликнул Егор.

- А ты хоть знаешь, что старые автомобили сейчас в цене? Слово забыл, как это называется: сраритет, что ли?

- Точно, дед, ты получишь бешеные бабки за свой сраритет, - ухмыльнулся внук.
Валерьян Егорович походил по комнате, подошёл к зеркалу, разгладил усы, улыбнулся и выдал:

- Егор, раз я теперь, как Песков, завтра пойду к Евгению Сергеевичу, главе деревенской администрации, и попрошу тысяч пять оклад – будет прибавка к пенсии.

- А что сумму такую скромную для пресс-секретаря определил?

- А сколько надо? Гробовые мы с бабкой закурковали, чтобы родственников не напрягать. А на тот свет принимают без взяток. Да я лучше здесь ещё чуток задержусь. Не рвусь туда.

- О родственниках позаботился бы, ещё бы одну трёхлитровую банку закурковал, - улыбаясь, раззадоривал деда Егор.

- А ты откуда знаешь, что я деньги в трёхлитровке храню? Уже бабушка растрезвонила? Сегодня же перепрячу.
 
- Да успокойся. К слову пришлось сказать, и сразу – в десятку! – улыбнулся наследник раритетного автомобиля.

- Ага, оставь вам миллион – морды друг другу перецарапаете. А я не кровожадный, поэтому денег не оставлю. И вообще, пока я тут с тобой калякал, мне пришло мудрое решение, которое всегда рождается в споре: буду работать этим, который у Путина, на общественных началах.

  Егор любил деда, с удовольствием слушал его «красноречие», вступал с ним в спор, иногда специально «раздраконивал» и всегда гордился, когда говорили, что дед его - самородок, а он на деда похож.